Глава 8. 1939–1942
Общенациональная слава: пророк военного времени
В воскресенье 22 октября 1939 года университетская церковь Св. Девы Марии в Оксфорде была битком забита студентами и преподавателями. Большая, чуткая аудитория, общее настроение — торжественное и немного подавленное, тема проповеди — «Никаких иных богов: культура в пору войны», проповедник — К. С. Льюис. Его мощная речь в защиту привычного академического порядка перед лицом мирового конфликта, неуверенности в завтрашнем дне, растерянности произвела глубокое впечатление на слушателей. С началом войны стало ясно, как все обстоит на самом деле, рассуждал Льюис, мы вынуждены отбросить оптимистические иллюзии насчет самих себя и мира в целом. Реализм вновь воссел на престол. «Мы безошибочно различаем, в какой вселенной жили и прежде, и ныне, и пора принять это».
Каждый, кому довелось побывать в Оксфорде в 1914–1918 годах, в пору Великой — теперь Первой мировой — войны, невольно припоминал сокрушительные последствия войны для университета. Число студентов резко сократилось, преподаватели ушли на войну, здания колледжей использовались для военных нужд. Теперь, с началом Второй мировой, повторялось то же самое, хоть и в меньших масштабах. Возникли также и новые проблемы. Невозможно было пренебречь угрозой бомбежки с воздуха. Затемнение погрузило весь маленький город в стигийскую тьму, какой здесь не ведали со времен Средневековья. Дефицит бумаги привел к тому, что студентам не хватало учебников для занятий.
В Килнсе тоже произошли перемены. 2 сентября, на следующий день после вторжения Германии в Польшу, Уорни призвали на действительную службу (подав в отставку 21 декабря 1932 года, Уорни оставался в офицерском резерве). Он получил приказ немедленно отправиться в Каттерик (Йоркшир). Две недели спустя его командировали во Францию налаживать доставку пополнения и боеприпасов для Британского экспедиционного корпуса, присвоив ему звание майора.
Через несколько часов после отъезда Уорни в Килнсе появились четыре жилицы — эвакуированные из Лондона школьницы. И далее в связи с угрозой авианалетов в Килнс будут поступать эвакуированные, некоторые прожили в этом доме много месяцев. В переписке Льюиса за этот период часто с недоумением упоминаются жалобы подростков на то, что им нечем заняться. «А почитать они не пробовали?» — удивлялся он.
Но в первые недели войны ему хватало и других забот. Акт о всеобщей мобилизации, подписанный 3 сентября 1939 года, предусматривал поголовный призыв всех жителей Великобритании мужского пола в возрасте от 18 до 41 года. Льюису было еще только сорок, и он явно встревожился. Неужели его призовут? Ему вовсе не хотелось сражаться на второй в своей жизни войне. На следующий день после вторжения немцев в Польшу Льюис обратился к главе Магдален-колледжа Джорджу Гордону, и тот рассеял его опасения: 41 год Льюису исполнялся 29 ноября, через два с небольшим месяца. Не о чем беспокоиться.
В итоге Льюису была отведена в этом историческом событии роль наблюдателя, а не активного участника. Летом 1940 года он присоединился к «Волонтерам местной самообороны» (позднее эта организация была переименована в «Местную гвардию») и одну ночь из девяти проводил на дежурстве, «обходя самые угрюмые и вонючие закоулки Оксфорда». Эти обходы с 1.30 до 4.30 с винтовкой на плече казались ему довольно нелепыми, он сравнивал себя с Кизилом из шекспировской комедии «Много шума из ничего». Но все же он полюбил тот покой и уединение, которыми наслаждался на прохладных пустынных улицах Оксфорда в предутренние летние часы.
Переписка начала 1940-х годов рисует картину, знакомую всем исследователям Британии военной поры: необходимость экономить, недостаток еды и самых необходимых товаров, беженцы и эвакуированные в твоем доме, глубокая тревога за будущее. Порой методы Льюиса справляться с этими проблемами выглядят немного комично: например, «экономия военного времени» — подавать чай вместо мадеры, когда он обсуждает с друзьями Данте. После отъезда Уорни Льюис перебрался работать в меньшую гостиную своей квартиры в Магдален-колледже, ее легче было обогреть: тем самым снижались расходы на уголь.
Дружба Льюиса с Чарльзом Уильямсом
Одним из последствий войны для Льюиса стала одна из самых важных в его жизни дружб. 7 сентября 1939 года издательство Oxford University Press эвакуировало офис из Лондона и до конца войны разместило его сотрудников в Оксфорде. Так в Оксфорде оказался Чарльз Уильямс (его жена и сын оставались в Хэмстеде). С помощью Льюиса и его рекомендаций Уильям вошел в оксфордское общество и постоянно участвовал в собраниях инклингов. Факультету английского языка недоставало преподавателей, и Льюису нетрудно было убедить всех, что Уильямс и есть необходимая замена ушедшим на фронт. В итоге лекции Уильямса сделались чем-то вроде местной достопримечательности, они собирали огромные аудитории и столь же огромные похвалы.
