Мия не помнила, когда она в последний раз по-настоящему плакала.

Проливала пару-тройку слез время от времени, но это сложно было назвать горем. Настоящим первобытным горем, когда всхлипы просто вырываются изнутри, сотрясая тебя до костей и оставляя после себя лишь пустоту. Она не плакала, когда провалила последнее испытание Церкви. Не плакала, когда Эшлин убила Трика. Не плакала, когда Духовенство провело тихую мессу и закрыло пустой склеп юноши в Зале Надгробных Речей.

Она, видите ли, не умела скорбеть.

Вместо этого Мия предпочитала бушевать.

Она стояла в лазарете над безжизненным телом Личинки, и ее живот крутило от злости. Девочке расчесали волосы и вытерли кровь с лица. Она выглядела так, будто спала. Рядом с ней, такой же умиротворенный, лежал Отон. Глаза крупного итрейца были закрыты, морщинки от беспокойства, испещрявшие его лицо, когда он боролся на песках, ныне разгладились.

Это чудо, что из всех погибли только двое – будто слово «только» имело право на существование. Личинка попросту была маленькой и приняла слишком много яда. Отон был взрослым мужчиной и сильным, как бык. Но он быстро уплел весь свой ужин и уже шел за добавкой, когда вдруг подействовал яд, а потом было уже слишком поздно. Если бы не Мия, Соколов погибло бы куда больше – все, если быть точными. Кто бы ни отравил их ужин, он не ожидал, что рядом найдется обученный ассасин, который приготовит противоядие. Так что большинство гладиатов пострадали от внутреннего кровотечения различной степени, но сваренная ею смесь спасла всех от смерти.

Почти всех, по крайней мере…

Клык лежал на заляпанном кровью пледе, глаза пса навеки закрылись. Экзекутор чуть не разрыдался, когда обнаружил мастифа в луже крови на полу лазарета. Теперь он сидел рядом с ним и гладил пса своей мозолистой ладонью. Его пальцы дрожали. От злости или горя – Мия не знала.

– Как, ради Всевидящего, это произошло? – требовательно поинтересовалась Леона, уперев руки в бока и глядя на трупы.

– Довольно просто, – пробормотала Мия, не сводя глаз с тела Личинки. – Кто-то накачал лук из кладовки «погребальной песней», а Палец использовал его для рагу. Лук впитывает все как губка. А его запах и вкус прекрасно маскируют яд. Хороший способ. Убийца знал, что делал.

Леона повернулась к Пальцу. Повар дрожал между двумя стражами, державшими его за руки. Жиденькие волосы мужчины падали на глаза, все тело тряслось.

– Что тебе об этом известно? – спросила донна.

– Н-ничего, домина, – ответил повар. – Я всегда служил вам верой и правдой!

– Да любая змея прошипела бы то же самое, – процедила Леона.

Палец покачал головой, его голос ломался:

– Домина, я… Вы всегда хорошо и справедливо ко мне относились. У меня нет причин вредить вашей коллегии. И я бы никогда не навредил девочке. Она была мне как родная. Я собственными руками подал ей ужин. – Его глаза наполнились слезами, к губам стекали сопли, пока он смотрел на безжизненное тело Личинки. – Думаете, я настолько жесток, чтобы смотреть ей в глаза и улыбаться, п-подавая клинок, который ее убьет?

Грудь мужчины вздымалась, лицо исказилось, по щекам скатывались слезы.

– Никогда. Клянусь Всевидящим и всеми его Дочерьми, никогда.

Леона прищурилась, но она видела правду на его лице так же четко, как Мия. Тощее тело повара содрогалось от всхлипов. Глаза наполнены горем. Либо Палец был актером, достойным лучшего театра во всей республике, либо же мужчина искренне страдал из-за смерти Личинки.

– Кто еще может попасть в кладовку? – спросила Леона.

Палец вытер глаза и громко шмыгнул.

– Любой, у кого есть доступ в крепость, мог добраться до провианта, домина. Он не закрывается на неночь… Я… я бы хранил его с большей предусмотрительностью, но даже п-представить не мог, что среди нас затесалась змея.

– Как и я, – ответила Леона. – Но я определенно пригрела ее на груди.

– «Погребальную песню» нелегко приготовить, – встряла Мия. – Это опасно. Занимает много времени. Но в таком большом городе, как Вороний Покой, его наверняка можно купить, если хватает денег.

– И откуда ты все это знаешь? – прорычал Аркад.

– Я не скрывала, что разбираюсь в травах, – ответила девушка. – Разница между лекарством и отравой может быть всего в полграмма. И учтите, что мой ужин тоже был отравлен.

– Тогда как получилось, что ты не отравилась вместе со всеми остальными гладиатами?

– Я не ела его, – сплюнула Мия.

