Глава 19
– Кровь?
Берди не могла отвести взгляда от красного потока, хлеставшего из шланга в ванну.
– Это все мой муж. Резал вчера вечером ягненка. И его окатило кровью с ног до головы. Такое случается. По неосторожности.
– Кровь ягненка…
Их взгляды встретились. Кровавая вода из шланга текла уже медленнее, тонкой струйкой. Уровень воды в ванне постепенно снижался. На сияющей стальной поверхности не оставалось ни пятнышка.
– Пришлось после завтрака вымыть пол, – продолжила Долли Хьюит. – Потому и припозднилась. Кровь там и засохла, где он бросил одежду вчера вечером. Это было очень поздно, я уже легла спать, иначе сразу занялась бы ею. Муж ездил в Ганбаджи. А ягненка резал после возвращения. Глупо, конечно. Надо было отложить. Он лег в постель только в половине первого. Он такой неосторожный, – тараторила она. – Не думает, что делает. Просто бросает грязную одежду на пол. Ну, вы же знаете, какие они, эти мужчины.
Последние малиновые капли упали в ванну. Машина загудела, щелкнула и снова начала наполняться.
– Два раза прополоскать в холодной воде, потом простирнуть тоже в холодной – обычно этого достаточно, – рассеянно бормотала Долли. – Посмотрим… – Она развесила выжатую досуха тряпку над кранами и направилась обратно в кухню. Берди вышла за ней и взяла со стола свой стакан с недопитой водой. У нее вдруг пересохло во рту.
– Присядьте, дорогая, – тем же тоном, что и в первый раз, предложила Долли. – По-моему, вам нездоровится.
Берди не сказала бы, что ей нездоровится: свои чувства в этот момент она предпочла бы описать другими словами, – но послушно села и отпила еще воды. «Действуй по плану! – велела она себе. – Больше ни о чем не расспрашивай. Предоставь это Тоби».
– Филипп – это мой сын – тоже не выносит вида крови, – добавила Долли.
Она надела фартук, подошла к раковине, заткнула ее пробкой и пустила горячую воду. Как будто Берди и не упоминала о смерти Тревора Лэма. Каким-то образом происшествие со стиральной машиной помогло ей отвлечься. Долли не собиралась возобновлять разговор о Лэме. Спрашивать, как он погиб. Гадать, что происходит между тремя мужчинами, оставшимися снаружи. Она была готова поддерживать беседу о чем угодно, кроме одного. Думать обо всем, только не об этом.
– Филипп терпеть не может, когда отец режет скотину. Он не ест мясо. Даже не прикасается. – Долли Хьюит достала моющее средство из шкафчика под раковиной, добавила его в воду, от которой шел пар, и убрала в шкафчик. Аккуратно. На то же место, где оно стояло раньше.
Берди перевела дыхание. Сейчас. Она попробует прямо сейчас.
– А ваша дочь, Дафна? – мягко промолвила она.
Голова Долли еле заметно дрогнула. Она снова поднесла руку к сердцу. Словно при упоминании этого имени ее ударило током. На лбу обозначились морщинки. Но все-таки она ответила. Медленно, с болью.
– Дафна… ничего не имела против. Она всегда ела мясо животных, которых убивал ее отец. – Долли опустила несколько тарелок в раковину и стала мыть.
– И от баранины не отказывалась?
– О да. Не то чтобы она была настолько бессердечна. Наоборот, сама доброта. За свою жизнь Дафна выкормила множество ягнят, отнятых у матерей, и вы даже представить не можете, как ласково она с ними обходилась. Дафна их любила. Но она настоящая дочь фермера. Она знала… вернее, усвоила… – Долли Хьюит подняла голову, не вынимая рук из мыльной воды. Карие глаза наполнились слезами.
– Простите, миссис Хьюит. – Берди подалась вперед. – Я не хотела…
«Нет, ты хотела. Да, хотела».
– Ничего. – Долли покачала головой, вытерла руки о фартук и достала из-за пояса носовой платок. – Ничего. Ведь уже пять лет прошло. Мне нужно поговорить о ней. Я должна. Иначе она как будто и вправду умерла. Никто о Дафне не говорит. Если кто-нибудь еще помнит. – Она вытерла глаза лоскутком белой ткани, безжалостно растягивая дряблую, морщинистую кожу, словно стараясь заставить слезы вернуться на прежнее место или даже стереть воспоминания, которые их вызвали.
