Глава 5. Наука о поведении или НП?
В последний раз в Куантико я был пять лет назад, на подготовительном курсе для начинающих агентов. С тех пор многое изменилось. В первую очередь, к весне 1975-го Академия ФБР превратилась в законченную и самостоятельную организацию, вырезанную из грубого камня бывшей базы ВМС, и расположилась она на живописной лесистой равнине Вирджинии в часе езды к югу от Вашингтона.
Но кое-что осталось прежним. Например, наибольшим престижем и статусом все еще обладали тактические подразделения, а звездой среди них был отдел огнестрельного оружия. Его возглавлял Джордж Цейсс, спецагент, направленный в Англию, чтобы поймать и представить американскому правосудию Джеймса Эрла Рэя за убийство в 1968 году доктора Мартина Лютера Кинга. Цейсс, крупный и мощный человек-медведь, любил показывать дешевый трюк: якобы он мог разорвать наручники голыми руками. Однажды ребята из офиса запаяли цепь и попросили Цейсса показать им фокус еще раз. Он так сильно тянул и выворачивал руки, что в итоге сломал запястье и потом еще долго ходил с гипсом.
Курс переговоров с преступниками преподавали в отделе поведенческого анализа, состоявшем из семи — девяти спецагентов-инструкторов. Психология, как и другие «мягкие» науки, не пользовались особым уважением при Гувере и его сторонниках, поэтому до его смерти сие начинание было скорее кустарным.
В сущности, та часть работы ФБР, да и правоохранительной службы в целом, которая предполагала применение в криминологии науки о поведении и психологии, считалась бесполезным дерьмом. Хотя я абсолютно точно не был согласен с таким подходом, все-таки не мог не признать, что основная часть изученного мной материала не имела никакого практического отношения к поимке преступников — обстоятельство, которое несколько наших энтузиастов начнет исправлять только спустя пару лет. Заняв должность начальника операционной части отдела поведенческого анализа, я изменил его название на «отдел сопровождения расследований». Когда же меня спрашивали, в чем смысл, я честно отвечал, что хотел изъять «НП» из нашей работы.
На тот момент, когда я приступил к изучению курса переговоров с преступниками, начальником ОПА был Джек Пфафф, но наиболее выдающуюся роль в отделе играли две сильные и вдохновляющие личности — Говард Тетен и Патрик Маллани. В Тетене почти два метра роста, за очками в проволочной оправе прячутся глаза-буравчики. Несмотря на прошлое морского котика, он скорее мыслитель, этакий благородный, возвышенный интеллектуал. В Бюро он вступил в 1962-м после службы в полиции Сан-Леандро, штат Калифорния, близ Сан-Франциско. В 1969-м он начал преподавать популярный курс прикладной криминологии, который в конечном итоге (как я подозреваю, после смерти Гувера) стал известен как прикладная криминальная психология. В 1972-м он ездил в Нью-Йорк, чтобы проконсультироваться с доктором Джеймсом Брусселом, тем психиатром, который раскрыл дело «маньяка-подрывника». Доктор согласился лично обучить Тетена своей технике психоанализа.
Вооруженный новыми знаниями, Тетен совершил научный прорыв. Его подход состоял в том, чтобы узнать как можно больше о поведении и мотивах преступника на основе улик, найденных на месте преступления. В каком-то смысле все, что мы впоследствии делали в рамках науки о поведении и криминального анализа, основывалось на этом подходе.
А Пэт Маллани всегда напоминал мне лепрекона. Ростом около 155 сантиметров, он представлял собой эдакого смекалистого заводилу, бурлящего жизнью. Пэт имел ученую степень по психологии. В Куантико он перешел из нью-йоркского отделения в 1972-м, а к концу службы в академии отличился успехами в урегулировании нашумевших терактов с захватом заложников: в Вашингтоне, округ Колумбия, когда мусульманская секта «Ханафитский мазхаб» захватила штаб еврейской организации «Бней-Брит», и в Уорренсвилль-Хайтсе, штат Огайо, когда Кори Мур, темнокожий ветеран войны во Вьетнаме, взял в плен капитана полиции и его помощника прямо в участке. Вместе Тетен и Маллани, эта примечательная и незабываемая парочка, были представителями первой волны современной науки о поведении.
