Глава десятая
Когда слабые от болезни люди пытались выйти из города, Южные ворота были закрыты, и сил открыть их не было. Засовы и решетки уж очень тяжелы. Те, кто был совсем слаб от болезни, садились тут же возле ворот, тут же и умерли потом. Но кто-то приоткрыл ворота после их смерти, а они так и остались сидеть и лежать, разлагаясь, растекаясь черными, смрадными потеками, у входа в город. Тут пировали крысы, вороны, мерзкие жирные и огромные чайки, то ли речные, то ли от далекого моря, прилетевшие на пир. И было очень много самых разных насекомых, и мухи всех мастей и тараканы и клопы, и особенно отвратны были черные жирные жуки. Этих на трупах было больше всего.
Волков надеялся, что он подготовился ко всему этому:
— Капитан, пусть четыре человека, возьмут крюки и растащат мертвяков с дороги, иначе телеги не проедут.
— Будет сделано, кавалер, — отвечал капитан Пруфф.
— Пусть рукавицы оденут обязательно, и пусть не мажутся в трупную жижу.
Пара солдат налегла на ворота, что бы открылись до конца. Четверо под надзором сержанта Вшивого Карла стали растаскивать останки с дороги. Все остальные напряженно ждали. Что бы как то ободрить людей кавалер сказал громко:
— Слушайте меня все, ничего страшного в мертвецах нет, я их видел тысячи и тысячи, главное не касаться зачумленных, это мне один умный врач сказал, а коли кто прикоснется, так того будем мыть уксусом. В этом городе нам делать нечего. Зайдем, найдем храм, заберем мощи и помощью Божьей сегодня же выйдем из него. Запрещаю, под страхом смерти входить в дома, поднимать, с земли, пусть даже золото будет там лежать, только церковь и мощи нам надобны в этом городе. Монахи причастите жаждущих, и все помолитесь, что бы язва миновала нас.
Он замолчал, надел перчатки и осенил себя святым знамением, и солдаты последовали его примеру.
Солнце уже сушило росу на крышах домов, а туман еще полз по улице, когда рыцарь Божий Иероним Фольокф въехал, впереди людей своих, в чумной город Ференбург через южные ворота.
За городом, вороньего гвалта почти не было слышно, а тут за городскими стенами он почти оглушил кавалера. Мерзкие твари, и вороны и чайки, крыльями разгоняли клочья тумана, с шумом и раздраженным ором взлетали, садились на крыши, и гадили, везде где можно. И следили за людьми, что пришли мешать им, пировать. Кроме этих тварей ничего живого на улицах не было.
— Капитан, — позвал Волков, останавливаясь, — семь человек в авангард, трое идут вперед, двое смотрят улицы и переулки, что справа, двое других, что слева.
— Да, господин кавалер, — капитан отъехал, распорядился.
Так и пошли, не торопясь, рассматривая строения, что стояли по обе стороны широкой для города дороги. Дома вокруг были крепкие, все беленые, с черными от времени стропилами, окна со стеклами. Многие дома с заборами и большими воротами. Видимо кто-то, и конюшни тут имел. Беднота, явно, на этой улице не жила. Но сейчас здесь никто не жил, не городская рвань, ни честные горожане. Дома стояли с открытыми нараспашку дверями. Ворота тоже нараспашку. Во многих окнах стекла биты. Все дома словно предлагали: «Загляни в нас дружок, хозяева наши мертвы, но в нас есть, чем поживится».
Волков дождался, пока капитан Пруфф с ним поравняется и тихо сказал:
— Капитан, тут очень много соблазнов, для ваших людей, следите внимательно за ними, это не вражеский город, грабить я не позволю.
— Буду следить, господин кавалер, — заверил капитан.
И тут сержант, шедший в авангарде, закричал:
— Господин кавалер, тут живые!
Волков, Еган поехали вперед, к людям из авангарда, которые стояли в двадцати шагах от первых живых, которых они встретили. Они обогнали свой авангард подъехали к горожанам ближе.
Конь, солдата сам остановился и замотал головой, словно не хотел идти вперед. И кавалера это не удивило. Туман почти растаял и Волков и Еган отчетливо видели небольшую телегу без лошади, доверху наполненную мертвыми людьми. Перед телегой стоял худощавый человек, был он в широкополой шляпе, непонятного цвета, в маске из кожи, с большим кожаным носом, в узком сюртуке до земли, некогда синего цвета, и кожаном фартуке, тоже длинном. На руках его были перчатки. А за ним, у телеги, стоя ли два мускулистых и высоких парня, те были только в штанах и кожаных фартуках, на ногах деревянные башмаки, на руках рукавицы. Все трое были очень грязны, все были в отвратительных потеках. Двое здоровяков, судя по лицам, были еще и недоумками.
Они, разинув рты без удивления, без радости, без злобы пялились на приближающихся всадников. А вот человек в маске и шляпе поднял руку и неожиданно громко, несмотря на маску, поприветствовал кавалера и его слугу:
— Как приятно в этой части города, видеть тех, кто не гниет, — очень, очень высоким голосом говорил он, — здравствуйте добрые господа!
— И вам хорошего дня, честные люди, — сказал Волков. — Я кавалер Фольокф. Здесь по делу.
— И я тоже, — продолжал человек высоким голосом, — пол года назад магистрат нанял двенадцать докторов, ходить за язвенными, и хоронить мертвых, остался один я, остальные все померли. И зовут меня Утти, доктор наук естественных. — Он поклонился. — А это мои тупые помощники, Правый и Левый. — Он указал величественным жестом на двоих недоумков. — Слова они понимают с трудом, за то сильны и выносливы. И могут вдвоем утащить, целую телегу трупов. А вы господа, заехали в наш городишко пограбить?
Говоря это доктор Утти, стал подходить ближе к Волкову.
Кавалер очень не хотел, что бы этот доктор в своей страшной от грязи и потеков одежде приближался, и он ему сказал:
— Нет, мы не разбойники, мы здесь по велению князей Церкви. И прошу, вас, доктор, не подходите ближе. Вы беспокоите моего коня.
Доктор послушно остановился и снова заговорил своим пронзительно высоким голосом:
— Приятно слышать, что город наш не оставлен заботами, пастырей наших. Вы пришли в помощь нам? Я вижу лиц духовного сана, среди вас, неужто я снова услышу колокола на церквях наших? И люди выжившие пойдут к обедне?
И снова он двинулся к Волкову, хотя и небольшими шагами.
Пока он говорил, ему удалось подойти еще шагов на пять. И теперь кавалер заметил какую-то странность, в платье доктора. Но что было в нем странного, он рассмотреть не мог, и Волков снова попросил:
— Не подходите ближе. Стойте там, а пришли мы не для того, что бы снова начать в церквях ваших службы служить. Дело у нас тут, сделаем и уйдем. Не скажите, как нам проехать к Ризенкирхе?
