Глава 12
В кабинете директора царил полумрак. Ставни были прикрыты, а в воздухе витали знакомые и в то же время не очень ароматы. Травы и не только. Явно не лекарственного назначения. Они дразнили обоняние неузнаваемостью сочетаний и, возможно, в другое время это меня слегка раздражало бы, но не сейчас.
Сейчас, несмотря на висящую над школой угрозу, несмотря на с каждым днем все больше мрачнеющих наставников, гоняющих школяров чуть ли не до потери сознания, я пребывала в просто до неприличия прекрасном настроении. Причина оного поджидала меня на подоконнике напротив директорской двери, и глупые девичьи мысли остались тоже где-то там, рядом со смешливыми серыми глазами, широкими плечами и иными несомненными достоинствами моего мужа. Нет, разум, к счастью, полностью меня не покинул, и когда требовалось сосредоточиться, я легко могла это сделать, но как только эта необходимость отпадала…
Как, например, сейчас, когда я сидела в сумрачном кабинете и поджидала директора, не торопящегося выходить из смежной комнаты.
Много дел у него. Наверное, они с господином Гелесом денно и нощно над поисками убийцы корпят, оттуда и запах, и полумрак. Только что, поди, какой-нибудь очередной ритуал пытались провести. Пытались — потому что окрыленного счастьем господина королевского дознавателя в дверях мне не встретилось. Только мрачный, раздосадованный мужчина с затаенной злостью во взгляде.
Мне и увидеться-то с директором довелось не сразу. Я пришла с отчетом на следующий же день после поправки, но секретарь дал от ворот поворот. Не до тебя директору, школярка. Что заходила — сообщат и позовут, когда надо будет.
Надо стало через четыре дня. Оно и верно, демон демоном, а у школы проблемы посерьезнее.
Директор вышел, когда я успела заскучать, решить, что про меня забыли, и вновь умчаться мыслями к подоконнику в коридоре. Мы с ним сегодня собирались снова к ручью сходить, пострелять. С Кайденом, конечно, не с подоконником! Жажда постичь сию премудрость овладела мной с новой силой, когда учитель с куда большим тщанием стал корректировать мне осанку, положение рук, ног, бедер и прочих, никак не участвующих в стрельбе, частей тела.
Появление директора Паскветэна тут же выкинуло из головы унесшиеся куда-то в сторону розовых облаков мысли. Я присмотрелась к нему привычным целительским взглядом и с некоторой радостной неожиданностью вынуждена была признать, что он выглядит лучше. Как-то собраннее, энергичнее. Может, все-таки у них с господином Гелесом что-то и выходит?
— Добрый вечер, Шела.
Сев за стол, он окинул меня не менее цепким взглядом и задумчиво произнес:
— Я смотрю, тебя можно поздравить.
Слегка зардевшись, я потеребила кончик переброшенной через плечо косы. Лента в ней змеилась совсем иным узором, отличающим мужнюю жену от девицы. На причесывание по утрам времени уходило теперь больше — пальцы слушались плохо, норовили соскочить на привычное плетение, но взгляд мужа, наблюдающего за мной с нескрываемым удовольствием, того стоил.
— Уж не Кайден ли?..
Я подтвердила предположение кивком. Личную жизнь с директором обсуждать было до ужаса неловко. Но на счастье он больше никаких вопросов задавать и не стал. Только в глубине глаз мелькнуло что-то похожее на неодобрение. Но к этому-то я уже привыкла. Наставники почти все как один школярские свадьбы не поощряли — об учебе надо думать, а не о прочих глупостях. Дело молодое, успеется еще десять раз пережениться.
— Ну. — Директор устремил на меня тяжелый испытующий взгляд. — Рассказывай, Шела.
И я рассказала. Умолчав, правда, про подсказку. Это знание казалось каким-то сокровенным, моим. Кайдену или Нольвенн я бы, может, и рассказала, выпытывай они подробности, а директору — не хотелось. Мелочь же, правда? Зачем ему это знать?
— Ты молодец. — В глазах старого мага сияла практически отеческая гордость. — Ты проделала просто невероятную работу, и мне не передать словами, как я восхищен твоим талантом и мужеством. И очень может быть, что спасла ты не только жизнь Кайдена, но и жизни сотен людей.
Я невольно зарделась. Ну и личное счастье по ходу устроила, ай да я!
— Демон прочно заперт? — все же уточнил директор. Его можно было понять, угроза нешуточная, удивительно как он вообще решился привести его в школу и довериться мне.
— Прочнее, пожалуй, нельзя, — отозвалась я, на долю мгновения сама засомневавшись.
— Но Кайден по-прежнему с ним неразрывно связан… — Было не совсем ясно, считать эти слова обращением ко мне или просто мыслями вслух, но я на всякий случай добавила:
— Он сохранил магию, а значит, часть силы демона, но я не думаю, что в этом таится опасность. К тому же… я буду рядом. Если что-то случится, я смогу помочь.
— Правильно. Все правильно, Шела. Все правильно…
Было ясно, что на этом разговор завершился. Но я, помедлив, все же решила и сама задать вопрос.
— Директор Паскветэн, простите… я не могла не заметить господина Гелеса… скажите, в расследовании есть какие-то успехи?
— Есть, — старый маг улыбнулся. По-настоящему улыбнулся, не вымученной лживой гримасой, чье единственное призвание не допустить паники. — Я думаю, скоро все решится, все наладится. Мы уже близки к разгадке.
Я вышла в коридор окрыленная, щурясь на яркое закатное солнце, бьющее по глазам после кабинетного полумрака.
Светлая макушка лучника на нем сияла почти рыжиной…
— Кайден, а твои родители живы?
Мы сидели после занятий в его комнате, которая, если уж быть откровенной, стала почти и моей. Вернее, лучник сидел, а я стояла на коленях за его спиной и, стараясь не пыхтеть сосредоточенно, разминала ему вывихнутое накануне на тренировке плечо. Герой решил вставить его сам, вставил неудачно, защемил мышцу и все равно стоически терпел, наивно полагая, что я не замечу.
По правде говоря, с вывихом-то я разобралась быстро, но как всегда увлеклась, нащупав спазм возле шеи. Кайден не возражал. Еще бы он попытался!
— Живы, — помедлив, отозвался лучник и склонил голову на бок, давая мне больше простора. — Были. Три года назад.
— А чем они занимаются?
Не знаю, как сам Кайден, а я испытывала неземное удовольствие, впиваясь пальцами в теплую гладкую кожу, поглаживая ее, перебирая напряженные мышцы, чувствуя заключенную в них жесткую мужскую силу.
Муж не торопился отвечать, то ли задумавшись о своем, то ли впав в транс, и я куснула его за ухо. Кайден дернулся, намереваясь отомстить, но я тут же утешила пострадавшего от целительского произвола поцелуем, и разговор возобновился.
— Отец — плотник. Мать на хозяйстве.
— А братья или сестры есть?
— Есть.
— Сколько?
— Много… — Кайден вздохнул. Правда, я не поняла, был ли это вздох сожаления или облегчения, когда я оставила в покое одну измученную мышцу и переключилась на другую.
— Много — это сколько? — продолжала допытываться я.
— Семь. Было. Три года назад.
Я серьезно озадачилась на всякий случай, готова ли я знакомиться с таким количеством родственников, но мысль была прервана громким стуком в дверь и звонким:
— Шела, ты тут?
— Ага, — отозвалась я, узнав голос Элары.
— Бегом в больничные покои, там какой-то кошмар-ужас, три телеги пострадавших из Вирша прибыли, всех старших целителей созывают!
Я торопливо сползла с кровати, сунула ноги в туфли, осчастливила Кайдена суровым наставлением «руку не трогать!» и умчалась туда, куда звал целительский долг вкупе с нешуточным беспокойством — что там стряслось? Кто пострадал? Есть ли среди них отец?..
