Глава 9
Фронтир

Последним поднялся Федор. Ощерился, раскатал тонкий коврик из неопрена, прямо поверх ящиков, и завалился спать, надвинув на глаза панаму, видавшую виды.

– Солдат спит, служба иде-ет! – зевнул он.

Я отвернулся к окну как раз в тот момент, когда «Урал» зарычал мотором и тронулся. Недолгое время испытывая сладость движения по твердому покрытию – скала! – мой организм снова заекал от тряски – грузовик выезжал на нудный серпантин, спускавшийся в прибрежные леса. Колонна шла не торопясь до самого низа, а там машины выехали на лесовозную дорогу, чьи набитые колеи давненько ожидали хотя бы грейдерования, но так и не дождались.

И заросли вплотную подступили к проезжей части. Порой наглая лиана чиркала по кузову или скреблась плакучая ветвь.

Неожиданно обнаружил себя динамик наверху. Он громко щелкнул и проговорил голосом Саула:

– Охрана! Подъезжаем к тропе!

Дядя Федя ругнулся, но встал. Потянулся и залез в башню, устроившись на скрипучем откидном сиденье.

– Третий готов! – доложил он.

– Принято, – каркнул интерфон.

Впереди появился просвет, и тут же донесся приглушенный гогот пулемета.

Я резко пригнулся, выглядывая в окно напротив, и увидел, по кому велся огонь. Увидел, но понял не сразу. А когда понял, никак не мог поверить, что это не аттракцион по мотивам «Парка юрского периода».

Лес рассекала широкая просека, истоптанная вдоль и поперек, обильно унавоженная и вымешанная. А по этой просеке шагала огромная зверина, переступая шестью ногами-тумбами, часто поджимая средние, словно экономя «шасси». Покрытая, как черепицей, серыми роговыми пластинами, бестия игриво помахивала хвостиком-огрызком, а длинная, но могучая шея держала тупорылую башку, увенчанную массивными рогами. Головищу свою зверь мог положить, не напрягаясь, на подоконник третьего этажа.

Челюсти животного работали в неторопливом ритме, по-коровьи перетирая целую копну травы, а над слюнявым ртом вытягивался метра на три спаренный бивень, перепачканный в земле.

Завидев караван, зверюга выплюнула траву и вздыбилась – опершись на четыре свои лапы-тумбы, оторвала от земли переднюю пару, взревела, щеря слюнявый рот.

Дядя Федя тотчас же выдал короткую очередь, не стараясь пустить чудище в расход, – я видел, как 12,7-мм пули колотили по грудным пластинам «динозавра», но до его нутра так и не добрались.

– Это буффалодон! – крикнул, задыхаясь, Эдик. – Абсолютно тупое создание! Чтобы его завалить, надо целиться в голову, а броню фиг пробьешь!

Буффалодон мощно испражнился и попер на грузовик, клоня голову и угрожающе качая бивнем. Пулеметчик добавил, очередь прошла вскользь, оставляя белесые бороздки на костяной броне чудовища, и того наконец-то проняло – неуклюже развернувшись, буффалодон удалился, издавая обиженный рев и покачивая головой.

А грузовики прибавили скорости.

– Крупный экземпляр! – оживленно сказал Лахин.

– Покрупнее видали, – пренебрежительно отмахнулся Кузьмич и повернул голову ко мне. – Тут у них тропа, чудики эти постоянно мигрируют от гор к океану и обратно. С бивнями – это самец. Видать, принял нас за соперника! Да-а… Кто не видал, как эти животины сношаются, тот ничего не видал!

И снова лес сжал дорогу, хотя назвать так малозаметную колею было большим преувеличением. Скорость резко упала, грузовик трясло и шатало.

Я опустил спинку, но и лежать было затруднительно – чтобы не вывалиться с сиденья, следовало держаться руками и ногами, чем я и занимался до самого вечера, устав так, будто оставленные за спиной километры проделал пешком.

На закате караван добрался до старого лагеря на высоком плоском холме, поросшем шуршавшим кустарником. Ветра не было совершенно, но колючие ветки качались и шебуршали, а молодые побеги медленно извивались. Стоило хлопнуть дверцей, как они скрутились, чуть ли не в узлы завязались – и пошла волна по всему бушу. Побеги сворачивались, ветки обвисали, а стволики переставали шататься – растение притворялось дохлым.

