Глава десятая
– Я в машине, еду в офис, захотелось с тобой поговорить.
Пришлось ждать утра понедельника, чтобы Эмерик соизволил объявиться. Я знала, что он когда-нибудь позвонит, тем не менее удивилась, прочитав его имя на экране. Удивилась? Или испугалась? Или продолжала злиться? Не знаю. Не удержалась и заставила его немного подергаться. Он перезванивал пять раз подряд, и на шестой я ответила. В моей битве с собой победила моя же слабость.
– Я хотел извиниться за тот раз, ну ты знаешь… когда… когда дочка позвала меня… Мне очень жаль, что так получилось.
– Что ты хочешь от меня услышать?
Молчание показалось мне бесконечным. Наконец он раздраженно нарушил его:
– Что же с нами происходит?
– Это ты должен сказать…
– Ты уверена? Не хочешь приехать в Париж, хотя бы на несколько дней?
– Нет, и потом, что это даст… Ты выделишь для меня вечер? Я хочу большего, Эмерик.
– Понимаю… Знаешь, я тоже.
Новое молчание, потом в трубке пискнуло.
– Что еще? – дернулась я.
– Параллельный вызов, я должен ответить, это моя…
– О’кей, все в порядке!
– Целую тебя…
Я прервала разговор, не дослушав. Зачем мне очередные дурацкие извинения? Незачем. Разве чтобы ощутить боль. Бесполезную.
Несколько дней спустя я вернулась от Кати и Матье после ужина, который помог мне ненадолго забыть о новом молчании Эмерика. И особенно об устроенной Огюстом выволочке. Я схлопотала от него по телефону головомойку, которую запомню надолго. Мой уход “в подполье” вывел его из себя. Он обвинял меня – наверняка справедливо – в том, что я отношусь к своей травме спустя рукава, что я безответственная и подвергаю неразумному риску свое выздоровление. Когда он пригрозил, что приедет за мной, чтобы “притащить за шкирку” в Париж и уложить в клинику к безумному профессору, я выложила свой козырь – реабилитолога и предложила позвонить ему и получить подробный отчет о моем восстановлении. Огюст смягчился, правда, совсем чуть-чуть, и, выслушав мои обещания, что я буду побольше отдыхать, повесил трубку.
Когда я вернулась в “Бастиду”, голова моя упала на руль, и я могла бы еще долго просидеть, размышляя о печальном состоянии своей личной жизни и угрозе появления Огюста, если бы не заметила свет в саду. На террасе я обнаружила Элиаса, он сидел на диване и курил. Мне удалось сдержать любопытство, и в последние дни я не поднималась к нему в комнату. Поскольку разговаривать не хотелось, я ограничилась приветственным взмахом руки, он ответил на него, а я вошла в дом.
Я была взвинчена, нервы на пределе, мне не удавалось заснуть. Ближе к часу ночи я услышала, что Элиас поднялся к себе. Я привыкла к его ночным хождениям, они мне больше не мешали, став просто частью успокаивающих ночных звуков. Тишину нарушил шорох шин на гравии. Я раздраженно охнула. Что еще на меня свалилось? Единственное, что успокаивало, – в такое время это не мог быть Огюст. Я не боялась, мне никогда не было страшно в “Бастиде”, даже когда я оставалась одна, а сейчас в двух комнатах жили клиенты. Вдали хлопнула дверца автомобиля. Делать нечего, пришлось вылезать из-под одеяла, теперь меня точно ждет бессонная ночь.
Я включила свет на террасе и вышла. То, что я увидела, заставило меня застыть на месте: Эмерик. Он шел ко мне, в строгом офисном костюме, с торжествующей улыбкой на губах. Мое сердце стучало как бешеное. Странная грусть охватила меня, заглушив все прочие чувства: всего лишь несколько месяцев назад я завопила бы от радости, бросилась к нему, зарыдала от счастья, а сейчас я не могла и шага сделать, я смотрела на него так, словно передо мной появился чужой человек. Его неожиданный визит парализовал меня, напугал. Эмерик ускорил шаг, и по мере того, как он приближался, выражение его лица, которое я бы назвала самонадеянным, постепенно менялось.
– Ты мне не рада?
Как я могла не обрадоваться его появлению? Я же все время надеялась, что он мне устроит такой сюрприз.
– Конечно рада! Просто растерялась, вот и все.
Тут тело отказалось подчиняться разуму и среагировало, не дожидаясь его сигналов. Я бросилась в объятия Эмерика и крепко прижалась. По привычке я втянула носом его духи, они показались мне не такими, как обычно, я вцепилась в него, наслаждаясь его телом, прильнувшим к моему. Мне почудилось, что руки на моей спине не такие властные, как раньше. Наши губы инстинктивно нашли друг друга. Почему в этом поцелуе явственно ощущался привкус печали? Я отстранилась от него, он осторожно убрал прядь волос с моего лба.
– Я скучал по тебе, – сказал он.
Его голос, как мне показалось, звучал неубедительно, и я ответила, чувствуя, что вру:
– Я тоже.
– Я воспользовался возможностью, в полдень у меня назначена рабочая встреча в Эксе.
