Глава 9
Мне хотелось вернуться к Нольвенн.
Вопросы, вопросы, глупые, пустые!
Господин Гелес впился в меня и жевал, жевал, перемалывал в челюстях бессмысленных слов. Как будто, они помогут. Как будто, он и впрямь кого-то найдет.
Хотелось встать, развернуться и уйти. До дрожи в ногах. До судорог.
Хотелось вцепиться королевскому дознавателю в лицо зубами, ногтями, в кровь исцарапать, изодрать.
Хотелось собрать в единый ком всю отпущенную мне богами силу да и влепить ему в круглое отечное лицо. До жара в руках хотелось. До зуда в кончиках пальцев.
Я послушно отвечала на вопросы господина королевского дознавателя, и старалась не смотреть в глаза наставникам, которые при нем присутствовали. Директор Паскветэн и наставница Мадален с первого взгляда догадались бы, насколько я близка к срыву.
А мне срываться нельзя.
У меня Нольвенн одна в комнате сидит.
Смерть близнеца ударила по ней оборванной тетивой, хлестнула наотмашь по самой душе.
И потому мне нужно обязательно ответить на все вопросы господина Гелеса, и тогда он позволит мне уйти.
Тогда можно будет выйти из комнаты наставников, которая теперь превратилась в допросную, прикрыть за собой дверь, пройти по длинному коридору, спуститься на два пролета вниз, миновать внутренний двор, подняться на три этажа вверх, войти в нашу комнату и снова прикрыть за собой дверь.
А где-то между этими двумя дверями, нужно обязательно найти место, чтобы посидеть и привести себя в порядок. А то что-то я совсем плоха. В таком состоянии Нольвенн мне не успокоить, начать придется с себя.
Хороша целительница душ, ничего не скажешь.
Я старательно ровно дышала и отвечала на вопросы.
Глубокий вдох — медленный выдох.
Глаза жгло, будто кто-то в них мешок песка просыпал.
Лавочка под стеной школы не смогла подарить мне покоя. Я сидела, расслабив спину и руки, вдыхала, выдыхала, старалась успокоить пульс, собрать теплый комок в солнечном сплетении… Не получалось.
Тревожил ползучий плющ, спустившийся низко-низко, к самой скамейке. Казалась зловещей яблоня, росшая над колодцем столько, сколько стояла здесь школа. Она будоражила тенью Брейдена, протянувшего колючие лапы елей и терна в раньше такой уютный и безопасный двор.
Нет, не помогает. Да и Нольвенн там ждет.
С наставником Одраном я столкнулась чуть ли не у самых наших дверей. Вежливо поприветствовала его и с облегчением подумала, что вот и ладно — не одна подруга была. Может, хоть поплакать сумела.
Потянула на себя дверь, скользнула в комнату и поняла, что рано понадеялась. Нольвенн не плакала. Сидела на своей постели, равнодушная — глаза сухие, косы черные, сама, как изваяние каменное белое. Холодная. Неживая. Закрытая.
Как устрица схлопывает створки, защищая нежную мякоть, так и Нольвенн нынче заперлась. Не от кого-то — от меня. Оборону держать собралась.
Я устало опустилась на свою кровать. Нет, не пробиться. Сильна ведьмина дочь, умела. Не подпустит. Не даст заглянуть себе в душу.
Я запрокинула голову, захлопала глазами, часто смаргивая. Веки, с самого утра горящие песком, набрякли едкой влагой, она сорвалась, побежала жгучими дорожками по щекам…
Что ж, если ты плакать не можешь — тогда поплачу я.
И с этой мыслью рухнули во мне запоры. Я выла, рыдала, вцепившись в лицо пальцами, раскачиваясь, надрываясь, исходя криком. В голос кричала, обхватив саму себя руками и теряясь, забывая саму себя, выкрикивая горе, качаясь…
Я не знаю, в какой миг на плечи мне легли поверх моих другие руки. Не помню, в какой миг Нольвенн обняла меня, уткнулась щекой в макушку, роняя на нее слезы, хлюпая носом…
Мы плакали вместе, в обнимку, и слезы, едкие, горькие, соленые разъедали горе, подтапливали его ледяную глыбу, и потоки моей магии, которой Нольвенн больше не противилась, перетекали от меня к ней, стягивая края душевной раны, и уходили, утекали прочь, унося с собой беспросветное отчаяние, черную вину за то, что не спасла, осталась сама жива. Оставляя опустошенность и изнеможение.
Ночь застала нас лежащих в обнимку, не способных расцепить руки, лишиться последней надежной опоры. Нарыдавшихся.
Я слабо ощутила, что вокруг глубокая ночь, этаж да и вся школа спит, и провалилась в сон, потянув за собой обессиленно поскуливающую Нольвенн.
И я знаю, что Нольвенн справилась бы и сама. Уж кто-кто, а она уж точно бы справилась! Но я не хотела, чтобы ей пришлось нести этот груз одной. Я хотела разделить с ней эту ношу.
Иначе зачем нужен друг, если в час горести ты вынужден справляться сам?
Кайден заявился с утра пораньше.
Загрохотал в дверь железным кулаком, и я, сонная, выползла из-под одеяла и пошла открывать. Так и не проснувшись, кажется.
— Я вчера приходил, вы спали, — вместо приветствия выдал боевик с таким видом, будто это все объясняло, и отодвинул меня плечом, проникая в комнату.
А пускать его внутрь, кстати, никто не собирался — после вчерашней совместной истерики, нам с Нольвенн помешало бы в порядок привести и комнату, и себя самих. Вот только сердце мое белобрысое спрашивать не стало. Вломился, обвел хозяйским взглядом наш раздрай, невозмутимо встретил негодующее шипенье Нольвенн, натянувшей мое одеяло по самые уши, и милостиво разрешил:
— Ладно, я за дверью подожду, вы пока оденьтесь.
— Вот спасибо тебе, добрый человек! — фыркнула Нольвенн в закрытую дверь, и вылезла из кровати. Повела ладонями по косам, пытаясь пригладить волосы, потерла кулаками глаза.
Под глазами у Нольвенн залегли глубокие тени, она побледнела, и кожа утратила привычное сияние. Я украдкой вздохнула и отвела глаза. Сама я, думаю, выглядела не лучше.
