Семейная жизнь
Итак, в сорок два года Лютер наконец зажил своим домом. Впрочем, жил он все там же, где и поселился пятнадцать лет назад, едва приехав в Виттенберг. Единственная разница состояла в том, что прежде с ним в Черной Обители проживало еще сорок монахов, – теперь же здесь обитал лишь один бывший монах вместе с бывшей монахиней. Брак Лютера оказался на удивление счастливым – к чести и его, и Кати. Все годы, проведенные вместе, Лютер был с ней неизменно весел и ласков – поистине удивительно, если вспомнить, каким гневливым и раздражительным стал он к концу жизни. Но и сама Кати была, по всем свидетельствам, удивительной женщиной. Значительно (на четырнадцать лет) моложе Лютера, она, однако, сразу с ним сошлась; они стали близки так, как только могут быть близки супруги. Годы спустя Лютер вспоминал первый год своей семейной жизни:
В первый год после женитьбы тебя одолевают странные мысли. Сидишь, например, за столом – и думаешь: «Прежде я всегда обедал один, а теперь нас тут двое». Или в кровати, когда просыпаешься и видишь рядом пару хвостиков, которых раньше здесь не было. Как бы ни был занят муж, жена постоянно вносит в его жизнь уйму мелочей. Поначалу Кати сидела подле меня, когда я работал; я сижу, погрузившись в свои труды – и вдруг она поворачивается ко мне и спрашивает: «Доктор, а наш магистр – брат маркграфа?»
Кати уважительно именовала Лютера «доктором» – хотя, представляя ее себе, думаешь, что, должно быть, она произносила это с улыбкой и веселым блеском глаз. А он отвечал той же любезностью, называя ее Doktorin, то есть «докторшей». Когда читаешь об их семейной жизни, никогда не возникает ощущения, что Кати «недотягивала» до Лютера или что ему было сложно с ней общаться из-за ее молодости и недостатка образования.
Начало семейной жизни ознаменовалось для Кати решительными переменами в быту. Из роскошного и благоустроенного «дворца» Кранаха она переехала в Черную Обитель – почти что в сарай. Монастырь давно опустел: жили в нем только Лютер, еще один монах по имени Брисгер да слуга Лютера Зибергер, прославленный полным незнакомством с понятиями чистоты и порядка. Брисгер скоро женился и съехал, а Зибергер выстроил себе пристройку – так что огромное ветхое здание, столетняя обитель вечных холостяков, перешла в полное распоряжение Лютера и Кати. Сказать, что от заботы этой женщины монастырь сильно выиграл, – значит невероятно преуменьшить реальность. До женитьбы Лютер жил типичной холостяцкой жизнью, о которой можно судить по такому шокирующему признанию: «До того, как женился, я целый год не менял себе постель, так что она вся провоняла моим потом». Только представьте себе этот вонючий соломенный матрас, пропитанный потом Мартина Лютера до такой степени, что уже и самому хозяину это стало нестерпимо, – и от души порадуйтесь, что он все-таки нашел свою тихую пристань. И в самом деле, умелые руки Кати очень скоро изгнали из Черной Обители всю нечисть – в самом буквальном смысле слова.
Нет сомнений, что хозяйство вела Кати, и заботы ее были неисчислимы. Она руководила покраской и оштукатуриванием дома – операциями совершенно необходимыми; она же со временем начала выращивать коров, свиней и даже разводить рыбу. Да, именно Кати надзирала за рыбным прудом, дававшим на обед форелей, окуней, щук и карпов, – их ловили сетями. Был возле монастыря и сад, источник яблок, груш, орехов и персиков. Присматривала Кати и за скотным двором. Помимо свиней, она разводила коров, уток и кур. Стоит отметить, что эта бывшая монахиня и дворянка сама резала скотину. Лютер отвечал за огород, где росли дыни, огурцы, горох, латук, капуста и прочее. На огороде он работал сам – и постоянно рассылал своим друзьям семена.
