Здесь, на лоне природы, среди охотничьего снаряжения, написал Лев латинское вступление к булле, в котором уподобил Лютера «дикому кабану», разоряющему виноградник Господень. Чуть дальше в том же вступлении Лютер каким-то волшебством превратился в ядовитого змея, притаившегося на поле Господа. Сознательно ли понтифик превратил Лютера из свиньи в змею или просто оговорился, а приближенные не решились указать ему на ошибку – история умалчивает. Булла получила свое название по первым громогласным словам вступления – «Exsurge Domine», что означает: «Восстань, Господь!» Далее Лев писал (и Лютера, несомненно, должна была поразить ирония, заключенная в этом риторическом ходе): «Восстань, Павел, учением своим и смертью своей просветивший и поныне просвещающий Церковь! Восстаньте, все святые, вся вселенская Церковь, ибо враг нападает на ваше толкование Писания».

Булла, датированная 15 июня, 24 июня была опубликована официально – вывешена в римском соборе Святого Петра. Теперь ей предстояло совершить долгий путь на север, публикуясь по дороге везде, где найдутся место и грамотные люди, способные ее прочесть, – и, наконец, пройдя девятьсот миль, предстать перед взором того, кого она осуждала. Задача отвезти сто экземпляров документа на опасную территорию, где ширилось сочувствие Лютеру, была поручена двоим папским нунциям: самому Эку и Джироламо Алеандро, также известному как Иероним Алеандр, выдающемуся богослову, прежде канцлеру Сорбонны, ныне пребывающему на службе у Льва X на должности «библиотекаря Ватикана». Именно Алеандру поручили доставить буллу императору, затем в Нидерланды, а затем в кафедральные города Западной Германии, в том числе в Майнц и Кельн. Задача Эка была намного сложнее. Он должен был отвезти суровый приговор в города Южной Германии и в саму Саксонию. Лишь после этого, когда булла будет официально опубликована в трех кафедральных городах Саксонии – в Майсене, Мерзебурге и Бранденбурге, – начнется отсчет шестидесяти дней, в течение которых Лютер должен будет явиться в Рим.

Везде, где публиковалась булла, следовало сжигать сочинения Лютера. Однако чем ближе к Виттенбергу, тем хуже принимали местные жители Эка и его миссию. Определенно не все здесь готовы были согласиться с обвинениями буллы. Лютер и его труды приобретали в Саксонии все большую популярность, и даже в Лейпциге, год назад дружно приветствовавшем Эка, теперь его встречали прохладно. Сам герцог Георг, благодаря выступлению Эка ставший злейшим врагом Лютера, поначалу радостно его приветствовал и даже вручил золотую чашу, полную гульденов; однако и он в конце концов отложил публикацию буллы на неопределенное время, так что в Лейпциге она так и осталась необнародованной. Книги Лютера здесь тоже не жгли. В конечном счете только один преподаватель Лейпцигского университета – с очень подходящим гуманистическим прозвищем Вулкан – отправил в огонь небольшую стопку Лютеровых сочинений.

Понятно, что Эк не горел желанием собственноручно доставлять буллу в Виттенберг – и обошел эту проблему, отправив ее в Виттенбергский университет с посыльным. Когда она наконец попала в руки к ректору университета, тот заметил, что доставили ее «каким-то воровским манером». Самого Фридриха в это время в городе не было – он уехал в Кельн на коронацию нового императора. Эк, скорее всего, этому только порадовался: меньше всего хотелось ему вручать буллу Фридриху из рук в руки! Не стал он лично встречаться ради этого и с братом Фридриха, герцогом Иоганном. Иоганн пребывал в то время в своей герцогской резиденции в Кобурге. Сославшись на то, что у него нет хорошего костюма, подходящего для приема при дворе, Эк и здесь с радостью свалил грязную работу на посыльного.

