Глава 38

Они отправились к дому, который не существует. Карлос настоял, что войдет туда один. Он все это начал – он и закончит. Он вывел через дом обратно в Найт-Вэйл всех, кого смог найти в параллельном мире. Но всех он разыскать не смог – ни одну грубую ошибку нельзя исправить полностью. Он хотел вернуться, но Ниланджана не позволила: в какое-то мгновение все это из спасения и помощи другим грозило превратиться в самобичевание.

Хотя яма в кинотеатре появилась меньше часа назад, те уцелевшие, которых вывел Карлос, сообщили, что провели в параллельном мире полтора месяца.

Когда из параллельного мира выходила последняя группа спасенных людей, Синтия – женщина, проживавшая в доме, который не существует, и, следуя логике вещей, не существовавшая сама, – запротестовала. Она кричала, что незнакомцы, валом валившие через ее дом, не вытирали ноги.

– Прошу прощения, – извинился Карлос. – Больше здесь никто не станет ходить.

– Да уж надеюсь, – ответила Синтия, раздраженно выскочила в соседнюю комнату и тотчас исчезла, поскольку она не существовала.

Выйдя, Карлос закрыл за собой дверь.

– Нам больше не нужно пытаться открыть эту дверь или заглядывать в окна, – сказал он. – Параллельный мир останется там, где он есть. Я же буду наблюдать за нашим миром, в котором живут все мои близкие.

Сесил, нетерпеливо ждавший снаружи, пока Карлос проводил спасательные операции, поцеловал его.

– Я отдал бы за тебя весь Найт-Вэйл, – произнес он и снова поцеловал Карлоса долгим поцелуем, выражавшим не только любовь, но и нетерпение и облегчение. Все переживания последних двух недель воплотились в этом поцелуе. – Но я бы предпочел этого не делать. Держись-ка подальше от пустынных параллельных миров.

Все это передавалось по радио. Сесил транслировал по радио почти все, что делал, к легкому раздражению все понимающего города.

Луиза и Марк разобрали аппарат Карлоса. Марк использовал кое-какие его детали для усовершенствования собственного агрегата. Теперь тот испускал яркую вспышку, сопровождаемую оглушительным грохотом, за которым следовал клуб дыма. Марк решил, что теперь может подать заявку на какой-нибудь очень престижный научно-исследовательский грант.

Луиза взяла от аппарата Карлоса огромную металлическую раму, чтобы разбить небольшую картофельную плантацию.

– Это будут самые разочаровывающие картофелины из всех, что я выращивала, – заявила она. Марк согласился, и она поблагодарила его за то, что он поддерживает ее начинания.

– Может, как-нибудь выпьем по стаканчику? – предложил Марк. – В смысле, это будет не свидание, а так, просто увидимся.

– Извини, – ответила Луиза. – Меня интересуют только картофелины.

– Ладно, – не сдавался Марк. – Тогда выпьем как друзья?

Луиза улыбнулась.

– Нет, – сказала она. А затем снова принялась разочаровываться в картофелинах. Ее и вправду интересовали только они.

Ниланджана вместе с Дэррилом, Стефани и Джамилей занялись поиском людей, лишившихся домов или мест работы. Стефани, назначенная экстренным голосованием собрания верующих церковной старейшиной, основала Фонд радостных последователей по восстановлению Найт-Вэйла (сокращенно ФРПВНВ). Они отправили церковных и городских волонтеров помогать восстанавливать «Большого Рико», школьный спортзал, кофейни, дом Ларри Лероя и многое, многое другое.

Несколько местных предпринимателей оказали материальную помощь, включая щедрое пожертвование от Последнего банка Найт-Вэйла не без содействия его служащего Стива Карлсберга. Ларри пришлось заново собирать свое творческое наследие, но теперь, когда все узнали о его искусстве, он переделал часть своего дома под Народный музей изящных искусств Ларри Лероя на самой окраине города.

Дэррил и Ниланджана, целый день красившие стены нового дома Ларри, рухнули, совершенно вымотанные, на кровать в ее квартире, которая по-прежнему была лишь ее квартирой, но где постоянно появлялись все новые книги Дэррила, его одежда и туалетные принадлежности.

Ниланджана погрузилась в объятия Дэррила и вздохнула. Он тоже вздохнул. Это были счастливые, усталые вздохи.

– Спасибо тебе, – сказал Дэррил.

– За что? – пробормотала она.