Стрелой долетев до южного крыла, где находились целительские «пыточные», как поголовно называли это место школяры, я дернула на себя тяжелую дубовую дверь и… замерла на пороге. Больничные покои было не узнать. Во-первых, они кишели людьми, которых было куда больше, чем коек. Во-вторых, там было шумно. Очень шумно. Кто-то орал в голос и бился в конвульсиях, кто-то распевал похабные песенки, кто-то с бешеным визгом носился меж зеленых целительских одежд, кто-то рыдал, кто-то хохотал, кто-то несвязно вещал о грядущем конце света, и весь этот гам магическим образом перекрывал строгий голос наставницы Мадален.
— Шела! — Суровый оклик заставил меня вздрогнуть, шагнуть внутрь, а выпущенная дверь поддала по попе и придала ускорение. — Массовое отравление, основной компонент — беладонна. Второй зал под начало Оанелль.
Я кивнула, толком даже не понимая, откуда именно звучат наставнические указания, и, слегка пригнув голову, нырнула в человеческий водоворот.
Во второй комнате было чуть тише. Здесь, как выяснилось, лежали те, у кого дела обстояли серьезнее. Люди метались в бреду, тела нервно бесконтрольно дергались, от них исходил жар. Оанелль, выпускница, заметив меня, махнула рукой.
— Возьмешь на себя те три койки. Что делать знаешь?
Я снова покивала.
— Как это случилось-то?
— Говорят, фейри пошутили, — бросила целительница через плечо, уже удаляясь к другим кроватям.
Я перевела взгляд на доверенных мне людей. Ничего себе шуточки. Хотя… эти могут, если разойдутся. В прошлом году они так колодец зашептали, что любой, напившийся из него сутки чесоткой страдал. А в позапрошлом в городской колокол подселили стромкарла. И все услышавшие его пускались в пляс, да такой, что потом от переломов да сердечных приступов лечить приходилось. А в поза-позапрошлом…
Голова думала, а руки делали. Одним из моих пациентов оказалась тетка Маэлан. Она вздрагивала и металась по кровати так, что кому-то из школярок пришлось привязать ее простыней. Холодная тряпка на лоб — сбивать жар. Давать отвары опасно, сначала яд нужно вывести из организма. Этим уже займется магия, но дело небыстрое, поэтому участь пострадавших надо облегчить. Время и окружающее пространство размывалось, переставало существовать. Оставались я, три страдающих человека и сила, покалывающая пальцы крохотными разрядами молний.
— Шела? Ты, что ль? Или все ж мерещится.
— Я, тетушка.
Очищение еще не было завершено, а всеми уважаемая матрона уже пришла в себя. Не зря ее муж, почтенный дядька Поль утверждал, что здоровьице у дорогой супруги лошадиное, хватка волчья, а нрав змеиный. Правда, вслух с этим утверждением соглашаться никто еще не решился.
Я склонилась, чтобы проверить ее глаза — прошло ли посинение. Через плечо рыжей змейкой скользнула коса… и была тут же ухвачена пусть и короткими, но цепкими пальцами.
— Это что еще такое?
Да когда она из простыни-то выпуталась?!
Тетка потянула косу на себя, разглядывая пристальнее, словно проверяла, а это-то не мерещится, и я айкнула, когда затылок ощутимо дернуло.
— Ты, девка, сдурела, что ли?
— Тетушка пустите, — взмолилась я шепотом. — Мне закончить надо…
— Нет уж, ты отвечай, когда успела, дурная? Отец почему ни слухом, ни духом? Совсем страх и уважение к родителю растеряла?
— Откуда ж вы знаете…
— Чтоб я и не знала?! — тетка искренне оскорбилась, и я о сказанном пожалела — голос ее начал стремительно набирать обороты. — Ты какой дурости в этой школе нахваталась, коль додумалась замуж тайком? Чай не безродная, не ничейная, уж мы ли тебе не устроили бы свадебку, коли отцу не по силам бы было?
— Да я…
— Цыц, бедовая! Я ж тебя в прошлом месяце видала, девкой была. Чего муж твой не ухаживал, не соблюл обычаев дедовых? Чай, не за просто так их придумали-то… аль ты, дурища, беременная?
Голос у тетки был раскатистый, низкий, громкий, как звук боевого рога. Разносился он по комнате, перекрывая все прочие. А я, чувствуя, как пылают уши, все продолжала очищение. Да когда ж оно наконец закончится, Бригита милостивая!
— Так вы ж сами сказали — надо идти! — вклинилась я в ее речь, чтобы прервать хоть на минутку. Снующие туда-сюда целительницы не торопились приближаться, но и не удалялись. Оно и понятно, когда еще такое представление увидишь?
— Так с толком идти-то надо, с разумением! — сердито гаркнула тетка. — А не подол задравши лететь, как коза недоенная! Дурень ты, Шела. Мужик за девкой ухаживать должен, добиваться, тогда он жену ценить будет. А когда эта дуреха ему сама в руки упала, как перезревшее яблоко? А! — Тетка махнула рукой, и я воспользовалась моментом, чтобы выхватить многострадальную косу и перекинуть ее обратно за спину. — Вот была бы жива твоя матушка, уж она-то тебя за косу бы оттаскала за подобное.
Я торопливо заправила волосы в платье. Для верности. И каково же было мое облегчение, когда ритуал, наконец, подошел к концу. Правда, чувствовала я себя так, будто не толику сил влила, а всю себя без остатка выжала.
— Вы, тетушка, отдыхайте теперь, вам поспать надо, — с этими словами я позорно сбежала к мужчине, лежащему от Маэлан через койку, малодушно оставив того, кто лежал между ними двумя напоследок.
— Отдыхайте! Отдохнешь тут с тобой! Не бережешь ты сердце мое больное, только добра тебе желающее, не ценишь! Вот я отцу-то твоему все…
Очень захотелось зажмуриться и заткнуть уши пальцами.
— Свежая вода. — Оанелль опустила кувшин рядом со мной. На губах ее играла с трудом сдерживаемая улыбка.
— Не беременная я! — пропыхтела я свистящим шепотом, глядя на старшую почти жалобно.
— Да никто и не сомневается, — та похлопала меня по плечу, а потом повернулась и легкой плывущей походкой устремилась к тетке Маэлан. — Тетушка, все ли у вас хорошо, может вам подушечку поправить, теплое одеяло в ноги положить?
Вот она — цеховая солидарность! Почти прослезившись от благодарности, я возблагодарила богов, что Кайден сейчас тихо-мирно спит в своей кровати и ничего этого не слышит.
У моего второго пациента, имя которого в памяти не всплывало, хотя лицо было знакомо, дела обстояли серьезнее, и очищение затянулось. Минуты утекали медленно, тягуче, как густой мед. Тетка угомонилась, и все мысли снова сосредоточились на работе. На силе, утекающей сквозь пальцы, на бьющейся в них нитке чужого пульса…
Кольнувшая грудь тревожка заставила меня вздрогнуть и заозираться в поисках того, кому нужна моя срочная помощь.
Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить, что ни на кого из пострадавших горожан я это заклинание не вешала. Да и вообще за пределами классов мне его использовать пока что довелось только один раз. Голубенькая дверь. На всякий случай.
Сердце сжалось. Как такое возможно? Что с ним могло случиться?
Я завершила очищение, нервно кусая губы, и тут же кинулась к Оанелль.
— Мне нужно уйти. Это очень важно. И очень срочно.
— Срочнее, чем здесь? — целительница удивленно и несколько неодобрительно вскинула брови.
— Да, — твердо произнесла я.
Этим людям нужна помощь, это верно. Но их жизни уже ничего не угрожает, к тому же вокруг полно целителей. А сигнал срабатывает только если… я сглотнула и сжала кулаки.
Оанелль посмотрела на меня долгим серьезным взглядом и кивнула.
— Иди.