Взгляд в зеркальце подтвердил мои догадки. Если Нольвенн была просто бледна, то я приобрела изысканный оттенок желтизны, почти что с прозеленью. Рыжие волосы за ночь сбились, растрепались и теперь топорщились неряшливо во все стороны. В левую, почему-то больше прочих.
Кайден, ну, что тебе стоило подать голос? Я бы в жизни не сунулась открывать в таком виде, если бы знала, что за дверью — ты!
Ну, зато веснушек не видно, постаралась я найти светлые стороны, после того как оделась и взялась уныло разбирать гребнем пряди.
— Ничего, переживет твой лучник, — утешила меня Нольвенн, верно оценив мой удрученный вид. — И вообще, кому не нравится — мы никого не держим.
Оно-то так, не держим, но я ему и в пригожем виде не хороша, а уж теперь… Я вздохнула, завязала ленту, и, кое-как прикрыв разобранные постели, запустила нетерпеливого ожидальца.
— Ты почему не на занятиях? — спросила я у его широкой спины.
Спина негодующе дернулась, а после развернулась, и предъявила мне возмущенное лицо:
— Я вас со вчерашнего дня караулю!
Не то, чтобы это объясняло, почему боевик опять прогуливает занятия, но внятного ответа я, видимо, не дождусь.
Выглядел лучник не сказать, чтоб совсем плохо (уж в любом случае, лучше меня или Нольвенн), но все же и не таким, как всегда. Хмурый, больше обычного взъерошенный.
— Ну и зря, — отозвалась Нольвенн, в упор рассматривая раннего гостя. — Лес взял положенную кровь. До следующего выходного больше никто не пострадает.
Нольвенн глядела надменно, с легкой насмешкой, словно намекая лучнику, что «сила есть — ума не надо». Я готовилась в любой миг вклиниться между ними и, если понадобится угомонить забияк, ибо Нольвенн явно примерялась вывернуть свое горе и злость на голову боевика, которого втайне обвиняла в моих душевных терзаниях, а Кайден… Ну, Кайдену и в лучшие времена много не нужно было, чтобы полыхнуть, как хорошо просмоленный факел.
Лучник оправдал мои ожидания — насупился, взъерошился, набычился.
— Я, между прочим, за вас беспокоился! Переживал, как вы там!
— Где — там? — насмешливо уточнила подружка.
Я умиленно любовалась нахохленным парнем, делая вид, что готовлюсь угадывать, в какой миг придется хватать болезного за полу. А у самой просто сердце сжалось, кольнуло болезненно — таким он был в этот миг… Родным, близким, моим!
И его раздражение, порожденное бессилием и невозможностью защитить, не царапало — грело.
Я ждала, что мой одержимый не спустит насмешнице, но он вдруг осел на кровать рядом со мной, потер ладонями лицо — жестко, с силой. И как-то очень уж растерянно спросил:
— Что вообще здесь творится, а, девочки?
Я протянула руку и осторожно погладила его по светло-русым волосам.
Тяжко ему, бедолаге. Нет врага, с которым можно воевать, нет опасности, которой нужно противостоять. Есть только страшный Лес с его непонятной темной силой и господин королевский дознаватель, на которого можно надеяться. Но пока как-то не очень получается. Даже мне это тяжело и страшно, а уж ему, мужчине, привыкшему быть сильным — и подавно. Тяжело ничего не делать.
И вот незадача, даже и морду за это набить некому!
Нольвенн тоже взглянула на боевика с сочувствием, и этот взгляд отозвался во мне надеждой. Сердце тихо екнуло с облегчением — обойдется всё.
Пусть сейчас подруге тяжело, но всё обойдется. Раз уж даже сейчас она способна посочувствовать другому человеку — значит, дальше будет легче. И потому я не полезу в этот разговор. Сделаю вид, что мне нечего сказать. А Кайден, коль уж пришел и перебудил, пусть послужит правому делу, поможет мне растормошить подругу!
Нольвенн вздохнула и, не подозревая о моих мыслях, вдруг спросила:
— Кайден, а почему школу заложили именно здесь? Нет, не смотри на Шелу, она-то ответ знает, она здесь шестой год снадобья в ступах пестом растирает. Ты сам мне скажи. Ведь место опасное — лес не лучший сосед, пусть даже школу и защищает Договор. — Подруга болезненно дернула щекой и поправилась: — Защищал. До ближайшего города — три часа пешего хода. Людей поблизости нет — тем же целителям практиковаться не на ком. Так почему здесь? Не в столице, не в другом большом городе. Не около какого-нибудь Костьего провала, где магический присмотр нужен всегда?
— Ну, в столицу школяров даже я бы не пустил, — неловко попытался пошутить растерянный Кайден, но Нольвенн шутки не приняла, смотрела спокойно и выжидающе своими черными глазами.
В них, в этих глазах, на самом дне таилась боль, и поверх нее плескалась грусть. И, наверное, Кайден тоже увидел это, потому что отвел взгляд, сгорбился. Вспомнил, что вчера Брейден взял со школы кровь, и в нашу с Нольвенн комнату без стука и без приглашения вошло горе.
— Это место силы, Кайден, — тихо и спокойно ответила подруга на свой собственный вопрос. — Здесь, в Брейдене, силы больше, чем в любом другом месте королевства. Весь этот лес — один большой магический источник. Именно поэтому во всех других местах ни за что не встретишь сразу столько фейри, как здесь.
Нольвенн вздохнула и заговорила, как будто сказку рассказывала:
— В стародавние времена, когда школы этой еще и на свете не было, и даже камни ее еще из горы не высекли, жил на свете маг Ригур Легконогий. Был он магом сильным и умелым, а еще — умным, рисковым и удачливым. И как-то раз привела его судьба темному-темному лесу.
