Глава двадцать первая

Меня не беспокоит, что они напишут жалобу. Энди Ривз придет в себя, а когда это случится, он не захочет, чтобы данный случай получил огласку.

Меня больше беспокоит угроза Ривза. Четверо – Лео, Дайана, Рекс и Хэнк – были убиты. Да, теперь я использую это слово. Теперь речь не идет о несчастном случае или самоубийстве. Тебя убили, Лео. И черт меня подери, если я забуду об этом.

Я звоню Элли. Она не отвечает. И меня это злит. Я смотрю на фотографию Ривза, которую сделал на телефон. Ривз лежит на полу, на лице гримаса боли, но снимок четкий и ясный. Я прикрепляю его к тексту и отправляю. Текст гласит:

Я направляюсь к дому, но тут вспоминаю, что ничего не ел. Сворачиваю направо и еду в дайнер «Армстронг». Это заведение работает круглосуточно. В окне я вижу, что сегодня работает Банни. Я выхожу из машины, и в этот момент звонит мой телефон. Элли.

– Привет, – говорит она.

– Привет.

Полагаю, что это наш способ дать друг другу понять, что мы зашли слишком далеко.

– Где ты? – спрашивает она.

– В «Армстронге».

– Я буду там через полчаса.

Телефон замолкает. Я выхожу и направляюсь к двери. Две девушки, лет девятнадцати или двадцати с небольшим, стоят у входа, курят и болтают о чем-то. Одна блондинка, другая брюнетка, обе напоминают интернет-моделей или звезд несуществующей реальности. Это внешнее, решаю я. Когда прохожу мимо них, они глубоко затягиваются. Я останавливаюсь, поворачиваюсь к ним. Смотрю на них, пока они не почувствуют мой взгляд. Они еще продолжают болтать секунду-другую, глядя на меня. Я не двигаюсь. Наконец их голоса смолкают.

Блондинка кривится, глядя на меня:

– У вас проблема?

– Я должен идти дальше, – говорю я. – Не следует мне совать свой нос в чужие дела. Но сначала хочу сказать кое-что.

Обе смотрят на меня как на сумасшедшего.

– Не курите, пожалуйста, – четко произношу я.

Брюнетка стоит руки в боки.

– Мы вас знаем?

– Нет.

– Вы коп или кто?

– Я коп, но это не имеет никакого отношения к тому, что я говорю. Мой отец умер от рака легких, потому что курил. Поэтому я могу просто пройти мимо – или могу попытаться спасти ваши жизни. Велики шансы, что вы не захотите меня слушать, но, может, если я сделаю это убедительно, всего один раз, кто-нибудь задумается и, вероятно, даже бросит. Поэтому я прошу вас – даже умоляю, – пожалуйста, не курите.

Вот и все.

Я вхожу внутрь. За кассой Ставрос. Он поднимает пятерню при виде меня и кивает на столик в углу. Я холостяк, который не любит готовить, поэтому пришел сюда главным образом поесть. Как в большинстве нью-джерсийских ресторанчиков, меню в «Армстронге» объемом с Библию. Банни дает мне специальное меню. Она показывает на лосося с кускусом и подмигивает.

Я смотрю в окно. Две курящие девицы все еще маячат у входа. Брюнетка стоит ко мне спиной, сигарета зажата между пальцами. Блондинка смотрит на меня презрительным взглядом, но сигареты в ее руке нет. Я показываю ей большой палец. Она отворачивается. А вдруг она уже бросила? Но я побеждаю там, где это возможно.

Я почти заканчиваю есть, когда в зале появляется Элли. Ставрос просиял, когда увидел ее. Литературный штамп: когда человек входит в комнату, становится светлее, – но Элли как минимум поднимает в атмосфере средний уровень душевности, порядочности, добродетели.

И я в первый раз не воспринимаю это как должное.

Она подходит, садится, подсовывает под себя одну ногу.

– Ты отправила фотографию матери Мауры? – спрашиваю я.

Элли кивает:

– Она еще не ответила.