– Значит, ты приехал всего на одну ночь…
– Нет, я буду с тобой и завтра вечером.
Я же все время хотела, чтобы он постарался ради нас, так что теперь я должна бы растрогаться до слез. Он поцеловал меня.
– Нам нужно время, чтобы побыть вместе, ты сама это говорила, и была права.
Я слабо улыбнулась ему.
– Пойду за вещами, сейчас вернусь.
Когда он уже не мог меня слышать, я перестала сдерживаться и озабоченно вздохнула. Мной овладела тревога, суть которой была непонятна мне самой. Во что выльется новая встреча? Передо мной замелькали картинки последнего вечера, когда мы заставили друг друга отчаянно страдать. Он вернулся, неся на вешалке пиджак, накрытый чехлом, и маленькую дорожную сумку. Не сказав ни слова, последовал за мной в дом, его взгляд задержался на лежащих в вестибюле туристических буклетах, ключах от комнат и баночках с медом и вареньем от Кати. Думаю, мой маленький бизнес показался ему страшно далеким от его серьезных забот. Он внимательно следил за каждым моим движением, пока я закрывала дверь, гасила всюду свет и шла к своей комнате.
– Я разбудил тебя, – заметил он, реагируя на разобранную постель.
– Не беспокойся… Покрутиться придется только завтра утром, у меня тут люди, надо будет рано встать.
Он погладил меня по щеке и, обняв за талию, притянул к себе. На этот раз он поцеловал меня со всей страстью, однако я не удержалась от мысли, что он себя заставляет. Возможно, из-за того, что я сама немного заставляла себя и не была способна на инициативу. Заметив недостаток энтузиазма с моей стороны, он опрокинул меня на кровать и приподнял майку, лаская грудь. По идее, меня должно было захлестнуть безумное желание, которое прежде накатывало всякий раз, когда он до меня дотрагивался.
– Я хочу тебя, Ортанс. Я соскучился по твоему телу.
Пока мы занимались любовью, мне казалось, будто я нахожусь, где-то в стороне и наблюдаю за нами. Нет, мои чувства не притупились, я получала удовольствие или, по крайней мере, так мне казалось, но я была будто автомат, и хотя мои жесты, мои ласки вроде бы ничем не отличались от тех, что были несколько недель назад, теперь им недоставало жадности. А его лицо, обычно искаженное желанием, сегодня было совсем другим, словно он играл роль любовника, озабоченного тем, чтобы быть на высоте и привести меня к оргазму, но при этом он был как бы не со мной, а сам по себе. Как если бы мы чувствовали себя обязанными заняться любовью после долгих недель разлуки, чтобы убедиться, что все в порядке, успокоиться.
После наших прохладных объятий он прижался к моей спине, положил руку мне на живот, пробормотал что-то грустное. Неужели он почувствовал то же, что и я? Почувствовал это отчуждение между нами, непонятно откуда взявшееся? Я с самого начала была права: нам нужно провести вместе какое-то время, а не просто одну ночь… ну, наверное.
– Сладких снов, – прошептал он.
Я поудобнее устроилась в его объятиях, я нуждалась в тепле его рук, чтобы удержаться рядом с ним и удержать наши воспоминания. Его дыхание постепенно выровнялось, он уснул. Я смогла подремать лишь урывками. Всякий раз я вздрагивала, просыпаясь, и, ощутив руку Эмерика на своем теле, как будто удивлялась его присутствию.
Прозвенел будильник. Эмерик не шевельнулся, когда я бесшумно выскользнула из постели. Не рискнув посмотреть на него, я скрылась в ванной. Что бы я увидела? Эмерика, спящего у меня дома. Крайне редкая картинка, но сегодня она привела меня в замешательство. Я приняла горячий душ, пытаясь согреться, прогнать ощущение засевшего внутри ледяного холода. Потом я получила свежие багеты и круассаны, и мне даже кое-как удалось улыбнуться доставщику. Я нехотя приступила к своим утренним делам, поставила три прибора для завтрака и приготовила первый кофейник кофе. Потом принялась мужественно ждать, опасаясь того момента, когда проснется Эмерик.
– Доброе утро, Ортанс.
Я вздрогнула, услышав голос Элиаса.
– Доброе утро, Элиас… Как спалось?
И сразу пожалела о своем вопросе. Он ведь почти не спал. Накануне он едва успел уйти к себе в комнату, как явился Эмерик. Спускался ли он еще раз ночью? Что он слышал? Я сильно смутилась. Он был здесь, находился в самом центре моей личной жизни. Но что могла возразить я, не постеснявшаяся читать его дневник.
– Я слышал, как ночью подъехала машина…
– Неожиданный гость.
Он кивнул, да, он знает.
– Хотите пить кофе на улице? – сухо спросила я, чтобы сменить тему.
– Давайте сегодня я сам себя обслужу.
И тут же перешел от слов к делу: взял с буфета чашку, налил себе кофе и быстро вышел.
Я занималась остальными клиентами, которые надоедали мне подробным описанием своей сегодняшней программы. На самом деле они очень симпатичные, но мне сейчас было не до светских бесед.
