13
Отключившись от «Бетти», Колл принялась наблюдать за тем, как Врисс готовится к отстыковке от «Возничего». Она все еще горевала о Рипли, но нужно было спасти уцелевших. Составив полетный план, Врисс улыбнулся ей, и Колл ответила неуверенной улыбкой.
Еще оставались дела, так что она отошла от консоли и направилась к Джонеру с Пурвисом. Подойдя, Колл взглянула в обезображенное шрамом лицо.
– Джонер, уложи Пурвиса в морозилку.
Джонер, который явно расслабился, оказавшись в безопасности на борту «Бетти», охотно хлопнул Пурвиса по спине.
– Лады, приятель, время вздремнуть.
Пурвис, который выглядел невероятно уставшим и измотанным, кивнул.
Колл прошла вперед, чтобы помочь Джонеру с криосмесью. Она справлялась с этим быстрее, а в случае Пурвиса они и так уже жили на одолженное время. Колл вошла в темный коридор и помедлила, ожидая, пока зажгутся лампы – но ничего не произошло. Она нахмурилась. Во время подключения к «Бетти» она не заметила никаких механических проблем, но, с другой стороны, и не анализировала состояние корабля до мелочей. И все же эти лампы должны были заработать, как только они поднялись на борт.
Колл обеспокоенно оглянулась на Джонера, но прежде, чем она успела заговорить, из тьмы протянулась рука. Свет блеснул на стволе пистолета. Раздался оглушительный выстрел, и Пурвис с криком повалился на пол: пуля попала ему в плечо.
Джонер потянулся за оружием, но рука грубо обхватила Колл за горло, а все еще дымящееся дуло уперлось ей в щеку. Колл застыла.
«Кто?.. Что?.. Почему?..»
Мужчина толкнул ее вперед, на свет, и Колл услышала знакомый голос.
– Двинешься, – сказал мужчина Джонеру, – и я ей мозг прострелю!
Рэн!
Врисс резко развернул кресло. Колл видела, как его лицо исказили гнев и отчаяние. Прикованный к креслу, он ничем не мог помочь.
Джонер выглядел собранным, напряженным. Такого рода проблемы он понимал, с такими врагами умел разбираться. Он стоял, расставив ноги, держа руки подальше от тела, и пытался выглядеть неопасным. Но Колл видела Джонера в деле. Если Рэн хоть как-то понимал таких людей, ему следовало застрелить Джонера прямо сейчас, не вступая в разговоры. Впрочем, она подозревала, что знания доктора лежали в иных областях.
– Ди’Стефано! – рявкнул Рэн. – Забери у них оружие.
Колл взглянула на солдата. Подчинится ли он приказу? Она спасла ему жизнь в кают-компании. Пойдет ли он против них?
Ди’Стефано выпрямился, словно собирался отдать честь.
– Прошу прощения, сэр, но… идите на хрен.
Он явно не собирался ни сдавать оружие, ни разоружать Джонера.
Рэн прижал Колл к себе крепче. Она чувствовала, как он напряжен, как отчаянно дрожит. Пистолетное дуло сильнее вдавилось в щеку.
– Бросайте оружие! – заорал Рэн. – Бросайте, или мы все умрем!
Внезапно раздался пронзительный крик, и все развернулись. Пурвис резко выпрямился и схватился за грудь. Глаза его были широко распахнуты.
Никто не шевелился. Даже Рэн.
Рипли отчаянно пыталась придумать, как выбраться из хранилища отходов. С этой точки она не видела ни дверей, ни хоть каких-то люков. Чужие как-то принесли ее сюда, здесь обязан быть выход!
Королева билась все сильнее, ее крики сливались в один. Чужие выглядели все более взволнованными. Они гудели, щебетали, метались в грязи. Королева издала особенно пронзительный крик, и Рипли застыла. Брюхо королевы напряглось. Видно было, как внутри что-то ворочается. Нахлынули воспоминания, и Рипли натянулась, как струна.
«Со мной случилось подобное. Я дала жизнь. Когда-то я стала матерью – настоящей матерью. Я лежала в своей кровати, и муж сидел рядом. И медсестра, и врач. Живот напрягся, и я закричала».
Воспоминание оказалось настолько сильным, что Рипли все чувствовала. Ее руки инстинктивно метнулись к животу.
«Я истекала потом, но отказывалась от обезболивающих, даже когда муж умолял меня их принять. Меня тревожило, как могут отозваться все те годы воздействия криосмеси, так что во время родов не хотела ничего принимать. В собственном доме. В собственной кровати».
Рипли смотрела, как королева бьется и кричит в слизи и грязи. От этой карикатуры, пародии на собственный опыт, ее тошнило.