Курс по переговорам вели также и другие инструкторы ОПА, Дик Олт и Роберт Ресслер, которые приехали в Куантико незадолго до меня. Если Тетен и Маллани составляли первую волну, то Олт и Ресслер образовывали вторую, стараясь развивать дисциплину в ключе ее практической значимости как для полиции США, так и для всего мира. Хотя в то время нас связывали только отношения ученика и учителя, вскоре мы с Бобом Ресслером совместно принялись за разработку методики анализа серийных убийств, которая в конечном итоге вылилась в современную модель нашей работы.
Занятия по переговорам с преступниками посещали около пятидесяти человек. Иногда лекции походили скорее на развлечение, нежели на учебу, но все равно было приятно взять двухнедельный отдых от полевой работы. На занятиях мы изучали три основных типа личностей, захватывающих заложников: профессионального преступника, душевнобольного и маньяка. Мы углубились в некоторые немаловажные феномены, обнаруживающие себя в подобных ситуациях, такие как Стокгольмский синдром. Двумя годами ранее, в 1973-м, неумелое ограбление банка в шведском Стокгольме привело к мучительной трагедии как для заложников из числа клиентов, так и для сотрудников банка. В итоге заложники прониклись симпатией к налетчикам и даже помогали им против полиции.
Еще мы посмотрели фильм Сидни Люмета «Собачий полдень», как раз недавно вышедший в прокат. Герой Аль Пачино грабит банк, чтобы достать деньги на операцию по смене пола для своего любовника. Фильм основан на реальном теракте с захватом заложников в Нью-Йорке. Как раз после этого дела и затянувшихся дебатов с преступниками в ФБР решили, что пора придать некоторое ускорение курсу переговорщиков в академии. Для этого из полиции Нью-Йорка пригласили капитана Фрэнка Больца и следователя Харви Шлоссберга — ньюйоркцы, как известно, признанные профессионалы в этой области.
Мы изучали принципы ведения переговоров. Некоторые ключевые вопросы были вполне очевидными, как, например, стремление свести жертвы к минимуму. Только годы спустя, когда сменилось поколение инструкторов, у нас появилась возможность слушать аудиозаписи настоящих переговоров. А до тех пор ближе всего к ним мы могли подойти в тренировочных ролевых играх. Но такие упражнения несколько сбивали с толку, потому что по большей части отбирались из материалов курса по криминальной психологии и не слишком-то вписывались в нашу тематику. Например, нам раздавали фото и досье какого-нибудь растлителя или сексуального маньяка, и затем мы обсуждали, как такая личность может повести себя при захвате заложников. А потом мы снова переходили к огневой подготовке, которой в Ку-антико по-прежнему уделяли немало внимания.
И все же изрядную часть того, что мы впоследствии сами стали давать на курсе по переговорам, мы узнали не от других агентов на занятиях в классе, а во время суровой полевой практики. Как я уже отмечал, одним из дел, на котором Пэт Маллани заработал себе имя, было задержание Кори Мура. Мур, которому поставили диагноз параноидальная шизофрения, озвучил несколько требований, после того как взял в плен капитана полиции и его помощника прямо в отделении в Уорренсвилль-Хайтсе, штат Огайо. Среди прочего, он требовал, чтобы все белые немедленно покинули землю.
