Вязкая, дурно пахнущая коричневая грязь все еще липла к колесам повозок, как будто не хотела их отпускать. Хуррам был близок к полному отчаянию. С момента переправы через реку Маханади прошло уже несколько недель, а продвигались вперед они чрезвычайно медленно – в отдельные дни делали не больше трех-четырех миль в день, двигаясь на северо-восток в сторону дельты Ганга. Муссонные дожди прекратились, но их последствия пока никуда не исчезли – воздух был влажным, землю покрывал ковер из гниющих листьев и поломанных веток, почти черная вода поблескивала в начинающих загнивать топях, через которые они перебирались. Несмотря на то что бандиты их больше не беспокоили, а войск Махабат-хана нигде не было видно, опасности подстерегали их на каждом шагу. В траве ползали ядовитые змеи, над болотами по вечерам поднимались тучи кружащихся, жалящих москитов в поисках теплой крови, и в довершение ко всему воинов Хуррама косили болезни – за последние две недели умерли шестеро, включая пожилого дворецкого Шаха Гала, который вместе с ним отправился в изгнание из Агры. С каждым утром воинов становилось все меньше – многие решали попытать счастья в одиночку.

Погруженный в невеселые мысли, Хуррам отодвинул в сторону запутанный клубок влажного, клочковатого зеленого мха, который покрывал все деревья. Больше всего его волновала жена, которая опять была беременна, и дети. Все малыши выглядели болезненными и худыми, а сама Арджуманд была совершенно измучена, и под глазами у нее залегли темные тени. Рана на предплечье, которую жена получила во время переправы через реку Маханади, так до конца и не зажила – она все еще выглядела воспаленной и опухшей, а время от времени из нее выделялся желтоватый гной. Что же ему делать? Хорошо бы знать, где находится сейчас армия Махабат-хана… Приблизилась ли она к ним с началом сухого сезона или вернулась в лагеря на период муссонов? Без этой информации невозможно было что-либо планировать. Разведчики, которых шахзаде отправил в поисках следов преследователей, еще не вернулись и, может быть, не вернутся уже никогда – соблазн дезертировать мог оказаться слишком велик.

Голова Хуррама раскалывалась от боли. Опустив глаза, он увидел, насколько износилась и испачкалась его одежда, сейчас похожая на тусклую кожу его когда-то великолепной лошади, ребра которой торчали наружу. Вновь подняв глаза, шахзаде попытался убедить себя в том, что растительность вокруг них становится все реже. Наверняка они уже недалеко от побережья или хотя бы от сети протоков, которые и составляют устье реки Ганг. Если б им только удалось найти какой-нибудь проход, по которому они смогли бы спуститься до моря…

Как будто услышав молитвы Хуррама, впереди из зелени леса появились Николас Баллантайн и еще один его телохранитель. Шахзаде высылал их вперед, как делал это теперь всегда после встречи с дакойтами на берегу реки, чтобы разведчики обследовали местность.

– Ну как? – крикнул Хуррам, как только они приблизились достаточно, чтобы услышать его, и лишь потом, к своему удивлению, заметил, что они не одни. В двадцати ярдах позади них, восседая на ухоженном белом муле, следовал мужчина в длинной одежде из грубой коричневой материи, чья странная, плоская широкополая шляпа закрывала его лицо.

– Светлейший! – Николас Баллантайн рысью подъехал к шахзаде; его розовое лицо блестело от пота. – Этот человек – португальский священник. Мы обнаружили его, когда он наблюдал за командой людей, заготавливавших дрова милях в пяти отсюда. Он говорит, что мы недалеко от португальского поселения в Хугли.

– Хугли? – Хуррам нахмурился. Он слышал, как отец говорил об этом торговом поселении. При дворе ходили слухи, что португальские священники в Хугли пытались насильно обращать местных жителей в свою веру и даже продавали тех, кто не соглашался креститься, на корабли работорговцев, бросавшие якорь поблизости… – Этот поп знает, кто я такой?

– Нет, светлейший. Все, что я сказал ему, – это то, что вы могольский аристократ.

– Пусть он приблизится.

Подъехав, священник склонил голову в приветствии. Под полями его шляпы Хуррам разглядел желтые глаза на вытянутом лице с длинным носом и коротко подстриженную бородку.

– Я так понимаю, что ты португальский священник из Хугли, – сказал шахзаде.