Я вижу, как она, моргая, смахивает слезы.

– Элли?

– Кое-что еще, о чем я тебе не говорила.

– Что?

– Два года назад, когда я провела месяц в Вашингтоне…

– Ты ездила на конференцию по безработным, – киваю я.

Она производит звук, имеющий смысл «да, верно».

– Конференция, – Элли берет салфетку и промокает глаза, – которая длится месяц.

Я не знаю, как на это реагировать, поэтому молчу.

– Это, кстати, не имеет никакого отношения к Мауре. Я просто…

– Что случилось? – Я протягиваю руку, прикасаюсь пальцами к ее запястью.

– Нап, ты лучший из всех, кого я знаю. Я готова доверить тебе мою жизнь. Но я тебе не сказала.

– Не сказала о чем?

– Боб…

Я замираю.

– Тут появилась женщина. Боб начал поздно возвращаться. И вот как-то вечером я застала их врасплох. Вдвоем…

Мое сердце падает в пропасть. Я не знаю, что сказать, и крепче сжимаю ее запястье. Хочу, чтобы она почувствовала хоть какую-то поддержку. Но у меня не получается воспользоваться этим шансом.

Конференция продолжительностью в месяц. Господи боже! Элли, мой лучший друг, сильно мучилась. А я так ничего и не увидел. Хорош детектив, да?

Элли отирает слезы с глаз, вымучивает улыбку.

– Сейчас уже лучше. Мы с Бобом проветрили помещение.

– Ты хочешь поговорить об этом?

– Нет, не сейчас. Я пришла поговорить с тобой о Мауре. О том обещании, которое я ей дала.

Подлетает Банни, кладет перед Элли меню, подмигивает ей. Затем уходит, а я не знаю, как продолжить. И Элли тоже не знает.

– Ты дала Мауре обещание, – наконец выдавливаю я.

– Да.

– Когда?

– В ту ночь, когда умерли Лео и Дайана.

Еще один удар по зубам.

Возвращается Банни, спрашивает, будет ли Элли что-нибудь заказывать. Та просит принести декаф. Я заказываю мятный чай. Банни интересуется, не хочет ли кто-нибудь из нас попробовать банановый пудинг. Это нечто невероятное – просто пальчики оближешь. Мы оба отказываемся.

– В ту ночь ты видела Мауру до или после смерти Лео и Дайаны? – спрашиваю я.

Ее ответ снова повергает меня в смятение.

– И до, и после.

Я не знаю, что сказать. А может, я боюсь того, что могу сказать. Она смотрит в окно на парковку.

– Элли?

– Я нарушу мое обещание Мауре, – произносит она. – Но, Нап…

– Что?

– Тебе это не понравится.

– Позволь мне начать с «после», – вздыхает Элли.

Вокруг все меньше народу, но мы ничего не замечаем. Банни и Ставрос направляют приходящих клиентов в противоположный от нас угол, чтобы мы могли говорить спокойно.

– Маура пришла ко мне домой, – начинает Элли.

Я жду продолжения, но она молчит.

– В ту ночь?

– Да.

– Который был час?

– Около трех. Мой отец… он хотел, чтобы я была счастлива, поэтому переделал гараж в мою комнату, а это для девчонки было круто. Друзья могли приходить в любое время, потому что могли попасть ко мне, никого не разбудив.

До меня доходили слухи о всегда открытой задней двери в доме Элли, но это было до того, как мы с ней крепко подружились, до того, как мой брат и лучшая подружка Элли Дайана были найдены на железнодорожных путях. И я теперь размышляю об этом. Самые прочные отношения моей взрослой жизни – с Оги и Элли, и эти связи уходят корнями в ту трагическую ночь.

– И потому, услышав стук, я ничего такого не подумала. Ребята знали: если по какой-то причине нельзя идти домой – они напились или еще что-нибудь, – можно отлежаться у меня.

– А до этого Маура к тебе приходила?

