Глава 25

Карлос знал бы, что делать. И ему также пришлось бы признать, что внедрение в церковь стало верным шагом, каким бы ненаучным он ни был. Он отправился на повторное открытие пиццерии «Большой Рико», и Ниланджана вышла из квартиры, чтобы там с ним встретиться. Она сменила пропотевшую одежду на чистую, села в машину и включила кондиционер на полную мощность. Пытаясь выбросить из головы настойчивые мысли о том, что Дэррил ее предал, Ниланджана включила радио.

Городское радио являлось важной частью жизни Найт-Вэйла. Сесил Палмер, его постоянный ведущий и, конечно же, симпатичный муж Карлоса, служил своего рода рупором городского сообщества. Он информировал жителей, а также выражал их страхи, печали и радости, так что все могли ими поделиться. Когда Ниланджана включила радио, он как раз читал сводку новостей («Городской совет объявил о планах расширения спортивного центра, включающего секретный аварийный бункер, запасной и еще более секретный бункер, две вертолетные площадки и детскую игровую комнату. Дети не допускаются в игровую комнату, чтобы исключить блокировку путей эвакуации к бункерам или вертолетным площадкам».) вместе с ситуацией на дорогах, представлявшей собой серию сонетов о носороге, которому нравились воздушные змеи. Когда она подъезжала к торговому центру, Сесил перешел к погоде. Прогноз погоды был песней Стерджила Симпсона «Черепахи с неба», представлявшей собой ремейк канадского государственного гимна. Прогнозы погоды на радио никогда подробно не информировали о погоде, однако они суперподробно информировали о жизни.

Ниланджана вышла под редко случавшийся дневной дождь, не фигурировавший в прогнозе погоды на радио, и зашагала к огромной яме, на месте которой когда-то стояла пиццерия «Большой Рико». Оставшиеся в живых работники стояли вдоль краев ямы, трудясь под озабоченным и зорким взглядом Арни Голдблюма. Арни из сил выбивался, пытаясь сохранить наследие брата. Кроме того, люди продолжали думать, что это идеальное время, чтобы подловить почтальона, и ему раз за разом приходилось объяснять, что сегодня почты при нем нет.

Заведение теоретически открылось заново, однако ни стены, ни стойки не были восстановлены. Не закупили ни новых плит, ни прочей хозяйственной утвари. Не было ни столов, ни стульев, ни автоматов с прохладительными напитками. Лишь глубокая яма в земле, по краям которой толкались десятки людей, выставив руки так, словно держали в них тарелки. Свободную руку они подносили ко рту, жевали пустоту и говорили что-то типа «Хороша, как и раньше», «Вкуснота! Рад, что Рико вернулся» и «Ой, обжег рот, слишком быстро поедая эту восхитительную пиццу», после чего помахивали рукой у пустых разинутых ртов.

Ниланджана не могла понять, делали ли они вид, что едят пиццу, чтобы Арни стало легче, или же Арни все подстроил с друзьями, чтобы сделать заведению рекламу, или же он, возможно, выпекал невидимую пиццу. В закусочной «Лунный свет всю ночь» подавали невидимый пирог, поэтому нельзя было исключать, что Арни присоединился к сторонникам невидимой пищи. Это было популярное увлечение, поскольку не требовалось почти ничего, чтобы сделать фото для социальных сетей со своей невидимой едой домашнего приготовления. Поэтому теперь все профили заполонили изображения пустых тарелок с горделивыми подписями вроде «Домашние невидимые гиацинтовые бобы с соусом чили! Диетические, вкусные и совершенно реальные!».

– Привет, Нилс. – К ней подошел Карлос. В одной руке он держал несуществующую тарелку. Другая выгнулась так, словно в ней лежал ломтик пиццы. – Есть это куда легче, чем прежние комки сыра и соуса без теста.