«Все чудесатее и чудесатее…»

Охранники и помощники Саула запаливали костры, а я неотрывно глядел на запад. Там пламенело желто-оранжевое сияние. Маленькое белое солнышко краем цепляло пильчатую линию гор, но не калилось красным, как на Земле, а наливалось желтизной сока манго.

И тишина…

Я и подумал: может, все к лучшему? И все будет хорошо?

И я все-все вспомню? И стану самим собой…

…Костры в ночи горели ярко, бросая отсветы на грузовики, поставленные в круг. Дозорные время от времени подбрасывали сучьев, поддерживая жар в четырех огнищах, отпугивавших местное зверье. Столько же кострищ успело прогореть, калясь в темноте россыпями красных углей, – повар с помощниками как раз раскладывал махи с бротами, а в большой кастрюле варился компот.

Весь экипаж нашей третьей машины сидел у гаснущего костра, втягивая органами обоняния первые ароматы от пекущихся плодов.

Димон с Кащеем сидели рядом, прихлебывая из одной фляжки забродивший сок. Вино, не вино, но «торкает», по выражению Полторашки.

Сам Колян присел поодаль и лениво строгал палочку для еды – потерял вилку, растяпа. Бунша жевал сухарь, а я, пользуясь случаем, чистил пистолет. Даже каждый патрон протер.

Неожиданно пролегла тень. Я поднял голову и увидел черный силуэт, узнавая Ручина.

– Могу? – испросил позволения Саул в манерах колхозного крестьянства.

– Падай, – ответил Бунша.

Фермер присел рядом с ним на колоду – все, что осталось от ствола, – и сказал:

– Ты – Кузьмич, верно?

– Верно, – подтвердил Бунша.

– Вот что, Кузьмич, завтра мы прибудем на плантацию. У меня в каждой машине есть старший, бригадир то есть, из моих людей. В каждой, кроме третьей. Будешь над своими бригадиром.

Бунша пожал плечами. Это не было повышением, скорее уж использованием по принципу «кто везет, на того и грузят». А у нас разве выбор есть? У «совка» или у бомжа, попавшего в «оргнабор»?

– Мои обязанности? – отрывисто спросил Кузьмич.

– Следить, чтобы не отлынивали. И чтобы не всех съели. Шутка!

– Понял.

Саул кивнул и веткой нагреб на плод маха углей.

– Работа у нас простая – вырубать деревья и корчевать пни, – неторопливо говорил он. – За три дня вся эта полудревесина высыхает, и ее сжигают. Перепахивают деляну, роют ямы, удобряют – и шарятся по лесу, чтобы отыскать мелкие махи и броты. Выкапываем их, пересаживаем, а месяца через три снимаем плоды. Все просто.

– Проще не бывает, – согласился я.

– Не журысь, как наш повар выговаривает, – сказал фермер с улыбкой. – Отработка быстро пройдет, да и научишься многому.

– А чего так далеко на север забрался? – прищурился Кузьмич.

– А нам, тем, кто на фронтире целину осваивает, координатор приплачивает, – усмехнулся Саул. – Любит он, чтобы территория колонии росла не по дням, а по часам, а совков чтоб до самой тундры отжимали. В принципе, той приплаты – фиг да маленько, просто дикие махи, что по лесам растут, только тут и остались. Пересаживаешь – и в тот же год урожай. А разводить их долго, лет пять уйдет, вот и кочуем. Да и сложно стало плантатору, если он близко к Новому Киеву – гвардия шалит.

– Как это? – не понял я.

– А так! Являются с оружием на ферму и говорят: налог плати! Натурой. Будешь возмущаться, отберут половину урожая, еще и накостыляют.

– Это не налог, – наметил я улыбку, – это рэкет.