– Да, светлейший, – ответил мужчина по-персидски.

– Ты знаешь меня?

– Меня зовут отец Роналду. Я посещал двор вашего отца несколько лет назад. В то время падишах очень интересовался нашей религией – истинной верой. Он даже подумывал о том, чтобы назначить такого же, как я, иезуитского священника учителем к вашему младшему брату.

Хуррам кивнул. Теперь он вспомнил, насколько его отец интересовался иезуитами, – совсем как его дед Акбар. На какое-то время двор заполнился священниками, и муллы стали возражать против их процессий по улицам Агры, во время которых они шли вслед за громадным, грубо сколоченным крестом, и их непрестанных требований разрешить им строительство храмов.

– Падишах поддался влиянию догм своих собственных священников, – отец Роналду выпятил тонкие губы, – а ведь они просто ревновали нас к нашему успеху и боялись нас как открывателей истинного пути Господня.

Хуррам промолчал. Сейчас не время для религиозных дебатов. Ему и его семье необходима помощь, а этот человек может ее предоставить.

– Ты знаешь, что привело меня в Бенгалию? – спросил он, не отрывая глаз от лица иезуита. Желтые глаза чужака сморгнули.

– Мы слышали о каком-то разногласии между вами и вашим отцом, – ответил отец Роналду, подумав мгновение.

– Это не просто разногласие. Мы с ним на грани войны. Я привез сюда свою семью в надежде найти для нее укрытие, пока буду перегруппировывать свои силы. У меня все еще множество союзников.

– Вы действительно думаете, что дело дойдет до войны? – Казалось, что священник в шоке.

– Надеюсь, что нет, но всякое может случиться. Мой отец больше не принадлежит самому себе. Он слишком увлекается вином и опиумом, а управление государством передал своей жене.

– Госпоже Мехруниссе?.. Недавно мы получили декрет, разрешающий нам торговлю индиго, с ее печатью. Мы удивились, но решили, что падишах болен…

– Нет. Страной управляет она, а не мой отец. Позже я расскажу тебе больше, но сначала я должен знать, предоставите ли вы мне и моей семье убежище в Хугли? Мы проделали сотни миль и часто сталкивались с опасностями. Мои дети еще слишком малы, а жена беременна и больна… Они должны отдохнуть.

– Наш христианский долг помочь вам, светлейший. – В первый раз за всю беседу иезуит улыбнулся. – Если вы пошлете своего английского слугу вместе со мной, то я переговорю со своими братьями, и мы приготовим для вас помещение.

Легкий ветерок колыхал муслиновые занавески на окнах беленой комнаты, расположенной в простом одноэтажном доме, крытом соломой, который стоял на сваях на берегу реки Хугли. Здесь, на низком диване, расположилась Арджуманд. На мгновение ее взгляд остановился на темной картине, изображающей прибитого к кресту мужчину, висевшей на стене напротив. Мужчина был так худ, что все его ребра торчали наружу, а кровь, вытекавшая из-под тернового венца, была столь темного оттенка, что казалась черной. Она текла по его восковому лицу, искаженному агонией. Глаза прибитого к кресту в отчаянии смотрели в небо, и зрачков было почти не видно – только белки с сеточкой красных сосудов. Картина вселяла ужас, и по ночам Арджуманд занавешивала ее куском ткани, но днем она не хотела обижать португальских служанок, которые с такой добротой ухаживали за ней. Они готовили и убирали за священниками и взяли на себя заботы о ней, Хурраме и их домочадцах, которые разместились в стенах лагеря иезуитов, – часто кормили их соленой рыбой, которую португальцы, казалось, беззаветно любили. Воины Хуррама встали лагерем на берегу реки в четверти мили ниже по течению, там, где бросали якорь торговые корабли португальцев. Мысли жены шахзаде часто возвращались к Агре, и особенно к ее дедушке Гияз-беку, которого она никогда больше не увидит. Купец-португалец, приехавший в Хугли незадолго до их прибытия, рассказал иезуитам, что государственный казначей умер и двор моголов находится в трауре.