– Уже второй раз за два месяца ты избежала подозрительного ужина.

– Вы заглядывали под бинты Фуриана? – требовательно поинтересовалась Мия. – От этого зрелища тошнит. А запах отпугнул бы даже гребаного струпопса, не говоря уж о внешнем виде!

– И так просто сложилось, что ты отдала свою порцию моему псу и смотрела, как он умирает? А затем, по счастливой случайности, нашла ингредиенты, чтобы спасти жизни своих товарищей?

Мия повернулась лицом к Аркаду и сцепила зубы.

– Вы обвиняете меня? В том, что я отравила одиннадцатилетнюю девочку?

Аркад ее проигнорировал и посмотрел на Леону.

– Раз мы ищем змею среди своих, я бы посоветовал начать с той, кто лучше всех разбирается в ядах. Что думаете?

И тогда Мию охватила ярость – яркая и ослепительная. Она шагнула к Аркаду, сжав кулаки. Мужчина встал с поразительной скоростью, расправил плечи и опустил подбородок. Его рык отдавался в груди у девушки:

– Попробуй, – сказал он. – Просто попробуй…

– Экзекутор, довольно, – рявкнула Леона. – Ворона – чемпион этой коллегии. Она уже стоит на верхушке горы. Ради Всевидящего, чего она добилась бы, убив всех моих Соколов, не говоря уже о Личинке?

– Кто вообще мог этим чего-то добиться? – спросила магистра, окидывая взглядом комнату. – Если мы ищем убийцу, сперва нужно найти мотив. Кому от этого может быть выгода?

– Вашему отцу, домина, – сказала Мия.

Леона покачала головой.

– Он бы не посмел…

– Задумайтесь, – настаивала девушка. – Он выплатил все ваши долги. Вы должны ему денег, которых у вас попросту нет. Как вы раньше гасили задолженность перед кредиторами?

– …Я все еще пытаюсь с этим разобраться, – ответила Леона.

– Да, – кивнула Мия. – Но даже учитывая награду с Уайткипа, вам удалось придумать какой-то способ добыть три тысяч сребреников, кроме продажи нескольких гладиатов в Пандемониум?

Леона посмотрела на Аркада, затем на магистру.

– Нет, – призналась она.

– Тогда что произойдет, если все ваши гладиаты умрут, и продавать будет некого?

– Тогда я все потеряю, – прошептала Леона. – «Магни». Коллегию. Все.

– Ваш отец способен пойти на убийство, чтобы добиться своего? И неужели мужчина с такими деньгами не смог бы подкупить одного из ваших стражей? Или, быть может, кого-то даже более близкого вам?

– Дерзкая тварь! – сплюнул Аркад. – На что ты намекаешь?

– Лишь на то, что существуют два вида преданности, – ответила Мия. – Та, что оплачивается любовью, и та, что оплачивается серебром.

– Домина, это…

Леона подняла руку, обрывая возражения магистры. Затем повернулась к капитану своей стражи и приказала ледяным тоном:

– Ганник, я хочу, чтобы вы обыскали все спальни в этой крепости. Каждый сундук, каждый ящик, каждую щель. Вы со своими подчиненными разделитесь на группы по трое и не будете обыскивать собственные вещи, все понятно?

Капитан прижал кулак к груди.

– Да, домина.

Ганник развернулся на пятках, собрал остальных стражей и двинулся через двор. Мрачно нахмурившись, Аркад кинул последний взгляд на своего убитого пса, на убитую девочку, и пошел следом.

– Куда ты собрался, экзекутор? – спросила Леона.

– …Помогать в поисках, домина.

– Ганник займется этой проблемой. Возьми Пальца и соберите дров для костра, – она кинула быстрый взгляд на тело Личинки. – Нельзя позволять им лежать в этой жаре. Нужно отправить их к Очагу и в ласковые объятия Леди Кеф.

Окинув Аркада с головы до пят, Мия увидела, что его зрачки расширились, дыхание участилось. Кажется, сработал инстинкт «борись или беги».

– …Он боится… – раздался шепот у ее уха.

Но, в конце концов, как всегда, экзекутор поклонился.

– Ваш шепот – моя воля.

До этой перемены Мия не знала, как пахнет горящая плоть.

Запах смерти был ей знаком. Отвратительное зловоние вспоротых животов. Приторный аромат разложения. Но до того, как она оказалась во дворе Вороньего Гнезда, слушая потрескивание сухой древесины и песнь моря, девушка не знала запаха погребального костра. Она читала о нем в детстве – как скорбящие возлюбленные и дети-сироты отправляли своих любимых в иной мир на столбе пламени. Ей казалось, что в этом было что-то романтичное. Что-то свирепое, яркое и прочное. Но в книгах ни разу не говорилось о запахе. Паленых волос, кипящей крови и чернеющей плоти.

