Паутина
В шесть часов Полина Проскудина, как обычно, поднялась на холм, чтобы сделать пару звонков. Пока она шла по бетонным ступенькам, телефон завибрировал: закапали сообщения. Три пропущенных от Кати, один – от юриста.
– Да никуда я не денусь, – пробормотала Полина.
Холм венчала гаубица времен Второй мировой. Отсюда открывался прекрасный обзор на поселок, трассу и пригородные поля. Вдали возвышались панельные девятиэтажки. Над пустырями кочевали свинцовые тучи. Синоптики обещали дождь.
Полина подстелила пуховый платок и села на скамью у пушки. Ветер обдувал голые икры. Выходя из дома, она не тревожилась об имидже. Затрапезный халат поверх свитера и обрезанных джинсов, шерстяные носки. Все равно никто не увидит, разве что редкие водители машин проводят беглым взглядом неприметную женщину на холме. Полина поболтала в воздухе мокасинами. Ноги она не брила с зимы.
– Привет, заяц.
– Ох, мамочка, я волновалась.
– Все в порядке?
– У нас – да. А у тебя? Телефон так и не ловит?
– Ни черточки.
– Это знак, мам.
В трубке хныкнул шестимесячный Леша.
– Внук негодует, – улыбнулась Полина.
– Он меня скоро высосет до капли, – пожаловалась дочь.
– Ты была такой же прожорливой.
Они поговорили о малыше, о зяте, корпящем на двух работах, чтобы прокормить семью.
Ветер шевелил бумажные фантики и прелую листву. Первая капля разбилась о ствол гаубицы.
– Мы смотрели тебя по телику, – сказала Катя.
– Да уж, – невесело пробормотала Полина, – твоя мамка – звезда.
Речь шла об интервью для местного канала. Канал принадлежал мэру, и чудо, что они вообще сняли репортаж. Правда, нещадно покромсали слова Полины и выставили ее карикатурной чудаковатой теткой.
– Юрист меня обругал. Запретил без него общаться с журналистами.
– Он разорит тебя.
– Знаю, заяц.
– Когда следующее слушание?
– В мае.
Полина встала и закуталась в платок. Между ней и высотками, между ней и нормальной жизнью клубилась серая дымка.
– Я ужасно переживаю. И Толя. Приезжай к нам.
– Приеду.
На заднем плане заплакал внук, и Катя попрощалась. Полина набрала номер юриста, но он был вне зоны доступа. Вздохнув, женщина побрела к шоссе. Моросил мелкий холодный дождь.
Поселок, примостившийся на окраине Шестина, состоял из неотличимых друг от друга домишек с синими двускатными крышами, маленькими крылечками и железными лестницами сбоку фасада. Возле каждого здания была разбита клумба и росла голубая пихта. Как ни старались придать поселку радостный вид – он изначально напоминал запущенную турбазу. Спальные районы были уютнее, чем эти прореженные аллеями соты.
Дома тянулись тремя ровными рядами вглубь степи. В «лицевых», смотрящих на холм постройках арендовали офисы фирмы. По субботам обочина трассы оглашалась голосами: к самому большому зданию стекались мужчины в дешевых костюмах и скромно одетые дамы. Они улыбались фальшивыми улыбками, так гармонирующими с пейзажем. Полина распознала в них свидетелей Иеговы. И подтрунивала над дочерью: мол, тоже присоединюсь к ребятам, буду раздавать «Сторожевую башню» и пугать прохожих апокалиптическими пророчествами.
Смеркалось. В темных окнах отражались конусы пихт.
– Почему вы не переселитесь, как остальные? – удивлялась журналистка вчера. – Я бы боялась жить в пустом поселке.
Айфон журналистки поблескивал полудрагоценными камушками. Идеальный маникюр, идеальные брови, идеальная улыбка. Рядом с ней Полина чувствовала себя чучелом.
Куда ей уезжать? В Катину однокомнатную норку?
Четыре года назад рабочий квартал, где жила Полина, определили под снос. Шахты вырыли в почве ловушки, посреди двора образовывались провалы, трещины змеились по потолку туалета. Сыпалась побелка. Специально для переселенцев построили Весенний – поселок из восьмидесяти домов, каждый рассчитан на одну семью. В молодости Полине нравились бразильские сериалы, она мечтала о двухэтажном особняке. Мечта частично сбылась. И пусть архитектор не был чертовым гением и приделал лестницу снаружи – чтобы попасть в спальню, приходилось вылезать на улицу в дождь и снег. Подобные трудности не смущали жильцов ликвидированного квартала.
Две сотни счастливчиков въехали в новенькие дома. Поселок загудел, затрепетало на веревках сушащееся белье, мужики мастерили песочницы и лавки, до березовой рощи рукой подать. Соседи устраивали совместные пикники.
Некоторые, наиболее чуткие, принюхивались к стенам: чем так пахнет? Словно фотопленка…
Все закончилось в две тысячи четырнадцатом.
Лишний раз подтвердилась поговорка про бесплатный сыр. И Весенний получил в народе прозвище «Яды».
Роспотребнадзор установил, что синекрышие домишки источают формальдегид. Бесцветный токсичный канцероген применялся в кожевенном производстве, медицине, для транспортировки зерна и бальзамирования. Ну и при строительстве Весеннего, конечно. В неограниченном количестве. Словно городские власти, выделившие на поселок полтора миллиарда рублей, планировали забальзамировать его жителей для потомков. Или испробовать газовые камеры замедленного действия.
Формальдегид вызывал вялость, раздражение, зуд, бессонницу, мигрень, повышал опасность появления онкологических заболеваний. Надо ли уточнять, что люди запаниковали. Первая волна эмиграции пришлась на лето четырнадцатого: кто мог, перебрался к родственникам. Соседи диагностировали у себя признаки отравления, хотя Полина подозревала, что не обошлось без самовнушения.
За четыре года в «Ядах» она хворала не чаще чем раньше, спала как убитая и не чесалась, а единственной ее головной болью была администрация Шестина.
Полина Проскудина, двадцать лет проработавшая инженером в заводском институте, объявила мэру Крылову войну. Беспощадную и отчаянную. Благодаря ей в отношении пары местных чинуш возбудили уголовные дела – «за превышение должностных полномочий и оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности жизни или здоровья потребителей». Недавно адвокат сказал, что статьи переквалифицировали, а дела прекратили за истечением срока давности.
Через год после торжественного перерезания ленты Весенний опустел на треть, через два в нем обитало от силы шесть семей. Администрация пользовалась паникой, копейками откупалась от пострадавших. Полину цена не устраивала.
Она стала притчей во языцех: местные бюрократы кривились, завидев ее.
«Опять эта чокнутая», – бурчали они.
Катя всерьез беспокоилась, что Крылов наймет отморозков – проучить несговорчивую маму. Но весной семнадцатого мэр, обвиненный в махинациях, завел двигатель «линкольна-навигатора» и сунул в рот шланг.
К тому моменту несгибаемая Полина была единственной жительницей Весеннего.
Она требовала признать дом официально непригодным для проживания и выплатить компенсацию. На судах демонстративно и притворно массировала виски. Но преемник Крылова не спешил сдаваться. Чокнутую взяли в осаду. С зимы телефон ловил только на холме. В марте отключили горячую воду. «Плановый ремонт», – сказали в Водоканале.