Я молнией сорвалась с места и, только взбежав по лестнице, сообразила, что маяк тянул меня совсем не к комнате Кайдена на четвертом этаже. А вовсе даже в прямо противоположную сторону. Вниз, в подвалы.
Так. Только не говорите мне, что он напился с демонологами и во что-нибудь с ними же и вляпался! Добью!
Вспыхнувшая злость быстро угасла и вновь сменилась нешуточным беспокойством, когда владения демонологов остались позади, уступив место алхимическим, а заклинание продолжало тянуть меня в глубь подвалов. И по-прежнему — вниз.
Я уже тяжело дышала от бега, а грудь все сильнее сдавливало жгучим обручем, в который превратился самый первый тревожный укол. Туда-туда-туда…
Упершись в какую-то дверь, я распахнула ее не медля ни мгновения, и удивленно замерла на пороге каморки-чулана, заваленного рухлядью, очертания которой с трудом угадывались в темноте — свет из коридора сюда практически не проникал.
А маяк уверенно пульсировал — туда-туда-туда. Вниз.
Куда — вниз?
Я озадаченно изучила доски пола. В голову начала закрадываться мысль, что заклинание дало сбой. В конце концов, я же его даже не совсем по правилам навесила. Уж вовсе не в подсознании такие вещи делаются. Может, оно исказилось как-то? И Кайден спит себе и в ус не дует, что его женушка подолом ночные коридоры школы метет, его разыскивая.
А если нет?
Прикусив губу, я вздохнула, опустилась на четвереньки и принялась пристально разглядывать пол.
Люк нашелся за ветхим столом, заваленным битыми черепками (кому вообще надо хранить подобное?). Изъеденное ржавчиной кольцо и протяжный скрип петель указывали на то, что пользуются им отнюдь не часто. А из темного провала, в котором терялись ступени не сильно надежной на вид деревянной лестницы, пахло сыростью, затхлостью и дохлыми крысами.
По спине пробежал холодок. Что это еще за подвал в подвале и что Кайден мог там забыть? Лезть в эту темноту не хотелось до отвратительной дрожи в коленях, но заклинание уверенно тянуло туда. Не проверишь — не узнаешь, правильно?
Сотворив слабенького светлячка, я набрала в грудь побольше воздуха и начала спуск.
Ладони вспотели от страха почти сразу же. А спустя несколько минут блуждания в скудном белесом свете, ориентируясь лишь на зов маяка, я уже вся взмокла. Прилипшие к шее волосинки неприятно щекотали кожу, я нервно чесалась и все больше сомневалась в правильности собственных действий.
И когда я уже почти убедила себя, что тревожка сработала неправильно — не мог Кайден здесь оказаться! — в темноте нарисовался подсвеченный изнутри контур двери.
Дверь была старой, даже древней, и с витающими запахами гармонировала прекрасно. Но вот ее я распахивать не торопилась, потому что помимо начавшего угасать маяка, исполнившего свое предназначение, я ощущала еще силу.
Ее было столько вокруг, что казалось даже воздух стал гуще. Но это была не стихийная сила природного источника, нет. Она была чужой и какой-то… недоброй.
Погасив светлячок и на цыпочках приблизившись к двери, я затаила дыхание и заглянула в широкую щель между рассохшимися досками.
Первым, что я увидела, была спина. Согнутая прожитыми годами, чуть прикрытая длинными седыми волосами, она, как мне показалось, принадлежала директору Паскветэну. Он отошел в сторону и передо мной предстал Кайден.
Лучник лежал на белом мраморном столе, до отвращения похожем на жертвенный алтарь. Обнаженный по пояс он будто спал — закрытые глаза, умиротворенное выражение лица… только запястья были закованы в тяжелые кандалы, а руки от них и до локтя изрезаны незнакомыми рунами да так глубоко, что из ран медленно, но верно сочилась кровь. Она заполняла собой тонкие желоба, прорезанные в мраморной поверхности, образуя сетку сосудов, но уже вне человеческого тела.
У меня в горле застыл крик ужаса. Дышать стало нечем.
Что здесь творится?!
Я медленно попятилась от двери, опасаясь сорваться с места бегом и издать хоть звук, привлечь к себе внимание. Надо вернуться, надо срочно вернуться, поднять на уши наставников, учеников — всю школу.
…может, директор мне примерещился? Не мог же он…
Сейчас это было неважно. Кто бы то ни был, его нужно остановить.
Я сделала всего семь шагов и уперлась в мягкую пружинящую стену. Обернулась. За спиной — темнота пустого коридора. Я коснулась ее рукой, и пальцы увязли в воздухе как во вчерашней каше, оставив такое же липко-неприятное ощущение. Войти оказалось можно. Выйти — нет.
Вот тут мне окончательно стало страшно. Наверное, даже страшнее, чем один на один с демоном в Зубастом замке. Там я знала, что нужно делать. Сейчас же… ощущение абсолютной беспомощности и полной паники захлестнуло с головой. Да что ты можешь, целительница?
Правильно, ничего. Только семь шагов вперед и наблюдать.
Я снова прильнула к щели.
Черные свечи по стенам. Тонкие, длинные. Я видела такие у демонологов, когда приставала к ним с расспросами. Ритуальные. Пол тоже испещрен знаками, линиями, на первый взгляд, совершенно беспорядочными, но стоило начать к ним присматриваться, как они выстраивались в ясную четкую схему, обретая некий глубокий смысл. Человек, так похожий на директора, передвигался между ними осторожно, не касаясь линий, и что-то бормотал себе под нос. И от этого бормотания сила продолжала сгущаться. Скопившаяся в комнатушке мощь потрясала воображение.
Старик обошел стол по кругу, и мои надежды рухнули. Человек, так похожий на директора, им и оказался. Он склонился над лучником, не прерывая бормотания, и принялся чертить невидимые символы у него на лбу. А закончив, вдруг отечески потрепал по волосам и произнес вслух, заставив меня вздрогнуть.
— Прости, мой мальчик. Осталось немного.
Очень хотелось закричать. Ворваться в комнату с воплем: «Что же вы делаете?! Как вы могли?!». Но здравый смысл еще не окончательно меня покинул. Я даже первую фразу закончить не успею, как директор, в руках которого скопилась такая мощь, размажет меня по стенке. Поэтому я продолжала смотреть, цепляться за детали, в безнадежной попытке обнаружить хотя бы за мизерный шанс на спасение.
И зацепилась.
Над светлой макушкой в воздухе висел шар света. Пронзительно-яркого цвета весенней листвы. Он сверкал солнечными лучами, бликами воды, звенел птичьей трелью, шептал ветром в ветвях. Маленький шар по мощи превосходящий все, что уже витало вокруг, но светлый и чистый, был силой убитой метсаваймы.
Дверь, та дверь, что была прочно опутана древесными корнями и цветущим вьюном, протяжно заскрипела в душе, силясь распахнуться в ответ на немой зов. И я поняла, что надо делать.
Кровь фейри. Ничтожная восьмеринка. Но я же слышала голоса на той памятной поляне, я же чувствовала сердце Брейдена. Я смогу, у меня получится. Мне же не нужно достучаться до Старших, всего лишь до бабки, а она уже все сделает. Она не из тех, кто жаждет гибели школы, она поможет. Надо только дотянуться, позвать. Кровью кровь. Дыши, Шела, дыхание — это тоже ветер. Ветер в твоей крови, ветер способен преодолеть любые расстояния, что уж там говорить о жалком броске до березовой рощи. Ветер все слышит и шепчет в листве, раскрывая все тайны мира.
«Убийца найден. Убийца Паскветэн. Школа отдает свой долг».
Тяжело дыша, я уткнулась лбом в сухие доски. Наваждение рассеялось без следа, а я даже не могла с уверенностью сказать, получилось ли у меня хоть что-то, или мой призыв так и остался бьющейся в голове отчаянной мыслью.
— Что… вы делаете?!