– Карлос, мне надо с вами поговорить, – начала она. – Я выяснила, что церковь… Вы и вправду едите невидимую пиццу или только делаете вид?

– Понятия не имею, но давайте, подыгрывайте. Арни сейчас приходится очень нелегко.

Проходивший мимо мужчина во фланелевой рубашке хлопнул Карлоса по плечу.

– О, привет, Карлос. Пицца тут – просто вкуснотища! – воскликнул мужчина и кивнул Ниланджане: – Здрасте. Я Джон Питерс. Фермер, знаете?

– Знаю, – ответила она.

Джон Питерс был основателем движения за невидимую пищу. Он занимал незавидное положение фермера в пустыне. Это довольно обычная ситуация. Множество культур произрастают в таких уголках Калифорнии, которые без постоянного притока федеральной воды превратились бы в бесплодные пустоши. Как следует орошайте что угодно, и там в конце концов вырастет что-нибудь съедобное. Проблема Джона Питерса состояла в том, что отношения Найт-Вэйла с федеральным правительством были, мягко говоря, ненадежными, притом что город по большей части не появлялся на картах страны и не включался в переписи населения, а реальности Найт-Вэйла и остального государства, похоже, не очень-то совпадали. Это означало, что запросы Джона на строительство каналов и государственные поставки воды частенько расценивались получавшими их чиновниками как розыгрыш или ошибка. Поэтому земля у Джона оставалась сухой и невозделанной. И тут ему в голову пришла потрясающая мысль. Он объявил, что посадил «невидимую кукурузу» и пригласил знакомых горожан приехать и посмотреть на его пустые поля, где, по его словам, прекрасно всходила невидимая кукуруза. Вскоре он поставил ларек, продавая невидимую кукурузу энтузиастам-гурманам, жаждавшим попробовать новый сорт. В закусочной «Лунный свет всю ночь» начали продавать невидимые оладьи, сделанные из невидимой кукурузы, а когда они хорошо пошли, в меню добавился невидимый пирог. После этого невидимая еда распространилась повсюду. Ниланджана входила в команду, которую Карлос послал проверить заявления Джона насчет своих культур. Их заключение, нередкое в научном мире, гласило, что более глубокое расследование испортит все веселье.

– Мы встречались, – сказала Ниланджана.

– Не думаю. В любом случае я пожал бы вам руку, но сейчас она испачкана невидимым жиром от пиццы. – Джон поднял вверх совершенно чистую руку и пожал плечами. – Как вас зовут?

– Ниланджана. Мы встречались.

– Рад познакомиться, Нильджона. – Он как-то отстраненно улыбнулся и двинулся дальше, сжимая в обеих руках невидимый или воображаемый ломтик пиццы.

– Я его очень часто встречала, – сказала Ниланджана Карлосу. Может, ей стоит возобновить исследование его невидимой кукурузы?

– Иногда мне кажется, он постоянно напоминает нам, что он фермер, потому что сам об этом забывает, – произнес Карлос.

– Мы можем где-нибудь поговорить? – спросила Ниланджана, но тут он оглянулся, и лицо его просияло.

– Эй, Эбби, Стив, сюда!

Эбби Палмер помахала в ответ и направилась к ним вместе с мужем, Стивом Карлсбергом, и их дочерью-подростком Дженис. Эбби приходилась сестрой Сесилу, и Дженис была любимой (и единственной) племянницей Карлоса.

– Дядя Карлос! – закричала Дженис, устремившись к нему в своей коляске.

– Как моя юная ученая? – Карлос опустился на одно колено.

Дженис скорчила гримаску.

– Мне не нравится наука, – ответила она. – Я хочу стать профессиональным атлетом.

– Но ведь атлетика – это наука! – отозвался Карлос. – Все движение – это физика. А виды спорта, где используются тестовые трубки, вроде гольфа или водного поло, особенно близки к науке. Вот, у меня есть таблица.