Арджуманд отказывалась верить в это. Дедушка всегда так много значил в ее жизни, да и в жизни всей их семьи… Эти мысли неизбежно заставили ее вспомнить о тетке. Мехрунисса сейчас наверняка в глубоком трауре… или нет? Благодаря ей семья падишаха моголов была расколота так же, как это случалось много раз в прошлом – отец выступал против сына, кровные братья шли друг против друга. Иногда Арджуманд казалось, что их семейные проблемы похожи на червоточину в цветке, которую никто не замечает, пока не становится слишком поздно.

Такие разногласия не должны происходить между ее детьми, подумала Арджуманд, прислушиваясь к их крикам, доносившимся с улицы. Хуррам любит трех своих сыновей, а те, в свою очередь, любят отца. Более того, братья являлись единоутробными, у них была одна любящая их мать, которая растила их, – это не единокровные братья от разных матерей, которые вырастают в разных домах и у которых так и не успевает сформироваться чувство братской любви. А уж опасности и тяготы, с которыми они уже столкнулись и столкнутся в будущем, сблизят их еще больше.

Почувствовав толчок внутри живота, женщина поменяла положение. Кто родится на этот раз? Еще один сын? Ребенок был крупным – ее живот никогда еще так не раздувался. Обычно она легко переносила беременность, и с каждым разом ей становилось все легче и легче рожать. Но на этот раз Арджуманд чувствовала себя усталой и немного испуганной. Все, что ей пришлось перенести, включая и заражение раны на руке, которая все не заживала, сильно ее ослабило… Она чуть не задохнулась, почувствовав, как ее тело пронзила острая боль.

Когда Хуррам подъезжал к поселению иезуитов после нескольких приятных часов, проведенных на охоте на берегах Хугли, он увидел юношу, бежавшего в их сторону, в котором он узнал одного из слуг местных жителей. Тот был обращенным христианином и вместо хлопковой дхоти  одевался в европейский камзол и штаны.

– У твоей жены начались схватки! – крикнул паренек, как только Хуррам смог его услышать.

Шахзаде уставился на него, думая только об одном: рано… слишком рано… Быстро въехав в поселение, он спрыгнул с лошади и взбежал по деревянным ступенькам в комнату Арджуманд. Перед закрытой дверью Хуррам остановился, надеясь расслышать обычные крики боли, но за дверью царила тишина, от которой кровь застыла у него в жилах. А потом дверь открылась, и из нее вышла одна из португальских служанок.

– Что случилось? – спросил шахзаде требовательным тоном, но она только непонимающе взглянула на него. Оттолкнув ее в сторону, он вошел в комнату. Арджуманд лежала на полу в луже крови, а повитуха заворачивала в кусок материи что-то совсем крохотное и неподвижное.

Сын падишаха медленно подошел к постели, боясь того, что может увидеть.

– Хуррам, прости… мы потеряли нашего сына, – раздался у него за спиной голос жены.

Прошло несколько мгновений, прежде чем он смог заговорить, но и тогда его голос дрожал:

– Для меня самое главное – это то, что ты жива… Во всем виноват только я. Тебе нельзя было переносить ничего подобного. Я должен был позволить отцу арестовать меня в Агре, а не тащить тебя с детьми через весь Хиндустан, пока мы не превратились в просто загнанных животных, за спинами которых лязгают зубами собаки…

– Нет, – прошептала Арджуманд. – Не говори так. Нас ведь двое, а пока мы вдвоем, мы не должны терять надежду.

Хуррам молча обнял ее, но его переполняла злоба. В том, что он потерял сына, виноват его отец, и это так же верно, как если б он убил его собственными руками. Если б Джахангир не начал преследовать его и его семью, Арджуманд не пришлось бы бежать, и с ней никогда бы не случился этот несчастный случай на переправе, который оставил ее совсем без сил.

– Этого не может быть. – Хуррам не мог поверить в то, что говорил ему отец Роналду.

– Мне очень жаль. Мы сделали все, что было в наших силах. Мы на три месяца обеспечили вас своим гостеприимством, а теперь вам пора…

– У моей жены только что был выкидыш. Она едва может стоять на ногах… Арджуманд не перенесет путешествия.

– Милосердие и сострадание заставили нас протянуть вам руку помощи, пока ваша жена была беременна… Мы и так сделали больше, чем должны были.

– Я тебе не верю. Что настроило вас против нас? – Этот вопрос был задан прямо в лоб.

На мгновение Хурраму показалось, что отец Роналду слегка сконфузился, но потом он выпрямил свой худой стан.