– Лес не желает говорить об этом, – продолжила Долли. – Филипп не отказался бы, но от таких бесед он расстраивается. А я не хочу его расстраивать. Он приходит из школы такой усталый. Меньше всего ему нужны новые волнения, когда он возвращается домой. Я же помню, каково это.
Она снова засунула платок за пояс, словно упоминание о втором ребенке успокоило ее.
– Вы ведь раньше сами были учительницей в местной школе? – уточнила Берди.
Долли кивнула, продолжая мыть тарелки и складывать в маленькую боковую раковину, прежде чем сполоснуть.
– Так я и попала сюда, в Хоупс-Энд. Тридцать один… нет, уже тридцать два года назад, – медленно произнесла она, словно не веря своим ушам.
Долли посмотрела в окно, и ее взгляд остановился на качелях, неподвижно свисавших с ветки. Голос прозвучал безжизненно и монотонно:
– Когда я приехала сюда, меня переполняли замыслы и планы. Ну, знаете, как это бывает. Просто я была очень молодой. А оказалось, что все совсем не так, как я представляла. И я возненавидела все сразу. Возненавидела всей душой. После замужества я еще некоторое время работала в школе, а потом ушла. Он так захотел. Чтобы я находилась дома. У меня скоро должна была появиться Дафна.
Долли помолчала. Опять это имя. Но поток воспоминаний уже увлек ее и она продолжила:
– Я была так счастлива. – В голосе послышался оттенок удивления. Взгляд по-прежнему был устремлен на качели.
«Так счастлива… Теперь уже трудно поверить, что я действительно была такой счастливой. Но это было. Я помню…»
– Ребенок, который должен вскоре родиться. Дом, требовавший присмотра. Мой муж. Сад. К тому же у меня были книги. Живопись. Фотография. В те времена я занималась фотографией. По учительской работе я не скучала. Нисколько. Наоборот, это было облегчение, такое облегчение, что не нужно приходить туда изо дня в день, но так ничего и не добиваться, и вечно мириться с поражением. Может, где-нибудь в другом месте я справилась бы лучше. Не знаю. Иногда я гадаю: а если бы я не приехала сюда? Если бы получила другое назначение?
«Я не познакомилась бы с Лесом Хьюитом. Не вышла бы за него замуж. Не родила бы Дафну. Дафна не вышла бы за Тревора Лэма. Дафну не убили бы. И я не чувствовала бы себя настолько… полумертвой, полуживой… Если бы я только не приехала сюда…»
Ее руки двигались механически, отмывая тарелки.
– Эта школа. В ней было несколько детей, которых я могла бы чему-нибудь научить. А остальные… они просто не желали учиться. Не хотели стать… ничего они не хотели, я же видела; стремились только повзрослеть, чтобы можно было выпивать, водить машину и не ходить в школу. Постоянно нарушали дисциплину. Я не могла с ними справиться.
– У вас, наверное, учились Лэмы… дети Энни. – Берди не стала упоминать о Треворе. Ей не хотелось напоминать Долли о случившемся, но не спросить об этом она не могла.
Долли нахмурилась.
– Да, конечно. – Вилки и ножи залязгали об раковину. – Бриджит, Микки, Джонни, Бретт. И Кит. Он начал учиться незадолго до того, как я ушла из школы. Иногда в школе видели и Сесилию. Совсем еще малышку. Бедняжка Бриджит приносила ее с собой. Худенькая как щепка, а таскала на руках крупного младенца. «Мама сегодня болеет», – говорила она. Ну, все мы знали, что это значит. – Она поджала губы.
– Другие дети смеялись. Бедная Бриджит… До сих пор вижу, как она краснела до самых корней волос. А ее братьям хоть бы что. Смеялись себе вместе с другими. Но Бриджит было не до смеха. Она ненавидела своих родителей за пьянство.
Внезапным порывистым движением Долли повернула кран с холодной водой, окатив вымытые тарелки, ножи, вилки и ложки, сложенные в меньшее из отделений раковины. Теперь ее губы были плотно сжаты. Чистая вода смывала мыльную пену с посуды, выплескивалась на фартук.
– Таким людям надо запрещать заводить детей, – сказала Долли.
Тарелки она расставила на сушилке, туда же отправила столовые приборы.
– Сковородку потом вымою, – сказала она и вытерла руки о фартук.