Он был омерзительным.

Они положили Личинку и Отона на дрова, которые принесли Аркад с Пальцем. Не самые грандиозные похоронные дроги в мироздании, но все топливо, найденное на кухне, было сложено аккуратными рядами в алтарь высотой больше метра. Умершие были облачены в простые хлопковые сорочки, их лица оставили открытыми для небес. Донна Леона прочла тихую молитву Всевидящему над их телами. Им на грудь возложили венки из цветов. Под языки положили по одной маленькой монетке из красного дерева.

А затем их тела подожгли.

Большинство гладиатов сдерживали свое горе, но Брин плакала в открытую – это уже вторые похороны за неделю, и рана от потери брата вновь засочилась кровью. Из остальных гладиатов только Сидоний позволил себе заплакать, и его широкие мощные плечи содрогались от всхлипов. Мия пыталась разгадать его, то клеймо на груди, то пошлое шутовство – все это противоречило мужчине, который с таким восхищением отзывался о ее отце и пытался утешить ее во тьме.

Пламя разгорелось, к яркому небу поплыл дым. Вдалеке шумели волны. Кричали чайки. Донна Леона читала грустную молитву Аа.

Закончив обряд, она опустила голову и торжественно отошла от костра. Мия наблюдала, как женщина бредет по двору, дым щипал не закрытый повязкой глаз. Теперь она знала, что Леона – порождение жестокости, в которой она выросла, и в глубине души они не так уж отличались. Сложись детство Мии иначе, она легко могла бы стать точно такой же хозяйкой этой крепости. Но часть ее не могла не винить донну во всем случившемся. Если бы только этой коллегии не существовало, если бы только Личинку продали не сюда…

«Нет. У тебя нет времени на «если бы да кабы»…»

Леона поднялась на веранду в тот момент, когда из крепости вышел капитан стражи. Мия наблюдала за ними боковым зрением, Ганник тихо говорил, поглядывая на Аркада. Затем вручил своей госпоже что-то, походившее на скомканный кусок ткани, и у Мии екнуло в желудке.

– Аркад? – позвала Леона, поворачиваясь к экзекутору.

Мужчина отошел от горящего костра. В его глазах появился тот же страх, который Мия заметила в лазарете.

– Ми донна?

– Объяснись, – сказала женщина, вытягивая руку.

В ней было зажато шелковое нижнее белье с кружевной окаемкой.

Гладиаты смотрели во все глаза, на заднем фоне по-прежнему полыхал костер. Аркад окинул взглядом воинов, которых сам обучал, и его лицо помрачнело. Он едва мог смотреть Леоне в глаза, в его голосе сквозил стыд.

– Ми донна, если бы мы могли поговорить наедине…

– Это нашли в твоей комнате, – перебила Леона. – Под матрасом. Теперь я понимаю, почему ты так хотел помочь в поисках Ганнику с его стражами. Но скажи мне, уважаемый Аркад, почему мое нижнее белье нашли среди твоих вещей?

– Ми донна, я…

– А это что?

Леона подняла маленький пузырек с прозрачной жидкостью, сверкающей в солнечном свете.

Аркад удивленно моргнул.

– Я никогда этого прежде не видел.

– Его нашли завернутым в моем белье, спрятанном в твоей маленькой сокровищнице. Возможно, это парфюм? Или немного алкоголя, чтобы облегчить неночи? – Леона повернулась к Мие и протянула ей пузырек на ладони. – Ворона?

Посмотрев на Аркада и уловив набухающий в нем страх, Мия забрала пузырек у донны. Открыв его, принюхалась, обмакнула палец, попробовала на вкус и мгновенно дважды сплюнула. Скривив губы, она повернулась к Леоне.

– Это «погребальная песнь», домина. Без сомнений.

Сердитые глаза женщины наполнились слезами, когда она посмотрела на Аркада, ее губы задрожали, все тело сотрясала ярость.

– Ты.

Его лицо преисполнилось ужасом.

– Ми донна, я бы никогда…

– Тогда как это оказалось в твоей спальне? – требовательно спросила Леона. – Завернутое в белье, которое ты украл у меня! Или это ты тоже отрицаешь?

– Не отрицаю, я наш…

– Ты знаешь меня с детства, Аркад! Я считала тебя человеком чести, который видел праведность моего дела. Я считала твое увлечение безобидным, но теперь вижу, как оно превратилось в яд прямо у меня на глазах. – Женщина потрясла шелковой тряпкой перед его лицом. – Теперь я вижу, какой ты на самом деле! Теперь я понимаю, почему ты был со мной все эти годы!

– Увлечение? – Аркад побледнел, его голос дрожал.

– Сколько мой отец платит тебе?

– …Что?

