Глава 46
Салемская ведьма

Трансформировавшаяся Вивиан скидывает каблуки, плащ сползает на пол. Она потягивается, как кошка.

– Гораздо удобнее. – Даже голос у нее другой.

Наследницы потрясены не меньше моего. У Мэри даже челюсть отвисла от шока. Вивиан обходит вокруг табурета, дочерчивая круг и с новой уверенностью зачитывая слова заклинания. Воздух внутри круга мерцает. Элайджа! Он еще только материализуется, но я подхожу ближе. Дух переводит взгляд с меня на Вивиан. Глаза его полны ужаса.

– Саманта, у тебя кровь.

– Элайджа… – Я делаю еще шаг к нему. Она облегченно выдыхает, услышав его имя.

– Понимаешь, есть кое-что недоступное мне. Я не могу видеть духов… но ты можешь.

Элайджа пытается выйти из круга, но не может пересечь черту. Бьется, пытаясь ее преодолеть. Он в ловушке.

– А если не можешь видеть их, не можешь и творить на них заклинания. Ты должен знать, где находится дух, чтобы заставить чары работать. – Эти слова она говорит медленно и отчетливо.

Значит, из всех Мэзеров она выбрала меня, потому что я могу видеть духов? Крошечное счастье от мысли, что с Элайджей все в порядке, растворилось. Она слышала, как мы разговаривали в передней. Даже устроила для меня праздничный ужин. Я во всем виновата. Вивиан поворачивается лицом к кругу. Никогда не видела ее такой – дерганой и нервничающей, словно девчонка.

– Мне искренне жаль, что пришлось держать тебя в лимбе так долго, мой маленький птенчик. Надеюсь, ты простишь меня.

Лицо Элайджи каменеет. Девушка скользит обратно к столу, а я подхожу к духу.

– Прости, – шепчу я.

– Это мне стоит перед тобой извиниться, – отвечает дух, и в глазах его плещется глубокая печаль.

Я протягиваю руку, и она с легкостью проходит сквозь невидимый барьер круга. Должно быть, он удерживает только духов. Я касаюсь пальцев Элайджи.

– Дай руки, – командует Вивиан у меня из-за спины.

Кидаю взгляд через плечо; она сжимает тонкую веревку. Это нехорошо.

– Беги, Саманта. Выбирайся отсюда, – умоляет Элайджа.

Он не понимает. Одними губами произношу: «Я не могу». Вивиан опускает руку мне на спину, и боль от ее прикосновения скользит вниз, к ногам. Я кричу и отскакиваю от нее.

– Руки! – повторяет она.

На этот раз я подчиняюсь. Она дергает за веревку, обматывая ее вокруг моих запястий, связывая руки за спиной. От давления веревки ладонь начинает кровоточить слабее, и теплые ручейки крови больше не бегут по моим пальцам.

– Вставай на табурет. – Взгляд ее задерживается на круге, а потом Вивиан вновь отходит к столу.

Сердце стучит так сильно, словно сейчас проломит грудную клетку. Я захожу в круг и встаю на первую ступеньку табурета, пытаясь балансировать без помощи рук. Вивиан наклоняется над столом и хватает край старого серого шерстяного одеяла. Элайджа помогает мне удерживать равновесие.

– В левом кармане, – шепчу я, пока Вивиан тащит одеяло к кругу.

Он достает из толстовки маленький пузырек с зельем. Я переставляю правую ногу на сам табурет, и Элайджа вновь поддерживает меня, помогая сделать последний шаг. Вивиан поворачивается к нам. Она бормочет что-то себе под нос, и петля сама по себе перекидывается через мою голову. Веревка грубо царапает кожу шеи. Волосы прилипают к вспотевшему лицу, я отплевываюсь от них. Смотрю на свернутое одеяло, в котором явно что-то лежит, и у меня сводит желудок.

– Полностью повернись в ее сторону, – говорит Элайджа. – Не позволяй видеть свои руки.

Я перетаптываюсь так, чтобы скрыть руки. Теперь только Элайджа и Наследницы могут их видеть.

– Я поймаю тебя, – обещает он.

Сглатываю. Повешение – один из худших вариантов развития событий, которые я представляла.

Она помешивает ингредиенты в большой миске, пока Элайджа ослабляет веревки на моих руках. Не так сильно, чтобы они сразу спали, но достаточно, чтобы в любой момент можно было освободить руки. Зелье «истины наизнанку» он вкладывает в мою здоровую ладонь. Вивиан в последний раз смотрит на меня, проверяя, рискну ли я передумать. Теперь представляю, как чувствовали себя на судах все те люди три сотни лет назад, когда стояли и смотрели, как их обвиняют друзья. Люди, которых они знали всю жизнь.

– Как ты могла? – спрашиваю я, и голос мой дрожит.

Она щелкает пальцами, и табурет вылетает у меня из-под ног, вырываясь из круга. Тело мое с головокружительной скоростью падает вниз, веревка скребет шею, сдирает кожу. Но руки Элайджи обвиваются вокруг моих бедер до того, как петля примет весь вес. Я кашляю и задыхаюсь.

– Расслабься, Саманта, иначе не сможешь дышать! Если я подниму тебя выше, она поймет, что я тебя поддерживаю, и сделает тебе больно иначе. Прошу, перестань бороться. Прошу!

Я хватаю ртом воздух, но вздох больше напоминает хрип.

– Саманта! – раздается из-за спины крик Сюзанны.

Вивиан смотрит на одеяло и принимается монотонно начитывать заклинание:

– Жизнь и смерть смыкают круг. Пусть иссохнет плоть живая, смерти унося недуг.