– Доброе утро всем.
В дверях вырос Эмерик, уже готовый отправиться на работу – в безупречной сорочке, рукава которой он поддернул. Он сонно подмигнул мне и вышел.
– Приятного аппетита, я оставлю вас, – сказала я гостям.
Я набрала побольше воздуха, перед тем как открыть дверь кухни. Эмерик налил себе кофе и взял круассан.
– Ты совсем устала, мне кажется, – жуя, сказал он.
Я справилась с собой и с усилием выдавила улыбку:
– Не выспалась.
Его внимание сосредоточилось на моих ногах.
– Ты уже без лонгетки?
Я ему даже не сказала. Совсем недавно ему это было безразлично, причем настолько, что мой голеностоп перешел в разряд запретных тем.
– Ага.
Я подошла ближе, чтобы налить себе кофе, задела Эмерика, но даже не подняла на него глаза, потом прислонилась к столу напротив и опустила голову, уставившись в свою чашку.
– Ортанс, что происходит?
Слова толпились, стремясь вылететь изо рта, но эти слова я произносить не хотела. Я повернулась к нему: он постукивал ногой по полу, и я поняла, что он сильно напряжен. Обеспокоен, нервничает.
– Не знаю.
Он поставил чашку в раковину и вернулся ко мне. Обхватил мое лицо ладонями. Теперь мне не сбежать.
– Мы снова будем вместе, обещаю, – прошептал он и страстно поцеловал меня, стремясь показать свою власть надо мной, вновь подчинить меня.
Он хотел верить любой ценой, что все будет как прежде. Я опять не устояла и ответила на поцелуй, хотя понимала, что он ничего не решает. Эмерик оторвался от моих губ, а потом, зажмурившись, прижался своим лбом к моему.
– Я постараюсь максимально сократить встречу и поскорее вернуться.
Он вышел, словно борясь с желанием остаться. Я постояла несколько секунд, приходя в себя, затем возвратилась в столовую. Гости были в хорошем настроении и с удовольствием поглощали завтрак.
– Все в порядке?
– Да! Ортанс, у вас очаровательный муж.
От этого невинного замечания у меня подкосились ноги.
– Спасибо. – Я выскочила из дому.
Я зашагала по саду, яростно отбросив назад волосы, как если бы этот жест мог вырвать меня из кошмара, в котором, в отличие от страшных ночных снов, я не могла даже закричать. И вдруг нос к носу столкнулась с Элиасом.
– Вы еще не на работе? – не удержалась я от вопроса, в котором явственно прозвучал упрек.
– Матье предложил мне сегодня прийти попозже.
Он держал в руках чашку, которую собирался отнести на кухню, но я его остановила:
– Не надо, я сама…
Я замолчала на полуслове, заметив Эмерика, который искал меня. Он подошел к нам, уже в безукоризненно сидящем пиджаке, с мобильником и ключами от машины в руке. Его идеальный образ динамичного сорокалетнего топ-менеджера, который очаровывал и покорял меня в Париже, здесь казался неуместным, в особенности рядом с Элиасом и его помятым лицом, потертыми джинсами, старой толстовкой с капюшоном и не слишком новыми кроссовками. Эмерик повернулся к нему и представился, протянув руку:
– Эмерик, рад познакомиться.
Он был вежлив в любых обстоятельствах и всегда образцово вел себя, даже если атмосфера накалялась.
– Элиас, – только и прозвучало в ответ.
Я почувствовала, что он его оценивает. Быстро, но при этом очень тщательно пройдясь глазами по Эмерику, он потерял к нему интерес и обратился ко мне:
– Оставляю вас, хорошего дня.
– Спасибо, Элиас, вам тоже.
Он стремительно отошел, бросив перед этим взгляд на Эмерика, который несколько мгновений пристально изучал его.
– Это кто? – спросил он меня.
– Клиент, работает у Матье.
Он погладил меня по щеке с удрученным видом.
– Надо поспешить, я тогда смогу раньше вернуться, и у нас будет больше времени.
В ответ я кивнула.
– До скорого.
Он наклонился ко мне и легонько поцеловал в губы. Я не сумела остановить руку, которая вцепилась в его пиджак. Он осторожно высвободился и пошел к машине. Дверца хлопнула, и он тут же тронулся с места. Я спрятала лицо в ладонях, мне хотелось сбежать к себе в комнату и зарыться в постель, наглухо закрыв ставни, и пусть все оставят меня в покое.
Следующие часы я прожила как в тумане, проклиная щиколотку, которая не позволяла в танце выплеснуть мои внутренние конфликты. Я сгорала от желания включить музыку так, чтобы лопались барабанные перепонки, и танцевать, танцевать, танцевать, пока не свалюсь от усталости, пока не сдамся, обливаясь потом. Поскольку танцы были мне недоступны, я оглушала себя генеральной уборкой комнат: выметала пыль изо всех углов, меняла постельное белье – в том числе у Элиаса. В его комнате я задержалась: мне нужно было узнать, что он услышал, что подумал. И эта потребность была сильнее меня.