Итак, согласно стратегии переговоров, преступнику не следует уступать, если существует возможность урегулировать ситуацию без этого. Однако некоторые требования бывают в принципе маловыполнимы. К таким можно отнести и требование Мура. Это дело вызвало такой общественный резонанс, что даже сам президент США Джимми Картер собирался лично поговорить с Муром и попытаться разрешить ситуацию. Мистер Картер, без сомнений, был полон добрых намерений, которые впоследствии не раз находили свое выражение в желании урегулировать даже с виду незначительные конфликты по всему миру. И все же подобная стратегия переговоров не сулила ничего хорошего, и я бы ни за что не согласился на такое в свою смену. Не хотел того и Пэт Маллани. Помимо того, что тогда к делу подключится множество других мелких сошек, участие высшего начальства лишает пространства для маневра. Переговоры всегда следует вести через посредников, чтобы выиграть время и не давать обещаний, которые не сможешь выполнить. Когда же агрессор вступает в непосредственный контакт с человеком, которого воспримет как ответственного за принятие решений, все остальные автоматически оказываются прижаты к стенке: если теперь не выполнить требования преступника, ситуация может резко усугубиться. И чем дольше захватчик беседует с посредником, тем лучше.
Когда в начале 1980-х я стал преподавать в Куантико науку переговоров с заложниками, мы показывали курсантам одну шокирующую видеозапись, снятую в Сент-Луисе пару лет назад. (Потом, правда, показы пришлось прекратить, поскольку пленка сильно нервировала полицию Сент-Луиса.) На ней молодой темнокожий мужчина грабит бар, но все идет наперекосяк, полиция окружает здание, и он оказывается в ловушке с целой кучей заложников.
Затем полиция формирует команду черных и белых офицеров для ведения переговоров. Далее, вместо того чтобы говорить с грабителем нормально, они применяют жаргон, стараясь сойти за своих, галдят, постоянно перебивая налетчика, и совершенно не слушают, что он говорит, даже не пытаясь выяснить его требования.
Камера запечатлела прибытие на место шефа полиции, чего я опять-таки никогда не допустил. Шеф полиции уже «официально» проигнорировал просьбы преступника, и тот, не мудрствуя лукаво, приставил себе пистолет к виску и снес голову у всех на виду.
А теперь для сравнения посмотрим, как Пэт Маллани разрулил ту ситуацию с Кори Муром. Очевидно, что Мур был куда более психованным, но еще очевиднее, что все белые никуда не собираются съезжать с планеты Земля. Слушая преступника, Маллани догадался, чего на самом деле хочется Муру и что его удовлетворит. Маллани предложил Кори озвучить свои взгляды на пресс-конференции, и Мур отпустил заложников, не пролив ни капли крови.
На курсе в Куантико я привлек внимание сотрудников отдела поведенческого анализа, и Пэт Маллани, Дик Олт и Боб Ресслер порекомендовали меня Джеку Пфаффу. Тот пригласил меня на собеседование в свой подвальный кабинет. Пфафф оказался приветливым, приятным во всех отношениях человеком. Этот смуглый заядлый курильщик очень походил на Виктора Мэтьюра. Он заявил, что мои успехи очень впечатлили инструкторов, и предложил подумать над должностью куратора программы в Национальной академии ФБР в Куантико. Ошеломленный предложением, я сказал, что с большим удовольствием этим займусь.
В Милуоки я по-прежнему состоял в группе быстрого реагирования и в спецназе, но основную часть времени посвящал обучению всяких директоров компаний на случай похищения и вымогательства, а также консультировал банковскую охрану по порядку действий во время единичного или группового ограбления, которые особенно часто теперь били по сельским банкам.
Наивность некоторых искушенных предпринимателей в отношении собственной безопасности меня просто поражала. Они позволяли размещать в местных газетах и публикациях самой компании информацию о своем рабочем графике и даже планах на отпуск. Многие из них становились легкой мишенью для похитителей и вымогателей. Я пытался научить их самих, их секретарей и починенных, как оценивать звонки с запросами той или иной информации и как определить, является звонок с требованием выкупа блефом или нет. Например, директорам компаний нередко объявляют о похищении жены или ребенка с требованием принести определенную сумму в определенное место. На самом деле в это время и жена, и ребенок находятся в полной безопасности, но искатель наживы каким-то образом выяснил, что по той или иной причине дозвониться до них не удастся. А если злоумышленник вдобавок владеет парой правдоподобно звучащих фактов, то убедить запаниковавшего директора выполнить требования легче легкого.
