В канун Рождества Адри нашла Лили в кухне, где та нанизывала на нитку попкорн, за окном у нее за спиной падал снег, а сама она выглядела потерянной и одинокой. Адри встала в дверях, наблюдая за ней. Она попыталась представить себе, насколько другой стала бы ее жизнь, если бы она решила остаться – как все могло бы сложиться еще через пять или десять канунов Рождества.

– Хочешь, сегодня посидим вдвоем? – спросила она. И вовсе не потому, что ей было жалко Лили, а потому, что Лили ей нравилась, и ей хотелось побыть с ней подольше.

Лили удивленно взглянула на Адри и вся просияла.

– Было бы замечательно.

Они смотрели старые фильмы. Адри растопила дровяную печку, и они обе сидели, накрывшись одним большим пледом.

– У нас пижамная вечеринка, – объявила Лили. Она периодически вставала, чтобы взять лимонад или тарелку с мороженым. Она была слишком взволнована, и ей не сиделось на месте.

Лили еще днем заставила Адри открыть три рождественских подарка: это были две керамические фигурки, которые Лили раскрасила вместе с Кэрол в кружке прикладного искусства, и электрическая гирлянда на елку.

– Ты купила мне рождественскую гирлянду, – сказала Адри. У нее не было никакого ответного подарка для Лили.

Лили секунду разглядывала гирлянду, потом подняла руки ладонями вверх.

– Ну, это же здорово, когда есть что развернуть, разве нет?

Она отобрала у Адри гирлянду и повесила ее на елку.

– Я не знаю. Столько пластмассы. Зачем тратить деньги на вещи, которые только засоряют планету? – Адри не смогла промолчать.

– Ты могла бы просто сказать «спасибо».

– А ты могла бы быть экономнее, – сухо ответила Адри. Но у нее в горле встал ком, и какое-то время они обе сидели молча.

– Адри, я люблю тебя даже тогда, когда ты меня осуждаешь, – сказала Лили и закинула в рот очередную пригоршню попкорна.

Адри выглянула в окно, выходившее на задний двор и сарай. Ей стало неуютно от этого слова, и она искренне не понимала, почему Лили ее любит, хотя совершенно не знает.

– У меня есть один щекотливый вопрос, – наконец проговорила она.

Лили с любопытством склонила голову набок и взяла губами зернышко попкорна, которое шутки ради положила себе на плечо.

– Что будет с Галапагосой?

– С ней все будет в порядке, она же со мной.

– Но… когда ты… когда тебя уже здесь не будет.

– Да, я понимаю, о чем ты. Не знаю. Начнем с того, что тот, кто забрал ее из дикой природы, изначально не должен был этого делать. Если задуматься в долгосрочной перспективе.

– Как ты думаешь, она сможет вернуться в дикую природу?

Лили хмуро уставилась в окно.

– Она крепкая старушка. Если бы мне хватило смелости, я бы куда-нибудь ее увезла и отпустила… Диким животным надо жить в дикой природе. Но она всю жизнь прожила в неволе.

Они обе смотрели в окно на огромную черепаху, которая высунула голову из сарая и глядела на пастбище.

– Но я думаю, она бы справилась. – Лили вздохнула. – Она нас всех переживет, вот увидишь.

– Лили? Как думаешь, ты меня не забудешь? Когда деменция станет хуже?

Лили моргнула, и уголки ее губ опустились.

– Я не знаю. Мне хотелось бы пообещать, что я буду помнить тебя вплоть до своего смертного часа. Но я не могу обещать. Старость – паршивая штука, Адри. Я рада, что тебе еще долго-долго не надо будет об этом тревожиться.

Адри кивнула.

– Да.

– Только не засыпай, – сказала Лили чуть погодя. – Я не хочу, чтобы этот вечер заканчивался. Если ты заснешь раньше меня, я что-нибудь напишу у тебя на лбу. Я пукаю. Что-нибудь в этом роде.

Но минут через двадцать Лили сама начала клевать носом. В какой-то момент она проснулась, зевнула и потянулась.

– Великолепное ощущение, правда? Когда в доме есть кто-то, кто не спит, когда ты уже дрыхнешь, – сказала она и снова заснула.

Адри оглядела комнату, все старые книги, когда-то принадлежавшие Ленор, Бет и Кэтрин. Никогда в жизни ей не было так одиноко, и она не понимала, откуда взялось это чувство. Она размышляла о библиотеках, использованной жевательной резинке, автобусных остановках, красных сигналах светофора и маленьких круглосуточных магазинчиках. Обо всем, чего она раньше не замечала или считала идиотизмом, и даже о том, что категорически ей не нравилось. Обо всем, что она принимала как данность и больше уже никогда не увидит. Танцоры скользили по экрану телевизора под старомодную музыку.

– Лили? – прошептала она. Лили даже не пошевелилась. – Можно я тебе что-то скажу? – Лили дышала ровно и глубоко, и было ясно, что она крепко спит. – Мне кажется, мое сердце было разбито всю жизнь, – прошептала Адри. – И я даже этого не замечала. И я даже не знаю, что именно его разбило.

Это гнетущее ощущение происходило не от очевидных причин: не от потери родителей, которых Адри не помнила, ни от детства в приюте. Как будто оно родилось вместе с ней, как будто оно было предвечным.

Лили еще плотнее закуталась в плед и захрапела. Отсветы телеэкрана мерцали у нее на лице.