Глава 15
– А как ты догадался, что Вильма девку эту пользует? – Спросил Волков у Сыча, когда они поехали домой. – Отчего ты умный такой?
– А я как увидал её серёжки, так сразу смекнул, Вильма ж ведьма.
– Ну и что?
– А я картинку видал про ведьмин шабаш. Там они мётлы промеж ног себе брали и вокруг костра ездили на них, а одни ведьмы у других нижнюю гриву нюхали.
– Чего нюхали? – Осмелился спросить Максимилиан, которому все эти разговоры были очень интересны. – Какую гриву?
– Эх ты, – смеялся Сыч, – ту гриву, что промеж ног у баб.
– И зачем её нюхать? – Не понимал юноша.
Волков усмехался молча, в такие разговоры ему, рыцарю божьему, встревать было низко, а Сыч с радостью начал объяснять молодому человеку, зачем ведьмы нюхали друг у друга нижние гривы.
– А где ж ты, Сыч, видел такие картинки? – Спрашивал Максимилиан.
– Так на каждой ярмарке в углу где-нибудь есть ухарь, у которого такие картинки имеются. А то и не один. И за деньгу медную всем, кто захочет, они показывают. У них и про ведьмин шабаш картинки есть, и как сатанисты живут друг с другом, и как высокородные дамы с кобелями сожительствуют. Всякие есть картинки. Всякие.
Волков молчал, он был удивлён, за всю свою жизнь он ни разу таких картин не видал. И казалось ему, что Фриц Ламме врёт. И то ли от вранья, то ли от головной боли он даже разозлился:
– Брехать-то хватит, – сказал он Сычу, – говори, как узнал, что Вильма девку брала?
– Вас не обманешь, – тот посмеивался, поглядывая на озадаченного Максимилиана, – а догадался я потому, что дело у нас такое было лет шесть назад. Когда я при судье служил. Пришёл к нам лекарь один и говорит: я, мол, колбасника лечу, а кажется мне, что его травят. Уж больно на то всё похоже. Ну, мы, конечно, бабу колбасника и кухарку его взяли, а те ни в какую, отнекиваются, и всё тут. Мы бы их и отпустили, вроде почтенные бабы, обе замужние. В церковь ходят. Но тут старший наш увидал у них в доме служанку, девка молоденькая была, как эта наша, она из сирот была, после войны. Да вот платье у неё было доброе, а ещё серёжки золотые.
Вот и стали её спрашивать: откуда, мол, золото? Жених дал? Нет. Нет у неё жениха. Может, господин, какой к тебе ходит? Нет. Не ходит никто. Откуда золото – не понятно. Ну, ясное дело, её малость приласкали, как положено – она и заговорила. Оказывается, жена колбасника и кухарка его давно блудят, лижут друг друга, и её взяли, вроде как, третей. А верховодила всем кухарка, она у них вроде как за мужа была, и, чтобы девка эта не болтала, серёжки ей, и платье, и всякое ещё дарила. Взяли мы бабищ, и под кнутом да под железом они и заговорили. А лекарь, оказывается, прав был, хотели они колбасника извести и жить сами. И извели, помер он вскорости. Вот как я серёжки золотые на этой девке увидал, так сразу тот случай и вспомнил. Сразу подумал: откуда? Вот и спросил, а уж по её мордашке то и понял, что попал верно.
– И что ж с теми бабами было? – Спрашивал Максимилиан.
– Что им судья назначил, то и было. – Отвечал Сыч. – За отравление положено смерть в кипятке. Кухарку и сварили. А за убийство мужа положено в землю живём баб закапывать. Вот и схоронили её так.
– А с девкой, что? – Не отставал юноша.
– Не знаю, может, отпустили, может, в монастырь отправили, не помню уже.
Так они и доехали до лодочного двора, Волков уже предвкушал, что сейчас выпьет лекарства и головная боль утихнет, но как только ворота открылись, он понял, что с лекарством ему придётся подождать.
Он въехал в ворота и увидал людей с оружием, и тут же один из них, что прятался у ворот, схватил его коня под уздцы. И коня Сыча схватили, а вот Ёган увидав это в ворота не поехал, а Максимилиан так и вовсе ловко оттолкнул стражника сапогом, так, что тот алебарду в грязь уронил.
– А ну не балуй, – заорали другие стражники, бросаясь к ним.
Все с алебардами, в стёганках, многие в шлемах. Обычное городское воинство.
– Стоять всем! – Рявкнул Волков и поморщился от приступа головной боли. – Старший кто у вас?