Аналогичным образом нам удалось убедить руководство банков ввести ряд простых правил, благодаря которым мы добились значительного снижения числа успешных ограблений. Один из примитивных приемов налетчиков — ранним утром дожидаться неподалеку приезда менеджера, который должен открыть отделение и подготовить его к рабочему дню. Преступник хватает его и дожидается остальных ничего не подозревающих сотрудников, после чего их тоже берет в заложники. И вот у вас, откуда ни возьмись, куча проблем в виде битком набитого заложниками отделения.
В некоторых отделениях мы предложили ввести простую систему сигналов. Когда первый сотрудник приезжает утром и видит, что все чисто, он выполняет какое-нибудь простое действие: поправит занавеску, передвинет цветок, включит свет кое-где — словом, даст остальным понять, что все нормально. Если же на момент прибытия второго человека нужного сигнала нет, то ни в коем случае нельзя входить, а следует немедленно вызвать полицию.
Точно так же мы обучали и кассиров — людей, имеющих наиболее полный доступ к системе безопасности банка, — что следует делать и чего добиваться во время всеобщей паники, при этом не геройствуя с риском для жизни. Мы рассказали, как правильно управляться с пачками купюр, оснащенными химическими ловушками с распылителями несмываемой краски, которые тогда банки только начинали осваивать. А на основе допросов ряда успешных воров я советовал кассирам, прочитав записку об ограблении, сперва сделать вид, что они отдают ее обратно, а затем, как бы перепугавшись, уронить ее со своей стороны кассы, тем самым сохраняя ценную улику.
Еще из допросов я выяснил, что грабители обычно не нападают на неизученный банк, поэтому бесценным было бы записывать клиентов, которых в банке еще ни разу не видели, даже если они приходят с какой-нибудь простой просьбой, например обменять монеты на купюры. Если кассиру удастся пометить номер прав или другого удостоверения личности новичка, то последующие ограбления зачастую гораздо проще раскрыть.
Я стал работать со следователями по убийствам и захаживать в кабинет к судмедэксперту. Любой патологоанатом, как и большинство хороших следователей, скажет вам, что единственной и самой красноречивой уликой в деле о насильственной смерти является тело жертвы. Я захотел узнать об этом как можно больше. Уверен, что частично мое влечение к медицинской экспертизе восходит к юношеской мечте стать ветеринаром, то есть понять, как соотносятся структуры и функции организма с жизнью. Впрочем, хотя я получал большое удовольствие от работы и с убойным отделом, и с судмедэкспертами, по-настоящему меня интересовала психологическая сторона вопроса: что движет убийцей? что заставляет его совершать преступление при конкретных обстоятельствах?
Когда я перешел в Куантико, мне стали попадаться куда более странные убийства, а самое необычайное из них произошло чуть ли не на заднем дворе моего дома (на самом деле в двухстах с лишним километров от него, но все равно довольно близко).
В 1950-х Эдвард Гин проживал в уединенном, находящемся на отдалении от остальных домике в фермерском сообществе Плейнфилда, штат Висконсин, с населением всего 642 человека. Незаметно для всех он начал свою криминальную карьеру с расхищения могил. Особенно его интересовала кожа с трупов, которую он удалял и дубил, после чего сам в нее драпировался. Кроме того, кожей он украшал имевшийся у него портновский манекен и всякую домашнюю утварь. Затем Гин вдруг решился на операцию по смене пола — нечто невероятное, по меркам Среднего Запада эпохи 1950-х, — но это показалось ему не слишком практичным. И тогда ему в голову пришла еще одна гениальная идея: сшить себе костюм из живых женщин. Кое-кто считает, что таким образом он хотел превратиться в свою уже покойную, но при жизни деспотичную матушку. Ничего не напоминает? Некоторые идеи из этого дела перенял Роберт Блох для своего романа «Психо» (затем воплощенного в одноименном фильме Хичкока, ставшем классикой) и Томас Харрис для «Молчания ягнят». Кстати, Харрис услышал о случае Эдварда Гина из первых уст на наших занятиях в Куантико.