— Ах, как жаль, — запищал доктор и тихонько шагнул к рыцарю, — значит, забыли пастыри наши детей своих. — Он снова сделал шаг. — Что ж скажу вам, как проехать к нашему кафедралу, — он еще сделал шаг. — Да вот только хозяин его, епископ наш, оставил кафедру свою и этот мир и почил уже давно, что же вам нужно в доме его?
— О том говорить я не намерен, — сухо отвечал Волков, а пока он говорил доктор Утти приблизился еще. — Скажите где храм ваш?
Тут доктор сделал еще один шаг, и кавалер понял, что было странного в одежде доктора. Она шевелилась, не сама конечно, просто по плечам и рукавам, по шляпе и маске ползал сотни, сотни и сотни вшей. А доктор был уже в трех шагах, он даже руку поднял, непонятно зачем. Может быть даже, что бы осмелиться и взять коня кавалера под уздцы. Такого Волков уж точно не позволил бы.
Вввсссс… С привычным шипением меч покинул ножны, теперь кавалер почувствовал себя увереннее. К дьяволу вежливость, с теми, кто пренебрегает твоими просьбами:
— Стойте где стоите, и не смейте тянуть руки к моему коню, — холодно сказал он, — еще один шаг и вы пожалеете.
Доктор покосился на отличное железо, что блеснуло на утреннем солнце:
— Господь Всемилостивейший, я не хотел злить вас, — запищал доктор, — простите великодушно. Просто тут так редко бывают люди, с которыми можно поговорить, с моими болванами не наговоришься. Я более не сойду с места. А кафедрал наш, в цитадели, поедите на север, как и ехали, и на Мясных рядах, вы их узнаете сразу по вывескам, повернете на восток, и поедете до канала, а там опять на север, до моста, переедете мост и увидите ворота. Только вам их не откроют, там заперся какой-то сумасшедший. Уже полгода сидит и ни кого в цитадель не пускает. Уж не знаю, как вы попадете в наш прекрасный Ризенкирхе.
— Что за сумасшедший? — спросил кавалер, подобный расклад ему совсем не нравился, он и представить не мог, что нужный храм находится в цитадели, которую охраняет сумасшедший, — кто он такой?
— Знать его не знаю, — отвечал доктор Утти, — когда я со своими дураками прохожу мимо, он кидает в нас стрелы, одного из них, Левого кажется, ранил, еле достали эту стрелу.
— Спасибо доктор, — сказал Волков, — мы пойдем, а вы даже не думайте, приближаться к моим людям, велю рубить вас, как только попробуете, к ним двинутся.
— Очень жаль, а я хотел попросить у вас людишек, человек десять, — пронзительно пищал доктор, — мне бы десять человек и я за три дня отвез бы всех мертвецов с этой улице на канал. А я бы дал бы вам талеров, сколько бы вы захотели. Могу дать двадцать. Или тридцать.
— Мои люди солдаты, и ни кого хоронить, кроме своих братьев солдат не будут, — отвечал волков.
— А хотите золота дам, — не отставал доктор, он полез под фартук и вытащил оттуда целую пригоршню золотых монет. Там были и дукаты, и гульдены, и эскудо. Он протягивал их кавалеру. Но сделать шаг к нему не решался.
— Нет, говорить боле не о чем, не будут мои люди таскать мертвецов даже за золото, — отвечал Волков твердо, он не прикоснулся бы к руке этого доктора ни за что, он видел, как по перчатке и рукаву доктора ползают сотни вшей и гнид. Зрение кавалера не подводило.
Волков махнул рукой:
— Капитан, двигайтесь вперед, идем на север, ищем Мясные ряды.
— Как жаль, как жаль, — пищал доктор, отходя к своим болванам.
— Ох и жуток доктор, — сказал Егвн, — хорошо, что вы его мечом пуганули, неровен час подошел бы, не знаю, что бы я делал.
— Когда интересно уже ты начнешь мечом пугать, так и будешь у меня за спиной прятаться, ты вроде хотел воинское ремесло освоить? — спросил кавалер слугу.
— Так времени нету. Вы ж мне продуху не даете. Все работа и работа. Вечером с ног валюсь.
— Не врал бы ты, не так уж ты и занят. По полдня валяешься на тюфяках да ошиваешься на кухне. С чего ты вечером валишься, я не знаю.
Так кавалер и Егна болтали, стояли и ждали пока пройдут все их люди мимо страшной телеги и странных людей. Кавалер меч в ножны так и не вложил пока последний его солдат не прошел на север.
Они свернули на Мясные ряды, и уже вскоре почувствовали запах воды, гниющей воды. Пока ехали, глядели по сторонам, почти никто не разговаривал. Дома вокруг были большие, ворота крепкие, вывески везде: мясники, колбасники, мыловары, сыровары. Кое-где ворота, двери и ставни закрыты. А где то все нараспашку. Чумной доктор Утти видимо здесь прибрался, черные смрадные пятна на мостовой был, а трупов уже не было. Вернее был один. Это была худая женщина, лежала на перекрестке, у края мостовой. Лежала видимо недавно, разлагаться еще не начала, но на шее у нее, словно от рук душителя, синяки, посреди синяков белесый от гноя нарыв, величиной с крупную сливу. Пальцы женщины словно сгорели до углей, были черны и скрючены, словно пыталась она ими разодрать кому то лицо. Люди Волкова были опытные, и смерть видевшие и зачумленных, прошли бы мимо, и не взглянули бы на труп лишнего раза, но рядом с трупом сидела девочка, лет семи и было ей не хорошо, видимо у нее жар, и она кашляла она все время. Сидела на проходящих мимо солдат даже не взглянула. Глядела вниз, на мостовую, находила там какие-то крошки, отправляла их в рот. Еган достал из сумки краюху, кинул ей почти под руки, хлеб упал, и только тут девочка подняла голову, глянула на солдат. И солдаты как в оцепенении, проходили мимо и все до единого, молча глядели на нее. Глядели в ее пустые, белесые, мертвые глаза. Даже Волкову стало не по себе от вида этих глаз, он и сам как зачарованный смотрел бы в них, да не мог. Он видел, что эта девочка вселяет в людей его ужас, и он заорал, что бы все слышали:
— Чего рты разинули? Прибавили шагу, давай быстрее. А то собьетесь в отару сейчас как бараны. Нечего таращится на нее, слепая она, бельма у нее в глазах. Слепых что ли не видали?
Люди пошли веселее, просто слепая девочка, зачумленная, хорошо, что кавалер все объяснил. И только те, что шли последними, да возницы телег, да Роха и монахи, увидели как слепая девочка, с белесыми глазами протянула руку и подняла с земли краюшку хлеба. Подержала ее и отбросила как ненужную. И стала смотреть вслед уходящему отряду.