«Яды» собирались сровнять с землей, но пока эти сволочи тратили миллионы на уборку поселка-призрака. Дворники мели плиты, в грузовик закидывали горсть мусора из бака.
– Метите-метите, – злорадно процедила Полина. Идиотская привычка вслух разговаривать сама с собой. Муж ушел от нее, когда Катя заканчивала школу.
«Ты невыносима», – сказал он.
Потом дочь переехала к Толику в центр. Телевизор и журналы скрашивали одиночество. И морская свинка, названная в честь начальника – Владом.
На кухне бубнило радио. Будь Полина покрупнее, застревала бы между мойкой и столом. Даже при своей худобе она умудрялась локтем сбивать магнитики с холодильника. Постоянно выуживала их из-под печи, цепляла обратно. «Анапа-2006». Взирая на унылые окрестности за окнами, она подвергала сомнению само существование солнечной Анапы.
Готовить было лень. Полина сварганила бутерброды и наспех поужинала. Молоко скисло – она сплюнула в рукомойник. Прополоскала рот остывшим чаем. Дождь барабанил по подоконнику. Невидимый газ сочился из стен.
– Слишком стара, чтобы усваивать уроки, – сказала Полина в тишине.
Влад хрустел морковкой. Полина нагрела на плите два цинковых ведра воды. Большую часть ванной занимала душевая кабина – подарок Кати на новоселье. В прозрачном боксе были функции гидромассажа и тропического душа. А Полина поливала себя из ковшика и всем сердцем ненавидела представителей любой власти.
– Чертовы дерьмократы, – бормотала она, скобля себя жесткой мочалкой. – Ну ничего, ничего.
Суды. Истрепанные нервы. Мытье из тазика.
А Крылов, тварь, сбежал по шлангу на небеси, и не призовешь к ответу. Чью рожу ей теперь воображать, шмаляя из травматического пистолета в импровизированном тире за поселком?
Распаренная, Полина ступила на резиновый коврик. Зеркало отразило широкоплечую отнюдь не привлекательную женщину с резкими чертами лица. Костлявая грудь, мальчишеские бедра. Летом она отпразднует полувековой юбилей.
Катя говорила, что маме нужно найти достойного мужчину, выйти замуж. Она отмахивалась. Кому сдалась такая мегера? Она же всякого за неповиновение с потрохами съест.
Она и в молодости была мужиковатой, грубостью отталкивала парней. Жизненный опыт не украсил ни внешность, ни характер.
Полина щелкнула зубами и осклабилась. Надела трусы, футболку, оставшуюся от Кати, подвязала пояс на халате. Погасила свет. Уличный фонарь озарял гостиную желтым свечением. Зять вкрутил лампочку на прошлой неделе – до того улица ночами тонула в непроглядной темноте.
Прихватив пакет с чипсами, зарядку и бесполезный телефон, Полина вынырнула на крыльцо. Лужи пенились за оградой, серебрился занавес дождя. По тротуару струились ручьи. Формальдегидные дома грустили в сумерках.
«А грабители! – не унималась Катя, – а цыгане! Полиция к тебе до утра не доедет!»
«У таких, как я, не воруют, – говорила Полина, – на морде написано, что нищая».
«Ага, нищая! Сотни тысяч на адвокатов потратила!»
– Кровные, – сказала Полина ветру и пустому поселку. Закрыла на ключ первый этаж и свернула за угол. Синяя краска перил облупилась. «Яды», словно угадав планы администрации, хирели на опережение: крошился цемент, пороги обрастали мхом, к стволам деревьев опухолями цеплялись грибницы.
Капли стучали по тыльной стороне ладони. Под ногами мелькнула тень. Полина уставилась вниз.
– Эй!
Там явно кто-то был: в щелях между рифлеными ступеньками отчетливо вырисовывались плечи и голова.
– Это частная собственность, – крикнула Полина сердито.
«Грабители», – шепнул в ухо Катин голос.
– И красть у меня нечего, кроме морской свинки.
Силуэт пошевелился.
Полина замерла в нерешительности.
– А мобилка у меня модели «Нокиа» с цветной полифонией.
Полина достала из кармана обозначенный телефон и посветила вниз. Луч выхватил не одного, а двух людей, скорчившихся под лестницей. Брюнетка – чуть старше Кати – прижимала к себе мальчика лет восьми. Расширенные глаза таращились на Полину.
– Вы чего? – Полина сбежала по ступенькам, кинулась за лестницу. – Ух ты ж еб…
Мальчик промок до нитки и мелко дрожал. Полина потянулась к нему, но он отпрянул и плотнее притиснулся к девушке.
– Откуда вы тут? Замерзли же… тряпки летние…
Брюнетка выпрямилась и подтолкнула мальчика. С подола крапчатого платья лилось. Короткие стриженные в скобку волосы напоминали воробьиные перышки. И личико опухло от слез.
– Иди к бабушке, – велела она спутнику.
«Бабушка?» – насупилась Полина, но вслух сказала:
– Давайте-ка вы просохнете.
Она завозилась с ключами; брюнетка вертелась и тревожно всматривалась в дождь. Замок щелкнул, девушка буквально впихнула мальчика за дверь и забежала сама, пачкая пол грязными кедами.
«Хрен с ним, помою».
Гости стояли столбом посреди гостиной, но, когда зажглась люстра, брюнетка рванулась к окнам и задернула гардины.
– Вас кто-то преследует?
– М-м-м, – брюнетка замялась, – какой-то дядька шел за нами по поселку. Я испугалась, что это насильник.
– Дядька? – Полина скрестила руки на груди. – Никого здесь после семи не встречала. Огородники южнее ходят. Может, из горстроя спецы?
Мальчик топтался в натекшей луже, и Полина охнула:
– Так, что это я… Сейчас кипяток поставлю. Вы на диван присаживайтесь.
Она засуетилась, зазвенела чайником.
– Не знала, что в поселке люди живут, – сказала брюнетка.
– Я одна и живу. Временно, надеюсь.
Девушка появилась в дверном проеме. Худенькая и бледная. Сердце Полины растаяло.
– Голодные?
Виноватый кивок.
Полина намазала хлеб маслом, снабдила докторской колбасой. Вручила тарелку гостье, присовокупив овсяное печенье и конфеты.
– Спасибо. Я – Диана. А это – Назар.
– Полина. Юрьевна.
Мальчик замотал головой, отказываясь от еды, но девушка скомандовала:
– Ешь!
Он всхлипнул и вцепился чумазыми лапками в бутерброд.
– Ваш братик?
– Сын, – сказала Диана, прожевывая.
– Хорошенький.
Воцарилось молчание. Полина наблюдала, как гости едят: Диана – с аппетитом, Назар – через силу, тяжело сглатывая и потирая глаза.
– Так куда, вы говорите, вы шли?
– К тете моей, – сказала брюнетка, не глядя на Полину, – у нас ее адрес был, мы думали, она в Весеннем живет. А она съехала.
«Врешь как дышишь, – подумала Полина, – минуту назад считала, что поселок пуст».
– А как тетю зовут?
– Да вы не знаете ее, – стушевалась девушка.
– Я всех соседей знала.