Вышло так, что попался он на глаза дриаде Тьернмаэль и ее сестрам. Увидела лесная дева, сколь силен маг, и пожелала о оставить его на своей поляне, чтобы тело его легло под корни ее древа и деревьев ее сестер, а магия его дала им силы для нового роста. Но для этого надо было, чтобы гость сам пожелал себе такой судьбы. И стала лесная дева водить Ригура по Брейдену. И травы спутывали ему ноги, а ветви хватали за волосы и одежду, а стоило лишь приблизиться магу к опушке, тропы под его ногами по слову Тьернмаэль разворачивались снова в чащу. Устал Легконогий бороться с дриадой, остановился и сказал ей:
— Не первый день мы с тобой боремся, о, прекраснейшая из лесных дев, и пока ни один из нас не взял верха. Я устал от этой борьбы, и чтобы прекратить ее, давай сделаем так: ты дашь мне задание, и если я с ним не справлюсь, то сам, своей волей отдам тебе то, чего ты желаешь. А если же осилю справиться, то ты, Тьернмаэль, владычица своего древа и деревьев своих сестер, исполнишь любое мое желание.
Нольвенн рассказывала эту легенду так живо и сочно, так красочно, что даже я увлеклась. А уж Кайден, не знавший ее ранее, и вовсе слушал, как завороженный, и внимание его следовало за напевным журчанием голоса ведьминой дочки.
А Нольвенн задумчиво перебирала в пальцах малахитовые бусы, зеленые, как молодая листва, как косы дриад, и вела свой рассказ дальше:
— Обрадовалась Тьернмаэль, ей-то того и надо было. Решила, что легко справится с обессилившим магом, и пожелала, чтобы уничтожил маг по ее указке дерево в Великом Лесу, и указала ему на свой дуб. Ведь всякому в Брейдене прекрасно известно — не так просто уничтожить древо, породившее дриаду, и чем сильнее дева, тем сложнее такая задача. А Тьернмаэль была княгиней всех лесных дев великого леса Брейдена, и не один уж год носила в зеленых волосах корону из древесных ветвей. Но прогадала Тьернмаэль, не знала, что Ригур Легконогий не только силен был, но и везуч. И был у него при себе магический жезл, дарованный людям великим Лугом еще на заре времен. И ударил Ригур в дуб, и вложил в тот удар всю свою силу и силу божественного дара, и высохло могучее дерево. И вместе с ним высохла и Тьернмаэль, превратившись из прекрасной вечно юной лесной девы в сморщенную старую каргу.
Нольвенн вздохнула, и уже обыденным, будничным голосом напомнила боевику прописные истины:
— Лесовики не лгут, Кайден. Фейри слишком магические создания, и каждое их слово полно силы и связывает существо, произнесшее это слово. Они просто физически не способны на прямую ложь. Умолчание и недомолвки, двусмысленные формулировки — сколько угодно. Но прямое нарушение слова — нет. Дриада обещала Легконогому исполнить любое его желание, обещала за себя и за сестер, и маг выполнил задание, и пожелал смерти ей и всем ее сестрам, и потребовал исполнить это свое желание. Ей некуда было деваться, только как исполнить данное Ригуру слово.
Нольвенн задумчиво помолчала, перебирая бусины в пальцах одну за одной, и бусины вкусно щелкали, сталкиваясь гладкими полированными боками.
— И когда у дриады уже не осталось выхода, вмешался сам Брейден. Видишь ли, наш боевой друг, все дриады — сколько их ни на есть — сестры, и слишком уж больно ударила бы по Брейдену гибель целого вида. Да еще такого, лесообразующего. Лес предложил магу откупить жизнь Тьернмаэль и ее сестер и взять на себя их долг, исполнить любое желание мага, но при условии, что маг не станет причинять смерти кому-либо из детей Брейдена. Тогда маг пожелал, чтобы лес уступил часть своего места, чтобы на этом месте маг мог построить дом для себя и своих учеников, и чтобы никому из его учеников Лес бы не причинил больше смерти, либо безумия, либо тяжких ран, до тех пор, пока не окончат они ученичество, либо сами, добровольно от него не отрекутся. И чтобы также не причинял Лес вреда чадам и домочадцам мага, и всем тем, кто входит под защиту его крова гостями и не причиняет смерти, либо безумия, либо тяжких ран Лесу и его обитателям. Был заключен Договор, скреплен печатями, а поручителями Договору стали лесные князья, все, как один.
Кайден глядел на Нольвенн во все глаза, потрясенный открывшейся истинной, а я…
А мне вдруг вспомнился засохший дуб, скрипучий, каркающий голос из его нутра, мелькнувшее лицо уродливой старухи, и холодок побежал по спине и рукам, заставил обхватить себя за плечи в попытке унять озноб.
Понятно, отчего Хранительница ненавидит людей.
— Это так, приблизительные условия Договора, но если хочешь, полный текст я тебе сейчас найду, — Нольвенн поднялась, подошла к полкам, где стояли ее книги — солидные, толстенные фолианты в кожаных переплетах, запирающиеся на фигурные крохотные замочки, из тех, что не вдруг и откроешь, если не знаешь секрета.
Подруга бережно взяла в руки один из них, уложила на сгиб локтя, как младенца, открыла. Долистала до нужной страницы, и подала Кайдену все с той же бережливой осторожностью.
Уложив том себе на колени, Кайден водил пальцем по нужным строчкам, и заглянув ему через плечо, я прочла то, что и так знала: «И коли нарушит какая-то из сторон Договор, то ей и надлежит его восстанавливать. И дано ей будет на то время. И пока Договор не будет восстановлен, другая сторона вправе взимать с нарушителей кровью, которая станет поддерживать Печати».
Я шевельнулась и случайно поймала взгляд Нольвенн. Она смотрела на книгу с такой тоской, с такой виной и болью, что все во мне откликнулось желанием помочь. Я потянулась силой — помочь, утешить, унять чужую боль…
Резко хлопнула, закрываясь, книга. Нольвенн вскинулась, полыхнула возмущением на негодяя, посмевшего без подобающего почтения обойтись с ее драгоценным имуществом… Тонкая нить, которая потянулась от меня к подруге и почти достигла ее, распалась без следа, не найдя цели. Я выдохнула, жалея об упущенной возможности, и попробовала сплести лечебное заклинание заново, чуть иначе — но Нольвенн уже опомнилась, ожгла меня несогласным взглядом. А Кайден, Кайден, помешавший мне помочь подруге, шумнувший не вовремя, снова влез, куда не просили — ухватил мой локоть, кинул теоретичке приличествующие случаю слова благодарности и поддержки, и потащил меня прочь из комнаты.