– Сколько? – закричала Леона. – Я всегда гадала, почему ты ходишь со львами на камзоле и с набалдашником на трости в форме львиной головой. Я думала, что это просто дань уважения тому, где и кем ты раньше был, но теперь вижу правду! Ты всегда был его человеком! Всегда!

Магистра ласково положила руку на плечо хозяйки.

– Домина, прошу вас…

Леона зарычала и вырвалась из ее рук.

– Может, он пообещал тебе меня? Как сломанный трофей, который ты сможешь прятать под матрас со всеми своими грязными маленькими секретами? Ты отравил моих гладиатов и убил одиннадцатилетнюю девочку, просто чтобы добиться своего? После того, что он сделал с моей матерью? Улыбаясь, как змея, и предлагая мне свое утешение?

В глазах Аркада заблестели слезы.

– Вы считаете меня способным…

– Я считаю тебя лжецом, – сплюнула Леона. – Считаю тебя убийцей. Считаю унылым стариком, которым управляет похоть, треклятая выпивка и воспоминания о былой славе, которая испортилась и сгнила! – Донна втянула воздух сквозь стиснутые зубы. – Я считаю тебя точно таким же ублюдком, как мой отец. И хочу, чтобы ты убрался из моей коллегии.

– Леона, я…

– Прочь! – проревела та. – Или клянусь Всевидящим и всеми его Дочерьми, я проявлю к тебе то же сострадание, которое ты проявил к ребенку, что сейчас на костре!

Женщина вся дрожала, по ее щекам лились горькие слезы. Но ее челюсти сжались, зубы оскалились. Аркад съежился, как старый башмак, его грудь часто вздымалась, лицо побелело. Посмотрев на лица гладиатов, он увидел лишь презрение и гнев. Мужчина снова повернулся к Леоне, в его глазах читалась боль, с уст сорвалась последняя отчаянная мольба:

– Прошу…

– УБИРАЙСЯ! – завопила женщина, бросаясь на него с кулаками. Царапая лицо и глаза. – УБИРАЙСЯ! УБИРАЙСЯ!

Аркад попятился, а магистра оттащила от него брыкающуюся, кричащую Леону. Стражи шагнули вперед, чтобы развести их, хватаясь за мечи и испепеляя экзекутора взглядом. Ганник уперся рукой в его грудь и оттолкнул назад с явным предупреждением на лице. Капитан определенно не хотел драки, но желание его госпожи было ясным, а в воздухе по-прежнему витал тяжелый запах горящего ребенка.

Аркад обвел взглядом двор, но не нашел там друзей. Его глаза переполнялись слезами. Он открыл рот, чтобы заговорить, но не нашел слов, чтобы оправдаться. Мужчина всматривался в лица бывших подопечных, но не обнаружил ни одного, кто заступился бы за него. Мия видела, что с его языка рвались слова, но, посмотрев в глаза Леоны, он увидел только ненависть и ярость. И поскольку иного выбора не оставалось, Аркад развернулся и заковылял к воротам.

– Забери их! – крикнула Леона, кидая кружевные тряпки ему в спину. – Пусть они согревают тебя неночами!

Экзекутор замер, оглядываясь через плечо. Но, не проронив ни звука, повесил голову и пошел дальше. Мия наблюдала за его уходом, не зная, что думать. Ревность могла подвигнуть людей на все, и Аркад действительно носил на груди львов своего бывшего господина. Должно быть, открытие, что его любимая женщина спала с Фурианом, стало ужасным ударом, а любовь легко могла превратиться в опухоль, если ее поливать предательством. Но часть Мии не могла поверить, что он так жестоко предал бы Леону…

Опираясь на магистру и продолжая плакать, донна покинула двор. Мия снова посмотрела на костер, где языки пламени поднимались все выше. Жар ласкал ее кожу. Дым целовал язык. Все висело на волоске. Конец был уже близко. Мия стольким рисковала ради него и очень хотела побыстрее до него добраться.

Она не могла дождаться, когда все это закончится.

– Прощай, Личинка, – прошептала Мия. – Я буду скучать.

И все равно девушка по-прежнему не могла вспомнить, когда плакала в последний раз.

В купальне клубился пар, его жар опалял кожу. Мия со вздохом погрузилась в воду, и тепло смягчило боль в ребрах. Нырнув, она попыталась приглушить свои мысли, заставить умолкнуть свои сомнения и ярость и просто насладиться минутной тишиной. Хотя бы на секунду. Хотя бы на миг.

В купальню вошла Брин, словно пребывая во сне. Ее глаза были налиты кровью, щеки раскраснелись. Не глядя на Мию, она сняла одежду и окунулась под воду, смывая слезы с кожи. Девушка пробыла там слишком долго, и Мия уже забеспокоилась, но Брин наконец-то вынырнула. Ее лицо обрамляли мокрые светлые волосы. Забившись в угол ванны, ваанианка будто окаменела, как статуя, глядя на рябь на воде и не произнося ни слова.