– М-м-м… Мария. Тетя Мария.
– Ясно. – Полина посмотрела на висящий в углу портрет Богородицы. В Бога она перестала верить тогда же, когда и в Деда Мороза, но икона напоминала о матери. Мама была набожной, в юности хотела постричься в монахини.
– Мы собирались такси вызвать, но связи нет. У вас телефон работает?
– В поселке телефоны не фурычат. Вам надо…
Треньканье звонка прервало на полуслове. Полина удивленно подняла брови.
– Это они, – прошептал Назар. Недетский ужас запечатлелся на его лице.
– Они? – переспросила Полина.
И вздрогнула: девушка бросилась к ней, схватила за халат и зашипела:
– Не сдавайте нас, бабулечка, не сдавайте. Они лгут все, они Назару зла желают. Я вас умоляю, скажите, что нас нет.
– Кто желает зла?
В дверь снова позвонили.
– Сюда! – Диана сгребла Назара и ввалилась в ванну.
«Что за манеры», – подумала ошарашенная Полина.
Настойчивое треньканье не прекращалось: визитер вдавил палец в кнопку звонка.
– Слышу! – крикнула озадаченная хозяйка и крутнула цилиндр замка. Она ожидала увидеть родителей беглянки Дианы. Но на крыльце стояли двое парней. Младшему, конопатому, было не больше восемнадцати. Мокрые пиджаки сидели на них как на пугалах. Галстуки примялись.
– Добрый вечер, – сказал парнишка постарше. Прыщавый очкарик с оттопыренными ушами. – Благословен будь ваш дом.
– И вам не хворать, – Полина запахнула халат, прислонилась к дверному косяку.
Всего-то задохлики богомольцы пришли полюбопытствовать, обрела ли она Христа.
Очкарик шмыгнул носом.
– Мы ищем нашу сестру. И нашего маленького брата. Боюсь, они заблудились.
«О как», – мысленно хмыкнула Полина.
Парни изучали ее ничего не выражающими взглядами, губы зацементировала наигранная улыбка.
«Им бы в институтах учиться, – подумала Полина, – целоваться с ровесницами, пиво пить по подъездам, в Интернете штаны просиживать. А они позволили зомбировать себя, напялили костюмчики из секонд-хенда и шпрехают на церковнославянском».
Иеговисты не представляли никакой угрозы, но Полина вспомнила затравленные глаза ребенка.
– Не видела я никого, – сказала она, – И чего бы вашим друзьям по поселку шастать? К шоссе сходите.
Парни не сдвинулись с места. Лишь улыбки стали искусственнее.
– Вы уверены?
– На все сто.
Рыжий произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Устами лицемер губит ближнего своего, но праведники прозорливостью спасаются.
– Что, простите? – разговор начал Полине надоедать.
– Слово языка их есть грех уст их, – изрек очкарик.
У Полины запершило во рту.
– Ясненько, – подытожила она и добавила вполголоса: – Гагарин летал, Бога не видал.
– А? – улыбка стерлась с лица очкарика.
– Говорю, спокойной ночи.
Полина закрыла дверь и приглушенно выругалась. Нагнулась к окну.
Сектанты спускались по ступенькам. Из-за дождя их фигуры были зыбкими, призрачными.
– Они ушли, – сказала Полина.
Диана высунулась из ванной. Мертвенно-бледная и сосредоточенная. За ее спиной прятался Назар.
– Кто это был? Толстуха с родимым пятном?
– Нет. Два молокососа при галстучках.
– Брат Александр и брат Михаил.
– Типа того. Веселые кузены.
Полина отворотила дверцы гардероба, выудила из тряпичного хаоса сиреневый балахон. Катя носила его в старших классах.
– Примерь-ка, заяц.
– Делай, что бабушка говорит, – шепнула Диана.
«Да ты издеваешься», – Полина закатила глаза.
Диана помогла мальчику снять промокшую рубашку и переодела. Подол балахона прикрыл исцарапанные колени.
– Теплый, – сказал Назар. Диана чмокнула его в макушку.
– Что? – спросила Полина, доставая из шкафа свою черную водолазку и спортивные штаны, – деньги вымогали? У нас на заводе одна кобылица квартиру заложила. Дети с голыми жопами, а она зарплату пастору отдает до копейки. Дура. На, – вещи спланировали на диван. – Чем богаты.
Диана принялась расстегивать пуговицы на платье. Назар куснул кожицу на второй фаланге большого пальца и спросил:
– Плохие дяди ушли?
«Интересно», – отметила Полина.
– Ушли, ушли. Биба и Боба, два… долбодятла.
– Долбодятлы, – мальчик кротко улыбнулся.
Полина ошпарила горе-мамашу неодобрительным взором.
– Давно ты в свидетелях Иеговы?
– Месяц. И они не свидетели Иеговы.
– Я слабо ориентируюсь в сортах говна, – Полина подмигнула мальчику.
Диана, не стесняясь, сняла через голову платье. Она была превосходно сложена: осиная талия, округлая грудь. Плоский живот украшала татуировка – мультяшная панда. Сквозь прозрачные трусики просвечивала подбритая дорожка на лобке. Вера в фантомного Боженьку не мешала ей ухаживать за собой.
– Это еще что? – изумилась Полина.
Над чашечкой бежевого лифчика скотчем крест-накрест было приклеено крошечное устройство. Кнопочка и динамик.
– Диктофон. Перед сеансами у нас отбирали мобилки.
Диана надела водолазку, штаны.
– Подколи, – Полина протянула Диане булавку. И спросила, перехватив взгляд: – Где его настоящая мать?
Вопрос не застал девушку врасплох.
– Нет у него матери. Он детдомовский.
Назар не слушал взрослых. Он сел на диван и уперся щекой в боковину. Зевнул. Диана погладила мальчика по плечу.
– У вас Интернет есть?
– Не. Я в контютерах ни бельмеса.
На работе Полина активно пользовалась Сетью. Любила сайт «Одноклассники» за возможность устраивать срач в комментариях.
– Мы можем переночевать у вас?
– Если перестанешь трындеть.
– Пойдемте на кухню?
Назар опять зевнул. Его веки слипались.
– Отдыхай, заяц. – Полина укрыла мальчика пледом и вышла за Дианой.
– Занавески! – ойкнула брюнетка.
– Так лучше?
– Да. – Диана села за стол и обхватила руками виски.
Полина ждала подбоченившись.
– Моя фамилия – Искренко, – сказала гостья, – Диана Искренко, я журналист. Пишу для сайта «Снеговик». Серьезные статьи, расследования… Я ездила на Донбасс и брала интервью у Зверя Лесополосы – серийного убийцы.
– Моя бабка говорила: за дурною головою и ногам нема покою.
Диана не улыбнулась.
– Вы читали про Храм Вечного Возвращения?
– Нет.
– Тоталитарная секта. Зарегистрирована в девяносто третьем году. К началу нулевых насчитывала два десятка филиалов по всему СНГ. Не «Белое братство» и не сайентологи, но все же. Потом популярность ее пошла на спад. В Казахстане «возвращенцев» обвинили в непреднамеренном убийстве ребенка и лишили Храм статуса религиозного объединения. Были случаи доведения до суицида. Последователи Храма называют себя христианами, но это чушь. Они верят в пришельцев, в реинкарнацию. Это когда…
– Я в курсе.