– Во-во… – проворчал Саул. – Рэкет и есть. Ты не слушай эти сказки про Великого и Ужасного координатора, который глянет на тебя, а ты и писаешься с почтения. Фигня все это! Хреновый из него вождь. Люди сами друг за друга держатся, выживать стараются вместе. Да и гвардия не его вовсе слушается, а своих командиров. Не зря ж они этот дурацкий переворот затеяли! А отцы-командиры подчинялись Грабарю лишь потому, что это им выгодно. Нефть, лес и артефакты на Землю шли через Грабаря, а оттуда, с той стороны, все, чем живут здесь, – от спичек до компьютеров. Он посредник был, и так всем проще – и гвардейцам, и нефтяникам, и лесовикам, и сталкерам, и фермерам. Ну, и этим, олигархам хреновым. Вот только у какой-нибудь, там, «Манга ойл» или «Эксплолеса» есть и собственные охранники, а сталкера поди поймай – сегодня он здесь, завтра – бог весть. Фермеры же, как ни крути, к земле привязаны. Куда он с плантации денется? Вот и являются «невежливые люди»… Я-то еще ладно, у меня зять – полковник гвардии, а остальным каково? Нет, есть, конечно, крупные фермеры, а у них – «стреляющие фармбои». Этих тоже не трогают, а вот мелких трясут и трясут…

– Ты сказал – фармбои?

– Ну, это переделка из «ковбоев». Фармбои – это вы, те, кто расчищает деляны на фермах, садит махи, ухаживает за ними. Вся разница, что ковбои – это пастухи, животноводы, а фармбои – земледельцы. Только здесь мы растим и хлеб, и мясо! О, готово вроде… Ну, ладно, приятного аппетита.

Саул, кряхтя, поднялся и сказал Кузьмичу:

– Завтра надо доехать до водопада, чтобы засветло успеть.

– Да должны успеть, – кивнул Бунша и выкатил дымящийся мах. – Налетай!

…Ночь была ясная и спокойная. Из лесу доносились свист и курлыканье, рык и визг, тоскливый вой и довольное уханье, но все те деянья, что происходили под покровом деревьев, обходили лагерь стороной.

А я долго не мог заснуть. Шум мне не мешал, просто ночное небо завораживало. Звезд было необычайно много – и ни одного знакомого созвездия. Зато в южной стороне разметнулась роскошная туманность светящегося газа – белесые клубы, словно застывший дым, сплетались с полупрозрачными прядями голубого и розового оттенков.

А потом взошли обе луны. Одна из них обращалась столь близко к планете, что на ее поверхности ясно просматривались колечки кратеров. Она нежно сияла, отражая рыжеватый свет, а потом на этом фоне проступил четкий силуэт – некто летучий плавно помахивал перепончатыми крыльями.

Это было уже слишком, и я, переполненный впечатлениями, уснул.

Утро выдалось в меру прохладным, лишь туман по низинам напоминал о ночи. Запевали местные птицы… вернее, летучие тушканы. Пернатых на Манге не видали пока.

Завтракали на ходу, остатками ужина, только чаю местного подогреть удалось – горячий настой из каких-то листочков, похожих на серпантин, здорово бодрил, хотя вкусом больше все тот же компот напоминал.

И снова заревели, зарычали двигатели. Машины, переваливаясь на колдобинах, выстраивались в колонну и перли по узкой дороге.

Перли до самого полудня – разница в длительности суток влияла не слишком, так что обычные земные понятия годились и здесь.

Когда крошечное светило достигло зенита, укорачивая зыбкие тени, колонна выбралась на более-менее приличную дорогу – она тянулась между лесом и океаном, по плотному, слежавшемуся песку.

Грузовики живо прибавили скорости, а вот «качка» в кунгах прекратилась – ехали как по асфальту, лишь изредка шорох шин, вдавливавших песок, сменялся хрустом раздавливаемых раковин. Тоненькие, длинненькие и завитые, как рог изобилия, ракушки были почти прозрачны – солнце просвечивало сквозь них, как через мутное стекло.

Потом трасса пошла на подъем, и океан раскинулся еще шире, укатываясь до самого горизонта. Вода была чистейшей, обретая тот цвет, который редко встретишь на Земле – зеленовато-берилловый с желтым отливом. А у самого берега, там, где мелко, волны и вовсе походили на лимонад.

Я приоткрыл окно – тут имелась этакая форточка, как в автобусе, – и разнообразные шумы, издаваемые караваном, сразу усилились. Но и новые звуки вплелись в машинную какофонию – глухо зарокотал прибой.

