Глава двадцать вторая

Она стоит на другой стороне улицы против «Армстронга», смотрит на них в окно.

Пятнадцать лет назад, после того как выстрелы нарушили покой ночи, она убежала и пряталась два часа. Когда же набралась мужества выйти из своего укрытия и увидела мужчин в припаркованных машинах, она знала все уже наверняка. Она направилась к автобусной остановке. В какой автобус сесть – не имело значения. Ей нужно было уехать подальше, и только. Все автобусы из Вестбриджа шли либо до Ньюарка, либо до Нью-Йорка. Там она могла найти друзей и помощь. Но время было позднее. В такой час автобусы ходили редко. Хуже того, когда она появилась около вокзала у Карим-сквер, она снова увидела поблизости мужчин в припаркованных машинах. Две следующие ночи она оставалась у Элли. Три дня после этого пряталась в Ливингстоне в мастерской Хью Уорнера, ее преподавателя живописи. Мистер Уорнер был холостяком, носил косичку, и от него всегда пахло марихуаной. Потом она двинулась дальше. У мистера Уорнера был друг в Алфабет-сити. Два дня она провела там. Она постриглась, покрасила волосы – стала блондинкой. Несколько недель она ходила за группами иностранных туристов по Центральному парку и воровала деньги, но, когда ее чуть не поймал коп из Коннектикута, приехавший прогуляться по Нью-Йорку, она поняла, что с этим нужно кончать. Один нищий сказал ей о человеке в Бруклине, который делает фальшивые документы. Она купила себе четыре новых имени. Документы были не идеальны, но этого было достаточно, чтобы устроиться на временную работу. Три следующих года она часто переезжала. В Цинциннати работала официанткой в ресторанчике. В Бирмингеме – кассиршей в небольшом магазине. В Дейтона-Бич она облачилась в бикини и продавала таймшеры, эта работа казалась ей грязнее, чем грабить туристов. Она спала на улицах, в общественных парках, в сетевых мотелях – там всегда было чисто, – в домах чужих людей. Ей было ясно: пока она в движении, она в безопасности. На нее не могли выпустить ориентировку. Она не видела себя на плакатах «Разыскиваются». Ее искали, но ограниченными ресурсами. Общество им не помогало. Она вступала в различные религиозные группы, выказывала напускное почтение любому себялюбцу, выдававшему себя за священника, и таким образом добывала себе крышу над головой, пропитание, защиту. Она танцевала в отдаленных «клубах для джентльменов» – самый странный из эвфемизмов, потому что эти клубы ничуть не походили на клубы, а джентльмены – на джентльменов. Дважды ее грабили, избивали, однажды ночью она попала в такую передрягу – думала, не выберется. Она завязала с этим и двинулась дальше. Стала носить с собой нож. На парковке близ Денвера на нее напали двое мужчин. Она всадила одному из них нож в живот по самую рукоятку. У того полилась кровь изо рта. Она убежала. Возможно, он умер – она так и не узнала. Иногда она заглядывала в местные колледжи, если охрана не свирепствовала, даже посещала лекции. Близ Милуоки она попыталась осесть на какое-то время, даже получить лицензию на работу агентом по продаже недвижимости, но адвокат на последнем этапе заметил какую-то неточность в ее документах. В Далласе она, сидя на виду перед большим окном, готовила налоговые декларации – хотя всего лишь прослушала трехнедельный курс в «Кортъярд Марриотт». Ее наняла бухгалтерская сетевая фирма, которая делала вид, что набирает настоящих бухгалтеров. И тут она впервые – наверное из-за того, что одиночество становилось невыносимо, – по-настоящему подружилась с коллегой по имени Энн Хэннон. Энн была веселой, общительной, и они сняли квартиру на двоих. Они ходили на двойные свидания, бывали в кино, даже в отпуск съездили вместе – в Сан-Антонио. Энн Хэннон была первым человеком, которому она доверяла настолько, что могла рассказать правду о себе, но, конечно, не сделала этого для блага их обеих. Однажды она, подходя к своей витрине, заметила двоих мужчин: они были в костюмах, читали газеты в зале. Там часто кто-то находился. Но эти двое выглядели не как обычные посетители. Она увидела Энн за стеклом. Ее всегда улыбающаяся подруга сидела мрачная. И она опять пустилась в бега. Вот так. С Энн она так и не попрощалась. Тем летом она работала на консервном заводе на Аляске. Потом три месяца продавала экскурсии на круизный лайнер, курсирующий между Скагуэем и Сиэтлом. На пути ей часто попадались добрые мужчины. Но большинство были не такими. Большинство были кем угодно, только не добрыми. Шли годы, два раза она сталкивалась с людьми, которые узнавали в ней Мауру Уэллс, – один раз в Лос-Анджелесе, другой – в Индианаполисе. Теперь, оглядываясь назад, она понимала: это было неизбежно. Если ты проводишь жизнь на улицах и в публичных местах, кто-нибудь тебя непременно узнает. Ничего серьезного не случалось. Она не делала вид, что человек опознался, не объявляла себя другим человеком. У нее были заготовлены истории, обычно включавшие прохождение подготовки к получению научной степени. Как только знакомый уходил, она тут же исчезала. У нее всегда имелся запасной план, она всегда знала, где находится ближайшая стоянка грузовиков, потому что это простейший способ добраться из одного места в другое, если ты выглядишь, как выглядела она. Никакой мужчина не мог ей отказать. Иногда, если она появлялась на стоянке слишком рано, она смотрела, как они едят, разговаривают, чем занимаются, и пыталась решить, какой из водителей наименее агрессивен. Можно было угадать. Случалось и ошибаться. Она не обращалась к водителям-женщинам, даже к тем, которые казались дружелюбными, потому что женщины на дороге научились быть подозрительными и она опасалась, что они могут ее сдать. У нее теперь было несколько париков и разные очки, купленные без рецепта. Этого хватало, чтобы изменить внешность, если кто-нибудь что-то скажет.