За год после появления Уильямса инклинги изменились до неузнаваемости. До того момента в кружке главенствовали Толкин и Льюис. Уильямс, уже написавший немало стихотворений, пьес, романов и биографий, с неизбежностью занял достаточно заметное место в этой группе, и внутреннее равновесие, и без того неустойчивое, было нарушено. Толкин, с 1925 по 1940 год считавший Льюиса своим ближайшим другом, увидел, что между ними вклинивается Уильямс, и воспринял это как симптом того, что Льюис отдаляется от него. И все же в целом не приходится сомневаться в том, что для кружка инклингов появление Уильямса было благом, и для Уильямса было благом общение с инклингами.
Менялась ситуация в Килнсе. В августе 1940 года Морин вышла замуж за Леонарда Блейка, преподавателя музыки из колледжа Уорксоп (Ноттингэмшир). Льюис отзывался о Блейке уничижительно — «чрезвычайно низкорослый, смуглый, уродливый, молчаливый мужчина, от которого и слова не дождешься». Тем не менее и Леонард, и Морин проявят большое участие к Льюису в трудные периоды его жизни — и в тяжелые последние годы миссис Мур, и в конце 1950-х, когда ему понадобилась помощь в воспитании осиротевших сыновей Джой Дэвидмен.
16 августа 1940 года Уорни, находившийся в тот момент в центре технического обучения и мобилизации в лагере Уэнво в Кардиффе, был вычеркнут из списков офицеров действительной службы и возвращен в резерв. Не совсем ясно, что случилось на этот раз с военной карьерой Уорни и почему она рухнула как раз в тот момент, когда британская армия пыталась оправиться от разгрома под Дюнкерком и нуждалась в опытных офицерах, которые помогли бы ей восстановиться. В личном деле Уорни отсутствует внятное объяснение столь внезапной отставки, и сколько ни вчитываешься в скупые строки его документов, остаешься в недоумении: что же стоит за ними? Учитывая дальнейшую биографию Уорни, естественно заподозрить, что свою роль сыграла его зависимость от алкоголя. Уорни вернулся в Оксфорд и вступил в «Местную гвардию» рядовым. Братья Льюисы вновь оказались вместе.
Вокруг Льюиса происходили и другие перемены. Оксфордский университет на время войны прекратил выплату дополнительного вознаграждения всем, кто читал лекции за пределами собственного колледжа. К величайшему своему неудовольствию Льюис обнаружил, что будет получать на 200 фунтов в год меньше. Разумеется, он все равно продолжит читать эти лекции, пусть и бесплатно.
Магдален-колледж в условиях военного времени экономил на чем мог. Сократилось поголовье оленей в принадлежавшей колледжу роще, оленину раздавали членам колледжа для личного потребления. Попытки миссис Мур приготовить необычное мясо «наполнили дом невыносимой вонью» — впрочем, результат оказался, на вкус Льюиса, «превосходным».
Письмо Уорни (тогда еще находившемуся во Франции) в ноябре 1939 года дает понять, что инклинги продолжают встречаться и обсуждать творения друг друга. Поужинав вместе в отеле «Истгейт», через дорогу от здания колледжа, они с наслаждением переходили «к поистине первоклассному вечернему разговору» о трех книгах, писавшихся в ту пору членами кружка:
В послеобеденное меню входила глава новой книги о хоббите от Толкина, рождественская пьеса Уильямса (на редкость для этого автора внятная и всеми одобренная) и глава из книги «Страдание» от меня.
Первая из упомянутых в этом перечне книг — ранний набросок небольшой части «Властелина колец», вторая — пьеса Чарльза Уильямса «Дом возле хлева», а третья — трактат Льюиса «Страдание», над которым он работал в то время.
Роль Льюиса в создании «новой книги о хоббите» Толкина ни в коем случае нельзя недооценивать. Слишком часто Льюиса воспринимают исключительно как автора написанных им книг, но история написания этого шедевра английской литературы позволяет нам увидеть Льюиса совсем в другом качестве — как литературную повитуху, помогавшую друзьям явить на свет их произведения. В данном случае, по мнению некоторых критиков, Льюис помог родиться эпосу, превзошедшему все написанное им самим.
Льюис — литературная повитуха: «Властелин колец» Толкина
Каждый писатель нуждается в поощрении — и для того, чтобы увидеть свои возможности, и для того, чтобы завершить труд. Чарльз Уильямс, к примеру, полагался в этом на жену: Флоренс следила за тем, чтобы он прилежно работал над своими текстами. Стоило ему эвакуироваться в Оксфорд во время войны, как пропала и мотивация писать. В апреле 1945 года Уильямс писал жене, сокрушаясь о своем одиночестве в оксфордской ссылке: «Почему тебя нет рядом, ты бы заварила мне чай и заставила поработать. А так я испытываю отвращение при одной мысли, что нужно браться за перо». Как очень многим — и до него, и после — Уильямсу требовался ментор, который помогал бы писать.
Та же проблема была и у Толкина. При всей своей неиссякаемой творческой энергии Толкин нуждался в том, кто ободрял бы его, хвалил написанное и, самое главное, побуждал довести дело до конца. Ему хватало преподавательских обязанностей, они отнимали время, которое следовало бы посвятить творчеству. Начало первого романа, «Хоббита», он довольно быстро набросал в 1930–1931 году, но когда добрался до смерти дракона Смауга, запал вдруг иссяк. Нечто подобное случилось с Рихардом Вагнером, когда тот писал «Кольцо Нибелунгов» — он так и оставил Зигфрида под липой, не в силах понять, куда же продвигаться далее. Наконец, Толкин набрался смелости и попросил Льюиса прочесть черновик и честно высказать свое мнение. Льюис сказал, что сказка ему нравится, вот только несколько смущает концовка.