Отряд остановился сразу за мостом. Кавалер и Сыч с Еганом, что были в цветах его герба, подъехали к воротам цитадели. Егана держал штандарт. Люди, что были на башнях, над воротами цитадели, сами говорить не стали, пошли за своим ротмистром. Пока они ходили за ним, Волков уныло рассматривал цитадель. Было, да было от чего приуныть. Цитадель была нова. Стены в тридцать локтей, да сразу на берегу канал, тут и лестницы толком не поставить. Подход к воротам только через мост. Ворота кованные, новые. Даже если нет решетки за ними, без пушек их все рано не взять. Да и пушки можно поставить только за мостом, а там дома буду мешать стрелять, а дома не сжечь, все крепкие каменные. Да, цитадель строили добрые инженеры.
«Если не удастся договориться, не знаю, что и делать!» — думал кавалер.
От этих мыслей его оторвал крик с башни:
— Кто вы и что вам угодно?
Кричавший был уверен в себе и знал себе цену. Это Волков понял по тону и манере говорить, это и был ротмистр.
— Мое имя Фолькоф, — представился он, — я рыцарь Божий. Волю епископа Вильбурга и архиепископа Ланна я пришел сюда, что бы забрать раку с мощами святого великомученика Леопольда и иконы и другие ценности из кафедрала Ризенкирхе, что бы избежать расхищения и поругания святынь.
— Мое имя Карл Брюнхвальд я и мои люди заключили контракт с магистратом города Ференбург на охрану цитадели, и я буду охранять ее до истечения контракта, то есть до Рождества. Вам нечего опасаться, кавалер Фолькоф, ни кто ничего не тронет ни в цитадели, ни, тем более, в храме, пока я тут.
Волков помолчал, он знал подобных людей, и понимал, что разговор предстоял сложный, немного подумав, он начал:
— Лейтенант Карл Брюнхвальда, служивший под началом графа фон Крюнендорфа случайно не ваш родственник?
— Мой, он мой двоюродный дядя.
— Я был его оруженосцем, он умер у меня на руках. Он всему меня научил.
— Он был славный воин! — сказал ротмистр Брюнхвальд. — Да упокоит Господь его душу.
— Да он был славный воин, — согласился кавалер и чуть помедлив добавил. — Значит, ворота вы мне не откроете?
— Нет, не открою, передайте своим попам, Фольокф, что о церковных ценностях, до Рождества они могут, не беспокоится. С ними все будет в порядке.
— Черт с ними с ценностями, оставьте их в церкви, — сказал Волков, — дайте мне только раку с мощами, ворота тоже не открывайте, спустите через блок на веревке. И я буду вам очень признателен.
— Фолькоф, прекратите, я подписал контракт, а значит, дал слово. Я ничего не могу вам отдать.
— Брюнхвальд, а кто-нибудь из магистрата с вами? Кто-нибудь помнит про ваш контракт?
— Никого нет, я давно никого из них не видел.
— Они может, уже все мертвы, а те, кто еще живы, давно забыли про ваш контракт и сбежали из города.
— Может и так, может и так, да вот я не сбежал, и я помню про контракт. Этого достаточно.
— Деньги предлагать вам бессмысленно?
— Бессмысленно, я охраняю казначейство Ференбурга.
— Брюнхальд, я не могу уйти без мощей.
— Фольокф, а я не могу их вам отдать.
— Кто-то из нас проиграет. И все, из за вашего упрямства, Брюнхвалтд.
— Кто-то всегда проигрывает, Фолькоф. Из-за упрямства, из-за глупости, из-за денег. Но я по-другому не могу, я дал слово!
— Я вас понимаю, вы добрый человек, Брюнхвальд, но удачи я вам желать не буду.
— Фолькоф, не вздумайте пить воду из местных колодцев. Это все чем я могу вам помочь.
Два старых воина поговорили. Волков отъехал от башни стал на мосту, глядел в мерзкую воду, и видел как по каналу, где стоят протопленные баржи и лодки, медленное течение колышет одежду на распухшем трупе. К нему подъехал капитан Пруфф:
— Этот мерзавец открыть ворота нам не желает? — уточнил он.
— Этот офицер выполняет свой контракт, — ответил кавалер.
— Взять эту цитадель не представляется возможным, полагаю, что лучше нам вернутся в Ланн, — заявил капитан.
— Полагаю, что вам следует поучиться выполнять контракт у того кого вы назвали мерзавцем, — едко заметил рыцарь.
— Что? — Пруфф поднял бровь.
— Вы просили двадцать два талера, кажется, — начал вспоминать Волков, — не получите не крейцера.
— Я…
— Мы договаривались на две недели.
— Я и мои люди считают, что здесь слишком опасно. Здесь нельзя оставаться.
— Вы и ваши люди знали, куда шли. И договор был о двух неделях.
— Мне нужно посовещаться с моими людьми, — сказал Пруфф раздраженно и поехал к солдатам.
— Ни крейцера, Пруфф, ни крейцера, — крикнул ему вслед кавалер.
— Что будем делать, господин? — спросил Егна, когда тот отъехал.
— Позови попов ко мне.
Солдаты собрались вокруг Пруффа, и тот что-то им объяснял. А к Волкову подошли монахи. И молодой Ипполит, и уже возмужавший брат Семион стояли и готовы были его слушать.
— Нужно вам уговорить хотя бы часть солдат, чтобы остались, — говорил кавалер. — Говорите о том, что это дело богоугодное.
— Хорошо, — сказал брат Ипполит. — Буду говорить.
А вот брат Семион не сразу откликнулся, он немного подумал и потом заговорил:
— Было бы легче их уговорить, если бы вы, господин, дали им задание, чтобы они поверили, что вы идете с помыслом и знаете, что делать.
Этот монах не нравился Волкову с самой первой минуты знакомства, но сейчас он, кажется, говорил дело. Кавалер спросил у него:
— Что ты думаешь им предложить? Что за дело?
— Люди ваши все утро видят ужасы, адские видения. Вы крепки, господин, но не все подобны вам. Многие из ваших людей напуганы. Чтобы им успокоится и понять, что и здесь можно сохранить живот свой, нужно найти им место, дом, где они почувствуют себя в безопасности.
— Ты прав, а еще нужно найти бочки. Этот ротмистр из цитадели сказал, что воду из колодцев здесь пить нельзя.
— Ну, что ж, тогда нас устроит винный дом некоего Коллети, мы мимо него проходили, — продолжил брат Семион. — Раз винный дом, значит, и место под бочки есть, да и сами бочки должны быть, а, может, и вино имеется.
Монах опять был прав, кавалер вспомнил, что совсем недалеко отсюда был дом с вывеской о торговле вином.
— И пойдем к людям вашим, господин, попробую донести до них, всю богоугодность нашего подвига, — продолжил брат Симеон и первый пошел в сторону солдат.
— Ишь ты, какой хваткий, — произнес Еган, и все двинулись за монахом.