Я не упиралась. Мне было, что сказать моему бесценному подопечному — и лучше бы, чтобы этих слов не услышал никто, кроме него.
Кайден целеустремленно приволок меня в тихий уголок на этаже, остановился, и я рванулась из его рук, развернулась лицом к боевику, яростно пихнула его в грудь. От неожиданности, не иначе, он перехватил мои запястья уже тогда, когда я примерилась добавить еще и затрещину, вдогонку к толчку. Я дернула руки на себя, но где там — на запястьях как горячие железные наручи сомкнулись. Не больно, но не вывернешься! Пинок в голень тоже пропал даром, подлый одержимый просто отодвинулся, пропуская удар. От злости, что эта чурка стоеросовая сначала мешает мне лечить подругу, а теперь еще и сопротивляется, я чуть не взвыла баньши, но совладала с собой. Перестала вырываться, вдохнула, выдохнула, усмиряя черную злобу, и, навалившись на Кайдена грудью, прошипела гадюкам на зависть:
— Не смей мешать мне работать! — И, давясь обидой, злостью и собственным ядом, прибавила едко: — Твое дело таких же дуболомов крушить — вот им и занимайся, а в мое ремесло не суйся! Я целительница, я людям помогать должна, тебе все равно не понять, что это такое!
И не утерпела, пнула подлеца еще раз — и снова впустую. Кайден снова увернулся и легонько тряхнул меня в ответ:
— Ты, целительница великая, давно себя со стороны видела? — прошипел он рассерженным котом. Не хуже меня самой прошипел. — Ты, может, подскажешь мне, какая у тебя степень магического истощения, а? Или мы с этим вопросом к вашей наставнице пойдем?
От неожиданного поворота я немного опешила — Кайден до сих пор такого себе не позволял. Не то, чтобы руками ухватить — а и вовсе не огрызался, кажется, ни единого раза. Отшучиваться и отмалчиваться мог сколько угодно, изворачиваться и делать по-своему — тоже, но… Чтобы вот так?
Кажется, я и впрямь перегнула палку, а руки распускать и вовсе лишним было — он же не мальчишка зеленый, чтобы с ним вот так. Меня окатило горячей волной стыда, и я не сразу сообразила, о чем он говорит.
Какое еще истощение? Нет у меня никакого истоще… Простенькое заклинание первичной самодиагностики заставило меня стыдливо проглотить слово. Истощение в начальной, самой первой стадии, имелось в наличии.
Я виновато поникла. Ну, конечно — слияние сознаний с наставником Одраном, потом я толком не восстановилась, а потом лечила Нольвенн. А еще Кайдену что-то там вещала, что его умения хватит только головы крушить, а сама… Всемилостивая Бригита, ну, почему я такая бесполезная? Никому-то как следует помочь не могу!
В носу защипало, к глазам подкатили слезы. Мне было мучительно стыдно перед Кайденом за безобразное поведение и злые слова, и остро хотелось помочь хоть чем-то Нольвенн, и… и… И вообще!
Никто меня не люби-и-ит!
Кайден сгреб меня в охапку, пережидая мои слезы, покачивал легонько в объятиях, дул в макушку, шептал что я умница, что все будет хорошо, и успокаивал, и утешал, и минутная слабость, порожденная истощением сил, понемногу отступала, оставляя памятью по себе вялость и опустошенность.
— Да, паршивая из меня целительница, — с принужденным смешком выдохнула я Кайдену в рубаху, стараясь утереть слезы, спрятавшись у лучника на груди, чтобы он, не приведи Бригита, не увидел красных пятен и опухшего носа.
— Не говори так, — серьезно попросил Кайден, осторожно гладя меня по голове.
Как сопливую трехлетку, право слово…
— Да ладно, — самокритично призналась я. — Никому толком помочь не сумела — ни Нольвенн, ни тебе.
Боевик отрицательно покачал головой:
— Ты хорошей целитель, Шела. Потому и хочешь помочь всем. Даже когда и не надо бы. Лезешь в каждую бочку затычкой, сжигаешь себя. Вот разве так можно? Глупая… Что от тебя через пару лет останется?
Я фыркнула, и Кайден покладисто поправился:
— Ну, не через пару — через пяток.
И добавил, тихо и неожиданно веско:
— Шела, оставь Нольвенн в покое. Она имеет право горевать. Ты сделала для нее то, что могла — остальное не для тебя. Она имеет право на скорбь. Это нормально. Люди — не фейри. Им нужно оплакать свою утрату.
Я стояла, уткнувшись заплаканным лицом в грудь лучника, в кольце его горячих рук, чувствовала под щекой тонкую шерсть его рубахи. Вдыхала его запах. И понимала, что он прав. Легко перейти грань в желании помочь близким. Легко забыть, что избыточная помощь — не есть благо. И я забыла. Грустно и тоскливо понимать, что весь вколоченный за пять с лишним лет навык вылетает из твоей головы, стоит лишь делу коснуться личного.
— Ты ошибаешься, думая, что ты мне не помогла, — продолжил Кайден, тихонько гладя мои волосы.
Я замерла, боясь спугнуть эти незатейливые движения. Тихая, задумчивая ласка, которой он сам, наверное, и не замечал, но которая грела меня, лучше, чем горячее вино зимой.
— Помогла. Очень помогла. Я больше не жду смерти. Я хочу жить. Понимаю, что скорее всего, обречен, но хочу жить, — продолжил Кайден, и от этого заявления я забыла обо всех своих горестях и печалях. Даже будоражащая близость мужчины, который никогда не будет моим, померкла.
Он вздохнул. Выдохнул. Снова набрал в грудь воздуха. И решился:
— Шела, я больше не буду сопротивляться лечению. Пусть там будет, как будет — у меня есть здесь и сейчас. И я хочу, чтобы этого «сейчас» у меня было больше.
Я подняла голову, забыв о заплаканном лице и красных глазах.
Мне Кайден сам — сам! — в руки дался, кто в такой момент помнит про какой-то там опухший нос?!
— Что, и лекарства мои больше выбрасывать не будешь? — недоверчиво уточнила я.
— Откуда ты… — дернулся лучник, и я вцепилась в его рубаху мертвой хваткой.
— Ага, попался!