Тот факт, что «Хоббит» был в конечном счете опубликован — итог целого ряда счастливых случайностей. Толкин дал почитать рукопись одной из своих студенток, Элен Гриффитс (1909–1996). Гриффитс показала этот текст Сьюзен Дагналл, выпускнице Оксфорда, работавшей к тому времени в лондонском издательстве George Allen & Unwin. Дагналл попросила машинописную копию и передала ее главе издательства Стэнли Анвину, а тот попросил своего десятилетнего сына Райнера прочесть детскую сказку и оценить ее. Райнер отозвался о «Хоббите» с таким энтузиазмом, что Анвин решился издать книгу. Договор с обозначенным в нем крайним сроком послужил для Толкина той самой мотивацией, в которой он отчаянно нуждался. 3 октября 1936 года книга была завершена.
«Хоббит» вышел 21 сентября 1937 года. Первый тираж — 1500 экземпляров — разошелся стремительно. Осознав потенциал нового, неожиданного спроса на хоббитов, издательство стало требовать от Толкина продолжения, и как можно скорее. А поскольку Толкин изначально и не думал о продолжении, это требование оказалось для него непростой задачей.
Он довольно легко написал первую главу, «Долгожданная вечеринка», а затем утратил темп и энтузиазм. Сюжет усложнялся, тон повествования сделался более мрачным. Постоянно вмешивалось желание написать более изощренный мифологический труд. В итоге творческий процесс снова застопорился. Как и списанный с самого Толкина его персонаж Ниггл, автор долго возился, раскрашивая листья, и никак не мог нарисовать дерево целиком. Тончайшие детали занимали его, особенно изобретение новых мифов и необычных слов, а разветвленная структура сюжета не то чтобы утомляла — она его накрывала с головой.
И внутри насыщенной университетской жизни Толкин попросту не мог усердно заниматься литературным проектом. Собственный перфекционизм, семейные и преподавательские обязанности и желание заниматься вымышленными языками, а не писать прозу — все это затягивало и откладывало появление «новой книги о хоббитах». В итоге Толкин вовсе забросил книгу и занялся другими планами.
И только один человек был глубоко заинтересован в его эпосе: Льюис. После смерти Льюиса Толкин подчеркивал ключевую роль, которую Льюис сыграл в его работе над «Властелином колец»:
Я перед ним в неоплатном долгу, но суть этого долга — не «влияние», как обычно предполагают, но просто-напросто поддержка. Долгое время он был моей единственной аудиторией. Он и никто иной впервые заронил в мою голову мысль о том, что моя «писанина» может оказаться чем-то большим, нежели личное хобби. Если бы не его интерес, если бы он неустанно не требовал продолжения, я бы в жизни не довел до конца «В. К.».
Льюис в ту пору вложил немало личных сил, поощряя Толкина продолжать литературный труд. В декабре 1939 года он явился к Толкину домой ночью (жена Толкина, Эдит, оправлялась после операции в санатории Аклэнд). Учитывая затемнение военного времени, прогулка была не такой уж легкой и безопасной. Льюис шел на север по улицам Лонгволл и Холивелл, «словно в темной комнате», с трудом соображая, где находится. Полегче стало, когда он миновал колледж Кибл, и наконец он добрался до дома 20 по улице Нортмур. Мужчины провели вечер, «угощаясь джином с лаймовым соком» и обсуждая «нового хоббита» Толкина и «Страдание» Льюиса. Около полуночи Льюис двинулся в обратный путь в Магдален-колледж — вышла луна и обратный путь оказался намного легче.
В начале 1944 года Толкин снова застрял. Снова, как Ниггл, он утонул в деталях и утратил веру как в этот проект, так и в собственные силы. Поразителен контраст между ним и Льюисом в эту пору. Льюис — главным образом рассказчик, образы Нарнии сами приходили к нему и направляли его перо. Писал он легко и не слишком волновался по поводу возникавших в «Хрониках Нарнии» противоречий и непоследовательностей. Хотя рассказчиком был и Толкин, он с большей ответственностью подходил к своей роли «сотворца», изобретал сложные сюжеты и языки, населял свою трилогию персонажами, чьи корни уходили глубоко в историю Средиземья.
В итоге Толкин взвалил на себя непосильное бремя, поддерживая и выверяя полное соответствие всех реалий, добиваясь того, чтобы сложная и подробно им расписанная предыстория совпадала с повествованием в книге. Каждый лист на его «дереве» должен был быть идеальным, но это означало, что требование последовательности берет верх над воображением и творчеством. Собственный сложный мир сделался для Толкина ловушкой, и автор не мог довершить начатое, потому что все время выправлял уже написанное. Перфекционизм совершенно задавил в нем творческое начало.
Однако поворотным моментом стал обед с Льюисом 29 марта 1944 года. Хотя в переписке Льюиса нет упоминаний или подробностей этой встречи, именно она вдохнула в Толкина энергию и энтузиазм. Отныне Толкин регулярно читал Льюису новые главы (для этого они встречались с глазу на глаз по понедельникам), и его ободряла реакция Льюиса — порой Льюис бывал растроган до слез. Чуть позже главы трилогии зачитывались и на собраниях инклингов и нередко удостаивались хвалы от многих членов кружка. От многих, но не от всех. Хьюго Дайсон невзлюбил «Властелина колец» и регулярно мешал Толкину его читать. Льюису приходилось вмешиваться и одергивать его: «Заткнись, Хьюго! Толлерс, валяй дальше».