Берди допила воду. Она смотрела, как худенькая женщина ходит по кухне, вытирает столы, выносит за порог скатерть, вытряхивает, сворачивает и убирает в стол. Потом выливает во дворе заварку из чайника и ставит его на поднос, готовясь к приходу мужа на второй завтрак. Следует привычному распорядку. Одурманивает им себя, как наркотиком.
Берди задумалась, как там дела у Тоби. Как скоро он заглянет в дом, желая поговорить с Долли или сообщить, что пора уезжать.
Стиральная машина закончила цикл полоскания и, судя по шуму, снова сливала воду в ванную. Наверное, сейчас вода уже не красная. Может, розоватая.
«Не беспокойтесь, это просто кровь».
Нужно найти способ рассказать Тоби про кровь до отъезда. Наедине. Берди поерзала на стуле, притворяясь, будто допивает остатки воды из стакана. Вскоре Долли Хьюит вежливо намекнет, что гостье пора уходить. Ей уже позволили перевести дух. Дали воды. Что еще можно предпринять, чтобы Долли снова разговорилась?
«Школа. Ей явно интересна школа».
– Я слышала, местную школу скоро закроют, – произнесла Берди.
– Да, – кивнула Долли. – Здесь, в округе, мало детей, школу содержать уже невыгодно. Так говорят. Теперь младших детей будут возить в школу Ганбаджи на автобусе. Вместе со старшеклассниками. Тяжело им придется.
– Значит, пришел конец эпохи.
Берди понимала, что несет чушь. Исключительно чтобы поддержать разговор. Но ее время истекало. Долли Хьюит остановилась над ней, вытирая руки о фартук и явно готовясь спросить, не полегчало ли уже Берди, потому что ей пора браться за работу, и если Берди не возражает…
– А у вас не сохранились фотографии прежней школы? С тех времен, когда вы преподавали в ней? – вдруг спросила Берди. – Если да, мне бы очень хотелось увидеть их.
Долли удивилась:
– Правда?
– Да. Я… – Берди судорожно подыскивала хоть какие-нибудь оправдания своему внезапному любопытству. – Я интересуюсь местной историей. Во времена учебы в университете выбрала ее одним из факультативов.
– В университете! Где же вы учились?
– В Сиднее.
– Да? И я тоже в Сиднейском университете. У вас диплом по гуманитарным наукам?
– По гуманитарным и юридическим.
– По гуманитарным и юридическим, – уважительно повторила Долли Хьюит. – Непростая специальность. Вы, наверное, успешно учились. Лучше, чем Дафна. Но поступить в университет она все равно смогла бы. На гуманитарные науки. Или сельскохозяйственные. Ей бы понравилось. Жила бы в студенческом общежитии. Приезжала домой на выходные, как Филипп.
– Но Дафна не стала учиться?
– Нет.
– Почему, миссис Хьюит?
– Из-за отца. Он не хотел отпускать ее. Хотел, чтобы дочь осталась здесь. Говорил, что уезжать ей незачем. Твердил, что сам научит Дафну всему, что нужно знать о фермерстве. Но дело было не в этом. Совсем не в этом. Я просто хотела, чтобы она на время уехала из Хоупс-Энда. Конечно, мы скучали бы по ней. Все по ней скучали бы. Дафну любили все. Но… ей было необходимо узнать жизнь. Понять, что… в ней столько всего, что в ней есть не только Хоупс-Энд и люди, которых она видела здесь, – с их взглядами, образом жизни. Дафну всегда опекали. При своей практичности она была идеалисткой. И вдобавок слишком юной. Я много раз твердила мужу. Если бы он только послушал меня и отпустил ее!
Долли говорила не умолкая. Дамба наконец рухнула, и горькие сожаления, копившиеся годами, словно хлынули в светлую и нарядную кухню. Целый поток слов. Берди слушала, боясь пошевелиться, не смея издать хотя бы звук, чтобы не преградить путь этому потоку единственным неверным словом или неуместным жестом.
История начала обретать форму. Та, о какой не писали в газетах. Она не упоминалась в книге Джуда. Та самая, которую Берди хотелось услышать, – история жизни Дафны.
Дафну любили и оберегали, ею восхищались, она росла счастливой. Маленькая принцесса Хоупс-Энда, но отнюдь не избалованная. Она могла бы избаловаться, если бы не милый и покладистый от природы характер, не развитое чувство иронии и не явная практическая сметка. Дафна училась в местной школе успешно и старательно. А если не любила классическую литературу так, как ее мать, если играла на пианино только для того, чтобы порадовать родителей, если предпочитала журналы книгам и верховую езду – концертам по радио в обществе Долли, – просто так она была устроена.
