Глава 27

– Ученые хотят исследовать Улыбающегося Бога, – заявила пастор Мунн. – Они считают, что в гигантской многоножке есть нечто «захватывающее с научной точки зрения и абсолютно ужасающее». – Она взглянула на Дэррила, сидевшего с другой стороны стола.

Гордон, вернувшийся со своего разведывательного задания в фургоне и занявший свое обычное место, смотрел на него так же сердито.

– Как ты думаешь, это правильно? – спросила пастор Мунн.

Дэррил не был уверен, хотела ли она сказать «верно» или «оправданно».

– Мой опыт говорит, – ответил он, – что ученые считают все захватывающим с научной точки зрения. Это одно из их лучших и худших качеств. Они постоянно кричат, что вселенная есть нечто выдающееся и что свечение туманности и бульканье сломанного блендера суть части широкого спектра существующих явлений, неправдоподобных и прекрасных. – Он вздохнул. – Все это очень утомляет. Особенно когда тебя вырастили на гениальном и вдохновляющем учении о том, что Улыбающийся Бог придет, чтобы поглотить всех нас.

Пастор прищурила глаза, сохраняя свою естественную доброжелательную улыбку, но это не возымело желаемого эффекта, поскольку было скрыто ее огромной шляпой. Она сняла шляпу и снова сощурилась.

– А что думают остальные? Дэррил говорит правду? Мы можем ему доверять или же он предал свою веру?

По обе стороны от Дэррила находились Стефани и Джамиля, и каждая положила руку ему на плечо, тем самым признавая его своим.

– Никто не вложил в общее дело столько, сколько наш Словотворец, – ответила Стефани. – Никто добровольно не отработал столько часов и не выплатил столько денег, чтобы поддержать наши приходы в Венесуэле, Мексике и Двойной Мексике.

– Жаль, что вы не видели, сколько времени он посвятил тому, чтобы обучить наших миссионеров двойному испанскому, – добавила Джамиля.

– Самое сложное там – это удвоение голосовых связок, – пояснил Дэррил. – Как только это освоишь, дальше все идет гораздо легче.

– А если вы ему не верите, – вступила Стефани, – то поверьте мне. Вы знаете, что я ничего не хочу так, как стать старейшиной церкви. Я никому не позволю помешать мне достигнуть этой цели. И мне известно, что Дэррил верен церкви.

– Мм-м, – только и ответила пастор, задумчиво постукивая друг о друга кончиками пальцев.

Гордон кашлянул.

– Пастор, – начал он, – мэм, вы знаете, что я всегда с вами на сто процентов, что бы ни случилось. Но… ну, мы знаем Дэррила с малолетства. Я вел у него несколько предметов. Он какое-то время оставался у нас с женой после того, как Рамиресы… как его родители… отошли в мир иной. На моих глазах он вырос радостным и верным последователем нашего Улыбающегося Бога.

Пастор по-прежнему улыбалась нейтральной улыбкой.

– Однако если вы ему не верите, – продолжал Гордон, – я ему тоже не верю. Это точно. Но если спросить меня, только меня одного, по-моему, я бы ему поверил. Он же написал нам брошюру, клянусь зубом.

– Спасибо, Гордон, – ласково произнесла пастор, однако тон ее не намекал на дальнейший диалог. – А ты, Дэррил, сам-то ты что скажешь?

Дэррил замялся, собираясь с мыслями. Сколь блестящим он был на письме, столь же глубоко неубедительным он мог казаться в устной речи, и ему это было известно. Самые искренние его мысли временами, похоже, звучали как имеющие скрытые мотивы или произносились с несоответствующей интонацией. А сейчас ему нужно быть убедительным, как никогда. Он сделал медленный вдох и выдох.

– Для меня не существует разделения между телами в этой комнате и верой в наших сердцах и челюстях, – начал он. – Я считаю, что то, во что мы верим, и то, что мы есть, является неразделимым и единым. Всякий раз, когда я шевелю пальцем, – это молитва. Каждый раз, когда Стефани шутит, а Джамиля смеется, – это молитва. Каждая запеваемая Гордоном песня есть молитва. Каждое прикосновение, каждая мысль, каждый конфликт, даже каждое мгновение слабости – это молитва. Радостные последователи – это все, из чего состоят наши жизни. Я не мог бы отрицать свою веру, так же как не мог бы отрицать свой скелет, не мог бы оставить его, не предав каждое мгновение, проведенное мною вместе с друзьями. Я люблю находящихся здесь людей. И той же любовью – не тем же уровнем любви, но тем же единым порывом любви – я люблю радостных последователей. Я люблю Улыбающегося Бога и люблю каждого из вас. – Он посмотрел в глаза Гордону, потом пастору Мунн, коснулся лежавших у него на плече пальцев Стефани, взял свободную от дрели руку Джамили. – Не знаю, ответил ли я на ваш вопрос.

Джамиля чуть провернула дрель, не в силах совладать с собой. Стефани с силой вцепилась ему в плечо. Все плакали, кроме пастора. Пастор Мунн улыбалась.