– На сеансах… уроках… нам рассказывали о Звездных людях. Таких добреньких ангелах, живущих на облаках. Они используют человеческие тела как сосуды. Если правильно подготовить тело – молитвами, самоотречением, – можно пригласить в него ангела. Сестра Лиза имеет две души – собственную и космическую.
– Ты сейчас серьезно?
– Я повторяю то, что они втемяшивают прихожанам на своих посиделках.
– Сестра Лиза – их гуру?
– На местном уровне. Основателя секты звали Сапарбек Иван Омарович, для правоверных – Тон-Агын.
Влад проснулся в своей клетке и зашуршал опилками.
– Тон-Агын умер от инфаркта в девяносто девятом, но адепты говорят: вознесся к звездам. Его чтят как пророка.
– И ты месяц слушала эту галиматью? Ради сраной статьи?
– Сраной статьи? – Диана фыркнула. – За свои материалы я получила премию «Журналист года».
– Ладно, не обижайся.
– В тринадцатом году суд признал литературу Храма экстремистской, нарушающей права и свободы гражданина. Храм потерял источники финансирования, погряз в скандалах. На сегодня число его сторонников колеблется от сотни до двух. Здесь, в Шестине, – самый крупный филиал.
– Сколько?
– На собрания ходило до пятнадцати человек. Плюс ребенок. Дети есть в каждом приходе Храма. Сироты.
Полина достала из буфета початую бутылку коньяка.
– По капле?
– Не откажусь.
Янтарная жидкость наполнила чайные чашки. Полина выпила залпом, Диана пригубила.
– И тебя так просто пустили в их круг? Я хочу сказать, ты не похожа на богомолку.
– В секте состояли бывшие фотомодели, жены депутатов. Московский филиал возглавляла порноактриса. Ее посадили за издевательство над приемной дочерью. Я выдумала стандартную легенду. Отчим-садист, наркотики, бегство из Москвы в провинцию от жестокого бойфренда. Я бываю убедительной актрисой. Пастор сказала, Звездные люди очистят мою плоть от скверны.
– Назара они тоже мучили?
– Не физически. С ним хорошо обращались. Его приемные родители – Кузины – с виду прелестные люди. Но он для них – инструмент. Сестра Лиза работает в департаменте по усыновлению. Она выбирает детей, исходя из нумерологии. Важны даты рождения, какая-то астрологическая ерунда. Сегодняшнее собрание должно было стать обычным. Но Лиза примчалась возбужденная. Она сказала, что Тон-Агын хочет вернуться на Землю. Этой ночью. Он равен Богу и несет со звезд великую весть. А Назар станет сосудом для пророка.
– И как отреагировали братья и сестры?
– Они были на седьмом небе от счастья. Кроме Кузиных. Насколько я поняла из бессвязных откровений, Лиза обещала Кузиным воскресить их покойного сына, вселив его душу в тело Назара. Теперь планы изменились. Кузины стали перечить Лизе, но их просто выгнали. Посадили в машину и увезли. Я воспользовалась моментом и выкрала Назара. Братья гнались за нами. Дальше вы знаете.
Полина осушила вторую порцию коньяка.
– То есть ты не скажешь наверняка, что именно они собирались сделать с мальчиком?
– Нет. Но я видела, как брат Денис прятал в карман шило.
Это был особенный день в жизни Назара Кролева – Кролика, – как звали его все и как он сам мысленно называл себя.
«Самый главный день», – подтвердила воспитательница, причесывая его непослушные кудри.
В тесном костюме он сопел от дискомфорта, однако терпел.
И на подшучивания других детей не обращал внимания. Даже задира Симонин мечтал, как Назар, ждать у окна в глупом галстуке.
Назар чувствовал, что вот-вот перешагнет невидимую черту, оставит в прошлом Симонина.
Стиснув кулачки – на удачу, – он рассматривал двор перед интернатом.
«Пожалуйста», – попросил он.
Там, где Назар рос, не принято было клянчить, но баба Лида, уборщица, однажды рассказала ему, что просить Бога о помощи – не зазорно.
Он попросил, уткнувшись носом в оконное стекло.
И разглядел внизу их: мужчину и женщину, идущих под руку к парадному входу.
– Кролев! – торжественно произнесла воспитательница, вбегая в класс. – За тобой пришли!
…Их звали Кузины: дядя Вова и тетя Марина.
Дядя Вова был высоким мужчиной с ранней сединой в волосах и печальными глазами. Выглядел он немного растерянно, прежде чем заговорить, долго обдумывал фразу. Он не был тем Идеальным Папой, которого представляли себе воспитанники интерната, но Назару сразу понравился.
Тетя Марина, маленькая, полная, расторопная, казалась и живее, и сообразительнее мужа. А еще она приятно пахла хлебом.
Она тоже понравилась Назару.
Узнав, что он возьмет их фамилию, мальчик подумал: «Интересно, меня будут дразнить Кузей?»
…Автомобиль нес Кролева прочь от старой жизни. Мелькали дома и чужие люди.
Галстук не давал вздохнуть полной грудью, но это даже хорошо – думал мальчик. Если сильно дышать, можно ненароком разрушить хрупкий момент.
Дядя Вова ободряюще улыбнулся. Тетя Марина смотрела в окно и нервно теребила рукав.
Назар крепче прижал к груди вещмешок.
…Кузины жили в частном доме, не слишком богатом, но уютном.
И там была настоящая детская: с игрушками, комиксами и стареньким компьютером.
– Это все твое, – сказал дядя Вова, похлопывая Назара по плечу.
Мальчик удержался, чтобы не ущипнуть себя.
Ему всегда снились яркие сны. Про дом и родителей.
Вот бы не проснуться в интернате.
Он не бросился к игрушкам, а сдержанно, как на экскурсии, обошел комнату вместе с новыми папой и мамой.
Дождался разрешения, чтобы сесть на кровать.
– Мне очень нравится, – сказал он.
У кровати висела фотография в рамке, изображавшая пожилого мужчину с белоснежной бородой и длинными, забранными в хвост волосами.
– Это мой дедушка? – спросил Назар.
– Нет, – засмеялась тетя Марина и ушла готовить обед. Грибной суп, картошку, отбивную, кексы и горячий шоколад.
…Назар боялся быть счастливым. Он постоянно одергивал себя. И больше не щипал: если это сон, то лучше не просыпаться.
Счастье ведь такая штука – вспугнешь, и нет его.
…Назару нравилось все, кроме фотографии в детской. Бывает иногда, что самая обычная вещь вызывает неприязнь. Мальчик не знал такого слова – «неприязнь», – но именно его испытывал, глядя на фото.
Седовласый старик был одет в атласный халат с восточным орнаментом, по-восточному узкими были глаза. Жидкие усы над тенью улыбки делали его похожим на сэнсэя из фильма про кунг-фу. Назар любил кунг-фу, а вот человека с фотографии невзлюбил.
Особенно его злило свечение, исходящее от старика. И нимб, как на иконах в кладовке бабы Лиды.
И хотя все в человеке указывало на положительные качества: возраст, седина, добродушный и мудрый взгляд, Назару хотелось его ударить.
