Наутро Сид ждал Эмер у школы, на лице – широкая непроницаемая улыбка.

– Как наша пацанская инквизиция прошла?

Эмер отхлебнула кофе из “Хлеба насущного” и ответила:

– Хорошо, кажется. Могло быть хуже, могло быть куда хуже.

– То же и я слыхал.

– Хорошо. Спасибо, Сид.

– Думаю, можно отправить эту тему на покой. Заскочите ко мне в кабинет после трех, сверим записи, расставим запятые над “ё” и двоеточия над “й”.

Сид ей иногда действительно нравился, такой он бывал кайфовый. Уверенная рука. В свое время, когда Эмер была еще молодой учительницей, он чуть ли не первым делом сказал: “Когда сомневаетесь – бездействуйте. Все никогда ни так плохо, ни так хорошо, как кажется”. На афоризмы он был горазд. В среднем три из десяти его максим имело смысл запомнить.

Днем Эмер усердно ловила сигналы – любые сигналы – от вещих сестриц. Приходилось следить за собой, чтобы не перегнуть с услужливостью, пусть Эмер и порадовала детей укулеле-версией “Стряхни это” Тейлор Свифт, пока вынюхивала, не осталось ли следов враждебности, обвинений или обид, особенно у взбалмошной Эшии Водерз. Как теперь обращаться с этим ребенком невозмутимо – после того, как Эмер переспала с ее отцом? Ладно, не отцом – с актером, который играл роль ее отца.

Иисусе блядь Христе, что я наделала? Ребенок в курсе? Они же всегда всё знают, ну? Нет, не знают. Это все миф о безупречном ребенке, чьи “рецепторы не испорчены”, или какая-нибудь похожая нью-эйджевская чушь, возносящая ребенка до бога. Ребенок – не бог. Сколько там до конца учебного года, когда бог перейдет в следующий класс? Месяц? Терпимо. Месяц – это терпимо. И тогда та кошмарная ошибка умрет и будет навеки похоронена в прошлом.

Нет, Эшия ни о чем не знала и сегодня от души развлекалась словом “вомбат”. Решила, что “вомбат” – это сегодня ответ на любой вопрос. Дважды три? Вомбат. Бенджамин Франклин открыл? Вомбатов. Камень, ножницы, бумага, вомбат. Нисколько не раздражаясь этому бунту на последнем издыхании, Эмер радовалась, что задора у Эшии по-прежнему хватает. И конечно, вскоре другие две девочки тоже отвечали “вомбат” на любой вопрос. Да блин, Эмер пришлось признать, что слово и впрямь забавное.

Лесной пожар разгорелся, и к концу дня весь класс охватила вомбатная лихорадка. Ответ на любой вопрос, чье угодно имя, ключ к любой мифологии – вомбат. Оливковая ветвь перемирия: Эмер в конце уроков, втихаря погуглив “вомбат”, объявила:

– Последняя загадка дня: как называется коротколапое, мускулистое четвероногое сумчатое родом из Австралии? – К ее восторгу, класс растерялся. Слишком уж очевидно. – Вот вам еще подсказка. Нужно догадаться, пока не прозвенел звонок. Они какают кубиками! – Взрыв хохота, веселое отвращение к чуду кубических какашек. Эмер уперлась взглядом прямо в Эшию Водерз: – Эш, есть соображения, о каком звере я говорю? – Эшия покачала головой – впервые за весь день помалкивала. Вот же засранка маленькая. – Ну же, звонок сейчас прозвенит.

Эшия сдалась без улыбки, поверженная, подчиненная, не радостная:

– Вомбат. – Вздохнула, а затем объявила, давая Эмер понять, что не прогнется она, Эшия, ни под кого: – Фу-у-у, у них квадратные дырки в попе! – Это произвело фурор. Эмер срежиссировала мгновение единства. Воссоединилась со своим врагом и добилась мига преображения.

Эмер собрала вещи и отправилась в кабинет к Сиду. Стоял прекрасный весенний день, и Эмер надеялась, что встреча будет краткой и удастся вернуться в город, прогуляться по парку и подумать. Может, позвонить Иззи.

Когда она вошла, Сид был за столом. Поднявшись со стула, он остался той же высоты.

– Ну, на Западном фронте без перемен, – произнес он, жестом приглашая Эмер сесть. – Приятно поболтал с Мамой Водерз и кошмарными Шварц-Силберменами. Вы в курсе, что эти священные стены наблюдают уже третьего Шварц-Силбермена – как наблюдают они многие-многие неусвоенные трапезы? На количество детей в этой стране нужно наложить ограничения. Как в Китае. Ему приходится ее трахать, лишь бы заткнулась.