Таблица представляла собой лист бумаги с изображением баскетбольного мяча и словами СПОРТ = НАУКА.

– Это неопровержимые данные, – сказал он. Она рассмеялась, а он улыбнулся, довольный тем, что смог вызвать у нее смех. – Слышал, в пятницу игра у вас прошла прекрасно.

– Мы разгромили «Наблюдателей за ящерицами» из Соснового Утеса. По-моему, мы сможем пробиться на первенство штата, если кто-нибудь сообразит, где оно проводится и как нам туда добраться из Найт-Вэйла. Уехать из Найт-Вэйла нелегко.

Это правда. На Ниланджану нахлынула тоска по дому и по оставшимся в Индиане родным. Она по-прежнему ездила их навещать (что случалось нечасто, потому что, опять же, уехать из Найт-Вэйла трудно). Так же трудно было объяснить суть ее работы людям, не живущим в Найт-Вэйле. Всякий раз, когда она им рассказывала, что здесь происходит, они думали, что она над ними смеется. А поскольку время в Найт-Вэйле течет абы как, она никогда не могла с уверенностью сказать, в какой период жизни она приедет. Однажды она приехала домой на праздник Дивали и обнаружила, что ее матери шесть лет, а отца нигде нет, потому что он приехал в Соединенные Штаты лишь в семнадцать лет. Она поиграла с маленькой девочкой, оказавшейся ее матерью, – девочкой, которая дорастет до профессора химии и станет главной движущей силой, внушившей ей восхищение наукой. Ниланджана вспомнила, как мать рассказывала ей об отрицательных числах, когда ей было всего шесть лет, и как она гордилась тем, что изучала математику, которая, казалось, была достоянием старшего поколения. Поэтому она принялась расспрашивать свою шестилетнюю мать об отрицательных числах и слушала, как та торопливо рассказывала ей все, что знает об этом предмете, когда они сидели на скамейке в парке под густым осенним листопадом. Потом она вернулась в Найт-Вэйл, а когда в следующий раз навестила родителей, те оказались в более-менее подходящем возрасте. Она так и не решилась спросить у матери, помнит ли она ту встречу в парке, когда ей было шесть лет.

– Тебе повезло, что у вас такая заботливая и дружная семья, – сказала Ниланджана Дженис.

– Знаю, – лучезарно улыбнулась Дженис.

– Теперь прошу прощения, мне нужно на секундочку украсть твоего дядю, потому что я должна поговорить с ним о чем-то очень важном…

– Я обожаю ее, – сказал Карлос, когда Ниланджана уводила его в сторонку. – Никогда не думаешь о семье супруга, когда ищешь подходящего человека. Особенно в чужом городе. У меня родни поблизости нет, поэтому они стали тут моей семьей. Все по-другому, когда рядом семья.

Ниланджану снова охватила тоска, но она постаралась не думать об этом.

– Я сделала то, о чем вам говорила, – начала она. – Пробралась в церковь. Потом меня поймали. Но все обошлось. Долгая история.

Оглянувшись через плечо, Карлос вытаращил глаза, что-то увидев.

– Нет, Карлос, послушайте. Я знаю, что здесь полно людей, с которыми можно поздороваться, но мне нужно с вами поговорить о том, что затевает церковь.

Карлос показал на что-то, только что им увиденное. Ниланджана вздохнула.

– Мы можем пойти поболтать с ним, как только закончим. Дайте мне всего пять минут. Улыбающийся Бог существует. Он существует, и это… – Она умолкла, услышав шипение, похожее на звук, который издает плохо настроенное радио, но от него у нее почему-то мурашки побежали по коже. Это был настоящий ужас. Она попыталась повернуться, но Карлос остановил ее.

– Ведите себя естественно. Смотрите мне в глаза, – велел он, надевая солнечные очки со стеклами-отражателями. – Не поворачивайтесь.