Элайджа мерцает. Захват его рук слегка ослабевает, а петля затягивается на моей шее. Вивиан повторяет слова. Когда они звучат в третий раз, я начинаю понимать смысл. Обратить вспять жизнь и смерть? Секундочку. Значит ли это, что заклинание должно сработать и на ней? Если удастся, я смогу обратить его против нее.

Вивиан делает порез на пальце и смешивает свою кровь с моей. Затем выплескивает кровь в большую чашу с остальными ингредиентами ритуала. Элайджа начинает мерцать яростней.

– Боюсь, скоро я не смогу тебя удержать, – говорит он, напрягаясь.

Шерстяное одеяло, лежащее неподалеку, начинает дрожать, а затем уголки его распахиваются. Спрятанный внутри скелет садится. Мне хочется закрыть глаза, но они отказываются подчиняться, продолжая наблюдать за разворачивающейся перед нами жуткой картиной. К горлу подступает рвотный позыв, а веревка сильнее врезается в кожу. За спиной раздаются удивленные вздохи Наследниц.

– Как смела ты! – возмущается Элайджа.

Скелет движется к Элайдже, словно Вивиан управляет им невидимыми нитями. Он вливается в тело и обвивает костлявые руки вокруг моих бедер вместо хватки духа, не позволяющей мне упасть. Улыбка Вивиан исчезает, когда она осознает, где на самом деле находится Элайджа. Ногти ее впиваются в стол.

Времени больше не остается. Я снимаю веревку с запястий, жесткие волокна царапают по открытой ране, и открываю пузырек зелья истины. Вивиан возносит чашу с кровавым зельем над дневником Элайджи и позволяет трем каплям упасть на обложку. Ничего не происходит.

– Сейчас, – шепчу я, откидывая веревку.

Элайджа и его скелет поднимают меня, помогая вытащить голову из петли.

Вивиан отставляет чашу и смотрит на дневник так, словно он предал ее. Одним быстрым движением я оказываюсь на полу и мчусь к ней с открытым пузырьком зелья. Девушка открывает первую страницу, и защитный амулет выпадает из дневника. Рот ее распахивается.

– Ты! – визжит она, выбрасывая руку в воздух и сжимая пальцы в кулак.

Какое бы заклинание она ни использовала, от него сердце мое сжимается и наполняется болью, словно его вырывают прямо из груди. Я кричу и из последних сил заставляю себя двигаться дальше.

– Перед смертью ты будешь страдать! – кричит Вивиан.

Мне приходится собрать все оставшиеся крупицы силы, чтобы рвануть вперед и выплеснуть зелье. Движения мои резкие и рваные, и пузырек, вылетев из рук, вертится в воздухе, забрызгивая нас обеих. Вивиан ахает, когда зелье касается ее кожи, и опускает руки. Боль в сердце постепенно стихает. Я втягиваю воздух в горящие легкие.

Она принимается бормотать заклинания с безумной скоростью, волосы ее белеют, а кожа покрывается морщинами. Всего за несколько секунд зелье истины полностью лишает девушку молодости, обнажая бесконечность. Она становится семидесятилетней старухой. Я сосредотачиваю все внимание на чаше с кровавым зельем и в два шага оказываюсь у стола. Тянусь к чаше, но Вивиан оказывается быстрей и успевает ее отодвинуть.

– Нет! – кричу я, пытаясь найти хоть какое-нибудь оружие против нее.

Одной рукой я хватаю дневник Элайджи вместе с защитным амулетом, а другой – зажженную свечу. Подношу ее к дневнику так, что кончик пламени почти касается старых страниц. Все это происходит так быстро, что на пару секунд, пока мы оцениваем друг друга, в зале воцаряется абсолютная тишина.

Одной ладонью Вивиан закрывает лицо. У нее появляются каштановые пряди волос, а кожа местами молодеет. Но трансформация эта лишь частична, словно наши заклинания борются друг с другом.

– Не думала, что тебе подвластно творить подобные заклинания, – говорит она. – Полагаю, благодарить нужно этих ничтожных дур. – Она замирает в замешательстве. Морщинистая рука взлетает вверх, закрывая рот. – Почему я сказала это? Что случилось? Что ты сделала со мной? – Голос звучит глухо.

– Что я сделала с тобой? Это ты – гребаная мачеха, которая хотела меня повесить!

Произнесенные вслух, эти слова кажутся еще хуже, словно они внезапно становятся реальными. Пытаюсь сосредоточиться на мысли, что эта женщина не выглядит как моя Вивиан. И какая-то часть меня хочет верить, что это действительно не так. Мы смотрим друг на друга с противоположных концов стола. Она – с зельем, я – с дневником и свечой. У каждой есть то, чего жаждет другая. Глаза ее пронзительные и непокорные. Впервые с момента трансформации она напоминает мне родную Вивиан.

– И ты хочешь меня убить моим собственным заклинанием.

Правда ее слов достигает меня.

– Да, хочу. – О, черт возьми! Почему я сказала это вслух? Нет! Зелье истины действует и на меня.

– Так или иначе, но ты отдашь мне дневник.

Она указывает на меня пальцем, и рука с дневником начинает двигаться прочь от свечи. Я крепче сжимаю защитный амулет и концентрируюсь.

– Нет, пока я могу воспользоваться защитным амулетом. – Я отступаю и останавливаю руку. – Что за дерьмовое заклинание. Оно должно было заставить тебя рассказать мне о своих планах, а не наоборот.

В зале воцаряется тишина. Даже Наследницы молчат. Я кидаю на них взгляд.

– Вот так, рядком, вы напоминаете мне ведьм во время групповых повешений на салемских судах. Секундочку. – Я вновь обращаю взгляд на Вивиан. – Ты привела четверых. Почему не одну, не двух? – Прикусываю язык, чтобы воздержаться от болтовни, и понимаю, что проглядела. – Это ты несколько веков убивала потомков ведьм, да? Так же, как когда-то в тысяча шестисотых.