И тут брат Семион был красноречив, но лаконичен. Подойдя к солдатам, он громко и четко, как с амвона, сказал:
— Добрые люди, пришли вы в этот ад ради подвига богоугодного, но не всем подвиг этот оказался по плечу, — солдаты и Пруфф его внимательно слушали, — тем, кто слаб и духом немощен, укора не будет и дорога назад открыта, с печалью в сердце отпускаем его. А тот, кто останется с нашим добрым господином, — монах дланью указал на Волкова, — пред вратами Господними будет, что сказать о себе, — монах сделал паузу. — И еще: доля тех, кто уйдет, будет разделена на тех, кто останется.
Солдаты стали тихо переговаривается. Волков ждал их решения. А брат Семион ждать не стал и продолжил все так же четко и громко:
— Те, кто остается, с господином нашим, проводите меня в наш новый дом, что когда-то был винным домом некоего Коллети. Требуется нам навести там порядок. Ибо станет он нашей святой крепостью в этом аду.
Солдаты немного еще посовещались, а потом к Волкову подъехал капитан Пруфф и сказал:
— Люди мои решили, что мы остаемся до окончания контракта.
Волков ему ничего не ответил. Он тронул коня и поехал вслед за монахом, который повел людей в их новый дом.
Уехал ли владелец дома или остался, было не ясно. В подвале, на складе, торговых покоях и в покоях жилых нашли семь трупов. И взрослых, и детей. Кавалер велел вытащить все тела на улицу и сжечь, а места где они лежали, велел мыть с уксусом. Вернее, он подтвердил решение брата Ипполита. Богатство торгового дома было огромным. В подвале насчитали двенадцать двадцативедерных бочек вина и две бочки роскошного, зеленого, благоухающего оливкового масла. Волков мысленно прикинул, что тут только масла талеров на сорок. Также было множество крепких пустых дубовых бочек и множество старых. У стен во дворе высились штабеля дубовых плашек под навесами, из которых собирались бочки. В подвале также нашли и старые сыры, вяленые окорока, Волков ел такие на юге, назывались они прошутто, добрая пшеничная мука, сушеные фрукты. Вопрос о провианте не стоял. Но стоял вопрос о воде.
— Капитан, отправьте десять человек сержантом за водой, пусть возьмут две бочки, воду пусть берут из реки, за городской стеной, из канала и местных колодцев пить нельзя. Только пусть не попадаются на глаза стражникам фон Пиллена.
Капитан только успел кивнуть, как заговорил подошедший к ним брат Ипполит:
— Господа, нужно отрядить людей в подвал, крыс бить и заделать крысиные лазы. Многие доктора считают, что крысы разносят чуму.
— Отправьте пять человек в подвалы, — распорядился кавалер.
Капитан опять не успел ответить, монах продолжал:
— Все перины, тюфяки и подушки из спальных покоев нужно сжечь, клопы и блохи опасны. Кровати, лавки и столы мыть уксусом.
— Капитан, если мы хотим выйти из этого города живыми, делайте все, что он говорит.
— И еще скажите людям, чтоб не пили воду некипяченую. И обтирали руки уксусом перед едой. И носили рукавицы.
Тут капитан Пруфф спорить не собирался:
— Только скажите, что нужно делать, святой отец, мои люди все сделают.
Теперь, когда все люди были заняты, Волков и сам немного успокоился. Но только немного. Он не знал, что делать дальше. Как попасть в цитадель, как вывезти оттуда мощи. Пересидеть упрямого Брюнхвальда, было невозможно, людей он нанимал на две недели и пять дней уже прошло.
Кавалер ходил по двору, глядел на работающих солдат и думал, думал и думал. Но ничего на ум ему не приходило. Он уставлялся на Егана и Сыча, что беззаботно сидели в телеге, жевали что-то и болтали. Вели они себя, словно были не в чумном городе, а где то на богатой охоте.
— Заняться нечем? — спросил кавалер. — Штандарт мой над воротами повесьте. И еду начинайте мне готовить.
— Так воды нету, господин, — заявил Еган, вскакивая с телеги, — ждем, когда привезут.
— Соберите всю воду, что у солдат осталась, вскипятите ее. Монах сказал пить только кипяченую.
Сыч с Еганом занялись делом, а Волков уселся на старую бочку и увидал брата Семиона. Тот слонялся среди работающих, давал им наставления и советы. Сейчас он объяснял солдатам, что перины и тюки лучше жечь на улице, а не во дворе. Случайно монах поглядел на кавалера и тот поманил его рукой. Монах едва ли не бегом кинулся к Волкову. Остановился в двух шага с поклоном.
— Ты хитрый, — произнес кавалер, он не спешил, — подумай, как мне попасть в цитадель, как забрать из храма мощи, если упрямец не хочет меня туда пускать? А силой я туда попасть не могу.
— Не слышал я вашего разговора, господин, коли слышал, может, что и посоветовал бы, — отвечал монах.
— Ротмистр Брюнхвальд говорит, что не откроет мне ворот, потому что дал слово, что сохранит все ценности до окончания контракта.
— И долго он будет там сидеть?
— До рождества.
— И мзды не возьмет?
— Думаю, нет.
— Многие благородные господа крепки, словом своим, — задумчиво произнес монах.
— Он из таких.
— А так ли крепки люди его? Долго сидят они в цитадели среди чумного ужаса. Все ли тверды духом, и нет ли тех, что хотят покинуть город этот?
Тут Волков стал понимать, куда клонит монах, он внимательно смотрел на его лицо с незажившими ссадинами. У этого хитрого человека было лицо чистого ангела. И глядел он на кавалера глазами наполненными светом Божьим. Непонятно, правда, за что били его недавно, да еще отравить кого-то вроде собирался, яд с собой таскал, но если это не принимать в расчет — воплощение святости. Что ни мысль — то мудрость, что ни слово — то елей.
— Говори, — сухо произнес кавалер.
— Протяните им руку дружбы, но так, что бы господин их о том не ведал.
— Как?
— А пошлите им бочку вина, церковное то они давно выпили, наверное, а от вина никакой солдат не откажется. То шаг будет первый наш.
В точку. Волков знал не понаслышке, что значит сидеть в крепости.
Сам в осаде сидел не раз, один раз насилу живым вышел. Осада это всегда голод, уныние и вечное ожидание штурма. Он был уверен, что люди за стеной цитадели истосковались по хорошей еде и вину и даже по общению с другими людьми.
— Еган, — крикнул он.
— Да, господин, — откликнулся слуга.
— Штандарт вывесили?
— Да, господин.
— Запрягай телегу.
— Едем куда? Что повезем?
— Бочку вина, пару свиных ног, мешок фруктов, пару сыров, кувшин масла, мешок муки. Все в телегу.
— Сделаю, господин.
— Поп, — сказал кавалер, — ты пойдешь со мной.
— Как пожелаете, господин.
Брат Семион поклонился.
Недалеко от моста Волков велел Егану остановить телегу. Он задумался, полез в кошель, достал из него склянку, ту, что отобрал у брата Семиона, кавалер вертел ее в руках, разглядывал, она была из прозрачного стекла. А сама жидкость в ней была желтой, маслянистой. Монах стоял рядом с ним. Он прекрасно видел, что рассматривает рыцарь, он молчал. Люди, шедшие с ними, остановились, ждали.