В каждом из стекол она увидела желтоватое искаженное отражение своего лица, а у себя за спиной – глубокую яму, окруженную людьми, застывшими в безмолвном ужасе и казавшимися в стеклах крохотными и сгорбленными. А позади них она рассмотрела ряд фигур в длинных плащах с капюшонами. Лиц не было видно.

Люди начали разбегаться. Дженис обычно сама управлялась с коляской, но Стив быстро оказался у нее за спиной и покатил коляску прочь. Эбби бросилась за ними.

Фигуры в капюшонах были в Найт-Вэйле привычным зрелищем. Они в большинстве своем собирались вокруг муниципального Собачьего парка, вход куда был воспрещен. Никто не знал, является ли Собачий парк запретной зоной из-за фигур в капюшонах, или же эти фигуры собирались там потому, что там находилась запретная зона. Несколько лет назад в Собачий парк зашла стажерка с радиостанции и долго плутала по бесконечным дорожкам, пока не оказалась в бескрайней пустыне, окружавшей одинокую гору. Из всего этого Карлос сделал вывод, что Собачий парк, как и дом, который не существует, служит входом в пустынный параллельный мир. Фигуры в капюшонах часто издавали звук, похожий на радиошум. Никто и никогда не видел их лиц. Если у кого-то хватало глупости пойти домой ночью одному, за ним часто следовали фигуры в капюшонах. Держась на расстоянии примерно в квартал, они спотыкались и шатались, как пьяные, но следовали за своей целью весьма целенаправленно. Большинство людей добирались до дома. Они запирали двери и какое-то время держались подальше от окон. А кто-то не добирался. Тех, кого хватали фигуры в капюшонах, больше никто никогда не видел, по крайней мере, из числа людей.

Джон Питерс замер, чувствуя, как ужас удерживает его на месте. Фигуры в капюшонах стали досаждать ему после «посадок» невидимой кукурузы (а может, посадок безо всяких там кавычек. Всеобщее движение за невидимую пищу обрело такой размах, что даже он не был уверен, настоящая кукуруза или нет). Вскоре после того, как он объявил о первом урожае, он обнаружил, что после заката фигуры в капюшонах слоняются по его полям. Они медленно шли по пашням, шевеля руками так, словно раздвигали кукурузные стебли. Джон перестал выходить из дома после наступления темноты и в конце концов стал бояться оставаться в темноте даже в своем доме. Он спал с включенным светом, надевая маску для сна, чтобы поддерживать нормальный цикл сна. Но тонкая полоска света там, где маска соприкасалась с носом, напоминала ему о страхе, который, в свою очередь, напоминал ему о странных фигурах, разгуливавших по полям с посевами, которых там не было, которые напоминали ему о том, что он может сеять лишь невидимые культуры, что напоминало ему о его полном фиаско в качестве фермера. Он лежал без сна, таращась в изнанку маски, пока свет вокруг носа не менял яркость и он не понимал, что настает рассвет.

Фигуры образовали круг по краям ямы. Карлос и Ниланджана ринулись вслед за толпой, выскользнув через проем в круге. Радиошум оглушительно ревел и больно бил по ушам. Фигуры в капюшонах колыхались на ветру, но тьма под ними оставалась полной и неизменной. Джон Питерс наконец-то попытался бежать, но проемов больше не осталось. Он пятился назад до тех пор, пока земля у него под ногами не осыпалась, после чего свалился вниз, в мягкую грязь, по-прежнему кишевшую червями. Выбраться из ямы было невозможно. Он остался один. Раздался режущий уши визжащий звук, похожий на кошачий вой, долгий и повторяющийся. Фигуры в капюшонах стояли плащ к плащу, так что мира за пределами ямы больше не было видно. Затем они начали яростно трястись. Все сильнее и сильнее. Джон Питерс свернулся калачиком, вжавшись в шевелившуюся под ним землю и надеясь, что в самом лучшем случае его просто убьют.