Пол Самюэльсон медленно меряет шагами замковый дворик. Его римские, грубо подкованные сандалии громко стучат о брусчатку. Три фигуры перемещаются в разогретом воздухе: спецназовцы ведут доктора к выходу, держа худые плечи в объятиях живых тисков. Они говорят о старом фильме, который смотрели в казармах, переделанной версии триллера «Identity». Дискуссия лишена смысла, странная, как смех самого приговорённого, который перед тем, как его схватили, обкололся жидкими канабинолами с примесью синтетиков из «Кортекса». Глуповатое выражение не сходит с его лица – вездесущее эмпатическое дерьмо.

Он становится в бетонной пасти главных ворот и показывает нам язык. Перегибает палку, кто-то другой на месте Антона Элиаса уже разорвал бы сукиного сына на куски.

– Баниция. Красивое забытое слово, – говорю я через канал информа.

– Элегантная форма убийства, – громко отзывается Картер, глядя на маленькую фигуру с террасы Стеклянной Башни. – Держу пари, что без нас он продержится максимум час.

Двухтонная плита отодвигается с тихим скрежетом и Самюэльсон исчезает из поля зрения. Он мог покинуть имение на рассвете через боковую калитку, но отец любит зрелища, потому сделал из изгнания учёного театрализованное представление и предостережение для персонала Замка. Сгорбленная спина доктора должна напоминать сотрудникам и членам семьи, что ждёт тех, кто не соответствует профессиональным стандартам в личном небе Элиасов. Мы живём в мире, где нет места даже мелким ошибкам.

Отец-Журавль бессознательно сжимает кулаки. В отличие от нас он не смотрит вниз, по крайней мере, не смотрит своими глазами. Перешёл на внешнее видение и собирает распорошенную картинку с роя пчёл, зависшего в воздухе. Он снова прервал обычный контакт с окружающими из-за болезни, вызванной неправильным составом наноконструкторов в порте колыбели, а произошла она по халатности Самюэльсона.

Схема мозговых волн напоминает небольшой эпилептический приступ. Она достаточно схожа с паттерном болезни, чтобы Надя сочла приступ за petit mal и запустила фармакотерапию. Она уже две недели шпигует отца старыми снадобьями – не может ввести новые лечащие препараты из-за тромбов в кровеносной системе. У отца было уже три серьёзных припадка. Во время последнего произошло настолько сильное кислородное голодание, что контейнер чуть не отделился от мозга и не вошёл в состоянии гибернации. Чёрт бы побрал тогда это тело Журавля и месячные старания мединженеров! Следовало бы подготовить новое воскрешение, но глава рода не даёт на него согласия. У него слишком много дел и слишком мало времени. Он не слушает Надю, которая прогнозирует серьёзные повреждения нейронов из-за электрических импульсов.

После последнего припадка интендант ввела в пациента всё, что у неё было в подручном арсенале: начала с клонозепама, потом пошёл в ход диазепам, а во вторую вену – фенитоин. Из записей получается, что она также давала глюкозу, кислород для дыхания и кокарбоксилазу. Пока отец получал очередные инъекции, его сознание было отрезано от сильных импульсов – никаких криков, мигающего света, нервной путаницы. Он рассвирепел до того, что после нескольких часов вырвал катетеры и проверил сразу все биржевые каналы, которые держал в «Закладках». Чуть не сошёл с ума от расслабляющего чиллаута. Я прекрасно его понимаю, он мне сейчас ближе, чем когда-либо раньше.

С его перспективы холодного прагматика моя расшатанная жизнь должна выглядеть карикатурно. Боль и злость после потери мамы, а потом и Пат вызвали на его лице улыбку сострадания, а метания – от ненависти к примитивным людям до выбрасывания с работы синергетического мусора – беспокоили отца исключительно с точки зрения менеджмента. Когда же оказалось, что я был прав и, прикрутив гайки работникам профсоюзов, защитил корпорацию от гнилья изнутри, он заметил это и первым оценил по достоинству.

А сейчас он теряет контроль над телом и уподобляется мне, сидящему на террасе сигардского санатория. Боль искусственной оболочки не затмевает его мыслей, но псевдоэпилепсия неисправного порта более опасна, возможно, даже смертельна. Я не могу поверить, что мы позволили Самюэльсону копаться в колыбели без надзора Нади. Это правда, что после атаки Вероники ее охватили конвульсии, которые добрались до самого дна, до операционной системы, а парочка программ Замка до сих пор демонстрируют признаки полного идиотизма (упрямые двери в восточной заставе, синтезаторы, которые создают несвежие продукты, труба, направляющая сточные воды прямо в канал), но даже недомогания интенданта было более достойно доверия, чем этот нейрологический гений божьей милостью. Мать его!

Мы ведём отца к лифту, а потом сетью коридоров в медицинский отдел. Картер смывается перед входными дверями под предлогом попрощаться с Инкой. Его дочь отправляется на заводы в Бильдене, чтобы руководить приготовлениями к обороне; это чистое безумие, но девчонка оказалась исключительно жёсткой сучкой. Она любит не только поразвлечься с верёвками и хлыстом, но и занимается экстремальным спортом военных времён. Любит риск даже больше, чем среднестатистический колыбельщик. Думаю, Картер надеется уговорить её на эскорт посерьёзнее, а то сейчас она собирается лететь на двух беспилотных дельтапланах, которые можно ослепить или подстрелить хорошо синхронизированным FEMP-ом.

Врачи укладывают отца на койку и готовят капельницы. Они скрывают свое волнение, чтобы не нервировать его прежде времени. Обмениваются короткими замечаниями и многозначительными взглядами. Группой руководит Грим Сколиас, который до вчерашнего дня был ассистентом Самюэльсона. Он бегает на поводке Нади и целого консилиума медицинских субличностей, академических библиотек и платных баз данных. В ход идут каналы Синета и мощные транзакции на Вересковых пустошах. Луиза шепчет мне на ухо по SII-5L, что идут приготовления к вскрытию черепа и операции с использованием лазера. Диализ очистит засорённые ранее катализаторы и заменит их на новые. Интендант приняла решение об инвазионном лечении, а Картер и Марина утвердили его пару минут назад. Чувство вины за нападение Вероники съедает меня с потрохами.

Отец открывает глаза и смотрит неожиданно осознанным взглядом. У Журавля мягкое выражение лица, в уголках глаз появляется сеть морщинок. Это воплощение мне нравится больше, чем нахальный засранец, которым родитель был раньше. По подёргивающейся щеке сползает слеза. Я беру его за руку и заглядываю в сеть. Майор Хендрикс передаёт Сколиасу решение семьи: медицинский отдел не имеет права просрать вторую операцию, а если так произойдёт, их всех расстреляют в казармах Death Angel. Руки толстяка начинают потеть и дрожать, Надя отмечает резкий скачок давления. Парень должен взять себя в руки, нельзя передавать такую информацию остальным врачам, инженерам и техникам, они должны просто стараться. Я вдруг включаюсь в разговор.

– Это не обычная операция, Грим. Мы спасаем реальность от краха. Антон Элиас является последним волоском, на котором держится наш миропорядок. Если он умрёт, всё вокруг завалится и сдохнет, потому ваш расстрел будет лишь формальностью.

– О, сука, – шепчет сам себе Грим Сколиас.

– Всё будет хорошо, – говорю я и выхожу в коридор.

Я не прощаюсь с отцом, не чувствую такой необходимости. Мы увидимся через несколько дней и сдержим тот наплыв, который подбирается к Замку. Вчера ночью к внешним стенам пришла большая группа зомби. Самоубийственная сила, переданная в виде S-файлов по каналам Синергии, заставила их кинуться под дула пулемётов и умереть от выстрелов в головы экспансивными хелиосами. От черепов почти ничего не осталось; Надя тренировала меткость на безвольной толпе, чтобы не тратить боеприпасы в случае серьёзной угрозы.

После пятнадцати минут на каменной дороге лежало более тридцати тел – мужчины и женщины, почти все обезглавлены, залитые кровью и серым веществом. Прожекторы скользили над полем боя, а дельтапланы пищали в темноте, как титановые летучие мыши. Строительные и военные боты двинулись на место борьбы, выкопали глубокий ров, уничтожив горный луг, усеянный цветами, столкнули туда тела и на всякий случай поджарили их микроволнами. Потом траншею заботливо засыпали.

Я отматываю фильм на внутреннем экране назад. Самюэльсон снова покидает Замок, с любопытством озираясь на окровавленной дороге. Разбросанные везде следящие камеры и спутники «ЭЭ» позволяют следить за его движениями точнее, чем в телевизионном шоу. Он пешком подходит к краю Сулимы и пользуется складом электронных вагончиков, которые некогда служили туристам для прогулок по ущелью. Едет змейкой по асфальтированной дороге, от стены к стене, напевая по кругу одну и ту же песенку, которую – как утверждает Луиза – услышал в записях Курта Воннегута:

Хорошее самочувствие и отвага не отпускают его аж до перекрёстка с дорогой Сигард – Хемниц, где он сворачивает на станцию Сирил.

Инфор передаёт картинку в прямом эфире. Пол паркуется возле неповреждённой заправки и осторожно встаёт с пластикового сидения. Между лифтами лежит тело работника станции в оранжевом комбинезоне с голубым «С» на груди. Из разбитого черепа торчит пучок белых кабелей. Изображение с роя немного нечёткое, потому Надя сразу же добирается до промышленных камер станций. Она берет под контроль систему охраны и наводит объективы на Самюэльсона. Похоже, доктор сошёл с ума, а его хохот был результатом не только принятой химии. Он нервно грызёт косточки пальцев. Стоит беспомощный и ошеломлённый, отрезанный от сети, лишённый помощи технического обслуживания. Начинает кружить по асфальтной площадке, чтобы через несколько минут упасть на лавочку под стеной здания. Блестящий гарпун с треском прибивает его к пластиковому сайдингу, а из искривлённого рта брызгает кровь.

В поле камер въезжает подразделение Саранчи из шести человек. Первый класс гибридов, усовершенствованный по самую макушку техническими и биологическими наростами, патруль на бронированных мотоциклах «БМВ». Лучшее доказательство тому, что за двадцать километров от Замка даже на первый взгляд не очень безопасно, а за холмами тянется временный фронт. Наземная дорога до Хемниц почти не проездная, только самоубийца попёрся бы туда машиной, а ведь всего месяц назад здесь было нормальное движение. По шоссе снуют время от времени личные SUV-ы и грузовики, но, держу пари, их ведут автопилоты, с трудом выставляя навигацию на испорченном Навиксе. Они везут детей Вавилона, которым искренне похер на этот мир. Зомби выполняют в реале только действия, которые гарантируют выживание, поддерживаемые жизненными алгоритмами, а дешёвые сетевики не заботятся о смерти телесной оболочки. Им глубоко насрать, так же, как и их клиентам.

Плечистые фигуры встают с военных машин, покрытых слоем пыли. Тяжёлые сапоги ударяют о плиточный тротуар между машинами – часть камер с роя, который опустился на вагончик Самюэльсона, оснащена чувствительными шпионскими микрофонами. Шеф подразделения, одетый в полопавшийся голубой шлем Guangxi, громко раздаёт указания. Повстанцы ищут топливные элементы, которые должны быть на подземных складах станции. Панели лифтов неактивны, потому один из вампиров входит в здание и подключается «коротко» сразу к серверу. Надя взламывает защиту за несколько секунд и поджаривает его мозг вирусом перегрузки диска. Парень ударяется лбом в пластиковый стол с виртуальной клавиатурой. В подразделении одним ублюдком меньше, но для отвода глаз интендант поднимает платформу с топливными элементами для мотоциклов.

Хендрикс показывает на спутниковом предварительном просмотре десять чёрных точек, пикирующих с воздуха просто на постройки станции. Я вижу полк Death Angel, выпущенный с базы, подвешенной на высоте четырёх километров под видом расплывчатого перистого облака. Через мгновение там будет жарко, но партизаны до сих пор не заметили смерти своего товарища. Их командир склоняется над телом Самюэльсона, разрывает ему шею когтём перчатки и хлебает кровь, как настоящий вампир. Поглощает ценные химикалии и колонии нано, отмеченные датчиком гарпуна. Наш нейрохирург любил вкалывать себе это говно. Повышало его производительность, хотя, из-за отсутствия слота, он мог воспользоваться расширенным ореолом чувств только в реале. А сейчас эти эксклюзивные игрушки поплыли просто в рот, поросший металлическими нитями.

На высоте нескольких сотен метров командос активируют антиполевые тормозные снаряды. На земле раздаётся гул, вдавливающий окна внутрь здания. Трое партизан, находящихся ближе к гравитационному котлу, скользят животами по асфальту, как по катку. Когда они встают, между постройками уже приземляются солдаты в серо-стальной бронеформе. Вампиры начинают обстрел, бросают гранаты класса Е, оплетённые паутиной молний, однако смарт-снаряды Death Angel попадают в цель в первые секунды борьбы. Воины Саранчи умирают один за другим, блестящий ВР-шлем лопается на голове командира, как скорлупа яйца. Последний боевик, которому взрыв гранаты повредил цифровое зрение, медленно петляет вокруг мотоциклов.

Победа андроидов впечатляет, однако они тоже понесли потери. Первый солдат погиб во время торможения; синтетические внутренности не выдержали перегрузки, и белёсая каша вылилась из горла и лопнувшей промежности. Ещё двое лежат на разогретом асфальте, подёргиваясь в предсмертных судорогах электрического оборудования. Топливные элементы и направляющие системы были повреждены оружием класса Е. Конвульсии длятся несколько минут, пока не перегорят все предохранители. Смерть мозга, смерть тела – старые слова обретают новые значения.

