– Мой отец еще раз посылает нас против Малика Амбара. Непоколебимый в своих намерениях даже после своего предыдущего поражения, абиссинец вновь вторгся на территорию моголов… – начал Хуррам.

Он стоял на балконе-джароке крепости Агра, одетый в роскошные одежды светло-желтого цвета, перехваченные четырьмя нитями жемчуга, которые служили ему поясом. Еще одна жемчужина, по величине не уступающая крупной виноградине, украшала его тюрбан. Шахзаде обращался к своим войскам, построенным плечом к плечу на плацу под стенами крепости. Джахангир, наблюдавший за ним из комнаты, расположенной позади балкона, задавал себе вопрос: мог ли он с такими же уверенностью и авторитетом говорить, когда был в возрасте Хуррама? Шорох, как будто порыв ветра коснулся в поле колосьев пшеницы, пробежал по рядам слушавших Хуррама, а потом раздались восторженные возгласы.

– На этот раз мы не успокоимся, пока не победим Малика Амбара, и изгоним его с нашей территории, как это было три года назад, – продолжил Хуррам, жестом руки призывая воинов к тишине. – Мы потребуем, чтобы его хозяева, султаны Голконды, Биджапура и Ахмаднагара, расстались с частью своих земель и богатств в нашу пользу. Наша добыча будет внушительной, и я лично прослежу, чтобы все вы получили ее часть.

Хуррам опустил руку и улыбнулся, когда его люди разразились криками «Хуррам зиндербад!» и «Падишах Джахангир зиндербад!». Его отец подумал, что их предок Бабур был прав, когда писал о том, что лояльность и храбрость воинов напрямую зависят от обещанных им барышей.

– Сегодня, когда наши приготовления будут завершены, – продолжил шахзаде, когда крики стихли, – я велю поварам устроить специальный пир, чтобы завтра утром мы покинули Агру не только уверенные в своей полной победе, но и с полными желудками.

Еще одна волна восторженных криков обрушилась на Хуррама, который повернулся и в сопровождении двух мощных телохранителей, тоже одетых во все светло-желтое, с нагрудниками и шлемами, отполированными до зеркального блеска, вошел в помещение, где его ждал отец.

– Хорошо сказано, – похвалил Джахангир, обнимая сына.

– Просто я хочу, чтобы мои люди хорошо воевали. Обещанный пир ускорит их приготовления.

– Сегодня я получил новости о передвижениях Малика Амбара. Кажется, сейчас он мародерствует в районе Манду, где уже успел разорить несколько богатейших поместий. Кроме того, он захватил два районных казначейства и местный арсенал.

– То есть там он прилично поживился?

– Да, но это может сыграть нам на руку – затруднит его передвижения, и тебе будет проще его догнать.

– В этом самая большая моя проблема. У меня больше людей с более тяжелым вооружением. Хотя я распорядился, чтобы наши люди не обременяли себя ненужными вещами, его войска все равно будут более подвижными и быстрыми. Кроме того, на собственном горьком опыте мы убедились, что южные земли они знают лучше нас. Они опять будут нашей вечно ускользающей целью…

– Но я уверен, что ты добьешься успеха.

По выражению лица сына Джахангир понял, что тот тоже в этом не сомневается.

– Я снова расположу свою штаб-квартиру в Бурханпуре, на реке Тапти. Оттуда я маршем отправлюсь в Манду и постараюсь встретиться там с Маликом Амбаром. Кроме того, я пошлю отряды на его правый фланг, чтобы отрезать ему пути к отступлению. Я планирую заманить его в глубь нашей территории, вместо того чтобы выгнать его с нее. Это лишит его преимущества знакомой местности. После того как я разобью его там – и да поможет мне в этом Всевышний, – у меня появится шанс окончательно разбить остатки его армии, когда они будут отступать на свою территорию, и захватить самого Малика Амбара, покончив с ним раз и навсегда.

– Будь осторожен. Он – достойный противник.

– На этот раз он от меня не уйдет.

– Я знаю. Но не позволяй юношескому рвению и вере в собственные силы, какой бы справедливой она ни была, заставить тебя забыть о благоразумии. Тщательно продумай план битвы со своими военачальниками. И сам не рискуй почем зря.

– Я запомню твои слова, отец.

– Арджуманд едет с тобой, несмотря на беременность?