Если бы мы писали биографию Толкина, стоило бы намного подробнее рассказать о происхождении и развитии текста «Властелина колец». Но поскольку эта книга посвящена Льюису, нам важно было показать, как Льюис охотно и преданно помогал в работе своим друзьям, а не только друзья помогали ему. Мы уже говорили о том, как инклинги обсуждали идеи, легшие в основу «Страдания», книги, с которой началось восхождение Льюиса к славе и популярности христианского апологета. Что же это за книга и как она была написана?
«Страдание» (1940)
«Страдание» стало первым опубликованным трактатом Льюиса в жанре апологетики. «Христианская апологетика» для Льюиса подразумевала выявление и изучение тех проблем и вопросов, с которыми обычные люди сталкиваются на пути к христианской вере: апологет брался ответить на эти вопросы, а также показать способность христианской веры объяснять то, что нуждалось в интеллектуальном объяснении, и утолять глубочайшие желания человеческого сердца. Самая знаменитая фраза этой книги порой заслоняет от нас мощь ее аргументации: «Господь говорит с нами тихо, доставляя нам радость, беседует с нами голосом совести и кричит, попуская страдания. Страдание — мегафон Божий». Хотя для трактата в целом эта мысль не является главной, ее зачастую неверно подают как основной принцип и подход Льюиса.
В начале книги Льюис возвращается памятью к тому периоду своей жизни, когда он был атеистом, — поскольку он считает, что предостеречь людей возможно лишь от того, что ты сам прежде любил. В этой вводной главе мы находим множество намеков на темы, которые уже затрагивались в «Плененных духах» и «Даймере», но оставались без ответа — это проблема человеческого страдания перед лицом небес, которые кажутся глухими, когда Бог молчит. Льюис рисует вселенную, какой она представлялась ему когда-то — бессмысленная тьма и холод, несчастья, страдания. Цивилизации расцветают и исчезают, род человеческий наука обрекла на исчезновение, и вселенная тоже в конце концов погибнет. Заговорив вновь тем голосом, который был ему свойствен двадцатью годами ранее, он завершает это рассуждение словами атеиста: «Я не верю, что все это сотворил добрый и всемогущий дух. Или духа такого нет вообще, или он безразличен к добру и злу, или он просто зол».
Но так ли все просто? — задает он тут же вопрос. «Если мир так плох, почему люди решили, что его создал мудрый Творец?» А затем от доказательств внутренней обоснованности веры Льюис переходит к проблеме страдания: «Если Господь благ, Он хочет счастья Своим созданиям, а если Он всемогущ, Он может все, что хочет. Однако создания Его несчастливы. Значит, Бог недостаточно благ или недостаточно могуществен». Но Льюис пускает в ход излюбленный сократический метод: термины, прозвучавшие в этой фразе, — «благ», «всемогущ», «счастлив» — нуждаются в тщательном исследовании. Пока они используются в повседневном значении, проблема и впрямь неразрешима. Но если настоящее их значение не таково? Может быть, надо всмотреться в подлинный смысл этих слов — и тогда все остальное тоже предстанет иным в их свете?
По мнению Льюиса, люди часто смешивают понятия «благ» и «добр» и потому рассматривают проблему в неверном ракурсе. «Благость Бога» означает, что мы должны видеть в себе подлинные объекты его любви, а не объекты равнодушного проекта всеобщего благоденствия. Есть четыре способа представить себе любовь Бога к нам, рассуждает Льюис: любовь художника к тому, что он сотворил; любовь человека к животному; любовь отца к сыну и любовь мужчины к женщине. Исследовав концепцию любви Бога к человечеству, Льюис выражает удивление, «почему создания (тем более такие, как мы) столь ценны в очах Божьих». Наша беда в том, что мы хотим, чтобы нас оставили в покое, а не чтобы нас так страстно любили. «Мы хотели, чтобы Бог нас любил, — вот Он и любит нас».
Все эти концепции нужно формулировать в терминах христианского богословия, а оно для Льюиса, как прежде для Августина и Мильтона, включало признание греховности и мятежности человека. Собственный духовный путь Льюиса, в котором главной вехой стало преодоление упорного стремления к независимости, постоянно сказывается в этом анализе. Некоторые пункты ложатся, с точки зрения Льюиса, так удачно, что он даже не видит нужды подробнее разъяснять их читателям. Этим, вероятно, объясняются перебои аргументации, внезапные перемены темпа и настроения, срезание логических углов и прыжки воображения там, где мы бы ожидали увидеть мост из рациональных доводов.
И далее Льюис совершает, по существу, христологический ход, на который намекает уже эпиграф ко всему труду — цитата из Джорджа Макдональда: «Сын Божий страдал до смерти не для того, чтобы мы не страдали, но для того, чтобы страдания наши стали такими, как у Него». Воплощение Бога во Христе, уверен Льюис, находится и в средоточии христианского ответа на проблему боли:
Мир — танец, в котором добро, исходящее от Бога, столкнулось со злом, исходящим от твари, и разрешается это тем, что Бог принимает на Себя порожденное злом страдание. Согласно учению о свободном грехопадении, зло, которое стало горючим или сырьем для нового, более сложного добра, порождено не Богом, но человеком.