Кати занималась и денежными делами семьи. Сам Лютер был к этому мало способен, должно быть, потому, что привык жить монахом и довольствоваться немногим: деньги у него не задерживались, почти все, что оказывалось в руках, он старался поскорее раздать. Щедрость его была притчей во языцех, и друзьям порой приходилось вмешиваться и удерживать его от безрассудных трат. «Не могу поверить, – заметил он как-то, – что меня можно обвинить в сквалыжничестве». Даже получив свадебный подарок, по его мнению, чересчур роскошный, Лютер попытался отослать его назад – и хорошо, что Кати вовремя его спрятала! Книги его расходились бешеными тиражами по всей Европе, но за издание их Лютер не получал ни гроша – и отказывался, даже когда печатники пытались его вознаградить; не брал денег он и за проповеди. Он просто стремился распространять Слово – а в вопросе хлеба насущного полагался на Бога. Однако физической работы Лютер не чурался. Помимо огорода, однажды он решил принести в семью дополнительный доход работой по дереву. В первый год брака он заказал токарный станок и другие необходимые инструменты; однако Лютер не был таким мастером резьбы по дереву, чтобы работа его приносила доход, – и в конце концов этот проект пришлось отложить. Не отказывался он и от домашних дел – например, сам латал свои прохудившиеся штаны, чтобы сэкономить на портном.
Постоянным источником дохода для семьи стали жильцы – в основном студенты, приезжавшие учиться в Виттенберг, которым Лютеры предоставляли кров и стол. Разумеется, Кати ни минуты ни сидела без дела. Позже она купила ферму в Цюльсдорфе неподалеку и проводила там много времени. Лютер начинал письма к ней забавным обращением: «Богатой госпоже Цульсдорфской [sic!], госпоже докторше Катарине Лютер, обитающей во плоти в Виттенберге, а духом в Цульсдорфе». Или: «Возлюбленной жене моей Катарине, госпоже докторше Лютер, властительнице свинарника, госпоже Цульсдорфской, а также владелице всех иных титулов, какие угодны будут ее светлости». Они с Лютером, похоже, постоянно добродушно поддразнивали друг друга. Кто бы мог подумать, что из Мартина Лютера получится отличный семьянин? К концу первого года жизни с Кати он писал: «Моя Кати во всем меня так радует и веселит, что свою бедность я не променял бы на все богатства Креза».
Кати была чудесной женщиной: умной, веселой, всегда бодрой и энергичной, у которой все в руках спорится – и не только в руках. Брак их официально совершился 13 июня, а уже в октябре Кати почувствовала себя беременной. Всего у них родилось шестеро детей. Однако мысль, что монах и монахиня зачали ребенка, поначалу поразила и даже напугала публику. Разумеется, поговаривали люди, Бог должен как-то выразить недовольство этим нечестивым союзом – но как? Что за страшный урод появится на свет от безбожного совокупления? Быть может, чудище вроде Папского осла, Теленка-Монаха, – или того безголового младенца, что, как говорят, родился в Виттенберге в прошлом году? Большая часть досужих саксонских сплетников сходилась на мысли, что ребенок родится с двумя головами.
7 июня 1526 года появился на свет первенец Лютера – по счастью, с одной головой. Лютер не мог сдержать радости и на следующий же день написал своему другу Иоганну Рюгелю в Айслебен, где в то время жил и Иоганн Агрикола:
Пожалуйста, передай от меня магистру Айслебенскому [Иоганну Агриколе], что вчера, в день, называемый «Дат», в два часа дорогая моя Кати милостью Божьей подарила мне Гансена Лютера. Скажи, чтобы не удивлялся, что я спешу к нему с этой новостью, – пусть сам подумает, как радует нас солнце в такое время года.
Пожалуйста, передай привет твоей дорогой солнценосительнице, а также айслебенской Эльзе. Препоручаю тебя Богу. Аминь. Сейчас, когда пишу, моя Кати еще в постели и зовет меня.
Мартин Лютер.
Сына назвали Гансом, в честь его крестного Иоганна Бугенгагена, а также отца Лютера, Иоганна, которого тоже все звали Гансом. В первые годы жизни мальчика его называли уменьшительным именем Геншен. Крестили его всего через два часа после появления из материнской утробы.