Классический индуцированный импульс не настолько сильный, как FEMP, но вампирам удалось убить двоих противников. Масштаб потерь при таком тактическом превосходстве беспокоит Хендрикса. По его мнению, Death Angel должны были выйти из такой стычки без единой царапины, только смерть от антиполевых тормозов включается в риски десантных операций. Из проведённого Надей анализа видно, что партизан соединяла близкая сеть, а их движения, хоть и более медленные, чем у боевых андроидов, отличались синхронностью и высокой упорядоченностью. Только ошибке командира повстанцев, который во время нападения был занят каннибализмом, майор приписывает относительно лёгкую победу DA.

Один из андроидов добивает слепого вампира выстрелом из короткоствола. Потом командос разбегаются по площадке, чтобы обыскать форму, исследовать внутренности и средства памяти трупов. Начинается распарывание кожи и распиливание черепов, за которым не особо хочется наблюдать. В этой войне стычки длятся недолго, но поле боя потом очичищается так заботливо, как любимый уголок в доме. Никогда не известно, какие следы оставили после себя убитые и сколько ценного добра застыло на окровавленной траве. Солдаты при случае пеленгуют Надю и через сервер базы благодарят за обезвреживание первого вампира. Потом, вероятно, забавы ради вкладывают ему в рот снятую с предохранителя гранату. Последняя мысль, которую генерирует искалеченный гибридный мозг, банальна: «Грёбаные Ястребы». Взрыв разбрызгивает серую кашу по металлическим полкам с закусками и планшетам с порно.

Дети переносят принудительное пребывание в Замке значительно лучше, чем долбаный нудила Картер. Они уже не просятся на экскурсию в город, хотя и любили Рамму и Сигард. Они радовались каждой поездке, каждому визиту в хмурые офис-центры «ЭЭ», походам за мороженым и в старомодные кино, поездкам в большие, словно стадионы, магазины игрушек. Вечерами мы прогуливались по улочкам рамманского старого города или по мостам и бульварам Сигарда. Сейчас же мы ходим по кругу в двухгектарном саду, полном фруктовых деревьев, декоративных кустарников и цветов. И это тоже приносит им удовольствие, хотя подлый отец не позволяет забегать дальше, где, безусловно, ещё интереснее и красивее.

Надя не гарантирует охраны от внезапной атаки с воздуха даже на территории ранчо. С внутренней стороны «китайской стены» неустанно маршируют патрули спецназа и андроидов Квиста, а снаружи кружат боты, вооружённые скорострельными карабинами и датчиками движения. Всё это сторожат дельтапланы, в любой момент готовые к самоубийственной атаке на переброшенную по квантовым каналам Саранчу. Но и они не дают стопроцентной гарантии, поэтому мы не можем слишком далеко отходить от дома.

Иан и Эмиля понимают это, они быстро мудреют. Интендант работает над их развитием с самого приезда в Замок. Она каждую ночь вплетает им в сны обучающие пакеты, а днём подсовывает игры и задания на логику, благодаря которым они развиваются всё быстрее. Плюс ко всему питание, богатое линолевой кислотой и предшественниками ацетилохолина, а ещё – что забавляет меня больше всего – игра на музыкальных инструментах, увеличивающая мозолистое тело в мозгу. Умело дозированный СТГ ускоряет физическое развитие, реабилитационные упражнения укрепляют мышцы и скелет. Наша цель в том, чтобы в ситуации угрозы они смогли как можно лучше защитить себя и таким образом помочь своим опекунам.

Луиза не отпускает их ни на шаг. Носит за Эмилей любимую скрипку и рассказывает удивительные истории, которые засасывает прямо из Синета. Она терпеливая и понимающая, хотя ежедневно её заваливают сотнями вопросов. Порой у неё возникает серьёзная проблема, когда дети, разбалованные Надей, заходят слишком далеко.

– Что такое инкубы, Лу?

– Человека можно вылить на пол?

Она сейчас же заходит в сеть, чтобы секретно сообщить мне по инфору, что кто-то здесь начитался не той литературы. Я пробегаю взглядом пару предложений:

«Чернота, чернота, чернота охватывает всё. Мать. Кость от кости? Доллар от доллара. Она приходила и становилась над инкубом, стояла так долгие минуты, не двигаясь. Я внутри: мрачный клубок коротких конечностей, большой головы и спирали искусственной пуповины. Выключить питание. Долбануть табуреткой. Выбросить на пол. Не хочу, не хочу, не хочу».

– Надя, что это такое, едрить твою мать!

– Дети нашли этот фрагмент, прежде чем я отменила соединение с одной из библиотек на сервере 5L. Текст находился под запросом «мать». Поиск соответствий обоснован на этом этапе эмоционального развития.

– Но не такие же результаты должны быть!

– Возможно, для сравнения они получили ценное сообщение, – интендант стоит на своём.

«Это была глупая, безнадёжно глупая идея, он и так уйдёт, останется без денег, а теперь с этим на шее. Боже, где те времена, когда действительно можно было заарканить состоятельного мужчину на ребёнка! Сейчас они там все стерильные. А сколько намучаешься, сколько унижаться будешь, пока он не подпишет договор! А потом и так свалит. И зачем оно мне? Выключить, разломать, ты и так не идеал, так что много не потеряю. Черти б тебя побрали, паразит хренов! Конечно, она знала, что ничего подобного не сделает – но представляла. Как я расплываюсь тёмными потоками на ковёр. Чернота, чернота заливает всё».

– Ты переборщила со свободой! Вообще головой трахнулась?!

– Уверяю тебя, на развлекательных платформах они находят вещи, которые вносят куда более серьёзные изменения в картину мозга. Дети должны иметь доступ к разнообразной информации. Жёсткие эмоциональные фильтры формируют психически отсталые личности.

– Но не так же! Они ещё подумают, что Пат хотела навредить им. Мы не должны создать кашу в их головах из-за обычной невнимательности.

Я помню, как мы последний раз говорили о детях. Пат в полотняной рубашке и штанах до колен, с зелёным платком на шее и пламенными волосами, в которые вплела несколько лент алюминиевой фольги. Прощальный вечер. Мы стоим на крыше клуба Red Tuxedo, ожидая лифт, который отвезёт нас на двадцать этажей вниз. Я объясняю ей ещё раз, что рожать ребёнка в наше время легкомысленно и эгоистично, в воздухе завис призрак войны, мы должны отложить это решение. Двери кирпичной надстройки открываются со старомодным «дзынь».

Мы опускаемся на нижний этаж клуба, и перед глазами предстаёт подсвеченная витрина, а в ней – окровавленный белый смокинг, в котором погиб Фёдор Мариц, первый президент-аватар (ветвь ИИ по имени Каллиопа), победитель выборов после трагедии года Зеро. Его застрелил на новогоднем балу молодой ремарец из служащих отеля «Рагнис». Ржавые пятна на смокинге убеждают, что хоть мозг главы государства и был мёртвым, служа лишь маской для мощной программы, в его жилах текла настоящая человеческая кровь. Владелец сети клубов восхищён сочетанием красного и белого, он купил и законсервировал костюм, сделав из него узнаваемый символ заведения. Со временем Red Tuxedo стал любимым местом встречи колыбельщиков и других членов семейных корпораций.

В боковом зале нас ожидает столик: квадратный, на латунных ножках, выложенный керамической мозаикой. Мы продираемся к нему через стайки светящихся радужных шариков, наполненных газом такой густоты, чтобы они свободно дрейфовали в воздухе. Когда мы разгоняем их руками, они вдруг начинают танцевать в завихрениях, скользить вверх и вниз. Некоторые из них оснащены простыми гомеостатическими механизмами, порхают сами, ещё до того, как мы приблизимся к ним. Правый зал (бармен называет его «неф») осветлён голубоватым светом, который сочится из потолка и стен. Мы пробираемся через него, как мистические астронавты, будто бродим среди звёзд. Пат улыбается в полумраке, сверкая белыми зубами.

Музыка в Red Tuxedo полностью индивидуализирована, подаётся через ди-джейские смарт-программы. «Соники» подбирают произведения по сигналам от тел посетителей, запоминают песни, которые гости выбирают в музыкальных блоках, ассоциируют с другими из бездонных баз данных, а порой компонуют что-то на месте. Можно слушать общий набор с друзьями, а можно танцевать в собственном ритме. Всё идёт через аиды, синет-слоты и колыбели непосредственно в мозг. На главном танцполе уже толпа, а вид людей, которые сходят с ума в диком экстазе рядом с лениво обнявшимися парами, неповторимо забавный. Я переключаюсь между каналами и слушаю разные биты, подбирая звуки к движениям танцующих.

«Who killed Mr Moonlight?», любимая песня моей мамы, звучит в тот момент, когда официант пододвигает нам стулья и подаёт меню. Мы выбираем готтанскую пасту и вино, но здесь не еда главное. Значение имеет погружение в шум и толпу. И хотя мы не пользуемся этим преимуществом по полной, слишком устали от поездки и работы, вокруг нас другие люди, на расстоянии вытянутой руки. Мы все здесь, и все почти-вместе. Мы можем вернуться к прерванным разговорам и вести их вслух или на прямых каналах. Пат и я еще не знаем, что принадлежим к царству мёртвых. Она умрёт через несколько часов, на обратном пути домой, а я минутой позже прыгну с крыши небоскрёба HMS. В моей голове наверняка уже сидит это гелевое дерьмо, и я ничем не отличаюсь от грёбаного Фёдора Марица; разве что костюмом, который не войдёт в историю искусств.

Я понятия не имею, тот парень, который сидит напротив Пат и восхищается её улыбкой, – это ещё я, или уже синтетический конструкт, сложенный мединженерами. Кто предлагает ей потанцевать и подсказывает, чтобы сняла кожаные сандалии? Кто заказывает старый хит Элизабет Фрейзер, миксованный с искажёнными дорожками электро, и кто замирает от удивления, когда она мелкими шажочками проходит по паркету в сторону древнего аппарата светомузыки? Световые шарики создают невероятные созвездия, когда она танцует дикий техно-твист. Двигается в радужном ореоле, а другие посетители освобождают ей место, онемев от восторга. Я вижу по сети клуба, что все по очереди переключаются на её канал и пробуют коряво повторять движения Пат. Официант приносит нам красное вино. Я смотрю через бокал на размазанные световые пятна и заказываю у «Соник» тишину.

Не хочу, не хочу, не хочу! Остановить проекцию! Остановись, мать твою!

Не «заказываю», а «заказал» – тонкая разница, которая решает всё. Я должен провести институциональное (не философское) различие между тем, что было, и тем, что есть. В первом я не уверен: отец и Надя имели до фига возможностей вложить мне в голову мыльную оперу о счастье, которого, быть может, никогда не существовало. Я знаю, что не смогу верифицировать эту историю. Но я жив. Хотя бы в уродливой, получеловеческой ипостаси, и я нужен моим (или не-моим) детям, бегающим вокруг Луизы по садовым аллейкам. Хрен с ним, с этим прошлым, которое не даёт никаких плодов!

Скорость миропорядка приводит к тому, что мы не можем судить о настоящем на основе событий из прошлого. Когда я говорил Пат об «ужасных временах», то не знал ещё, что означают эти слова. Не мог себе вообразить, как низко и как быстро падёт человечество.

Я встаю из-за столика в Red Tuxedo, моё сознание возвращается в Замок. На горизонте появляется блестящая туча, которую позже зафиксируют спутники.

– Я должен собраться, – говорю Луизе по SII-5L, когда подключаюсь к ней. Мы обеспокоено смотрим вдаль, поверх голов детей.

– Ты должен взять на себя груз ответственности, так как болезнь отца может оказаться неизлечимой. Надя прогнозирует, что ему грозит нарушение координации правой половины тела, и это скорее оптимистический прогноз.

– Надя ведёт игру, которой я не понимаю. Сейчас она говорит, что Самюэльсон был невиновен в состоянии отца. К этому привела сила взрыва в ущелье, которая повредила колыбель. Раньше она утверждала иное, потому мы вытурили сукиного сына куда подальше, а возможно, приговорили к смерти невинного человека. Я давно ей не доверяю.

– Помни, что ты в Замке и она слышит тебя каждое мгновение.

– Я не буду, чёрт подери, нянчиться с компьютером!

– Я бы не перегибала с расовыми делениями, это может оказаться смешным. Не забывай, Францишек, кто я.

– Нет, я ни в коем случае не забываю, кто мы! Однако это не значит, что я буду следить за словами, чтобы не ранить чувства ИИ. У меня есть заботы поважнее, – я начинаю кричать в голос. – Посмотри, что происходит за стенами! То облако, зависшее над Радецом, до краёв наполнено военным усовершенствованным дерьмом! Если заражённое бешенством нано доберётся до Замка, мы будем вынуждены отключиться от всего и забраться глубоко под землю.

– Папа, мне страшно, – говорит Эмиля со слезами на глазах.

– Прости, я не хотел так кричать, – я обнимаю её и чувствую себя ужасно глупо.

– В таком виде ты мне нравишься куда больше, – Луиза присылает по каналу улыбку. – Только прошу, осторожнее при детях.

– Я не контролирую эти грёбаные всплески, – я глубоко вдыхаю и сразу же вхожу на инфор. – Хендрикс, мы вынуждены пожертвовать антиполевыми канатами Стеклянной Башни. Направь излучатели в сторону Радеца, чтобы задержать облако на расстоянии.

– Понял. Попробуем также выстрелить вирусом Н1, который перепрограммирует штаммы, но шансы, что удастся инфицировать колонию в воздухе, минимальны, – говорит майор. – Внутри облака находится объект, который не могут распознать ни спутники, ни пчёлы, запущенные с земли. Он, скорее всего, и управляет всей этой массой.

– Какая у него температура?