В одном из следующих разделов книги Льюис размышляет об уроках, которые можно извлечь из страдания. Это не защита Бога перед лицом человеческого страдания, а попытка задать вопрос, как нам иметь дело со страданием. Боль может указать нам, где сделан неверный выбор, что мы сделали плохого. Она способна напомнить нам, как хрупка и преходяща наша жизнь, поставить под сомнение уверенность, будто мы можем и сами обойтись. Итак, боль разрушает иллюзию, что «все хорошо», «боль срывает покров, водружает флаг истины в крепости мятежной души». И еще боль помогает нам делать верный выбор. Можно было бы истолковать это в том смысле, что боль — некий «моральный инструмент», который делает нас лучше (позднее оксфордский коллега Остин Фаррер довольно странным образом критиковал Льюиса именно за это), но контекст подсказывает иное истолкование.
Трактат Льюиса за многое можно похвалить, не в последнюю очередь за элегантность стиля, ясность изложения, сократический анализ концепций, подводящий к формулировке «проблемы боли». Но читатель остается в недоумении: существует ли разрыв между интеллектом и эмоциями. В письме брату Уорни, отправленном во время работы над книгой, Льюис высказывает предположение, что опыт боли в «реальной жизни» никак не соотносится с чисто интеллектуальной проблемой, которую он обсуждает:
N. B. Если ты пишешь книгу о боли и тут у тебя в самом деле что-то заболит… это не разрушает твою систему постулатов, как предположили бы циники, и вместе с тем ты не применяешь свою теорию на практике, хотя на это мог бы уповать христианин, но эта боль остается вне всякой связи с твоими рассуждениями, как любые другие явления реальной жизни, в то время как ты о чем-то читаешь или пишешь.
Льюис, по-видимому, утверждает здесь, что физический опыт боли нерелевантен для разговора о ее значении. Интеллектуальная мысль отрывается от мира непосредственного опыта. Это странное заявление, отражающее не менее странную мысль. Сугубо интеллектуальный подход Льюиса к проблеме боли, кажется, полностью отделяется от переживания боли. И что будет, если Льюис сам окажется страдающим или будет свидетелем страдания другого, близкого человека, чью боль он ощущает как собственную? Здесь «Страдание» закладывает основы той эмоциональной бури, которая разразится в «Исследуя скорбь». Но к этому вопросу мы еще вернемся.
Трактат «Страдание», вышедший с посвящением инклингам, постепенно стал восприниматься как классический христианский ответ на проблему боли. Изъяны этого сочинения тоже хорошо известны — избыточная уверенность, упрощения и умолчания. И тем не менее многие читатели расслышали голос, сочувственный к их проблемам, предлагающий убедительные ответы. Эта книга привлекла к Льюису множество поклонников, и хотя еще не сделала его знаменитым, но это было важное звено в цепи, которая вскоре привела и к славе. А Льюис был достаточно мудр, чтобы знать, как опасна слава.
Мог ли он предвидеть такое развитие событий? И что важнее — боялся ли он славы? Готов ли был совладать с надвигавшимся на него статусом знаменитости или же думал, что этот статус сокрушит его в «оргии эгоизма»? Одна важная перемена в личной жизни Льюиса того времени, вероятно, связана с этой тревогой.
В 1941 году Льюис написал отцу Уолтеру Адамсу (1869–1952), священнику Англиканской (Высокой) церкви с репутацией замечательного духовного руководителя и исповедника, прося его о наставничестве и духовной помощи. Адамс жил в общине Евангелиста Иоанна (в обиходе «Отцы из Коули»), в десяти минутах пешком от Магдален.
В начале 1930-х Льюис называл Гривза своим «единственным отцом-исповедником». Эта фраза, написанная, вероятно, еще до обращения, свидетельствует о давней привычке Льюиса делиться с Гривзом теми личными и внутренними переживаниями, которые, как он думал, он не мог бы доверить никому другому. Но по мере того как в жизни Льюиса все большее место занимало христианство, он, видимо, стал ощущать необходимость в ином доверенном лице, более профессионально разбирающемся в духовных делах. Гривз, насколько можно понять, так никогда и не узнал о появлении Адамса.
Впервые Льюис отправился на исповедь к Адамсу в конце октября 1941 года, обеспокоенный той самой «оргией эгоизма». С тех пор они встречались еженедельно по пятницам. О содержании их бесед нам неизвестно почти ничего, кроме постоянного совета Адамса о «трех терпениях» — «терпении перед Богом, терпении по отношению к ближнему и к самому себе».
Адамс оказал сильное и непоказное влияние на Льюиса, уведя его из Низкой церкви, к которой он тяготел как человек, воспитанный в Церкви Ирландии, и помог ему обнаружить важную роль литургии и регулярного чтения Псалтири как опоры личной веры. Льюис с самого начала дал понять, что для него Адамс «слишком близок к Риму» и он «на некоторых путях не сможет следовать за ним». Но это не помешало Адамсу стать для Льюиса еще одним другом-критиком, причем в духовной сфере: его роль не бросалась в глаза, но именно он помог Льюису справиться сначала со славой, а потом с ее последствиями.