«Я родила девочку, прекрасную маленькую девочку. Похожую на обоих родителей. Мы назвали ее Эми».
Эллен Рипли, пойманная в аду чужих, моргнула, когда на нее обрушился поток человеческих воспоминаний.
«Ты сказала Эми, что вернешься к ее одиннадцатилетию. Ты обещала. Тогда ты впервые их побила. Но твою спасательную шлюпку не могли найти сорок семь лет. Эми умерла, так и не узнав, почему ты не вернулась к ее дню рождения».
Рипли на секунду закрыла глаза, вглядываясь в лицо дочери. Всплывали другие воспоминания.
Тритончик.
Хикс.
Даже Джонси…
Все ушли, исчезли давным-давно.
Гэдиман, висевший рядом, с неприкрытым восторгом наблюдал за происходящим. Он улыбался, как безумец, а низкое «хи-хи-хи» раздражало и выбивало из колеи едва ли меньше, чем гудение чужих.
Королева вскрикнула снова и потянулась к Рипли, словно клон, ее «мать» каким-то образом могла помочь ей пережить эти ощущения, направить роды. Самка взревела, пытаясь подняться с вонючего ложа.
Помня собственную боль, Рипли застонала в унисон. В животе все рефлекторно сжалось.
А внутри, в генах она ощущала боль королевы на глубинном уровне. Телепатическая связь навязала ей эту боль, вынудила стать королевой в ее родовых муках. Вздутый, колышущийся живот, раздирающая жгучая боль, безжалостное давление. Бунт тела, вынуждающего продолжать работу, которую ей уже не хотелось продолжать. Рипли застонала в унисон с королевой, страдая вместе с ней из-за разделенных усилий и связи.
Одновременно она ощущала беспокойство воинов, которые придвинулись к беспомощной королеве. Она чувствовала их тревогу. Все они – ее мужья, все – жаждали помочь королеве, но ни один из них не знал – как.
Внезапно из огромного живота королевы подобно гейзеру вырвался фонтан крови. Она лилась толчками, текла, образуя кислотные реки на вздувшейся плоти. Рипли попыталась отвернуться. Она не хотела больше видеть эту уродливую пародию на человеческие роды.
И тут королева снова вскрикнула и подняла голову, глядя на Рипли, словно та была ее акушеркой. Рипли свернулась в клубок, схватившись за живот, и крикнула одновременно с ней.
Извивающееся создание упало обратно в грязь, а воины, окружавшие королеву, внезапно подались назад, словно чувствуя неминуемую угрозу.
Рипли устало моргнула и уставилась на пульсирующий живот. Взгляд ее туманился. Взвился еще один фонтан крови, а затем что-то надавило изнутри на живот королевы. Оно толкало и толкало, пока тонкий слой плоти не приобрел форму существа, которое пыталось выбраться наружу. Рипли моргнула. Это выглядело так, словно череп – человеческий череп – пробивался через разодранный живот королевы.
«Ребенок, – отстраненно подумала Рипли. – Макушка ребенка. Я вижу его головку…»
Прозвучал последний крик – жуткий, пронзительный звук – и внезапно появился Новорожденный, выдираясь из тесноты материнского живота. Существо оказалось бледным, не черным. Кожа его походила скорее на человеческую, а не на твердый экзоскелет чужих. Голова казалась обычной, вытянутой формы, но лицо… лицо…
Гэдиман забулькал, забормотал в безумном восторге:
– Прекрасно! Прекрасная бабочка!..
В лице Новорожденного явственно угадывались человеческие черты. Оно выглядело слишком человеческим – и при этом походило на череп с мощными надбровными дугами, длинными сияющими белизной зубами, грубо очерченной челюстью. На месте носа виднелись лишь впадины.
Лицо Новорожденного походило на облик самой смерти.
– Как он прекрасен! – пробормотал себе под нос Гэдиман.
Рипли взглянула на него. Ученый буквально излучал блаженство, словно дал Вселенной лучший дар, какой только могла создать наука. У Рипли возникло ощущение, что она находится на грани того, чтобы присоединиться к Гэдиману в его безумии. Она отвернулась, пытаясь справиться с эмоциями, которые кромсали разум словно пилой.
Новорожденный вытащил огромное тело из внутренностей матери.
Королева, не испытывая уже такой боли, стонала тише, и судороги стали реже. Она протянула к ребенку дрожащую руку. Рипли представила, как поступает так же, вспомнила, как муж поднял их дочь и положил ей на живот. Вспомнила слезы, которые сменились почти истерическим смехом, когда все они радовались здоровому, мокрому, пищащему младенцу.