— Шела! — мученически закатил глаза Кайден, поняв, что его провели, и принялся по одному разжимать мои пальчики и разглаживать смятую шерсть. Потом сдался, и под моим упрямым взглядом пообещал: — Нет, не буду. Все, что ты назначишь, буду пить.
Я удержалась от соблазна спросить, какая вообще доля моих лекарств дошла по назначению, а какая оказалась в помойном ведре. Все равно же не признается.
— А на слияние сознаний дашь согласие? — тут же спросила я, стараясь выжать из боевика побольше уступок, пока он не опомнился.
— Это какое еще слияние? — въедливым тоном уточнил вредный лучник. — Уж не то, часом, после которого от тебя одни глаза остались?
И, прежде чем я успела открыть рот, вздохнул:
— Дам. Но! — Он пресек мою радость, давая понять, что у него будут условия. — Ты не будешь колдовать сверх своих сил. Станешь как положено есть и спать. Будешь беречь себя. И только тогда, когда ты полностью восстановишься, я дам согласие на ритуал.
Судя по его тону, он был уверен, что произойдет это нескоро. А то и вовсе — никогда!
Ну-ну, верь в это, если хочешь. А я из шкуры выпрыгну, чтобы попытаться тебе помочь! Если для этого надо есть и спать…
Я пожала плечами:
— Договорились!
Кайден посмотрел на меня с сомнением. Кажется, начал осознавать, что мой красный нос сбил его с толку, и он совершенно точно погорячился с обещаниями, но отступать уже было некуда. Поэтому лучник только вздохнул и вдруг спросил ни с того, ни с сего:
— Шела, а ты не знаешь, как можно найти брейденских Старших?
— А тебе зачем? — растерянно уточнила я, прикладывая холодные пальцы к горящим щекам.
— Хочу поговорить.
Настала моя очередь подозрительно коситься на боевика.
— Под поговорить ты имеешь в виду нормальное человеческое поговорить или ваше, боевиковское?
Кайден ухмыльнулся воинственной настороженности в моем голосе.
— Нормальное. Я не идиот в одиночку с Лесом биться.
— И о чем ты собрался с ними разговаривать? Они даже директора слушать не стали!
— Попытка не пытка. Директор директором, а школяры к ним на поклон еще не ходили. Сама говорила, фейри уважение любят. И я не буду просить отмены дани. Пусть просто дадут отсрочку. Этот господин королевский дознаватель, конечно, напыщенный индюк, но в своем деле, кажется, понимает. Ему время нужно, а времени у кого-то из нас нет.
Я неосознанно кивнула, теребя кончик косы.
— А с чего вдруг такая заинтересованность школьными делами? Тебя все это как-то мало трогало.
— Я же жить решил, забыла? — Кайден усмехнулся, но усмешка отдавала горчинкой. — И потом все это подбирается слишком близко. Я не хочу, чтобы через неделю ты снова плакала. Или, упаси боги, Нольвенн…
Его голос дрогнул, и осознание того, что моя преждевременная гибель станет ударом не только для подруги, сладкой патокой разлилось на сердце. Пусть я не нужна ему как девушка. Но я и не нужна ему только как целитель. Я просто ему нужна.
— Ладно. Сходим к Старшим.
Лучник тут же встрепенулся и отрезал до крайности сурово:
— Вот еще! Я пойду один!
— Иди, — легко согласилась я. — А дорогу можешь у прабабушки спросить.
И на этот невольно вырвавшийся укол лучник внезапно насупился, как пятилетний мальчишка, и… покраснел!
— Не издевайся. Я же не знал!
— Чего не знал? — простодушно удивилась я. — Того, что она уже аж прабабка?
— Шела!
Я на несколько мгновений даже забыла все свои горести, до того умилительной оказалась реакция Кайдена. Вот вам и суровый лучник, опытный боец, будущая надежа и опора королевства — боевой маг.
— Ладно, — я утешающе похлопала его по плечу. — Даже если спросишь, она тебе все равно не скажет. Да их и не найдешь, если только о встрече договариваться. Я схожу сегодня к ней, попрошу, может, у нее и получится это устроить.
Насупившийся «надежа и опора» старательно пытался вернуть себе грозный вид. Получалось, откровенно говоря, не очень.
— Я с тобой.
— Соскучился?
— Шела!!!
Ну, не удержалась я! А вообще сам виноват. Не был бы он такой милый, не было бы интереса его клевать.
Кайден подышал и, отлично понимая, что мне его вспышки доставляют ехидное удовольствие, с видимым усилием взял себя в руки.
— В Лесу сейчас опасно. Договор рушится, — раздельно произнес мой лучник, как дурочке. А у самого желваки на скулах так и ходили.
— Завтра после занятий сходим, — я перестала испытать его нервы на прочность (и так знаю, что там этой прочности кот наплакал). — Сегодня побуду с Нольвенн.
И добавила в ответ на настороженный взгляд:
— Без магии, честное целительское!
Визит к прабабке вышел коротким. Ну не нравились мне, как многозначительно она косилась в ту сторону, где за березами, остался меня дожидаться Кайден. Так и хотелось кинуть в нее чем-нибудь. По-родственному. Однако к просьбе Лавена отнеслась неожиданно серьезно и даже пообещала все устроить в ближайшее время. И вновь меня кольнуло ощущением, что что-то не так. Что-то знает старая сильфида. Или что-то чувствует. Но что?
Вопрос я даже и не пыталась задать. Если сама не расскажет, допытываться бессмысленно. Поэтому, заручившись обещанием известить нас тут же, как Старшие согласятся на встречу, мы покинули гостеприимную березовую рощу.
Весточка пришла через два дня. Кленовый лист, влетевший в распахнутое окно, сообщил: «Вечером шестого дня, после заката. Место почувствуешь» — и растаял, осыпавшись ломкой трухой.