Я не собирался сегодня ничего записывать, впрочем, я уже несколько дней не открывал эту тетрадь. Меня слишком пугает то, что я пишу в ней. Из-за этого я многое начинаю понимать, и ко мне возвращаются воспоминания, которые я хотел бы забыть. Мне не нравится, что мне здесь хорошо. Не люблю, когда я начинаю обживаться где-то, когда у меня появляются собственные привычки, для меня это опасно. И все-таки я взялся за тетрадь. Вчера вечером я подумал, что смогу уснуть, и уже едва не задремал, когда услышал, как останавливается машина, и испугался за Ортанс, встал и, не зажигая свет, открыл окно и прислушался. Из моей комнаты прекрасный вид на террасу. Из автомобиля, красивого пикапа топ-класса, вышел мужчина. Я даже в комнате учуял запах кожи из салона. Мужик, похоже, любит производить своей тачкой впечатление. Приехавший не был похож на местного, слишком уж прилизанный для деревенской жизни. Я сразу заметил, что Ортанс нервничает, по-моему, она дрожала. У этого типа на губах играла самодовольная улыбка, взгляд, которым он сверлил ее, мне не понравился, он словно снимал с нее одну оболочку за другой, как упаковку с какой-нибудь вещи. Я уже решил вернуться в кровать, когда заметил, что они целуются, и получилось, что я веду себя как дешевый любитель подглядывать. Но я остался у окна, потому что они заговорили, а я не сумел побороть нездоровое любопытство. Хватило нескольких фраз, чтобы мне все стало ясно, да и вообще я навидался таких, как он. Мой брат первый. Этот тип обманывает жену с красивой танцовщицей. Если завтра утром я его увижу, у него на безымянном пальце, сто пудов, будет красоваться обручальное кольцо, широкое, кричащее, из сияющего золота. Несчастный мужик. Нет, мерзавец! Его тачка и его неуместный здесь наряд позволили мне быстро сделать определенные выводы. Возможно, он хочет, чтобы все поверили, будто он несчастен в семье. Тогда как у него наверняка милая славная семья, чистенькая и хорошая во всех отношениях. Однако главе ее требуется еще и любовница, для солидности! Каким же мачо он себя чувствует благодаря тому, что спит с танцовщицей, это позволяет ему поигрывать мускулами, считать себя круче окружающих. Уверен, ему наплевать на нее. Бедная Ортанс… Сколько лет она, интересно, ждет, что он бросит жену? Он этого никогда не сделает… Наверняка она страдает. И должен сказать, меня это удивляет, потому что, несмотря на кажущуюся хрупкость, она все же похожа на сильного человека. С другой стороны, возможно, именно поэтому она такая уязвимая. И потом, я же ее вообще не знаю. Кто она такая, в конце концов?
Я яростно захлопнула тетрадь. Мне следовало бы немедленно выгнать его за то, что он написал такие гадости об Эмерике. Однако победил здравый смысл, и я признала, что в его словах есть доля правды, он достаточно справедливо оценивает и Эмерика, и меня. Что я за человек, если задуматься? Чего хочу? Как прожила последние несколько лет? Я была с Эмериком, причем была такой, какой он хотел меня видеть. Я потеряла себя в любви к мужчине, от которого мне нечего ждать. Я заново лепила себя, подстраиваясь под его вкусы, под его капризы, потому что он заполнял пустоту моей жизни. Во всяком случае, до сих пор я именно так это ощущала. В действительности же я из кожи вон лезла, чтобы удержать его рядом, и только еще больше изолировала себя от окружающего мира. Я скрывала тоску от утраты родителей, даря ему веселые, соблазнительные и легкие стороны своего характера, и даже не отдавала себе отчет в том, что подавляла остальные составляющие своей личности. Ради него я, сама того не сознавая, вывела свою жизнь за скобки. Она остановилась в тот день, когда не стало моих родителей. Благодаря Эмерику я ожила, но при этом не повернулась лицом к реальности, не оценила ее и тщательно избегала брать на себя обязательства по отношению к самой себе. Я позволила годам утечь между пальцами и теперь снова очутилась в исходной точке.
Эмерик приехал к шести, с виноватой миной.
– Извини, задержался дольше, чем предполагал.
– Ты же здесь по работе, ничего удивительного, что ты ею занимаешься.
– Хватит, Ортанс, тебе хорошо известно, что я тут ради другого.
– Ты бы не приехал, не будь этой деловой встречи. И попробуй возразить.
– Я могу обнять тебя?
Вместо ответа я прижалась к нему.
– Хочешь, поедем поужинаем где-нибудь? Или ты ждешь клиентов?
Я выбралась из его объятий, меня растрогали его попытки вернуть то, что было между нами. Эмерик намеревался действовать по парижскому сценарию, для чего требовался ужин в ресторане, который ослабит мою оборону. По-другому он не умел.
– Нет, у меня только вчерашние гости. Можем куда-нибудь пойти, если хочешь.
Я догадалась, что моя реакция его разочаровала, но была не в состоянии проявить бурный восторг. Он протянул мне руку:
– Пойду приму душ. Составишь мне компанию?
– Нет, я только переоденусь.