Существуют разные теории, объясняющие, почему с возрастом годы летят быстрее. Наиболее популярная – она же и наиболее очевидная. По мере того как ты становишься старше, каждый год составляет все меньший процент твой жизни. Если тебе десять лет, то год – это десять процентов. А если пятьдесят, то год – два процента. Но она прочла теорию, которая опровергала это объяснение. Эта теория утверждает, что время летит быстрее, когда мы живем по заведенной рутине, когда не узнаём ничего нового, а наш образ жизни утвердился раз и навсегда. Чтобы замедлить бег времени, нужно в первую очередь получать новые впечатления. Можно отшутиться, сказав, что неделя отпуска пролетела стремительно, но если остановиться и подумать, то на самом деле эта неделя длилась гораздо дольше, чем рабочая, когда ты тащил на себе груз повседневности. Ты жалуешься на то, что отпуск закончился слишком быстро, потому что тебе нравилось жить, а не потому, что тебе казалось, будто время мчится стрелой. Если хочешь замедлить время, то, согласно теории, сделай что-нибудь новое – и день станет длиннее. Путешествуй по экзотическим местам. Поступи на курсы.

В некотором смысле такой и была ее жизнь.

До Рекса. До новой стрельбы. До Хэнка.

Она в окно видит страдание на лице Напа. Она смотрит на него впервые за пятнадцать лет. Самое большое «что, если» в ее жизни. Дорога, по которой она не пошла. Она позволяет разгуляться эмоциям. Не подавляет их.

В какой-то момент она даже выходит из тени.

Она стоит в свете уличного фонаря на парковке на виду у всех, не двигается, отдается на волю судьбы: у Напа есть шанс повернуться, посмотреть в окно, увидеть ее, и тогда…

Она дает ему десять секунд. Ничего. Она дает ему еще десять.

Но Нап так и не поворачивается.

Маура отходит в тень и исчезает в ночи.