– Нет, никогда. Ты знаешь, я тебе говорила, что всегда испытывала что-то вроде трепета перед Маурой. Она казалась… не знаю, более сдержанной, чем все остальные. Более зрелой, искушенной. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я киваю:

– Так почему она к тебе пришла?

– Я ее спросила об этом, но не сразу, Маура была сама не своя – она рыдала истерически. И это показалось мне странным, потому что она, как я уже сказала, всегда была выше всяких там истерик. У меня минут пять ушло, чтобы ее успокоить. Она была вся в грязи. Я решила: на нее напали или что-то вроде того. Я стала проверять ее одежду – не порвано ли где. Я читала об этом в какой-то брошюре о травмах при изнасиловании. В общем, наконец Маура стала успокаиваться, а это случилось не слишком скоро. Не знаю, как еще сказать об этом. Будто кто-то отвесил ей пощечину и прокричал: «Возьми себя в руки!»

– И что ты сделала?

– Открыла бутылку виски «Файербол» – она у меня была спрятана под кроватью.

– У тебя?

Элли качает головой:

– Ты и вправду думаешь, что знаешь про меня все?

«Явно нет», – думаю я.

– Но Маура пить не стала, сказала, что ей нужно сохранить ясную голову. Спросила, может ли побыть у меня какое-то время. Я ответила: конечно. По правде говоря, я была немного польщена, что она выбрала меня.

– И это в три часа ночи?

– Да, около трех.

– Значит, ты еще не знала про Лео и Дайану, – говорю я.

– Верно.

– Тебе Маура сказала?

– Нет. Она только сказала, что ей нужно место, где она могла бы спрятаться. – Элли подалась ко мне. – Потом она посмотрела мне прямо в глаза и заставила пообещать. Ты ведь знаешь, как она умела сверлить взглядом? Маура заставила меня пообещать, что я никому, никогда, даже тебе, не скажу, что она была в моем доме.

– Она назвала конкретно меня?

Элли кивает:

– Я, вообще-то, подумала, что вы серьезно поссорились, но Маура была слишком уж испугана. Она пришла ко мне, думаю, потому, что я – Надежная Элли, верно? Хотя другие были гораздо ближе к ней. Я тогда об этом много думала. Почему она выбрала меня? Теперь я знаю.

– Что именно?

– Почему она пришла ко мне. Ты слышал, что говорила ее мать. Какие-то люди искали ее. Тогда я об этом не знала. Но Маура, вероятно, сообразила, что все, кто был близок к ней, окажутся под наблюдением или их будут допрашивать.

– Значит, домой она пойти не могла, – киваю я.

– Да. И она, вероятно, думала, что они будут следить за тобой или задавать вопросы твоему отцу. Если она была им нужна, они бы стали искать ее среди близких ей людей.

Теперь до меня доходит.

– А вы и друзьями-то не были.

– Именно. Маура сообразила, что у меня ее искать не будут.

– Так чего они хотели? Почему эти люди искали ее?

– Не знаю.

– Ты у нее не спрашивала?

– Спрашивала. Она мне не сказала.

– И ты так это и оставила?

Элли готова улыбнуться:

– Ты забыл, какой убедительной могла быть Маура.

Да, забыл. Теперь мне все ясно.

– Позднее я поняла, что Маура ничего мне не сказала по той же причине, по которой она скрыла произошедшее от своей матери.

– Чтобы защитить тебя.

– Да.

– Если ты ничего не знала, – продолжаю я, – то и рассказать им ничего не могла.

– И еще она заставила меня пообещать, Нап… Заставила поклясться, что, пока она не вернется, я никому ничего не скажу. Я старалась сдержать это обещание, Нап. Знаю, ты сердишься из-за этого. Но то, как Маура сказала мне это… Я хотела сдержать слово. И я по-настоящему боялась, что, если нарушу его, это приведет к катастрофе. По правде говоря, даже сейчас, когда мы сидим здесь, я думаю, что поступаю неправильно. Я не хотела тебе говорить.

– И почему передумала?

– Слишком много людей умирает, Нап. Боюсь, не случилось ли чего и с Маурой…

– Ты думаешь, она мертва?