Радиопередачи военного времени
Война внесла изменения во многие британские институты, в том числе и в работу государственного радиовещания, British Broadcasting Corporation (BBC). К середине 1940 года стало понятно, что BBC предстоит сыграть ключевую роль в укреплении национального духа. Дефицит газет привел к тому, что все больше людей обращалось к радио в поисках информации или развлечения. 1 сентября 1939 года корпорация BBC прекратила региональное вещание и бросила все силы на единую общенациональную радиовещательную службу, которую мы привыкли называть «Home Service». Одним из важных элементов созидаемого общенационального духа признавалась религия, и BBC сочла своим долгом обеспечить слушателям в самые темные моменты войны и религиозное наставление, и утешение.
Усиление роли радио привело к тому, что голоса некоторых ведущих сделались во время войны чрезвычайно популярными и узнаваемыми. К. Г. Миддлтон (1886–1945) был на BBC «голосом садоводства» и написал бестселлер военного времени «Копаем ради победы» (Digging for Victory). Доктор Чарлз Хилл (1904–1989), «радиодоктор», стал «голосом медицины». Однако недоставало «голоса веры» — разумного, увлекательного и авторитетного, который бы внушал доверие и пробуждал любовь.
Нужда в таком голосе была отчаянная. Отчасти для того, чтобы заполнить программу, Отдел религиозных программ BBC решил запустить новую серию радиобесед на религиозные темы. Но кто будет их вести? В начале 1941 года Джеймс Уэлш, редактор BBC, отвечавший за подбор новых талантов, принялся искать человека, способного обсуждать во время войны духовные переживания и тревоги британцев. Задача оказалась не из легких.
Трудность заключалась в том числе и в тех трениях, которые обнаружились между радиокомпанией и руководством различных христианских церквей. BBC позиционировала себя как общенациональная радиокомпания, обращающаяся ко всему народу, а не как голос государственной Англиканской церкви. Церкви стремились оградить свои интересы, их интересовал собственный статус, численность паствы. И хотя на радио охотно приглашали известных представителей государственной церкви, таких как Уильям Темпл (1881–1944), архиепископ Кентерберийский, стало ясно, что BBC хотелось бы видеть у себя людей, не стоящих на платформе определенной деноминации, но представляющих общее видение веры всей нации в целом. Кто же мог выполнить такую задачу?
И тут Уэлшу в руки попала книга оксфордского преподавателя, да еще, на счастье, мирянина. Это и было «Страдание». Прочитанное ему понравилось. Льюис едва ли мог знать, что «просто христианство», которое он уже начал формулировать и отстаивать, хотя еще не дал ему этого имени, и есть как раз то, что требовалось радиокомпании. Будучи мирянином, он находился вне структур церковной власти (и тем самым вне их междоусобиц). Уэлш заметил также, что Льюис хорошо владеет письменным языком. Но умеет ли он говорить? Как будет держаться перед микрофоном? Не окажется ли в итоге очередным громыхающим претенциозным «гласом веры», который одним своим тоном способен отпугнуть слушателей?
Выяснить это можно было только одним способом. Уэлш не был знаком с Льюисом, но решил пойти на риск. Он написал Льюису, выразил восхищение его трактатом и пригласил на BBC. Не согласится ли Льюис выступить с рассуждением на тему «Христианская вера с точки зрения мирянина?» Ему гарантирована «достаточно разумная аудитория более чем в миллион».
Льюис отвечал с осторожностью. Он был бы не против подготовить серию таких бесед, однако придется подождать университетских каникул. После этого Уэлш передал Льюиса своему коллеге Эрику Фенну (1899–1995) и далее переговоры вел он.
Тем временем Льюис оказался вовлечен в еще одну разновидность «работы на войну» — он выступал на базах Военно-воздушных сил по приглашению У. Р. Мэттьюса, настоятеля лондонского собора Св. Павла, который решил потратить имевшиеся в его распоряжении средства на оплату выездных лекторов. В тот момент британская авиация набирала в свои ряды лучшую молодежь страны, и Мэттьюс считал необходимым обеспечить этим юношам доступ к христианскому учению и наставлению. И он точно знал, кто ему нужен в качестве такого «странствующего проповедника» — он предложил на эту вакансию Льюиса.
Морис Эдвардс, главный капеллан Военно-воздушных сил, выслушал предложение Мэттьюса и поехал в Оксфорд, чтобы лично поговорить с Льюисом, хотя сам не был вполне уверен, что он — именно тот, кто им нужен. Льюис преподавал в знаменитейшем британском университете, справится ли он с «парнягами», которые бросили школу в шестнадцать лет и не собирались заниматься ничем «научным»? Вероятно, подобные опасения мог ощущать и Льюис. Тем не менее предложение он принял. Он счел, что будет полезно заняться переводом своих идей на «язык необразованных».
Первое выступление состоялось на тренировочной базе № 10, где авиация готовила экипажи для бомбардировщиков — в Абигдоне, примерно в пятнадцати минутах езды от Оксфорда. Впоследствии Льюис вспоминал этот эпизод довольно мрачно: «Насколько я могу судить, это был полный провал». На самом деле, это вовсе не было провалом: летчики попросили его продолжать. Постепенно Льюис научился корректировать свой стиль и словарь, подстраиваясь под нужды непривычной для него аудитории.