– Да.

– Зачем? – выпаливаю я. – Они ведь просто жертвы.

– Эти жертвы необходимы. Суды убили моего Элайджу. Я уничтожаю причастных к этому. – Она топает по полу босой ногой и бормочет что-то себе под нос.

Мысли мои мечутся в голове и вылетают изо рта:

– Система. Узор смертей. Ты пыталась уничтожить нас всех каждый раз, когда считала, что сможешь сотворить заклинание, которое вернет его к жизни, я права? Возможно, смерти даже часть заклинания. Неудивительно, что все мои родственники мертвы. Но как ты узнала, что Элайджа будет в Салеме? – спрашиваю я, частично злясь на нее, а частично на себя за то, что не могу вовремя заткнуться.

– Когда ты нашла письма Эбигейл, я уже знала: он придет, чтобы прогнать тебя.

Глаза мои расширяются.

– Ты использовала меня как приманку.

Она в отчаянии скрежещет зубами:

– Я знала, что, если вышвырнуть одежду из шкафа, ты в итоге отыщешь письма. Знала я и то, что он возненавидит тебя только за то, что ты Мэзер. Мрачная тень, нависшая над старой комнатой его сестры.

– Сработало. Он возненавидел меня. – Я презрительно сужаю глаза – выражение, которому научилась у нее. – Но тебя он тоже ненавидит.

Низкий крик вырывается из ее горла:

– Хватит! – Вивиан указывает пальцем в мою сторону. – Гори!

Пламя свечи изгибается, устремляясь ко мне. Оно облизывает порезанную руку, заставляя выронить свечу. Она падает на пол и гаснет. Я прижимаю дневник к груди.

– Нож! – орет Элис, и я осматриваю стол в его поисках.

Кидаю взгляд на Вивиан, но она даже не пытается приблизиться ко мне. Вместо этого она протягивает руку, и тело Элис начинает судорожно дергаться. Девушка кричит в агонии. Колени ее подгибаются.

– Она сейчас упадет! Хватит! – кричу я Вивиан.

Наплевав на идею с ножом, мчусь к Элис, замершей с неестественно выгнутой спиной, и засовываю ей в сапог защитный амулет. Медленно-медленно тело ее расслабляется, и Элис восстанавливает равновесие, но в глазах ее все равно остается ужас.

– Ты продолжаешь выбирать их, а не меня! – раздается голос Вивиан за спиной.

О чем она? Не успеваю я обернуться, как шею резко тянет назад. Меня кидает на пол так яростно, что из легких вышибает весь кислород. Хватаю ртом воздух, пытаясь дышать, пока тело скользит по деревянным половицам. Заклинание за волосы тянет меня к Вивиан. Я одной рукой перехватываю дневник, а другой тянусь к голове.

Заклинание рассеивается, и голова моя ударяется об пол. Моя талия пересекает линию круга, боль волнами расходится от шеи вниз по позвоночнику. Пытаюсь подняться, но не могу. Меня словно прибили к полу. Элайджа склоняется надо мной и убирает волосы с моего влажного, липкого лица. Взгляд его требователен.

– Нельзя оставаться в кругу, иначе она убьет тебя. Я уже говорил, что она могущественна. Соберись.

Слезы застилают глаза. Что, по его мнению, могу сделать я, которая всего несколько часов назад узнала, как сотворить заклинание? Пытаюсь поднять голову, но все бесполезно. Я не смогу сделать то, чего он ожидает от меня: не изменю ход вещей, не помогу воцариться миру. И я слабее ее.

– Я отдала Элис защитный амулет. – Голос еще хриплый от давления петли. Элайджа мерцает.

Вивиан держит в руках чашу с зельем. Ее нижняя губа дрожит, когда женщина видит духа, сидящего рядом со мной.

– Думаешь, она так невинна? О нет! Мы похожи, она и я. Мы обе готовы убить, чтобы заполучить желаемое! – В глазах ее полыхает ярость.

Слова ее звенят у меня в ушах. Мы похожи. Мы обе готовы убить, чтобы получить желаемое. Чем я лучше Коттона? Я пыталась убить ее.

– Я поклялся, что никогда больше не заговорю с тобой, – заявляет ей Элайджа, с трудом перебарывая заклинание. – Знаешь почему?

Она наклоняется ближе, словно едва может разобрать его слова.

– Все красивое, что было в тебе, умерло много веков назад, – продолжает он. – Теперь ты существуешь ради разрушений и страданий. Скольких ты уже убила? Все заклинания мира не смогут вернуть тебе красоту.

– Я делаю все это ради тебя. – Вивиан напрягается.

Элайджа качает головой:

– Нет, ты делаешь это, чтобы контролировать меня. Дам тебе шанс поступить правильно. Единственный, иного не было и не будет. Если перестанешь причинять боль этим девушкам, я останусь здесь, с тобой, и сделаю так, как ты захочешь. Но если не остановишься и сильнее ранишь Саманту, презрение – меньшее, что ты заслуживаешь. Я забуду тебя навеки.

Она молчит, а когда начинает говорить, голос ее дрожит:

– В том-то и дело, Элайджа. Ты не можешь сделать то, что я хочу. Ты смотришь на нее так, как когда-то смотрел на меня. Ты любишь эту девочку.

Жар приливает к моим расцарапанным щекам. Вивиан ждет, что Элайджа будет отрицать, и сжимает чашу с зельем побелевшими костяшками пальцев. По щеке сбегает слеза. Она подходит ко мне. Еще несколько прядей седых волос на ее голове приобретают каштановый цвет, а кожа молодеет. Мое заклинание тает. Она поднимает чашу над дневником в моих руках и капает на него несколько капель.