— На сколько человек хватит этой отравы? — наконец спросил кавалер у монаха.
— Сказано было, что этого достаточно будет, — отвечал монах, — я в делах таких не сведущ. Сказано было, что в общий котел вылить желательно.
— А если в вино? В бочку? На сколько человек хватит?
— Сказано было, что зелье доброе, что бы сам даже малой доли не ел и не пил из отравленного.
Кавалер опять уставился на склянку, глядел, глядел, а потом размахнулся, закинул стекляшку в канал и сказал:
— Поехали.
— Вам опять позвать ротмистра? — кричал стражник с башни.
— Нет нужды, — крикнул Волков, — мы вам привезли вина и еды. Ротмистра беспокоить не нужно.
Он видел, как солдаты на башне в недоумении посмотрели друг на друга, а потом один из них крикнул:
— Мы не откроем вам ворот, не надейтесь.
— И не надо, давайте балку с блоком и поднимете себе все на башню. Балка есть у вас?
— Балка то у нас есть, да вот не ясно нам, господин рыцарь, с чего бы от вас такая милость?
— Я сам в осадах просидел, почитай два с лишним года, знаю, каково это. И я хочу, что бы знали вы, что мы вам не враги. Берите еду, тут две свиных ноги вяленных, сыр, мука пшеничная, масло, сухие фрукты. Уверен, что давно вы не ели хорошей еды.
Солдаты смотрели сверху на его телегу, молчали и не верили. Не знали они, как быть. И тут заговорил монах:
— Добрые люди, не господин наш, славный рыцарь Фолькоф, придумал угостить вас, то моя затея. И если вы думаете, что каверзу мы затеяли, отравить вас надумали, то я бессмертной душой своей готов поклясться, что не замышляем мы худого, и, ежели пожелаете, отопью сам вина, из бочки сей. Видит Бог, чисты мы в своих помыслах. И просим лишь об одном: не считайте нас своими врагами.
— Да вас-то мы врагами не считаем, уже своих врагов знаем, — неуверенно сказал один из солдат на башне.
— И кто же ваши враги? — спросил кавалер.
— Еретики за северной стеной, да доктор этот, дьявола сын.
— Тут есть еретики? — спросил кавалер.
Солдаты даже засмеялись:
— Конечно, есть, сидят за стеной.
— И много?
— Да, больше, чем нам хотелось бы.
— А чем вам доктор не мил? — не отставал Волков.
— Я ж говорю, дьявола сын он. Было двенадцать докторов, магистрат нанимал их, да все с помощниками, так померли все до единого, — говорил один из солдат. — А это жив и пляшет на улицах, среди мертвяков и лихоманка его не берет.
— А может и сбежал кто из докторов, мы про то не знаем, — резонно добавил второй.
— Ну, может, и сбежал кто, — продолжил первый, — только вот этот один остался живой, да два дурака его не померли. Вот и думайте, господин рыцарь, как оно так?
— А еще он нас за водой не пускает, — продолжил второй солдат, — в городе доброй воды взять негде, трупами колодцы набиты, и в канале трупье плавает. А за город пытались выехать, в реке воды набрать, так становится нам поперек, этот доктор, и говорит, что не пустит, что бы язву из города мы не разносили.
— Да, дождевую пили, а дождей то уже почитай, вторую неделю нет.
— Берите пока вино, — сказал кавалер, — завтра привезу вам пару бочек воды.
Солдаты переглянулись и один произнес:
— Ну, раз так, то возьмем. Благодарствуем, только вот ротмистру нашему мы о том скажем.
— Правильно, — согласился Волков, — нельзя о таком офицеру не сказать. Несите балку.
Один солдат ушел, и вскоре появились еще несколько солдат и балка с веревкой. Все подняли на башню быстро, и когда уже Волков попрощался, и готов был повернуть коня, чтобы возвращаться, один из солдат на башне размахнулся и кинул в него что то тяжелое. Вернее ему показалось, что в него, на самом деле, что то тяжелое со звонким хлопком упало на мостовую, и по камням с шелестом и звоном разлетелись деньги. Приглядевшись, кавалер понял, что серебра среди них нет, одна медь, но даже меди тут было на солидную сумму. Никто из его людей не тронулись с места, чтобы собрать их, а сам он поднял голову и крикнул:
— Мне не нужны ваши деньги, я привез вам угощение как друзьям.
— Вам, господин рыцарь, может, и не нужны, так отдайте их своим людям, они то не откажутся, — крикнули ему со стены в ответ, — а нам не жалко, у нас этого добра сундуки.
— Хорошо, раз так, — ответил кавалер и приказал ближайшему солдату, — собери, сдашь все капитану, чтобы посчитал и поделил на всех по солдатскому закону, скажи, чтобы и моих людей посчитал.
Солдат стал собирать медь, и вскоре они поехали к себе.
— Кажется, мы с ними поладим, — говорил Волков монаху.
— Первый шаг сделан, — соглашался тот, — надо бы знать, как поведет себя их офицер. Не обозлится ли, что мы с его людьми говорили без него.
— Обозлится обязательно, я бы обозлился, — сказал кавалер.
— Завтра привезем воду и узнаем. Думаю, что на башне будет встречать нас он сам.
Волков думал точно так же. А еще он думал о докторе Утти, действительно, почему он выжил один из всех докторов.
Как прибыли к себе на винный двор, выяснилось, что отряд, отправленный за городскую стену за водой, вернулся ни с чем. Тот самый в рыцарском шлеме дерзкий сержант по прозвищу Вшивый Карл сейчас стоял перед капитаном Пруфом и что-то невнятно блеял.
Кавалер решил было, что его людей из города не выпустили люди фон Пиллена, но все оказалось куда хуже.
— И что он тебе сказал? — пыхтел и краснел от злобы и стыда Пруфф.
— Сказал, что не должно нам покидать город, — вяло объяснял Вшивий Карл. — Сказал идите к себе.
Волков остановил коня рядом с ними и слушал, от этого Пруфф еще больше краснел и нервничал, ему, видимо, было крайне неприятно, что кавалер видит, что его солдат вот так запросто могут остановить. И не отряд других солдат, а кто-то нелепый.
— Что? — пыхтел Пруфф. — Этот писклявый докторишка велел вам разворачиваться, и вы вернулись?
— Ну, вроде так, — невесело согласился сержант.
— Карл, какого дьявола ты сержант? Как ты стал сержантом? — заорал капитан. — Кто тебя выбрал или назначил? За что? Сержантами назначают за крепость духа и храбрость. За дисциплину. За что выбрали тебя, дурака, за то, что ты украл у пьяного рыцаря шлем?
— Да не знаю я, как так произошло, — бубнил Вшивый Карл, — он так говорит, что попробуй не послушай его.