У меня в тот момент отчего-то екнуло в животе недобрым предчувствием. Я покосилась на темную громаду леса за окном и сглотнула. Зато теперь точно не отделается от меня лучник, придется брать с собой…
Стоило нам ступить под своды Брейдена, как я почти сразу усомнилась в разумности нашей затеи. Лес, когда-то такой привычный, возле школы исхоженный вдоль и поперек, знакомый до малейшего корешка на едва заметной тропинке, словно стал чужим. Темным. Страшным. Магический светлячок над плечом Кайдена вместо того, чтобы рассеивать зыбкие осенние сумерки, кажется, сгущал их еще больше, превращая все, что выходило за круг желтоватого света, в непроглядную темноту. И как-то незаметно дорогу начала показывать я, не столько видя и зная, куда иду, сколько чувствуя. Где-то там нас ждет, чтобы выслушать, один из Старших. Где-то там, где пульсирует, бьется сердце Брейдена. Где-то там…
Кайден, хоть и уступивший мне путь, держался за моим плечом осязаемой тенью. И сейчас я замечала то, на что совершенно не обращала внимания раньше — как сторонится его лесная тьма, смотрящая на нас сотнями невидимых глаз. Брейден знал, кто ходит по его владениям. Нет, пришелец его не пугал и ему не мешал. Скорее лес просто высказывал уважение той силе, которая таилась в глубине серых глаз и не имела ничего общего с простым лучником Кайденом Ивом. И это внушало мне некоторую надежду, что наши слова хотя бы выслушают. А может даже примут к сведению?
К нужному месту мы вышли, когда уже окончательно стемнело, однако Поле Светлячков название свое оправдывало сполна — сотни, тысячи и сотни тысяч золотистых огоньков парили в воздухе. Они собирались в маленькие солнышки, рассыпались искристой пылью в высоком небе, пристраивались на стебли травы, чтобы потом взлететь стайкой растревоженных мушек. Я на несколько мгновений застыла, пораженная красотой места — далеко не каждому школяру доводилось здесь побывать, фейри не особо привечали чужаков так близко к сердцу Брейдена и чаще всего отваживали непрошенных гостей. А когда опомнилась, то поняла, что нас уже ждут.
Их оказалось на удивление много. Трое Старших — покрытые мхом пни с горящими углями глаз, в которых невозможно было различить, к какому именно виду фейри они принадлежат. За спиной одного из них стояла Лавена, настороженно сверкая глазами-лунами. И еще несколько десятков разных лесных жителей, глазеющих на нас кто с любопытством, кто с неприкрытой злостью. От такой встречи мне резко сделалось не по себе.
Кайден, словно ощутив мою неожиданную робость, шагнул вперед, заслонив меня плечом, норовя совсем загородить.
— Приветствую владык Брейдена, — звучно произнес он.
На несколько мгновений над поляной повисла тяжелая тишина.
— Ну… здравствуй… школяр. Молодой да наглый, — проскрипел наконец один из Старших.
Лучник от такого приветствия ощутимо напрягся, и я, опомнившись, шагнула вперед, перехватывая разговор в свои руки.
— Мы благодарим вас за то, что согласились на встречу…
— Прабабку благодари, за то, что ногами топать больно хорошо умеет да головную боль старикам создавать, — продолжил ворчать пень. — А не нас.
Я вдохнула. Выдохнула. Начала еще раз:
— Сила Брейдена велика и мы преклоняемся перед ее могуществом. Между школой и лесом до сих пор царил мир… — в толпе фейри раздалось несколько скептических фырканий, одно из которых исходило от ланнан-ши. Лесовичка таращилась на Кайдена, неприкрыто облизываясь, и соблазнилась уж точно не на его мужскую красоту. — Мы понимаем, что не имеем никакого права просить вас пересмотреть условия Договора, а потому пришли молить о другом. Об отсрочке. В школу прибыл королевский дознаватель, сильный, опытный маг, он наверняка найдет убийцу в самое ближайшее время… но этого времени у кого-то из нас нет. За все годы ее существования школа все же приносила лесу пользу и никогда не нарушала установленных границ, так может быть, мы все же заслужили толику милосердия?..
Я выдохлась, исчерпав запас красноречия, которое в общем-то никогда не было моей сильной стороной. На фейри мой дар не распространялся, то ли потому, что у них не было души, то ли потому, что лечить ее не был никакой необходимости и эти существа всегда пребывали в полной гармонии с собой. Поэтому о настроении, царящем в их нестройных рядах оставалось только гадать.
— Отсрочку, говоришь?.. Ну, будет вам отсрочка.
Я удивленно сморгнула, не поверив ушам. Так просто? Поймала взгляд Лавены. Та мрачно смотрела себе под ноги, сжав губы в тонкую недовольную полоску, чем окончательно выбила меня из колеи. Это же хорошо, разве нет?
— Завтра никто не умрет, — продолжил один из пней. — И через неделю тоже. Договор рушится, девочка, и Брейден теперь может позволить себе ускорить неизбежное. И долгожданное. Он не будет забирать кровь — и Договор без поддержки растает, как утренний туман над Озером Фей. Нам не нужна больше ваша кровь по капельке, мы заберем все.
Я сглотнула. «Хорошо» обернулась негаданным «паршиво». Кайден тоже ошарашенно молчал, окончательно растеряв все слова, которыми хотел уговаривать лесной народ. Да теперь было ясно, что не было смысла и пытаться. Лес уже все решил и решением своим доволен. А что на встречу согласились — когда это фейри упускали возможность подурачить людское племя. Разве не весело обнадежить школяров, заманить их в чащу, а потом сообщить такую весть? Несомненно, крайне весело.
Не дающая мне покоя ланнан-ши так и продолжала скалиться, нервируя до дрожи.
— Идите-ка вы отсюда, детки, — в голосе Старшего слышалась неприкрытая издевка. — Не заблудитесь только.
— Погоди-ка, — другой пень его перебил, качнулся вперед, и вот на траву уже ступил мужчина — золотые кудри, могучий торс… и глаза, излучающие зеленый свет. — Ты иди, — короткий кивок в сторону Кайдена. — А она пусть останется.
У меня дар речи пропал на мгновение, а когда обрелся…
— Иди ты в… пень! — взвилась я, сообразив, на что этот замшелый решил покуситься. Все почтение перед лесными князьями мгновенно куда-то испарилось, оставив кипучую злость.
…А родной мужской голос рядом образно и емко объяснил, чем он там может заняться.
По лесной толпе пробежал гул недовольных голосов, сменяющийся шипением и присвистом. Однако Старший только ухмыльнулся и сделал шаг вперед. Обзор мне тут же загородила широкая спина, обтянутая зеленой курткой.