– Холодный, как чёрт, существенно ниже двухсот градусов. Нечто наподобие небольшого пузырька morozhenoje. Думаю, имеем дело с френическим пробоем.

– Из переходов на Вересковых пустошах следует, что там, где Саранча ударяет с наибольшей силой, пространство-время расползается, как тряпка. Я пробовал передать это Картеру и Марине, но не думаю, что они мне поверили.

Я и сам бы не поверил в эту версию, если бы собственными глазами не видел отряд Саранчи, вылезающий из скал Сулимы, и не наблюдал за тем, как что-то руководит слаженными движениями соперника.

Хаотические действия повстанцев оказываются точными и продуманными, как будто над ними вознеслось око, указывающее им путь. Это око может, как у насекомых, состоять из огромного количества глаз поменьше. Некоторые пользователи Вересковых пустошей делятся сложными теориями, которые опираются на модели, построенные академическими ИИ. Бесчисленные Человеческие Легионы считает, что так называемые «центры командования» Саранчи локализированы в пустыни Саладх, и на самом деле это подземное море синтетического плазмата. Этот пользователь распространяет информацию в режиме free (то есть платно, 1 ECU за скачивание) как недостаточно детально описанную и не верифицированную.

Я успокаиваю детей, что мы со всем справимся. Глажу их по головам, теплым от солнечных лучей. Жест должен быть понятным: «Я нервничаю, любимые мои, но ситуация под контролем». Разумеется, я не говорю им правду.

Наши экстраполяции указывают, что в течение нескольких дней мы должны будем сойти вглубь Замка. Мы отследили все доступные записи об атаках на фабрики и штаб-квартиры корпорации. Проанализировали движения Саранчи шаг за шагом. Хендрикс советовался со штабами Блюмфельда и Стилица, а Надя, используя личные сети ИИ, с несколькими сотнями экспертных программ, а также с Вероникой и Марией Терезой, управляющим директором конкурирующего концерна F.E.O. Мы установили, что существует как минимум четыре сценария наступления, после которых произойдёт массовая атака с использованием слабых сторон местных оборонных систем. Наша задача сейчас состоит в том, чтобы предвидеть развитие событий.

Я мимоходом задумываюсь о жителях Радеца. Многих знаю лично: кто-то работал в имении, кто-то оказывал нам мелкие услуги в городе. Семья веками заботилась о хороших отношениях с местной общиной. Вероника когда-то сосчитала, что три четверти семей, живущих в городе, кормятся от сотрудничества с Замком. Самые способные и активные молодые люди переезжали сюда навсегда после того, как корпорация финансировала для них получение соответствующего образования. Почти все они оставили там кого-то, хотя бы далёких родственников и знакомых, а сейчас потеряют их навсегда, поскольку появление облака всегда предвещает только одно.

Слишком поздно для эвакуации. Облако внезапно выползло из ущелья Малых Братьев и рассеяло в воздухе миллионы спор. Мы потеряли контакт с Радецом несколько минут назад, через пятнадцать минут после сигнала со спутника. Жертвы, наверное, уже лежат, мучаются от ужасной лихорадки, их головы облеплены блестящей жидкостью, а в крови и внутренних органах идет убийственная работа, целью которой является превращение свободного человека в инструмент чужой воли. Максимум через несколько часов мы увидим этих несчастных под стенами, они в воинственном безумии будут штурмовать укрепления Замка.

Не думаю, что тот, кто руководил действиями повстанцев, действительно рассчитывал причинить нам вред таким образом – по крайней мере, не физический. Речь идёт о нанесении морального ущерба, который в иерархии современных стратегий занимает довольно высокое положение, сразу после отсечения от источников информации. Внезапное появление облака подорвало веру в систему раннего предупреждения, а значит, они уже получили желаемый результат. К счастью, помимо многих убытков, есть и положительное следствие: мы все пришли в ярость. К многочисленным мотивациям добавилась ещё одна – месть за жителей городка.

Почти вся продукция «Элиас Электроникс» и VoidWorks приходилась на военную промышленность. Я только что узнал, что Инка полетела в Бильден не только для того, чтобы провести инспекцию укреплений, но и прежде всего, чтобы пронаблюдать за тем, как с конвейерных лент сойдут первые экземпляры дирексов – боевых тел, спроектированных нашими лучшими пластиками ДНК и специалистами по технике вооружения. Живые хищники с аналоговой оснасткой, покрытые трёхслойной шкурой-бронёй, быстрые и выносливые, неуязвимые для FEMP и высокоустойчивые к биологическому, химическому и конвенциональному оружию. Их можно положить только сильной атомкой, как прекрасно выразился Картер.

Хотите войны, сукины дети, так вы её получите!

Стеклянная Башня легла на следующий день, через пару часов после пробуждения отца работниками медицинского отдела. У нас нет времени наблюдать за её падением – мы заняты потоками входящей информации: экономических данных, военных приказов, картин смерти, следов впопыхах созданных союзов, корпоративных процедур и семейных ссор. Мы только сейчас заметили – каждый сам по себе – это необычное зрелище, закончившееся фонтаном разбитого стекла и поломанного пластика, который заслонил Долину Двух Корон. Во времена моей молодости экологи, воспользовавшись возможным обрушением Стеклянной Башни, выкачали из семьи миллионы ECU в качестве возмещений и затаскали по судам с целью уничтожить нашу репутацию. Сейчас, если бы кому-то пришла в голову такая мысль, этого глупца просто-напросто застрелили бы. Так что, если хорошо присмотреться, даже в конце света есть какие-то преимущества.

Это, конечно, грустная шутка, когда наши руки в крови сотен жертв. Майор Хендрикс отдал приказ, и двадцать миномётов высунули морды из подземных ангаров. Заряженные разрывными и зажигательными снарядами, они плюнули огнём на Радец, когда первые жители после превращения начали покидать свои дома. Мы устроили настоящее зрелище, на военном жаргоне оно называется «упреждающим ударом», убили полторы тысячи человек. Люди, молодые и старые, были толерантно разорваны на куски, несмотря на пол, вероисповедание, используемую сеть и сексуальную ориентацию. Мы не могли ждать, пока они подойдут к Замку. Мы не были уверены, что после смерти кормильца паразит не выберется наружу в мутировавшей форме.

Пламя пожирает древний костёл и каменицы, прижавшиеся к Рыночной площади. Я рассматриваю пожар со всех ракурсов: с птичьего полёта, с перспективы кота, динамично и статично. На встречу с выжившими, убегающими из бомбардированного города, спешат два полка Death Angel. Двадцать солдат против более двухсот зомби с окровавленными лицами, волосами, покрытыми пылью, землёй, набившейся в глазницы и уши, со сломанными конечностями. Некоторые держат в руках камни брусчатки, стальные прутья, другие с топорами и ножами; полицейские местного поста открывают огонь в направлении транспортёра командос. И те, кто стреляет наиболее метко, умирают первыми.

Алгоритм Квиста предполагает, что андроиды должны стремиться к стопроцентной результативности. Один выстрел – один труп. Целиться в головы и не брать пленных. Стерво – это не люди, хотя лица многих из них находятся в кэше Death Angel и на средствах инфора, где они теряют отметку «дружественный».

Солдаты хорошо выполняют свою работу, на двести двадцать шесть людей уходит двести сорок три снаряда. Такую статистику выдаёт Надя, указывая, что большинство «лишних» пуль послужило для уничтожения мозгов, которые после смерти тела содержали в себе порцию активного наноновообразования.

Сложнее всего попасть в детей, которые прячутся за скальными разломами и неровностями территории. Они двигаются быстро и проворно, а перестроенные чувства помогают им избегать выстрелов. Маленькие бездумные хищники, которые охотно разорвали бы горло первому встречному человеку, если бы им только удалось приблизиться на нужное расстояние. Я беззвучно плачу, глядя на их съёжившиеся тела. Андроиды наконец поражают все цели, а датчики движения, запаха и тепла перестают сходить с ума на наивысших оборотах. Настаёт тишина.

Я открываю глаза, получаю сообщение от отца. Он в западном крыле, на уровне –2. Я стою под каменной стеной, остужая лоб о холодную поверхность гранита. Отец приходит сюда лично, приближается из коммуникационного туннеля и одновременно высылает приглашение в один из конференц-залов в Большом Гроте. Мы идём туда вместе. Мой взгляд приковывает его правая рука, поддерживаемая чёрным экзоскелетом. Это единственное проявление неврологических повреждений, которые прогнозировала Надя, и кажется, Сколиас спас свой жирный зад. Антон Элиас действительно в хорошей форме, одним своим присутствием он дарит всему персоналу Замка новую надежду. Даже мой хронический страх о детях бледнеет под его взглядом, когда наконец он указывает мне на чёрное кожаное кресло за столом.

– Садись, Францишек. Ты хотел поговорить со мной без инфора?

Сам занимает место по диагонали. Согласно с законами проксемики, это лучший расклад, облегчающий передачу информации. Я ценю этот жест.

– Я хотел поговорить о своей смерти.

Я вытягиваю на непосредственный канал данные, полученные от Луизы: результаты тестов Шенфельда-Йоскина, интерпретации Вероники, наблюдения Лу за несколько последних месяцев, распорошенные следы, добытые из сети. Этого достаточно много, всё распаковано по папкам, лежащим на столе из тикового дерева, но отец едва дотрагивается до некоторых данных. Он закрывает канал и смотрит мне просто в глаза.

– Я не хотел вам лгать, – говорит он, вытягивая из кармана красную пачку сигарет. – После операции Антон довольно быстро понял, что его копировали, и едва не сошёл с ума от злости. До сих пор не понимаю, почему он считал, что гелевый мозг хуже, чем белковый, к счастью, потом он прекратил поиски настоящей колыбели. Потому ты и не знал. Я не хотел проходить через это дважды. Ты всегда был менее стабильным, я боялся твоих суицидальных наклонностей.

– Он обо всём знал на протяжении стольких лет… – я качаю головой в недоумении. – Я проанализировал прошлое день за днём, чтобы отыскать момент, когда мы оба погибли и были воскрешены. Я уверен, что мы утонули во время рейса на Соммос, а готтанский фрегат, который я видел в передачах по GTV, на самом деле не успел нам помочь.

– Они выловили только колыбель Марины, ваши тела ушли на дно вместе с яхтой. Это кажется невозможным, но «Г. Р. Гигер» затонул в океанической впадине глубиной более десяти километров, он оказался на четыре с половиной километра ниже океанического бассейна. Ранее я не осознавал, что Соммос вулканический остров, который соседствует с этой впадиной. Тогда бы я не позволил вам там плавать.

– Батискафы не нашли контейнеры?

– Что-то нашли, но останки трудно было идентифицировать. Огромное давление, больше 100 мегапаскалей, раздавило остов корабля, спасательная акция длилась шесть месяцев, прежде чем мы сдались. Про настоящие результаты поисков знали только я и Надя, только у нас был доступ к отчётам всех бригад и беспилотных лодок. В мир ушла информация о том, что удалось найти три колыбели и колыбельщики в очередной раз воскресли, – отец прикуривает сигарету бензиновой зажигалкой. Он культивирует забытую пагубную привычку, словно реликвию. – Я был вынужден вас копировать, не мог смириться с такой потерей.

– Ты идеальный эгоист, – я откидываю голову на мягкую спинку кресла. Минеральная крошка блестит под потолком Большого Грота. – Ты вырастил нас из запасных копий, которые собирают дружественные ИИ, слепил наши мозги так, как VoidWorks лепит мозги солдатам Death Angel. Половина моей жизни – фальшивка.

Отец улыбается краешком губ. Он смотрит на всё сверху, как будто бы не может понять, как его сыновья могут обсуждать такой бред. Преимущество белка над гелевым сплавом, оригинальная личность, продолжительность жизни – кого это, сука, заботит во времена непрерывного трансфера данных, в мире, который в буквальном смысле этого слова трещит по швам.

Он говорит, что любил нас больше, чем себя, и, как отец, я должен знать, каково на вкус это чувство. А потом признаётся с механической искренностью, что Антон, Марина и я были его самой важной долговременной инвестицией. Ни одно предприятие семейной корпорации не может сравняться с новой ветвью генеалогического древа. Потомки семьи являются ключевыми элементами для дальнейшей концентрации благ, стратегии управления, укрепления конкурентоспособного потенциала. Он не мог создать нас с самого начала, клонировать с классической ипостаси, потому что мир, который сформировал наши личности, уже не существовал. И дело даже не в матери и не в людях, окружавших нас в детстве. Дело в забытых отношениях и отброшенных ценностях. Он был вынужден согласиться с Надей, что здесь возможно лишь жёсткое копирование.

Мой мозг был воспроизведен так же идеально, как и мозг Антона, но не хотел так же точно работать. Моего брата время от времени мучало чувство дежавю, а у меня путались формы и смешивались запахи. Я каждой порой кожи чувствовал силу гравитации, резкие взрывы в колыбели доводили чувства до бешенства. И эти несносные фантомные боли после потерянных частей тела – а ведь я потерял их все – были ужасны, их нельзя описать человеческим языком, как будто бы я бесконечно падал на колючих ступеньках, даже в тяжёлом химическом сне.

Синдром Туретта, который мне присвоили, был лишь способом защитить чувства. Накладка с безумием, чтобы я и вправду не сошёл с ума.

– А персонал клиники, в которой я проходил реабилитацию, знал об этом? – спрашиваю я, когда отец замолкает.

– В какой-то степени. Они думали, что причина всех твоих недомоганий кроется в повреждении колыбели, вызванном давлением.

– А Картер, Марина, Вероника?