…Кузины были хорошими, но грустными. Они мало общались между собой, предпочитая заниматься каждый своими делами. Бывало, тетя Марина лишь три раза за день обращалась к Назару: чтобы пригласить поесть.
Дядя Вова приходил чаще, читал сказку на ночь.
Но и он, за редким исключением, был отстраненным и усталым.
Впрочем, что Кролик смыслил в родителях? Знал он, что ли, как они должны себя вести?
Назар играл в детской или на улице, тетя Марина шила, дядя Вова читал.
А иногда новые папа и мама тихо плакали, запершись друг от друга.
– Его звали Саша? – спросил Назар.
Дядя Вова вздрогнул.
– Посиди здесь, – сказал он и пошел в свою комнату. Вернулся с альбомом фотографий: – Вот. Это Саша.
Назар пододвинул стул к приемному отцу. Из альбома смотрел симпатичный мальчик в кивере.
«Мы бы подружились», – подумал Назар.
Дядя Вова листал страницы альбома: Саша на пляже, Саша в кафе, Саша за праздничным столом. На именинном торте десять свечей.
– Его последний день рождения, – сказал дядя Вова.
– Что случилось? – поднял голову Назар.
– Несчастный случай на качелях.
Острый кадык приемного отца дернулся.
Назар укусил себя за большой палец. Он представил Сашу – сводного брата – в гробу, в промерзлой земле. Где у него нет ни пляжа, ни гусарской шляпы, ни игрушек. Нет его улыбки и его каштановой челки. Только мрак, только холод.
От несправедливости захотелось бахнуть кулаком по столу, но вместо этого Назар положил ладонь на кисть дяди Вовы.
Тот посмотрел откуда-то издалека, из глубин своего горя.
– Такая жизнь, – сказал дядя Вова.
Вернувшись в детскую, Назар оглядел ряды игрушек, комиксов, зверей из киндер-сюрприза. Все это принадлежало мальчику с каштановыми волосами. Он выбирал машинки в магазине, листал цветные страницы, тряс возле уха оранжевым яйцом: что там за подарок внутри?
Назар испытал чувство вины: будто бы это из-за него погиб тот, кого он даже не знал.
…После новой школы Кузины повели Назара в луна-парк. С утра у них было хорошее настроение, и мальчику хотелось петь и танцевать. В луна-парке дядя Вова и тетя Марина помрачнели. Они натянуто улыбались и прятали глаза. Их не рассмешила даже мохнатая лама.
Зато Назар съел много сладкой ваты, покатался на пони, сфотографировался со Спанч Бобом.
…Каждый вечер Назар отворачивал длинноволосого старика лицом к стене, а утром возвращал на место.
Дело в том, что Китаец – так он прозвал человека с фотографии – неотрывно следил за ним. Днем, увлеченный уроками, мультиками или играми, Назар отмахивался от этого взгляда, но свет гас, тьма заполняла детскую, и изумрудные зрачки прожигали насквозь.
Он узнал в первую же ночь: портрет действительно светится. Слабое мерцание озаряло Китайца. В темноте казалось, что это не фотография, а большой светящийся паук.
Мудрый прищур старика становился прищуром голодного зверя. Назар не сомневался, что улыбка Китайца скрывает клыки.
Он стеснялся попросить родителей убрать портрет и проводил ежедневный ритуал поворачивания.
На обратной стороне фотографии были начертаны звезды и треугольники.
– А кто он? – спросил Назар, когда они с мачехой убирали в детской.
– Как тебе объяснить? – задумалась женщина. – Вот ты веришь в Деда Мороза?
– Не-а. Я знаю, что его не бывает.
– Ну, хорошо, а раньше верил?
– Верил.
– И, наверное, просил у него что-то для себя?
– Трансформер просил.
– Ну вот. Этот человек вроде Деда Мороза. Его можно просить о чем угодно, и он исполнит твои желания.
– Я иногда прошу Бога, – признался мальчик, потупившись.
Тетя Марина посмотрела на него удивленно:
– Вот как? Ну, что же, представь, что этот человек – брат Иисуса. И он тоже исполняет желания.
«Ну уж нет, – подумал Назар хмуро, – у Китайца я ничего просить не буду».
Старик наблюдал за ним со стены сверкающими глазами.
…Новые родители Назара были хорошие, но немного странные.
Взять тетю Марину: она обнимала приемного сына, лишь когда в гости приходила Лина Святославовна из службы по делам детей. Становилась ласковой и притворной.
Как-то раз, показывая Лине Святославовне свои игрушки, Назар заметил, что Китаец исчез со стены. Исчез и вернулся на место, когда Лина Святославовна ушла.
Потом мальчик неоднократно отмечал, что родители убирают портрет при посторонних людях.
Разве не странно?
…По субботам Кузины возвращались домой поздно. Зато, возвращаясь, были бодрыми, и даже дядя Вова болтал и улыбался.
В один из таких вечеров Назар нашел фотографию покойного Саши. Она лежала в пыльном альбоме для рисования.
Назар бережно расправил края.
Снимок был сделан в луна-парке, в который Назара водили Кузины.
Саша улыбался заразительно. На руках он держал большого белого кролика.
Назар долго разглядывал снимок.
– Привет, – сказал он, – меня зовут Назар, но ты можешь называть меня Кроликом. Мне жаль, что мы с тобой не подружились.
Перед сном Назар снял со стены Китайца и прикрепил клейкой лентой фотографию Саши. Лежа под одеялом, он слышал, как тетя Марина вошла в комнату, как всхлипнула (увидела фото!). И – выяснилось потом – молча унесла Китайца из детской. С утра она ни словом не обмолвилась про поступок Назара.
В спальне стало комфортнее.
…Назару приснился сон. Будто он раскачивается на качелях, а перед ним стоят дядя Вова и тетя Марина. Несмазанный механизм качелей скрипит. Назар протягивает руку, чтобы прикоснуться к приемному отцу, но качели уносят его назад.
Приемные родители исчезают из поля зрения.
Он снова летит вперед и видит, что Кузины сдвинулись и до них не достать. Маленькие фигурки маячат вдали.
Качели резко останавливаются. Звучит громкий хруст.
…Весной Назар наконец познакомился с бабушкой и дедушкой, которые жили в трех часах езды от Шестина.
Старые Кузины приняли внука восторженно: они воевали за право обнять его, одни сладости сменялись другими. Старики, не в пример сыну, были веселыми и говорливыми.
Уложили Назара в гостиной. На соседней кровати спала тетя Марина. За стеной дядя Вова спорил с отцом.
– Бог? – говорил недовольным тоном дедушка. – И ты имеешь право рассказывать мне про Бога после всего, что случилось? Где был Бог, когда Саше сломало шею?
– Если не будет веры, папа, как жить?
– Вот так вот! Жить с Назаром! С Мариной! Любить их.
– Я не могу.
– Придется, – сказал дед. – И перестань ходить к этим шарлатанам!
Из всего услышанного Назар уяснил одно: качели сломали Саше шею.
Ваш ребенок мертв. Вот вам новый ребенок.
…Вернувшись в город, Назар обнаружил, что за время их отсутствия в детской кто-то побывал. Комиксы упали на ковер. Пахло ароматическими палочками, а под кроватью был рассыпан пепел.