Полный недоумения чужой голос, раздавшийся вдруг в комнате и перекрывший директорское бормотание, заставил меня вздрогнуть и снова прильнуть к двери. Правда, чтобы выяснить, кому он принадлежит, пришлось сменить щель и угол обзора. Теперь мне стал виден мужской силуэт в углу, спеленатый по рукам и ногам путами заклинания. Лицо его было мне незнакомо.
— Очнулся? — с некоторым сочувствием отметил директор, помолчал и добавил: — Все же жаль, что обстоятельства оставили открытой для тебя лишь стезю наемника. Такой потенциал. Но увы…
Наемник? Какую роль он играет в жестоком плане Паскветэна?
Цель плана мне была не ясна, но было совершенно очевидно — все мы здесь, кроме директора, стали разменными монетами в большой, даже слишком большой игре.
— Отпустите меня. Я буду вам полезен, — в голосе наемника звучала обреченная усталость.
Он не верил, что ему удастся уговорить старика изменить планы, но пытался. Все равно пытался.
— Будешь, — грустно отозвался тот, осторожно и тщательно выплетая заклинание, настолько сложное что я, подглядывающая из своего укрытия, только интуитивно могла уловить, что делает наш дорогой директор. Да и то очень условно.
— Обязательно будешь. Ты примешь на себя ответственность по Договору. Прости, мой мальчик.
— Нет! — дернулся в путах боевой маг. Его глаза пылали отчаянием, гневом и жаждой жизни. Связанный по рукам и ногам, окутанный чужой волей, он не сдался. — Здесь королевский дознаватель, он поймет, что преступник не тот. А даже если и нет, Брейден не обмануть, и Договор опознает подлог!
Директор не выглядел торжествующим или упивающимся своим могуществом и умом. Глубоко усталый старый человек, выполняющий тяжелую, неприятную, но необходимую работу. И заклятия, выплетаемые старческими узловатыми пальцами, все плотнее и плотнее оплетали незнакомого мага.
— Не будет никакого подлога. В этом и суть, малыш, — печально отозвался директор Паскветэн. — Ты связан со школой? Связан. Ты ведь в свое время так и не смог закрыть магический контракт. Помнишь еще?
Маг в путах зло, яростно выдохнул:
— Забудешь такое!
Директор кивнул и продолжил:
— Именно потому Договор тебя и защищал до сих пор. И поэтому никто из людей не усомнится, что именно это и имели в виду дети Брейдена, когда говорили — «убийца связан со школой». Даже Гелес не усомнится. И пусть это не совсем правда. Пусть эта связь важна лишь для людей, и не имеет значения для Леса. Люди и фейри имеют слишком мало точек соприкосновения, чтобы это выяснилось. Никто не узнает…
Директор закончил плести заклинание и, подвесив перед обездвиженным магом прямо в воздухе странный камешек-подвеску на цепочке, явно артефакт, перешел к каменной плите, на которой лежал бессознательный Кайден.
Я умышленно старалась не смотреть в ту сторону, потому что стоило только увидеть родного, ненаглядного лучника беспомощным и истерзанным, как ужас подымался удушливой тошнотворной волной, голос разума умолкал, и я неимоверным усилием воли удерживала себя от того, чтобы броситься на помощь любимому.
И сейчас тоже с трудом отвела взгляд от него, всегда такого сильного, смелого, а теперь — распятого на мраморном столе, изрезанном желобами для стока крови, покрытыми ритуальными знаками… Бледного. Такого бледного!
Нет. Ты не умрешь. Не сейчас, не теперь! Потерпи, любимый. Главное, держись!
Я вцепилась потными ладонями в ткань платья, закусила губу. Держись, Шела. Не выдай себя! Ни вздохом, ни стоном, ни шорохом! Держись, помощь идет, она наверняка уже близко!
Для себя я все уже решила. Как бы там ни сложилось, а убить Кайдена я не дам. Если восьмой части дивной крови в моих жилах оказалось мало, если Брейден не услышал мой зов, то я брошусь на директора в ответственный момент. Да, с моей стороны было бы разумнее затаиться, ни вмешиваться и потом, когда все закончится, свидетельствовать перед дознавателем, рассказать ему правду, но мне плевать. Я не дам убить Кайдена! И если никто не придет, то я сама брошусь на подлого убийцу…
А ведь я директору так верила! Как мы все могли так ошибаться?
Как он мог так нас всех предать?
Маг напрягся всем телом и расслабился, пытаясь ослабить путы. Снова напрягся и обмяк.
— Зачем мне это? Зачем бы я это сделал? — с бессильной яростью выплюнул он.
Директор Паскветэн даже не отвлекся от своего занятия. Руки, умелые руки сильного мага, в пигментных пятнах и старческих выпуклых венах, размеренно делали знакомую работу. И не дрожали.
— Все просто. Ты умираешь, мой мальчик. Тогда, много лет назад, когда ты не справился с заданием и не сумел исполнить обязательства по контракту, я за тебя заступился и не дал запечатать твой дар. Но это не пошло тебе во благо, малыш. Откуда же нам всем было знать, что неисполненный магический договор станет тянуть из тебя силы?
Плененный дернулся в тенетах еще раз, но это ни к чему не привело, и он остервенело забился, ослепленный отчаянием. И, оглушенный предательством директора, зарычал:
— Я столько лет незримо был вашей правой рукой! Нас связывало столько тайн и общих дел! Мои клятвы и ваши обещания! А теперь я вишу, спеленатый, как муха в паутине!
Мне стало безмерно жутко. Как это страшно, готовиться принять смерть от того, кому столь беззаветно служил, кому полностью доверял… Как Кайден.
А может, и нет. Может, я все это сама себе придумываю, и он ждал от директора удара. Кому лучше знать о паучьих повадках, чем другому пауку?
Устав бесполезно тратить силы, боевик сменил тон, и выдохнул обреченно:
— Это неправда. Это неправда, и дознаватель короля вам не поверит. Он будет проверять. Он увидит…
— Он увидит, что это правда, Дерек, — устало отозвался старый маг, а я запоздало поняла, что за заклятия он плел вокруг наемника.
Одна часть из них была путами, призванными удержать опытного боевика, а вот вторая — точно тянула из него жизненную силу. И, приглядевшись, я ужаснулась тому, с какой мощью заклинания директора высасывали соки из несчастного…
— Ты был в отчаянии, Дерек. Когда понял, что происходит, скрыл это от всех. Ведь тогда бы тебя точно запечатали. Ты пытался бороться, искал способы преодолеть непреодолимое, метался… И когда понял, что честных способов помочь тебе нет, ты прибегнул к бесчестным.
Речь директора была такой же плавной и уверенной, как и его движения. От ужаса происходящего у меня волосы подымались дыбом, и тело било ознобом. Я кусала собственный кулак, пытаясь сдержать рвущийся наружу крик. Магия, которую творил директор, потоки сил, которыми он управлялся как будто бы походя, обрушивались на меня многотонным прессом, заставляли дрожать внутренние органы, противно гудели в костях и заставляли почувствовать себя особенно ничтожной.
Если я попробую вмешаться в ритуал директора, вызванные им силы меня попросту размажут.
…но я все равно попытаюсь.
Если меня не услышали.
Если помощь опоздает.
Если встанет вопрос, кому жить, Кайдену или мне…
Нет. Нет, для меня это не вопрос. Есть вещи, которые я для себя уже решила.
…А зря все же я укротила демона, уж он бы сейчас живо директору его место указал, мелькнула мстительная мысль, и я снова прислушалась к беседе.
Почти мирной. Почти дружеской. Если забыть о том, что беседуют два паука, и один другого вот-вот сожрет.