– Как я и сказал, только двое знали правду. Потом ещё Антон, которого навели на след эти дурацкие припадки дежавю и жамевю. Если бы у нас тогда в лабораториях были сегодняшние нанороботы, если бы мы знали современные техники калибровки, он бы ничего не узнал, – отец глубоко затягивается. – Ну и, разумеется, Ронштайн, которого нельзя было обмануть. Хватило одного визита, чтобы он заметил, что случилось с вашими мозгами.

Значит, он знал. Не говорил, но знал. «Ваши дети – это постгумус, Францишек». Старая мерзкая сволочь.

– Как ты мог впустить в наш дом этого паразита, который увёл твою жену, а у нас забрал мать и уничтожил семью?

– Ты не понимаешь, сын, тебя слишком ослепила твоя ненависть.

– Ты должен был убить его.

– Думаешь, я не пытался? – отец на полтона повышает голос. – Я пробовал много раз, и много людей погибло из-за этого: заказные убийцы, информаторы, случайные жертвы. Мы разнесли целое крыло отеля, в котором он был, погребли под руинами несколько десятков невинных людей, чтобы добраться до него, но не удалось. Сложно убить телепата, а тогда Ронштайн был в значительно лучшей форме, чем сейчас. У него было достаточно плазмата, чтобы сканировать мысли окружающих. Он использовал их как систему собственной защиты. Последний раз снайпер выстрелил с двух километров, с крыши Blue Tower. Пуля попала бы в голову Ронштайна, но кто-то, должно быть, услышал её свист (я себе так это объясняю), потому что горо в последний момент заслонил себя ребёнком на роликах. Мальчик приехал только для того, чтобы схлопотать пулю, а гениальный стрелок спустя два дня совершил самоубийство.

– Тогда зачем ты с ним виделся? Ты разрешал ему приходить даже после смерти матери. Почему?

Отец гасит сигарету о сырое дерево.

– Впервые он пришёл ко мне после неудавшейся попытки убийства. Не как фантом или голографический след на стене. Пришёл физически, обошёл все системы безопасности и появился в моём кабинете. Я хотел пристрелить его, но тогда наступило озарение, он показал мне сплетение на первый взгляд случайных событий, которые приводят к окончательному приговору. Он назвал это Всесожжением. Я не могу тебе сказать, как именно будет выглядеть конец света, но в Божественный план вписывается всё: решение вашей матери, твоя ненависть к Ронштайну, ваша смерть на море и трагический случай с Пат, рождение Иана и Эмили, полёт туннельщика в поисках плазмата и даже его неудавшееся многократное возвращение на Землю. Через двенадцать дней пассажирка спейс шаттла «Персей» введёт в действие последнюю секвенцию.

– О чём ты вообще говоришь?! – я театрально хватаюсь за голову. – Он тренировал на тебе свои штучки и, похоже, окончательно запудрил тебе мозги.

– Нас всех ждёт смерть, Францишек, но перед этим некоторым будет дано сыграть более важную роль. Марина и Правление «ЭЭ» собственно летят в Рамму. Мы стараемся максимально диверсифицировать риск, пока временно работает СКП и навигация дельтапланов. Кто-то заслужил себе памятник в центре Города за установку серверов Навикс. Мы изменили стратегию выживания, но ты сделаешь то, что посчитаешь нужным. Помни, что мы живое ископаемое, которое должно засвидетельствовать человечество.

– Ну прекрасно. Ты окончательно сошёл с ума!

– Надеюсь.

Это лишь обмен репликами, так как мы оба знаем, что отец поступает правильно, упрямо пользуясь старыми указателями. Даже если некоторые из нас родились на конвейерной ленте, мы до конца должны быть отважными. Это наша единственная обязанность.

Я сделаю всё, чтобы защитить детей. Моё полусуществование имеет смысл, только если послужит увеличению их шансов на выживание.

Хендрикс и Надя готовят тактику ответного удара, они хотят ошеломить врага до того, как он слишком сильно затянет петлю вокруг Замка. Саранча, скорее всего, использует проверенную схему: облако дерьма – окружение – ментальная атака – использование FEMP – занятие локации. Во время их атак ещё никто не пробовал выйти из своего укрытия и атаковать сукиных детей с опережением. Не был зафиксирован подобный случай. Зато мы видели десятки записей с захваченных вампирами фабрик и офисов корпораций, многодневные оргии крови: четвертование людей живьём и поедание их на глазах у близких.

– Теперь, когда ты можешь всем здесь руководить, я не собираюсь ждать дольше, – я добываю из памяти очередную папку. – Я разработал с Хендриксом и Квистом план нападения, а Надя сделала для меня V-скелет. Как и у Луизы, у меня есть программное обеспечение офицера Death Angel, пока что оно неактивно, но вечером мы запустим скрипты. Похоже, в VoidWorks все мозги создаются на этой базе.

Он смотрит на меня, замерев, худое лицо Журавля превращается в восковую маску.

– Ты хочешь мне что-то сказать, папа?

Он протягивает руку, чтобы пожать мою своими механическими пальцами. Лишь тогда понимаю, что для него я являюсь настоящим человеком и сыном.

– Можешь быть спокойным. Если что-то случится, я позабочусь о детях.

Я бы ответил на рукопожатие, но всем телом чувствую внезапную дрожь земли. Здесь, глубоко под Замком, она едва ощутима, но тем большую тревогу вызывает.

Интендант передаёт текстовое сообщение о том, что сбили станцию Death Angel, дрейфующую над дорогой в Бильден. Несколько десятков тон железа с огромным запасом топлива и (по моим оценкам) командой из двухсот лиц на борту рухнуло в лес за тридцать километров от Замка. Там бушует пожар, ударная волна повалила деревья и дома в радиусе полутора километров.

Надя изображает приблизительную траекторию полёта, но не может предоставить подробности – численность и мощность оружия нападающих, а также направления, с которого были совершены выстрелы, остаются загадкой. Нам становится понятно, что десант андроидов на Сирил был грёбаной ошибкой, а отдел Саранчи, побеждённый на наших глазах, успел передать информацию своему руководству. Информацию, стоившую намного больше, чем смерть одного патруля.

Путь к нашему заповеднику для них открыт.

Вампиры подходят в серый час, между тремя и четырьмя часами утра, когда сон морит даже тех, кто страдает бессонницей. Всё бледное и двухмерное – чтобы рассмотреть какую-то деталь, нужно до максимума докрутить цифровой зум. Саранча появляется в камерах Системы Контроля Скорости и в полицейском мониторинге: сперва группками, по нескольку или по десятку солдат, свободным строем или вообще не организовано. Потом на дорогах заметны патрули на мотоциклах и мотовездеходах, длинные колонны пехоты, танковые дивизии на краденых транспортёрах и лёгких танках типа Dragon, приспособленных к битвам в горах. Между ними движется сигара ракетной установки класса Е и огромные шары, утыканные металлической паутиной, принцип действия которой не могут понять даже объединённые группы ИИ.

Мониторинг регистрирует галдёж и шум, сопутствующий первым группам (это, скорее, приманка, чем разведка). Главные силы движутся в полном молчании, слышен только ровный стук ботинок и гул ползущих в гору машин. Большинство техники было переделано в военных мастерских – они работают на жидком топливе, им вернули доисторическую тягу и очистили кабины водителей от дорогой электроники, чтобы обезопасить их от электромагнитных снарядов. Башни, ощетинившись дулами карабинов, неспокойно оборачиваются, как будто бы выглядывают противника, а на транспортных платформах, между нитями шарообразных сетей, проскакивают голубые огоньки.

Сотни, тысячи усовершенствованных боевиков стягиваются с юга, со стороны Сигарда. Хендрикс получает информацию, что тамошний гарнизон пал окончательно. После победы над отборными отрядами Death Angel повстанцы дистанцированно вызвали панику у солдат, осаждавших город. Во внутренней борьбе погибло как минимум сто людей, главным образом предателей, которые хотели сдать командиров в руки врага. Окопавшийся в Сигарде IV полк пехоты, несколько танковых дивизий, а также вспомогательные силы, отошли на юг и в неразберихе разделились на две части.

Меньшая пошла на восток, чтобы – как предположил майор – соединиться с Группировкой Рамма неподалёку от Большой Развилки. Бо́льшая отправилась по направлению к Тирону и, скорее всего, двинется дальше, за старую границу с Ремарком, чтобы скрыться в оккупационных базах в горах Тертиум. С тех пор как Ремарк потерял суверенитет, Вооружённые Силы Республики Раммы годами строили там сеть бункеров, защищённых полосой ядерных мин. Пустынные территории вокруг Тертиум, что, правда, скрывали в себе больше ловушек. В каждый миг их могли поразить биологическим оружием, а большие маточники клещей лишь ожидали сигнала. Командующий армией Пограничья генерал Герлах результативно сдерживал атаки готтан и политеистических государств с юга в течении сорока лет. Отец раздумывал, не попросить ли у него убежища, но неопределённое отношение командира к семье (брат генерала принадлежал к враждебной корпорации Сообщества UNC), а также большое расстояние решили этот вопрос – риск был слишком высок.

Тем временем, после захвата Сигарда повстанцы, как всегда, занялись уничтожением информационной инфраструктуры и охотой на людей с программным обеспечением Вавилона. Они перегруппировали силы, и после пополнения запасов и оружия на военных складах двинулись к Бильдену. Сначала мы думали, что они планируют нападение на новый город (Картер лихорадочно советовался с Инкой), но механизированные отряды и снабжённая мототранспортом пехота двинулись в горы, через заповедник и два туннеля на юге от Радеца. Точно в нашем направлении. Оказалось, что персонал Замка вынужден будет биться не с бандами мародёров, а с более чем десятитысячной регулярной армией. Только рекогносцировка местности и сделанные ранее приготовления (в том числе возможность убежать глубоко в скалы) дают нам ещё хоть какие-то шансы.

Мы теряем связь с миром и возможность дистанционного управления, оглохли и ослепли телекоммуникационные спутники, работающие на орбите. Жидкие базы данных вспомнили о своём френическом происхождении и начали предпринимать действия, непонятные для наземного контроля. Всё ещё работают передатчики Синергии и локальные подсети ИИ, у которых несколько аварийных версий, зато Синет практически перестал существовать, тянется по остаткам кабелей и радиостанций в больших городах. Во многих местах на территории Раммы (неизвестно, во скольких ещё на планете) бушуют магнитные бури неизвестного происхождения. Навикс умер в муках, когда Саранча проникла на базу НАСА под Старым Бостоном, – с неба исчезли дельтапланы и летательные машины меньших мощностей, в том числе пчёлы. FFP задержала бо́льшую часть запланированных налётов. Мы предоставлены сами себе. Это понимают все – от командиров и сотрудничающих между собой ИИ до обычного рядового и замкового повара.

Я думаю об этом, стоя над кроватью детей. Интендант приглушила свет на всём уровне –2. Темноволосая няня, Евника, вскакивает с кресла, на котором раньше читала им книгу, испуганная неожиданным визитом. Она сжимает в руке стеклянные бусинки чёток. Я жестом прошу её выйти и разглаживаю белые одеяла, хотя это абсолютно ненужно. У Иана и Эмили нет отдельных комнат, они с самого начала были вместе – одно искусственное лоно, один инкубатор, одна спальня. Сейчас спят в похожих позах: навзничь, руки широко раскинуты, головы повёрнуты набок. Я слушаю их спокойное дыхание.

Я не успел попрощаться и сказать что-то такое, что они запомнят. Дело даже не в словах, а в оттенках голоса, овале лица, запахе мужских духов. Я поднимаю с пола красного мишку в белый горошек, это маленькое паскудство, которое любит моя дочь. Кладу ей на подушку. Осторожно отхожу и иду в сторону казарм. У меня мало времени. Я должен настроить экзоскелет под присмотром мединженеров.

Шумят конвейеры и двигатели транспортёров. Техники бегают между человекоподобными силуэтами. Краны насаживают на бронеформы карабины, ракетные установки, контейнеры боеприпасов и аварийные сосуды с кислородом. В казармах гудит, словно в улье, командиры полков формируют отряды и составляют боевой строй. На погрузочной платформе появляется майор и отдаёт последние распоряжения. Его слова плывут на сервера и кэш-буферы. Надя присылает симуляции битв и актуальные карты. Подходит к концу заправка рюкзаков. В четыре пятнадцать отец даёт приказ выступать, а почти через пятнадцать минут после этого на фоне перекрикиваний стражи раздвигаются главные ворота и начинается наш сумасшедший забег.

Мы идём в ущелья и на крутые склоны – обвешанные оружием и разогретые химией тела в военной бронеформе: рапторах, косинусах, ТБЭС, энстатах и V-скелетах. Усиленные внешними конструкциями, мы несёмся в едином ритме, преодолевая усталость, страх, нагромождения скал, растительность и туман. Искусственные связки, кости и чувство равновесия созданы для того, чтобы бежать ещё быстрее, прыгать вернее и точнее взбираться на вершины гор, откуда можно наблюдать за противником и спрыгнуть ему прямо на голову.

Внизу, по извилистым тропинкам долины, бегут Тяжёлые Боевые Экзоскелеты, пятьдесят молодых людей, которые после резни в Радеце пошли добровольцами. Некоторым не понадобились кровные узы, чтобы присоединиться к отряду самоубийц, которых ведёт сержант Блиц (прекрасная фамилия для человека на его должности). ТБЭС-ы после часа бега встречаются с передовым отрядом повстанцев, воодушевлённым победой в Сигарде. Картинка и звук передаются по временным каналам, разбросанным на трассе: разъярённые солдаты в бронеформе размазывают паршивых монстров за пятнадцать километров от Замка. Противопехотные гранаты и музыка оборачивающихся дул. Шлемы дают ребятам небольшие дозы кокаина, чтобы они чувствовали радость от битвы. Освобождённый дофамин блокирует страх перед смертью. Блиц должен следить, чтобы они не переборщили, авангард Саранчи не составляет большой угрозы.