– Глупости, – улыбнулась тетя Марина.
Дядя Вова нервно чесал подбородок и отводил взор.
– Куда мы идем? – спросил Назар в субботу.
– К очень славным людям, – сказала тетя Марина.
Автомобиль припарковался на окраине города, у двухэтажного дома с синей крышей. В ярко освещенной комнате собралось человек десять. Назар поздоровался. Дядя Вова указал на свободный стул.
– Они все ваши друзья?
– Да, и твои тоже. Это Храм.
– А мы здесь надолго?
– Потерпи, пожалуйста.
Назар завертелся на стуле. Встретился взглядом с красивой молодой тетей, сидящей в углу. Она улыбнулась приветливо, и Назар улыбнулся в ответ.
Толстая женщина в безразмерных джинсах и черной рубашке приблизилась к Кузиным. Родимое пятно покрывало ее правую щеку, исчезало в складках шеи.
– Сестра Марина, брат Владимир.
– Здравствуйте, сестра Лиза.
– А кто этот ангел? – улыбка женщины была слаще халвы. Назар ненавидел халву.
Он представился.
– Твои мама и папа много о тебе рассказывали. Ты уже знаешь про Звездных людей?
Назар покачал головой.
Короткие толстые пальцы коснулись его плеча.
– Он полностью подходит, – сказала женщина.
Приемная мать вздохнула облегченно, а приемный отец погрустнел.
…Назар проснулся среди ночи. Ему приснился кошмар: Китаец, ползущий, как паук, по потолку.
В детской кто-то был. Сидел в кресле возле окна. Смотрел на мальчика.
Назар укусил себя за большой палец. Он представил морду Китайца.
Одеяло не поможет, как ни натягивай его.
Я пришел, чтобы съесть тебя, дружок.
– Дядя Вова?
Кузин встал с кресла, медленно, как заржавевший робот.
– Прости, что напугал. Я просто… мне не спалось. – Он подошел к кровати и ласково поправил челку Назара. – Спи.
– Это ради нашего сына, – говорила тетя Марина за дверью. Назар застыл в полумраке коридора. Забыл, что хотел пи́сать и что подслушивать взрослых плохо. – Они выбрали нас, Володя. Из всех людей они выбрали именно нас.
– Я не знаю…
…Назар прижал к уху телефон и слушал гудки. Кузины собирались в Храм. В Храме было скучно и тоскливо, ему нравилась только темненькая тетя, тетя Диана, а больше никто. Там все улыбались и говорили: «Храни тебя Бог», но Назару почему-то слышалось «Паук» вместо «Бог».
– Кому ты звонишь? – спросила тетя Марина.
– Дедушке.
Рука опустилась на его затылок.
– Повесь трубку.
Назар уснул. Полина сменила халат на спортивный костюм, обулась в мокасины. Отодвинув гардину, изучила улицу. Ночь была безлунна, и пелена дождя скрадывала кругозор. Под фонарем тряслась от холода пихта.
– По-твоему, они опасны?
Вместо ответа Диана сказала:
– У сайентологов есть такой термин – одитинг.
– Что-то венерическое?
– Не совсем. Так называют общение человека, желающего вступить в секту, или ее рядового члена с сайентологическим консультантом. Считается, что одитинг включает в себя командный гипноз. Но существует якобы особый вид одитинга – ритуальное убийство. Устранение тех, кто предал церковь. Старина Хаббард завещал применять кольт сорок пятого калибра.
По позвоночнику Полины побежали мурашки.
– Ты это к чему?
– Я не хочу проверять, опасны «возвращенцы» или так шутят. Будут они просто молиться, чтобы в мальчика вселился дух Тон-Агына, или насильно впихнут его.
Полина пощелкала языком, размышляя.
– Слушай сюда, Пулитцеровская премия. У меня в спальне лежит травмат. Я поднимусь за ним, как раз и проверю, нет ли там твоих мормонов.
– Нет, не надо, – Диана повысила голос. Назар заворочался под пледом.
– Цыц, малявка.
Полина показала жестом, что спорить бесполезно. Вышла из дома и сразу заперла дверь на ключ. Крыльцо залила вода. Тень Полины сбегала по лестнице в глубокую лужу. Тусклая лампочка светила над дверью да одинокий фонарь боролся с темнотой.
Сложно определить, то пятно между соседними домами – человек или куст?
Она подумала о Кате, Толике, о внуке. И, картинно массируя поясницу, поковыляла на второй этаж. Вода стекала с жестяного козырька. Разбухла земля в цветочных горшках. Под подошвами заскрежетало железо.
Полина задержалась на огражденном балкончике. Симметричные полосы аллей опоясывали ядовитые дома, дождь барабанил по синей кровле.
Алексины, Павловы, Бойки – все уехали прочь от формальдегидной напасти, а она, дура, воевала с ветряными мельницами. И вот тебе результат: кукует в дыре за компанию со сраными сатанистами.
Она открыла второй этаж и вошла в спальню.
Со стороны могло показаться, что толпа сектантов устроила здесь обыск, но это было нормальное состояние жилища. Тумбочка, загроможденная грязными стаканами, стопка журналов, книги по юриспруденции.
Полина встала на корточки у кровати и нащупала хромированный ствол. Пластиковая рукоять, коричневая, под дерево, удобно разместилась в ладони. Армированный сплав и стальные вкладки – турецкий красавец стал верным другом одинокой женщины. На выходных она любила пострелять по мишеням – попадала в яблочко с тридцати шагов.
Пистолет был заряжен. Полина сунула его за резинку штанов и повернулась к выходу. На балконе мелькнула тень. Закряхтела лестница. Сердце екнуло в груди, и рот наполнился горечью.
Полина посчитала до десяти, подкралась к окну. Чисто. Но глазам она привыкла не доверять.
Так же неспешно, вразвалку, она вышла на балкон, заперлась, потопала вниз, искоса сканируя улицу. Дыхание сперло при мысли, что кто-то схоронился за углом.
Она запустила руку под кофту, готовая принять бой.
Как-то соседский задира камнем расквасил нос десятилетней Кате. Полина отыскала обидчика во дворе, схватила за волосы и ударила головой о лавочку. Он визжал как поросенок. Его родители визжали еще громче.
На крыльце никого не было. И силуэт пропал из образованного домами коридора.
Полина мазнула взором по грязным следам на ступеньках: отпечатки мужских ботинок, появившиеся, пока она ходила за стволом. Ключ не сразу попал в скважину.
– Ну и погодка.
Назар по-прежнему спал, взволнованная журналистка дежурила у подоконника.
– Никого?
– Хрен там был, – Полина заперлась. – Пасут голубчики.
Диана застонала.
– Не ссы. Много их было?
– Сегодня? Восемь. Но двоих сестра Лиза послала проконтролировать Кузиных. Не знаю, вернулись ли они.
– Шесть-восемь? А баб сколько?
– Две. Сестра Лиза и сестра Оксана.
– Короче, – Полина задрала кофту, демонстрируя дряблый живот и рукоять травмата, – пестик у меня. Чуть что – припугну. Пересидим ночь, а утром я сгоняю на холм – там телефон ловит. Позвоню ментам, и пускай это гнездо разворошат к чертям собачьим.