Но в Хоупс-Энде Дафна жила как в заточении. О мире за его пределами она имела смутное представление. Если бы только отец разрешил ей уехать учиться! Если бы дал возможность узнать вкус жизни! Может, тогда она не пала бы жертвой сомнительных чар такого человека, как Тревор Лэм. Не приняла бы его агрессивные замашки тирана за силу, мрачность, себялюбие и паранойю – за житейскую мудрость, тщеславие – за гордость, а отточенные навыки обольщения – за нежность.
Отец даже не подозревал, какую ловушку сам подстроил для своей дочери. Мать чувствовала это. Но ее слабые попытки уговорить Дафну продолжить учебу разбивались о страстное желание отца видеть дочь рядом с семьей на ферме. Лес не хотел терять Дафну – свою маленькую подружку, любимую дочурку, луч света в его жизни. С овцами она управлялась не хуже любого мужчины. Чувствовала себя непринужденно как в седле, так и за рулем фургона или сидя на заборе. При всем этом Дафна была настоящей маленькой женщиной, как любил повторять ее отец, – опрятной и расторопной, любящей, милой и доброй, заботливой.
Пусть материнским амбициям следует младший брат Дафны, Филипп, сказал отец. Филиппу все равно не нравилась работа на ферме. Она внушала ему отвращение. Лошадей он не любил. Мало того – боялся. Ни разу не прокатился на пони, которого Лес купил для него. Даже собаки знали, что слушаться Филиппа не обязательно. Вот и пусть едет в университет, станет учителем или кем захочет. Лес не возражал. Может, с детьми парень будет ладить лучше, чем со скотом. А вот Дафна – другое дело.
И Дафна осталась дома. Лес Хьюит ликовал, празднуя победу. Но не прошло и двух лет, как его радость сменилась изумлением и яростью. Случилось то, чего он и вообразить не мог. И ни за что бы не поверил, что подобное возможно. Дафна влюбилась в Тревора Лэма, которого знала с детства. Человека, недостойного чистить ей обувь. Дафна собралась за Тревора Лэма замуж, и никакими словами отцу не удалось отговорить ее. Дафна вышла за Тревора Лэма и поселилась вместе с ним в жалкой лачуге на земле безнадежно запущенной фермы, принадлежавшей его семье.
С горьким удовлетворением Лес Хьюит наблюдал, как дочь пожинает плоды своего опрометчивого брака. Правда, отец и дочь виделись редко. Слишком много обидных и жестоких слов они наговорили друг другу. Но Долли, мать Дафны, поддерживала с ней связь и помогала, чем могла. Она умоляла дочь не выходить замуж так поспешно, однако не представляла для независимости Дафны такой угрозы, как Лес. Гордость не стала преградой между матерью и дочерью.
– Правда, я мало чем могла помочь ей, – шепотом добавила Долли. – Своих денег у меня нет. Только то, что удается сэкономить из денег на хозяйство. Все, что у Дафны было, она потратила на то, чтобы привести хибарку в порядок. Сделать ее пригодной для жизни. Починить крышу, например. Отец провел туда электричество. Но этим и ограничился. Говорил, что Дафна сама постелила себе постель. Вот пусть теперь сама и спит на ней. Он думал, что она уйдет от Тревора Лэма. Считал, что долго с ним не продержится. Но он, оказывается, совсем не знал Дафну. Она не сдалась. Ничего подобного. Не сбежала домой. Даже не подумала – после всего, что он ей наговорил. Я так и знала. Он запер ее в ловушку там, с этим человеком, так же надежно, как если бы связал. А потом… Дафны не стало.
Долли заморгала, словно очнувшись от транса, и уставилась на Берди.
– А я ведь даже имени вашего не знаю, – помолчав, произнесла она.
– Верити Бердвуд.
Долли Хьюит медленно развязала фартук и сняла.
– «Верити» значит «истина», – промолвила она и отвернулась. – Альбомы с фотографиями в кабинете. Вы все еще хотите увидеть их?
– Да.
– Тогда пойдемте, сейчас я их найду. Но с беспорядком вам придется смириться. Я уже несколько дней не вытирала пыль в доме.
Долли повесила фартук на крючок за дверью и повела Берди в глубь дома.