Мы бежим сверху. Подразделение, насчитывающее сто двадцать человек, вьётся, как металлическая змея длиной в два километра. Впервые вампиры замечают нас, когда мы перескакиваем над туннелем неподалёку от посёлка Галия. Они стреляют из ручного гранатомёта по бегущему на склонах полку в энстатах – семеро солдат погибли на месте, несколько сползают на заблокированную лавиной дорогу. Двое идущих с нами ТБЭС-ов открывают огонь из своих орудий. Холден и Сукер, капралы руководящие левым крылом подразделения, приказывают своим сбросить связку гранат в разбегающуюся внизу колонну. Вслед за ними летит гнездо клещей и двухфазовая бомба класса Е (первый импульс служит возбуждению второго, более подходящего).

Я впервые вижу, что происходит, когда прижать Саранчу к стене – обезумевшая масса бросается на скалы, чтобы добраться до нас любой ценой. Клещи сыплются на них из гнезда, как споры из зрелой грибницы, они суетятся в кровавом вихре среди поросячьего визга разрезаемых на куски боевиков и выкриков их командиров. Партизаны вводят в действие холодомёты для дезактивации синтетических нападающих. Они замораживают их и разбивают на белые кристаллики (при случае убивая своих людей). В волнующуюся толкающуюся массу въезжает бронетранспортёр, который только усиливает хаос.

Двадцать усиленных ТБЭС-ами солдат в энстатах, которые выглядят словно раздутые богомолы, остаются наверху, чтобы как можно дольше ослаблять силы врага. Это самые медленные экзоскелеты, так что выбор логичен и очень правилен. Рапторы – железные псы с воздушными подушками под задницами – несутся далеко впереди. Косинусы и «V-шки», схожие по размерам и скоростным возможностям, держатся вместе. Косинусы более наклонены вперёд, у них шире размах рук, зато V-скелеты оснащены соплами быстрого выхлопа (топлива хватает на три-четыре прыжка). Когда мы отходим от энстатов, обстреливающих вампиров, то понимаем, что больше их не увидим. Капрал Сукер дал приказ удерживать позиции над туннелем «любой, сука, ценой». В мозги солдат пошло ещё больше химии, всё оружие снято с предохранителей.

Пробивается сигнал с Вересковых пустошей или ещё откуда-то, выглядит как кипящая смола, которая вытекла из архива пользователя Йоко Ново. Слова вьются между камнями, вползают в норы грызунов и почкуются как растения. В красных сундуках замораживается песок для посыпания улиц. Нервозные предложения, разбросанные в сожжённом терновнике, пульсируют знаками препинания и тяжёлым дыханием. Сдыхающие спутники сеют всё, что у них под рукой, шлют в эфир каждую складируемую в банках данных мысль. По вертикали, по горизонтали, на случайных слоях. Странно так бегать по выражениям и слышать хруст слов под ногами, оглядываться на выныривающие из земли крючки букв.

Недалеко от нашей группы беспрерывно вылетают снаряды с ручных гранатомётов и гаубиц. Саранча начала за нами следить, используя те из небесных глаз, которые ещё не закрыты бельмом, – передатчики Синергии. Мы уже давно бьём вслепую, мы лишены нормальной поддержки. Мы пользуемся приблизительными координатами, которые учитывают направление и скорость движения (собственные и противника), ещё раньше вычисленные Надей. Наша цель – не переходить в открытое нападение, у нас для этого недостаточно сил. Обстрел туннеля и сражение отряда Блица в ущелье должны только задержать штурм, дать нам больше времени на выполнение основного задания.

Я смотрю на взлетающие вверх тела. Снаряд ударил справа, в двадцати метрах от меня, засыпая всех градом обломков и мелких камней. Гул ужасный, а куски скалы к тому же ударяются о броню и сталкивают меня в пропасть. Я лечу какие-то триста метров, и в последний момент включаю тягу. Если бы рюкзак подвёл, мне была бы крышка. V-скелет не защитит от такого падения – его не для этого создавали. Другое дело энстат, не говоря уже о бронированных ТБЭС-ах, но разница снаряжения неслучайна – это один из пунктов нашего плана. Разные экзоскелеты – это разные тактики борьбы и разные возможности побега. Саранча не сможет так просто окружить нас и выбить всех до одного, по крайней мере, не за один раз.

Я взлетаю вверх, хватаюсь перчатками за скалистую породу и с трудом выдираюсь назад на дорогу.

Наша главная цель – огромные шары, транспортируемые с такой осторожностью, – грёбаные конструкты, применение которых нам неизвестно. Надя и Мария Тереза подозревают, что они могут служить для открытия туннелей, через которые подходят новые силы врага. Должно быть, они важны, если едут с таким эскортом, а партизаны берут их на самые опасные сражения. С помощью мониторинга мы насчитали три платформы: две движутся по шоссе через заповедник, и ещё одна проходит по мосту над Тюльпанами и Долиной Двух Корон. Хотят поприветствовать нас огнём с двух сторон, так что мы должны предпринять попытку уничтожить их или хотя бы определить их местоположение. Возносящийся над Замком рой передаст сообщение Хендриксу, а тот пальнёт снарядами с ракетной установки в указанном направлении, сравняв с землёй несколько квадратных километров. Вскоре колонна въедет в зону конвенционного обстрела, который не требует навигации.

Приходит момент, когда мы должны разделиться. Это уже сделала разведка рапторов. Нас осталось меньше сотни. Шестьдесят под моим командованием бегут дальше, по направлению к Сиграду, остальные поворачивают на запад, чтобы окружить Замок и найти врага на Перевале Тюльпанов. Только что пришли автоматические уведомления о гибели Сукера и его людей. Я стискиваю зубы, но утешаю себя мыслью, что они дали нам достаточно времени, детонировав бомбу возле выхода из туннеля и на время перегородив дорогу двухтысячной армии.

Подразделение под командованием сержанта Хербста и капрала Холдена (я называю их отрядом Ха-Ха) пропадает из поля зрения и несётся во весь опор к мосту. Мы бежим вверх, перед нами не более четверти часа пути. Рапторы уже докладывают, что кое-что заметили. Руководящий ими поручик Савиц выполняет окружающий манёвр. Я руковожу остальными, – это ещё четыре полка, которые с трудом карабкаются в горы, на Большую Башню. В ушах слышу нарастающий гул крови. Моргаю, чтобы преодолеть приторное чувство дежавю.

Ноги снова запутываются в выражениях. Сила мысли одновременно восхитительна и губительна, как психический тайфун. Чувствовать значит жить. Я ещё никогда не встречал человека, который был бы полностью бодрствующим. Как бы я мог посмотреть ему в глаза? Мы должны заново учиться пробуждаться и сознательно бдеть – не с помощью механических средств, а в ожидании рассвета, который не забывает о нас даже тогда, когда мы лежим в самом глубоком сне. Импульс подстёгивает мою память и выламывает двери к кэш-буферу, в котором сидит Торо. Я беспокоюсь о целостности колыбели, неизвестно, как глубоко это может зайти.

Нужно сориентироваться на территории, внести поправки в карты, полученные от ИИ, и выдать приказ атаковать колонну Саранчи. Металлические шары на расстоянии вытянутой руки. Но сперва мы должны обезвредить снайперов, которые обосновались на Малой Башне-близнеце и метко стреляют по нам. Парень передо мной получил пулю между пластинами брони, просто в горло. Остальные ползут по скалам.

– Должно быть, мы близко! – кричит недалеко капрал Сизмор. – Они пропустили рапторов, чтобы дождаться основных сил.

– Сраные сукины дети! Но это мы и так знаем. – Я проверяю уровень топлива в амуниции в ближайших V-скелетов. – Возьми двух людей с полными рюкзаками, и попробуйте допрыгнуть до караульных. Иначе мы не пройдём здесь – нас перестреляют.

– А что на месте, капитан?

– Ударьте бомбой Е и поддайте мизатропина. Всё должно поджариться: и живое, и неживое.

Я выражаюсь неточно – каждый, кто сознательно движется и сражается, жив. Я имею в виду «органическое» и «неорганическое», но капрал смекалистый парень и понимает, что к чему.

– Капитан, осталось три электромагнитных снаряда. Если мы сейчас используем один, у вас останется по одному на каждый шар.

Мудрый парень, не нужно ему умирать таким молодым.

– Значит, нет шанса на ошибку, – я поднимаю руку в бронеформе. – Удачи!

Он отползает вместе с выбранными солдатами в сторону, а потом вся троица стреляет в заросли по направлению ко второй вершине. Они тянут за собой короткие языки огня, отбиваясь от небольшого возвышения, и снова включают тягу. Над ними пролетают кометы телекоммуникационного оборудования. Большинство сгорело дотла в верхних слоях атмосферы, но самые большие, сбитые с орбит диверсантами, летят на землю, пылая дольше. Сюрреалистический пейзаж в лучах солнца, восходящего из утреннего тумана.

От второй вершины нас отделяет почти километр по прямой. Отборные стрелки Саранчи пытаются защищаться, но трудно попасть в противника, который приближается с такой скоростью.

Двое солдат достигают цели и сразу выстреливают снаряд. По Малой Башне проходит судорога молний, снайперский обстрел прекращается. Я не жду доклада Сизмора, мы встаём и мчимся дальше на юго-восток. Рапторов только что атаковало большое подразделение пехоты, они продержатся не больше пары минут. Мы должны подоспеть до того, как они истекут кровью. Только тогда у нас будет шанс подойти достаточно близко к цели. Внизу заметно колонну повстанцев, которая ползёт в узком, извилистом ущелье Иеремии. Хорошее место для атаки, ситуация Сулимы, развёрнутая на сто восемьдесят градусов, с небольшой разницей: тогда защищающихся было столько же, сколько нападающих, а сейчас их в несколько сотен раз больше.

Но нас это не пугает, разница не такая большая, как могло бы казаться. Металлических шаров всего два, на расстоянии полукилометра друг от друга. Один из них я вижу в центре ущелья, второй только что скрылся в тени скалы. Башни транспортёров начинают стрелять в нас, как будто у них нескончаемый запас вооружения. С танков вылетают первые снаряды, пока что удивительно неточные. Командование Саранчи не ожидало, что мы зайдём так далеко, не предвидело такого поворота событий. Мы стреляем вниз всем, что осталось под рукой. Летят маточники, ёмкости с газом, последние гранаты. На краю оврага догорает наша разведка. Савиц с уцелевшими «псами» спрыгивает с пятидесяти метров, чтобы перед смертью причинить как можно больший ущерб. Они падают недалеко от первого шара, не причинив ему никакого вреда.

Четыре взвода вампиров, которые остались наверху, поворачивают сейчас в нашу сторону. Нас тридцать, в том числе двое недееспособных, которые с трудом тащились в конце (я отдаю приказ, чтобы они подожгли снаряды на поясах и сбросили испорченные экзоскелеты). Мы достигли края ущелья, одним лишь натиском скинув несколько противников. Начинается схватка, в которой даже гибриды с наилучшей бронёй уступают место мощным лапам косинусов и остриям V-скелетов. Временами вспыхивает выстрел из огнестрельного оружия или летит граната Е (мы так же чувствительны к импульсам, как и наши противники), но судьба этой стычки зависит от силы искусственных рук и рефлексов их операторов.

Мы бежали сюда ради этого единственного момента, мы в шаге от цели. Неподалёку от меня всё ещё идет настоящая резня: куски мяса и синтетических усовершенствований, фрагменты брони, камни, потрескавшиеся шлемы и сожжённое снаряжение разлетаются во всех направлениях. Я отрываю голову какому-то сукиному сыну, кто-то стреляет мне в спину, но не пробивает через ADNR, у моих ног падает рядовой Соренсен и сержант Анелька, а очередной снаряд с Dragon’a вырывает огромную ворону. Пришло время сравнять счёт. Я снимаю предохранитель с бомбы класса Е средней мощности, подбегаю к краю ущелья, изо всех сил бросаю её в транспортёр с металлической паутиной (микродвигатели скорректируют траекторию). Короткая трансляция с камеры на бомбе – я уже знаю, что попал. Магнитное поле создаёт в ущелье настоящее опустошение.

Нас остаётся всего одиннадцать, но поблизости нет ни одного врага, поэтому мы несёмся дальше. Несколько сотен метров вверх занимают у нас чуть больше десяти секунд. Сейчас мы стоим над пропастью, надо долбануть импульсом по второму шару. Я слышу, как Сизмор, который вернулся к Малой Башне (как он, чёрт возьми, это сделал?!), передаёт координаты Наде. Я понятия не имею, работает ли радио, но через мгновение это не будет иметь никакого значения – самое важное задание мы выполним. Перед нами снаряд разбивает скалистый выступ. Мы перескакиваем пропасть, используя свою скорость. Двое солдат срываются с отчаянным криком.

Я стою над обрывом и скалю клыки под зеркальным забралом. Внизу проплывает лава мутировавших паразитов. Снимаю с предохранителя снаряд, который зажигается зелёным диодом на панели обшивки. Боевики сбегают с большой платформы, хаотически отстреливаясь, затаптывая друг друга – только бы оказаться дальше от шара, выбраться из ловушки Иеремии. Я делаю широкий замах, начинают работать маневровые двигатели. Рядовой Фирстенберг получает удар в грудь чем-то тяжёлым, противотанковым, и разлетается на окровавленные куски. Я бросаю снаряд, который направляется к платформе по красивой параболе, а металлическая паутина вспыхивает ярким светом.

Суперновая взрывается мне в лицо.

Чужая Вселенная приближается с неизбежностью смерти, с элегантностью космического катаклизма. Она вовлекает меня в путешествие к ядру тьмы, где я погружаюсь в чёрную синеву.