– Ее мать и я… мы, естественно, поддерживали связь после этого. Тот первый звонок в «Бенниганс»? Я все устроила. Линн не упомянула об этом, чтобы прикрыть меня.

Я не знаю, что сказать.

– Ты лгала мне все эти годы…

– Ты был одержимым.

Опять это слово. Элли говорит, что я одержим. Дэвид Рейнив говорит об одержимости Хэнка.

– Могла ли я сказать тебе о своем обещании? Ведь я понятия не имела, как ты будешь реагировать.

– Моя реакция не должна была тебя волновать.

– Может быть. Но меня волновало то, что я нарушу данное слово.

– Я так до конца и не понимаю. Долго Маура у тебя оставалась?

– Две ночи.

– А потом?

– Я вернулась домой, а ее нет, – пожимает плечами Элли.

– Ни записки, ничего?

– Ничего.

– А потом?

– С тех пор я больше ее не видела и никаких известий от нее не получала.

Что-то тут не складывается.

– Постой, а когда ты узнала о смерти Лео и Дайаны?

– На следующий день после того, как их нашли. Я позвонила Дайане, попросила ее позвать… – Я вижу, как ее глаза снова наполняются слезами. – Ее мама… господи, ее голос…

– Одри Стайлс сказала тебе по телефону?

– Нет. Попросила прийти. Но я все поняла по голосу. Бежала всю дорогу. Она усадила меня в кухне. Когда она закончила говорить, я пошла домой, чтобы расспросить Мауру. А ее и след простыл.

И все равно что-то не вяжется.

– Но… я хочу сказать, ты же поняла, что эти события связаны между собой?

Элли не отвечает.

– Маура приходит к тебе в ночь гибели Лео и Дайаны… Ты не могла не подумать, что это как-то связано.

– Я понимала, что это не совпадение, ты прав, – задумчиво кивает Элли.

– И все же ты никому ничего не сказала?

– Я дала слово, Нап.

– Твоя лучшая подруга убита… Как ты могла промолчать?

Элли опускает голову. Я замолкаю на секунду.

– Ты была самая ответственная девочка в школе, – продолжаю я. – Я понимаю, ты должна была держать слово. Это резонно. Но когда ты узнала, что Дайана погибла…

– Не забывай, мы все считали: произошел несчастный случай. А может, какое-то сумасшедшее двойное самоубийство, хотя я в это никогда не верила. Но я не думала, что Маура имеет к этому какое-то отношение.

– Брось, Элли, ты не можешь быть такой наивной. Как ты могла молчать?

Она еще ниже опускает голову. Теперь я понимаю: она что-то скрывает.

– Элли?

– Я сказала…

– Кому?

– В том и проявилась гениальность Мауры, я это понимаю теперь, задним числом. Что я могла кому-то сказать? Я понятия не имела, где она.

– Кому ты сказала?

– Родителям Дайаны.

Я замираю:

– Ты сказала Оги и Одри?!

– Да.

– Оги… – Я думал, меня уже ничем не удивить – и вот на́ тебе. – Он знал, что Маура была у тебя?

Элли кивает, и у меня опять голова идет кругом. Неужели в этом мире никому нельзя верить, Лео? Элли лгала мне. Оги лгал мне. Кто еще? Мама, конечно. Когда сказала, что сейчас вернется.

Неужели и отец тоже лгал?

А ты?

– И что тебе сказал Оги? – спрашиваю я.

– Он меня поблагодарил. А потом сказал, чтобы я держала слово.

Мне необходимо увидеть Оги. Необходимо прийти к нему и узнать, что, черт побери, здесь творится?! Но тут я вспоминаю кое-что еще из слов Элли.

– Ты сказала «до» и «после».

– Что?

– Я спросил, когда ты видела Мауру – до или после смерти Лео и Дайаны. Ты сказала: и до, и после.

Элли кивает.

– Ты мне рассказала о «после». А как насчет «до»?

Она отворачивается.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Это та часть, которая тебе не понравится, – говорит Элли.