– Я старший, – вперёд вышел один из стражников.
Был он в кирасе и без алебарды. На поясе у него висел новый, модный меч, из тех, которые называются «городскими». На голове его был старинный шлем шапель в виде тарелки, а на левой руке белая лента-банда, сержантский знак.
– Я сержант городской стражи Гарденберг. – Он подошёл к Волкову. – У меня есть приказ задержать разбойника и его людей.
– Какого ещё разбойника? – Волков старался быть спокойным, он уже огляделся и по привычке сосчитал стражников, без сержанта их было одиннадцать.
– Того, что вчера убил человека в трактире «Безногий пёс», а сегодня схватил почтенного горожанина и пытал его.
Волков сунул к лицу стражнику изрезанную руку:
– Вчера в трактире «Безногий пёс» на меня напал ваш бандит Ганс Спесивый с ведьмой Вильмой. Они ранили меня и украли у меня дорогой меч, а трактирщик, которого ты называешь почтенным горожанином, их сообщник. Он знает, где они. И где мой меч.
– Может, оно и так, – говорил сержант не очень-то вежливо, – только сказано мне доставить вас в магистрат, в крепкий дом, а там уж пусть судья решает, кто из вас прав, вы или трактирщик Руммер.
Кавалер тут подумал, что может этот сержант заодно быть с трактирщиком, ведь они люди этого города, а он чужак. Горожане всегда будут вместе против чужаков. А, может, этот сержант и мзду имеет от трактирщика. Может, и от ведьмы. Нет, нельзя ехать в тюрьму, ни в коем случае, придушат ночью там, и всё. И он сказал:
– Мы поедем к бургомистру.
– А чего не к герцогу? – Нагло спросил один из стражников.
Остальные смеялись. Сержант тоже ухмыльнулся и сказал:
– Сказано вести вас в крепкий дом.
– Мне плевать, что тебе сказано. – Отвечал Волков высокомерно, он полез в кошель и достал оттуда письмо барона, протянул его сержанту и спросил: – Читать умеешь?
– Умею, – тот хотел было взять письмо, но кавалер не дал его ему в руки.
Сержант стал читать, что было написано на бумаге сверху.
А там было имя бургомистра и имя барона фон Виттернауф.
– Ну и что, – сказал сержант, прочитав, – мало ли кто пишет нашему бургомистру.
– Это барон фон Витернауф, это тебе «не мало ли кто», это ближайший человек герцога, и я здесь по делу герцога, – и тут он заорал стражникам , – слышите, вы, я здесь по велению принца Карала, курфюрста Ребенрее.
Он снизил тон и сказал сержанту:
– Так что ты проводишь меня к бургомистру, а не в магистрат. И не дай тебе Бог, что бы узнал я, что ты был заодно с трактирщиком и ворами. – Он склонился с коня так, что бы сержант слышал его хорошо. – И заодно с ведьмой Вильмой. Не дай тебе Бог.
– А кто ж вы такой? – Всё ещё сомневался сержант.
И тут на помощь Волкову пришёл Максимилиан, юноша подъехал ближе и сказал с вызовом:
– Болван, ты разговариваешь с божьим рыцарем и хранителем веры, доверенным лицом архиепископа Ланна и принца Карла, перед тобой господин Иеронимом Фолькоф, по прозвищу Инквизитор.
То ли громкие имена, то ли наглый тон юноши сыграл свою роль, но сержант вздохнул, оглядел своих людей и произнёс:
– Пусть так, провожу вас к господину бургомистру.
– Монах, – окликнул брата Ипполита кавалер, – неси мне лекарство, голова болит, не проходит.
Монах быстро пошёл к дому, где на крыльце стоял лодочный мастер и его жена. Все ждали монаха. А Эльза Фукс сидела в телеге и волновалась, девочка и думать не думала, что жизнь её так распорядится, и она окажется в центре странных и страшных событий.
День к вечеру шёл, а бургомистр славного города Хоккенхайма, фон Гевен, проверенный слуга дома Ребенрее, всё ещё ходил по своим покоям в ночной рубахе и в баснословно дорогом халате красного атласа, отороченного соболями. Шапочка на голове его придавал ему вид мудреца. Он и был мудрец, ибо не каждому дано к своим сорока годам достичь такого богатства, коим обладал бургомистр. И того положения, коим он тоже обладал. Услуги, что многократно он оказывал курфюрсту, были неоценимы. Не раз он посылал помощь принцу и деньгами, и войском, и припасами сверх того, что был город должен. И даже расписок с герцога не брал. За то герцог его чтил, а город считал ценнейшим в своей земле. Всё было хорошо у бургомистра, в городском совете врагов он всех извёл, гильдии и цеха к нему на поклон ходили, в надежде получить хоть клок доброй земли. А городской судья так и вовсе был его секретарём в прошлом, штатгальтер императора его приятель был, а коменданта города и начальника стражи он по городскому уложению сам назначал. Ну, а то, что купчишки в городе исчезают, на то всё мелкие негоцианты, которые без охраны товары возят. А воры… Ну, воры выезде есть. Нет таких городов, в которых воров не бывает. Всё было в его городе хорошо.
