Глава 20

Прохладный сумрак. Тиканье часов. Мягкий ковер под ногами. Слабый запах полироля для мебели. Берди заморгала, стараясь охватить взглядом все, что ее окружало, и с нетерпением ожидая, когда глаза привыкнут к полутьме. Диван в синих цветах, кресла с такой же обивкой. Подушки: розовая, голубая, бледно-зеленая и бежевая. Мягкий блеск старого полированного дерева, камин, забранный медной решеткой; тесно заставленная полка над камином: веджвудские вазы, фарфоровые фигурки от «Ройал Далтон», мраморные и бронзовые статуэтки. По обе стороны от камина – шкафы с застекленными дверцами, полные книг, и серванты с посудой и безделушками.

Двустворчатые застекленные двери вели на веранду. Рядом с ними стоял рояль. Среди картин на бежевых стенах висели акварели в нежных тонах – вероятно, написанные самой Долли, – и репродукции старых мастеров. Возле дверей на веранду несколько кресел поменьше, с плетенными из тростника подлокотниками и гобеленовой обивкой спинок и сидений, были расставлены вокруг двух небольших низких столиков. Долли Хьюит провела по одному из них пальцем.

– Пыль, – виновато сказала она.

Берди еще раз огляделась. Для того чтобы вытереть пыль в этой комнате, понадобилось бы несколько часов. Все поверхности в ней были чем-нибудь да заставлены.

– У вас настоящая коллекция, – заметила она и наклонилась, чтобы рассмотреть бронзовую статуэтку на одном из столов: женщина с птицей. Огромные крылья птицы почти полностью заслоняли женщину. Сжавшись, она прикрывала руками грудь. Берди удивилась, вдруг сообразив, что перед ней сцена изнасилования.

– Леда с лебедем, – пробормотала она.

– Да, – кивнула Долли Хьюит, помолчала и добавила, делая над собой усилие: – Это подарок Дафны. На мой день рождения. Она увидела статуэтку в каком-то журнале. Ее выпустили в той же серии, которую я приобретала сама. По мотивам древних греческих и римских мифов. Люблю мифы. Всегда их любила.

Она обвела комнату рукой. Берди послушно огляделась. Да, верно. На полке над камином Персей торжествующе поднимал голову Медузы. Женственный юноша Нарцисс, склонившийся над миниатюрным прудом в окружении тростника, украшал один из книжных шкафов. На низком столике девушка стояла на коленях перед затейливо украшенным ящичком, приготовившись открыть его. Пандора, девушка, из-за любопытства которой в мир явились зло и беды.

– Прелестно… – неискренне пробормотала Берди.

– Заказывать Леду я не собиралась, – сообщила Долли. – Мне казалось, эта… тема не совсем подходит для украшения комнаты, предназначенной для отдыха.

А отрезанная голова с шевелящимися на ней змеями? Но Берди промолчала.

– Когда Дафна подарила мне ее, я, конечно, ничего такого ей не сказала, – промолвила Долли. – По-моему, она даже не знала миф о Леде. И не понимала, что именно здесь изображено. Просто помнила, что я покупаю статуэтки этой серии. Она так гордилась собой, упокой, Господи, ее душу! Так радовалась, что придумала для меня по-настоящему удачный подарок, да еще сюрприз! Вырезала купон, сняла деньги со своего банковского счета, отослала их и ни слова мне не сказала. Дафне нравилось устраивать мне сюрпризы в день рождения.

Слезы навернулись на глаза Долли Хьюит, и она достала из-за пояса платок.

– Сейчас вернусь, – пообещала Долли. – Только схожу за альбомами. Они в кабинете.

Она повернулась и неловко вышла через боковую дверь. Берди успела увидеть в щель полированный стол и стулья, блеск серебра и стекла в буфете. И еще одну дверь.