Из груди словно вырывают часть жизненных сил. Рот мой открывается, я хриплю. Элайджа начинает отчаянно мерцать. Кровь, пролитая на дневник, вздымается в воздух, вихрем кружит вокруг скелета и вливается в него. Элайджа падает на пол, его голова рядом с моей. Он хватается за запястье и сжимает зубы.

– Я заставлю вспомнить, как ты относился ко мне когда-то, – говорит Вивиан сквозь слезы. – Я сотру ее из твоей памяти.

– Ты не сможешь скрыть правду ложью, – отвечает Элайджа, в голосе его боль. Дух пытается подняться, но новое тело его не держит.

Она убеждается, что привлекла мое внимание, и указывает на Элис. Амулет, который я заложила в ботинок Наследницы, вылетает из него и падает на пол, совершенно бесполезный.

– Я сыта твоими защитными чарами. Как ты сможешь защитить своего папочку, когда сама будешь мертва?

Защитные чары на отце? Я никогда не накладывала заклинаний на папу. Ведь правда? Элайджа пытается что-то сказать, но голос его звучит слишком неестественно.

– Всегда думала: а может, это моя вина? Может быть, заклинание, которым я убила твою мать, как-то наделило тебя колдовскими силами?

Мою мать. Сердцебиение мое замедляется, на сопротивление почти не остается сил. Жизнь медленно утекает из меня.

– Но когда тебя не станет, я обещаю, Чарльз будет страдать.

– Нет! – кричу я.

На лице ее появляется пугающее выражение.

– Когда полиция приедет, все улики будут указывать на тебя. Я расскажу Чарльзу, как ты сошла с ума, как забрала жизнь этих девочек и свою собственную. Последние минуты перед смертью он будет считать тебя монстром.

Она хочет забрать у меня все. Вивиан скрючивает пальцы, и Наследницы начинают извиваться от боли.

– Пожалуйста, хватит, – умоляет Мэри.

Сюзанна всхлипывает.

У меня над головой раскачивается петля, так же, как было в видении. Все они исполняются. Я порезала щеку, Сюзанну повесят, а ворона – это Вивиан. Просто вступиться за Наследниц недостаточно. И если я сдамся сейчас, я ничем не лучше жителей Салема из тысяча шестисотых. Нет! Я отказываюсь умирать вот так. Во мне пылает решимость, и я сопротивляюсь заклинанию, стремясь подняться с пола. Вены вздуваются. Я сосредотачиваюсь на шее и голове, изо всех сил вытягивая их наверх. Голова поднимается на дюйм. Затем еще на один. Дневник Элайджи падает с моей груди на пол.

Искренне озадаченная, Вивиан смотрит на меня.

– Почему у тебя такое лицо? Кто тебе помогает? – Слова ее быстры, и язык заплетается.

Налегаю снова, на этот раз сильнее. И словно струны, образующие ее заклинание и притягивающие меня к полу, лопаются. Я сажусь. Вивиан роняет руку со скрюченными пальцами и поднимает чашу. Я вышвыриваю дневник прочь из круга, прежде чем очередная капля кровавого зелья успевает его коснуться. Он скользит по полу, останавливаясь у самого камина.

– Коттон! – Глаза Вивиан расширяются.

Она видит Коттона, когда смотрит на меня? Я выталкиваю себя из круга и сразу же чувствую подъем сил. Бросаюсь к дневнику. Она бормочет что-то, и ноги мои подгибаются, колени с грохотом встречаются с полом.

– Нет, – решительно говорю я и, отталкиваясь руками от пола, вновь заставляю тело принять вертикальное положение.

Дневник взмывает в воздух. Хватаю его, когда он пролетает мимо. Дневник вырывается, но я лишь сильнее сжимаю пальцы. За спиной визжит Вивиан, слышится топот ее босых ног. Я бегу к камину. Успеваю сделать всего два больших шага, когда ее ногти царапают мне шею и хватаются за ворот майки, который впивается в и так уже больное горло. Бросаю дневник в сторону камина, и он приземляется на тлеющие поленья. Мы падаем на пол – Вивиан поверх моей спины, придавливая к полу. Когда подбородок мой ударяется о половицы, края старых страниц охватывает пламя. Во рту появляется кровавый привкус.

Вивиан вскакивает, используя мое тело как рычаг для ускорения. Но я хватаю ее за платье, и она снова падает на пол. Пытается встать, но я прыгаю на нее сверху. Перекидываю ногу через ее талию, вставая на колени, и надавливаю на шею, ударяя ее головой о пол. Она выплевывает заклинание. Жгучая боль поднимается по рукам, словно их окунули в кипяток, и я ослабляю хватку. Вивиан толкает меня в грудь, и я больно падаю на пол. Она снова бросается к дневнику, снимая его с поленьев, и пытается руками затушить языки пламени. Но бумага яростно пылает, оставляя ожоги на ее ладонях.

Когда боль в руках слегка затихает, я вскакиваю на ноги. Вивиан, склонившись над дневником, неистово зачитывает заклинания. Я хватаю старую тяжелую вилкообразную кочергу из набора каминных инструментов и замахиваюсь ей. Удар приходится прямо по голове ведьмы, и она с грохотом заваливается на пол. По лбу ее стекает струйка крови. Я стою, возвышаясь над ней, наши взгляды встречаются. Вивиан проводит по голове ладонью и смотрит на размазавшуюся по пальцам кровь. Я поднимаю кочергу для нового удара.

– Коттон, – повторяет она вновь, на этот раз не так напряженно.