Поэтому сидел в своём дворце господин фон Гевен, болтал туфлей на ноге, с котом играл и никуда не спешил. Ждал ужина и хорошего вечера, а ещё ждал тепла, чтобы переехать в одно из своих поместий за город. Глядел в окно и радовался весне.
И тут лакей доложил ему, что сержант привел какого-то господина, и говорит, что господин тот разбойник. Но разбойник этот в холодную идти не захотел, а захотел к бургомистру ехать. И что письмо у него к бургомистру, от какого-то вельможи из придворных.
Всё это было совсем некстати, господин фон Гевен был не расположен к делам сегодня, ругал сержанта дураком и грозился погнать его с должности, но разу уж письмо было у разбойника, то согласится бургомистр письмо это читать. А как прочёл он это письмо, так в душе у него стало нехорошо, и звал он к себе этого разбойника поглядеть, что за человек. А как поглядел, так стало ещё хуже.
Был тот человек высок, в плечах широк, в броне тайной, что бригантиной зовётся, сам вида недоброго, сурового. На лбу слева рана зашита, за ухом длинная рана тоже. На виске шрам старый, белый уже. Хром. Руки все изрезаны, а правая так ещё и опухла. Смотрит хмуро, говорит высокомерно. Видно, что не прост, барон в письме так и писал о нём. Назвал себя рыцарем божьим. Совсем неприятный человек. Дурак сержант приволок его сюда, лучше бы в крепкий дом его отправил, а уж потом разобрались бы ним, но что сделано – то сделано.
– Барон пишет, что в деле вашем заинтересован сам принц, но не пишет, что за дело вы тут делаете, – наконец произнёс бургомистр, отрываясь от письма.
– То дело тайное, – отвечал Волков, – если барон не счёл нужным посвятить в него вас, то и мне этого делать не следует.
Бургомистр кивал, соглашаясь, всё понимал. Сбросил кота с колен, встал, пошел, шаркая по жёлтому паркету османскими туфлями без задников. Сел за стол, секретаря звать не стал, сам стал писать. Написал два письма. Подошёл к Волкову протянул ему письма и пояснил:
– Это письмо, отдадите Вацлаву, распорядителю постоялого двора «Георг Четвёртый». Лучшие покои – вам, приют – вашим людям, стол и конюшня за счёт заведения.
– Сие щедро очень, – удивлялся кавалер.
– Так, барон за вас просил радеть, как же я отказать ему посмею, – говорил бургомистр, протягивая кавалеру ещё одно письмо. – Это письмо отдадите лейтенанту Вайгелю, командиру городской стражи. Он даст вам людей столько, сколько для вашего дела надобно будет. И если делу вашему противодействие какое будет, сразу ко мне идите. Буду содействовать.
– Буду писать барону, что вы проявили участие невиданное мною досель, – обещал Волков.
Бургомистр вежливо улыбался и кивал:
– Сержант сказал, что вы вчера дрались в «Безногом псе» и побили там кого-то?
– Воры, меч мой украли, оскорбительно для меня это, меч наградой был, – не стал раскрывать подробностей кавалер.– Собираюсь найти.
– Очень надеюсь, что вам удастся. И, всё-таки, может, я могу вам помочь.
– Будет нужда – сразу сообщу вам.
Бургомистр снова кивал, ласково улыбаясь. Но не нравился ему этот рыцарь божий, очень не нравился. Что за дело тайное приехал делать, чего тут ищет – непонятно. Да разве откажешь барону фон Виттернауфу, когда тот просит. Не откажешь, барон делает для герцога те дела, что зовутся щепетильными. Он близок к герцогу очень. Попробуй отказать. Надо бы этого головореза к ужину позвать, может и выведать, что удастся. Да больно неприятен человек. Пусть в гостинице ест.
На том господа и попрощались. Бургомистр фон Гевен, остался в плохом расположении духа. Очень это неприятно когда к тебе, в твой город, приезжают опасные господа для каких-то тайных дел.