– Она настаивает на этом, как и в прошлый раз. И также отказывается расставаться с нашими детьми, хотя, когда мы доберемся до Бурханпура, они останутся в безопасности в местной крепости… Прости, отец. Если это все, то я должен тебя покинуть. Мне еще надо решить несколько вопросов по снабжению армии, прежде чем начнется прощальный пир.

Джахангир раскрыл объятия своему сыну, и мужчины обнялись.

– Да благословит тебя Всевышний, и скорее возвращайся с победой, сын мой.

После того как Хуррам ушел, падишах вышел на джароку. Плац уже опустел. На Джамне он увидел цепочку слонов, которых вели на водопой из хати махала. Животные медленно двигались в сторону коричневой воды, в остальном же берег реки был пуст. Солнце садилось, окрашивая небо на западе в розовый и фиолетовый цвета. Сколько раз уже стояли здесь падишахи моголов, наблюдая за подобной сценой? На мгновение Джахангир представил себе своих предков – воина из азиатских степей Бабура, мечтателя и звездочета Хумаюна, его собственного великого отца Акбара, прославляемого собственным народом, – стоящими рядом с собой. Их династия была очень древней – не останавливаясь на Тимуре, она начиналась с величайшего воина Чингисхана… Джахангир гордился этим, но еще более сильную гордость у него вызывало то, что он смог вырастить такого талантливого и преданного сына, каким стал Хуррам. Сына, который теперь поведет армии на защиту той державы, которую его предки создали, проливая свою кровь.

– Светлейший, – начал свой отчет Камран Икбал. Солнце Декана нещадно палило красный шатер, в котором на низком диване сидел Хуррам, окруженный своими старшими офицерами. – С тех пор как мы освободили территорию вокруг Манду, войска Малика Амбара отступают перед нашими передовыми отрядами. Они все еще двигаются вдоль реки Бари, придерживаясь ее западного берега и направляясь на юг. Сейчас они находятся менее чем в двадцати милях от своей собственной территории.

– Отлично. Это значит, что мы кое-чего достигли с того момента, как начали наше преследование из Бурханпура, – отозвался сын падишаха. – Но этого недостаточно… Есть ли наши войска между противником и цепью высоких холмов, по которым проходит граница между нашими землями?

– Нет, светлейший. Там всего несколько отрядов наших разведчиков, которые не смогут задержать войска Амбара.

– Я так и думал. Абиссинец вновь переиграл нас. Несмотря на все наши усилия, мы так и не смогли отрезать его от границы и заставить встретиться с нами на той территории, которую мы сами выберем. Такое впечатление, что он предвидит каждый наш шаг.

– Но мы побеждали его людей во всех наших стычках с ними и смогли отрезать его от тех мест, где есть что пограбить. Более того, мы смогли вернуть часть награбленного, – заметил Камран Икбал с ноткой гордости в голосе, а другие офицеры с готовностью закивали в его поддержку.

– Все так, но я хочу большего, чем просто отразить его угрозу. А сейчас я боюсь, что через пару дней он опять вернется в знакомые ему горы и его будет невозможно вытащить на решающую битву, – заметил Хуррам, безуспешно стараясь скрыть свое разочарование. Накануне вечером он пожаловался Арджуманд, что у него такое ощущение, будто среди его людей есть шпион Малика Амбара.

– Но разве в этом случае он не постарался бы неожиданно напасть на тебя и разбить, вместо того чтобы постоянно отступать? – возразила его жена. Возможно, она права, успокаивал сам себя Хуррам.

– Светлейший, один из наших самых надежных разведчиков докладывает, что милях в десяти от того места, где сейчас находятся войска неприятеля, река резко поворачивает на запад, – прервали мрачные размышления шахзаде слова Камрана Икбала. – Может быть, стоит попытаться загнать его в угол на этом изгибе?

– Может быть, но все зависит от того, какая там почва. Она не слишком болотистая, а?

– Нет. Там есть несколько песчаных банок, которые можно было бы использовать как какую-то защиту, но они достаточно низки, и их не так много.

– Тогда, может быть, стоит рискнуть… – Настроение Хуррама улучшилось. – Когда Малик Амбар должен там появиться?

– Завтра, часов в десять утра – если он разобьет лагерь, как всегда, около девяти сегодня вечером.

– Тогда нападем на него там. Удвойте наши охранные пикеты, чтобы разведчики Амбара не могли подобраться достаточно близко и рассмотреть наши приготовления. Для безопасности мы займемся ими после того, как наступит ночь.