Возможно, Гин и дальше пребывал бы во мраке своей омерзительной жизни, если бы его фантазия не потребовала «произвести» новые трупы для жатвы. В исследовании, посвященном феномену серийного убийства, мы обнаруживали подобную эскалацию почти во всех случаях. Гина обвинили в убийстве двух женщин среднего возраста, хотя на его счету, скорее всего, было куда больше жертв. В январе 1958-го его официально признали невменяемым, и остаток своих дней он провел в психиатрической клинике Мендоты и в Центральном госпитале штата для душевнобольных, выказывая образцовое поведение. В 1984 году Гин мирно скончался в возрасте семидесяти семи лет в Мендоте, в отделении для пожилых.
Не стоит и говорить, что даже спецагентам и следователям нечасто попадаются подобные экземпляры. Вернувшись в Милуоки, я поставил себе цель узнать об этом деле как можно больше. Однако, наведя справки в аппарате генерального прокурора штата, я выяснил, что записи по расследованию запечатаны грифом о невменяемости.
Архив для меня открыли только после того, как я сказал, что в качестве агента ФБР имею к данному случаю профессиональный научный интерес. Никогда не забуду, как мы с секретарем ходили между бесчисленных стеллажей архива, до отказа забитых коробками. Мне и в самом деле пришлось сломать восковую печать, чтобы просмотреть документы. Но внутри я увидел фото, которые теперь клеймом выжжены в моей памяти: обезглавленные раздетые тела женщин, подвешенные вверх ногами на веревках и блоках, распотрошенные от груди до самого лобка, с вырезанными гениталиями; отрубленные головы на столе с пустыми распахнутыми глазами, устремленными в пустоту. Сколь бы пугающими ни казались эти фотографии, я стал размышлять о том, что же они могли поведать о преступнике и как это знание могло бы помочь его поимке. По правде говоря, с тех пор тот кошмар так и не истерся из моей памяти.
В конце сентября 1976-го я уехал из Милуоки в связи с временным должностным указанием, или ВДУ. Я должен был исполнять обязанности куратора на 107-й сессии Национальной академии в Куантико. Пэм осталась в Милуоки одна, и на ее плечи легли заботы по дому, воспитание годовалой Эрики и вдобавок работа преподавателя. Это была моя первая из многих служебных командировок в последующие годы, но, боюсь, мало кто в Бюро, армии или на заграничной службе задумывается о том, какую непосильную ношу вынуждены нести наши жены, оставленные без мужского плеча.
Программа обучения в Национальной академии ФБР — это сложный одиннадцатинедельный образовательный курс для старших и высших начальников правоохранительных органов не только из США, но и со всех концов мира. Зачастую учащиеся программы обучаются совместно с агентами ФБР. Чтобы отличить одних от других, курсантам предписывается носить футболки разного цвета: агенты ФБР носят синие, а сторонние участники программы надевают красные. И кстати, последние обычно старше и опытнее. Чтобы пройти отбор на программу, необходимо иметь рекомендации непосредственного офицера-руководителя, а также получить согласие персонала академии. Программа Национальной академии не только дает первоклассную подготовку по самым актуальным знаниям и приемам в области правоохранительной службы, но и служит масштабной площадкой для установления неформальных отношений между ФБР и местной полицией, неоценимая важность которых не раз была доказана практикой их работы. Возглавлял программу Национальной академии Джим Кот-тер — этот любимый в полиции институт правоохранительной службы во плоти.
Как куратору мне поручили одно образовательное подразделение — секцию Б, состоявшую из пятидесяти мужчин. Хотя на тот момент политика Патрика Грея и Клэренса Келли понемногу освобождала Бюро от чопорной строгости Гувера, женщин в Национальную академию пока еще не приглашали. Кроме американцев, в моей группе были англичане, канадцы и египтяне. Студентов и кураторов селили в одном общежитии, и потому от последних ожидалось умение превращаться в мастера на все руки — от инструктора и организатора досуга до психиатра и воспитателя. Для сотрудников отдела поведенческого анализа это была отличная возможность попрактиковаться во взаимодействии с полицией, понять, нравится ли им вообще в Куантико, и поучиться работать в стрессовых ситуациях.