Не знаю, бывал ли я на море в прошлой жизни, но в этой мне всего годик «исполнился», и слушать, как набегают волны, было приятно.

– Да-а… – протянул Лахин. – Потрудились мангиане…

– Ты это к чему? – спросил я.

– Просто удивляюсь иногда… Обычно ведь как? Живешь себе и живешь, ни на что особо внимания не обращаешь. Кто из новокиевцев глядит на горы и цокает языком? Да никто!

– Кроме тебя, – хмыкнул Кузьмич.

– Ну да! – легко согласился Эдик. – А как же? Ведь все эти хребты – искусственные, мангиане их сами наворотили! Знаешь, – обратился он ко мне, – я тут всего раз на самолете летал – рассказывал уже, да? Не помню… Короче, перевалы удобные искали, проходы всякие. Все же хребты с юга на север и горы молодые, скалистые – им всего три миллиона лет. А если держать курс на норд, то где-то через полтора-два часа полета покажутся старые горы – те, что возникли тут неведомо когда. Они действительно старые, как Урал, – лесом заросли или травой, а тянутся они с запада на восток, поперек рукотворных хребтов. Так мангиане чего удумали – пробили в них такие… не знаю даже, как назвать… не коридорами же… проходы, в общем. Вырезали кусище в старом хребте, километров, этак, на двадцать или больше. Глядишь сверху – как ножом гору слева, с запада, то есть, отрезали. Крутой, такой, склон, осыпи… И на востоке то же самое. А между этими вырезами проложили новую цепь гор! Видишь такие «перекрестки» – и мурашки по телу. Это ж какие энергии нужны, силищи какие!

– Да уж… – хмыкнул я, любуясь пейзажами.

Несколько раз на подъеме мы сворачивали к лесу, чтобы «загнуть» петлю серпантина, ведущую к перевалу, но снова возвращались к обрыву, с которого всякий раз распахивалась все более полная панорама.

На высоту прибой не доносился уже, зато загуляло эхо далекого обвального грохота. Что это такое было, я понял, когда колонна свернула в настоящий каменный лес из скал-столбов и выехала на вечно мокрый уступ.

Здесь вполне можно было располагать смотровую площадку для туристов – вид открывался великолепнейший. Колоссальная масса воды, взбитой в пену, ежесекундно рушилась в пропасть. Высота этого обрушения была столь велика, что, казалось, вода опадала медленно, клубясь и распадаясь на мельчайшие брызги. От рева взбешенной влаги дрожали воздух и сама гора, а что творилось внизу, у подножия, разглядеть было невозможно – все скрывалось за тучей мельчайшей водяной пыли.

Именно эта туча и помешала мне сразу разглядеть нечто, превосходившее своим масштабом великолепный обвал воды, – ТБ, оголившийся после какого-нибудь землетрясения. Лахин, правда, уверяет, что ТБ гасят всякую сейсмику, но это вряд ли. Раньше, может, и гасили, а потом барахлить стали. Вот и пошли оползни всякие, да сбросы.

Было похоже, что дорогу под необъятной «трубой» пробивали экскаватором и бульдозером, но породы тут лежали рыхлые, так что справились. Разве что дорога больше канаву напоминала, с дном, укатанным шинами.

А вот спуск с перевала ничем особым не отличался – съехали и съехали. И двинулись дальше.

Но вскоре сделали остановку.

Щелкнул интерком и сказал металлическим голосом:

– Готовность раз!

Дядя Федя удивленно поднял брови, но спорить не стал, полез в башню. А я встревожился.

Местность вокруг называлась, как меня просветил Кузьмич, Большие Пустоши – небольшая равнина с незаметными перепадами высот уходила к далекой полоске леса. Все вокруг заросло пил-травой и колючим спиральником – ветер перекатывал и мотал шипастые витки, трепал пучки злаков с жесткими листьями-лезвиями да с зубчиками, как у ножовки, поднимал и закручивал пыль. Пустырь пустырем.

Никакой крупный зверь здесь не укроется – негде, да и людям-человекам засаду организовать – тоже задача сложная. Однако кому-то это удалось.

Я разглядел сожженные остовы четырех грузовиков, черные, с ржавыми потеками. Колонна остановилась, и я не стал комментировать увиденное, а, проверив «Гюрзу», вышел наружу.