Я замираю. Кочерга нависает над Вивиан, готовая к удару. Как она сказала? Мы похожи, обе готовы убить, чтобы получить желаемое. Мой грандиозный план превратился в обычную охоту на ведьму. В избиение ее кочергой. Я думала, что собираюсь разорвать череду смертей, но вместо этого повторяю ее в очередной раз. И, как Коттон три сотни лет назад, верю, что уничтожаю зло.

Слабая улыбка рождается на губах Вивиан.

– Бей ее! – требует Лиззи.

Я не Лиззи. Я не могу ее убить. А если убью, то сама же продолжу проклятие. Кочерга поднимается выше, но не я управляю ей. Коттон, заключенный в моем теле. Может быть, заклинание истины принесло с собой больше последствий, чем я думала?

– Нет, – твердо говорю себе, когда Коттон заставляет мои руки прицелиться для удара.

Вивиан принимает такой вид, словно уже победила. Табурет вылетает из-под ног Сюзанны. Она падает. Затягиваясь, веревка издает мерзкий щелкающий звук, и балка скрипит под весом девушки.

– Убери кочергу! – кричу я на Коттона, глядя, как задыхается Сюзанна. – Нужно помочь ей! – Ноги мои не двигаются – мы с Коттоном сражаемся за контроль над ними.

– Эта женщина убивала наши семьи веками… необходимо положить этому конец, – отвечаю себе незнакомым голосом. Странной смесью голоса Коттона и моего, словно мы говорим одновременно.

– Сэм, пожалуйста, помоги ей. – Рыдания так сильно сдавливают горло Мэри, что слова ее почти неразличимы. Табурет вылетает у нее из-под ног. Щелчок, скрип.

Я смотрю на бьющихся в петле Сюзанну и Мэри, и страх с беспомощностью окутывают меня, подобно черному туману. Я пытаюсь перебороть собственное тело, но оно не движется.

– Но они умрут! – умоляю Коттона.

– Тогда останови эту женщину, – отвечает он моими губами.

Глаза Вивиан искрятся любопытством.

– Ты не позволяешь мне, – говорю с такой тяжестью, что почти уступаю своему горю. – Разве ты не понимаешь? Она хочет, чтобы я повторила случившееся на судах. Доказала, что мы с тобой одинаковые.

– Они не могут дышать, Сэм. – Голос Элис удивительно спокоен. Она медленно подвигает свой табурет к Сюзанне, чтобы та могла поставить на него ногу. Элис действительно делает что-то. По крайней мере, пока табурет не вылетает у нее из-под ног. Щелчок, крик.

Вивиан сглатывает и отрывает голову от пола. Кровь сочится на волны ее каштановых волос.

– Убей ее, Сэм! – визжит Лиззи. – Она причинила боль моему брату и твоему отцу. Брату, единственному человеку, на которого я могла положиться! – Голос ее дрожит, глубокая печаль вырывается наружу, как вода из разбитой вазы.

Вивиан пожимает плечами, и табурет Лиззи тоже отлетает в сторону. Щелчок. Четыре повешенные девушки, смерть бесчисленного множества других людей и безопасность отца давят на меня, зависнув над головой, словно далекая буря.

– Я спасу их, – уверяю Вивиан, собирая каждую крупицу храбрости, чтобы исполнить эти слова. Веревка Сюзанны закручивается, и девушка поворачивается ко мне, волосы падают ей на лицо. По ярко-красным щекам текут слезы. Ты верила в меня, Сюзанна. Элайджа верил в меня. Я зажмуриваюсь, на ресницах выступают капельки слез.

Когда вновь открываю глаза, я концентрируюсь на деревянной балке, к которой привязаны веревки. Нужно сломать ее. Это единственный способ освободить всех четверых сразу. Я встаю прямее, борясь с порывами поддаться слепящей панике и удушливым хрипам, заполняющим комнату. Представляю, как балка раскалывается по центру, как трескается дерево. Я собираю в душе весь ужас и разочарование, мысленно ударяя по балке. Собираю каждую крупицу оставшейся силы и направляю на этот старый кусок дерева. Слышится слабый треск. Сердце сжимается, делая оглушительный удар. Сработало?

Вивиан поворачивается к Наследницам, затем смотрит на меня, словно кошка на мышь. Я концентрируюсь. Сильнее, быстрее. Ударяю балку силой мысли. По залу разносится треск, словно балка не справляется с тяжестью давящего на нее веса. Она слегка прогибается. Невидимая сила отбрасывает меня на несколько футов назад. Вивиан поднимается с пола.

– Пожалуй, в чем-то ты все же моя дочь.

Слова ее впиваются мне в душу, разрывая изнутри. Я использую эти боль и горе, чтобы агрессивней бросить в балку всю имеющуюся энергию. Слышится громкий треск, и девочки кубарем падают на пол, кашляя и задыхаясь. Вивиан хмурится. Я с большей уверенностью смотрю на нее.

– Коттон виноват, три столетия назад он не остановил тебя. Я не повторю его ошибок. Но и не стану убивать тебя ради этого, – говорю я нашим с Коттоном смешанным голосом, чувствуя, что предок раздумывает над этими словами.

Вивиан сжимает пальцы, и все мое тело будто пронзает тысяча острых игл. От этой боли хочется заживо содрать с себя кожу.

– Убивать меня? Я была обычной девушкой. Он ушел и жил своей жизнью, писал о ней книги. У меня жизни не было. У меня отняли все. – Ее слова звучат так трогательно и ново, словно Вивиан никогда раньше не желала их признавать.

Я пытаюсь сохранять трезвость мыслей, несмотря на голос Коттона в голове.

– Власть и значимость, которые давали тебе повешения ведьм, были иллюзией. Ты не искореняла зло. Вы с Коттоном заблуждались, издеваясь над окружающими людьми, круша их жизни и мечты, – говорю я.