— Отвяжись. Она тебя не хочет.
Несмотря на заливающую сознание злость — поиздевались, втащили среди ночи, выставили дураками, а теперь еще и в полюбовники набиваются?! — я ощутила, как просыпается в Кайдене древняя сила, грозящая смертью всему живому. И тут же удивилась — как раньше-то не чувствовала?
— Она — женщина, — пень продолжал улыбаться. — Человеческих женщин не спрашивают.
— Да я ж тебя…
Я хотела было сунуться вперед, чтобы этому наглому что-нибудь повыцарапывать, но рука лучника перегородила мне дорогу.
— Она — моя женщина. — Веско припечаталось в воздухе.
Старший замер, будто на стену напоролся. Даже я слегка обалдела.
— Ты заявляешь на нее права? — зелень глаз опасно сощурилась.
— Да.
Пень помедлил, а затем словно нехотя произнес:
— Жизнь и счастье ее для тебя наивысшая ценность?
— Да.
Ох, Кайден. Что ж ты делаешь, не к добру это…
— И готов доказать это каждому, кто усомнится, кровью своей иль чужой?
— Да.
Теперь взгляды всех присутствующих устремились на меня. Я поежилась и отыскала Лавену. На лице прабабки беспокойство смешалось с плохо скрываемым… ликованием?
— Ты, девица, признаешь право этого мужчины называть себя твоим покровителем и защитником? — Вопрос был задан уже другим пнем и здорово поубавил моей злой прыти. Было ощущение, что нас, словно корабль, затягивает в водоворот, путь из которого только один — пучина морская.
— Д-да, — отозвалась я, запнувшись. А выбор-то какой? Судя по всему, мы тут нежданно-негаданно на какой-то обычай лесной напоролись, может, и повезет? Побормочут свои ритуальные фразы и отпустят с миром? Фейри древние обычаи чтут как законы. Вот только фраза про кровь мне не очень нравилась…
Лица собравшихся фейри разом поскучнели. Только Лавена, не в пример им, смотрела на спины Старших с торжеством. Я, так и не поняв, что именно сейчас случилось уже почти уверилась — обошлось. Ну и слава богам! А завтра выпытаю у бабки, что это за ритуал такой…
Идеально прекрасные черты Старшего исказила злобная дикая гримаса и слова шипением сорвались с его языка:
— Тогда докажи свое право!
Разочарованную тишину на поляне сменил многоголосый гомон — возмущенный, ошарашеный насмешливый. Кайден раньше меня понял, что имеет ввиду лесовик, и, скрестив руки на груди, отрезал:
— А и докажу. По человеческому обычаю, коль ты к ней как человек сунулся, — после чего плавным неторопливым движением вытащил свой охотничий нож. У меня екнуло сердце.
Пень брезгливо поморщился, но кивнул. А потом, ощерившись, выдвинул свое условие:
— До смерти.
— Э, нет. — Прежде, чем я успела ужаснуться, Кайден насмешливо покачал головой. — За идиота меня держишь? Простым железом тебя не убить. А буду пытаться убить, у вас тут пол леса сгорит.
— Хорошо, — покладисто кивнул Старший, и веяло от этого согласия недобрым. — Тогда до удара, который станет для человека смертельным.
— Идет, — сказал этот безумец и шагнул вперед.
Я, даже не успев подумать, качнулась было следом (остановить? Заслонить? Схватить и утащить куда подальше?), но тут предплечье стиснули хрупкие пальцы, чувствительно впившись когтями в кожу сквозь ткань платья.
— Не вмешивайся, хуже будет, — прошипела Лавена над ухом, стремительным порывом ветра оказавшись вдруг за моей спиной.
Вырваться из цепких ручек юной старушки мало кому удавалось, поэтому мне оставалось только беспомощно смотреть, как поединщики сближаются.
— Начинайте, — буднично бросил один из Старших, и тягучее напряжение в воздухе сменилось вихрем схватки.
Мне не раз и не два приходилось наблюдать за поединками, сидя на целительской скамье во время занятий боевиков, но никогда еще я не видела, как сражаются на смерть. Два жгучих, противоречивых желания — зажмуриться и не упустить ни единого мгновения — попеременно стучали в висках. Наверное, поэтому происходящее отмечалось урывками.
Вот Кайден отклонился назад, нож впустую свистнул в воздухе. Вот Старший пригнулся, пропуская удар над головой, выбросил руку вперед, жаля, как змея, но лучник на этом месте уже не было…
Новый взмах, кончик ножа мелькнул в волоске от живота, и Кайден покачнулся, отпрыгивая назад. Я ахнула. Не в волоске — порванная рубашка потемнела. Деревянное лезвие выращенного за мгновение до начала боя ножа было острее металла. Лесовик ухмыльнулся, но рана оказалась царапиной — бой продолжился в прежнем ритме.
И в какой-то момент я все-таки зажмурилась. Закрыла глаза, стиснула кулаки и зубы. Нет, я не хочу этого видеть. Кайден умелый воин, но на стороне фейри неутомимость, бессмертие и тысячелетний опыт. Я не хочу этого видеть. Не хочу. Не буду. Отказываюсь. И не заставите. Я не буду смотреть, как он умирает из-за меня. Не бу…
— Шела?..
Я открыла один глаз. Потом второй, сморгнула. Кайден живой и даже практически невредимый, хоть и тяжело дышащий стоял прямо передо мной. Я нервно всхлипнула, и забыв про все на свете, повисла у него на шее.
— Вот и хорошо, вот и славненько, — прабабке на трогательность момента было глубоко начхать, и ее голос за спиной в этот раз прозвучал для меня не хрустальным колокольчиком, а скрипом рассохшейся кровати. — Вы тут тогда развлекайтесь, молодые, а я вас завтра утречком выведу. Ночью за пределы поляны не суйтесь, Ольер обижен крепко, но он у нас отходчивый, завтра уже забудет.
— Молодые?.. — переспросила я, сползая по лучнику вниз на землю.
— Ну не старые же!
— Лавена, ты о чем?
Сильфида посмотрела на меня недоуменно.
— О брачной ночи. Придется здесь, но…
— О чем?! — в один голос взвыли мы с Кайденом.