– Как хочешь.
Он вошел в дом. Я подождала несколько минут, уверилась, что он включил воду в душе, и только потом пошла в спальню. Я быстро натянула маленькое, простое, скромное платье. Мне хотелось еще раз предстать перед ним красивой, но я и не подумала превращаться в роковую женщину, каковой он хотел видеть меня. Поэтому я решила не подвергать свою ногу риску и надела сандалии на плоской подошве. Ограничилась легким макияжем и была готова еще до того, как он вышел из ванной. Ожидая его, я заняла свое привычное место на террасе. Присоединившись ко мне, Эмерик внимательно оглядел меня и мягко спросил:
– Мне нужно сделать один звонок, и поедем, годится?
У него на лице было написано, кому он собирается звонить. Я изо всех сил постаралась скрыть огорчение. А ведь он мог бы позвонить из машины, когда возвращался в “Бастиду”. Однако он не был намерен щадить меня.
– Давай.
Эмерик открыл было рот, собираясь что-то сказать.
– Помолчи, пожалуйста, – остановила я его.
Он опустил голову, как будто его поймали на чем-то нехорошем, и ушел подальше в сад. Там он ходил взад-вперед, прижимая телефон к уху, но не нервничал, его походка была пружинистой, легкой, никакой скованности в движениях. Я сделала несколько шагов, чтобы лучше рассмотреть его. Мне почудилось, будто мистраль стих, а цикады замолчали, чтобы я лучше различала его интонации – оживленные, ласковые, нежные. Он улыбался. Потом рассмеялся, а я поднесла ладонь ко рту, чтобы не вскрикнуть. Эмерик был счастлив, просто счастлив, что разговаривает с женой! Возможно, они вспоминали дочек, или последнюю поездку на выходные с друзьями, или же планы на следующий уикенд. А может, он рассказывал ей, как удачно прошла его деловая встреча, делился радужными перспективами. Никогда не видела у Эмерика такого непринужденного и веселого лица. Он не был ни властным, ни капризным, ни нетерпеливым. Пребывал в полном согласии с собой, оставался совершенно спокоен. Чувство вины, которое уже давно не показывало носа, вдруг вернулось ко мне. И как раз вовремя. Что Эмерик делает здесь, со мной? Он тут не на месте. Не может он и дальше разыгрывать эту комедию, притворяясь счастливым, но сам в это не веря. Он любит жену, никогда не переставал любить ее и обязан всегда оставаться с ней. Он должен был обернуться на скоростном поезде за один день, чтобы спать сегодня вечером в ее объятиях, а вовсе не с любовницей, с которой он пытается склеить разбившиеся вдребезги отношения. Я следила: вот он закончил разговор, ненадолго уткнулся взглядом в землю, рассеянно покивал и взъерошил волосы. Я не стала прятаться или делать вид, будто ничего не видела. Зачем? Я у себя дома. Подойдя ко мне, он вопросительно глянул на меня:
– Готова? Можем идти?
– Я ждала тебя.
Мы направились к стоянке, молча шли плечом к плечу, не произнося ни слова. У входа в усадьбу я заметила автомобиль моих говорливых гостей и ускорила шаг.
– Быстрей, – бросила я Эмерику.
– Зачем?
– Если они нас заметят, мы проторчим тут весь вечер!
Я взяла его за руку и потянула к автомобилю. Он сразу тронулся с места, благодаря чему нам удалось сбежать от болтливых клиентов, которым я помахала рукой, облегченно переведя дух. Выехав из ворот “Бастиды”, мы оба не сдержали смеха. Только мой вскоре стал горьким и закончился всхлипом, который я не сумела подавить. Эмерик положил руку мне на бедро:
– Ортанс, скажи мне, в чем дело…
– Сегодня утром они приняли тебя за моего мужа, – с трудом ответила я сдавленным голосом.
Он резко затормозил, не убирая ладони с моего бедра. Вцепился в руль, с размаху ударил по нему.
– Прости меня, – прошептал он.
– Не стой посреди дороги, это опасно.
Я отвернулась и уставилась в окно, ничего не видя. Эмерик снова завел двигатель, и остаток пути мы проделали в молчании. В деревне Эмерик легко нашел место для парковки. Выйдя из машины, он подошел ко мне и взял за руку. Крепко сжал, будто опасался, как бы я не сбежала. Но нам все время встречались знакомые, и ему пришлось отпустить меня, чтобы я могла с ними поздороваться. Я расцеловалась с кассиршей из супермаркета – мы с ней учились в лицее, и она взяла с меня слово, что я заеду за ней и мы выпьем, после я целовалась с владельцем ресторана и продавщицей из магазина одежды. Эмерик отошел в сторону и наблюдал за тем, как я смеюсь и что-то обсуждаю с людьми, с которыми он никогда не познакомится. Он был явно озадачен, как будто я превратилась для него в незнакомку, хотя как раз сейчас я и была самой собой. Это впечатление усилилось, когда после моего “выхода к народу” он увлек меня на крытую террасу ресторана с заоблачными ценами из-за наличия звезды в Мишленовском путеводителе. Естественно, обстановка тоже была впечатляющей – ресторан стоял на маленькой улице-лестнице, петляющей вдоль старых каменных стен, – блюда были шикарными, и я не сомневалась в их качестве. Просто мне здесь было неуютно, не нравилось, что он собирается произвести на меня впечатление, соря деньгами, я хотела чувствовать себя обычной местной жительницей, а не туристкой, каковой меня упорно считал Эмерик. Пока у нас не приняли заказ, мы не обменялись ни единым словом. Перед нами словно по волшебству возникла бутылка вина, наши бокалы наполнились, и мы, не чокаясь, сделали по нескольку глотков. Не станем же мы поднимать тост за разочарование. Мои глаза блуждали по сторонам, не желая останавливаться на Эмерике.