— Убогий ты, — Пруфф продолжал раздражаться, — из-за тебя, болвана, укоризна на весь отряд. Собирайтесь, идем снова, я сам с вами пойду.
— Я пойду, — сказал Волков.
— Господин рыцарь, — начал Пруфф, — это мой личный позор, — он указал на сержанта, — я все сам исправлю, привезу воды и выгоню этого барана из сержантов.
— Не торопитесь, — сказал Волков, — может ваш сержант не так и виноват, он не первый, кого останавливал этот доктор. Люди из цитадели сказали, что он и им запретил покидать город, и они его не ослушались. У меня с этим доктором Утти уже был разговор, полагаю, что он еще не окончен.
— Позвольте мне, кавалер. Я хочу знать, как он остановил моих людей.
— Нет, вы, капитан, останьтесь тут, оказывается, в городе есть еретики, поставьте бочки к забору, чтобы мы могли защищать винный двор.
— Значит, будем делать крепость? Это я могу.
— Да, и на ночь караул в две смены по восемь человек и в каждой по арбалетчику. И велите поварам быстрее готовить еду.
И он повел людей с телегой за водой, за город. Он ехал первый, Еган за ним, достал арбалет, но не натягивал его. Просто был наготове.
— Ух, опять, значит, с этим доктором, будем говорить, — произнес слуга.
— Почему же не поговорить с умным человеком.
Еган недоверчиво покосился на господина:
— Вот сколько мы знакомы, а все мне невдомек, когда вы шутки свои шутите, а когда честно говорите. Вот сейчас вы честно говорили?
Волков едва заметно усмехнулся:
— А что ж тебе не нравится в докторе?
— А что ж в нем понравиться то может? Жуть, а не человек, пищит как крыса, из-под маски то разве писк расслышишь, а его писк слышно. Скрипит так громко, что твоя сухая ветла в сильный ветер. А маска! Ужас, не приведи Бог такую ночью увидать.
— А еще он весь покрыт вшами и гнидами.
— Что? — поморщился Еган.
— Ты что не видел?
— Господи, святые и блаженные, — слуга стал осенять себя святыми знамениями, — слава Богу, не видел. Это вы у нас глазастый.
— Так вот на нем тысячи вшей, я думал, что с его платьем, из чего оно, а оказалось оно все в блохах, гнидах и вшах.
— Вот, а вы говорите, что хотите поговорить с ним, — Еган морщился, — я, как такое увижу, так наблюю.
— Ишь ты какой, — кавалер опять усмехнулся, — можно подумать, у тебя вшей не было. Вот я их постоянно выводил, выведешь, бывало, а через месяц опять кусают.
— И меня терзали, да так, что весь дом сжечь хотел, и из детей их баба моя вычесывала, но так, как вы говорите, такого не было.
— И у меня на памяти такого не было, — признался Волоков, — так что ты держи арбалет наготове, только пока не натягивай.
— Держу, — заверил Еган.
Но арбалет им не понадобился, они не встретили доктора, спокойно доехали до ворот, незаметно выбрались из города, налили воды из реки и без происшествий вернулись в свой винный двор, который капитан Пруфф, уже переоборудовал, небольшую крепость. И надо отдать ему должное, он сделал все толково. Волков и хотел было что-то добавить, да не смог найти, что. И поэтому произнес:
— Вы сделали все правильно.
В ответ капитан только поклонился. Он был горд собой.
После ужина солдат вышел на центр двора разделся и с помощью Егана стал обтирать себя тряпкой, которую мочил в уксусе, люди капитана Пруффа с интересом наблюдали за этим, тихо спрашивали Сыча:
— Чего это он?
— Да доктор один знаменитый ему сказал, что если обтираться уксусом и мыться, то чумой не заболеешь, — отвечал Сыч, и сам раздеваясь. Тоже сделал и монах брат Ипполит, и монах брат Семион. Это все произвело на солдат впечатление. Они сначала посмеивались, потом шушукались, а потом к Волкову подошел корпорал старый Фриззи и спросил:
— Господин рыцарь, а можно и нам обтереться уксусом, а то больно не хочется помирать от язвы.
— Можно, только уксус экономьте, нам его на десять дней растянуть нужно.
Вечер спускался быстро, Волков хорошо поел, выпил вина. Спать решил на дворе, а не в доме, пока погода хорошая стояла. Он не спал предыдущую ночь, а день выдался хлопотным, и поэтому заснул кавалер сразу, едва улегся в телегу, и едва Еган успел накрыть его плащом.
Луна была огромной и висела совсем рядом, так рядом, словно за крышу соседнего дома зацепилась. Сначала волков не мог понять, что происходит, он только смотрел на эту огромную луну, и не мог понять, откуда она взялась такая, но кто-то продолжал его тормошить, вырывая из цепких лап сладкого сна:
— Господин, господин, проснитесь. Меня послали вас будить.
— Что еще, — наконец он начал приходить в себя.
— Ну, на улице люди, — говорил солдат из караула.
— Что? Кто? Какие еще люди? — спрашивал кавалер, садясь в телеге.
— Непонятные люди, стоят, молчат.
Волков вылез из телеги, разминал плечи и руки, повязывая меч, засовывая топор за пояс за спину, пряча в сапог стилет. Еган уже гремел кирасой, но кавалер надевать ее не стал, посчитал, что кольчуги, в которой он спал, будет достаточно.
— Где люди? — спросил он, когда был готов.
Солдат повел его к стене, где были и другие солдаты, они влезли на бочки и за забором он увидал четверых людей.
— Вот они, — говорил один из солдат, — пришли, стоят.
В свете луны на мостовой кавалер насчитал четверых. Трое мужчин одна женщина. Во всяком случае, один человек был в юбке, ничего другого разглядеть было нельзя. До них было шагов сорок.
— Их только четверо было? — спросил он у солдата.
— Да как же четверо, их тут дюжина не меньше, остальные только прячутся в теньках. Да за углами.
— Что хотят, не сказали?
— Да мы и не спрашивали, вас ждали.
— Эй, вы, — закричал Волков, — кто вы такие и что вам нужно?
Ни кто из стоящих на улице людей ему не ответил, хотя ждал он долго, они даже не пошевелились. Стояли истуканами в свете луны и все. Это были не воины, люди были худы.
— Вам нужен хлеб или вода? — кричал кавалер.
И опять тишина. И опять никто даже не шелохнулся.
— Позвольте мне, господин, — рядом с кавалером появился брат Семион.
И не дожидаясь разрешения, он закричал зычно и красиво:
— Честные люди, а если вам надобно слово пастыря, приходите утром, я буду говорить с вами. Если кому нужно причастие — приходите, или обряд за упокой надобен? Я завтра же прочитаю его.
Он не договорил, как в стену чуть ниже его головы врезался камень, а еще один пролетев у них над головами, запрыгал по мостовой винного двора.
Не церемонясь с монахом, кавалер столкнул его с бочки и сам присел, тут же забрал у Егана стоявшего внизу шлем, надел его и закричал:
— Вот так значит, отвечаете вы на слово доброе.