А вот кавалер шёл по роскошным паркетам дворца бургомистра и был в хорошем расположении духа. Ему не нравилось спать в телеге да в сарае. Он уж дано отвык от такого. С тех пор как ушёл из солдат. А тут покои в постоялом дворе и хлеб даром.
А как кавалер ушёл, так бургомистр снова сел за стол, неспокойно было ему, так неспокойно. Тревожил его этот божий рыцарь и его тайное дело. Так тревожил, что ужина он ждать перестал.
Хотел знать городской голова, зачем приехал этот неприятный человек. Он сидел за столом, вертел перо в пальцах, думал. Потом написал он два письма. Одно письмо лейтенанту городской стражи Вайгелю, в котором просил выяснить: кто напал на посланника барона. Кого он побил. И как у него меч украли. Второе же письмо, писал бургомистр очень важному человеку, которого надобно было предупредить о том, что по городу рыщет муж опасный и ищет неизвестно чего. Чтобы человек важный знал о том.
Написав письма, бургомистр немного успокоился и подумал, что много уже всяких людей в город приезжало выискивать и вынюхивать, даже сам обер-прокурор приезжал розыск чинить и от того отбились-откупились, а тут рыцаришка поповский, эка невидаль. Важный человек осилит его, не впервой.
– Там дом его, – указала Эльза Фукс на лачугу, что стояла на самом краю возле спуска к реке.
Волков, Сыч, Максимилиан слезали с коней, пошли в дом. С ними и Ёган увязался. Очень хотелось и ему золотой получить. Не всё же Сычу. Дверь была не заперта. В доме было скудно, взять нечего, не то, что у Вильмы. Видно, Ганс бобылём жил, женской руки в доме не было. Сыч бегло осмотрел домишко, вышел во внутренний двор через заднюю дверь. Там и секунды не стоял, произнёс разочарованно:
– Всё, ушёл Ганс.
– Откуда знаешь? – Спроси кавалер.
Сыч кивнул на яму в земле:
– Копали надысь. Может, ночью. Тут он казну держал. Раз казну вырыл – значит, в бега пошёл. Не сыщем его.
Волков шёл обратно мрачный, чувствовал себя он плохо: от одной мысли, что меча не найти, его от злости аж трясти начинало. А, может, не от мысли, а от раны на руке, которая начинала побаливать. Он подошёл к телеге, где сидели монах и девочка Эльза. Он уставился на неё тяжёлым взглядом. Сам думал о том, где меч искать, но она-то этого не знала, думала, что злой господин с ней сейчас что-то недоброе сделает. Стала всхлипывать. А он сказал ей:
– Чего скулишь? Думай лучше, где дружков Вильмы твоей искать, куда Ганс подался и где меч мой достать.
– Меч? – Девушка всхлипывать не перестала. – Меч дорог вам?
– Дорог.
– Так объявите за него деньгу, может, он у трактирщиков, они у Вильмы всё покупали, если она цену небольшую просила. Так бывало…
Но кавалер поднял палец, прерывая её. Постоял задумчиво пару мгновений и сказал Максимилиану:
– Едем на рыночную площадь, скажешь там кое-что.
– Да господин, а что сказать?
– Сейчас придумаю.
На рыночной площади, хоть и день шёл к вечеру, народ был.
Распихав людишек конём, Максимилиан выехал в центр и звонким юношеским голосом кричал так громко, как мог:
– Слушайте, люди Хоккенхайма. Иероним Фолькоф, рыцарь божий и хранитель веры, коего кличут Инквизитором, говорит вам: всем, кто скажет, где скрывается воровка и ведьма Вильма, что кличут Шалавой, или кто скажет, где скрывается Ганс Хигель по прозвищу Спесивый, тот получит от господина кавалера десять талеров земли Ребенрее серебром. А кто скажет, где срываются люди из их банды, коих зовут конюх Клаус, Чёрный Маер и Ёган Нога, тот получит пять талеров земли Ребенрее серебром. А кто знает, где есть украденный ими у господина кавалера меч, тот получит десять талеров земли Реберее серебром. Кавалер проживает в трактире «Георг Четвёртый», туда и приходите.
Это он повторил трижды, когда говорил третий раз, вокруг него собрались уже люди. Слушали юношу и косились на кавалера, что сидел на коне чуть позади глашатая. Люди переговаривались, и кавалер не понимал, на чьей стороне они. На стороне обворованного рыцаря, или на стороне воров-земляков. Но деньги – есть деньги. В этом кавалер был уверен.