Берди бесшумно приблизилась к камину, осмотрела фарфоровую фигурку старушки, продающей воздушные шарики; еще одну фигурку – мальчика, пасущего гусей; акварель с изображением жакаранды в цвету, размеренно тикающие старинные часы. Рядом с часами бронзовый Персей злорадно скалился, подняв голову Медузы. Ее глаза были закрыты. Но змеи у нее на голове по-прежнему жили, извивались, шипели.

Берди продолжала красться по комнате. Выглянула в увешанный картинами коридор, ведущий к входной двери. В этот коридор выходило еще четыре двери. Видимо, спальни. Все они были закрыты. За одной из этих дверей предположительно отсыпался с похмелья Филипп Хьюит. Заходить в другие комнаты Берди не решилась. Поборов искушение, она вернулась туда, откуда пришла, и остановилась около рояля. На нем, рядом с букетом засушенных цветов в вазе, стояла фотография в серебряной рамке. Дафна. Та же фотография была помещена и в книге Джуда, и во всех газетах. Это был студийный портрет в непринужденной манере. Снятый, насколько помнила Берди, в день, когда Дафне исполнилось двадцать один год. За пять месяцев до ее свадьбы. Знали ли тогда ее родители, что она задумала? А сама Дафна? Берди уставилась на снимок. Раньше она никак не могла понять: Дафна Хьюит и Тревор Лэм. Это сочетание прежде казалось ей невероятным. А теперь – ужасающе неизбежным.

Девушка на фотографии, с распущенными каштановыми локонами, беспечно улыбалась миру. Красавицей она не была, но ее лицо выглядело милым, умным, искренним и оживленным. И решительным. И невинным. Пугающая комбинация. Фотограф сделал все, чтобы приглушить подлинное очарование налетом эффектности, усадил ее, попросил обернуться через плечо и поднять к лицу руки, чтобы в кадр попало подаренное на день рождения кольцо с маленьким бриллиантом, о пропаже которого стало известно через несколько дней после смерти Дафны. Но жизнь, кипевшая в ней, энергия сверкала в глазах, несмотря на все старания.

«Дафну любили все».

А Дафна вышла замуж за Тревора Лэма. За человека, которого не любил никто, кроме, может, его матери, сестры… Берди отвернулась от рояля и от фотографии, оглядела комнату еще раз и вышла через застекленную дверь в сад. В этом доме жила Дафна Хьюит. Этот дом она оставила в возрасте двадцати одного года ради жизни в хибарке у реки с Тревором Лэмом.

«До тех пор, пока мы вместе…»

Она думала, что любит Тревора Лэма, а все остальное не имеет значения.

«Лучше блюдо зелени, и при нем любовь, нежели откормленный бык, и при нем ненависть…»

Вот только ненависти не было.

– Ох, простите…

Обернувшись, Берди увидела Филиппа Хьюита, который смотрел на нее из двери, ведущей в коридор. Он был одет для работы: пиджак, рубашка, галстук, безукоризненно отутюженные слаксы. Влажные после душа волосы зачесаны назад. Филипп был болезненно бледен. Под глазами залегли тени. Он казался больным. Измученным.

– Я не знал, что здесь кто-то есть. – Филипп нерешительно шагнул в комнату.

– Я ждала вашу маму, – приветливо улыбнулась Берди.

Вспомнит ли он, что видел ее в пабе? Скорее всего нет. Филипп же был пьян в стельку. И не сводил глаз с Тревора Лэма.

– А я был в душе и ничего не слышал. – Он растерянно замолчал, ожидая, когда она заговорит, объяснит ему, что делает в этом доме.

– Филипп!

Долли внесла три фотоальбома. В одинаковых обложках – бледно-голубых с золотом. Она сунула их Берди, буквально свалила ей в руки.

– Уже встал? А я думала, тебе нездоровится и ты сегодня останешься дома…

Он покачал головой, посмотрел на Берди, на альбомы и снова на встревоженную мать.

– В чем дело? – быстро спросил он. – Мама, что случилось?