– Иисусе, Сидни.

– Что?

– Я вас люблю.

– Как бы то ни было. Думаю, нам вновь удалось уклониться от говнопули.

– Слава богу.

– Если угодно. Но тут скорее моя заслуга, а не божья.

– Слава вам, Сидни.

Сидни захлопнул дверь в кабинет.

– Как оно сегодня?

– Гладко. Хорошо. Как ни в чем не бывало.

– Ну так ни в чем и не бывало.

– Не совсем. Я напортачила, Сид. Не следовало бы.

– Может, и так, а может, и нет.

– Мне виднее.

– Нам всем виднее, Эмер, но мы же люди – большинство, по крайней мере, – и мы порем херню, выходим из берегов, творим всякое. Как нам понять, каков наш характер, если не выходить за его пределы и не оглядывать его со стороны время от времени?

– Это, в общем, мило.

– А может, даже и правда. Желаете, приведу примеры, как я вел себя “нехарактерно”? Преимущественно в 1970-е, имейте в виду.

– Нет, спасибо.

– Хороший ответ. Давайте соблюдать границы, верно? Приберегу для мемуаров. Предварительно названных “Больше путан, чем сутан”.

– И как это вы не в тюрьме?

Сидни частенько бывал пошлым, но не настолько же. Будто пытался зачистить психическое пространство в этом кабинете. Эмер ощутила в этом условие безопасности. Сидни продолжил:

– Ну, нет вреда – нет кары. Думаю, все обошлось. Уверенным быть не могу. Эти дела, они как зомби, лежат себе дремлют, мертвые, а в один прекрасный день Джордж Ромеро опять в городе.

– “Ночь живых мертвецов”?

– Точно. – Сидни направился к двери, собираясь завершить встречу, но Эмер, воодушевленная “исповедью” Сидни, почувствовала, что тоже имеет право исповедаться.

– Есть еще кое-что, – проговорила она.

– М?.. – откликнулся Сидни и вернулся за стол.

– Это ужасно.

– Что-то с вашим отцом?

– Нет-нет-нет… кое-что неожиданное, немыслимое… У меня в голове не умещается, как я в этом положении оказалась.

– Меня это касается, Эмер? Мне можно не сообщать, если не хочется.

– Это вас касается, к сожалению, да.

– Тогда, значит, лучше все выложить.

– Вы вне школы меня не знаете, но я скучная. У меня постоянного парня не было много лет. Моя жизнь – здесь, в школе, и еще с отцом, и все.

– Так.

– Последние пару месяцев в поезде на работу я стала замечать мужчину, и у меня к нему возникло эдакое сильное притяжение – связь.

– Ничего, если я себе выпить налью?

– Пожалуйста.

– А вам?

– Может, через минутку. Дайте мне рассказать только.

– Вперед. – Он налил себе стаканчик “Бушмиллз”.

– Так вот, однажды поздно вечером я была в Чайна-тауне.

– Что вы делали в Чайна-тауне?

– Неважно. В общем, появился он. И мы болтали, и целовались, и больше того.

– Вроде приятная история.

– Нет, не приятная.

– Нет?

– Можно мне теперь выпить? – попросила она. Сидни вручил ей стакан. – Так вот, вчера вечером посреди встречи – второй встречи…

– С Водерзами.

– Да, отец опоздал – и вот он входит…

Эмер подвесила эту реплику. Поначалу Сидни ждал окончания фразы с видом довольно невыразительного предвкушения. А затем до него вдруг дошло, и рот его медленно открылся.

– Нет.

– Да.

– Нет.

– Это был он.

– Ебать-колотить.

– Ага.

– Эмер!

– Этого больше не повторится.

– Вы не знали?

– Нет!

– Вы раньше не встречались?

– Я почти уверена, что нет.

– Почти уверены?

– Если встречались, я этого не помнила. В этом уверена.

– Бля.

– Ага.

– Он знал?

– Не знаю. Вряд ли.

– Она знает?

– Вряд ли. Нет.

– Бля, бля, бля. Никто не знает?

– Нет – насколько мне известно.

– Бля, бля, бля.