А их хватало. Вдали от своих семей, курсанты впервые за взрослую жизнь поселились в тесных комнатушках общежития, не имели возможности пить, были вынуждены мириться с необходимостью делить ванную с незнакомым человеком… Для большинства эти испытания закончились еще в годы начальной подготовки. Ребята получили прекрасное образование, но какой ценой. К шестой неделе многие копы уже окончательно слетели с катушек и буквально лезли на белые стены из шлакоблока.
Все это, конечно, не прошло бесследно и для кураторов. Каждый из них по-своему подходил к выполнению задания. Как всегда на протяжении всей своей жизни, я решил, что, если мы хотим в целости и сохранности добраться до конца программы, стоит вооружиться отменным чувством юмора. Другие кураторы придерживались иного подхода. Например, один из них был такой строгий и жесткий, что даже во время досуга проел своим подопечным всю плешь. К третьей неделе он окончательно довел студентов своей секции, так что они купили ему набор чемоданов, как бы намекая: «Убирайся к чертовой матери».
А вот еще один куратор из числа спецагентов, которого мы назовем Фред, до Куантико никогда не страдал от проблем с алкоголем, но именно там он их себе заработал.
Кураторы должны следить за тем, чтобы студенты не впадали в подавленное состояние. На деле же Фред запирался у себя в комнате, пил и курил до беспамятства. Если соседствуешь с закаленными на улицах копами, то выживает сильнейший. Проявишь слабость — и ты покойник. По-настоящему хороший парень, Фред оказался настолько чувствительным, понимающим и доверчивым, что попросту не выдержал в такой компании.
Еще у нас было негласное правило: никаких женщин. Как-то вечером один из копов заглянул к Фреду и заявил, что больше не выдержит, и это определенно не то, что хотелось бы услышать куратору. Оказалось, сосед по комнате каждую ночь приводит новую бабу, и из-за этого невозможно спать. Фред пошел к той комнате, а там за дверью толпилась целая очередь парней, нетерпеливо сжимающих деньги в потных кулачках. Фред в бешенстве ворвался в комнату и стащил того парня с длинноволосой блондинки — которая оказалась надувной куклой.
Неделю спустя еще один коп постучался к Фреду посреди ночи и сказал, что его сосед Гарри совсем слетел с катушек и выпрыгнул из окна. Вообще-то окна в общежитии не должны открываться. Фред помчался по коридору в комнату, выглянул из открытого окна и увидел, что Гарри, весь в крови, лежит на траве внизу. Тогда Фред сломя голову сбежал по ступенькам во двор и приблизился к Гарри, но тот вдруг вскочил, напугав Фреда до чертиков. А кровью оказался кетчуп, бутылку которую наши умельцы позаимствовали в столовой тем же вечером! К концу обучения Фред начал лысеть, перестал бриться, заработал онемение в ноге и стал хромать. Причем невролог не нашел у него никаких клинических отклонений. С больничного его выписали только год спустя. Мне было жаль парня, но в этом отношении копы очень похожи на преступников: каждому из них хочется доказать, что они умеют быть жесткими.
Несмотря на свой непринужденный и юморной подход, от всего этого я тоже не был защищен, но, к счастью, мне попадались только невинные розыгрыши. Однажды из моей комнаты пропала вся мебель; потом подоткнули одеяло так, что я никак не мог нормально устроиться в кровати; пару раз натягивали целлофан на стульчак. Курсантам тоже нужно сбрасывать стресс.
В какой-то момент я начал окончательно сходить с ума и отчаянно захотел от них отделаться. Будучи профессионалами своего дела, они точно это почувствовали и подложили под мой зеленый «форд» пару шлакоблоков, так что колеса на долю дюйма оторвались от земли. Я сел в машину, завел мотор, снял с ручника, включил передачу и стал вхолостую давить на газ, совершенно не понимая, почему это я не двигаюсь с места. Затем я вышел из машины, понося английских инженеров на чем свет стоит, открыл капот, попинал колеса, наконец присел и посмотрел под днище. Вдруг всю парковку залил яркий свет: шутники расселись по своим машинам и дружно включили дальние фары. Но поскольку ребята уверяли, что я им нравлюсь, в конце концов они опустили мою машину на земную твердь, вдоволь повеселившись.