Рассуждения Льюиса о том, как оратор должен «усвоить язык аудитории», вошли в важное выступление перед священнослужителями и лидерами молодежи в Уэльсе в 1945 году. Эта лекция полна мудрых мыслей и открытий, явно доставшихся Льюису нелегким путем — через опыт собственных ошибок. Два пункта он выделяет как наиболее важные: нужно выяснить, как говорят простые люди, и излагать свои мысли в присущей им манере.
Мы должны научиться языку своих слушателей, и позвольте мне сразу сказать, что нельзя утверждать a priori, что «простой человек» знает, а чего он не знает. Придется выяснить это на собственном опыте.
Нетрудно вообразить, как Льюис ввязался в полемику с твердолобыми, не терпящими ерунды, бойкими на язык будущими летчиками, увидел, как неуместен тут его академический стиль — и решил что-то срочно менять.
Нужно перевести на повседневный язык каждый элемент вашего богословия. Это очень хлопотно, и это означает, что за получасовую проповедь вы мало что успеете сказать, но это необходимо. Заодно вы окажете большую услугу собственной мысли. Я теперь убежден: если ваши мысли невозможно перевести на язык необразованного человека, значит, эти мысли еще не достигли ясности. Возможность перевода — вот проверка, показывающая, насколько человек сам понимает, что имеет в виду.
Эти правила, нелегким путем усвоенные во время лекций для будущих летчиков, Льюис применит на практике в своих радиобеседах.
Переговоры по подготовке серии радиобесед шли успешно. Как Льюис и просил, его выступления спланировали на август 1941 года, в разгар каникул, когда он мог полностью посвятить этой новой задаче все свои мысли и все свое время.
К середине мая Льюису удалось более-менее выработать подход к своим текстам для выступлений на радио. Они будут не евангелизирующими, но апологетическими, то есть приуготовляющими встречу слушателей с Евангелием, а не излагающими само евангельское учение. Это будет praeparatio evangelica, а не evangelium, постановил Льюис, то есть «попытка убедить людей в существовании морального закона, в том, что мы его постоянно нарушаем и что существование законодателя как минимум весьма вероятно». Но Льюису предстояло главное испытание: микрофон. Будет ли его голос хорошо звучать в эфире?
В мае 1941 года Льюис уселся перед микрофоном, чтобы пройти «проверку голоса» на BBC. Звук собственного голоса оказался для него, как он признавался, сюрпризом. «Я не был готов к тому, что этот голос мне совершенно незнаком». Но радиокомпания осталась довольна. Все были уверены, что никаких проблем с тем, чтобы разобрать слова Льюиса во время выступлений, не будет. Единственное, что не совсем устраивало — «оксфордский акцент», Льюиса просили его смягчить, но он ответил, что сам никакого акцента за собой не знает, да и если устранить одну особенность произношения, появится другая. Какой смысл так суетиться из-за «всего лишь привходящих явлений»?
Но кое-какие перемены все же пришлось внести. Эрик Фенн счел предложенное Льюисом название серии бесед «скучноватым». В итоге договорились изменить название на «Внутри информации». Были назначены дни и темы четырех выступлений:
6 августа: «Простые приличия».
13 августа: «Законы научные и моральные».
20 августа: «Материализм и религия».
27 августа: «Что нам с этим делать».
Но потом понадобились еще два изменения. Во-первых, Лесли Стэннард Хантер, епископ Шеффилдский, которому предстояло выступать с четырьмя проповедями после Льюиса, попросил отложить свое выступление на неделю. У BBC появлялся разрыв в уже наладившейся программе религиозных передач. Фенн пригласил Льюиса заполнить лакуну дополнительной пятой беседой. Понимая, что написать нечто новое Льюис не успеет, Фенн предложил посвятить эту беседу ответам на вопросы слушателей. Льюис так и сделал.
И последнее изменение вновь затрагивало название бесед. «Внутри информации» было забраковано внутренним меморандумом BBC от июля как «не слишком уместное». После поспешных переговоров появилось название: «Добро и зло: путеводная нить к смыслу вселенной?» Многие полагают, что этот окончательный вариант намного лучше всех предыдущих.
Сначала Льюис полностью написал текст бесед, затем отредактировал их вместе с продюсером Эриком Фенном. Иногда процесс редактирования приводил к напряжению между автором и тем, кто его правил, особенно если Льюису казалось, что Фенн внедряется в суть и смысл текста. Однако постепенно Льюис научился ценить опытное ухо Фенна: ведь в отличие от книги радиобеседа строится так, чтобы каждая фраза была понятна сразу, а Льюис еще не умел принимать это в расчет.
Первая беседа прошла в прямом эфире из Лондона в 19.45 в среду 6 августа 1941 года, сразу после пятнадцатиминутного выпуска новостей в 19.30. Любой работник радио знает, что «лучшее время», привлекающее больше всего слушателей, наступает после самых популярных передач, а во время войны огромную аудиторию собирали как раз выпуски новостей. Но если бы Льюис понадеялся, что его передача выиграет благодаря тому, что она следует за новостями, которые должны привлечь массы слушателей, он был бы разочарован: именно этот выпуск новостей был предназначен населению оккупированной нацистами Норвегии, где BBC ловили на длинных волнах 200 кГц. И шел он на норвежском языке.
