– Отлично. На-на-наподдай еще. – Неблих придерживал рукой тяжелую грушу, а я, покряхтывая от напряжения, что было сил молотил по ней кулаками. Каждый свирепый апперкот отдавался болью в запястьях. – Те-те-теперь попробуй джебами.

Я переключился на джебы: левой, левой, правой, левой, левой, правой. А потом в другой очередности: правой, правой, левой, правой, правой, левой. Я бил снова и снова – пока не почувствовал, что у меня вот-вот отвалятся кулаки.

Тем временем к нам подошел Воржик. Он встал рядом с Неблихом, дожидаясь, пока мы закончим.

– Хорошо, за-за-заканчивай, – сказал мне Неблих.

Напоследок я пробил джеб слева и жесткий кросс справа. Груша потом долго раскачивалась после моего завершающего удара.

– Ты сегодня от-от-отлично выложился, – сказал Неблих, протягивая мне бутылку с водой.

– А придется выложиться еще больше, – сказал Воржик. – У тебя скоро соревнования.

– Соревнования?

– Ну да. Ты же, кажется, хотел выступить на юношеском первенстве?

В радостном недоумении я уставился на Неблиха: мне это точно не послышалось? Неблих улыбнулся и кивнул головой.

– Мы тебя на него заявили, – сказал Воржик.

Я рассмеялся и обнял Неблиха.

– Рано радуешься, Скелетик, – сказал Воржик. – Тебе придется драться с лучшими из лучших. Так что особо не расслабляйся.

– Я вас не подведу, – пообещал я и протянул Воржику руку. Он мне ее крепко пожал.

Из-за того, что Берлинский боксерский клуб считался исключительно взрослым, я участвовал в соревнованиях гораздо реже большинства моих ровесников. Но зато не потерпел в официальных турнирах ни одного поражения. На двухдневном Юношеском первенстве Берлина выступали лучшие в городе боксеры моложе восемнадцати лет. Именно ради участия в таком первенстве я и тренировался целых три года.

Бои проходили в Гессенском спортивном центре, расположенном в северной части города. Организаторы турнира рассчитывали, что Макс согласится стать его президентом, почетным конферансье или главным судьей, но он был слишком занят – слишком много времени отнимали у него дружба с влиятельнейшими национал-социалистами и хлопоты по организации чемпионского боя с Джимми Брэддоком. Хотя Макс и победил Джо Луиса, американские промоутеры хотели выпустить против Брэддока свою, американскую звезду. Немецкие спортивные журналисты рвали и метали, писали, что американцы не хотят, чтобы чемпионский пояс отправился в Германию. Макс много раз ездил на переговоры в Америку и уже почти целый год не показывался в Берлинском боксерском клубе.

За несколько дней до турнира я поинтересовался у Воржика, не беспокоит ли его, что Макс больше не приходит в его клуб. Воржик пожал плечами:

– Макс появляется и исчезает, когда ему заблагорассудится. Так всегда было и будет. Запомни, Скелетик, для Макса нет в жизни ничего важнее его самого. Иногда мне кажется, что именно благодаря этому он стал великим боксером. Но поэтому же на него никогда нельзя было положиться.

До сих пор ни от Воржика, ни от других членов клуба я не слышал хоть сколько-нибудь неодобрительных высказываний в адрес Макса. Сказанное же сейчас Воржиком живо перекликалось с моими усилиями понять, почему Макс так легко появляется в моей жизни и исчезает из нее, напрашиваясь на сравнение с бантиком на веревочке, которым дразнят котенка, чтобы в последний момент выхватить у него из-под носа.

