Глава восьмая
Хотя подполковник Лихарев и предупредил меня о секретности данных, но он передавал их по телефону, следовательно, уже частично рассекретил, кроме того, Тамара имела когда-то точно такой же допуск, как я, к «секретным» и «совершенно секретным» данным, и даже к данным с грифом «особой важности», поэтому я передал ей содержание нашего разговора.
— Я слышала, что вы про «МУ» разговаривали, — перебила она меня. — Можешь не объяснять, что это такое, я с этим сталкивалась…
— Когда? Каким образом?
— Незадолго до отставки. Кажется, предпоследняя моя операция. Тогда в Дагестан прибыла из Ирака банда, в которую входили трое уйгуров. У них был порошок «МУ». Я в банду прибыла как бывшая приближенная Доку Умарова. Именно таковой меня знал эмир банды. Банду уничтожал взвод спецназа из другой бригады. Я же, по просьбе эмира выводя троих уйгуров, вывела их на бойцов нашей бригады. Уйгуры шли как раз с грузом «МУ». Три рюкзака. Груз тогда захватили. Захватили и раненых уйгурских бандитов. Мне за эту операцию дали последний орден. Куда уйгуры несли груз, кому хотели передать, я не владею информацией — в допросах раненых я участия не принимала. Слышала краем уха, что потом захваченных передали в ФСБ, а оттуда уже отправили в Китай, где за ними много чего числилось. Но рассказывай дальше.
— Дальше самое неприятное…
— Что у нас называется «самым неприятным»?
— Приезжает следственная бригада из Москвы, вооруженная различными приборами. Какие у них могут быть приборы, я не знаю, но опасаюсь, что они смогут найти кастет и старые следы крови на машине. Даже после мойки…
— Выбрось кастет. В реку с моста. Не останавливаясь, открой окно и вышвырни.
— Вдруг под мостом будет лодка проплывать или какая-нибудь баржа?.. Рискованно выбрасывать, не глядя.
— Тогда в небольшую речку, где никого рядом нет и никто не увидит. Остановись на мосту, посмотри по сторонам. И выбрось… И не жалей.
— Все равно жалко. Хороший рабочий инструмент. Я даже, честно скажу, не ожидал, что он настолько хорош. Лучше простого кастета в несколько раз!
— Тогда отвези его в тайник…
Тайник с кое-каким оборудованием, которое удалось забрать с собой из армии, и нигде не учтенным трофейным оружием у меня находился, по сути дела, в деревне недалеко от областного центра, рядом с областным психоневрологическим диспансером. Там я купил старенький маленький домик с участком, прилегающим к забору диспансера. Купил за бесценок у Аркадия Хилкова, у человека, который тогда уже был готов к отбыванию срока, поскольку находился под следствием и под подпиской о невыезде. При этом я оставил дом оформленным на него. Получалось, что я взял дом в аренду, но никак эту аренду не оформлял. Оформлять на себя я вообще ничего не хотел, даже наш деревенский дом был оформлен на Тамару. Современный закон, конечно, никому не запрещает иметь и два дома, и даже пять! Но мне не хотелось «засвечивать» то место, и потому мы договорились с хозяином «на словах». Через два года этот человек, официальный хозяин строения и участка, должен выйти на свободу. Полностью полагаться на уголовника с третьей ходкой я не намеревался. Я вообще не люблю ни от кого зависеть. Кроме, естественно, жены, в которой уверен на сто пятьдесят процентов. И потому следовало бы подумать о переносе тайника в более надежное место. Но пока не хватало финансовых возможностей. Когда я покупал у Аркадия этот хилый домишко, у нас еще оставались средства от продажи квартиры в городе, и я мог себе это позволить. Сейчас времена другие. Сейчас денег на бензин порой не хватает, о чем я и сказал Тамаре.
— У меня бензина едва-едва хватит только до места доехать. Да и то едва ли. А уж об обратной дороге и речи нет…
— Обратись к куратору. Пусть помогает. Их вина, что у тебя гражданская пенсия. Это-то Мягков сам должен понимать.
— Я уже обдумывал этот вариант, видимо, придется. И вообще следует его поставить в известность обо всем, что у нас произошло.
— Ну, не обо всем, конечно…
— Это понятно… Все ему выкладывать необходимости никакой нет.
— Я думаю, появление в деле порошка «МУ» — это подходящий повод для обращения. Если не сам куратор, то специалисты в Службе знают, что это такое.
— Возможно, — согласился я. — Буду собираться и готовить машину…
Сборы и подготовка машины к поездке заключались в том, чтобы до конца вывезти остатки обрезков с участка дачников. Я вообще не люблю никакое дело оставлять наполовину выполненным. Это заняло у меня полчаса. После чего я снял с зарядки аккумулятор и поставил в машину. Попробовал завести. Аккумулятор работал нормально. Тогда я вернулся в дом, где подключил Интернет, для чего пришлось трубку смартфона перевести в режим транслятора сигнала Wi-Fi, что доступно в любой версии операционной программы «Андроид», и загрузить свой ноутбук. Через мессенджер «ICQ» я вызвал куратора. К моему удовольствию, он ответил сразу. Я сообщил, что намереваюсь его навестить с некоторыми насущными проблемами, хотя и сомневаюсь, что у меня хватит бензина доехать до него.
— Попроси у Никифорова. Если хочешь, я сам ему позвоню. Он поможет с бензином.