– Ты где? Кажется, что где-то совсем далеко, – не выдержал он.
Я спокойно посмотрела на него. Он, судя по всему, нервничал.
– Хотела бы я знать, где я… Пора мне найти себя…
– Я-то знаю, кто ты…
Мы разговаривали тихо-тихо, словно наши голоса были призваны приглушить смысл наших слов.
– В последнее время я многое поняла… Ты воспринимаешь меня не такой, какова я на самом деле…
– Почему ты так считаешь?
– Это довольно печальный вывод, но за три с лишним года ты так и не научился меня понимать.
Он был ошеломлен.
– Да что ты такое говоришь! Как бы я смог любить тебя, не понимая?
– Я тебя ни в чем не обвиняю, наверняка во всем этом есть и моя вина… Я поддерживала миф, общаясь с тобой, всегда скрывала грусть, усталость, раздражение и даже мечты… В последнее время я ежечасно сражалась за то, чтобы тебя удержать, чтобы постоянно соблазнять тебя, чтобы не превратиться для тебя в рутину. Специально для тебя я играла роль танцовщицы. И в результате все это обернулось против нас…
– Не говори так…
Придется мне признаться в том, что мучило меня после падения.
– Когда я порвала связки, ты никак не поддержал меня, а я ведь на это надеялась… Я чувствовала себя совсем одинокой, Эмерик. Ты, конечно, был сбит с толку: ты видел меня совсем не такой… И вдруг обнаружил, что я не только учительница танцев, которая всегда в форме. Если бы ты любил меня так, как мне казалось, ты бы сделал все, чтобы помочь мне, ты бы обязательно понял, что я отчаянно нуждаюсь в тебе. Но ты и пальцем не шевельнул. И после этого наши отношения усложнились…
Мы не отрывали друг от друга глаз, я ощущала, как мои наполняются слезами по мере того, как все представало передо мной в новом свете. В его взгляде мелькали сомнение и печаль. Нас прервал официант, он принес тарелки, поставил их перед нами и подробно отрекомендовал каждое блюдо, а я не поняла ни слова из его пафосной речи. Мне было больно – за нас, за Эмерика, за наш роман. Я взяла вилку автоматически или из соображений приличия, Эмерик сделал то же самое. Заставила себя проглотить несколько кусочков, но это далось мне с трудом. Отказавшись от дальнейших бесплодных попыток, я положила на стол вилку и нож. Эмерик резко оттолкнул свою тарелку.
– Извини, что разочаровал тебя… но скоро этот этап окажется позади?
– Может, да, а может, нет… Я должна решить, что буду делать со своей жизнью.
Он побледнел, озабоченно выгнул бровь.
– Как это?
– Я ничего не выстроила, ничего не создала, последние три года я только и делаю, что жду тебя.
– Не понимаю…
– У меня нет семьи, нет ребенка и никогда не будет.
– Но…
– Этим летом мне исполнится сорок лет, я упустила свой шанс… Тебе это известно не хуже, чем мне. Я устала.
– А как же мы?
– Мы…
– Я люблю тебя, Ортанс. Ты же это знаешь?
Я никогда не подвергала сомнению его чувства, по-своему он меня любил, но сообщал об этом словно об итоге некого логического построения. Я тебя люблю – ты остаешься…
– Да, но… хватит обманывать себя, Эмерик. Будь честен с самим собой. Ты должен поразмыслить …
– Над чем?
Я схватила его руки. Ему тоже нужно повернуться лицом к реальности.
– Осталось ли в твоей жизни место для меня?
Он отвел глаза:
– Как ты можешь спрашивать?
Он ответил машинально, просто потому, что, не умея сдаваться, должен был бороться до конца.
– Я хочу тебе кое-что сообщить, – сказала я.
– Слушаю тебя …
– Я попробую принять решение без оглядки на тебя, только ради себя самой, ради моего будущего…
– Понимаю.
– Не упрекай меня, как ты упрекнул меня за то, что я уехала и стала сдавать комнаты, предварительно не посоветовавшись с тобой.
Эмерик поднялся и пошел в зал расплачиваться. Несколько минут спустя он протянул мне руку, и я вложила в нее свою. Он помог мне подняться, обнял за плечи, прижал к себе. Я потеснее прильнула к нему и обхватила за талию.
– Извини меня за ту боль, что я причинил тебе в последнее время. Мне кажется, я так же растерян, как и ты…
Ну вот, он наконец-то готов поделиться своими вопросами и сомнениями.