Запах гари чувствовался, а к нему примешивалось еще одно тошнотворное амбрэ.

Внезапно на меня накатило – я ощутил нечто знакомое в виденном. И горячий воздух, словно настоянный на вянущей траве, и запах пыли, и силуэты огромных животных вдали, до половины скрытых высокой порослью, – все это уже было со мной.

Я замер, сердце заколотилось – может, это память моя возвращается? Не знаю уж, что там у меня было, в темном прошлом, но оно – мое.

Нет, как накатило, так и рассеялось. Фальш-старт.

Я вздохнул, встряхнулся, возвращаясь в настоящее, и ощутил уже знакомый азарт, странно сочетавшийся с холодной решимостью.

Мое тело не сковало напряжением, напротив – мышцы расслабились, дыхание было спокойным. Разве что пульс участился, да на языке появился привкус металла.

Охранники и бригадиры в гражданском, но с оружием, уже кружили вокруг горелых грузовиков.

Приблизившись, я понял, отчего их голоса звучали все злее, – в траве или в пыли валялись человеческие костяки, частенько наполовину растащенные представителями здешней фауны, а быть может, и флоры.

Один из черепов ярко белел на черном фоне полусгоревшей шины – в лобной кости зияло кругленькое отверстие.

Я быстро оглянулся. Да нет, мое первое предположение оставалось верным – спрятаться здесь было просто негде. Как организовать засаду в чистом поле?

Следы тоже мало что дали, хотя…

– Это был караван Длинного Глеба, – послышался голос Саула. Голос звучал глухо и дребезжаще.

– Знал его? – обернулся я.

Фермер хмуро кивнул.

– Не сказать, что друзьями были, но сосед из него хороший… Был. Знать бы, какая сволочь тут стреляла! Убил бы…

Я не ответил, нагибаясь к колее.

– Саул, глянь. Видишь? Вот следы подбитого грузовика, он съехал на обочину по сырой глине. Не газуя, тормозя, скорее. И остановился. Или Длинный Глеб кого-то тут ждал или встретил по дороге. Смотри! Тут, в траве, куча окурков! Точно, ждал. Что тут? – я поднял один из «бычков». От «Явы» чинарик. В основном-то на Манге самокрутки курят, а тут дорогая сигаретка, аж с самой Земли. – Ее скурили дня два назад, грузовики сгорели тогда же. А вот тут… Видишь? Следы протекторов подбитого перекрываются другими. Тут проехал «Урал» или «КамАЗ». Скорее, «Урал» – у «КамАЗа» колея чуток пошире… Я почему к этим следам прикопался – тут особая примета есть. У этого «Урала» шины с разным протектором – задние колеса с мощными такими грунтозацепами, а у передних совсем иной рисунок – обычные «шашечки». Вот он сдал назад… Опять вперед, но уже за дорогой… А вот тут он стоял. Если Длинный Глеб и хотел с кем-то переговорить, то встреча вышла горячей – вон сколько гильз! В упор садили из ДШК и ПКТ. А тут уже все затоптано…

– Я им говорил, чтобы не топтались, – покривился Ручин.

– Да нет, наследили еще тогда, в день нападения. Наверное, из подбитых машин выскакивали люди, вот на них-то и охотились. Перебили всех, как в тире…

– Во-во… – проворчал фермер и страдальчески сморщился. – Сколько раз я говорил Глебу, чтобы он пулеметную башню сварганил!

Одну хотя бы! Да ну говорит, денег столько… И вот, сэкономил.

– Непонятно… – протянул я. – Кому понадобилась эта бойня?

– Бандосам, кому ж еще? – буркнул Саул. – Их тут пара ватаг крутится, Костолома и Головастика. Может, и третья подтянулась…

Я пожал плечами.

– Еще можно понять, зачем было всех расстреливать – чтобы свидетелей не оставлять. А машины зачем гробить? Они ж тут на вес золота!

– Во-во… Или не смогли иначе до пассажиров добраться, – почесал за ухом Ручин, – или Глеб вез что-то очень уж ценное, такое, что и грузовиками можно было пренебречь. Эти… артефакты какие-нибудь. А что? Пара сталкеров в Новом Киеве богачами заделалась.