Всё замедляется. Застывает в ужасе.

Замирает на полушаге.

По суетящеийся внизу Саранче пробегает мерзкая дрожь, а потом море голов, транспорта и тяжёлой техники исчезает с наших глаз. Бомба ещё летит вниз, а меня уже охватывает смертельная усталость, предательское головокружение тянет в пропасть. Контуры скал начинают раздваиваться, капли крови убитого солдата кружат в воздухе. Становится безумно холодно, так ужасно холодно, что не получается вдохнуть. Снаряд сейчас взорвётся, но уже поздно, мы опоздали на несколько бесценных миллисекунд, на целую вечность. Я смотрю в пасть пустого ущелья, к которому приближается колонна машин.

Наши тела расслаиваются, как и всё вокруг, между силуэтами в бронеформе клубится темнота. Я медленно падаю в бездну, в нескончаемую внутреннюю пустоту. Вместе со мной и моими людьми плывут в небытие частички пыли и мелкие насекомые, замершие на лету. Я проникаю сам в себя, словно во сне. Если бы я не взорвался беззвучно, то потерял бы равновесие и упал в проезжающие внизу машины, на долбанный конвой, которым мы приехали в Радец.

Я даже узнаю тёмно-синий «бентли».

Приходит момент, когда мы должны разделиться. Это уже сделала разведка рапторов. Шестьдесят под моим командованием бегут дальше, по направлению к Сигарду, остальные поворачивают на запад, чтобы окружить Замок и найти врага на Перевале Тюльпанов. Только что пришли автоматические уведомления о гибели Сукера и его людей. Я стискиваю зубы, но утешаю себя мыслью, что они дали нам достаточно времени, детонировав бомбу возле выхода из туннеля и на время перегородив дорогу двухтысячной армии. Подразделение под командованием сержанта Хербста и капрала Холдена пропадает с поля зрения и несётся во весь опор к мосту. Мы бежим вверх, перед нами не более четверти часа пути. Рапторы уже докладывают, что кое-что заметили. Руководящий ими поручик Савиц выполняет окружающий манёвр. В ушах я слышу нарастающий гул крови. Чувствовать значит жить. Я ещё никогда не встречал человека, который был бы полностью бодрствующим. Как бы я мог посмотреть ему в глаза?

Что-то не так. У меня чувство, что я руковожу людьми, которые уже умирали на моих глазах. Фирстенберг слишком чёткий, как старая грёбаная голограмма, и я не могу избавиться от ощущения, что если бы прикоснулся к его поджаренному косинусу, то рука прошла бы насквозь. Мозг воспроизводит сохранённые в памяти секвенции, он сошёл с ума под влиянием френической атаки. А может, и нет. Может, он просто остался нетронутым и теперь так отчаянно защищает себя от распада окружающей действительности? Сука! Мать твою! Я не понимаю, что происходит!

Сейчас пойдут выстрелы с того холма, с Малой Башни. Парень передо мной получит пулю между пластинами брони, просто в горло. Остальные ползут по скалам. Капрал Сизмор сейчас скажет, что, должно быть, мы близко к цели.

– Должно быть, мы близко! – кричит он через коммуникатор. – Они пропустили рапторов, чтобы дождаться основных сил.

В который это раз? В который?! Я отвечаю, отдаю приказы, посылаю людей в V-скелетах по направлению к снайперам. И задерживаю дыхание, будто не знаю исхода этой миссии. По Малой Башне проходит судорога молний, снайперский обстрел прекращается. Я не жду доклада Сизмора, мы встаём и мчимся дальше на юго-восток. Рапторов только что атаковало большое подразделение пехоты, они продержатся не больше пары минут. Мы должны подоспеть до того, как они истекут кровью. Только тогда у нас будет шанс подойти достаточно близко к цели. Внизу заметно колонну повстанцев, которая ползёт в узком, извилистом ущелье Иеремии.

Два металлических шара находятся на расстоянии полукилометра друг от друга – один из них в центре ущелья, второй только что скрылся в тени скалы. Башни транспортёров начинают стрелять в нас, как будто у них нескончаемый запас вооружения. С танков вылетают первые снаряды, пока что удивительно неточные. Командование Саранчи не ожидало, что мы зайдём так далеко, хотя мы и играем свои роли уже в энный раз, запутавшись в металлическом послесвечении. Мы стреляем вниз всем, что осталось под рукой. Летят маточники, ёмкости с газом, последние гранаты. На краю оврага догорает наша разведка. Савиц спрыгивает с пятидесяти метров, чтобы перед смертью причинить как можно больший ущерб, но я знаю, что финт не сработает. Не срабатывает, не сработал и никогда не сработает.

Картинка размазывается, а сила френического удара отбрасывает нас дальше в прошлое. Мы выбегаем из Замка после бойни с первой группой зомби. Металлические подошвы бронеформы давят мертвые тела, оторванные головы с треском лопаются, микрофоны отвратительно усиливают этот звук, у меня из носа бежит струйка крови. Система поддержки жизнеобеспечения V-скелета воет, как сумасшедшая. Я получил дозу излучения, которую бронеформа не может отразить. Не хватило цветов на шкале.

Внутри экзоскелета идет отчаянная борьба, клетки тела стараются исправить повреждённые оболочки и разорванные хромосомы, весь организм изрыгает энзимы, медленно превращаясь в хлюпающее дерьмо. В первую очередь сдастся лимфа, яички и костный мозг, потом эпителий желудка и кишечника, кожа, соединительные ткани, чуть позже не выдержит печень, поджелудочная железа, почки и нервная система, в самом конце мозг и мышцы. У нас пара часов, чтобы начать восстановление – но какие, сука, пару часов?! Что такое час в безвременьи?! Поле трупов растворяется в темноте, одна иллюзия уступает место другой.

Я пытаюсь вспомнить, как гелевый сплав реагирует на гамма-излучение и потоки нейтронов. Выносливее ли он человеческого мозга, будет ли работать в колыбели аж до полного уничтожения структуры? Какой это гелевый сплав? Я теряю ориентацию, глядя на волнующееся за бортом тёмно-синее море, на колыхающегося на волнах альбатроса. Откуда тут взялся этот чёртов альбатрос? А парень в песочной футболке поло – мой брат? Загорелые щёки и ослепительная улыбка любителя сетевого солитёра для идиотов. Я моргаю – какой гелевый сплав?

Антон предлагает спуститься вниз и выпить по коктейлю. Марина хочет остаться с биноклем. На горизонте виднеется характерный каменный кулак, фирменная марка вулканических гор Соммос. Я хотел бы прыгнуть в воду, но спускаюсь с Антоном в каюту. Через пятнадцать минут Марина испуганно кричит по инфору корабля, что с водой под «Гигером» происходит нечто странное – гладкая, как стекло, поверхность проваливается вниз, треснула гигантская лохань, по которой плыл корабль, и мы оказываемся в ущелье.

Сколько времени прошло? Сколько времени?

Тошнота все сильней. Сначала я принимаю это за симптом морской болезни, мы же на яхте. С сипением отодвигаю стекло шлема и блюю в траву под ногами, шатаюсь, словно пьяный. Второй раз я чуть не падаю в темноту Иеремии (пропасть из скал, а не из воды). Другие солдаты тоже едва держатся на ногах, блюют, кровоточат из всех отверстий тела. Старший рядовой Краас, на котором в момент взрыва едва ли был кусок бронеформы, теряет сознание и падает на землю. Дрожащим голосом отдаю приказ отступать к Замку. Радио не ловит центр управления Хендрикса, мы не можем установить связь. Я пинаю и скидываю вниз большой камень, лежащий на краю обрыва. Из-за квантовых завихрений он летит зигзагообразными движениями и не достигает дна. Его заносит на повороте, он впадает в странную спираль, как будто кто-то сконструировал антиполевую полосу преград.

Я прыгаю первым и наконец лечу. Те, кто ещё сохранил остатки сил, следуют за мной. Чувство не из приятных. Этот короткий миг во сне, когда тебе кажется, что падаешь, растянут до бесконечности. В полёте несколько раз вижу проезжающий внизу конвой, который направляется в западню, расставленную вампирами. Потом стены ущелья становятся стеклянными и начинают светиться голубым светом, а понятия низа и верха теряют значение. Мы кружимся всё быстрее, параллельно земле. Я чувствую злое дыхание ветра, а скалы превращаются в полосы – то ли из-за разрывов, то ли из-за нарастающей скорости. Что-то лопается в животе, рядом бессильно кувыркается капрал Сизмор. Кажется, он мёртвый, но мне плохо видно – я меняю перспективу.

Когда-то я уже летел головой вниз, с криком страха, который не хотел слетать с губ. Я буду падать десять секунд, судя по подсчётам калькулятора (как действуют эти долбаные часы?). Под конец полёта разовью скорость более трёхсот километров в час и с этой скоростью врежусь в какую-то из скал. Вероятность, что оболочка колыбели выдержит это падение, составляет один к сорока четырём. Я надеюсь, что после меня останется каша, что меня не удастся вернуть к жизни. Шанс девяносто восемь процентов – это, наверное, много. Меня оглушает шум ветра, душит, как вода, расплющивает щёки, я становлюсь гелевым шариком, запущенным в окно резвым ребёнком. В размазанном туннеле виден конец, но вместо света там клубится чёрный дым. Я лечу в небытие, нет смысла жить с такой дырой в сердце.

– Это, наверное, проявление френического безумия, – улыбается Пат. – Я приехала, чтобы познакомиться с тобой, по крайней мере, мне так кажется. Я предчувствовала, что это в конце концов произойдёт.

Я скучаю по ней, как же сильно я по ней скучаю… Помню всё: бархатную кожу на её спине, которую я чесал перед сном (она урчала от удовольствия, словно кот), её мягкие волосы, пахнущие фруктами и травами, губы, худые ноги (внутренняя сторона бёдер, коленки, голени). Она не занималась любовью обычно, её никогда не интересовало приторное наслаждение. Когда она лежала на животе и приподнимала ягодицы, даже мёртвые предметы чувствовали эрекцию. В моменты возбуждения она дрожала, натянутая словно струна. Она у меня перед глазами, я мог бы коснуться оливковой кожи, но вынужден проснуться.

Впадаю в петлю, благодаря которой удаётся снизить скорость наполовину. Когда ударяюсь о бетонную стену, экзоскелет лопается на спине, как игрушка, но защищает тело от полного уничтожения. Тело сварено изнутри и через мгновение превратиться в кровавое месиво, просочится в землю, разрыхлённую взрывами.

Я не сразу понимаю, что массивная преграда – это врата Замка. Она частично повалена таранами, проломана треть в ширину, по поверхности разошлась сетка трещин. Вокруг видны следы борьбы: опаленные стены и развороченный транспорт, обломки танков, скелеты людей, андроидов и гибридов, сломанные металлические ограждения. Неподалёку от запертых бронированных дверей строения зияет в скале чёрная дыра. Ползу на четвереньках, руки скользят на сгустках смазки. Я обминаю бетонные крестовины противотанковых заграждений, мотки колючей проволоки и баррикады из подручных материалов.

Ко мне ползёт сломанный клещ, путаница ног, титановая броня и симбиотический лишайник. Его заморозили и подорвали снарядом, однако ему хватает сил искать жертву. Я долго целюсь из ручного огнемёта, прежде чем решаюсь выстрелить. В пыльной брусчатке появляется дыра. Я отворачиваю голову, в которой пульсирует тупая боль, – ни следа моих людей. Казалось, они летели рядом до последнего мгновения и мы вместе ударились в ворота. Не только мёртвый Сизмор. Я помню рядового Гаусса и капрала Стена, которые передавали друг другу какие-то знаки, пробовали установить контроль над хаотическим путешествием. Сейчас, на этой сожжённой земле, я был совершенно один. К воротам Замка не долетели даже трупы или куски брони. Я падаю навзничь и прикрываю голову руками. Обломки забрала ранят мне щёки, из ушей, глаз и анального отверстия течёт кровь.

А потом я слышу голоса и канонаду автоматных выстрелов на стене. Свет волнуется, в размазанном воздухе я замечаю Замок, такой же, как и в минуты выхода, не считая пламени, которое облизывает рвы (в них попал зажигательный снаряд). Надо мной наклоняются стражники, словно из-под земли вырастает джип спецназа и мчит нас в раззявленную пасть казарменного бункера. Я кручу головой, пытаясь стянуть шлем, но у меня нет сил поднять руки. Самой важное, что укрепления целы – ворота, стена, металлическое заграждение, вход в Замок. Весь персонал наготове. Я что-то видел, возможно, будущее, возможно, альтернативную историю этого места.

– Мы не верили, что кто-то вернётся, – надо мной склоняется Джонни Милло, командир стражи. – Вы пролетели через туннель Хокинга, так как выпали практически из ниоткуда. Так бабахнуло перед воротами, что стража оглохла.

– Я получил десять зивертов, френы сделали из меня сито, – я захлёбываюсь кровью. – Как выглядит ситуация?

– Нас окружили, они готовятся к штурму, но потеряли разгон. Ваша атака и минные поля сделали своё дело. К тому же вы уничтожили два шара вампиров, один в ущелье, второй на перевале.

– Ещё бы чуть-чуть… и было б три.

– Майор говорит, это большой успех – сукины дети не несли таких потерь ни в битве под Большой Развилкой, ни в столкновениях с войсками корпорации, – на его лице появляется бледная улыбка. – А вот и он.

Я приподнимаюсь на локте. Водитель транспортёра припарковался в подземном ангаре, мигают голубые огни медицинской тревоги. Через инфор долетают приказы и нервные разговоры. Хендрикс бежит впереди, а за ним на электрической тележке санитары и Грим Сколиас, сзади сидят отец и дядя Картер. Мне всё сложнее говорить из-за отёка языка. Наверное, через мгновение не смогу дышать.