Когда Максимилиан закончил, он сказал ему:
– Теперь всё это повторим на площади перед кафедральной церковью. А потом поедем ужинать.
Все люди его взбодрились, они хотели есть и знали, что поедут на постоялый двор, а не в лодочный сарай.
«Георг Четвёртый» был не просто трактиром, не простым постоялым двором. Тут, говорят, и вправду двадцать четыре года назад останавливался император Георг. И теперь тут остановился Волков.
Небогатый и разыскиваемый в двух городах рыцарь божий. Но то был рыцарь, которому распорядитель Вацлав открыл лучшие покои, что были в трактире. И покои те были удивительны. В них было две комнаты, и обе огромны. В одной роскошная кровать под балдахином высотой чуть не до пояса кавалеру. А в другой камин, стол на восемь персон под скатертью и с канделябрами на нём. На полу паркеты, на паркетах ковры, а стены дорогим сукном оббиты. Волков даже растерялся, когда услужливый Вацлав кланялся ему и приглашал в покои. А Ёган, как вошёл в них, так стал головёшку свою чесать и спрашивать у кавалера:
– Господин, а нас ни с кем не путают.
– Не знаю, – отвечал Волков, оглядывая роскошь.
– Боюсь, что путают, а как узнают, что мы не принцы, так попрут нас отсюда вместе с вещами.
– Попрут, так попрут, – философски размышлял Сыч. – А пока тут поживём, экселенц, а мы где спать будем?
– Вроде как вам своё место укажут, Ёган, а ты как вещи принесёшь, воду готовь мыться, и насчёт ужина распорядись.
– Да, господин.
Ёган помог Волкову снять сапоги, ушёл. Пришёл монах, уложил его на роскошную кровать, зажёг свечи, стал смотреть резаную руку. А кавалер наслаждался комфортом и теплом. Если бы вчера ему не врезали доской или ещё чем по голове, не порезали руки и голову, и он не потерял бы меч, можно было бы считать, что дело идёт хорошо.
А вот монах так не думал, брат Ипполит хмурился, разглядывая его руку. За ухо он только мельком взглянул, а руку опухшую смотрел и трогал долго. Мял, следя за реакцией кавалера. А потом произнёс:
– Ладно, завтра будет видно.
Тут в дверь постучались и спросили, можно ли еду приносить. Волков дал согласие и босой – по коврам ходить было приятно – пошёл к столу. А на стол ему ставили лакеи в чистой, справной одежде. Кланялись, как входили, носили еду и вино, посуда вся удивительна, а блюдо под пирогом так и вовсе серебро. И кушанья была подстать посуде. Волков ел так, как давно не ел, пока мог. Часть дал Максимилиану. А остальное отдал Ёгану, много осталось. Тот пошёл в людскую, где спали слуги, и там они с Сычом, монахом и девицей Эльзой Фукс ещё лакомились пирогом с зайчатиной. И остатками ветчины.
После, кавалер помылся, отпустил Ёгана и завалился спать, да тут руку начало дёргать, не больно, но неприятно. И голова в который раз заболела. Он уже хотел позвать монаха, да тут в дверь заскреблись. Пришёл Сыч, глядел заискивающе, просить, видно, что-то собирался. Кавалер лежал на кровати и ему был не рад:
– Чего тебе? – Спросил он у Сыча.
– Экселенц, я вот о чём спросить хотел, – мялся Фриц Ламме.
– Говори уже.
– Чтобы вы не серчали, как в прошлый раз, хочу спросить у вас, можно мне девицу эту пользовать?
Конечно, чего этот пройдоха ещё желал просить. Молоденькую девицу Эльзу Фокс хотел пользовать. Волков молчал.
– Я так думаю, она уже и не девица, от неё авось не убудет, ежли я попользуюсь, – продолжал Сыч.
Кавалер и сам о ней думал за ужином, она приятна была. Но то ли зад у неё был для него тощий, то ли огня у него не было сегодня, а, скорее всего, чувствовал себя он плохо, вот и не стал звать девушку. А Сыч стоял, ждал его решения. Хоть и неприятно было Волкову, что бы он имел девчонку, но Сыч много делал правильного последнее время, был полезен, и кавалер сказал:
– Ладно, заслужил, бери, но только добром.
– Экселенц, конечно, я тут бабу в Альке брал со злобой, так как она сама зла была, а эту девчонку только лаской.
– Ладно, иди, и скажи монаху, чтобы пришёл, голова у меня болит.