Он выглянул из-за стены и с удивлением обнаружил, что стоящие на улице четверо людей так и стоят там же.
— Какого дьявола вам надо? — снова прокричал кавалер.
И еще один камень пролетел у него над головой. Улетев к телегам.
— Арбалетчик, кинь-ка болт в ближайшего, — громко приказал Волков, надеясь, что стоявшие на улице побегут прятаться.
Но те не шелохнулись, а арбалетчик тем временем натягивал тетиву.
— Бей в ногу, — приказал он, когда арбалет был натянут.
Арбалетчик сразу вылез из-за стены и спустил крючок.
Стоявший ближе всех даже не пошевелился. И ни кто из людей на улице не пошевелился. Все стояли, как и стояли.
— Не попал, дурья башка, — сказал Роха, тоже взобравшийся на бочку.
— Я попал, — чуть обиженно отвечал арбалетчик, — тут и баба попала бы.
Волков подумал, что, если бы он не попал, то болт, чиркнул бы по мостовой, и это могло быть слышно. А он ничего не слышал.
— Фолькоф, — сказал Скарафаджо, — стрельни-ка ты.
Еган тут же натянул тетиву арбалета, протянул его кавалеру.
Тот тут же поднялся, готовый спустись крючок, но стрелять не стал, он увидал как, шатаясь и оставляя длиннющие тени люди, уходили от винного двора, их было не меньше семи. Кавалер снял болт, и спустил тетиву. Роха и арбалетчик тоже смотрели уходящим в след:
— Все, атака отбита, — сказал Скарфаджо, — надо будет узнать утром, кто это.
— Вот ты этим и займешься, — сказал Волков.
— Как скажешь, — согласился тот.
Волков спрыгнул с бочки, и в последнее мгновение, когда уже остановиться он не мог, увидел на фоне огромной луны, на крыше дома, худощавый силуэт. Он тут же забрался на бочку обратно, но там, где секунду назад чернел силуэт, ничего уже не было. Луна была абсолютно бела и кругла. А он все смотрели, смотрел, пытался в серебре лунного света найти тот силуэт или движение тени. Но ничего не находил, что могло бы привлечь его внимание.
Он слез с бочки:
— Чего ты там увидал, — спросил Роха.
— Ничего, ложитесь спать все, — отвечал кавалер, сам тоже пошел в сою телегу.
Улегся. Но заснул не сразу, он не сомневался в том, что видел этот силуэт, и не сомневался в том, что знает, кто это был. Он узнал его сразу, по длинному сюртуку и широкополой модной шляпе.
Утром его разбудил стук, он привстал на телеге и огляделся. Люди что-то сбивали из бочечных планок. Он встал, позвал Егана, потребовал воду. Вода была уже согрета.
— Чего они там колотят из досок? — спросил он у Егана, когда тот лил ему воду на руки.
— Да Пруфф придумал щиты из досок наделать, — с усмешкой отвечал слуга. — Говорит, ночью какие-то люди сюда нам камни кидали, вот, говорит, надо, что б щиты были.
Волков подумал, что это дурь, но вслух говорить ничего не стал. Нет, щиты конечно нужны, рукой от арбалетного болта не закроешься, но городить такую несуразицу из бочечных планок было глупо. Корявые на вид, неудобные и наверняка тяжелые получались щиты. А Пруфф словно не замечал всего этого. Расхаживал среди своих людей довольный.
— Еду давай, — сказал кавалер слуге.
Пока он ел, к нему пришли здороваться Пруфф и Роха. Обсудили дела на день. Вернее Волков раздал приказы:
— Роха, возьми моего человека, Сыча, и пару людей, обойдите дома вокруг, поглядите, есть ли кто живой. В открытые дома не лезьте, там только чуму найдете, стучитесь в закрытые. Мне нужен человек, который знает город, нам нужно попасть в цитадель.
— Хорошо Фолькоф, — сказал Роха, — я перетряхну этот город, если есть кто-то живой — приволоку.
— Волочь не нужно, добром все делай, обещай еду или деньги. Капитан, вы останетесь в лагере, я возьму десять человек, поеду за водой. Надеюсь еще раз поговорить с упрямцем из цитадели, может, все-таки уговорю его.
— Да, господин Рыцарь, буду ждать вас тут.
— И положите мне шесть ваших щитов в телегу, возможно, я встречу тех людей, что приходили к нам ночью.
Не то, что бы эти щиты могли пригодиться, просто Волков, таким образом, хотел дать понять капитану, что его идея правильна.
— Я распоряжусь, — с достоинством заверил Пруф, он был горд собой. И предложил даже: — Или если вы желаете, я сам съезжу за водой. А вы займитесь поиском нужных вам людей.
— Нет, я хочу глянуть на того доктора, что вчера остановил наших людей, — ответил кавалер.
А еще он хотел повидаться с Агнес, он не знал, что ему делать и очень надеялся, что девочка заглянет в шар и подскажет ему хоть что-нибудь.
— Как пожелаете, господин рыцарь, — сказал капитан Пруфф.
Когда он, Еган и еще десять людей с телегой уже готовы были покинуть, ему на глаза попались мальчишки Хельмут и Вильгельм, которых Скарафаджо называл Хилли-Вилли. Им явно было нечем заняться.
— Эй, вы, — крикнул Волков, — ваше оружие в порядке?
Мальчишки сразу засуетились, стали бестолково осматривать мушкет, поправлять свое снаряжение.
— Вроде в порядке, — наконец произнес один из мальчишек.
— Вроде? — переспросил их кавалер. — Что значит «вроде»?
— В порядке, господин, — ответил другой.
Волков не помнил их имен, он просто приказал:
— Идете со мной, и что б были готовы в любую минуту.
— Да, мы готовы, господин, прямо сейчас.
— Оружие что бы было готово в любую минуту, — повысил голос кавалер. — Болваны.
— А, оружие, — понял один из мальчишек. — Оружие тоже готово, мушкет чист, порох и фитиль сухие, пули в мешке, все готово.
— Идете перед телегой, — приказал кавалер и крикнул: — Открывайте ворота, выдвигаемся.
В пустом городе, абсолютно пустом городе, когда утром перестают кричать вороны и чайки, становится очень тихо. Звук катящейся по мостовой телеге разлетался по пустынным улицам и был слышен далеко, словно колокола на соборе. Видимо, на этот звук и пришел доктор Утти, а Волков был рад, что он пришел, и его не пришлось искать.
— Доброго вам утра, господни рыцарь, — еще издали запищал доктор, — вам и вашим людям тоже.
Шлем приглушает все звуки, но его писклявый голос проникал под шлем и под подшлемник. Словно сразу в голову попадал, минуя уши.
Доктор шел им на встречу, а два огромных болвана тащились за ним следом.
— А я думаю, кто нарушает тишину в нашем тихом городе, неужто чумные бродят, или последние здоровые бежать собрались. А это вы, славный человек. Что, сумасшедший так и не открыл вам ворота цитадели?