– Это неважно, – ответила она. – Тебе незачем беспокоиться, Филипп. Какие-то проблемы в городе. Вот и все.

Она повела его в кухню.

– Выпей кофе, – услышала Берди, пока за ними закрывалась дверь. – Папа сам во всем разберется.

– Мама…

– Папа разберется!

– Мама!

Дверь плотно закрылась. Оставшись одна, Берди перенесла альбомы к одному из гобеленовых кресел у застекленных дверей в сад. Она села и пристроила альбомы на столике рядом с Ледой и лебедем. Запрокинутое, искаженное ужасом лицо девушки было прикрыто спутанными волосами, лебедь обнимал крылом ее обнаженные плечи, готовясь повалить на землю.

Берди дотронулась пальцем до бронзы. Холодная, твердая, кое-где – гладкая, как стекло, в других местах – сплошь покрытая бороздками и выступами. Волосы, перья, платье, сорванное с плеч и ниспадающее складками; босые ступни, косо поставленные и запутавшиеся в траве на постаменте.

«Люблю мифы. Всегда их любила».

Персей и горгона Медуза. Нарцисс. Пандора. Леда. Странно, что эти образы ничуть не тревожили Долли Хьюит. Не угнетали всякий раз, когда она проходила по комнате, похожей на музей, с мягким ковром, тикающими часами и почти невидимой пылью. Но она, видимо, не воспринимала их как олицетворение насилия, ужаса, слабости человеческой натуры, роковых ошибок. Для нее они являлись просто изображениями культурных символов, ассоциировались с величием и романтикой другого времени и места, иной культуры, богатой и незнакомой.

Берди открыла первый из альбомов и принялась листать. Десятки фотографий. Одни черно-белые, робко претендующие на художественность, увеличенные, помещенные по одной на страницу: маленькая, обшитая вагонкой школа, снятая сквозь ветви деревьев, крупные планы изгородей, старых парт, пустого класса, треснувшего школьного колокола, – другие цветные, собранные по несколько на странице: дети под деревьями, дети за обедом, дети, стоящие в строю, девочки, прыгающие через скакалку и занятые какой-то игрой с хлопаньем ладоней, раскачивающиеся на канате мальчишки.

Одна из учениц попадалась на фотографиях чаще остальных детей. Тоненькая девочка с серьезным личиком и длинными каштановыми косами. Едва успев обратить на нее внимание, Берди перевернула страницу и снова увидела снимок той же девочки – на сей раз черно-белый, размером побольше. Прямо портрет. Фотография была подписана одним словом – «Бриджит». Снимок оказался примечательным. Лицо девочки словно светилось на затененном фоне, глаза были огромными и темными, кожа – почти прозрачной. Интересно, получилось это случайно или Долли старательно добивалась именно такого эффекта?

Краем глаза Берди уловила какое-то движение. В саду, у веранды. Повернув голову, она увидела две мужские фигуры, направлявшиеся к дому. Тоби и Милсон. Берди сидела на прежнем месте и листала альбом, но почти не замечала фотографий в нем. Ждала. Через пару минут дверь кухни открылась.

– Вас ждут снаружи, – сообщила Долли Хьюит. – Ваши друзья уходят. – Ее голос снова стал монотонным и отчужденным, глаза настороженными.

Берди поднялась, закрыла альбом и бережно положила на стол.

– Спасибо, что показали мне, – сказала она. – Правда, я еще не закончила. Может, в другой раз…

Губы Долли дрогнули в подобии улыбки, но она промолчала. Берди прошла мимо, заглянула в кухню, захватила свою сумку. Со своего места за столом за ней наблюдал Филипп Хьюит. Перед ним Берди увидела нетронутую миску с хлопьями, кувшинчик молока и ложку. Высокий белый лоб Филиппа был покрыт испариной. Похоже, он успел поговорить с матерью, догадалась Берди. Рассказал ей, кто на самом деле ее гостья. Вернее, кем она должна быть, если явилась сюда вместе с полицией. Разъяснил, что Берди воспользовалась неведением хозяйки дома. Застигла ее врасплох.