– Дэррил, – сказала она, – я знала, что ты особенный. Ты всегда по-особому относился к нашей церкви. Не многие из нашего поколения выросли с верой. Большинство из нас примкнули к радостным последователям после жизни в искушении, ереси и компьютерных стрелялок. Это вера взрастила тебя. – Она протянула руку через стол, и он принял ее. Обоим пришлось далеко тянуться, так как стол оказался очень широким.

– Улыбающийся Бог не ведает злобы. Он не разумеет непослушания. Он знает лишь голод. Он лишь поглощает. И в этом он совершенен. И у тебя вместе с единоверцами по-прежнему есть место в темном и едком чреве Улыбающегося Бога. Ты станешь там с нами един?

– Да, – ответил он. – Однозначно да, пастор.

Она улыбнулась ему. Он растянул губы, насколько это было возможно, и показал зубы. Его примеру последовали Гордон и остальные. Все они показывали друг другу зубы, демонстрируя, насколько они счастливы.

– Я хочу показать вам нечто важное, – сказала пастор Мунн. – Но сначала молитва. Пожалуйста, встаньте, склоните головы и крепко зажмурьте глаза. Гордон, ты начнешь молитву?

– Да, ээ-э, какую молитву мы…

– О Марке, – бросила она.

– Ладно. Вы слышали пастора. Глаза закрыли, головы опустили. «О, Улыбающийся Бог. Кто жаждет более тебя? Кто выходит из песка, как ты, и поглощает все, что Он видит? У кого зубы больше? Кто еще есть огромная многоножка? Никто. Только Ты, наш милостивый Улыбающийся Бог».

Когда они читали молитву, пастор дала Гордону баночку с густой черной пастой, пахнущей немного мхом и немного мочой. Никто из остальных понятия не имел, из чего сделана паста (она была изготовлена из толченых многоножек), но он помазал ею у каждого под правым ухом, очертив три пересекающихся треугольника.

– Итак, вы помазаны, да будете вы съедены, – продолжал Гордон. – Итак, вы посвящены, да будете вы поглощены. Итак, вы вместе, да пребудете вы вместе во чреве Улыбающегося Бога. Посему все мы говорим…

Все сказали:

– Аминь.

– Ну, отлично! Вместе мы посвященные, поглощенные, – сказала пастор Мунн. – Это здорово. Теперь можете сесть или как хотите. Да, вот что! Сейчас я могу показать вам книгу. Я хочу показать вам книгу. Все так быстро происходит. Это очень чудно.

При этих словах даже Гордон, похоже, насторожился. Жители Найт-Вэйла в большинстве своем неодобрительно относятся к книгам, считая, что те в лучшем случае являются пустой тратой времени, а в худшем – ловушками, расставленными Тайной полицией для выявления любопытных субъектов, дабы изъять их из общества. Кроме того, Гордон был единственным старейшиной в комнате. Ему одному полагалось видеть, какую такую увлекательную книгу пастор Мунн собирается вытащить на свет. В глубине души он ненавидел книги и боялся их, и предпочел бы, чтобы ему никогда не пришлось их читать, но если кто-то в этой комнате и заслуживал права прочесть книгу, так это он.

До начала чтения молитвы стол пастора был пуст, но теперь на нем лежал огромный том, переплетенный в никому из них не известную кожу (это была шкура многоножек). Обложку украшал затейливый узор из вбитых в кожу гвоздиков, соединенных кусочками проволоки.

– Это «Книга поглощения», – объявила пастор, с гордостью похлопывая по фолианту рукой. Несмотря на огромные размеры стола, книга, казалось, занимала очень много места. – С нею мы обратимся к нашему Богу. Это называется Призывом.

– Откуда последователи взяли эту книгу? – спросила Стефани, как всегда интересовавшаяся академической стороной вопроса. Ей не терпелось стать церковной старейшиной и получить право читать великие предания, сказания и тайны церкви. – Она всегда у нас была?

– Она была написана пророком Кевином, – ответила пастор. – Кевин был заметной фигурой в церковном предании. Когда-то он работал радиоведущим в городе под названием Пустынные Скалы, пока однажды не обнаружил старую дубовую дверь. Он вошел в эту дверь и попал в рай, где встретил Улыбающегося Бога. Вернувшись оттуда, он принес с собой послание Улыбающегося Бога, которое затем распространял в своих радиоэфирах, пока не исчез. Говорили, что он вернулся в рай, дабы пребывать там с Улыбающимся Богом: Кевин любил Улыбающегося Бога, как никто другой. И он смог наблюдать Его привычки и потому написал свою книгу. И книга эта была передана мне. В смысле, передана не так давно. Наша религия еще не старая.

– И вправду не старая, – согласилась Джамиля.

– Относительно молодая, – вторила Стефани.

– Однако мы первая религия с благодатным знанием, которое мы обрели. Это истинное объяснение всему. Люди веками искали ответы на свои вопросы, и вот ответы здесь, у нас в руках.

– Радостно, – произнес Гордон, поднимая руки и закрывая глаза.

– Столь радостно! – подхватила Стефани.

Джамиля включила дрель.

– Радостно, – сказала пастор, кладя обе руки на лежащую перед ней книгу.

Дэррил встал. Он плакал, и улыбка на его лице была шире, чем когда-либо. Он посмотрел на вышивку на стене, висевшую почему-то неровно. И повторил вдохновенное послание.

– Радостно, – произнес он, – Он поглощает!