Стоило королеве потянуться к ребенку, как Новорожденный повернулся к ней.
Рипли осознала – сама не понимая, как, – что он пока не достиг полного размера и вырастет еще вдвое, может, втрое в течение дня. И аппетит его был безмерен. Так же, как его свирепость и враждебность. Идеальный организм.
Когда Новорожденный выбрался из утробы, Рипли увидела его руки – такие же сильные, мощные, как обычно бывало у чужих, но только с пятью пальцами. Из-за длинных ногтей и бледной кожи руки существа выглядели как…
«Прямо как мои», – подумала Рипли, борясь с дурнотой.
Словно пародируя человеческую нежность, Новорожденный вскарабкался по телу матери к голове. Изучая ребенка, королева издавала мягкое воркование – материнский звук. Она явно гордилась тем, что совершила. Новорожденный подобрался ближе, и на момент показалось, что он действительно может поцеловать мать.
А затем Новорожденный одним слитным, резким движением огромной руки оторвал королеве голову.
Телепатическая связь с королевой сохранялась, и ее смертные крики Рипли ощущала всей своей сутью.
Новорожденный не остановился. Он продолжал терзать извивающееся тело матери, раздирая его на части и пожирая огромные куски. Нечувствительный к кислотной крови, он пировал на останках родительницы.
Рипли осознала, что королева мертва, в миг, когда прервалась телепатическая связь. Разрыв оказался болезненным, резким, как перелом кости. Зазубренные края жутко царапали разум, ее душу, и сознание Рипли потянулось к воинам, пытаясь нащупать контакт. Она нуждалась в этой связи. Но воинов, которые метались в грязи, переполняли ужас и непонимание. Они не представляли, что делать теперь, когда их королева, их смысл жизни, исчезла.
Вокруг Рипли словно развернулся ад с вопящими душами: чужие свистели и чирикали, а Новорожденный продолжал пожирать мать. А потом Рипли осознала, что звуки издавали не только чужие, и повернулась.
Гэдиман все еще бормотал что-то сам себе, но его шепот быстро сменился криками ужаса. Он выпучил глаза и затрясся, начал метаться, все сильнее и сильнее. Ученый пронзительно завизжал, отчаянно забился в оковах из отвердевшей слизи.
Рипли вжалась в стену хранилища. Она снова попыталась найти в себе силы для побега, но безуспешно. Она так устала. Из-за потери телепатический связи с королевой Рипли чувствовала пустоту внутри, растерянность.
Покрытый материнской кровью Новорожденный внезапно замер и наклонил голову, словно прислушиваясь. Затем он медленно повернулся, и Рипли впервые смогла взглянуть ему в лицо. Под массивными надбровными дугами блестели глубоко посаженные глаза, не слишком отличавшиеся от ее собственных.
Рипли не могла отвести взгляд.
«У Эми тоже были мои глаза».
В груди рос, надувался пузырь истерического смеха.
Гэдиман тоже увидел эти глаза на жутком лице и закричал громче, отчаяннее. Новорожденный неловко поднялся. Длинные и тонкие ноги его дрожали.
«Он уже вырос!»
Двухметровый младенец сделал первый шаг – к ученому. Когда он подошел ближе, его жуткий облик заставил Гэдимана замереть. Он захлопнул рот и замер, выпучив глаза. От осознания опасности его охватил смертельный ужас. Новорожденный обнюхал мужчину, и Рипли заметила, что чужой дрожит всем телом, словно в припадке.
А затем огромные челюсти Новорожденного открылись… и продолжили открываться шире и шире. Казалось, они разъединились, как у змеи, которая готовится проглотить добычу. Пасть нависла над пойманным человеком. Рипли не заметила в ней клыкастого языка, только сами челюсти и ужасающе длинные сияющие белизной зубы.
А потом, совершенно внезапно, Новорожденный ударил, запустив клыки в верхнюю часть черепа Гэдимана. Мужчина снова обрел голос и завизжал еще более жутко, чем прежде. По его лбу, глазам, ушам, рту потекла кровь.
«О, Господи! Нет. Нет!»
Рипли пыталась создать связь с Новорожденным и каким-то образом его остановить, но создание не обращало на нее внимания. Раздался кошмарный хруст ломающихся костей, и Новорожденный, крутнув головой, сорвал верхнюю часть черепа Гэдимана так легко, как человек откусил бы верхушку сваренного вкрутую яйца. Открылся мозг ученого – пульсирующий, отливающий розовым.