— Одни боги знают, где ты нашел этот ритуал. Но ты нашел. И поверил, что он сможет наполнить тебя силой снова. Ты тайно вернулся сюда, в школу. В Брейден. Ты убил метсавайму… И этого мальчика, талантливого сильного боевика, полного того, что ускользало от тебя — жизни. Зарезал на алтаре прямо в школе, считай, на глазах у сотен учеников и десятков преподавателей. Я почувствовал, что здесь творится почти чудом. Только потому, что по многолетней привычке постоянно контролирую магический фон школы и знаю его до мельчайших деталей. Я бросился к источнику возмущений, но не сразу сумел найти это место. А когда нашел — было уже поздно, мой мальчик. Ты почти закончил ритуал, и я не успел спасти твою жертву…
— Какой героизм, — бесстрашно вмешался в речь директора боевик. — Вот только как вы, дорогой героический директор, защитник слабых, думаете объяснять, отчего ритуал омолодил не меня, а вас? И как надеетесь скормить это Лесу? Не сомневаюсь, что если бы Брейдену можно было подсунуть фальшивого виновного, вы бы давно так и сделали!
Директор покачал головой. И даже оторвался от зловещих манипуляций над моим мужем.
— Я никому ничего не стану объяснять, малыш. Видишь ли, пытаясь остановить тебя, я трагически погибну. У тебя при себе окажется артефакт, о котором я не знал, да и знать не мог, и он остановит мое сердце. И Договор, тот самый, которому фейри верят безоговорочно, это почувствует. Видишь ли, для обитателей Леса невозможно возвращение из-за грани. Смерть для них — это развоплощение. Иного фейри не дано. И когда артефакт на твой груди — твой, мой мальчик артефакт, ты достаточно долго носил его, чтобы дознание определило это достоверно, — ударит в твоего старого директора заклинанием Когтей Бадб.
Наемник переменился в лице, а я вывернула шею, чтобы из своего укрытия лучше рассмотреть артефакт, который висел в воздухе перед подручным директора. Скромная подвеска из гладкого металла, длинная цепочка. Неказистое пристанище для заклинания, носящего имя яростной богини смерти. Когти Бадб, впиваясь в сердце жертвы, отправляли человека на грань жизни и смерти, но не отпускали за последнюю черту. Удерживая в пограничном состоянии и день, и два. Состоянии, неотличимом от смерти.
Директор отступил от каменного стола, на котором лежал мой муж, придирчиво изучил дело своих рук, и продолжил:
— Договор ощутит гибель заказчика. И когда останется лишь один виновный в смерти метсаваймы, тот, кто вскрыл ей горло, Лес примет его откупом за ее жизнь, и Печати на Договоре будут восстановлены. Фейри вновь придется мириться с существованием школы. Меня же спасут через день-другой после того, как все уже будет кончено. Обязательно спасут — даром ли у меня под боком целый факультет целителей во главе с лучшими специалистами в своем деле? А за то время, пока за мою жизнь будут сражаться целители, Гелес найдет в моих документах твой контракт. Он дотошный мальчик, он непременно раскопает ту почти забытую историю, а магические следы в этой комнате он изучит еще раньше, так что, когда я окрепну настолько, чтобы проводить со мной дознание, Гелес уже составит нужное мнение о произошедшем. А мое омоложение сочтут побочным действием вмешательства в чужой ритуал. Решат, что, пытаясь его разорвать, я перетянул воздействие на себя. На эту версию явно укажут, в числе прочего, и следы, собранные Гелесом здесь…
Я в своем убежище с отчаянием и тоской понимала, что у него может получиться. Время утекало сквозь пальцы, я чувствовала его движение всем своим существом. И чувствовала, как вместе с ним утекают наши с Кайденом шансы выжить. И каждое следующее слово директора становилось еще одним поленом в нашем погребальном костре.
— Меня, конечно, накажут — ведь это я в свое время вмешался в процесс над школяром, не исполнившим контракт, и тем самым породил убийцу и безумца. Лишат званий и привилегий. Регалий и власти. Но скромную должность директора школы мне оставят, — тихо и размеренно говорил директор, и я чувствовала, что приготовления к обряду подходят к концу, а с ними и его речь. — Глупцы. Они не понимают, что это и есть настоящая власть. Власть над сердцами и умами юных магов. Тех, кто в будущем станет по-настоящему сильными и влиятельными. И никакие места в совете магов королевства не стоят почтения и привязанности, которые испытывают к своему старому наставнику вчерашние школяры…
Он говорил, а мне жгли глаза глупые слезы, и душила обида. Мы, все мы, школяры, воспитанники, все, что мы испытывали к школе, все наши чувства — все было для этого человека разменной монетой. Инструментом. Ступенькой к власти.
О, боги! Те, кто зовут фейри бесчувственными тварями, просто никогда не видал по-настоящему бесчувственную тварь!
От горькой обиды, или от страха за мужа, или от давления директорской магии, я не сразу заметила кое-то важное. А директор, занятый последними приготовлениями к ритуалу, не заметил и вовсе, что в щели меж камнем, которым был выложен потайной подвал, то тут, то там, стали выглядывать тоненькие корешки. Слабенькие совсем, махонькие. Такие, которых и ребенок не испугается. Если только тот ребенок не вырос под боком у Брейдена. Я, впрочем, не испугалась тоже. Я впилась взглядом в каменную кладку стены напротив моего убежища, и с жадным нетерпением следила за ней, отчаянно надеясь, что мне не показалась. Что этих тонких буроватых кореньев, когда я пришла, действительно не было.
Боги, пусть мне не показалось! Сердце болезненно сжалось, и я вдруг поняла, что позабыла дышать. О, всемилостивая Бригита, яростная, светлая, всевидящая! Пусть мне действительно не показалось!
И когда прямо под моим нетерпеливым взглядом из промежутка меж двух камней стены высунул острый бурый рог еще один отросток, я с бессильным облегчением привалилась спиной к стене, чувствуя, как силы покидают меня и к глазам подступают слезы.
Не показалось! Не показалось, а значит, Лес услышал меня, услышал, и поверил, и пришел, и, и… И теперь все будет хорошо!
Да пусть и не хорошо, но все будет так как надо, и…
И когда ноги, предатели, подогнулись, и я сползла по двери на пол, беззвучно хватая ртом воздух, корешки вдруг дружно рванулись вперед. Хлынули отовсюду страшным неудержимым потоком, и треск рушащихся перекрытий, прошитых древесными корнями, оборвал размеренную и сожалеющую речь уважаемого директора, а запах алхимических смесей и иных специфических ингредиентов, смешался с запахом сырой земли и прелых лесных листьев, и нечеловеческий вопль боли слился с безумным торжествующим хохотом.
От натиска бушевавших сил дверь развалилась, и я заглянула в опустевший проем. Моему взгляду открылась картина растительного буйства: кладка стен была почти разрушена, перекрытия кое-где повреждены, и подвал не обрушился только потому, что вес давящей сверху земли приняли на себя могучие древесные корни. Мощные, порой толще человеческого бедра, они прошивали подвал от стен и потолка и в центре спутывались в чудовищный узел, в тугой страшноватый ком. Кровь осела на огрубевших бурых корневищах брызгами и подтеками, медленными, густеющими ручейками стекала вниз, в темную лужу.
Характерный запах алхимической лаборатории и подвальной сырости смешался с металлическим ароматом крови и влажной земли. Я сглотнула, прикрыв глаза, а когда открыла их, на краткий миг мне померещилось, что тоненькие корешки, торчащие из развороченной частично стены, сложились в безобразное лицо Хранительницы Договора, искаженное ненавистью.
Я сморгнула, и наваждение пропало.
Маг, которого господин директор Паскветэн звал Дереком, убийца метсаваймы и тайный подручный нашего директора, лежал на полу подвала, спутанный надежными магическими силками, и согнувшись по пополам, заходился в приступах хохота. Явно нездорового, истерического. Подходить к нему, чтобы исполнить целительский долг и оказать помощь я не стала, как и помогать освободиться от пут. Дурочку в другом месте ищите — а я к этому пауку даже приближаться не стану, хотя и плескалось во мне мстительное и совершенно не целительское желание пнуть его ногой. Ну или хотя бы потыкать палочкой…
…лучше всего, в сердце.