Коттон перестает бороться за власть надо мной. Он ослабляет напор, и онемение покидает мое тело.

– И это после всего, что я для тебя сделала… В тебе нет ни капли верности!

После всего, что она для меня сделала? Вот как ей это видится? К моему удивлению, отвечает ей Коттон:

– Я искренне прошу прощения за твою боль. Но не я больше ее причина, а ты сама.

Теперь я размышляю над его словами.

Из горла Вивиан вырывается тонкий визг, и над моей головой нависает кочерга. Я выбрасываю руку ей навстречу, и кочерга останавливается, не достигнув цели. Мы с Вивиан смотрим друг на друга, решительные, жаждущие завладеть смертоносным куском металла.

– Посмотри на нас. Мы в ловушке, вновь и вновь повторяем одни и те же ошибки. Ты была права – мы не особо отличаемся. Я не столь хорош, как думал когда-то. А ты – не чистое зло. – Впервые мы с Коттоном отвечаем в унисон.

Кочерга со звоном падает на пол. Вивиан выбрасывает руку в сторону Наследниц, все еще связанных и пытающихся восстановить дыхание.

– Они вырвали у тебя волосы, и я отправила предупреждение – ту коробку с выпечкой. Они написали «психопатка» на шкафчике, бросили камень в окно и настроили против тебя весь этот чертов город. Я в ответ наслала сыпь. Показала, что за каждый поступок придется платить.

Что? Она пытается сказать, что делала все эти ужасные вещи ради меня?

– Ты убивала людей.

– Я единственная тебя защищала! Дала тебе выбор не умирать, помочь мне. Убить вместо этого их. Но после всего, что я для тебя сделала, ты по-прежнему от меня отворачиваешься. Ты, Чарльз, Элайджа! Никто не выбирает меня!

Так дело в «избранности»? Сердце колотится в груди. Из-за этого она убила Эбигейл. Она не могла вынести, что занимает не главенствующее место в жизни Элайджи. Мир кружится перед глазами. Вивиан набрасывается на меня, сбивая с ног. Мы вместе падаем на пол, она – сверху. От сильного удара спину пронзает боль. Я успеваю перехватить запястья Вивиан до того, как ногти ее добираются до моего лица. Она дергается, пытаясь вырваться из захвата, но, кажется, слишком слаба для этого. Лицо осунулось, а тело скорчилось от утомления.

Она поворачивается к Элайдже:

– У меня больше ничего не осталось. Никого не осталось. – На лице ее слезы смешиваются с кровью.

Вивиан никогда не показывала ни толики слабости, ни единого признака ранимости. И сейчас я не знаю, как на это реагировать.

– Ты забрала последнего человека, которому я была важна, – утверждает она с болью желания, длившегося три сотни лет. Локти впиваются мне в ребра, но я все еще сжимаю ее запястья.

От удара у меня вырывается стон, а измученное тело умоляет, чтобы все это скорее закончилось.

– Анна… ничего не изменится, пока ты не начнешь поступать иначе, – говорит Элайджа, называя ее настоящим именем.

Вивиан всхлипывает и роняет голову мне на грудь. Она тяжело дышит, плечи слегка подрагивают. Я лежу неподвижно, не зная, как поступить. Отпускаю ее запястья. Пальцы Вивиан впиваются в мою толстовку по обе стороны от ее лица. Она даже не пытается поднять голову, так и рыдая в окровавленную кофту.

По коже пробегают мурашки, воздух вокруг меня приходит в движение. Руки Коттона отрываются от моих, и он отталкивается от земли, вырывается из моего тела, встает, обращая взгляд на нас. Коттон облачен в старинные одежды, как в моих видениях, а осанка его идеально пряма. На лице его видна гордость, напоминающая мне отца.

Вивиан этого, кажется, не замечает, она лишь откидывает каштановые локоны с заплаканных щек. А у меня что-то шевелится глубоко в груди, словно маленький огонек свечки загорается в конце длинного темного коридора, и я прикусываю губу. Осторожно обнимаю хрупкое тельце. Она такая маленькая. Все это время я думала, что Вивиан большая и сильная. Я никогда не задумывалась, что она может быть так ранима. Грудь моя слегка вздымается.

– Всю мою жизнь с окружающими людьми происходили страшные вещи. – Не знаю, как задать желаемый вопрос, но надеюсь, она и так понимает.

– Они этого заслуживали, – заявляет она. Прямо как моя Вивиан. Никаких извинений.

У меня дрожат губы. Она убила Джона, когда он напал на меня, и планировала уничтожить остальных. Кто знает, о чем она думала все мое детство, все те дни рождения, заканчивающиеся несчастными случаями. Теперь даже девочка, запнувшаяся по пути на сцену во время выпускного из пятого класса, предстает передо мной в ином свете. Так странно и неправильно. А ведь в какой-то степени Вивиан делала все это для меня. Или чтобы изолировать от всех остальных, чтобы я нуждалась в ней еще больше. Наши отношения никуда не годятся. Возможно, так было всегда. Но какая-то частичка моего сердца все еще разбита.

Прижимаюсь щекой к ее голове, и слезы мои теряются в ее окровавленных волосах. Вивиан удушливо вздыхает.

– Мой птенчик, – еле слышно шепчет она.

Ее пальцы отпускают ткань толстовки, а с губ срывается последний вздох. Тело в моих руках замирает мертвым весом. Медленно сажусь, придерживая Вивиан. Руки ее безвольно опадают, но я продолжаю держать безжизненную голову на согнутой руке.

– Все кончено, – мягко говорит Коттон. – Ты разрушила проклятие.

– Но как? Я не знаю. – Я качаю головой.

Он опускается рядом со мной, подсовывая руки под колени и спину Вивиан.