– Тяжелая перемена, – сказала Мия.

– Угу, – буркнула Брин.

– Домина провела хорошую службу.

– Угу.

– …Как ты себя чувствуешь?

Брин подняла голову, ее взгляд на секунду сосредоточился на Мие.

– А ты как думаешь? – прошептала она.

Мия потупилась и посмотрела на клубящийся пар.

– …Угу.

В купальню прошел Волнозор и развязал набедренную повязку. Каждую перемену, когда они купались вместе, он обязательно пел Мие песню, но на сей раз Волнозор не издал ни единой ноты. Его необычное молчание тяжело повисло в воздухе, и в груди Мии набухла печаль. Она вспомнила их драку вместе с Бьерном в воде, случившуюся всего пару недель назад. Вспомнила маленькую девочку на костре и все, что сгорело вместе с ней.

«Эти люди не твоя семья и не…»

– Четыре гребаных Дочери…

Мия подняла взгляд и увидела, как мимо стражей у входа в купальню проходит Сидоний. Закрыв за собой дверь, он разделся и погрузился в воду. Его глаза были широко распахнуты, дыхание участилось.

– Кажется, ты не в настроении, – заметил Волнозор.

– Тебе не кажется, брат.

– В чем дело?

– В нашей гребаной домине, – прорычал итреец. – Я только что узнал от Милани, одной из служанок. Леона послала гонца к Варро ебаному Кайто с приглашением на завтрашний ужин!

– Зачем ей ужинать с торговцем мясом? – спросил Волнозор.

– А ты как думаешь? Она планирует продать нас в Пандемониум! – сплюнул Сид. – Судя по всему, список уже готов. Милани видела его на столе.

– …И кто в нем? – спросила Мия.

– Брин, для начала, – ответил Сид, кивая на ваанианку.

Та заморгала, словно только сейчас услышала, о чем речь.

– …Домина продаст меня Варро Кайто?

– Ей нужны деньги, – рыкнул Сидоний. – Она не может купить нового погонщика, чтобы сформировать команду эквилл. Но после твоего показательного выступления в Уайткипе за тебя дадут целое состояние.

– Кто еще? – процедил Волнозор.

– Мечница, – сплюнул Сидоний. – Феликс. Албаний. Мясник. И я.

– Она продаст Мечницу? – ахнула Мия.

– Она продаст всех с ебаным пульсом! – ответил Сид. – Ей нужны три тысячи серебряных священников, и она ставит все на то, что ты победишь в «Магни», Ворона. Все остальные для нее просто мешки с монетами.

Брин покачала головой и прошептала:

– Дерьмо.

– Это все, что ты можешь сказал? – ошалел Сидоний.

– А что еще ты хочешь от меня услышать? – прорычала девушка.

– Я хочу услышать, как ты скажешь, что тебя не продадут, словно мусор, умирать в Пандемониум! – рявкнул он. – Потому что, клянусь Четырьмя ебаными Дочерьми, я точно туда не поеду.

– А какой у нас выбор?

Сид покосился на закрытую дверь и понизил голос:

– Выбор есть всегда.

По коже Мии пробежали мурашки, когда она посмотрела мужчине в глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Имею в виду, что экзекутора больше нет, как и его кнута, – ответил Сидоний. – Имею в виду, что эти стражи мягче, чем дерьмо младенца, а мы – полноценные гладиаты. Мы могли бы убить их тренировочными мечами, если бы захотели. Особенно если нападем неожиданно.

Волнозор нахмурился, потирая подбородок.

– Да, – пробормотал он. – Мы могли бы это сделать.

Глаза Брин округлились, голос понизился до яростного шепота:

– Ты говоришь о мятеже? Совсем с ума сошел? Хочешь, чтобы тебя казнили на «Магни»?

– А ты хочешь умереть в Пандемониуме? – парировал Сидоний. – Если ты не заметила, сестра, этот дом рушится прямо на наши головы. И лично я хочу убраться до того, как его крыша упадет.

– Это неправильно, – согласился Волнозор. – Мечница сражалась с честью. Ворона первая скажет, что не смогла бы победить Изгнанницу без ее помощи, верно?

Мия медленно кивнула.

– Да.

– А теперь ее просто продадут, как мясо? Потому что у нее травмирована правая рука? – Здоровяк посмотрел на Брин. – Твой брал отдал жизнь за эту коллегию. И вот как Леона намерена почтить его жертву? Отдав его сестру такому ублюдку, как Варро Кайто? Я этого не потерплю, – отрезал Сид. – Не могу. И не буду.

Волнозор посмотрел на него и покачал головой.

– Как и я.