Берди кивнула ему и обернулась к Долли, стоявшей в дверях гостиной:

– До свидания, миссис Хьюит.

– До свидания.

Берди прошла через прачечную, и дверь с сеткой хлопнула за ее спиной. Вдоль дома Берди двигалась медленно, а когда свернула за угол, на дорожку, ведущую к калитке, то услышала шум воды, снова хлынувшей в стиральную машину.

– Кровь ягненка, значит? – пробормотал Дэн, пока они отъезжали от дома Хьюитов. – Окатила всю его одежду? Как думаешь, какого «ягненка» она имела в виду?

– Видимо, того самого, который висит в сарае на цепи вниз головой, – вмешался Милсон, на сей раз изменив своему правилу слушать молча.

– Не напоминайте!

– Хьюит зарезал его прошлой ночью, – сказала Берди. – Потом освежевал, выпотрошил и оставил висеть, чтобы потом разделать.

– Так он нам и объяснил, продолжая разделывать тушу. Рассказывая, что с Тревором Лэмом он не виделся, об убийстве ничего не знает и вообще уезжал в Ганбаджи, где пробыл прошлой ночью с девяти до полуночи, и, кстати, если понадобится, свидетельница, некая Пози Дилиус, это подтвердит.

– Ее имя он назвал неохотно, – добавил Милсон.

– А как же иначе? Можно лишь догадываться, кто эта мисс Пози Дилиус. Он явно не хотел, чтобы о ней узнала его жена.

– Странно, что Хьюит посетил проститутку прошлой ночью, вы не находите? В первую же ночь, которую Лэм провел дома.

Тоби выразительно взглянул на него:

– А вы можете придумать лучший способ забыть о своих бедах, Милсон?

Милсон явно мог, потому и не ответил. Тоби позволил себе легкую улыбку, больше похожую на дрожание губ, а потом продолжил:

– Хьюит вернулся домой около полуночи, переоделся в рабочую одежду, зарезал ягненка, на что, по его словам, потребовалось минут пятнадцать-двадцать, бросил одежду в прачечной, принял душ и улегся в постель, что может подтвердить свидетель – его жена. Говорит, что она сказала, что уже половина первого, когда он лег. После этого Хьюит ничего не видел. И не слышал. Как и жена, и сын. Оба они в настоящий момент нездоровы, поэтому их лучше не беспокоить. И вообще, почему бы нам не пойти куда подальше и не мешать ему заниматься делом? Пока говорил с нами, он продолжал разделывать тушу острым как бритва ножом длиной с мою руку. О господи!

– Грязная работа, – высокомерно процедил Милсон. – Сплошная антисанитария.

– Зато отличный способ скрыть кровь на одежде. Достаточно снова заляпать ее кровью. А затем велеть благоверной, чтобы отстирала дочиста.

– Экспертиза все равно может…

– Безусловно, Милсон. Не беспокойтесь. Мы еще вернемся с ордером на обыск. Заберем одежду на экспертизу. Прочешем весь дом в поисках оружия. А копы из Ганбаджи допросят Пози Дилиус.

– Если она подтвердит его слова, значит, на время до полуночи у него есть алиби, – произнес Милсон. – Но после того как Хьюит вернулся домой…

– Вот именно. После возвращения домой он мог сделать что угодно. Например, переодеться в рабочее. Сбегать в хибарку. Прикончить одного «агнца». На сей раз без шерсти. Вскоре вернуться домой и заняться другим. И лишь потом сбросить запачканную кровью одежду, быстро принять душ и лечь спать.

– Хьюит не уложился бы в полчаса, Дэн, – заметила Берди с заднего сиденья.

– Вероятно. Но если уж на то пошло, он мог и без этого обойтись. Зарезать того барашка в сарае до отъезда в Ганбаджи. А когда вернулся, надел ту же одежду.