На следующее утро Хуррама охватили одновременно страх и возбуждение – он всегда испытывал их перед началом битвы. Все остальные чувства покинули его, когда он галопом скакал по песчаной почве в сторону позиций Малика Амбара в излучине реки. Казалось, враги так и не заметили их ночных приготовлений – но передовая группа его боевых слонов успела пройти только половину того десятимильного отрезка пути, который должен был привести ее к повороту реки, а на нее уже напали передовые разведчики Малика Амбара. И хотя стрелки на хаудахах смогли застрелить трех разведчиков, по крайней мере двое других успели ускакать в сторону колонны войск Амбара, так что он узнает об их наступлении за час до того, как оно начнется. «Может быть, я был не прав, отказавшись от использования только кавалерии», – подумал Хуррам. Но в таком случае ему могло не хватить огня легкой артиллерии, расположенной на слоновьих платформах. Да и сами громоздкие животные на удивление быстро двигались размашистыми шагами, лишь немного отставая от всадников.

За то время, которое у них было после предупреждения разведчиков, артиллеристы Малика Амбара успели расположить с полдюжины пушек за песчаными дюнами. Это было немало, но все же меньше, чем предполагал Хуррам. Первые выстрелы пришлись по песчаным барханам, не причинив никому вреда, однако два следующих ядра приземлились совсем рядом друг с другом в передней линии всадников моголов.

Хуррам, который скакал во второй линии, чтобы лучше видеть и оценивать обстановку, увидел, как кони двух его наездников упали на землю, перекинув всадников через головы. Несколько лошадей, включая и лошадь знаменосца моголов, споткнулись о трупы и тоже попадали, задирая ноги высоко в воздух. Ветер потащил длинное зеленое знамя, которое выронил знаменосец, в сторону позиций Малика Амбара, и в конце концов оно зацепилось за маленький, хилый кустик, росший на склоне одной из дюн.

Пушкари Амбара оказались хорошо обучены и дисциплинированны. Раздалось еще несколько выстрелов, и новые всадники попадали на землю. Две лошади – одна без части передней левой ноги и обе без седоков, – заржав от боли, бросились в сторону от пушек, наперерез другим могольским всадникам. Из-за этого первая волна кавалерии стала стремительно терять скорость. Очень скоро сам Хуррам и другие всадники второй волны оказались среди остатков первой.

– Вперед! За мной! – закричал шахзаде во всю силу своих легких, стараясь чтобы его услышали заколебавшиеся было всадники. – На ближайшие пушки – те, что за дюной слева. Расстояние слишком маленькое, и они смогут выстрелить лишь один раз, прежде чем мы до них доберемся!

Пригнув голову к гриве и вытянув вперед правую руку с зажатым в ней мечом, Хуррам направил своего коня прямо на длинную невысокую дюну, расположившуюся в самом центре обороны Малика Амбара, туда, где торчали стволы двух пушек. Не успел он проскакать и половины дистанции, как услышал оглушительный взрыв, вслед за которым раздался второй, и на Хуррама пахнуло горячим воздухом, за которым последовал настоящий душ из кусков металла, песка и грязи. Из-за дюны поднимался едкий дым. Гнедая лошадь всадника, который скакал рядом с ним, упала на землю с куском металла, торчащим из горла, а ее седок, высокий раджпут в оранжевом одеянии, врезался в землю головой вперед, да так и остался лежать со сломанной шеей. Хуррам пятками подгонял своего коня – в ушах у него звенело, а глаза и рот были забиты грязью и полны едкого дыма. Но, даже почти теряя сознание, он сообразил, что громкие взрывы не были похожи на обычные звуки пушечных выстрелов. На мгновение шахзаде подумал, что это могло быть какое-то новое, неизвестное оружие, но потом его гнедой забрался на дюну, часть дыма рассеялась, и он увидел, что одну из двух больших пушек, расположенных за дюной, разорвало выстрелом. Ее ствол раскрылся, как шкурка банана, а вокруг были разбросаны изуродованные и лишенные конечностей тела канониров. Рядом, в большом кратере, валялись клочья чего-то белого и куски жести. За пушкой должен был взорваться порох, сложенный неподалеку.

Взрыв первой пушки сорвал вторую с тяжелого деревянного передка. Упав, она придавила двух пушкарей. Третий, с поврежденной ногой, которая превратилась в кровавое месиво ниже колена, пытался отползти в сторону.