– Посмотри на меня, Ортанс.
Я посмотрела.
– Не могу себе представить, что ты уйдешь из моей жизни… Ты еще меня любишь?
– Конечно, я тебя люблю… И буду любить всю свою жизнь. Но, к несчастью, этого не всегда достаточно.
Его челюсти сжались.
– Мы снова обретем друг друга, – произнес он едва слышно.
Он проговаривал это снова и снова, чтобы убедить и себя, и меня заодно. Я даже не была уверена, что он слышит и понимает собственные слова. Они повторялись и повторялись, словно музыкальная фраза на поцарапанном диске. Он еще раз сжал меня в объятиях, на его лице читалась боль, а я быстро сморгнула слезы.
Когда мы вернулись, в “Бастиде” как будто все спали, включая Элиаса. Стоило нам выйти из машины, и наши руки соединились.
– Когда ты завтра уезжаешь?
– На рассвете.
Мы поднялись в комнату, и он сразу сложил чемодан. Я закрылась в ванной. Смыв косметику и почистив зубы, я несколько секунд собиралась с духом, а потом все же встретилась взглядом со своим отражением в зеркале. Мне показалось, что я за вечер постарела или, может даже, обрела зрелость. Я была измотана, но при этом совсем не хотела спать. Я разделась, натянула пижамные шорты и майку. Не хочу я заниматься любовью по обязанности. Я надеялась, что одежда послужит барьером и поможет мне высказать свое нежелание. Эмерик дождался, пока я выйду из ванной, и занял мое место. Я выключила свет и легла. Вскоре он присоединился ко мне, обнял меня за талию и притянул к себе. Я всхлипнула и повернулась в его объятиях, изо всех сил вцепившись в него. Мы провели ночь, прижавшись друг к другу, я почти все время обливалась слезами, а у него осунулось лицо, и он впивался пальцами в мою кожу, будто хотел удержать меня и превратить в свою пленницу. Мы обменялись несколькими поцелуями, вот и все.
Когда прозвенел его будильник, я вздохнула с облегчением, потому что эти тягостные часы наконец-то закончились. Я встала первой, обернулась к нему – он сидел на краю кровати, обхватив голову руками, и вид у него был удрученный.
– Хочешь выпить кофе перед дорогой? – прошептала я.
– Не знаю…
– Пойду сварю, мне без кофе не обойтись.
Я включила кофеварку и вышла в сад. Было шесть утра, на улице прохладно, но небо чистое, день будет прекрасным, солнечным. Ноги сами собой понесли меня к оливе родителей, я приложила ладонь к стволу, он был сильным, теплым – живым. Я стерла слезу со щеки и медленно, едва переставляя ноги, вернулась к дому. Услышала стук закрывающегося багажника. Эмерик был готов к отъезду. Он не станет пить кофе.
– Будь осторожен на дороге.
Он обхватил руками мое лицо и заглянул в глаза:
– Какого числа выпускной концерт?
– Двадцать девятого июня.
– Ты приедешь?
– Да. А что?
– Постараюсь тоже быть…
– Я подумаю…
Он молча принял удар, челюсти напряглись. Он поцеловал меня и с силой прижал к себе. Потом отпустил и сел в автомобиль. Я отступила на несколько шагов, он включил зажигание. Несколько минут он сидел, уткнувшись лбом в руль, и только после этого выпрямился и тронулся с места. Я следила за его машиной, пока она не скрылась за поворотом. Чувствуя себя потерянной, я вернулась в дом и налила кофе. Села на террасе, где диванные подушки были мокрыми от росы, обхватила себя руками, рассветное солнце понемногу согревало меня, и я сделала первый обжигающий глоток. Я сбилась с жизненного курса, не могла состыковать реальность с тем, что случилось со мной и Эмериком меньше чем за сутки. Меня отвлек щелчок открывающегося окна, я повернула голову и увидела Элиаса.
Бинго! Обручальное кольцо помощнее танка. А она такая грустная. Сегодня утром мне показалось, будто передо мной погасшая свеча. Она не похожа на ту женщину, которую я наблюдал с момента приезда. Я встречал много таких, как она, – женщин, которым морочат голову разные мудаки, и мне всегда было больно за них. Ведь ужасно любить человека, осознавая, что ты понапрасну тратишь свою жизнь. Вчера я резковато обошелся с этим типом. Он вроде не такой уж плохой, и она для него важна, это по всему заметно. Но лучше бы он засунул свой эгоизм в карман и оставил ее в покое. Я ее не знаю, но она заслуживает лучшего, чем такая фигня.
Впрочем, что до фигни, пора мне трезво оценить свою ситуацию. Я нашел в багажнике телефон… пришло время набраться смелости и включить его… Я уже почти два месяца не подавал никаких признаков жизни, не связывался с братом. Подумываю, не стоит ли сказать ему, что я намерен ненадолго остаться здесь. Возможно, это его успокоит… Вот только я не должен слишком верить в то, что расскажу ему.