Он подошел близко и тогда Волков поднял руку, останавливая свой отряд, и сказал:
— Ближе не подходите, доктор.
— Помню, помню, — еще более тонко запищал доктор, — и ничего не имею против ваших предосторожностей. Ну, так как вы попали в храм наш или нет?
Отвечать ему Волков не собирался:
— Кто позволил вам, вчера запрещать моим солдатам покинуть город, что бы набрать воды?
— О, то не мое решение, то решение, самого герцога земли Ребенрее, он с самого первого дня чумы, велел обложить город заставами. И никого не выпускать. Да и магистрат, велел запирать ворота. Так, что…
— Так, что ели еще раз вы попытаетесь помешать моим солдатам, я вас убью, — перебил его кавалер.
— Убьете, — в голосе доктора послышалась насмешка, — вы меня убьете? Хи-хи, хи-хи.
Волков ни ка не мог понять, как он пищит так, что его слышно из-под этой его маски. Но выяснять это он не собирался, он спросил:
— Кто вчера ночью приводил людей к моему лагерю, на винном дворе?
— К вашему лагерю, — ехидно переспросил доктор, — у вас уже есть лагерь в нашем городе?
— Убирайтесь с дороги, даже не вздумайте, приближается к моим солдатам. И вообще не попадайтесь мне больше на глаза, иначе вы больше не будете хихикать, — сказал кавалер и ни кто из присутствующих не усомнился в его словах, даже ехидный доктор.
Он отошел в сторону, его болваны тоже. Люди Волкова прошли мимо них. И когда отошли на пятьдесят шагов доктор запищал так, что кавалер его услышал:
— Вы благородные, очень грубы, и за свою грубость вам когда-нибудь придется заплатить, слышишь, рыцарь, заплааатиииить. И не серебром. Ты сдохнешь, рыцарь, и людишки твои вместе с тобой. И очень скоро. Хи-хи, даа… Скоро…
А это была уже явная угроза. Смысла придерживаться приличий больше не было, по сути это было объявлением войны. Недолго думая, кавалер развернул коня, и дал шпоры, он решил убить доктора, на ходу тянул меч из ножен. Но доктор был не дурак, он и его болваны, нырнули в раскрытые ворота зачумленного дома. И скрылись в самом доме. Кавалер остановил коня, конечно, лезть туда он не собирался. Чуть постояв, он стал догонять своих людей.
Солдаты его пошли к реке, набирать воды, а сам он поехал прямиком на заставу, где его встретили люди фон Пиллен.
— Господин, — сказал старший из них, — мы не можем вас пропустить.
— Мне и не нужно, пошли кого-нибудь в лагерь, там живут две госпожи, одну из них нужно позвать.
— Ага, — понимающе ухмыльнулся старший, — значит позвать вам госпожу.
Эта ухмылка Волкову не понравилась и он холодно продолжил:
— Пошли своего человека, пусть позовет мне госпожу Агнес, и пусть она возьмет то, что нужно.
— Как пожелаете, господин, — отвечал старший на заставе.
Агнес была умной девочкой, она знала, что нужно взять. Уже вскоре они сидели на берегу реки и разговаривали:
— Не знаю, как попасть в цитадель, а храм с мощами там.
— А что такое цитадель? — спросила она, доставая из синего бархата стеклянный шар.
— Крепость такая, там есть один упрямец, который ее охраняет. Говорит, что не пустит меня туда. А я не могу вернуться ни с чем.
Девочка огляделась по сторонам, никого вокруг не было. И тогда она стала снимать платье, и нижнюю рубаху. Волков старался не смотреть на нее голую, но заметил, что с тех пор как они уехали из Рютте, формы Агнес заметно округлились. Девочка поудобнее уселась на свою одежду взяла шар и еще даже не заглянув в него, стала улыбаться, той самой улыбкой блаженной, которая всегда присутствовала на ее лице, как только дело касалось шара.
Кавалер лег на траву, рядом ожидая, когда она закончит, и ждать ему пришлось долго. Долго. Солнце грело уже плохо, тепло давно уже не было, река несла воды свои и приносила свежесть, но Агнес казалось того не замечала, хотя и подрагивала, и съеживалась. Кавалер глядел на ее посиневшее тельце, ждал, наконец, не выдержал, и отобрал у нее из рук шар. Подождал. Она сидела, словно просыпалась, и как всегда терла руками глаза. И ежилась от холода. Наконец повалилась на спину так и лежала молча, прикрывшись одеждой, продолжая тереть глаза. А время шло.
— Ну, видела, что-нибудь? — спросил кавалер, когда ему надоело ждать.
— Видела, — он села и смотрела на него покрасневшими глазами, — видела белого человека. Он готовит вам ловушку, и захочет убить, но вы вернетесь в свой лагерь живым.
— Что за белый человек?
— Не знаю, вы говорили с ним сегодня.
— Доктор Утти?
— Он не доктор.
— Выдает себя за доктора, ходит в маске, худой и писклявый.
— Он не худой, он жирный, а кожа его белая как полотно, и вся в язвах. И вам его нужно найти, или он вас одолеет. — Агнес встала, начала одеваться, она даже пошатывалась от усталости, — найдите его, иначе живым из города вы не уйдете.
— А доктор Утти?
— Да не видела я ни какого доктора, — с раздражением сказала девочка, — не было в стекле никакого доктора.
— А Брюнхвальд, как с ним быть, как попасть в цитадель, знаешь?
— Не знаю, — у нее не было сил, она снова уселась на траву. — Не думайте ни о чем, только о ловушке, что приготовил вам белый человек.
— Что за ловушка, где она?
— Да не знаю я, — заорала Агнес.
Она вдруг зарыдала, захотела его обнять, и не побоялось своим девичьим телом прижиматься к холодным латам:
— Господин, не ходите в город, давайте уедем, вдвоем. Иначе вы помрете там, стекло вас показывало мертвым, вы лежали на улице и конь ваш был убит. А Егана держали люди, и били его.
— Значит, меня там убьют? — спросил он.
— Да, если вам не поможет мальчик.
— Что за мальчик?
— Не знаю, не мальчик, может, но и не взрослый. Какой то… Не знаю, я кто он… — Агнес рыдала. — Не ходите в город.
— Ты мне раньше говорила, что я доживу до старости, — произнес кавалер.
— Не знаю, я… Раньше так было, теперь этак. Со стеклом все не просто, все не ясно. Мутно все.
Он аккуратно, чтобы не поцарапать ее о броню, оторвал девочку от себя и встал:
— Я должен, вернутся в город, там остались мои люди.
— Нет, не ходите туда, вы помрете, — рыдала Агнес.
— Одевайся и иди в лагерь и молись за меня, будем, наедятся, что твой мальчик спасет меня, — он пошел к солдатам.
— А если не спасет? — в голос кричала девочка ему вслед.
— Спасет, я буду осторожен.