Студенты-иностранцы тоже вносили свой вклад в общую неразбериху. Многие из них приезжали с пустыми чемоданами, шли в спецмагазин для копов и военных и отоваривались там до посинения. Особенно мне запомнился один высокопоставленный египетский полковник. Как-то раз он спросил у детройтского копа, что означает «гребаный». (Большая ошибка.) Коп ответил, в общем-то весьма точно, что сие универсальное слово может использоваться в самых разных ситуациях и уместно почти всегда. Одно из его значений — «красивый» или «классный».
Полковник отправился в магазин, подошел к отделу с фотопринадлежностями и выдал:
— Я хотел бы купить вон тот гребаный фотоаппарат.
Женщина за прилавком шокированно переспросила:
— Что, простите?
— Я хотел бы купить вон тот гребаный фотоаппарат!
Тут уж ребята ему объяснили, что сей многозначный термин лучше не употреблять в присутствии женщин и детей.
Один полицейский из Японии почтительно спросил нашего, каков порядок обращения к инструктору, к которому относишься с особым пиететом. После этого каждый раз, когда мы с ним встречались в коридоре, он улыбался, уважительно кланялся и произносил: «Пошел нахрен, мистер Дуглас».
Вместо того чтобы все усложнять, я тоже кланялся ему в ответ и с улыбкой отвечал: «Нет, ты иди нахрен».
Обычно японцы настаивали на том, чтобы направлять в Национальную академию двоих студентов. Вскоре становилось ясно, что один из них будет старшим офицером, а другой — его подчиненным, ответственным за чистую обувь и застеленную кровать, — словом, его прислугой. Как-то раз группа курсантов пожаловалась Джиму Коттеру, что один из старших регулярно отрабатывает приемы карате на своем бедолаге-компаньоне, колотя того, как боксерскую грушу. Коттер пригласил старшего к себе и популярно объяснил, что в академии все ученики равны и что подобное поведение он терпеть не будет. Но это лишь очередной пример культурного барьера, который необходимо преодолевать.
Я тоже присутствовал на занятиях по программе академии и получил представление о том, как ребят учат. К концу сессии, в декабре, мне предложили должность и в отделе поведенческого анализа, и в отделе обучения. Начальник последнего предложил мне надбавку за степень магистра, но я решил, что на первой работе мне будет все же интереснее.
В Милуоки я вернулся за неделю до Рождества. Преисполненный уверенности в том, что мне дадут работу в Куантико, я уговорил Пэм купить участок в пять акров в югу от академии. В январе 1977-го в Бюро началась проверка личного состава, в связи с чем все перемещения сотрудников временно приостановили. Чистка затронула и меня: я так влип с тем участком в Вирджинии, что пришлось занять у отца денег на первоначальный взнос. Я по-прежнему не представлял, как сложится мое будущее в Бюро.
Но затем, несколько недель спустя, когда я занимался одним делом вместе с агентом Генри Маккэслином, раздался звонок из штаба и мне сообщили, что в июне меня переводят в отдел поведенческого анализа в Куантико.
В возрасте тридцати двух лет я занял место Пэта Маллани, который ушел в отдел внутреннего контроля в штабе. Повышение для меня серьезное, но испытаний я не боялся. Волновали меня только люди, которых надо обучать. Я знал, как они умеют выводить из себя даже тех кураторов, которым симпатизируют, и мог догадаться, насколько необходительным будет отношение к инструкторам, пытающимся научить их тому, что они должны знать и сами. Я имел право плясать как хочу, но не слишком-то хорошо знал мотив. Если я собирался преподавать науку о поведении, то мне следовало прикинуть, как изъять из своих занятий максимум НП. И если я хочу научить ценным навыкам шефа полиции, который на пятнадцать-двадцать лет старше меня, надо подкрепить свои слова убедительными фактами.
Верхом на этом страхе я и отправился к следующей части своего путешествия.