– Падишах, ваш отец, знает, что вы в Хугли. Две недели назад один из наших кораблей доставил письмо из дворца. В нем говорилось, что если мы не изгоним вас, то падишах пошлет против нас войска и сожжет поселение до основания. Этого мы не можем допустить. Мы должны выполнять работу, порученную нам Господом, – спасать из тьмы души…

– А еще зарабатывать деньги, – зло прервал иезуита Хуррам. – Мой отец совершил достаточно ошибок в жизни, но он не позволил вам увлечь себя вашими лживыми и своекорыстными разговорами. Где же ваше христианское милосердие, о котором вы все время говорите; где же ваша любовь к ближнему? Вы заставляете меня отправиться в путь с больной женщиной, которая три дня назад чуть не умерла…

– Мне очень жаль. Но я ничего не могу поделать. Глава моего ордена вместе с президентом купеческой гильдии приняли такое решение на одном из заседаний совета.

Не осознавая, что он делает, Хуррам дотронулся до рукоятки своего кинжала. Как бы ему хотелось заткнуть этот масляный, оправдывающий самого себя голос!

– Это письмо, о котором ты говорил, – его подписал мой отец? – спросил шахзаде.

– Нет. – Иезуит посмотрел на свои пыльные сандалии. – Оно было подписано госпожой и запечатано ее печатью с титулом Нур Джахан, Светоч Вселенной.

– Хорошенько запомни то, что я тебе скажу: госпожа вам не друг. Она презирает всех европейцев, так же как бездомных собак, грызущихся за кусок мяса под столом у моголов. Вы можете избежать ее гнева, выполнив ее команду, но награды вы не получите никогда. А когда я в один прекрасный день сяду на трон моголов – а это обязательно произойдет, – я не забуду вашего черствого равнодушия.

Как только иезуит убежал – без сомнения, он торопился передать все услышанное своим собратьям, – Хуррам вернулся прямо в военный лагерь и быстро оценил ситуацию. Его трехсот воинов хватит для того, чтобы отбить любое нападение стражников, охраняющих поселение португальцев, если они будут настолько глупы, что попытаются захватить его в плен и передать отцу. Надо поставить двойную линию охраны вокруг лагеря, решил шахзаде, а спать сегодня ночью они с Арджуманд и детьми будут в лагере, а не в поселении. Позже он сходит к ней и осторожно расскажет обо всем, что произошло. Но сначала ему надо сделать еще кое-что.

Отдав необходимые приказы, Хуррам прошел в свои личные покои и сел, скрестив ноги, перед низким столом. Подумав немного, он взял лист бумаги, обмакнул птичье перо, оправленное в футляр из слоновой кости, в чернильницу из нефрита и начал писать, тщательно обдумывая слова. Закончив, несколько раз перечитал написанное, а потом встал и приказал позвать к нему Николаса Баллантайна. Горчи явился через пять минут – его приметные волосы были спрятаны под плотно повязанным черным тюрбаном, который он теперь практически не снимал.

– Прежде чем покинуть Хиндустан, – Хуррам дотронулся до его плеча, – твой хозяин, сэр Томас Ро, сказал мне, что, если я возьму тебя на службу, ты будешь верным и надежным слугой. Он не ошибся?

– Нет, светлейший. – В широко открытых голубых глазах Николаса появилось любопытство.

– Тогда послушай – я буду с тобой откровенен. Мы не можем больше оставаться в Хугли. Португальцы боятся, что мой отец покарает их, если они будут продолжать держать нас здесь, о чем мне и сказали. Но я также знаю, что мы не можем и путешествовать дальше без цели. Армии отца очень быстро догонят нас и сотрут с лица земли. Мы можем уплыть на корабле в Персию или какую-нибудь другую страну, но я не хочу покидать родину. Кроме того, моя жена очень слаба, а я должен в первую очередь думать о ней. Поэтому я решил написать отцу письмо с просьбой о примирении. Не знаю, согласится ли он услышать меня, но я должен попробовать. Вопрос следующий – согласишься ли ты быть моим посланником? Как иностранец и бывший слуга Томаса Ро, которого мой отец считал своим другом, ты будешь в большей безопасности, чем любой другой могольский эмиссар. Кроме того, ты хорошо знаешь двор и то, как он функционирует. Так что у тебя хороший шанс доставить письмо до адресата.

– Конечно, светлейший.