Натянув вожжи и приостановив лошадь, чтобы остальные могли собраться вокруг него, Хуррам осмотрел себя. Нижняя часть его нагрудника, лука седла и стальная пластина, защищавшая голову животного, – все было покрыто кровью и мелкими ошметками человеческой плоти, которые, должно быть, принадлежали кому-то из обслуги первой пушки. Содрогнувшись, шахзаде подумал, что ему здорово повезло. Взрыв произошел прямо перед ним. Если б не чрезмерный заряд или дефект при литье, которые привели к взрыву ствола, ядро, вылетевшее из него, скорее всего разорвало бы шахзаде напополам. Так что он должен как можно полнее использовать этот подарок судьбы.

К радости Хуррама, и он, и его люди, которые сейчас собрались вокруг него, находились за передовой линией войск Малика Амбара, и пушкари абиссинца уже не могли развернуть свои орудия таким образом, чтобы стрелять по ним, даже если б они, оглушенные всеми этими взрывами, догадались бы это сделать. Подошли несколько боевых слонов, которые утаптывали мягкий песок дюн на своем пути. Хуррам направил их в центр обороны Амбара, где, как он смог рассмотреть, за дюнами прятались багажные повозки, возле которых находилась группа воинов на лошадях, и крикнул своим всадникам, чтобы они следовали за ним.

Воины Малика Амбара приходили в себя после замешательства, вызванного неожиданным появлением моголов. Когда слоны продвинулись вперед, до шахзаде донесся треск ружейных выстрелов, сопровождаемых визгом пуль, отлетающих рикошетом от стальных пластин на груди животных. Стрелки прятались за близлежащими дюнами. Один из слонов, которому пуля попала в незащищенное место, сначала замедлил свой ход и отвернул было в сторону, но остальные продолжали двигаться вперед, не обращая внимания на то, как их товарищ ревет от боли. Зная, что с ружьями существует та же проблема, что и с пушками – ведь на непростой процесс их перезарядки требуется время, – Хуррам немедленно подал знак офицеру на своем фланге взять несколько всадников и отрезать стрелков, пока те не успели перезарядить свои ружья. Тот повиновался, и меньше чем через минуту часть стрелков противника показалась на вершине одной из дюн, пока всадники окружали тех, кто прятался за ней. Враги бросали свое оружие и на бегу, в отчаянии старались прикрыть голову руками от острых мечей всадников. Это им не помогло, и вскоре все они лежали на земле.

А слоны тем временем приближались к повозкам. Внезапно Хуррам увидел, как группа всадников Малика Амбара пытается отодвинуть в сторону две повозки. Когда им это удалось, за ними показались две пушки, рядом с которыми находились пушкари в коротких кожаных куртках. Они немедленно поднесли свечи к запалам. Один из идущих впереди слонов наклонился вперед, когда ядро раздробило его клык и превратило пасть и хобот в кровавое месиво. Второе ядро, к счастью, зарылось в землю прямо перед ногами громадного могольского слона, подняв при этом целый фонтан песка. Животное мгновенно остановилось, возможно, ослепленное этим фонтаном, и затрубило. Несмотря на это, другие слоны стали обходить его, повинуясь командам своих махутов, как будто они маршировали на плацу. Хуррам увидел вспышку и клуб белого дыма, показавшийся над хаудахом вслед за выстрелом легкой пушки. Ядро попало в ближайшее орудие Малика Амбара, повредив одно из ее стянутых железным обручем колес и разбив передок, после чего дуло под странным углом уставилось в небо. Стрелки с другой платформы достали двоих из команды пушкарей, один из которых теперь лежал на спине, в смертельных судорогах барабаня пятками по земле. Пока Хуррам наблюдал за ним, четверо его всадников окружили двоих оставшихся в живых артиллеристов, которые бросились на землю лицом вниз в знак того, что они сдаются.