Рипли в ужасе застонала и отвернулась. Она слышала, как рвется плоть, слышала мокрое чавканье, звуки глотания, стоны и бульканье умирающего исследователя. Она чувствовала металлический запах свежей крови. Наконец, Гэдиман обмяк, повис в путах из смолистых жгутов. Последние капли крови упали в болото под его ногами.
Все, что могла сделать Рипли – это закрыть глаза. Она не видела, как Новорожденный развернулся, бросил на нее выразительный взгляд, а затем жадно облизал окровавленные зубы длинным, словно змеиным языком…
Пурвис испытывал такую боль, что даже не мог решить, что болит сильнее. Плечо, в котором застряла пуля, словно жгло огнем. Оно ныло так, что он едва мог думать. Но боль в животе – о, Господи, вот она была действительно кошмарной. Словно там, внутри, что-то разгуливало, извивалось, подобно змее, пытаясь найти путь наружу. Пурвиса мутило, его мучили позывы ко рвоте, и эта адская боль…
Несмотря на страдания, он ухитрился сосредоточиться на том, что происходило рядом.
Рэн, теряя самообладание, сжал горло Колл так сильно, что она едва не задыхалась. Рана в груди мерцала и странно поблескивала, когда на внутренних датчиках мелькали сообщения. Рэн вдавил дуло пистолета в щеку Колл. Пурвис знал, что доктор причиняет ей боль. Причиняет боль Колл, которая так старалась спасти их всех. Всех, и особенно Ларри Пурвиса.
Рэн заорал:
– Эта синтетическая шлюха снова подключится к «Возничему» и посадит его в соответствии со стандартными процедурами!
– Ничего подобного! – прохрипела Колл.
Ди’Стефано с вызовом посмотрел на начальника.
– Ты сумасшедший! Ты по-прежнему собираешься доставить этих тварей на Землю?
– Ты нынче вообще ничего не замечаешь? – саркастически добавил Джонер.
Пурвис почувствовал, как внутри у него что-то разворачивается, и застонал.
Рэн явно терял над собой контроль.
– Чужих поймают карантинные отряды на базе, – внезапно он взмахнул пистолетом в сторону остальных.
– На пять секунд! – прорычала Колл.
Доктор снова грубо вдавил дуло ей в щеку, заставив скривиться, и заорал:
– Заткнись! Заткнись, тебе говорят!!!
В этот миг Пурвис почувствовал, как что-то раздирает его изнутри, сразу под грудной клеткой. Опустив взгляд, он с недоумением увидел, как по рубашке расплывается кровавое пятно.
Все остальные тоже смотрели на него, даже Рэн.
И тогда Пурвис понял. Эта штука внутри него. Пришло время ей появиться на свет. Его не заморозили вовремя, а теперь было уже слишком поздно. Монстр продерется наружу и убьет его. И виноват в этом был Рэн, ученый хренов. Да, команда «Бетти» его похитила, да, они привезли его сюда, но весь проект по размножению этих адских тварей в живых людях был делом рук Рэна.
В Пурвисе вскипела ярость, оказавшаяся даже сильнее чужого, который его убивал. Пурвис выпрямился, злобно глядя на Рэна.
Должно быть, ученый понял его чувства по выражению лица, потому что отвел пистолет от Колл и направил на Пурвиса. Правда, тому было плевать. Это ведь просто оружие. Все, на что оно было способно – просто убить его, и это стало бы настоящим подарком.
Двигаясь рывками, как зомби, Пурвис заставил себя подняться на ноги и заковылял к Рэну, оцепеневшему от ужаса. Выражение страха на лице этого самодовольного ублюдка неимоверно порадовало Пурвиса. Он рванулся вперед, преодолевая агонию, как одержимый – каким он и был.
Рэн в ужасе выстрелил.
Пуля угодила Пурвису в другое плечо, отбросила на шаг, но не остановила. Существо внутри рвалось наружу, так неистово прогрызая себе путь, что он ничего другого не чувствовал – даже попаданий пуль, выпущенных в упор. Он смутно сознавал, что кровь стекает у него по животу, по плечам, по спине. Но он так сосредоточился на задаче, что ему было все равно. Весь мир Пурвиса сузился настолько, что остался только Рэн…
Ученый стрелял снова и снова, каждый раз попадая в цель. Хватка его ослабла, и Колл быстрым, отработанным движением всадила локоть ему в грудь. Одновременно она схватила мизинец руки, которая ее удерживала, и выкрутила его так, что он сломался с явственно слышимым хрустом.
Рэн закричал и отпустил Колл, а его следующий выстрел ушел мимо, угодив в кресло.