Я отвернулась от наемника и, пробираясь сквозь путаницу корней, переступая через вывернутые из стены камни, двинулась к своему бессознательному мужу.
Кандалы поддались легко, стоило лишь выдернуть запорные стержни из пазов, как их браслеты, исписанные сложной вязью рун, раскрылись и распались на две половины. Я осторожно освободила мужа сначала от левого, потом от правого. Кайдену, без сомнения, была срочно нужна помощь целителя (и в кои веки он не будет ей сопротивляться!), но кандалы явно обладали магиегасящими свойствами. Да и вообще, проводить любые целительные операции с пациентом на подобном алтаре я бы не рискнула. Мало ли…
А потому, задавив жалость и страх за жизнь любимого, стянула бесчувственного лучника на пол, и только тогда принялась за лечение.
Шаг первый — внешний осмотр, шаг второй — магическая диагностика, шаг третий… Не реви, Шела, не реви! Я судорожно шмыгала носом, и пыталась не поддаться панике. Осмотр и диагностика ничего утешающего не сообщали, да. Но это не повод распускать сопли!
Подбадривая себя и безжалостно душа истерику, я пыталась наложить на раны Кайдена кровеостанавливающее заклинание для множественных порезов. Заклинание соскальзывало. Клятый директорский ритуал! Проклятые магические возмущения!
С усилием взяв себя в руки, я отложила попытки исцелить лучника с помощью дара и взялась за старые добрые немагические методы.
Поврежденных сосудов было слишком много, чтобы их можно было пережать, но зато они были достаточно мелкими, чтобы их забинтовать. Если это и не остановит кровотечение, то просто позволит дождаться, пока нас найдут наставники, унесут Кайдена отсюда и окажут нормальную помощь. С мрачной решимостью я задрала платье и, подобрав ритуальный нож, принялась кромсать на бинты нижнюю рубаху…
Когда наставники, привлеченные магическими возмущениями неясного происхождения, нас нашли, Кайден так и не пришел в себя, на белых неровных бинтах проступали пятна крови, а я, рыча от бессилия, страха и злости, раз за разом пыталась выплести и наложить кровоостанавливающее заклинание…
Школа отошла от случившегося не сразу. Как не сразу, не вдруг исчезло в ней лесное присутствие. Сначала перестали пропадать вещи, девушки перестали просыпаться со спутанными волосами, а мужчины — с сапогами полной болотной жижи. Потом куда-то сам собой втянулся плющ, потихоньку крадущийся даже по потолкам классных комнат. А потом посветлело в окнах — отступили магически образом надвинувшиеся на стены деревья.
Так и в школе постепенно утихал тревожный гул голосов, все меньше становилось суматошной беготни в коридорах, исчезали один за другим перепуганные взгляды. И нарушившийся было порядок восстанавливался, входя в рутинную учебную колею.
Когда правду узнала моя Нольвенн, она день плакала не переставая, заставляя меня метаться между двумя койками в разных крыльях замка. А нарыдавшись, рассказала мне, где она видела эту школу, где ради вшивой второй молодости наставники убивают школяров в целом и ее брата в частности. И вообще! Учиться здесь дальше она не будет, а вернется к матери, и все ей расскажет, и вдвоем они этой школе такое устроят, такое!
Я извертелась, пытаясь успокоить ведьмину дочь, уговорить одуматься и не бросать обучение на последнем году, но куда там, подруга закусила удила, и не слышала никаких доводов. Тогда я махнула рукой, и использовала последний козырь: посоветовала бедовой не рубить сплеча, не уходить молча, а сделать все чин чином, чтобы обвинение в нарушении магического контракта между школяром и школой не получить…
Подруга гласу разума вняла, накарябала заявление, щедро перемежая казенные фразы грязными ругательствами, яростно шмыгнула носом, вытерла слезы и понесла отдавать свое творение ныне исполняющему обязанности директора наставнику Одрану лично в руки.
Что уж там происходило, мне неведомо, свидетелей у беседы не нашлось, но вернулась ведьмина дочь тише воды, ниже травы, о возмездии больше не заикалась и садилась еще пару дней с некоторой осторожностью.
Еще через пару дней подруга переплела косы с девичьих в женские, да и перебралась в наставничье крыло. А там наставник Одран, на которого внезапно свалились обязанности директора, не стесняясь заявил ей, что долг жены — помогать мужу, и отправил читать магическую теорию всем первым курсам, кроме, собственно, будущих магов-теоретиков. Их, с видом величайшего одолжения, оставил себе наставник Маббон, который с момента смерти наставника Йохана вел все его лекции и уже мало не стонал под нагрузкой.
Нольвенн от такого поворота сперва растерялась и вовремя не взбрыкнула, а потом стало поздно упираться, и теперь чернокосая числилась недонаставницей и здорово подозревала, что муж ее как раз ради этого и женился.
Спустя неделю после восстановления Договора — как-то негласно вся школа решила этот день поименовать все же в честь восстановления Договора, а не всеобщего величайшего разочарования и жуткой трагедии — я сидела на кайденовской кровати в больничных покоях и изображала из себя горохового шута. А Кайден отчаянно страдал, как страдает любой нормальный мужчина, запетый в четырех стенах и прикованный к постели.
Магия может многое, но и она не всесильна. Вытащить лучника практически с того света у нее получилось, а вот восстановить организм могло только время. Сильнейшая кровопотеря, отдача от незавершенного ритуала… наставница Мадален лично с него глаз не спускала трое суток прежде, чем Кайден окончательно утвердился среди живых. Ну и я, конечно. Когда могла. Целительница меня гоняла, как кошку под ногами у готовящей ужин хозяйки, подозревая — не без оснований, да… — что дай мне волю, пациентов в ее вотчине станет больше на одну рыжую голову.
Кайден был все еще бледен, пусть и не той, почти мертвенной белизной, под глазами залегли глубокие тени, да и блестели они лихорадочно. А утвердиться полусидя он смог вот только сегодня.
Едва касаясь, я провела пальцами по затянувшимся плотной коркой ритуальным письменам на руке. Такие порезы могли бы с помощью целителя исчезнуть почти без следа за пару суток. Он вон у меня после выстрела в ногу через три дня прыгал как новенький. Ан нет… затягиваются медленно, несмотря на все наши старания, и ужасно чешутся, не добавляя Кайдену хорошего настроения. И шрамы, наверняка останутся…
Лучник мои пальцы перехватил, несильно сжал ладонь, а свою руку повернул так, чтобы порезы были не видны.
— Само заживет.
— Да я и не…
Договорить мне не дала негромко стукнувшая о косяк дверь. В покои зашла наставница Мадален, и я торопливо выхватила ладонь из Кайденовской руки и даже отодвинулась на пару пальцев. Нет, нехитрой ласки я перед ней не стеснялась, но вдруг тоже подумает, что я его лечу втихушку… а я не хочу опять полотенцем!
Целительница одарила меня подозрительным взглядом и мне оставалось только жалобно состроить брови домиком. Вот почему все вокруг считают, что я не способна удержать свои душевные порывы к исцелению окружающих. Я способна! Да! А той крошечной крошечки сил, что влились с прикосновением к ранам, никто и не заметит… и вообще она не считается. Да? Да.
Пока я сама себя убеждала в собственном исключительном послушании, наставница успела Кайдена бегло осмотреть. Вопросов я задавать не стала, и так знаю, что все хорошо, восстановление идет, только медленно-о. Но после осмотра она не ушла, как обычно, по своим многочисленным наставническим делам, а присела на соседнюю кровать.
— Расследование произошедшего завершено. Господин Гелес отбыл в столицу сегодня днем. У вас наверняка еще остались вопросы, и я думаю, вы оба имеете право знать всю правду, а не только витающие по школе обрывки и слухи. Лишь попрошу сохранить ее в тайне.