В час дня, после визита в комнату Элиаса, я без всякого аппетита обедала на террасе, позволив себе такую роскошь, как бокал розового вина. Я вслушивалась в тишину, прерываемую пением цикад. Легкий ветерок гулял в ветках деревьев и шевелил белые простыни, сохнущие в глубине сада. Яркое солнце согревало меня, заряжало энергией. Я не знала, что будет завтра, но чувствовала, что освободилась от груза, как будто провела прошедшие сутки, принимая целебные процедуры, которые очистили мой организм, а заодно и давно загноившуюся рану. Я вылечилась от скверного одиночества. Все последние годы я была с Эмериком, оставаясь при этом одинокой, и это подтачивало меня. Теперь же я была просто одинока, без него. То есть по-настоящему одинока. И это хорошо для меня. Я двигалась в тумане, не зная, куда направляюсь. Я летела в свободном падении, и мне не за кого было ухватиться. Я должна заново учиться жить – жить без него, без его присутствия, пусть даже не физического, в моей жизни. Единственное, в чем я уверена: я больше никогда не буду ждать его. Сомнения, в которых он признался, лишили меня надежды – если она еще недавно у меня оставалась, то сейчас ее точно больше не было. Нужно заново оценить свою роль в случившемся: легко упрекать Эмерика за то, что он любил меня не так, как надо, любил ради себя, а не ради меня, однако и моей вины тут тоже немало.
Для начала надо присмотреться к себе, разобраться, как и почему я его полюбила. Он свалился на меня в худший период моей жизни, когда я была совсем одна и некому было позаботиться обо мне. Не потому ли я его полюбила, что мне показалось, будто отныне я кому-то нужна? Или потому, что он позволял мне верить в некую смутную идею любви? Или так было проще? Я постепенно приходила к выводу, что три последних года сражалась во имя химер, в которые сама не верила, и делала это ради того, чтобы спрятаться от реальности, от настоящей жизни.
К середине дня я почувствовала, что надо встретиться с Кати. Я подъехала к магазину, вышла из машины и спокойно направилась к входу. Подруга заметила меня, вскинула брови и послала мне подозрительный взгляд. Я прогуливалась по ее маленькой лавке и слушала, как она дружелюбно и терпеливо отвечает клиентам, объясняет, сколько у нее ульев, рассказывает, как по ночам их переносят на новые места для сбора цветочного нектара и как откачивают мед. Она давала попробовать разные сорта и делала все это со свойственной ей доброжелательностью. Покупатели достали чековые книжки. Готовность щедро делиться своей страстью приносила плоды, и я была счастлива за нее. Когда мы остались вдвоем, она исчезла в маленькой подсобке, вернулась с двумя пластиковыми ящиками и поставила их на улице перед магазином вместо табуретов. Похлопала ладонью по одному из них, приглашая сесть. Я подчинилась. Ожидая Кати, я следила за автомобилями, которые приезжали из лощины и пересекали Боньё. Невероятное сочетание проезжающих автомобилей развеселило меня: от роскошного авто некого туриста, слегка обалдевшего от немыслимого количества виражей на подъеме и обеспокоенного предстоящим проездом через деревню с ее узкими извилистыми улочками, до старого драндулета с сидящим за рулем древним дедом, который вряд ли видит дальше своего носа, но при этом прекрасно ориентируется. И как вы думаете, кто кому возмущенно сигналит? Турист деду, конечно! А старый упрямец качает головой, как бы говоря “эх ты, мой нетерпеливый козлик, так быстро из этого лабиринта тебе не вырулить”. Кати села на ящик рядом со мной и протянула дымящуюся чашку:
– Выпей, тебе полезно.
Я не возражала. Мне показалось, будто я глотаю расплавленный мед.
– Что это ты мне налила?
– Чай с медом.
– Мед с чаем, если быть точнее!
Я радостно засмеялась. У Кати мед подходил для всего, не удивилась бы, если бы она соорудила из него компресс для моей лодыжки. Я продолжила пить мелкими глоточками, уткнувшись взглядом в некую воображаемую точку. И вдруг почувствовала, как маленький острый локоть вонзился мне в ребра.
– Что-то случилось? Давай, рассказывай!
– Эмерик нанес мне неожиданный визит…
Лицо Кати перекосилось. Она постаралась скрыть досаду, но ничего не получилось. Ее замешательство бросалось в глаза.
– А-а-а… Ну и?.. Ты рада, что повидалась с ним? Он тебе сказал что-то важное?
Я собралась с духом:
– Думаю, мы находимся на этапе расставания…
Фраза вырвалась сама собой и ошеломила меня. Причем вырвалась легче, чем я могла вообразить. Слово “расставание” прозвучало, оно обрело самостоятельное существование, стало реальным. Я произнесла его вслух, тем самым подарив жизнь принятому накануне решению, и сделала это не раздумывая, не пытаясь понять, не анализируя. Кати слабо улыбнулась. Не с облегчением ли, спросила себя я.
– С самого твоего приезда я чувствовала, что ты готова запустить этот механизм. Тебе для этого понадобилась лишь хорошая встряска…
Я уткнулась носом в ее плечо и стерла стекавшую по щеке слезу.