— Брачная ночь, — повторила прабабка медленно, как для умалишенных. — Брачные клятвы. Сердце леса. Да еще и скрепление пролитой кровью.
У меня пропал дар речи. Сказанное ей в голове не укладывалось.
— Какие клятвы? — чуть ли не взвыла я, запустив пальцы в волосы.
— Хм… а я была уверена, вы знаете, что делаете. Ну да ладно, разберетесь как-нибудь, чай, не маленькие. А у меня времени нет. До утра не высовываться!
Легкий порыв ветерка разметал светлячков в разные стороны, закружил их в небе и унесся в сторону березовой рощи, оставив меня наедине с Кайденом. И нарастающей злостью.
* * *
Уже некоторое (довольно долгое) время я стоял, прислонившись спиной к ближайшему шершавому стволу, и молча наблюдал, как Шела, распугивая светлячков, нарезает круги по поляне. Рыжая коса растрепалась в пушистый лисий хвост, глаза сверкают, грудь яростно вздымается, золотистые огоньки вьются вокруг, тепло подсвечивая светлую кожу. Красиво… даже слишком. Но «слишком» я гнал прочь, благо, было еще чем занять голову.
Шела — моя жена. Моя жена. Моя.
Вступившись за нее перед этим лесным уродом, я тогда еще назвал ее своей. Но в тот момент мы оба понимали, это не по-настоящему, понарошку, обман во имя спасения. И то, какой правдой обернулся этот обман вводило меня сейчас в состояние легкой эйфории. Я смотрел, как Шела мечется, бубнит себе под нос и грозится поубивать все этих злобных мерзких фейри, а думать мог только о том, что она безумно красивая и что она — моя.
Пусть я не мог стать ей настоящим мужем без риска спалить заживо, но где-то в глубине души угнездилось глубокое удовлетворение от произошедшего.
— Шела, — я с улыбкой оборвал на полуслове очередной поток проклятий в адрес «отвратительных гадов ползучих». — Перестань убиваться, ты так без волос скоро останешься.
Целительница машинально вытащила пальцы из рыжей копны, посмотрела на руки, потом вокруг, будто ожидала увидеть висящие на травинках клоки. После чего ожгла меня сердитым взглядом.
— Ты что, не понимаешь?
— Что именно?
— Кайден, обряд фейри — это очень серьезно! Это тебе не руки ленточкой связать, пару слов ляпнуть и отправиться пьянствовать. Клятвы, данные Брейдену, это клятвы, данные самой сути мира, понимаешь? Это либо навсегда, либо последствия будут непоправимые и необратимые.
— Какие последствия? — насторожился я.
— Если б я знала, — Шела снова потянулась к волосам, но тут же отдернула руку и насупилась. — Спрошу потом у бабки, или в библиотеке можно будет поискать… но ты понимаешь?
— Понимаю, — я кивнул. — Но я бы на твоем месте так не расстраивался. О «навсегда» речи точно не идет.
— Ты о чем? — девушка вытянулась, как встревоженный кролик.
— Ну, маленькая, мне ж все равно недолго осталось, — губы сами расплылись в горькой ухмылке.
— Я тебя сейчас стукну, — крайне серьезно сообщила Шела, после чего приблизилась чуть ли не вплотную и, заглянув в глаза, твердо добавила. — Такими вещами не шутят.
— А кто тут шутит?
В следующее мгновение острый кулачок отчаянно ткнул меня в живот. Я сдавленно охнул и едва не согнулся пополам. Нет, силы в тонких руках целительницы не прибавилось магическим образом, просто в суматохе всего происходящего мы оба забыли, что фейри меня все же пару раз поцарапал.
— Снимай рубашку!
— Зачем?
— Супружеский долг с тебя буду требовать, зачем! — Целительница всплеснула руками и тут же продолжила бормотать, не дав мне вставить и слова. — Что за глупые вопросы? Ты как в первый раз, право слово. Где еще он тебя задел?
Я уже давно подчинился, и ее пальчики уже касались кожи, целительное тепло наполняло кровь, и царапина затягивалась на глазах, а Шела все продолжала что-то бубнить себе под нос. Бедная маленькая девочка, растерянная и испуганная…
…и надо было видеть ее в тот момент, когда фейри попытался заявить свои права. Волосы дыбом, глаза отсвечивают желтым. Кровь леса, несчастная восьмеринка, в сердце Брейдена пробудилась, вскипела, превращая мою целительницу в неземной красоты создание.
Хотя такую, как сейчас, земную и теплую, я любил ее гораздо больше.
Ужасно хотелось уткнуться носом в пушистую макушку Шелы, маячащую под моим подбородком, сгрести ее, бормочущую, в объятия и прервать эти бормотания старым-добрым способом. Тварь в голове одобрительно заворочалась в ответ на эти мысли, расправила плечи, потянулась огненными лапами к моему сознанию. Потребовалось недюжинное усилие воли, чтобы отогнать и ее, и привлекшие ее мысли. И когда я открыл глаза, Шела уже и сама замолчала.
Она сидела рядом, положив руки на колени, и смотрела на меня с тоской и сочувствием.
— Я почуяла его, — медленно проговорила она. — Не знаю, почему. Но почуяла. Так страшно. Как ты с ним справляешься?
— С трудом, — лаконично отозвался я. Меньше всего в мою первую и — вот уж наверняка! — последнюю брачную ночь мне хотелось тратить время на эту тварь. — Фейри чуют демона, а ты сегодня, здесь, чуть больше фейри, чем обычно.
— Чуть меньше человек, — поправила Шела.
Я пожал плечами — как по мне, так без разницы. Посмотрел на небо, черное, без намека на скорый рассвет. Целительница зябко поежилась.
— Иди сюда, — позвал я с мягкой улыбкой.
Поколебавшись долю мгновения, Шела юркой мышкой нырнула мне под руку. Я накинул ей на плечи свою куртку и обнял поверх, согревая, оберегая…
— Кайден? — тихо прозвучало снизу.
— М? — отозвался я, поудобнее устраивая голову на жесткой коре.
— Все будет хорошо. Мы от него избавимся.
— Конечно, будет, Шела. Конечно, будет…
На краткое мгновение я даже и сам как будто в это поверил.