Лицо у целительницы было строгое и усталое. И это была не приятная усталость от пусть тяжелой, но хорошо проделанной работы. Нет, эта усталость с печатью разочарования, горя и злости. И как-то вдруг вспомнилась вторая жертва, взятая во имя сохранения Договора. А ведь во всех этих смертях тоже виновен директор…
— Зачем? — хрипло опередил меня Кайден.
— Старость. Страх перед смертью. Нежелание погибать «во цвете лет» на пике достигнутого могущества. В подвалах был найден его рабочий дневник. Выяснилось, что эксперименты в этой области он вел уже более пятнадцати лет, и… скажем просто, ты стал бы далеко не первой жертвой на этом алтаре. Начиналось все достаточно невинно — с животных и птиц. Потом человеческие жертвы. Маги… но всего этого было недостаточно. В какой-то момент он понял — чтобы победить человеческую природу нужна нечеловеческая сила. Начались опыты с фейри, которых доставлял ему с других концов королевства его цепной пес. Но и этого оказалось недостаточно, хоть и начало давать небольшой эффект, придавая ему толику сил и бодрости. Так он понял, что движется в правильном направлении.
Я заметила, что наставница избегает упоминать имя директора. Бывшего. Имя — дань памяти, а многие хотели теперь этого человека из нее вычеркнуть.
— К тому, что ему нужен метсавайм — и не какой-нибудь, а именно Брейденский, сильнейший — он пришел давно. Еще пять лет назад. Но сила метсавайма должна быть подкреплена жертвой. Кровью. Жизнь за жизнь. И не абы какой жертвой. Жертвой мага такой силы, которой не существует в природе. Силы, способной уравновесить силу метсавайма. Тогда он вспомнил о демонах. И это был самый невыполнимый этап плана. Мало того, что одержимые появляются все же крайне редко, так еще и не один из них не позволит принести себя в жертву. Одно дело убить одержимого, и совсем другое — медленно замучить на алтаре. Пять лет он искал способ запереть демона в носителе.
Наставница Мадален замолкла, внимательно изучая Кайдена, будто ожидала, что в любой миг у него отрастут рога, а школу охватит неукротимое пламя.
— Всего пять лет, — не удержалась я. — Но ведь уже столько времени ведутся исследования, и…
— Шела. — Целительница покачала головой. — Ты же изучала вопрос как никто в этой школе. Все исследования были направлены на то, чтобы изгнать демона. Никто никогда просто не задумывался о том, что демона можно запереть. Зачем? Сохранять такую угрозу, которая в любой момент может выйти из-под контроля? Если можно создать клетку, можно ее и разрушить.
Кайден напрягся, и я вместе с ним. Что это значит? Что с ним сделают? Они что, его сейчас лечат, чтобы потом образцово-показательно «уничтожить угрозу»?
Наставница, глядя на взъерошившихся нас, позволила себе легкую улыбку.
— Было решено, что одного демона под наблюдением опытной целительницы мир как-нибудь выдержит. Ради науки.
И по этой самой улыбке было ясно, что о научной ценности Кайдена наши наставники думали в самую последнюю очередь. А у господина Гелеса, если и были возражения, не его это дознавательское дело в дела шко… научные лезть!
Но я все же придвинулась к мужу поближе под бок. Так было спокойнее.
— Больше года он искал демона при помощи специального поискового заклинания, которое было разработано, между прочим, собственно господином Гелесом для директора лично, дабы он мог отлавливать для своей школы редкие таланты.
Хотела бы я видеть лицо многоуважаемого господина королевского дознавателя в тот момент, когда он это узнал. Невольное соучастие в страшном преступлении его вряд ли порадовало!
— Кроме того, оказалось, что это доверие даже дважды вышло уважаемому дознавателю боком. Ритуалы, которые он проводил все последнее время, чтобы найти убийцу требовали помощи. И за этой помощью он обратился совсем не к тому… — Наставница Мадален вздохнула и, пересилив себя, все же произнесла ненавистное имя: — Паскветэн незаметно вмешивался в них, чаще всего менял ингредиенты на негодные. Просто ли заметить, что трава собрана на утренней росе, вместо вечерней? Ну а дальше… дальше вы знаете. План был довольно шаткий, со множеством условностей, но время поджимало, иной возможности ему могло и не представиться, поэтому он решил рискнуть. И если бы не один неучтенный неугомонный элемент… — Наставница одарила меня непривычно теплым взглядом. — У него бы даже все получилось. Все-таки, он был одним из талантливейших и умнейших магов нашего времени.
— Хоть и порядочной тварью, — припечатал мой лучник, отказываясь испытывать к почившему даже толику уважения.
— Непорядочной, — солидарно поправила я.
Наставница Мадален снова улыбнулась. И от этой улыбки на измученном лице становилось как-то легче на душе. Да, многое и многих уже не вернуть назад. Но мы живы и жизнь продолжается.
— Самое изумительное в этом всем, что он действительно мнил себя порядочным. Для своих экспериментов он «использовал» только тех, кто изначально был обречен. Фейри, конечно же, не в счет. Смертельно больные, голодающие, брошенные матерями младенцы, те, за чью голову назначена награда. Он искренне полагал, что даже в твоем случае, Кайден, он не совершает страшного преступления, ведь если бы не он, ты бы умер, а значит, он забирал только то, что сам же и дал. Просто считал, что жизнь такого великого человека, как он, стоит десятки тех, что и без того обречены на скорую смерть.
— Ага, те, кого забрал Лес, тоже были обречены, — не удержалась я, вспомнив рыдающую Нольвенн.
— Здесь он ошибся. И, если верить записям, искренне сожалел об этой ошибке, — в голосе наставницы сочувствия к директорской оплошности не звучало ни в коей мере, но она считала себя обязанной сообщить нам все, как есть. — Он действительно полагал, что, если метсавайму убьет наемник, школы это не коснется. В конце концов, прецедентов не было, Договор еще ни разу не пытались нарушить.
— Дураков нет, — буркнула я, тем самым выражая и свое несогласие с высокой оценкой директорских умственных способностей.
— Пожалуй, и все. — Целительница поднялась. — Разве что, Шела, тебе может быть любопытно узнать, что отравление в Вирше тоже было организовано отнюдь не фейри, а все тем же наемником. И спланировано исключительно потому, что одна целительница переплела косы. Ему нужно было занять тебя в ту ночь и на всякий случай так, чтобы не вызвать подозрений. Вот он для верности и занял всех целителей.
С этими словами она нас покинула, оставив меня в глубочайшей задумчивости — я так и не поняла, считать себя польщенной или виноватой в связи с последним замечанием. Из этих мыслей меня выдернул Кайден. Он ненавязчиво подпихнул меня под спину рукой, заставляя улечься рядом, пристроив голову на его плече.
— Я посплю, — сообщил он, прижавшись щекой к моей макушке, и добавил строго: — Посмеешь впустую тратить силы — отшлепаю.
— А не впустую? — с надеждой уточнила я, глядя на него исподлобья.
Лучник только обреченно закатил глаза.
— О, женщина, мать моих детей!
— Каких детей?! — всполошилась я. Воображение живо нарисовало вереницу лесовичек с орущими кульками в руках.
— Будущих, — припечатал Кайден и закрыл глаза.
Пришлось лучиться самодовольным смущением в пустоту больничных покоев.
* * *
Я стоял, вжавшись в холодный камень, в узкую щель между двумя выступами, сливаясь с царящей там тенью, и ждал.
Жертва запаздывала.