– Проклятье – всего лишь повторяющийся круг, который существует, пока люди сами того желают. Мы все сыграли в этом свою роль. Веками мы делали тот же выбор, что и во время судов, обвиняя друг друга и раня. Но в том, чтобы вредить другому, нет истинной силы.

Коттон забирает тело Вивиан, а мне… так странно ее отпускать. Я поднимаюсь и нетвердо стою на ногах. Над Наследницами возвышаются четыре женщины. Первые обвиненные салемские ведьмы. Они опускают взгляд на юных Наследниц и помогают им развязать стянутые за спиной руки. От пожилых женщин исходит слабое свечение. Коттон переводит взгляд с них на меня.

– Все эти годы я думал, что знаю ведьм лучше, чем кто-либо. Можешь представить мое удивление, когда ведьма обнаружилась среди потомков моей семьи? Не презренное создание, описанное в книгах, а прекрасная юная дама. Понимаешь, «ведьма» – всего лишь титул. Но не сам он несет в себе зло, а люди, которые решают, что этот титул означает.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.

– Когда человек боится собак, он может избить животное палкой, если увидит его. И, как заложено в природе всех созданий, собака покусает его в ответ. Человек же потом может рассказать всем, что был прав насчет собак: они злые. Но спрошу тебя, кто виноват в случившемся: человек или собака?

– Человек, – отвечаю я.

– Теперь представь эту историю вновь, но с двумя людьми.

– Самое забавное, – говорю я, – что собаки гораздо дружелюбней и преданней, чем люди.

Коттон улыбается:

– Ты станешь могущественной женщиной, Саманта. Тебе еще многое предстоит преодолеть. И много будет случаев, когда взять власть в свои руки покажется легким и заманчивым путем. Не используй свои силы так, как пользовался ими я, клеймя и порицая других.

– Не буду, – соглашаюсь я, кивая ему. – Обещаю.

Тело на руках Коттона издает тихое жужжание. От него отделяется дух Вивиан – девушка, еще подросток. Она спрыгивает с рук Коттона и приземляется на пол с грациозностью и живостью танцовщицы. Едва кидает взгляд на безжизненное тело и идет прямо к Элайдже. Она поводит ногой, стирая линию из красного порошка и размыкая круг. Раздается громкий треск, кровь и кости отделяются от духа Элайджи, кучей падая на пол. Теперь Элайджа с легкостью поднимается и подходит к ней.

– Да, – говорит дух, кивая.

Он не выглядит злым. Должно быть, Вивиан что-то сказала, но я не слышала ее слов. Она возвращается ко мне и Коттону, целует бывшую себя в щеку и улыбается, отчего глаза ее кажутся еще более раскосыми. Ярость покинула ее, и юное лицо приобрело нежное сияние. Лица Коттона и обвиненных ведьм тоже светятся. Мы с Наследницами щуримся, спасая глаза от света, теперь заполняющего всю комнату. А потом в одно мгновение свет меркнет, и все они исчезают в небытие.

– Элайджа! – Голос застревает в саднящем горле.

Я поворачиваюсь, осматриваясь, но его нигде нет. Останавливаю взгляд на круге, в котором дух был заточен, слишком испуганная, чтобы двинуться или даже подумать, что он ушел вместе с ними. Я почти не дышу. Он появляется в воздухе прямо передо мной, и я втягиваю воздух сквозь зубы, дрожащий вздох близок к всхлипу. Элайджа раскрывает ладонь, показывая полосы ткани. В тусклом свете камина взгляд его блуждает по моим многочисленным ссадинам.

– Нужно остановить кровотечение, – говорит он, осторожно поднимая мою порезанную руку.

Он нежно надавливает на ткань, накладывая ее на рану на моей ладони. Несколько секунд мы оба молчим. Он туго накладывает повязку и завязывает аккуратный узелок.

– Она назвала твое прозвище. Прямо перед смертью. – Мой голос едва ли громче шепота.

Он кивает.

– Она сказала правду?

Элайджа нежно баюкает перевязанную руку в своей ладони, а мое сердце готово в любую секунд взорваться.

– Что я люблю тебя… Да. Несомненно. Ты сильная и упрямая. Ты рискуешь всем ради любимых людей. И что главнее, добра к тем, кого не любишь. – Он кивает в сторону Лиззи, которая как раз пытается восстановить дыхание.

Я не могу найти правильных слов, а потому просто поднимаю здоровую руку. Касаюсь пальцами губ Элайджи, и он целует самые их кончики. Перекладывает мою ладонь себе на грудь и подается вперед. Его лицо так близко, и он так нежно приподнимает мой подбородок.

Губы Элайджи приближаются к моим, и весь мой мир сужается до прикосновения к его твердой груди… Губы дразняще касаются друг друга и сливаются воедино. Он проводит ладонью по моей щеке, а потом ниже, по шее. Наши языки сплетаются, и я подаюсь вперед, растворяясь в глубоком поцелуе. Элайджа притягивает меня за поясницу, вжимая в свое тело, оплетает руками. Он отстраняется, но в глазах его я вижу тоску и желание.

– Если бы я только был жив!..

– Мне не важно, что ты дух.

– Ты должна жить своей жизнью, Саманта, – говорит он, но все равно не выпускает меня из объятий.

Страх разливается по телу. Запретные слова все же срываются с моих губ:

– Ты не можешь уйти.

– Думаю, тебе так будет лучше.

Сердце мечется в груди, как пойманная в клетку птица. Я качаю головой, не зная, как сдержаться, как не затопить нас обоих волной своих эмоций.

– Я не хочу справляться со всем этим без тебя.

– Ты уже это сделала.

– Но я люблю тебя. – Голос мой неуверенный, словно маленький слепой котенок.