– Нет. Долли сразу выстирала бы ее. Она не оставила бы ее на всю ночь до утренней стирки.

– Почему?

– Просто не оставила бы, и все. Я точно знаю. Одежду наверняка бросили в прачечной уже после того, как Долли легла спать. Так она и сказала, и я уверена, что это правда.

Тоби тяжело вздохнул:

– Ладно. Значит, он мог убить Лэма, принять душ, лечь спать, дождаться, когда жена заснет, затем встать, надеть ту же одежду и зарезать ягненка в сарае. Или эта история выдумана обоими супругами от первого до последнего слова. Ведь жена готова подтвердить все, что муж прикажет?

– Не знаю.

– Какое все-таки облегчение – выяснить, что и тебе известно не все, Бердвуд! Удалось что-нибудь вытянуть из нее?

– Ничего полезного. Про убийство Тревора Лэма мы не говорили. Вообще не упоминали о прошлой ночи. Долли сказала только, что муж лег в постель в половине первого. Этот факт, по-моему, ее ничуть не беспокоил. Она упомянула об этом совершенно естественно. Я уверена, что это правда.

– Посмотрим, – проворчал Тоби. – Мы с ней еще потолкуем. И с сынком Филиппом. Когда вернемся.

– Филипп уходит на работу. В школу.

– Да? Чудесное исцеление?

– Думаю, он просто мучился похмельем. А еще Филипп сознательный человек. В школе всего один учитель. Если он не явится на работу, то уроков не будет.

Машина остановилась возле первых ворот. Берди устало поплелась открывать их. Она оглянулась на дом: окруженный сочной зеленью, он опять казался экзотическим оазисом.

Автомобиль проехал в ворота. Овцы в панике шарахнулись в сторону, как одно пушистое целое. Берди откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Следующие ворота она решила не открывать.

– Вы ездили в Ганбаджи? Что там у них? – послышался негромкий вопрос Дэна.

– С Китом Лэмом зашли в тупик, – ответил Милсон. – Он сказал, что не виделся с братом с тех пор, как ушел из паба. Говорит, что из Хоупс-Энда он уехал в половине двенадцатого и, как мы знаем, не вернулся. Требует адвоката Джуда Грегоряна.

– Значит, он не в курсе, что Грегорян не в состоянии помочь ему? И что оба они находятся в одной и той же больнице?

– Видимо, нет.

– И это не беспокоит их? Копов из Ганбаджи? Не соображают, что человек, который шарахнул Грегоряна по башке, убегая после убийства Тревора Лэма, знал бы об этом?

– Они, похоже, считают, что все он знает, просто пудрит им мозги.

Тоби с отвращением фыркнул.

– Может, и правильно, – добавил Милсон.

Машина снова затормозила. Тоби подождал минуту, понял, что Берди не собирается выходить, тяжело выбрался из салона и занялся воротами. Берди не открывала глаз, пока Милсон не вывел автомобиль на дорогу. Она услышала, как хлопнула дверца и со страдальческими стонами и вздохами сел на свое место Тоби.

– Все в порядке, Бердвуд, я справился. Можешь открывать глаза, – произнес он.

– Спасибо, Дэн, – пробормотала она.

– Ты, наверное, сейчас обратно в паб – завтракать и нежиться под горячим душем?

– Да. А вы?

– Ну, мы с Милсоном славно посидим в машине и перекинемся в картишки, – буркнул он. – А почему бы и нет? Расследование идет успешно. Все хорошо, просто прекрасно. Итог: никаких признаний от Леса Хьюита. Никаких признаний от Кита Лэма. И никакой хоть сколько-нибудь ценной информации от остальных. Кроме твоей замечательной персоны. Да и ты далеко не кладезь сведений.

– А как же Грейс? Розали? Остальные Лэмы? А Лили Денджер, гражданская жена Кита? С ними вы еще не говорили.