Пение донеслось сквозь монотонный шум дождя. Полина вскинула брови. Назар заерзал во сне.
– Это она, – прошептала Диана.
В паре метров от крыльца стояла грузная женщина. Тень зонтика и капюшон дождевика маскировали лицо. Женщина громко пела, но слов Полина не разобрала.
От одинокой ночной певицы веяло необъяснимой жутью, и Полина сказала, чтобы звуком собственного голоса отвадить тревогу:
– Цирк дю солей на выезде.
– Не ходите к ней! – взмолилась Диана.
– Спокуха. Тетя Поля знает, что делает.
Это было преувеличением. Махнув журналистке, мол, спрячься, Полина щелкнула замком и вышла на крыльцо.
– Господи, ты светел, Господи, ты прост, летят Господни дети, ангелы со звезд… Ангелов встречаем, в гости к нам зовем… входят ангелочки в нас, как будто в дом…
Полина подумала о ряженых, что поют колядки то ли до, то ли после Рождества.
Толстуха замолчала и поклонилась. В пещере капюшона проступала круглая физиономия. Родимое пятно багровело на правой щеке.
– Господь да благословит вас.
«Ой, только не надо снова», – поморщилась Полина.
– Чем могу?
– Вот познакомиться с вами захотела. Мы – соседи ваши, я и мои братья и сестры. Домик арендуем у шоссе.
– Соседи – это славно, но я так-то на боковую собралась.
В капюшоне засверкала улыбка.
– Вы одна?
– Чего же. Дочурка в гости приехала, зятек. Он, кстати, спит и ой как не любит, когда его будят.
– Дети! – проворковала безмятежно сестра Лиза. – Все мы – дети пред ликом Всевышнего.
– Возможно. Я лично – мусульманка. Так что – Аллах акбар.
Она потянулась к дверной ручке.
Толстуха сказала:
– Вы, видно, не от хорошей жизни в пустом поселке торчите. Без связи, без горячей воды. Я вас вспомнила: видела в новостях. Вам, наверное, деньги нужны. Хотите денег? Много. Очень много.
Ударение на слово «очень» заставило Полину обернуться к толстухе.
– И откуда у работника соцслужбы деньги?
Улыбка стала шире, голос – елейным:
– Кто вам сказал, что я работаю в соцслужбе?
– Пихто!
Полина юркнула в дом и захлопнула дверь.
– Вот идиотка! – обругала она себя.
– Они знают, что мы здесь, – заключила Диана.
– И что? – Полина посмотрела за гардины. Толстуха вальяжно уходила по тропинке. Слоновьи ноги под огромным фиолетовым зонтом.
– Слушай, пресса, – Полина нервно почесала скулу, – знаешь, почему Весенний «Ядами» кличут?
– Нет.
– При строительстве рукожопые бакланы серьезно облажались. Уровень формальдегида в стенах превышает норму в пятьдесят пять раз. А это у нас вялость, зуд, бессонница и онкология, между прочим. Мэр покойный, хитрая сука, постарался замять проблемку. Платил жильцам в конверте, чтобы они съехали по-тихому. Я одна встала в позу. Сужусь с ними третий год. Денег, что мне предлагают, не хватит и на собачью конуру, но я дерусь до последнего. У тебя связи, пресса. Подсобишь мне?
– С радостью, – сказала Диана. – Материал толковый. Моему редактору такое нравится.
– Вот и ладушки. А что до мормонов…
Прерывая Полину, Назар выпрямился резко. Капли пота блестели на его лбу. Веки были полуприкрыты.
– Китаец хочет залезть в мою голову, – произнес мальчик.
И в тот же миг на кухне с дребезгом разлетелось окно, стекла брызнули внутрь. Сквозняк обдал остолбеневшую Полину. Во влажно переливающемся прямоугольнике возникло бородатое лицо. Галстук, лыжная шапочка, приветливая улыбка. Плечистый мужик деловито просунул в окно руку и кирпичом сбил с рамы острые осколки.
– Да какого хрена! – крикнула Полина.
Сектант уже вползал на кухню, цепляясь за подоконник. Журналистка заверещала и метнулась через комнату. В дверь позвонили. Дом оказался ловушкой.
– В ванную! – шикнула Полина. Выхватила пистолет и опустила флажок предохранителя. Бородач плюхнулся на пол, разогнулся, стряхивая стекло с колен.
– Не подходи!
Он шагнул вперед – и Полина выстрелила. Резиновая пуля срикошетила от холодильника, расколола магнитик «Анапа-2006». Ошалевший Влад забился в угол своей клетки.
– Господь да отведет нечестивый меч.
Улыбаясь, сектант прошел мимо Полины и дернул дверную ручку слева. Ванная запиралась на хлипкий шпингалет. Бородач ударил ботинком в полотно – дерево хрустнуло, дверь отворилась, и в проеме Полина увидела перепуганную Диану, обнимающую мальчика.
– Привет, дитя.
Полина надавила на металлическую скобу, пуля угодила в основание черепа. Бородач, словно его пихнули гигантским ботинком, полетел на кафель. Подбородком впечатался в поддон душевой кабины. Клацнули зубы.
– Получи! – заорала Диана.
Полина, не тратя времени, подскочила к распластавшемуся сектанту и рванула на себя прозрачную створку, закрывавшую кабину. Створка врезалась в висок бородача. Полина – не без удовольствия – повторила маневр. Башка сектанта дернулась, тело обмякло.
– Тише, тише, родной, – успокаивала Диана мальчика. Он зажмурился, вгрызся в свой большой палец и мычал. От жалости Полине захотелось хлопать створкой, пока мозги сектанта не разукрасят ванную.
– Посмотри на меня, заяц, – она сдавила руку Назара. Он посмотрел. Голубые глаза застилали слезы. – Мы тебя не оставим. Веришь? Мы тебя им не отдадим. Ты, главное, слушай, что я говорю, и через час будем пить какао в безопасном месте. А их посадят к чертям лет на десять каждого. А знаешь, как с такими поступают в тюрьме?
– Как? – спросил Назар.
– Дают дырявую ложку к обеду.
Назар вздохнул тяжело, но плакать перестал.
– Слушай все, что бабушка скажет, – гладя его по волосам, сказала Диана.
Полина взвилась:
– Да какая я тебе бабушка, свинота?
– Извините, – напряглась девушка.
Дождь тарахтел по подоконнику, моросил на кухонный пол, но в окно больше никто не совался. У ступенек караулил прыщавый очкарик. Брат Александр или брат Михаил.
– План такой. Готовность номер один. По моей команде выбегаем из дома и драпаем к трассе. Машем автомобилям как угорелые. Если что – до микрорайона десять минут вприпрыжку. Но я думаю, на трассе все закончится. Заяц, бегать умеешь?
– Д-да.
– Покажешь теткам.
Рука с пистолетом опустилась вдоль туловища. Полина открыла дверь и вышла под дождь. Очкарик улыбнулся радушно. Полина процедила:
– Небо проверено внутри и наружно, ни богов, ни ангелов не обнаружено.
– А? – не понял очкарик.
– Хер на! – Полина выстрелила парнишке в живот. Он согнулся пополам, захлебнулся болью.
– Давай! – крикнула Полина.
Диана выскочила на крыльцо, волоча за собой Назара. Они ринулись по улице в темноту.