Сколиас жестом приказывает мне молчать. Техники в скафандрах освобождают окровавленное тело от остатков бронеформы. Это гадство до сих пор ионизирует, я сонно думаю об опасности. Получаю укол, уменьшающий кровотечение, кортизоновый препарат, военный ProtectanCBLB502, а потом In-cradle, замедляющий распад геля. Отец говорит, что сплав слабее, чем человеческий мозг, более чувствителен к излучению, и, если бы у меня была хоть одна микротрещина в колыбели, я был бы уже овощем. Он ни перед кем не скрывает правду обо мне, секретность перестаёт быть важной. Мы должны торопиться.

Электрическая тележка мчится к лифту, потом по белому коридору медицинского отдела. Надо мной идет дискуссия, что делать и в какой последовательности. К обсуждению подключается интендант.

Опять эти грёбаные судороги. Я погружаюсь в летаргию, перестаю видеть и слышать, до меня доходят только обрывки разговор с инфора, передаваемые непосредственно на колыбель. Квист докладывает, что на внутренний двор полетели первые бомбы Е, потому он отзывает свои подразделения вглубь Замка, под охрану пушек Фарадея. Хендрикс даёт приказ активировать клещей и через мгновение за металлическим ограждением вспыхивает новая жизнь. Надя палит из пушек в приближающегося врага, ей вторят танки и бронетранспортёры. Командование Саранчи заметило неразбериху возле ворот и дало сигнал атаковать.

Используя остатки сил, я выдаю распоряжение – запрещаю Луизе участвовать в сражении, ей нельзя рисковать жизнью. Она должна выбрать несколько спецназовцев и солдат Death Angel, а потом спрятаться с детьми и Евникой на дне Замка, на уровне –12. Как максимум в течение часа они должны занять одно из убежищ и запереть за собой все бронедвери. Техники снаружи забетонируют люк. В маскирующем слое разместят взрывные снаряды, которые потом помогут им выйти. Сценарий разработан давно, а каждое из пяти убежищ самодостаточно на протяжении почти полугода (там есть запас воздуха, продуктов, воды, источников энергии и тепла). Оно может спокойно служить двадцати людям и андроидам.

Мы должны предусмотреть худшее: что вампиры прорвутся в подземелья и что мы не сможем их задержать. Луиза будет ждать закодированный сигнал снаружи или выйдет из убежища за несколько дней до того, как запасы подойдут к концу. Её единственная цель – защита детей. Любой ценой, даже ценой жизни остальных.

Голова торчит в игольчатом шлеме, выстланном тёплой биосеткой сёрферов: чёрный, слегка блестящий, ужасный морской ёж. Импульсы проплывают лениво, раздражая искусственную нейроглию. Я чувствую сухость во рту, почти как в обычном Guangxi, обманутые чувства убегают на ВР-проекцию, а потом процесс ускоряется. Череп чертовски чешется изнутри, я издаю скрежет зубами, чтобы хоть как-то его почесать.

Надя точным сечением отрезала меня от боли, которая тянулась из глубины тела. Я парализован, страдаю теперь только из-за сканирования. Идут последние приготовления к трансферу. Врачи и техники совершили свои магические приготовления и принялись за более срочные задания. Я лежу в полной тишине, глядя через выпуклый глаз камеры на свои руки, которые дрожат на фисташковой простыне. Оглядываю змейки капельниц, искусственное сердце и круглые пластыри датчиков.

Операционный зал, в который Сколиас поместил меня, находится на восьмом уровне под землёй. Проектировщики медицинского отдела не видели необходимости, чтобы переносить такое хрупкое оборудование ещё ниже, незваные гости не должны зайти так глубоко. Но сейчас, когда мы знаем численность врага и его технические возможности, Надя прогнозирует, что повстанцы вскоре захватят внутренний двор и будут пробираться вглубь комплекса со скоростью чуть больше десяти минут на уровень. Это даёт мне два-три часа, внешние стены уже трескаются в нескольких местах под обстрелом танков. У ИИ нет времени на деликатность, она даже не пытается меня утешить.

Не получится спасти тело, но может, хотя бы удастся отделить сознание от расплавленного мозга. Стабилизаторы смогут удерживать структуру геля ещё пару часов. Надя выбрала в сети сильный аид, она откроет канал для трансфера и вбросит в чужое сознание столько зеркальной копии исходника, сколько сможет поместить. Терабайты данных в минуту – все вычислительные способности интенданта пойдут на эту миссию. Она выстрелит в Вересковые пустоши самой большой порцией информации, какую только можно себе вообразить – целым грёбаным человеком.

Кабель пролегает глубоко под землёй, на случай полного поражения. Я должен сказать «да», принять срочное решение, и если я этого не сделаю, распоряжение отдаст отец. Пусть это будет по крайней мере моё решение.

– Слышишь меня, Францишек?

– Да. Сосредоточимся на трансфере.

Тот, что пробудится по другую сторону с юридической точки зрения будет мной, хотя тело умрёт на операционном столе. Надя говорит, что нет таких файерволов, которые помешают передаче. Если цель не отключится физически (а вампиры не съедят меня по ходу операции), цифровой дух захватит другого человека. Я сохраню память и черты характера, но это если не возникнет сложностей – тогда амнезия и умственная отсталость будет лучшим из того, что со мной может случиться. Горло сжимает страх перед сетевым развеиванием и мутацией, но выбор очевиден. Трансфер – единственная возможность выжить.

Через кольцо окружения не пройдёт даже самый маленький робот. Квист выслал на пробу несколько разведывательных ботов, самый большой счастливчик, под номером 4–08 прошёл полкилометра и превратился в дымящуюся лужицу. Мы в подземной ловушке. Ещё остался тот кабель, соединяющий нас с окружающим миром, о существовании которого известно только семье. Персонал Замка будет спускаться всё ниже и заливать коридоры быстросохнущей бетонной пеной. Через какое-то время пройдут и по моему залу.

По инфору плывут кадры с поля битвы, которая идет на поверхности. Под стены стягиваются колонны транспортёров, за ними бежит пехота повстанцев. Надя временно задержала обстрел, чтобы сэкономить боеприпасы и ещё сильнее приложить врага вблизи. Квист выпустил отупевших из-за отсутствия навигации, вооружённых пчёл. Они мечутся над плато в блестящем фрактале и разрезают всё, на что натыкаются. Разъедают танки, карабины, тела партизан, растения и убегающих зверей.

Атака Саранчи замедляется, металлический шар, спрятанный в ущелье, снова горит голубым. Сверху движется поток френов, который скидывает стрелков с башен транспортёров и сминает серебристое облако роя. Вампиры бросают перед собой гранаты класса Е. Дождь металлических насекомых облепливает бронеформу и шлемы гибридов. Трупы партизан и машин остаются на дороге, но разбушевавшаяся масса в результате добирается до ворот, подходит к проломам в ограждении Замка.

Наши пулемёты отзываются с удвоенной силой. Между техникой врага заметны мелькающие снайперы, которые охотятся на наши пушки, спрятанные в стене или передвигающиеся по её краю. С одних транспортёров высовываются огромные тёмно-графитовые купола, с других – сеточные конструкции, что-то наподобие больших радаров. Они направлены туда, где датчики движения и тепла замечают людей. Они поражают их микроволнами и вибрацией инфразвука. Так пала стража возле главных ворот, персонал теряет сознание, хватаясь руками за головы, которые словно разрываются от боли. Кто-то выпрыгивает из окна на толпящихся повстанцев, другие стреляют себе в рот. Сражённые стражники умоляют, чтобы их добили. Бомбы класса Е регулярно приземляются на внутреннем дворе, не давая андроидам подключиться к обороне.

Четыре танка Dragon обстреливают ворота. Они целятся в одну точку, и после десятка-двух взрывов часть укреплённого крыла рассыпается в пыль. Сопровождается это криками пехотинцев; вой стада настолько громкий, что его слышно даже в грохоте сражения. С нашей стороны стены брусчатка внутреннего двора вздыбливается. На равном расстоянии из слоя затвердевшей земли появляются огромные железобетонные конструкции, которые должны задержать танки и дать укрытие защитникам. Повреждения в ограждении пока что слишком малы, транспортёрам Саранчи внутрь не проникнуть, но это лишь вопрос времени.

Хендрикс даёт несколько залпов из миномётов. Снаряды падают за стенами, сеют опустошение в рядах врага, но также уничтожают укрепления и убивают наших. Мы вынуждены пойти на эту хаотичность из-за оснащения Саранчи, нас заставляет присутствие металлического шара.

Нападающих слишком много, чтобы миномёты переломили ход сражения. Саранча атакует имение с трёх сторон. С четвёртой ползут по склону подразделения из Двух Корон. Истощённые минными полями, они движутся значительно медленнее остальных войск, но и так достигнут вершины Радеца меньше чем через час. Рассвирепевшее мясо заливает нас, карабкается на ограждение, проникает через каждую щель. И вдруг раздаётся визг из сотен горлянок, громче и ужаснее, чем боевой клич вампиров.

Тех, кто подошёл под стены, живьём пожирают клещи. Маленькие убийцы уже учуяли добычу, они передвигаются быстрыми прыжками в сторону пехоты. Их тысячи, во много раз больше, чем в ущельях, в сбрасываемых нами маточниках. Эти к тому же голоднее и более ядовиты. Нейротоксины, соединённые с веществами, которые расщепляют соединения наноботов, парализуют жертв немедленно. Тело и электроника умирают одновременно, чем более жертва киборгизирована или нашпигована химией, тем быстрее.

Клещи проедают куски тел и брони, приклеиваются к лицам, искажённым болью и покрытым разбитыми имплантатами. Под стенами возникает такой хаос, что подразделения партизан стреляют по своим, как в ущелье Иеремии. Первые ряды пытаются вырваться из кровавой бойни, руководствуясь инстинктом выживания. Центральное управление теряет над ними контроль, а потому приказывает экипажам танков открыть огонь.

Несколькотысячная армия, несомненно, отступает, даже техника отъезжает на полкилометра от стен. Я думаю, то, что мы сделали – использовали оружие массового поражения на собственной территории, – не укладывается в голове даже у наших врагов. Заражение земли перешло все границы, хотя Саранча, должно быть, догадывается о защите в ДНК убийц – об ограниченном сроке жизни, об уязвимости к определённым штаммам вирусов. Рои клещей представляют смертельную угрозу даже для нас, несмотря на попытки создания идентифицирующих механизмов. Они будут ошибаться и пожирать людей с таким же аппетитом, как пожирают вампиров. Их использование чётко демонстрирует, что мы решились биться до последнего солдата.

Саранча недолго колеблется, потом вперёд выдвигаются противохимические взводы с холодомётами и парализаторами, используемые в битвах с подобными противниками.

– Пора, – говорит Луиза, стоя в дверях убежища 04. – Через минуту мы войдём в мёртвое поле, без камер и инфора. Ты потеряешь нас из виду, Францишек.

– Я вернусь сюда! – я мысленно кричу, стискивая зубы на трубке респиратора. – Скажи детям, пусть ждут спокойно – я всегда буду о них помнить. Я вернусь, как только смогу и приведу к вам помощь. Мой новый аид находится в Рамме, на окраине района Захем. Я свяжусь с Мариной и распоряжусь о транспортировке войск. Я слышал, что забирают три дирекса из Бильдена. Привезу их с собой.

– Я не буду им всё рассказывать, – она качает головой. – Надежда отравляет сознание детей навсегда. Сеть полна плача по легкомысленно данным обещаниям.

– Что ты можешь об этом знать..?! – слова застревают у меня в мозгу.

– Я хотела быть с тобой до конца, но случилось иначе – говорит она неожиданно. – Доверься мне. Я скажу детям, что ты их видишь и что скучаешь, и чтобы они помахали тебе на прощание.

Она склоняется над Эмилей и Ианом, показывая им микроскопические камеры на стенах. Иан машет мне с неуверенной улыбкой, а Эмиля начинает плакать. Маленькое тельце вздрагивает от всхлипываний, которых я не слышу. Евника обнимает её, потом прижимает к себе и моего сына, гладит взъерошенные светлые волосы. Под шлемом у меня текут слёзы, сеть реагирует увеличением давления на глазные яблоки.

– До встречи, – Лу поднимает руку. – Мы будем тебя ждать.

– Лу! – полная пустота в голове. Трансфер только что начался, колыбель широко открыта. – Ты должна защищать их, помни! Любой ценой!

– До смерти.

Она разворачивается и тянет за собой детей. Через мгновение солдаты и медтехники переступают порог убежища. Андроиды задвигают бронированные двери метровой ширины, запирают блокады и замки. Роботы снаружи приступают к маскировке отверстия, стелют пенопласт и сетку, кладут толстый слой гипса, монтируют точки освещения и делают бутафорную инсталляцию, вымазывают смазкой бетонные стены.

Я не увижу их больше никогда.

Ужасная мысль кружится в распалённой голове: я никогда не увижу своих детей!

Это неправда. Я вернусь туда, пусть мне пришлось бы превратиться в клеща или рой пчёл. Оболочка не важна для колыбельщика, важны только сознание и память. Ценится ось, вокруг которой построен человек. До тех пор, пока я буду помнить это место и буду их любить, я буду жить. Мир сошёл с ума из-за Нового Холокоста, матери избавляются от детей сразу после их рождения, выбрасывая их на свалку, а отчаявшиеся отцы по любому, даже наименьшему поводу убивают целые семьи. Наступил распад старых родственных связей, появились симптомы конца света, которые правильно не обозначили, но мы не меняемся. Когда нет Бога, на страже добра должен стать человек.