Мия облизнула губы и тихо сказала:

– Подождите.

Трое гладиатов посмотрели на нее. После того, как Мия показала себя на арене, все они прониклись к ней уважением. И хоть она видела несправедливость сложившейся ситуации, хоть знала, что на их месте почти наверняка спорила бы о том же…

Если гладиаты Коллегии Рема поднимут бунт, ей никогда не попасть на «Магни». Никогда не отомстить. Если она поможет им, то в лучшем случае станет беглянкой, скрывающейся в республике, где подобные мятежи жестоко наказываются. А в худшем – ее просто убьют во время побега. Если же она не будет участвовать, но позволит этому произойти, администраты, скорее всего, все равно ее распнут за принадлежность к дому, в котором поднялся бунт.

Но просто сидеть и ничего не делать, пока Брин, Мечницу и Сида продадут…

– Подождать? – спросил Сидоний. – Чего?

– …Давайте не будем принимать поспешных решений, – сказала Мия. – Раны от похорон Личинки еще свежи. Предлагаю подумать над этим пару перемен, чтобы не наделать глупостей.

– Глупостей? – Сид нахмурился. – Мы говорим о наших жизнях!

– Кому-то, может, и повезло, – добавил Волнозор. – Но не все мы чемпионы и фавориты донны.

– Ее благосклонность меняется с каждой переменой, Ворона, – сказала Брин, явно воодушевляясь идеей. – Посмотри, как быстро она прогнала Аркада.

– Я лишь советую проявить терпение, – настаивала Мия. – Завтра Леона с Кайто вместе поужинают, но сделку ведь заключат не сразу. Домина тоже могла погорячиться, как мы сейчас. Возможно, со временем она поймет свою глупость и найдет другой способ. Придумает какую-то уловку, которая поможет избежать продажи. Уверена, она не желает прощаться ни с кем из нас.

– Если ты думаешь, что в этой женщине есть хоть капля благородства, – сказал Волнозор, – то ты дура, которой я тебя никогда не считал. Леона думает о своей славе и только.

– Терпение, – взмолилась Мия. – Пожалуйста.

Гладиаты хмуро переглянулись. Но, похоже, их спор затух, и каждый впал в угрюмое молчание. Поскольку Мие было больше нечего сказать, нечем утешить, она наконец-то вылезла из ванны, вытерлась, оделась и тихо вышла из купальни.

Пока она шла по коридору к своей камере, ее разум активно работал. Девушка знала, что не может позволить случиться восстанию – иначе весь ее план полетит в бездну. Но если она позволит донне поступить по-своему, если Леону не переубедить, Сиду, Мечнице и Брин придет конец. Никто не выживал в Пандемониуме. Даже величайшие бойцы держались не дольше пары месяцев.

На казарму медленно опустилась тишина, гладиаты готовились ко сну. Сидоний вернулся из купальни и сел напротив Мии в их клетке. Ее пока не переместили наверх – учитывая бурные события последних перемен, скорее всего, у Леоны были более важные проблемы, чем поиск новых покоев для своего чемпиона. Посему Мия по-прежнему сидела в клетке. Аркимические лампы потускнели, разговоры гладиатов приглушились, а затем и вовсе стихли, наконец сменившись звуками сна.

Мия чувствовала на себе взгляд Сида. Как обычно, мужчина хранил молчание, когда они оставались одни. И ни капли на нее не давил.

Просто смотрел.

Минуты тянулись, как перемены. Он не сводил голубых глаз с девушки.

Он не моргал.

И молчал.

– Черная Мать, да что?! – наконец прошипела она.

– Я ничего не говорил, – прошептал Сидоний.

– Ты так и будешь сидеть всю неночь и пялиться на меня?

– Ты бы предпочла, чтобы я заговорил?

– Да, бездна тебя побери, говори, что хотел! В гребаной купальне ты так не скромничал. Но стоит нам остаться одним, и ты внезапно проглотил язык?

– И о чем будем вести беседу? Ты ясно дала понять, что думаешь.

– Ты преследовал меня как гребаный кровавый ястреб с тех пор, как узнал, кто я. И ни разу ни о чем не спросил, ни разу. Тем не менее, стоит пройти шепоту о… – Мия осмотрелась и понизила голос, – …о восстании, как ты сразу разошелся.

– То, что мы задумали относительно предстоящей продажи, касается меня напрямую, Ворона. Но вот твое происхождение – не мое дело. И если ты не поняла, все, что тебе требовалось, это спросить. Я хожу за тобой из уважения к твоему отцу. Он бы хотел, чтобы я присматривал за тобой.

– Да что ты знаешь о том, чего хотел бы мой отец?

Сидоний тихо рассмеялся.

– Больше, чем ты думаешь, вороненок.