Однако, несмотря на такое не слишком благоприятное начало, Льюис сумел привлечь и удержать достаточно большую аудиторию. Остальное, как говорится, история. Льюис сделался «голосом веры» для английского народа, эти радиобеседы приобрели статус классических. Фенн был в восторге от такого успеха. Разве что вторая беседа показалась ему несколько «сумбурной», но, даже делая это замечание, Фенн подсластил пилюлю и пригласил Льюиса выступить со второй серией лекций, для внутренних войск, по воскресеньям в январе и феврале 1942 года.
Эти беседы тоже прошли с огромным успехом. Прочитав черновые сценарии в декабре 1941 года, Фенн провозгласил их «первоклассными» и особенно хвалил «ясность» выражений и «неумолимость» аргументации. Готовясь к этим беседам, Льюис пообщался с четырьмя «коллегами» по вере, чтобы удостовериться, что в самом деле может говорить от лица христианства в целом, а не только от себя самого. Эти четверо были Эрик Фенн (пресвитерианин), отец Беда Гриффитс (католик), Джозеф Доуэлл (методист) и оставшийся неизвестным представитель Англиканской церкви, возможно, Остин Фаррер, который к тому времени перешел на работу в Оксфорд.
Так на наших глазах воплощается льюисовская идея «просто христианства» — единого, неклерикального, выходящего за пределы деноминаций понимания христианской веры. Но даже на этом этапе было очевидно, что представления Льюиса о христианстве довольно-таки индивидуалистичны, чтобы не сказать изоляционны. В них практически не отводилось места церкви, общине верных или отношениям христианства с обществом. Льюис описывал христианство как систему, формирующую образ мыслей отдельного человека, а следовательно, и его поведение, но он словно бы не видит, как христианство проявляет себя в жизни церковной общины. Льюис прекрасно умел рассуждать о грехе, естественном законе и Воплощении. Но он почти ничего не мог сказать об институте Церкви — это с особой озабоченностью отмечали многие слушатели-католики.
В этих беседах Льюис переходит от осторожного исследования интеллектуальной обоснованности веры к более обязующей формулировке «во что верят христиане». Новая серия бесед спровоцировала поток писем от читателей, с которым Льюису было трудно справляться, в том числе потому, что и самые восторженные поклонники и самые требовательные критики, похоже, ожидали немедленного и чрезвычайно подробного личного ответа на свои послания.
13 июля 1942 года Джеффри Блес опубликовал первые два цикла бесед под общим названием «Радиовыступления». Льюис снабдил эту книгу коротким предисловием, сократив для этой цели вступление к речи 11 января 1942 года, когда в начале нового цикла представлялся слушателям:
Я взялся проводить эти беседы не потому, что я важная персона, но потому, что меня об этом попросили. А позвали меня, как мне кажется, по двум причинам: во-первых, потому, что я мирянин, а не священник, а во-вторых потому, что много лет я прожил нехристианином. Было сочтено, что в совокупности эти два обстоятельства помогут мне понять те трудности, с которыми сталкивается обычный человек, когда задумывается над этими вопросами.
За этим предуведомлением последовал цикл из восьми бесед, которые на этот раз передавались по каналу, предназначенному для военнослужащих (BBC Forces’ Network).Благодаря опыту выступлений на тренировочных авиабазах Льюис теперь гораздо точнее подстраивал свои беседы к уровню, соответствующему потребностям и возможностям аудитории. Неделю перед первой беседой он провел на базе в Корнуолле. Новый цикл был посвящен теме «христианского поведения» и проходил по воскресеньям восемь недель подряд с 20 сентября по 8 ноября 1942 года. Правда, возникла проблема: Льюис полагал, что беседы нового цикла будут такой же продолжительности, как и раньше, то есть по пятнадцать минут. Соответственно, он подготовил тексты — и тут выяснилось, что на этот раз ему предоставляется всего десять минут на выпуск. Понадобились серьезные сокращения: с 1800 слов на выступление до 1200.
Наконец, после многочисленных просьб продолжить радиопередачи Льюис согласился провести четвертый цикл (из семи бесед) на канале для внутренних войск с 22 февраля по 4 апреля 1944 года. На этот раз ему удалось записать три беседы заранее, и каждая из них через два дня после выхода публиковалась в еженедельнике BBC The Listener. Льюис попросил записывать беседы заранее, потому что в эфир они выходили в 22.20, и он не успевал бы вернуться в Оксфорд после передачи.
Радиобеседы сделали Льюиса знаменитостью общенационального масштаба. Реакции слушателей бывали самыми разными, от восторженного поклонения до сугубого презрения. Но как Льюис говорил Фенну, то была реакция на основную тему его выступлений, а не на самого выступающего. «Старая история, не правда ли: тут или любовь, или ненависть».
Четыре серии радиобесед Льюиса будут позднее переработаны в ставший классическим труд «Просто христианство» (1952), который сохранил многое от структуры, содержания и тона первоначального радиосценария. Теперь «Просто христианство» считается лучшим трудом Льюиса в сфере христианской апологетики. Учитывая важность этой книги, мы поговорим о ней подробнее в следующей главе, но сначала разберем другое популярное сочинение, которое привлекло к Льюису еще более широкую аудиторию в Великобритании и с триумфом привело его к американским читателям: пародию на бесовские наставления под названием «Письма Баламута».