В отличие от небольших залов, где мне случалось выступать до сих пор, Гессенский спортивный клуб оказался настоящим крытым стадионом с трибунами на несколько тысяч зрителей. Гул наполнявшей его разгоряченной толпы был слышен даже на улице. Когда мы с Неблихом и Воржиком вступили под его своды, у меня участился пульс и вспотели ладони. Центральное место в зале занимал помост с рингом, вокруг него выстроились несколько рядов складных стульев, а дальше круто поднимались вверх смонтированные на металлическом каркасе трибуны. На ринге шел бой, за ним наблюдали больше тысячи шумных болельщиков. Одни поддерживали своего боксера криками, другие громко и напористо отбивали ритм ногами по доскам настила. Когда мы шли по проходу между трибунами, деревянный пол у нас под ногами ходил ходуном от дружного зрительского топота. Едва мое сердце подстроилось под этот ритм, нам во всей красе предстал ринг, залитый светом шести свисавших из-под потолка громадных прожекторов, похожих на половинки выеденной яичной скорлупы.

Подавляющее большинство мальчишек на трибунах были в форме гитлерюгенда. Среди них тут и там группками сидели взрослые – судя по всему, отцы и старшие братья спортсменов, – также облаченные в разного рода униформу. В самом начале наших тренировок Макс посоветовал мне не обращать внимания на болельщиков. «В Америке зрители болеют против меня. Они кричат мне всякие гадости и даже плюются, когда я выхожу на ринг или иду в раздевалку, но для меня их как бы не существует. Запомни, на ринге у тебя только один противник, трибуны не в счет. Если станешь думать еще и о них – тебе конец. Во враждебный шум я стараюсь не вслушиваться, а его энергию вкладываю в собственные удары».

В расположенной позади трибун раздевалке переодевались перед выходом на ринг несколько мальчишек. Я по привычке ловко, так что никто ничего не заметил, натянул боксерские трусы и сунул на счастье в носок подаренную Гретой подвеску-клевер.

Пока Неблих бинтовал мне кисти рук и шнуровал перчатки, Воржик, с неизменной потухшей сигарой во рту, давал мне советы по технике и тактике предстоящего боя.

– После джеба правой не забывай возвращать руку в исходное положение. А то ты слишком надолго раскрываешься.

– Хорошо, – сказал я.

– Когда атакуешь, старайся сразу зажать противника в угол. Чтобы ему, когда начнет сдавать, некуда было уйти.

– Я всегда так делаю.

– И не полагайся на одни только джебы. С таким размахом, как у тебя, они, конечно, штука полезная. Но другие удары тоже надо использовать. Противники у тебя будут сильные, таких чем быстрее вырубишь, тем лучше.

– Ты мне это уже сто раз говорил.

– И еще сто раз скажу. – Воржик презрительно сплюнул. – Вы, боксеры, тупее обезьян. Ни с первого, ни с десятого раза ни черта не понимаете.

Хотя я и отвечал Воржику с некоторым раздражением, меня здорово подбадривало то, как он расхаживал взад-вперед, повторяя давно известные вещи.

Неблих закончил шнуровать перчатки и вопросительно посмотрел на Воржика.

– По-по-пора?

Воржик кивнул. Неблих полез в сумку и вытащил из нее новенький, аккуратно сложенный шелковый халат – ярко-синий, с белой отделкой, точно такой, какие носят профессиональные боксеры. Неблих развернул халат и показал надпись «Берлинский боксерский клуб», вышитую здоровенными белыми буквами на спине. Я давно хотел обзавестись халатом для выхода на ринг, но у родителей денег просить не мог. Собственно говоря, я уже несколько лет не получал осмысленных подарков, если не считать подаренных все тем же Воржиком боксерских перчаток. Такого халата я не видел ни на ком в нашем зале, значит, Воржик заказал его специально для меня. У меня на глаза навернулись слезы, к горлу подступил ком.

– Danke, – с трудом проговорил я. – Вам обоим спасибо.

Неблих в ответ улыбнулся, а Воржик сказал небрежно:

– Было бы, Скелетик, о чем говорить. Просто я подумываю расширить дело, хочу начать с молодежью работать. А тут такой случай себе рекламу сделать. Ну да ладно, идем.

Воржик похлопал меня по спине, Неблих накинул мне на плечи халат, и мы втроем пошли на взвешивание. Взвешивали боксеров у стола регистрации, большую часть которого занимала турнирная таблица. Первенство проводилось по кубковой системе: проигравшие сразу выбывали из соревнований, а победители встречались между собой в следующем круге. Все участники были разделены на две большие группы, а внутри групп разбиты на пары. Мне в первом круге предстояло драться с парнем по фамилии Майсснер.