– Ты был солдатом. Заклейменным трусом и изгнанным из легиона. Ты не состоял в его совете. И не знал его.

Сидоний покачал головой, в его глазах светилась обида.

– Я знаю, что ему было бы стыдно за то, во что превратился этот дом.

Мия замолчала. Сделала глубокий, прерывистый вдох и посмотрела на стены вокруг. На железные решетки и человеческие страдания. Она рьяно отмывала себя в купальне, но все равно не смогла избавиться от запаха дыма после похоронного костра Личинки.

– Тебя зовут Мия, верно?

Девушка резко подняла голову и прищурила глаза.

– Мне потребовалось время, чтобы вспомнить, – продолжил Сид. – Судья иногда упоминал о тебе, но в основном предпочитал не говорить о семье. Думаю, так он чувствовал себя ближе к вам. Не делясь с остальными. Не очерняя мысли о вас всей кровью и дерьмом, которых мы навидались за время кампании.

– Да, – наконец ответила она. – Мия.

– А твоего младшего брата звали Йоннен.

– …Да.

Сид кивнул, закусывая губу и больше не произнося ни слова.

– Дочери, да выкладывай уже, – вздохнула Мия.

– Что выкладывать?

– Осуждение, которое так явно гремит за твоими гребаными зубами. «Ты можешь покинуть эти стены в любой момент, Ворона, и не имеешь права нас останавливать. Даже если мы не преуспеем, администратам тебя никогда не поймать. Ни одна клетка тебя не удержит».

– Разве это то, что я думаю? – спросил мужчина. – Или что ты думаешь?

– Пошел ты, Сид.

– Мне понадобилось какое-то время, – сказал он. – Чтобы поразмыслить. Почему ты здесь, почему хочешь сражаться в «Магни». А потом я вспомнил, кто будет стоять на песке с тобой, когда тебя объявят победителем. Тот же человек, который судил его, верно? Тот же человек, который улыбался, когда его повесили.

Мия ничего не ответила. Просто смотрела.

– Меня не было рядом, когда это произошло, – продолжил Сид. – К тому времени я уже сидел в цепях. Но я слышал, как все было. Слышал, что донна Корвере стояла на стенах Форума, над воющей толпой. Прижимая к себе маленькую девочку. Должно быть, речь шла о тебе, верно? То еще зрелище, чтобы показывать своей дочери.

– Она хотела, чтобы я видела, – процедила Мия. – Чтобы я запомнила.

– Твоя мать.

– Да, – сплюнула она. – Как ты там ее назвал? «Тупая ебаная шлюха»?

– Да, это было грубо с моей стороны, – Сидоний вздохнул. – Но мне трудно подобрать лестные слова о твоей матери, Мия. Зная о ней то, что я знаю.

– И что же, по-твоему, ты знаешь?

– Только то, что у Алинне Корвере было больше амбиций, чем у судьи Дария и генерала Антония вместе взятых. Половина центурионов твоего отца были в нее влюблены. Треть Сената была у нее в кулаке, – Сидоний сложил руки под подбородком. – Как, по-твоему, она этого добилась? Алинне не была мастером клинка, каким выросла ее дочь. Она была политиком. Думаешь, такая женщина смогла бы почти поставить республику на колени, не сделав этого сама пару-тройку раз?

Мия гневно глянула на него.

– Даже не смей.

– Я знаю, что ты пытаешься отомстить за них. Знаю, что ты считаешь это правильным. Мне просто интересно, считала бы ты это правильным, если бы знала, какой женщиной была твоя мать. Или каким мужчиной был твой отец.

– Я знаю, каким он был мужчиной. Он был героем.

– Все мы так думаем о родителях, – сказал Сид. – В конце концов, они дарят нам жизнь. Несложно спутать их с богами.

– Скажешь хоть одно плохое слово о моем отце, – прошептала Мия, – и клянусь Черной Матерью, я прикончу тебя прямо в этой клетке. Он делал то, что считал наилучшим для республики и народа. Он был человеком, следовавшим зову сердца.

– Я любил твоего отца, Мия. И служил ему так, как только мог. Было у него такое свойство. Вселять преданность в своих людей… Думаю, все мы любили его по-своему. – Сид посмотрел на Мию в упор. – И да, он был человеком, следовавшим зову сердца. Только не так, как ты думаешь.

– …О чем ты говоришь?

Сид вздохнул.

– Твой отец и генерал Антоний были любовниками, Мия.

Та вздрогнула, словно от пощечины.

Дыхание перехватило.

Весь мир накренился.

– …Что?