Приказав своим людям продолжать движение в сторону берега реки, Хуррам с удовольствием увидел, что люди Малика Амбара отступают туда же. Жестом направив своих людей против отступающего неприятеля, он понял, что не пройдет и часа, как битва вновь закончится его победой, хотя на этот раз для того, чтобы это произошло, потребовался счастливый взрыв пушки противника. Однако когда конь шахзаде взобрался на вершину дюны и перед его седоком открылся вид на излучину реки, Хуррам увидел на другом ее берегу группу воинов на лошадях. Другие люди абиссинца переправлялись через стремнину на плотах, яростно отталкиваясь при этом шестами. Когда меньше чем через минуту шахзаде оказался у воды, человек в начищенном до зеркального блеска нагруднике, который сиял в лучах позднего утреннего солнца, стоявший на противоположном берегу, поднял руку с мечом, как бы бросая ему вызов, а потом повернулся и увел остатки своей армии. Малику Амбару опять удалось скрыться, подумал Хуррам, но он и в этот раз потерял большинство своих солдат и – если в повозках лежит то, что он думает, – основную часть добычи. Его отец будет доволен, когда до него дойдут эти новости. Довольна была бы и его мать, но Тадж Биби умерла три месяца назад. Если верить той информации, которая дошла до него, она умерла во сне – неожиданной, но мирной смертью. Шахзаде все еще часто вспоминал о ней и не мог поверить, что ее больше нет.

Гибкое тело акробата, прикрытое лишь оранжевой набедренной повязкой, блестело натертой маслом кожей, когда его хозяин, выгнувшись на плитке балкона в собственных покоях Джахангира, поднял правую руку, чтобы вставить себе в рот гибкую двухфутовую стальную шпагу, которую правитель только что осмотрел. Падишах задохнулся, когда шпага полностью, до самой рукоятки исчезла, ожидая, что ее кончик сейчас где-то проколет кожу мужчины и выйдет наружу, сопровождаемый фонтаном крови. Но фокусник так же изящно, как проглотил ее, медленно вытащил шпагу назад, поклонился Джахангиру и Мехруниссе и положил клинок на балкон. Затем хлопнул в ладоши, и вперед вышли два акробата; каждый из них держал в руках тонкий шомпол, крепко обмотанный пропитанной маслом материей, которую они тут же подожгли. Опять отклонившись назад, на этот раз так далеко, что его длинные темные волосы коснулись каменной плитки пола, акробат проглотил сначала один из шомполов, потом второй, а потом оба вместе. И если после глотания шпаги нигде не было видно проколотой кожи, то теперь точно так же нигде не чувствовалось запаха горящей плоти. Когда мужчина выпрямился и набрал в легкие побольше воздуха, чтобы задуть все еще горящие шомпола, Джахангир бросил ему горсть золотых мохуров.

– Я надеялась, что они развлекут тебя, – сказала Мехрунисса, когда акробаты легкими шагами покинули террасу. – Эти люди прибыли с далеких холмов на северо-востоке, где тамошние племена понимают толк в подобных вещах.

– И они действительно меня развлекли. Утром я опять приглашу их и попрошу раскрыть секрет этих фокусов, – ответил падишах.

Мехрунисса улыбнулась. Она все время выискивала разные любопытные штуки, которые могли отвлечь ее мужа от забот. Ей нравилось, когда он искал покой в ее компании, а вечера, которые они проводили вместе, были лучшим временем для разговоров.

Джахангир отхлебнул вина с запахом роз, которое она лично приготовила для него.

– Я получил письмо от Шахрияра. Шахзаде все еще в Бхадауре, но в отчетах говорится, что он уже нашел хорошее место для новой крепости. Судя по тому, что пишет Шахрияр, он тщательно изучил местность и у него есть даже несколько предложений относительно того, как должна быть построена эта крепость.

– Прекрасно, – кивнула Мехрунисса. Правительница сама подсказала эти предложения Шахрияру, после того как обсудила со своим братом желание супруга построить новую крепость для защиты южных подступов к Агре. Она почувствовала, что Асаф-хан несколько обескуражен тем, что Джахангир решил – не без ее помощи, о чем брат не знал, – поручить этот проект Шахрияру. Как командующий гарнизоном Агры, ее брат считал, что он по крайней мере должен сопровождать шахзаде. С досады Асаф-хан рассказал Мехруниссе все, что он собирался предложить при строительстве новой крепости. Она сочувственно улыбалась, внимательно слушала и все запоминала, а потом написала Шахрияру и искусно вложила некоторые из этих мыслей ему в голову, в которой его собственных идей никогда не наблюдалось.

– Я не был уверен, что Шахрияр может взять на себя такую ответственность – ведь ему всего семнадцать лет, – но, кажется, ты была права, когда предложила поручить это именно ему, – сказал падишах.

– А ты был прав, когда послал его без всякого сопровождения. Если б с ним поехал мой брат, как ты предлагал с самого начала, Шахрияр мог бы решить, что ты ему не доверяешь.

– Ты хорошо разбираешься в людях.

– Я уже говорила, что ты недооцениваешь Шахрияра.