Стоять было неудобно — неровная кладка больно впивалась в спину, но другого столь удачного укрытия я не нашел. Узкий тупик, скрытый от людских глаз. Сюда мало кто совался, да еще и в это время, а так кстати подслушанный накануне разговор дал понять, что жертва будет здесь. И одна. Удача наемника от меня не отвернулась, хоть тело в былую форму еще и не пришло…
Из пыточных застенков меня выпустили, когда за окном уже началась зима. Шела по первости еще кормила меня бодрыми заверениями, что уж к первому-то снегу — точно! Но то ли снег выпал рано, то ли заверения были излишне бодрыми, и первый, и второй, и даже третий снегопад я пропустил.
Я невольно вспомнил, как мы тогда стояли на галерее, что располагалась буквально в двух шагах от больничных покоев. Сюда устремлялся, наверное, каждый освобожденный, чтобы почувствовать себя и вправду живым и здоровым человеком. Шела куталась в рысью шубку и прятала пальцы в рукавах, терла нос о щекочущий мех. Вырывающееся с дыханием облачко пара постепенно оседало на рыжеватых ворсинках белой крошкой. Она возмущенно сопела и неодобрительно косилась на мою холодную кожаную куртку, но молчала. Смешная.
Я разглядывал ее краем глаза, облокотившись на каменный парапет, всей грудью вздыхал колкий, словно даже хрустящий воздух, и ощущал себя так, будто за спиной выросли крылья.
Внизу под зычные окрики директора Одрана, не пожелавшего полностью оставить свои прежние обязанности, метались по полигону боевики.
— Соскучился по занятиям? — Целительница проследила за моим взглядом.
— Пожалуй. Но сдается мне, я еще об этом пожалею. — Я выпрямился и окинул ее насмешливым взглядом. — А ты чего не грызешь гранит целительской науки?
— Меня наставница Мадален отпустила! — Шела гордо вздернула нос, но потом тут же его опустила и пробормотала едва слышно: — В обмен на пять отработок.
…у нее губы горчили, а волосы пахли полынью. И запах этот не выветривался даже зимним порывистым ветром. Даже всей прочей гадостью, в которой она так любит измазаться под предлогом наведения красоты…
Ладони пробрались под шубу, чтобы стиснуть крепче, прижать плотнее.
— Ага! — Шела качнулась назад, в карих глазах плясали искры смеха. — Замерз! Вот и нечего об меня руки греть!..
Я тряхнул головой, отгоняя эти воспоминания. Переступил с ноги на ногу в своем неудобном схроне. Соберись, наемник, сосредоточься.
Ужасно хотелось повести затекшими плечами, и как-то сменить позу, чтобы избавиться от упирающегося в бок камня. Но за то время, что я тут стоял, все варианты были уже перебраны и лучшего не найдено. Еще немного. Награда того стоит.
А время шло и мысли текли, перескакивая с одно на другое. С приятного на не очень. Интересно, так ли мучился поджидая меня в подвале тот тип, директорский паук, как назвала его Шела? Еще долго я чувствовал себя полным идиотом после того, как купился на переданную мне записку Паскветэна с просьбой помочь ему в небольшом деле. Где она была та хваленая воинская интуиция, когда на голову обрушился мощнейший удар?..
Шаги.
Все постороннее из головы улетучилось. Я даже дышать перестал, а оттого стук собственного сердца, которое, увы, приостановить было нельзя, казался просто оглушительным. Быстрее и быстрее. Кровь ускоряла свой бег по жилам, разнося по всему телу подзабытый азарт и пьянящий кураж.
Ближе. Еще ближе.
Жертва показалась в поле зрения. Рывок — и она, не успев издать ни писка, бьется в захвате. Со стуком-шелестом разлетелись по полу свитки. Рот зажат ладонью, тело придавлено к стене моим собственным немалым весом. В глазах — испуг…
…стремительно сменяющийся бешенством. Из-под ладони раздалось глухое рычание.
Рычи-рычи. Я усмехнулся и с наслаждением впился в белую хрупкую шею, а свободная рука со вкусом прошлась по груди, талии, бедрам, смяла плотную шерстяную ткань зеленого платья и потянула вверх, не обращая внимания на упирающиеся в грудь ладошки и возмущенное пыхтение, щекочущее пальцы.
От пинка я увернулся, но рот пришлось отпустить.
— Кайден!!! Ты что делаешь? — ужом прошипела моя целительница.
— А что, не понятно? — искренне озадачился я и, чтобы прояснить вопрос, обвил ее талию, прижал плотнее и впился новым поцелуем в тонкую кожу прямо под ушком. Лизнул, подул, еще раз поцеловал. Одним словом — увлекся, не особенно обращая внимание на тщетные попытки супруги высвободиться.
— Пусти! Стой! Не смей! Не… вот заболеешь, я тебе это припомню, извращенец!
— Значит, придется следить за здоровьем. — Я подхватил ее и рывком поднял вверх так, что веснушчатый носик оказался прямо напротив моего.
— Нас застукают! — пискнула она, отчаянно цепляясь за мои плечи, оплетая ногами, как дикий вьюнок и совершенно не обращая внимания на неприлично задравшиеся юбки.
— Сюда никто не ходит.
— Услышат!
— А ты не кричи.
— И не собира… а-ах!
— Шела, веди себя тихо! Выдашь нас, как я потом людям в глаза буду смотреть?
— Самодовольно, — фыркнула целительница и поерзала, устраиваясь: если уж быть невинной жертвой — так с удобствами! Тело на это ерзанье отозвалось совершенно однозначно.
— Пожалуй.
Ну а чего я буду врать родной жене?
— Нахал.
— Отпущу.
— Только попробуй!
Шела зря боялась. Никто не обратил внимания на тихую возню и жаркий шепот в темном школьном закутке.
— Я тебя однажды покусаю, — остаточно ворчала себе под нос целительница, ползая вместе со мной по полу и собирая раскатившиеся свитки. Наставница Мадален попросила ее отнести их после занятий в библиотечную кладовку, которая в этом тупике и находилась. Потом она подумала и уточнила: — Больно!
— Кусай, — благодушно согласился я.
— И стукну!
— Хорошо.
— И папе нажалуюсь!
— Он мне посочувствует.
— Это потому, что вы сговорились против меня, — Шела гневно сдула упавшую на лицо рыжую прядку.
— Конечно, сговорились. — У меня определенно было настроение с ней во всем соглашаться. — В коалиции тебя любить гораздо безопаснее!
Она не выдержала, бросилась на меня рыжей кошкой, и несчастные свитки снова покатились по полу под мой громкий хохот, слившийся с завыванием зимнего ветра за окном.
* * *
Лавена парила над Брейденом. Невидимая, неосязаемая, растворившаяся в воздушных потоках.
Вечно зеленый лес, сейчас был укрыт белой туманной дымкой, словно огромной снежной шапкой. Фейри не любили зиму, поэтому она была единственным временем года, которому вход в зачарованный лес был заказан.
Но для ветра преград нет, и он приносил сильфиде звенящий холод и вой метелей, и рев пурги. Впрочем, на это она не обращала внимания, она слушала голоса.
После восстановления Договора в лесу стало непривычно тихо. Чем выше ожидания, тем глубже разочарование — очень многие возлагали большие надежды на то, что соглашение со школой все же рухнет, точили зубы и когти, готовясь поглотить ненавистные белые стены.
Не удалось.
И Брейден отступил, затих, признавая поражение.
Сила метсаваймы, возвращенная в сердце леса разлилась, впиталась в саму магическую сущность этого места, усилив его многократно, так что свою выгоду лесной народ все же взял. И затаился, терпеливо поджидая новую возможность. Чего-чего, а терпения вечноживущим не занимать.
И в этой тишине живая деятельная сильфида отчаянно заскучала. Поэтому парила сейчас в небесах, и слушала, слушала, слушала…
Прозрачной щеки коснулся колкий ветерок, прилетевший из школы, отзвучал отголосками мужского смеха, и Лавена улыбнулась.
— Забавные все-таки создания эти внучки, — произнесла она вслух. Желтые глаза-луны не мигая смотрели туда, где темнели крыши Брейденской школы. — Завести себе, что ли, еще одну?..