Среди прочих в одной со мной группе выступал Герц Динер. При виде его имени я вздрогнул, как от удара током. Он должен был выйти на ринг вскоре после меня, и в случае, если мы оба выиграем свои первые бои, во втором круге нам предстояло драться друг с другом. При мысли об этом меня накрыл шквал противоречивых чувств. Первым делом меня обуял страх разоблачения. Я испуганно гадал, заявит или нет Герц о том, что я еврей? Нападет ли на меня «Волчья стая», как нападала раньше? Но сильнее страха было жгучее желание отомстить. Неужели мне наконец выпал случай в честном бою расквитаться с заклятым врагом? Во многом именно побои и унижения, понесенные от Герца с «Волчьей стаей», побудили меня посвятить несколько лет усердным тренировкам. Все эти годы мне приходилось выискивать способы хоть как-то выместить досаду. А теперь я больше всего на свете хотел заехать Герцу прямо по наглой арийской морде.

Мой первый противник, Майсснер, оказался медлительным грузным парнем с пухлыми руками и плечами. Взбудораженный мыслью о, возможно, предстоящем мне поединке с Герцем, я очертя голову бросился в атаку, чтобы как можно скорее измотать противника и закончить бой. Второпях, однако, я забыл об осмотрительности и получил от Майсснера мощный апперкот правой в корпус, который чуть не послал меня в нокдаун. Оправившись от шока, я стал действовать осторожнее: атаковал двумя-тремя джебами и сразу переходил к защите, вынуждая противника больше двигаться.

Сидя в перерыве между раундами в своем углу и выслушивая наставления Воржика, советовавшего замедлить темп боя, я вдруг увидел нечто, от чего у меня по всему телу побежали противные мурашки: в зале появились Герц, Франц, Юлиус и еще несколько парней из «Волчьей стаи». Герц был в боксерских трусах и майке, остальные – в форме гитлерюгенда. Вся компания поднялась на трибуны и расселась в одном из верхних рядов.

Когда ударил гонг, Неблиху, чтобы вывести из ступора, пришлось хорошенько наподдать мне в бок. Во втором раунде я использовал прием, который Макс называл «велосипедные спицы»: не останавливаясь ни на миг, кружил вокруг Майсснера, то и дело обрушивая на него по несколько не слишком мощных, но довольно неприятных ударов. Мало-помалу необходимость безостановочно крутиться на месте начала его раздражать. Он запыхался, удары стали заметно более вялыми. Я кружил вокруг Майсснера около минуты, а когда достаточно его измотал, решительно устремился в атаку и комбинацией жестких ударов правой загнал его в угол ринга. Я нанес Майсснеру с дюжину безответных ударов, но он устоял на ногах. Тут прозвучал гонг, и мы с ним разошлись по своим углам.

Неблих и Воржик поздравляли меня с прекрасно проведенным раундом, а я тем временем с тревогой думал про Герца. Увидев во мне слишком сильного противника, он мог испугаться и, чтобы не пришлось со мной драться, сообщить организаторам, что я еврей. Чтобы мое преимущество не выглядело совсем уж подавляющим, я решил, что в следующем раунде дам Майсснеру набрать несколько очков.

За весь третий раунд я не провел ни одной атаки и позволил Майсснеру заработать какие-то очки. Я даже пропустил несколько не очень опасных ударов. На последней минуте я перешел в глухую оборону, старательно избегал его неуклюжих попыток атаковать и откровенно тянул время до финального гонга. Несмотря на то, что победителем судьи объявили меня, показанный мной уровень явно не должен был напугать Герца.

После боя Воржик недовольно набросился на меня:

– Разве можно так дерьмово драться? Ногами ты работал отвратительно. Пропустил кучу ударов. Еще немного, и он бы дух из тебя вышиб.

Я его покорно слушал, хотя наперед знал все, что он собирается мне сказать.