Однако в последние дни сентября Эк успешно выполнил, по крайней мере, одну свою задачу, и притом главную – доставил буллу в три кафедральных города Саксонии. Последним стал Бранденбург, где она была опубликована 29 сентября, – и с этой даты пошел отсчет шестидесяти дней для Лютера. В конце ноября Лютер должен был предстать перед судом римской инквизиции; не явившись, он автоматически получал клеймо еретика и отлучение от Церкви.

Сам Лютер впервые услышал о булле 1 октября, а десять дней спустя получил ее на руки. Резкий тон буллы так его удивил, что поначалу он даже усомнился в ее подлинности: может быть, это сам Эк написал? – спрашивал он. Надо сказать, что так же подумал, впервые прочтя буллу, и Эразм. Встретившись с Фридрихом в Кельне, Эразм, на правах давнего друга, откровенно изложил ему свои соображения по поводу Лютера и его дела – сказал, что Лютер высказывается слишком уж резко и язык его может вовлечь их всех в большую беду. Однако посетовал он и на неумеренную резкость и жесткость буллы – и, по-видимому, именно он убедил Фридриха защищать Лютера всеми силами и средствами. Поэтому, встретившись наконец с новым императором, Фридрих убедил его не просто осудить Лютера на грядущем рейхстаге в имперском городе Вормсе, а сперва хотя бы его выслушать.

Тем временем Лютер оставался в Виттенберге – и вовсе не собирался по собственной воле лезть в зловонное болото, именуемое Римом. День за днем протекал установленный срок; подошел уже и конец ноября – а он не трогался с места. Однако до Лютера доходили слухи о том, что везде, где публикуется булла, власти сжигают его книги – хоть и не всегда с таким энтузиазмом, на какой надеялись папские нунции. Первое публичное сожжение произошло 8 октября в Левене под руководством Алеандра, в присутствии всего местного богословского факультета – хотя многие богословы были этим недовольны, так как тоже сомневались в подлинности буллы. В Кельне архиепископ дал согласие на сожжение книг Лютера, однако городской палач, в чьи обязанности входило исполнить сожжение, отказался выполнять свою задачу, пока не увидит имперскую печать. Здесь возникла заминка: печать имелась на оригинальном экземпляре буллы – но не на копиях. Но в конце концов архиепископ настоял на своем, и труды Лютера отправились в огонь.

Таких же половинчатых результатов добились нунции и в Майнце. Архиепископ этого города, Альбрехт, и был адресатом знаменитого письма Лютера от 31 октября 1517 года – и именно он переслал письмо Лютера вместе с его тезисами в Рим, воспламенив тот пожар, что теперь угрожал разгореться до небес. Однако сейчас, к концу 1520 года, Альбрехт сам не очень понимал, как относиться к Лютеру и его учению. Отчасти причина этого была в том, что он подпал под влияние Ульриха фон Гуттена, твердого сторонника Лютера. В конце концов Альбрехт дал согласие сжечь лютеровы книги. Однако, когда на городской площади уже был сложен костер – майнцский палач, как и его собрат по профессии в Кельне, вдруг усомнился. Прежде чем зажечь огонь, он обратился к толпе, собравшейся на площади, с громким вопросом: законно ли это осуждение и казнь? Толпа, совершенно не сочувствовавшая ни Алеандру, ни папе, ответила оглушительным: «Нет!» Услышав это, палач немедленно спустился с костра и отказался продолжать. Алеандр, ошарашенный и раздосадованный, поспешил назад в резиденцию архиепископа – за справедливостью. Альбрехт заверил его, что назавтра они попробуют еще раз. И 29 ноября, когда палач снова отказался выполнять свою работу, Альбрехт в конце концов уговорил поджечь костер какого-то местного могильщика. Присутствовали при этом, по-видимому, лишь несколько женщин, шедших на рынок продавать гусей. Однако вскоре появились и сторонники Лютера; они принялись бросать в Алеандра камнями и, если бы не вмешательство самого архиепископа, весьма возможно, его бы убили.