Передняя дверь распахивается, и я испуганно отскакиваю, разрывая наши объятия. На пороге стоит Джексон, задыхаясь от долгого бега по лесу. Он пришел на помощь после всего, что я сделала? Взгляд его ударяется о меня, как топор о дерево.

– Сэм!

Джексон кидается ко мне, но останавливается как вкопанный, когда замечает кровь, покрывающую мою одежду и кожу. Он обхватывает меня руками. Сердце с силой стучит у моего плеча.

Элайджа с улыбкой смотрит на нас. «Нет!» – хочется закричать мне. Знаю, что он сейчас думает. Что я в безопасности, что теперь все именно так, как должно быть.

– Я в порядке. – Голос скрежещет.

Джексон отстраняется.

– Судя по виду, ты совсем не в порядке. – Он осматривает меня.

– Джексон, не дашь мне минутку? – спрашиваю я, не отрывая взгляда от Элайджи. – И может, позовешь помощь?

Джексон кивает, но отступает неохотно. Он идет к Наследницам, растирающим запястья и проверяющим раны.

Я изо всех сил хватаюсь за Элайджу.

– Прошу, не уходи, – шепчу я. – Мы же так мало были вместе. У нас был лишь один маленький комнатный пикник.

Он касается ладонью моей щеки и щекочет дыханием ухо:

– И я бесконечно им наслаждался.

Я прижимаюсь к его щеке. Это не может быть прощанием. Как передать, как много он значит для меня? Я не знаю даже, с чего начать. Воздух рядом с нами мерцает. От призрачного ветра вздымается пепел, дрожат язычки пламени в камине, и в зале появляется прекрасная девушка с длинными темными волосами. У нее на лице та же довольная улыбка, что и на картине.

– Эбигейл… – шепчу я, и руки мои соскальзывают с тела Элайджи.

Он оборачивается к ней, и все напряжение исчезает с его лица. Я даже не замечала некоторых мест, в которых оно таилось. В одно мгновение Элайджа словно становится легче, свободней. Я не могу забрать у него это. Не могу умолять остаться. Тогда я буду самым эгоистичным человеком на свете. Я прижимаю обе ладони к груди, стараясь защитить себя от зарождающейся в ней боли.

– Мой милый братец, – говорит Эбигейл. У нее неземной и удивительно игривый голос.

– Как долго я ждал встречи с тобой. – Элайджа ловит ее маленькую ручку в свою ладонь.

– Да, триста лет и ни разу не стригся, – смеется она.

Он улыбается, искренне, с этими ямочками…

– Я не был рожден красавцем от природы, как ты. Буду больше стараться.

– Не был? Ты был прелестней половины девушек в городе, – отзывается она, и теперь я просто уверена, что эти двое повторяют какую-то привычную добрую шутку.

Их взгляд друг на друга одурманивает. Я и не ожидала, что их связь так прочна. Эбигейл смотрит на меня. У нее такие же насыщенно-серые глаза, как у Элайджи. Без предупреждения она протягивает ко мне свою изысканную ручку. Когда ее пальцы касаются плеча, меня наполняет тепло.

– Салемская ведьма. – На долгое мгновение повисает тишина. Она подается к моему уху и шепчет: – Твой отец проснулся, Саманта.

Расколотое сердце, кажется, пытается выскочить из груди, проламывая тонкую преграду моих рук. Сразу же принимаюсь всхлипывать. Напряжение и сердечная боль последних четырех месяцев потоком выливаются на меня. Больше всего на свете я хотела, чтобы отец очнулся. А теперь, когда это случилось, я не могу дышать.

Элайджа нежно касается моего лица, смазывая дорожки слез. Он шепчет: «Я всегда буду любить тебя» – и исчезает вместе с Эбигейл. А я начинаю рыдать еще яростней. Я не знаю, то ли убиваться от горя, то ли прыгать от радости, и тело, наверное, тоже этого не выдерживает.

– Сэм?! – взволнованно спрашивает Джексон, пряча телефон в карман.

– Мой папа очнулся, – выдавливаю я сквозь прерывистое дыхание.

Джексон подходит ко мне. Расстройство из-за Элайджи и счастье, что отец проснулся, смешиваются, сбивая с толку. Я вытираю слезы с лица.

– Я сожалею, что усыпила вас заклинанием. Честно.

Джексон качает головой:

– Ты всегда грозилась меня вырубить. Пожалуй, стоило этого ожидать.

– Как ты смог проснуться? – спрашиваю я, когда к нам подходит Сюзанна.

Он достает из кармана защитный кулон моей бабушки.

– Когда я проснулся, это лежало у меня на груди.

Элайджа! Он знал, что Джексон примчится сюда, чтобы помочь. Эта мысль почти невыносима.

– Радуйся, что все проспал, – заявляет Мэри, вставая. Элис кивает, не изображая привычную холодность.

– Твоя судьба, Джексон, – победно явиться в самом конце и просто выглядеть круто, так как именно ты нас нашел.

– Мне бы больше хотелось быть здесь и помогать вам, – говорит Джексон.

– Нет, лучше было дать девчонкам самим с этим справиться, – хриплым голосом уверяет Сюзанна, и все Наследницы смеются. Она сжимает мою ладонь своей изящной ручкой.

Джексон окидывает взглядом зал и замечает кости, расплескавшуюся по полу кровь и петлю, свисающую с балки.

– Кого-то повесили?

Ему отвечает Лиззи:

– Всех нас. Если бы не Сэм, мы бы были уже мертвы.

– Воронья женщина? – спрашивает меня Джексон. – Где она?

– Далеко. Очень далеко. – «Она умерла у меня на руках», – думаю я, но не говорю ни слова.