Трансфер размягчает мой мозг и отбирает силы Нади. Я с трудом слежу за событиями наверху через захлёбывающийся инфор. Картинка теряет постоянство, пропадает на десять-пятнадцать секунд, а звук не слышен и того дольше. Я замечаю, что сапёры и химические отряды Саранчи съедены клещами. Изуродованные продырявленные тела, окружающие стену Замка, бьются в конвульсиях. Однако им удалось расставить инфракрасные барьеры и датчики движения, оснащённые антимаскировкой. Автоматические пушки повстанцев реагируют на вторжение в поле, ползающие и скачущие клещи умирают от пуль или потоков холода, пробиваются только единичные особи. На линии фронта воцарилось хрупкое равновесие.

– Они тянут кабели в сторону ущелья, – замечает по сети сержант Милло.

– Это скорее эластичные тонкие трубки, – говорит Квист, приклеенный к системе мониторинга. – Френы с уцелевшего шара поплывут к технике на транспортёрах. Что они, сука, придумали?

– Некоторые транспортёры отъехали назад и включили голографические заслоны. В них будет трудно попасть, поручик. Вы видели, что повстанцы прокладывают тягу?

– Они попробуют быстрый десант. Они таким образом ударили по Колонии в штаб-квартире Дехомага, взяли её с первого раза.

– У нас противовоздушные батареи. Будем палить по ним, как по уткам.

– Я не уверен, Джонни.

Мы пробуем обстреливать растущие инсталляции, но убиваем всего несколько противников. Вампиры неуверенно отвечают из гаубиц и ручных гранатомётов. Все понимают: через мгновение произойдёт что-то важное. Хендрикс даёт приказ усилить подразделения на внутреннем дворе и полк солдат в ТБЭС-ах (последние экзоскелеты) занимает позиции за бетонными крестовинами. Из ангара выезжает кран, чтобы подпереть ограждение, разбитое напротив ворот. Гомеостатические самоубийцы, притаившиеся между стеной и металлической изгородью, бросаются на прутья, вызывая светлые вспышки. Нервная тишина длится почти час.

Первые подразделения вампиров стартуют практически без предупреждения. Несколько десятков тел парят над потрескавшейся стеной и колонией клещей. Некоторые плохо вычисляют траекторию полёта и сталкиваются с ограждением под напряжением. Дымя, они падают замертво на подступах. Большинство из них погибает над внутренним двором, их разрывают в воздухе пулемёты ТБЭС-ов и пушки Huawei, направляемые операторами из бункера. Но два взвода приземляются боевым строем и атакуют бетонные укрепления, чтобы мгновение спустя уйти в отчаянную оборону. Мы не берём пленных, режем сукиных сынов на куски. Ошалевшие спецназовцы вырывают имплантаты из тел умирающих вампиров. Мы почти не понесли потерь, однако среди солдат не царит эйфория – это была ненастоящая атака. Хендрикс утверждает, что Саранча хотела проверить расположение замковых точек огня.

В рядах врага царит необычное оживление. Притихшая ранее армия перегруппировывает силы, транспортёры с сеточными конструкциями подключаются к подготовленной ранее инсталляции. Инфор прерывается всё сильнее (а может, просто умирает мой мозг), воздух над плато, кажется, волнуется и легко искрится над работающими машинами. К вращающейся конструкции приближаются свежие подразделения Саранчи. На партизанах надеты рюкзаки, готовится новый десант, на этот раз доставленный большими усилиями. Но это не наша забота.

Через эластичные трубки из Сулимы плывёт свет, рисуя на вытоптанной земле узор голубых вен. В один миг сеточные купола на транспортёрах начинают блестеть, а повстанцы запускают двигатели. Они целыми группами заходят на платформы «радаров», воздух вокруг них сжимается и расширяется внезапным кручением по спирали. Камеры и оборудование на внутреннем дворе сходят с ума, замирают последние боты, которые выполняли роль наших датчиков. Клещи носятся, трутся о землю бронированными животами, поднимая дымку пыли.

Один из транспортёров взрывается, засеивая обломками ближайших боевиков, но остальные начинают транслировать, высокий писк разрывает мне голову. Я сначала думаю, что это может быть нарушение сети, последние конвульсии инфора, но вибрация, которая укладывает наших солдат на землю, слишком реальна. То, как передвигаются стартовавшие подразделения, тоже выглядит как ошибка трансмиссии: их движения прерывистые, партизаны вдруг исчезают и снова появляются на долю секунды. Траектория полётов до сих пор меняется, размазанные силуэты перескакивают на параллельные туннели, находящиеся на расстоянии несколько метров друг от друга. Я знаю, что пространство распорола поганая сила френов, но только когда вампиры проникают чрез стену и входят в бетонные укрепления, как в масло, я начинаю понимать, что произошло худшее, последний удар был только что нанесён. Не существует такой преграды, через которую они бы не прошли.

Писк нарастает и диссонирует в моей голове, сменяется оркестром свиста, стонов и шумов, которые мешают локализировать сетевое виденье.

Небо закрывает десант, исчезающие и появляющиеся тела, которые несут смерть. Наши враги стали лишь наполовину материальными, они летают вокруг, как духи, и через скалистые стены пробираются прямо в наш дом. Некоторых подводит нестабильность поля или зашкаливающая самоуверенность. Они застревают на границе миров, появляясь именно в то мгновение, когда тело проходит сквозь скалу. Стены покрыты коричневыми наростами, которые когда-то были людьми, потом мутировавшим стервом, а в конце стали коростой из другого измерения.

Новые подразделения идут в атаку, после них следующие и следующие. Некоторые застревают между прутьями или виснут на бетонных крестовинах, другие бегут через внутренний двор, просачиваясь сквозь тела наших людей. Расслоённые силуэты взрываются, покрывая органическим дождём брусчатку, разогретые дула Huawei, бронеформу ТБЭС-ов и сознание защитников, которые ещё не погибли. Я вижу нереальные вещи, мозг выплёвывает из себя сто двадцать три года агонии, увиденной испуганными глазами, но я бы не выдумал этого ужасающего танца и туннелей, ведущих в бездну.

Наши солдаты стреляют не метко. Обезумевшие от страха, они крутятся вокруг, пытаясь найти ближайшего врага. Может, даже закрывают глаза, когда нажимают курок, и стискивают зубы, видя приближающиеся жуткие орды. Но не отступают. Они защищают последний бастион и хотят забрать с собой в небытие как можно больше врагов. Молодые парни и опытные мужчины, которые потеряли надежду, но не потеряли волю к сражению. Смерть подстерегает их со всех сторон: враг может упасть сверху или вылезти из-под земли. Блестящие руки, сформировавшиеся из камней брусчатки, хватают сержанта Милло за ноги. Он падает и его затягивает в каменную массу аж до пояса, трещат поломанные кости, но он стреляет, уже совсем невпопад, пытается попасть в противника, которого не видит. Потом сквозь его тело проходит взрыв – это один из стражников бросает гранату в сторону своего сержанта.

Вампиры уже внутри, они бегут по коридорам Замка, попадают под обстрел автоматических пулемётов, бросаются в бункер, где их ждёт полк Death Angel. Если бы они атаковали традиционно, наша защита была бы результативной, но френические туннели проходят сквозь камень, бетон и железо и более того, оказываются длинными и весьма стабильными, несмотря на начальные нарушения.

Когда повстанцы теряют френическую энергию и перестают быть духами, в них наконец можно попасть, но даже тогда это непросто. Стена вдруг взрывается, а потом происходит скачок, и враг появляется в другом углу помещения, заставая защитников врасплох. Я вижу сообщение, что отсканировано семьдесят процентов мозга. Надя не успеет! Я знаю, что у неё не получится. У нас нет времени, осталось максимум пару минут. Я несознательно поднимаю руку, вздрагивает одинокая мышца предплечья. Жизнь утекает из меня, вызывая иллюзию сознательного движения. Тело хрипит, как испорченный автомат.

Замок превращается в арену для гладиаторов. Войска Саранчи спускаются всё ниже, а наше командование направляет солдат и гражданских в свободные помещения. Уже нет и речи о линии обороны, нет никакой линии. Андроиды и вампиры сошлись в смертельных схватках на нескольких уровнях. По мере того как партизаны получают электронное зрение и слух, они начинают двигаться всё увереннее, но везде натыкаются на заблокированные коридоры и ступени. Death Angel пользуются шахтами лифтов, техническими и вентиляционными каналами, втискиваются в путаницу труб и проводов. Надя замедляет трансфер, перебрасывая часть вычислительных мощностей на координацию обороны, руководство лучевыми заслонами в каналах, бронированными дверями и перегородками коридоров. Она постоянно меняет расклад, чтобы они не мешали защитникам больше, чем проникающим сквозь стены нападающим. Всё чаще приводит в действие конечные предохранители, приговаривая к смерти небольшие группки солдат.

Она отравляет мизатропином всех, кто оказался в казармах на уровне –3. Вампиры как раз расправляются с личной охраной Хендрикса, когда из проводов вентиляции вырывается газ. Короткий взгляд на майора: он лежит на металлическом полу с неестественно вывернутой головой и поломанными руками. Открытые переломы, кости залиты кровью. Смерть главнокомандующего плохо влияет на людей, но андроидам на неё плевать. Там, где они ловят связь с инфором, получают приказы от Квиста и Нади, в остальных ситуациях запускают автоматические схемы, принимая решения самостоятельно. По остальным данных, проникающих в моё укрытие, я составляю картину проигранной битвы.

Я знаю, что на уровне –12 все убежища закрыты. Отец и Картер перешли последние железобетонные ворота, а технические роботы сразу замаскировали вход. Мы не попрощались, пропала связь в самый важный момент. У начала слепого коридора, за которым находят бункеры, забаррикадировался поручик Квист с подразделением из двадцати DA, группа солдат и вооружённых техников. Хендрикс отказался идти вниз, говоря, что в казармах у него будет связь и так он морально поддержит защитников. Сейчас его тело, прикрытое останками гибридов, уже ни на что не годно.

В зале Большого Грота продолжается резня жителей Замка. Они получили для охраны несколько командос, но у солдат не было шансов с превосходящими силами врага. Всё началось многообещающе, когда темнокожий стражник остановился у выхода из коридора начал палить со своего хеклера в нападающих, выбегающих с лестничной клетки. Рикошеты засыпали узкий проход, снаряды пробивали шлемы и панели лёгкой бронеформы. Только длинное лезвие, выдвинувшееся из потолка, разрезало череп солдата пополам, открывая Саранче дорогу к конференц-центру.

Повстанцы сейчас сдирают кожу с горничных и медперсонала. Они пьют кровь, просто перегрызая артерии. Насилие и каннибализм, на которые я вынужден смотреть. Надя однако приготовила гостям маленький сюрприз. Она включает излучатели в углах стеклянных залов, которые покрывают помещение густой сеткой нанонитей. Я не знал, что в сердце Замка установили такое оборудование, и что интендант самостоятельно им управляет. Мы столько лет полагались на её милость или немилость, она в любое мгновение могла нашинковать нас на кусочки толщиной чуть больше десяти сантиметров, как сейчас делает это на моих глазах со всеми в Большом Гроте. Несколько десятков партизан умирает, перемолотые живьём, даже не имея понятия, откуда пришла смерть. Случайно погибает также несколько гражданских, которые ещё были живы. Пол превращается в красное месиво, распадается разрезанная мебель и куски оружия.

Коллективное сознание Саранчи замечает этот манёвр, потому что сейчас перед большими подразделениями движутся сапёры со скользящими по стене ботами. Автоматы сканируют помещение в поисках излучателей и повреждают инсталляции, но нити ещё много раз окажутся полезными в этой борьбе. Какое-то время спустя интендант включает их при каждом случае, когда отношение сил врага к нашим переваливает за 3:1.

Это последнее сообщение, которое я получаю с инфора. Связь разорвана, а я смотрю через подключённую напрямую камеру на остывающее тело, лежащее на операционном столе. Колыбель отсечена, работает на аварийном подключении. Я не хотел бы сохранять сознание так долго, но реакция на импульсы даёт лучшую ориентацию во время сопоставления данных. Трансфер человека без сознания труднее и, как правило, не столь точен.

В голове взрывается ослепительный свет, когда через матовое стекло в комнату проникает окружённый голубым светом вампир. Он несколько раз прыгает, прежде чем перестаёт светиться, и стабилизируется в центре помещения. Несколько ошеломлённый, подходит к дверям и выглядывает наружу. Его приветствует пористая стена из газированного бетона, напоминающего грязную пемзу. Его товарищи перепрыгнули внутрь искусственных скал.

«Умрёшь со мной, сукин сын», – думаю я сонно. Лениво радуюсь, что войска Саранчи увязнут в Замке навсегда. Мысли разлетаются во все стороны. Я помню, что лишь несколько боевиков достигли уровня –10, где-то ведь есть граница точной навигации и оценки протяжённости туннелей. Ещё помню, что мои дети хорошо защищены, под опекой Луизы. И всё ещё помню, кто я, когда нападающий в бронеформе поворачивается в мою сторону. По потрескавшемуся шлему блуждают световые блики.

Я впервые вижу вампира так близко. Мутации привели к развитию мышечных тканей, но это не они изменили силуэт. Это из-за нагромождения на теле имплантированного оборудования и вспомогательных организмов, выращенных в готтанской пустыне. Лицо солдата закрывает полупрозрачное забрало. На глазах у него чёрные гоглы, за которыми горит голубой свет. Он подходит ближе и поднимает ладонь в кожаной рукавице, усиленной металлическими пластинами.

Я не чувствую ничего, кроме посеревшего страха, что больше никогда не увижу Иана и Эмилю. Я всё ещё о них помню, а значит я всё ещё человек. Я человек, я человек, я человек, ячеловекячеловекячеловек.

Рука в бронеформе опускается.