– Хорошо было бы, если б ты сказала, что мне делать с Парвизом… Женитьба ничуть не остепенила его – скорее наоборот. Он напоминает мне моих братьев по отцу Мурада и Даниала. Несмотря на все усилия отца, они померли от вина. Боюсь, что пьянство – это проклятие, которое висит над моей семьей…

– Парвиз – взрослый человек. Он должен сам бороться со своей слабостью. Не твоя вина, что он пьян практически каждый день. Человек не должен позволять вину брать верх над собой.

«Как я, например», – подумал про себя Джахангир. В молодости он тоже злоупотреблял вином и опиумом, чтобы хоть как-то скрасить свое разочарование от того, что отец не давал ему серьезных поручений. Он тоже мог бы умереть, если б не любовь его молочного брата, Сулейман-бека, который помог ему покончить с этой привычкой. На мгновение перед внутренним взором падишаха появилось лицо Сулейман-бека – но не измученное лихорадкой, каким он видел его в последний раз, а уверенное и веселое. Этот человек был его настоящим другом, и даже сейчас, по прошествии стольких лет, ему часто не хватало его. Что бы сейчас сказал о нем его молочный брат? О его растущей праздности, о его пренебрежении государственными делами, о его пьянках с английским послом – правда, к сожалению, они происходили все реже и реже, потому что сэр Томас часто болел… Что сказал бы брат о его любви к опиуму, о котором Джахангир никогда не забывал, но которая сейчас становилась все сильнее?

Почему он дает себе волю в том, что касается вина и опиума? В молодости Джахангир увлекался ими от горя, для того чтобы забыть о жизненных разочарованиях. А теперь, когда он взрослый человек, стоящий во главе богатой и прочной державы, отец двух сыновей, которыми может гордиться, то почему же он не может увлечься ими от радости? Они помогают ему расслабиться и даже расширить сознание. И именно в те моменты, когда Джахангир находился в приятном трансе, вызванном вином и опиумом, ему в голову приходили его самые мудрые мысли об устройстве окружающего его мира… и случались его самые интересные дискуссии с Ро, касавшиеся всего на свете – от своеобразия христианской религии до искусства. Мехрунисса только что сказала, что он не позволяет вину и опиуму брать верх над собой, но, если говорить об этом начистоту, Джахангир не был в этом уверен. Если он не принимал их дольше чем полдня, у него начиналась тяга, с которой он не мог долго справляться. Но даже если они отвлекают его от ежедневных дел по управлению страной, разве это так важно? У него достаточно верных людей, которые всегда готовы разделить с ним эту ношу, включая и Мехруниссу. Падишаха развлекало то, как она постоянно ищет для себя новые занятия, как старается убедить его, что хочет быть только его помощницей… Он был уверен, что так оно и есть, но в то же время знал, какое удовольствие она получает от этого. Может быть, ему не стоит так сильно бороться с вином и опиумом, когда у него есть она, женщина, которая защищает его интересы…

– Ты получил сегодня пакет от Хуррама, верно? – спросила Мехрунисса, прерывая его размышления.

– Да. Его кампания против Малика Амбара идет весьма успешно. Он хороший командующий. Я рад, что дал ему шанс показать себя в битве, чего никогда не делал мой отец. Фортуна, кажется, любит его, как это и предсказывали астрологи в момент его рождения. И семья его тоже растет. Он пишет, что его новорожденная дочь вылечилась от лихорадки и теперь хорошо себя чувствует. Они назвали ее Рошанарой.

Мехрунисса молчала. Прошло уже почти девять месяцев с того момента, как Хуррам отправился в Декан. Вначале Джахангир скучал по нему и расстраивался от того, что его нет рядом, но под ее чутким руководством он все больше и больше интересовался своим младшим сыном. Она поняла, что падишаху больно осознавать, что из двух его старших сыновей один оказался предателем, а второй – пьяницей… По отношению к ним Джахангир считал себя несостоятельным отцом, так же как его отец Акбар был несостоятелен по отношению к нему самому. И именно поэтому он был готов гордиться способным и харизматичным Хуррамом, не забывая при этом замечать хорошие черты в красавце Шахрияре. Конечно, лучше было бы, если б среди сыновей Джахангира существовало соперничество за его благосклонность, подумала Мехрунисса. Их конкуренция и ревность дали бы ей возможностей расширить свое влияние на Джахангира больше, чем она могла сделать это сейчас, когда Хуррам был его единственным любимым сыном…