– Может, и так… – задумчиво протянул я. – Одно знаю точно: те, кто напал на колонну Длинного Глеба, ни в какой Новый Киев не подавались – они приехали с севера и туда же вернулись.

– Может, Глеб сам у них что-нибудь спер? А те догнали и всех положили.

– Версия интересная, только зачем было дожидаться преследователей, смоля цигарки?

– Едрить семь-восемь… – тоскливо выразился Саул.

– Одно мне ясно, – сказал я. – Если не будем бдеть по-хорошему, можем дождаться того же, что и Глеб.

– Эт-точно…

Схоронив костяки, мы двинулись дальше, и теперь уже Федор почти не покидал башенку, поглядывая по сторонам через оптику.

Тех часов, которые мы провели с ним в пути, оказалось довольно, чтобы познакомиться поближе. Дядя Федор раньше служил в ОМОНе. Вот только как оказался на Манге, не говорил – разные ситуации бывают.

В лес мы въехали, как в туннель – верхушки деревьев, росших по сторонам неширокой дороги, сплелись вверху, образуя высокий и узкий проем, как в готических соборах. Колонна двигалась в густой зеленистой тени, и одно благо было – ни заметные ямы, ни бугры под колеса не попадали. Наша «тройка» шла ровно, изредка взревывая мотором.

Смотреть в окно желания не было – ничего, кроме сплошной буро-зеленой стены из стволов и стволиков, лиан мохнатых и чешуйчатых, листьев-перьев, листьев-«конских хвостов», листьев-опахал, не углядишь. Ни прогала, ни щелочки. Будто весь лес сплотился стенами по обе стороны трассы.

Представляю, каково было эту самую трассу прорубать…

Неожиданно скрипнул интерфон и позвал меня голосом Саула:

– Александр!

Я, валявшийся до этого на откидной койке, упруго сел и дотянулся до кнопки.

– Да, Саул.

– Я в передней машине, отчетливо вижу те самые следы, «Урала» или «КамАЗа»… Что? А-а… Водила говорит, что это точно «Урал».

– Мы их как бы догоняем?

– Вроде того. Наша колонна была единственной, которая проехала по этой дороге две недели назад. Потом шли дожди, почва размякла, так что отпечатки бандитских машин очень четкие. Задние проминаются глубоко, «елочкой», а передние «шашечки» гальмуют иногда, поношенные уже. Еще один грузовик шел следом за «Уралом» – вот этот гальмовал постоянно, шины лысые. И это единственные следы, больше тут никто не ездил!

– Мы вторые…

– Во-во. Так что будьте готовы.

– Всегда готовы, – невесело пошутил я.

Вернувшись в положение лежа, я закинул руки за голову и призадумался. Если это бандосы, как уверяет Саул, то куда они намылились? В гости к фермеру?

– Федор! – позвал я.

– А? – буркнул тот, откликаясь.

– Эта дорога – одна? Развилок нет?

– Ну-у… Есть один поворотик налево, к Горячим озерам. Скоро уже, кстати. Там что-то вроде поляны.

– Ага…

Я снова сел и вдавил клавишу.

– Саул!

– Ась?

– Там, говорят, поворот скоро…

– Был такой слух.

– Надо поглядеть, куда бандосы направятся.

– Ага… Ну да.

Долго ли, коротко ли, а выехала колонна из зеленого «туннеля», снова оказываясь на солнце. Выезжали грузовики медленно, все стволы повернув влево, выцеливая супостата.

– Саня! – напряженным голосом сказал Федор. – Глянь.

Я глянул. Прямо посреди поляны дымился «Урал», превращенный неведомыми умельцами в подобие бронетранспортера – кунг был обшит листами стали, и кабина стала коробчатой будкой, сваренной из того же металла, с амбразурами вместо окон. Но не помогла броня самодельная – грузовик был буквально разорван пополам, а мощный КПВТ смотрел в небо из мятой башни. Тела же человеческие постигла та же участь, что и на Больших Пустошах, – расчленили их местные «божедомы», разделали, разобрали «на органы». И тишина…

Вскочив, я покинул кунг, отмахиваясь от предостерегающего возгласа охранника. Бояться было нечего – с бандосами расправились еще позавчера. Вряд ли те, кто совершил акт возмездия, будут ночевать на «месте преступления».