– Зато наши друзья из Ганбаджи уже успели. Эта компания в один голос заявила, что всю ночь провела дома. То есть пока не началась суматоха. Пол, Розали и Джейсон Лэм утверждают, будто спали в своих постелях с того самого момента, как вернулись домой из паба, и до того, как услышали визг той юной красотки. А сама красотка говорит, что ей приснился страшный сон, она вышла подышать свежим воздухом, увидела, что в хибарке горит свет, ну и решила сходить поболтать с добрым дядюшкой Тревом, а вместо этого нашла его хладный труп. Потому и завизжала, разбудив Пола, Розали, Джейсона и заодно остальной город. Кроме мамаши Лэм: та «спала как убитая», цитирую, пока Джейсон Лэм не вернулся в дом и не разбудил ее радостным известием. Ее и эту Лили с неправдоподобной фамилией Денджер, которая так и не удосужилась встать. Как и Хьюиты. Те, если верить человеку с большим ножом, сладко спали всю ночь в своем шикарном доме, как три мудрые обезьяны. Грегорян все еще в отключке. Никто из прочих добропорядочных горожан ничего не видел и не слышал. Мы не нашли ни орудия убийства, ни хоть чего-нибудь похожего на него. Весь город потоптался на месте преступления, обсмотрел и общупал труп. Пресса в любую секунду может налететь на город тучей мясных мух. И вдобавок ожидается адская жара. Ведь так обстоит дело, Милсон?

– Да, – невозмутимо ответил тот и сбросил скорость до черепашьей, переезжая по мосту Хоупс-Крик.

Тоби расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и ослабил галстук.

– Первым делом я намерен снова заглянуть в ту самую хибарку, Милсон, – объявил он. – Осмотреться еще раз.

– Место преступления уже…

– Знаю, знаю! Его уже пропылесосили и дочиста выскребли, засыпали порошком, проверили на отпечатки и собрали оттуда все до последнего листочка и волоска. Я просто хочу взглянуть на него еще раз, Милсон. Ну, знаете, своими глазами. По старинке.

Берди выпрямилась. В голове у нее вдруг словно что-то щелкнуло.

– Дэн! – воскликнула она. – Я кое-что вспомнила!

Берди заметила, как Милсон обреченно закатил глаза, ставя машину в самое тенистое место, какое только сумел найти.

– А, не спишь, значит? – отозвался Тоби.

– Хибарка! Спальня в хибарке!

– А что с ней?

– Там все было не так, когда я видела ее прошлой ночью. Днем она выглядела опрятно. Постель только что заправили. А прошлой ночью постель была в беспорядке.

– Так это потому, что ты сама стащила с нее одеяло, Бердвуд!

– Нет. Это сделал кто-то до меня. Одеяло свисало на пол. Покрывало было отодвинуто, подушки лежали криво.

– Ну, значит, он спал там. Лег в постель и уснул. Логично. Он же вылакал еще три банки пива сверх того, которое выпил в пабе. Но вообще любопытно… Его разбудили. Может, он сам проснулся, услышал шум и…

– Нет, Дэн, не в этом дело. Постель выглядела не так, словно в ней спали. А скорее будто в ней…

Тоби резко обернулся и уставился на нее поверх спинки сиденья:

– Хочешь сказать, там у него была женщина?

– По-моему, да. И чем больше я об этом размышляю, тем…

– Господи, почему ты раньше не сообщила?

– Забыла. Не отметила в памяти. Извини.

– Экспертиза покажет, – вставил Милсон, глядя сквозь ветровое стекло на деревья. – А по результатам вскрытия…

Чертыхаясь, Тоби выскочил из машины.

– Милтон, вы не понимаете, что мы не можем ждать результатов? Живо поднимайте свою задницу и беритесь за дело!

Он наклонился к окну Берди и пристально посмотрел на нее.

– Позднее увидимся, гений, – пробурчал Тоби. – Не уезжай никуда.