А затем на него набросился Пурвис, всадив кулак в лицо с такой силой, что ощутил, как нос ученого ломается под костяшками. Пистолет отлетел в сторону, и Пурвис затуманенным взглядом увидел, как Джонер нырнул за оружием, чтобы Рэн не подобрал его снова. Каким-то чудом Пурвис нашел в себе силы бить это ненавистное лицо снова, снова и снова, пока кровь не полилась из носа Рэна, его разбитых губ, через выбитые зубы. И даже после этого Пурвис продолжал бить.
Пытаясь спастись от беспощадных ударов, Рэн упал, а затем перевернулся на живот и попробовал уползти от впавшего в ярость Пурвиса. Но тот оседлал его, словно извращенный демонический любовник, зажал в кулаке волосы Рэна и вздернул его голову вверх.
– Нет! – закричал Рэн. – Нет! Нет! Нет же!
Пурвис впечатал лицо ученого в пол, раз, другой, третий, четвертый, пока ученый не обмяк в его руках, всхлипывая и стоная.
Внезапно раздался окрик Врисса:
– Колл! Джонер! Солдат! Держите! – с этими словами он перебросил команде ружья, которые лежали в тайнике под панелью управления.
Вбивая лицо Рэна в пол, Пурвис ощутил, что боль в груди достигла пика. Он схватил слабо сопротивляющегося доктора за волосы обеими руками и крепко стиснул – крепче, чем Рэн держал Колл.
Крик родился глубоко внутри. Пока звук этот пробивал дорогу к глотке, Пурвис успел задуматься о том, не тварь ли это кричит, рождаясь? Он чувствовал, как монстр движется, жует, как крошечные зубы пожирают его изнутри, перемалывают органы, как оно поднимается через диафрагму, легкие, как трескаются ребра.
Грудь вспучилась, а красное пятно на рубашке стало расти, пока не взорвалось мешаниной крови, костей и внутренних органов. Последним усилием, рожденным ненавистью и жаждой мести, Пурвис прижал к себе голову Рэна – прямо к кровавому пятну на груди. Теперь пронзительно кричали двое – и Пурвис, и Рэн.
Рэн махал руками, пытаясь скинуть мучителя, но Пурвис в смертной агонии был неумолим.
Он ощутил, как лопаются ребра, и крепко держал голову Рэна, понимая, что все уже почти закончилось. Все закончится здесь и сейчас – но так, как он выбрал. Единственное, что он выбрал. Пурвис почувствовал, как оно родилось. Когда легкие порвались, он перестал кричать, но Рэн вопил за двоих. Эмбрион чужого вырвался из груди Пурвиса и врезался в затылок Рэна.
Угасающим взором Пурвис видел, как что-то маленькое, змееподобное вырвалось изо лба Рэна, пройдя через его мозг. Вопль ученого становился все громче, словно в нем сливались крики всех похищенных в гиперсне людей, каждого захваченного чужими солдата. Для Пурвиса крики Рэна звучали сладостным псалмом мщению.
Рождение чужого забрызгало наблюдателей кровью и внутренностями, и они отскочили. Прозрачная тварь извивалась на лице Рэна, пытаясь высвободиться из тесной клетки черепа ученого, и вызывающе визжала на людей. Крики Рэна вторили чужому жутким эхом.
Перед тем, как вокруг сомкнулась тьма, Пурвис увидел, как команда «Бетти» вскинула оружие. Когда они начали стрелять, Пурвис пожалел только о том, что не может их поблагодарить.
Четверо уцелевших всаживали пулю за пулей в умирающего человека и верещащего чужого. Тела дергались, переваливались, пятная коридор «Бетти» кровью – как человеческой, так и чужого.
Наконец, Рэн с Пурвисом повалились на пол, а грудолома изрешетили так, что от него ничего не осталось.
Колл подошла к телам, не скрывая слез. Злобным пинком отбросила с дороги Рэна. Ей очень хотелось выстрелить в него еще несколько раз, но она сдержалась. Как сказал бы Джонер: только пули переводить. Опустившись на колени рядом с телом Пурвиса, Колл нежно коснулась его лица и всхлипнула.
– Он… он выглядит почти благодарным…
Джонер опустил руку на ее плечо и сжал.
– Так и есть, Аннали. Он знал, что мы оказываем ему услугу, и верил, что мы все сделаем, как надо.
Колл взглянула на обезображенное шрамом лицо, которое смягчилось хотя бы на этот миг. Она похлопала его по руке и кивнула.
– Пойдем, – мягко сказал Ди’Стефано. – Нужно выбираться. От тел можно будет избавиться, когда мы улетим с «Возничего».
«Ага, – угрюмо подумала Колл. – Если мы сможем с него улететь».