– Держи их! – рявкнул женский голос.
Кто-то рванул наперерез.
Полина, не сбавляя шага, выстрелила трижды, и человек покатился по плитам, страдальчески скуля.
Они бежали со всех ног – подошвы скользили по мокрым плитам. Позади ревела как раненый зверь толстуха. В ущельях между домами маячили фигуры преследователей.
– Ай! – журналистка споткнулась, упала в лужу.
– Тетя Диана! – мальчик кинулся к ней, помог встать. Полина замешкалась, прицелилась в движущиеся из полутьмы силуэты:
– Ни с места!
Диана и Назар пробежали мимо. На тротуар выпрыгнула молодая женщина с перекошенным лицом. В кулаке она сжимала молоток.
– Сосуд!
Резиновая пуля ужалила сектантку в плечо, развернула на сто восемьдесят градусов. Полина бросилась за журналисткой.
«Яды» закончились. Шоссе влажно мерцало. Ни единого автомобиля.
Легкие саднило. Полина не помнила, когда бегала в последний раз. Она взглянула на огни новостроек – голое поле отделяло микрорайон от беглецов. Далеко. Слишком, мать его, далеко!
За холмом раздалось урчание мотора.
– Машина! – победно воскликнула журналистка.
– Аллилуйя! Аллилуйя, Господи!
Полина посмотрела назад.
Из поселка брели четверо. Один мужчина поигрывал молотком, другой тащил арматуру. Сестра Лиза, без зонтика, без капюшона, пела:
– Веселиться надо, славить Бога нам! Ангел выбрал чадо, ангел выбрал Храм!
Диана подхватила Назара на руки, он зарылся носом в ее шею. Полина всхлипнула от отчаяния.
Асфальт отразил свет фар.
– Убейте женщин, – велела Лиза.
Сектанты, ускоряя шаг, пошли к шоссе.
– Стойте! – закричала Полина, – помогите!
Невидимый водитель прибавил скорость, фары ослепили. Джип вильнул, съехал на обочину. Будто белое пламя объяло сектантов. Тела забарабанили о капот, колеса раздробили кости юного последователя Храма и оставили перекрученный труп на рыхлой земле.
Это заняло секунду. Автомобиль затормозил, и из салона вылетел худощавый мужчина с седыми волосами.
– Слава богу! – Диана помчалась навстречу водителю.
– У него нож! – крикнула Полина.
– Отпусти моего мальчика, – прошипел мужчина, замахиваясь.
– Нет, вы не так… – Лезвие воткнулось Диане под ребра. Полина вспомнила татуировку, милую панду, на поджаром животе журналистки. Диана выдохнула изумленно.
– Нет, дядя Вова, нет! – это кричал Назар.
Мужчина провернул нож, выдернул. Диана упала, хватаясь пальцами за рану.
– Я иду, мой мальчик, – сказал мужчина.
Полина сжала пистолет обеими руками и выстрелила. Правый глаз убийцы лопнул. Резиновый шарик канул в мозг. Конвульсирующее тело шлепнулось в бурую жижу.
Полина нашла холодное запястье Назара. Он выл, звал тетю Диану. Полина потащила его через шоссе, к лестнице. Вечность они карабкались на холм.
– Ну, давай же!
– Служба полиции, – донеслось из трубки.
«Да!»
Полина затараторила:
– Поселок Весенний! На нас напали! Банда, у них ножи и молотки! Несколько человек убито! Здесь ребенок! Мы прячемся на холме, где пушка!
Диспетчер что-то говорил, она обронила телефон и посмотрела вниз. По ступенькам, держась за поручень, шла сестра Лиза. Следом ковылял ее приспешник.
– Боженька, Боженька, – шептал Назар.
На холме пахло медью. Воздух был наэлектризован, во рту появился кислый привкус, будто Полина лизнула батарейку. Она заморгала осоловело.
Она видела по «Дискавери» передачу про огни святого Эльма. Сейчас она наблюдала, как светлячки, каждый величиной с теннисный мяч, пляшут на дуле гаубицы. В небе, то тут, то там, вспыхивали искры – она подумала о птицах, загорающихся на лету.
Новостройки мигали в дожде непостижимо далеко.
Пение – без слов – траурная бесконечная нота – нарастало. Толстуха всходила на площадку, ее губы образовывали кольцо, язык вибрировал за пломбами.
Захотелось зажать ладонями уши, но руки были заняты – пистолетом, Назаром. Полина попятилась к скамейке, отсюда вечером она звонила Кате.
Сноп искр посыпался с гаубицы.
Сестра Лиза пела и водила перед собой скрюченными пальцами, словно играла на невидимой арфе или перебирала корешки невидимых книг. Второй сектант упал на четвереньки и бился лбом об асфальт.
Полина разрядила в них обойму, но то ли мазала, то ли фанатики не чувствовали пуль.
От заунывного пения болела голова.
– Перестань! – проскрежетала Полина.
Тонкий луч прошил небосвод, вертикально ударил в холм. Точно в тучах врубили прожектор. Кисть Назара выскользнула из онемевших пальцев. Свет поманил его. И мальчик сам стал светом – он вплыл в луч. Ботиночки скребли носками по асфальту. Назар воспарил. Раскинув руки крестом, чуть отклонившись назад. Голова болталась, отороченная сияющим нимбом, лицо было обращено к источнику света. И дождинки закручивались винтом, образуя туннель.
Крохотная фигура поднималась в небо.
Полина забыла дышать.
Сектант бился в истерике у гаубицы. Лиза царапала толстые щеки ногтями и голосила:
– Звездные детки! Звездные дудочники! Ненасытные ангелы с черными перьями! Тон-Агын! Абди! Абди! Тон-Агын!
Полине показалось, что у нее с минуты на минуту взорвется мозг. Вой сирены – откуда он здесь? – стегал по ушам. А потом все закончилось. Луч схлопнулся. Погасли огни. Мальчик плавно опустился на площадку.
– Тон-Агын! – толстуха бросилась к Назару, но он выпростал руку, и сектантка будто врезалась в преграду.
Ее подельник выпрямился – как марионетка, которую потянули за ниточки. Из-под волос сочилась красная роса. Раздался хруст. Черепная коробка сектанта сплющилась, лицо треснуло, и содержимое черепа, как блевота, вылилось из кровавой прорехи заодно с белыми зубами.
Родимое пятно сестры Лизы вспучилось и пошло волдырями. Она заорала. Язычок пламени родился из лопнувшего пузыря и слизал ресницы. Занялись, треща, крашеные кудри. Огонь хлынул из щеки, глазные яблоки сварились в глазницах. Пылающая Лиза замахала ладошками, ноги ее запутались. Живой факел покатился по лестнице и скрылся в ночи.
Полина кричала, но не слышала своего крика.
Мальчик приблизился и присел возле нее на корточки. Изумрудные глаза лучились такой вселенской любовью, что страх моментально улетучился. Ветер разогнал тучи. Тени сгинули.
– Маленький! – Полина заплакала от счастья.
Назар убрал прядь с Полининого виска, наклонился и поцеловал в лоб. Радужки мальчика отпечатались на ее сетчатке, как клейма.
– Господи! – сказала Полина.
Губы бога были ледяными.