Я спрыгнул на примятую траву, вбирая носом воздух. Гарью попахивало, а вот отвратительный запах разложения почти не чувствовался.

На поляне под открытым небом почва высыхала быстрей, чем в тени, но глина хорошо держала влагу. В общем, следы были достаточно хорошо читаемы.

Обойдя разорванный «Урал», я набрел на низинку, куда скатился второй грузовик, японский «Хино» с фургоном. Фургон и вовсе разметан был, словно кто в ярости порвал его, как картонный ящик. Кабина «японца» оказалась смята, но вовсе не от падения – больше всего похоже было, что по ней ударили гигантской кувалдой. И тишина…

Вслед за мной показались охранники со «сто третьими» и «фармбои» с винтовками СВТ. Уж где они «светки» откопали, не знаю. Да и что я вообще знать могу, с моей-то короткой памятью?

Чувствуя, что тыл прикрыт, я осторожно обошел «Урал». Хотелось понять, как расправились с самопальным «броневиком». Но высмотренное ясности не принесло. Я ожидал увидеть следы взрыва – гранат, мин, снарядов, – а в глаза лезли длинные разрезы с оплавленными краями. Лазер, что ли, поработал? Или плазменный резак?

Ага, а бандосы стояли рядом и смотрели, как чужой дядя режет их машину. Картина маслом.

– Эге… – присел рядом Кузьмич. – Эге-ге… Глянь-ка.

Я глянул. В грунте четко пропечатались странные следы – словно кто утюг вдавливал, только не с гладкой, а с ребристой подошвой.

– Неужто они робота откопали? – медленно проговорил Бунша. – Вот же ж…

– Робота?

– Робота, робота… Не удивляйся, Санек, тут и не такое попадается. Обычно эти… как их… киберы – дохлые, с севшими аккумуляторами, или чего у них там «унутре», но иногда находят и тех, что шевелятся. Вот и все.

Тут на нас упала тень и сказала голосом Эдика:

– Если его долго держали на солнце с развернутым энергоприемником, то он успел зарядиться. Потом его погрузили и повезли. Вот тогда-то кибер и включился!

– И показал им кузькину мать, – кивнул Бунша.

Лахин присел рядом.

– А ведь я такого видел однажды, – протянул он. – У него эти… ступоходы… ну ноги, что ли, точно такие же следы должны были оставить. Тулово у него здоровое, стоит на двух толстых… опорах. По бокам – четыре руки-манипулятора, а сверху большая голова без шеи… такая… на пудреницу похожа. Это был боевой кибер! За такого на Земле можно требовать любую сумму прописью!

– Вот, значит, чего Длинный Глеб откопал… – покачал головой первопоселенец. – И решил продать! Вот же ж дура-ак…

Тут я присмотрелся и сказал:

– А чем это смердит? Ну-ка…

Втроем мы сдвинули тяжелый лист стали. Он придавливал мертвое тело, которому местные зверушки только ступни откусили вместе с обувкой.

Усатенький молодчик лежал в неестественной позе, вывернув в суставах руки не поздорову, боком придавливая снайперскую винтовку «Зиг-Зауэр», правда, без сошек и оптического прицела. Зато магазинов на пять патронов каждый обнаружился целый подсумок.

Я поднял оружие, осмотрел и протянул Кузьмичу:

– На, владей. Пригодится в хозяйстве.

– Ух ты… – восхитился бригадир, любовно оглаживая приклад и цевье. – Гляди ты, ухожено даже! Надо же…

Покрутившись на месте боя, я пришел к выводам, о которых и доложил насупленному Саулу

– Кибер ушел в лес, – сказал я. – Если Эдик верно определил его тип, то это боевой робот расы семи-гуманоидов, вооруженный пакетным лазером и плазменным излучателем. Я тебе просто передаю слова Лахина, хотя сам и половины из сказанного не понимаю. Мне одно ясно, что где-то вокруг бродит военная машина. И еще. Судя по следам, робот ушел на восток, к горам, а вот недобитки из банды почесали к этим вашим Горячим озерам. Не удивлюсь, что у них там база или схрон. Короче, и бандосы нам угрожают тоже.

– Во-во… Будем бдеть, – пробурчал фермер и гаркнул:

– По машинам!