– Все это знали, – пожал плечами Сид. – По крайней мере, их люди. Всем было плевать. Даже твоей матери, до тех пор, пока они помалкивали об этом. Она вышла замуж за должность, а не за мужчину. Их брак был построен на дружбе. Возможно, даже на своеобразной любви. Но в первую очередь – на амбициях. Твой отец обрел верность люминатов. Нам было все равно, что будущий король и его Царетворец время от времени спали в одной постели. Некоторые даже считали это романтичным. – Сидоний подался вперед и произнес твердым и мрачным голосом: – Но не говори мне, что восстание началось из-за любви Дария Корвере к свободе или народу, Мия. Оно началось из-за его любви к Антонию. Генерал хотел стать королем. А твой отец хотел быть тем, кто наденет корону на его голову. Коротко и ясно.

Мия вспомнила те неночи в Вороньем Гнезде, когда их посещал генерал. Она всегда звала его «дядей Антонием». Он с ее родителями трапезничали вместе и пили вино, их смех разносился эхом по длинным коридорам из красного камня.

А потом…

Возможно, под этой самой крышей…

– Ложь, – прошептала Мия. – Ты врешь.

– Нет, Мия, – покачал головой Сид. – Я просто говорю суровую правду.

Девушка сидела молча, неподвижно, ее сердце колотилось в груди. Глаза часто моргали.

Она не могла точно вспомнить, когда плакала в последний раз…

– Больно, не так ли? – вздохнул Сидоний. – Когда узнаешь, что те, кто дали тебе жизнь, были такими же простыми смертными, как все мы? Что мир не такой, каким ты его считала?

Мия вытерла слезы дрожащими руками. Вспоминая, как отец целовать ее мать. В оба века и, наконец, в гладкий лоб оливкового цвета.

Но в губы – ни разу.

Могло ли это быть правдой?

«…И имеет ли это значение?»

Если между ними не было обмана, какая ей разница, с кем спали ее родители? Может, они и не любили друг друга, но они определенно любили ее; хоть в этом Мия была уверена. Они научили ее полагаться на свой ум, быть сильной, никогда не бояться. И она скучала по ним обоим, даже сейчас. Словно в ту перемену, когда их забрали, в ее груди вырезали дыру.

Но если ее отец не был народным героем, как она полагала, если он просто пытался свергнуть Сенат в собственных эгоистичных целях…

…для чего тогда нужны были все эти убийства и кровь?

«Нет».

Нет, Скаева и Дуомо все равно заслуживали смерти. Они все равно схватили ее мать и брата и бросили их погибать в темнице Философского Камня.

– Я знаю, чего это тебе будет стоить, – прошептал Сидоний. – Позволить начаться восстанию под этой крышей. Но подумай о Брин. О Мечнице. О Мяснике и обо мне. Неужели мы заслуживаем смерти в какой-то безбожной дыре только потому, что Леона ненавидит своего отца, а ты слишком сильно любишь своего?

Между ними повисла тяжелая, как свинец, тишина. Мия окинула мужчину взглядом; этого мужчину, которого приняла за распутного глупца, бандита, возможно, даже за труса, как было написано на его груди. Теперь она поняла, что он совсем не такой. И все же…

– Почему ты не был вместе с моим отцом и Антонием, когда их схватили? – спросила Мия отрешенным голосом. – Почему ты жив, в отличие от всех их людей?

Сидоний тяжело вздохнул и опустил голову.

– Центурионам и их Вторым Копиям рассказали о плане Дария и Антония в ту же неночь, как мы собрались. Антоний произнес грандиозную речь о коррупции, высокомерии, о власти над республикой в руках слабых и нечестивых людей. И когда все начали стучать щитами и бить себя кулаками в грудь… я просто не смог этого сделать. Республика прогнила, Мия, с этим не поспоришь. Кости этого места обгладывает язва, и Годсгрейв – ее центр. Юлий Скаева тиран вдвое хуже, чем стал бы Антоний. Но мы были легионом люминатов. Солдатами Бога. Война, которая последовала бы, если бы мы напали на собственную столицу, страдания, которые мы оставили бы после себя… Погибли бы тысячи. Даже десятки тысяч. И ради чего? Чтобы один мужчина мог сидеть в короне, а другой – надеть ее на его голову? Я не мог этого сделать. Я пошел к своему центуриону и так ему и сказал. Он терпеливо слушал, пока я пытался объяснить неправильность всего этого. И когда я закончил, избил меня до полусмерти, заклеймил трусом и продал первому попавшемуся покупателю.

Сидоний покачал головой.

– Шесть лет в цепях за свои принципы. Вот чем мне пришлось заплатить. Но знаешь, чему я научился за все эти годы, вороненок?

– …Нет.

Сид остановил на ней взгляд своих ледяных голубых глаз.

– Нет подушки мягче, чем чистая совесть.

Мия сидела во тьме и дрожала с головы до пят. Слезы лились по ее щекам. И, не произнося ни слова, Сидоний лег на солому, перекатился на бок и закрыл глаза.

– Добрых снов, Мия.