Спустившись с ринга, мы с Неблихом и Воржиком расположились на трибунах наблюдать за первым боем Герца. Я не видел его уже года два, с тех пор как перешел в другую школу. За это время он заметно подрос и из крепыша-подростка превратился в крупного и сильного юношу. Герц, как и раньше, стригся ежиком, в его лице по-прежнему читалась хорошо знакомая мне жестокость. О том, шепелявит он или нет, оставалось только догадываться. Герц задавал ритм боя, демонстрировал приличное стратегическое чутье и в итоге без особого труда одержал над противником верх, во втором раунде отправив его в нокаут комбинацией из двух джебов и апперкота. Когда судья поднял ему руку и объявил победителем, Герц с самодовольной ухмылкой посмотрел в мою сторону.

Бои второго круга должны были начаться после обеда. Есть я не мог совсем и поэтому просто сидел за столом вместе с Неблихом и Воржиком, а они давали мне наставления относительно предстоящего боя. Я не слышал ни слова из того, что они говорили, – оглушительная пульсация крови у меня в затылке перекрывала все звуки внешнего мира.

Когда перерыв закончился, мы с Герцем вышли на ринг. Участники «Волчьей стаи», рассевшиеся на складных стульях возле самого ринга, нам захлопали и заулюлюкали. И хотя с той поры, когда они использовали меня вместо боксерской груши и ночного горшка, я провел несколько десятков боев, все мои силы и опыт вдруг куда-то исчезли без следа. Взглянув Герцу в глаза, я увидел в них отражение себя прежнего. В оболочку моего повзрослевшего тела водворился тощий и трусливый слабак из прошлого.

Перед тем как стукнуться со мной перчатками, Герц прошипел мне в лицо:

– Сейчас, Мальчик-Писсуар, все увидят, как я урою еврея.

Он ударил меня по перчаткам и принялся пританцовывать на месте. Судя по тому, как он произнес слово «писсуар», Герц по-прежнему чуть-чуть шепелявил. Назвав меня позорным прозвищем, он всколыхнул во мне весь накопленный запас ярости. А его шепелявый выговор внезапно внушил мне уверенность в победе. Ведь на самом деле передо мной был мальчишка, который раньше нападал на меня только скопом со всей «Волчьей стаей». А я с тех пор прошел первоклассную школу у одного из лучших в мире тяжеловесов и провел множество боев, причем в основном не с ровесниками, а со взрослыми мужчинами. Запуганный слабак по прозвищу Мальчик-Писсуар остался далеко в прошлом.

Я обеими руками ударил его по перчаткам и вполголоса сказал:

– Скорее, все увидят, как тебя уроет еврей.

Тут прозвенел гонг, и бой начался.

Первая минута первого раунда ушла у меня на то, чтобы лучше почувствовать особенности боксерской манеры Герца. Он активно перемещался по рингу и четко работал руками. При этом, как я скоро заметил, ритм движения рук и ног немного не совпадал – руки на несколько мгновений отставали от ног. Поэтому я немного заранее видел, когда он собирался атаковать, и успевал поставить защиту и выбрать момент для встречных ударов. Пропустив несколько несильных джебов, вызвавших шумный восторг у «Волчьей стаи», я перешел в наступление.

Для начала я провел несколько комбинаций, действуя в основном левой рукой, чтобы Герц и дальше ожидал ударов слева, а потом ошарашил его жестким правым кроссом в голову. Ощущение того, как его челюсть вминается мне в перчатку, как под силой удара выгибается назад его шея, было прекрасным и неповторимым.

Герц отшатнулся и поднял руки, чтобы защитить лицо. При этом он открыл корпус, по которому я и нанес два сильнейших апперкота. Второй угодил в солнечное сплетение – Герц поперхнулся и сдавленно захрипел, как будто ему перекрыли кислород. После следующего удара – справа в голову – он упал на колени и до гонга, оповестившего о конце раунда, так и не поднялся на ноги.