Сидни потер рот ладонью, будто пытаясь вылепить остальные слова – как скульптор из бесформенной глины. Покачал головой. Несколько раз вскинул брови, вроде собираясь заговорить, но не мог. Наконец вымолвил:

– Это. Ситуация.

– Да. Что мне надо делать?

– А что вам надо делать?

– Прошу вас, помогите мне.

– Вам нельзя больше видеться.

– Нет? В смысле – нет!

– Нет! Теперь это как жить при вулкане. Неизвестно, когда он рванет, – если рванет вообще. Или как при бомбе – при вулкане или бомбе.

– А разница в чем?

– Вулкан в руце Божьей. Бомба же создана и заложена человеком.

– Думаете, это было подстроено?

– Понятия не имею.

– С какой целью?

– Без понятия. Возможно, с целью, о которой мы пока не знаем.

– Как мне ужасно.

– Понимаю вас в этом, Эмер, и то, как вы мне рассказываете эту историю, – если вы невинны, какой себя изображаете и во что я верю, – тогда это все божественное совпадение. И я вам верю. Верю и благодарю вас, что пришли ко мне.

– Спасибо.

– Хотите совет?

– Прошу вас.

Сидни миг-другой выбирал выражения.

– Думаю, не стоит будить лихо. Уверен, этот парень не станет спешить к жене с признаниями в своих интрижках.

– Не к жене, судя по всему.

– Да неважно. Семантика это все. С признаниями в интрижках с училкой ребенка.

– Она ему не биологическая дочь.

– Эмер.

– Простите.

– Может, пронесет.

– Меня?

– Если же говно все-таки попадет на вентилятор, Эмер, мне придется умыть руки. Я буду отрицать сам факт этого разговора. Буду врать – и назову лгуньей вас, в лицо. Вы меня не узна́ете… и люди поверят мне, а не вам.

– Понимаю.

– Еще кто-нибудь знает? Иззи?

– Иззи знает. Конечно. Она знает, что у меня было с парнем, но не знает, кто́ этот парень.

– Ну, рекомендую вам больше ничего Иззи не говорить – не говорить ей, что́ вы об этом шмуке узнали. И Иззи нельзя знать, что я в курсе. О чем бы то ни было. С этим все ясно? Я вас обеих уволю, но сам не уйду.

– Понятно.

– Не звоните этому человеку. Не устраивайте встреч с ним, даже чтобы сказать, что все кончено.

– А если он сам попытается выйти со мной на связь?

– Вы взрослая девочка. Никаких связей. Катайтесь на такси. На “Убере”. Полный разрыв. Никаких, блядь, связей. Не бывать такому наследию у меня. Я не за этим вложил почти полвека крови, пота и слез в эту школу, чтобы какой-то дурацкий перепихон стал моим наследием.

Это уело. Этим оно и было – перепихоном? Эмер не нравилось так думать, не нравилось представлять себя таким манером, но она решила не препираться. Посидели молча.

Эмер заплакала. Громадными, тяжелыми, горячими слезами. Сидни предложил ей носовой платок. Эмер ощутила такую благодарность за это – за утраченное искусство носового платка, – что расплакалась еще сильнее. Началось все с плача по сложившемуся положению, но вскоре переросло в плач по всему на свете. По всему, что было и чего не было. Сидни осознал это и не пытался ее утешить. Плач был слишком всеохватным, вкратце не исповедуешь. Сидни устроился в кресле и ждал, когда буря уляжется. Через несколько минут дыхание Эмер начало успокаиваться.

– Порядок теперь? – спросил Сид.

Эмер глубоко вздохнула и закусила нижнюю губу, как ее ученицы.

– Порядок – уж насколько пока получается.

– Да? Давайте тогда план “Б”.

– Что? Какой план “Б”? – переспросила она сквозь слезы.

– План “Б” обеспечит жизнь плану “А”.

– И что же это?

Сидни поразмыслил, возведя очи горе.

– Плана “Б” нет. План “Б” – пытаться выдержать план “А” и надеяться, что ближайший месяц с чем-то пройдет без всяких событий, как постмодернистский роман.

– Не очень-то утешает.

– В том-то и дело. Ну ладненько – а ну булыгу двигать? – Сидни произнес это так, будто сперва ей залудил, а теперь бодрил.

– А ну булыгу двигать, – отозвалась она и кивнула, но не двинулась с места. – Так все же теперь-то что?

– Теперь, – ответил Сидни со вздохом, – ждем.

– Чего? – спросила Эмер, возвращая Сидни мокрый платок.

– Будем надеяться, ничего.