– Я никогда об этом не говорил с тех пор, э-э-э, как началась эта заваруха с многоножкой, но мне было нелегко понять, что я делаю со своей жизнью, к чему привела меня церковь. – Он умолк, стараясь подобрать нужные слова сквозь дымку наваливающегося сна и алкоголя. – Когда мы прикончили это чудище, я был счастлив, потому что мы оказались в безопасности, но я также понимал, что мы убили бога. Мы убили бога нашей веры, и, понимаешь, я больше не мог рассматривать его как метафору. Я не мог вернуться к прежнему мышлению. А потом еще тот факт, что мой пастор, которой я верил и за кем следовал, пыталась уничтожить Найт-Вэйл.

Я очень из-за этого переживал и хотел выйти из церкви, потому что она больше для меня ничего не значила. Но это восстановление дало мне какой-то смысл. Или не мне. Оно показало смысл церкви для меня. Наш бог мертв, но и многие другие боги мертвы. От этого они не становятся… менее значимыми, что ли. Самое главное – это живые люди рядом со мной, работающие ради общего дела и разделяющие общие ценности. Стефани и Джамиля. Они по-прежнему верят. А я, по-моему, больше не верю. К тому же мне кажется, что мне и не надо больше верить. Религия может быть тем, что ты делаешь, а не тем, во что веришь. И это может иметь такой же смысл.

Дэррил отхлебнул вина, больше чтобы скрыть застенчивость, которую испытывал, говоря все это, нежели чтобы насладиться довольно-таки средненьким каберне. Он говорил совершенно искренне и высказался серьезно и от души. Выстраивая новые отношения со своей религией, избавившись от необходимости абсолютной веры в божественную радость, он открыл в себе что-то новое и теперь говорил без сарказма и фальши.

– Для меня огромное значение имеет то, что ты оказалась рядом со мной, Ниланджана. Спасибо тебе.

– Это классно. Не за что. – Она ткнулась спиной ему в подмышку и довольно об нее потерлась.

– Я знаю, что ты человек не религиозный и особенно не жалуешь радостных последователей, но в эти недели ты меня очень поддержала. Знаешь ты это или нет, ты сделала меня лучше. В смысле, как человека.

Она повернулась и посмотрела ему в глаза. У нее возникла гипотеза. Или нет. Скорее нечто прочное и подтвержденное всеми имеющимися данными – теория.

– Дэррил Рамирес, ты мне по-настоящему нравишься.

– Ты мне тоже по-настоящему нравишься. – Лицо его вспыхнуло румянцем от прилившей к нему крови и от средненького вина.

– И Стефани с Джамилей. Они мне тоже очень нравятся. У тебя прекрасные друзья, и, похоже, у меня теперь тоже. Я не присоединюсь к церкви. Надеюсь, тебе там хорошо. Я ведь не жду, что ты займешься наукой и поступишь к нам в лабораторию. У нас разные направления. Но мы можем идти по этим направлениям рядом, параллельно, понимаешь?

– По-моему, если мы что-то и узнали за последние пару недель, так это то, что оба наши направления очень интересные, – сказал он.

– Правда? Может, это просто стресс от недавно пережитых опасностей. И оттого, что мы пережили их вместе, – ответила Ниланджана. – Но если в нашем городе появится человек, который будет рядом со мной, когда я не работаю, после всех этих пестицидов, разочаровывающих картофелин и смещений в измерениях параллельного мира, человек, который меня рассмешит, даст мне выплакаться и…

Дэррил улыбнулся.

– Знаю, знаю. Это звучит напыщенно. Ну и ладно. Я напыщенная.

– Так, значит, мы это сделаем? – спросил Дэррил.

– Конечно. Не так уж я и устала. – Она начала расстегивать его рубашку.

Он рассмеялся.

– Нет, я в том смысле, что мы это делаем? Ты и я. Мы вместе? Несмотря на различия и все такое. И у нас все получится?

Она прильнула к нему и поцеловала его. Губы у него были мягкие, теплые и липко-сладкие. Целовались они долго. Она слишком устала, чтобы думать о многоножках и церквях. В голове у нее царила глубокая тьма ночного неба. Ни звезд, ни лун, ни планет – лишь бесконечная тьма, охватывающая период задолго до сотворения мира и много позже энтропии.

В этой тьме остался лишь запах Дэррила и его прикосновения. Его дыхание, кожа, волосы. Мягкие, теплые губы, темно-алые от каберне, купленного в «Ральфсе» за 9 долларов 99 центов. Прежде чем отстраниться, Ниланджана легонько провела языком по его губам. Так вино казалось вкуснее.

– Конечно, – ответила она.

Они смотрели друг другу в глаза, улыбаясь, хихикая, гладя друг другу щеки. Потом снова целовались. Время тянулось, и никто из них не знал, сколько часов прошло. Она перегнулась через него и выключила телевизор – источник последнего оставшегося в ночи света. И в темноте прямо ему в ухо прошептала:

– Я рада, что все получилось.