Для того чтобы добраться до своего угла, Герцу понадобилась помощь тренера. Я проводил его довольным взглядом и направился в угол к Неблиху с Воржиком. Еще по пути я заметил, что Франц с Юлиусом о чем-то оживленно совещаются. Потом, к моему ужасу, Франц встал и подошел к судейскому столу. Там он обратился к пожилому мужчине с густыми седыми бакенбардами – тот, очевидно, был здесь главным. Франц взглядом указал на меня, пожилой мужчина проследил за его взглядом и с озабоченным видом кивнул. Затем он поднялся из-за стола и подошел к нам.

– В чем дело? – спросил Воржик.

– До моего сведения довели, что герр Штерн – еврей. Это правда?

Воржик побледнел, но мгновенно взял себя в руки.

– А при чем тут вообще…

– Это правда, герр Штерн? – перебил его мужчина с бакенбардами.

Все теперь смотрели на меня. Франц, Юлиус и остальные члены «Волчьей стаи» подошли вплотную к рингу, зрители на трибунах недоуменно перешептывались, гадая, в чем причина заминки.

Хотя и не сразу, но я кивнул. Взгляд мужчины сразу посуровел. Он пролез под канатами и, стоя на ринге, обратился к присутствующим:

– Мне стало известно, что Карл Штерн – еврей. – Зрители в ответ затопали и заулюлюкали. Мужчина продолжил: – Правила нашей спортивной ассоциации предписывают неукоснительно исполнять законодательство Рейха. Мы не можем допустить, чтобы в нашем первенстве участвовали представители неполноценной расы. Поэтому я дисквалифицирую герра Штерна.

Толпа восторженно взревела, с трибун понеслись выкрики:

– Пошел вон, грязный ублюдок!

– Прибейте этого жида!

– Выродок поганый!

Члены «Волчьей стаи» начали скандировать:

– Jude, Jude, Jude.

Скоро к ним присоединился весь зал, а еще немного спустя на ринг полетели смятые бумажные стаканы, банановая кожура и огрызки яблок. Герц тем временем тихо сидел в своем углу, уронив голову на грудь. Из моего угла Неблих знаками показывал мне быстрее убираться с ринга. Рядом с ним неподвижно, с абсолютно белым лицом стоял Воржик. Вид у него был такой, будто ему в спину воткнули нож.

Я живо нырнул под канаты и под градом мусора, плевков и ругательств бегом бросился в раздевалку. Неблих за мной не успел: ему в проходе между трибунами преградили путь разъяренные болельщики. В раздевалке я схватил сумку и побежал к выходу из спортивного центра, старательно уворачиваясь от ударов и пинков.

Выскочив на улицу, я сломя голову понесся по тротуару. Назад я не оглядывался, и поэтому не знаю, пытался ли кто-нибудь меня догнать. Километра три, не меньше, я бежал в полную силу. Потом у меня заныли колени и пришлось снизить темп. В парке, где мы встречались с Гретой Хаузер, я остановился перевести дух.

Я стоял, упершись руками в колени, и старался восстановить дыхание, когда меня вдруг пронзило ощущение конца. Случившееся там, на ринге, в один момент свело на нет три года тренировок, режима, одержимости боксом. Поставило крест на мечте о чемпионстве. Но самое страшное – я понял, что никогда больше не переступлю порог Берлинского боксерского клуба. За то, что он имел какие-то дела со мной, евреем, Воржика могли обвинить в нелояльности властям. Впрочем, судя по выражению его лица там, в спортивном центре, теперь Воржик и сам бы не пустил меня в зал. И вообще вдруг окажется, что он на самом деле большая шишка у нацистов. Бокс был моим единственным прибежищем в жизни, и у меня просто в голове не укладывалось, как теперь жить без него.

Пошарив в спортивной сумке, я нашел резиновый мячик, который Макс подарил мне в самом начале наших занятий. Я принялся изо всех мять его в руке, а когда заболели пальцы и побледнела кисть, с размаху зашвырнул его куда подальше. Он один раз отскочил от земли, а потом укатился по траве под дальние деревья. И только в тот миг, когда мячик скрылся из виду, я сообразил, что забыл в раздевалке спортивного центра свой новый халат.