— Если вам нетрудно, позвоните. А то мне как-то неудобно…
— Хорошо. Я позвоню. А потом буду тебя ждать. Никуда не уйду, разве что в булочную сбегаю. Никифоров сам позвонит тебе.
Майор в отставке Никифоров и уговорил нас с Тамарой переехать жить в деревню. И даже нашел нам дом, который продавался по подходящей цене. Сам он жил неподалеку, в заброшенной деревеньке в восьми километрах от нас, где был единственным постоянным жителем. В деревеньке даже электричество, за исключением летнего дачного сезона, было отключено, будто единственному живущему там человеку оно было и ни к чему, и потому майор держал у себя дизельный генератор, чтобы время от времени пользоваться благами цивилизации. Заряжал трубку или аккумулятор своей старенькой машины, иногда слушал в ней радио. Телевизора в доме Вячеслав Петрович не держал принципиально, не желая поддаваться навязываемому с экрана предвзятому мнению пропаганды, так как предпочитал всегда и обо всем иметь собственное мнение.
Наш куратор, как я понял, просто желал проверить, где я нахожусь, и только потому сам взялся позвонить майору Никифорову. Такая простая хитрость легко читалась.
Звонок раздался сразу, как только я отключил ноутбук и вышел из режима трансляции сигнала Wi-Fi. При работе в этом режиме трубка не может работать как телефон.
— Здравствуй, Виктор Вячеславович, — раздался голос майора Никифорова. — У тебя опять какие-то проблемы с машиной?
— Здравствуй, Вячеслав Петрович. Не с машиной, а с бензином. Бензина нет. Но есть необходимость к Алексею Алексеевичу съездить. Требуется кое-какие вопросы обсудить…
— Понял. Я сейчас подъеду. Канистры тебе хватит? Это десять литров.
— Хватит. Буду тебе премного благодарен.
— Сочтемся…
— Тогда я тебя жду.
Восемь километров — это совсем рядом даже для внешне разваливающегося на ходу старенького «уазика» Никифорова. Да и звонил он, судя по звуку двигателя, что доносился в трубке, уже с дороги. Не успел я даже чай выпить, как услышал в форточку звук того же двигателя. И, поставив недопитую чашку на стол, вышел к калитке встретить его.
Вячеслав Петрович у нас в бригаде слыл большим специалистом по автотехнике, хотя сам служил в оперативном отделе штаба бригады. Но порой, когда возникали проблемы с какой-то техникой в гараже, предположим, с двигателем какой-то из БМП, автомеханики приглашали майора себе в помощь. Он никогда никому не отказывал. И свою списанную со службы машину не просто восстановил, но и ездил на ней там, где и танку было впору застрять. Другой машины я у майора не видел, только слышал, что раньше он ездил на простеньком «жигуленке». За иномарками Никифоров не гнался, как и я. Моя «Волга» тоже уже много лет находится на колесах во многом благодаря стараниям того же Вячеслава Петровича, которого я порой привлекаю для текущего ремонта. Он никогда не отказывается.
«Уазик» остановился. Никифоров вышел из машины, деловито и, как обычно, без улыбки пожал мне руку, открыл заднюю дверцу и достал канистру с бензином, устроенную между передним и задним сиденьями.
— Верну полную, — пообещал я.
— Естественно. У тебя же пенсия побольше моей будет…
Майор не знал, какую я получаю пенсию, и вообще не представлял, должно быть, на каких условиях я вышел на пенсию. Однажды он, помнится, приглашал меня в честь Дня Победы выступить в райцентре перед школьниками, пообещав познакомить их с настоящим боевым офицером военной разведки. Сначала я дал согласие, но потом, подумав, что выступать перед детьми придется в гражданском костюме и без боевых наград, которые тот же майор Никифоров носит с гордостью, я позвонил ему и отказался, мотивировав вполне подходящей причиной — старая контузия, дескать, обострилась, спина отказывается подчиняться, едва-едва по дому ноги переставляю. Как в таком виде боевой разведчик может перед детьми предстать!..
Спина меня в самом деле время от времени беспокоит, но не настолько, чтобы я испытывал затруднения с передвижением. Однажды товарищ по службе отвез меня к своему тестю, который держал пасеку. Тот лечил людей пчелами. И мне тоже сажал на поясницу специально разозленных пчел. Шесть укусов я выдержал, не дрогнув, но на седьмом по-настоящему взвыл.
— Все! Большего и не надо, — сказал тогда пасечник. — В нерв попало…
После этого лечения я два года о спине даже не вспоминал. Позже время от времени болевые симптомы стали возвращаться.
Никифорову я о своем лечении никогда не рассказывал. Как не рассказывал и о болячках. Но опытный офицер разведки обязан знать, что такое застарелые раны и контузии, и понимать, что они в состоянии порой доставлять множество неудобств.
В этот раз Вячеслав Петрович даже от чая отказался, поспешив домой к каким-то собственным делам. Я же воспользовался воронкой с длинным гибким гофрированным носиком и сразу перелил бензин из канистры в бензобак, аккуратно выкопал из грядки кастет, потом, завернув его в тряпочку, убрал подальше под сиденье. Грядку выровнял до идеала, коротко переговорил с Тамарой, попросил ее в случае чего звонить мне, и уехал…
Дорога моя проходила рядом с райцентром. И я, направляясь в областной центр, надеялся, что мне навстречу не попадется микроавтобус следственного отделения, в котором будет сидеть подполковник Лихарев. Не хотелось объяснять ему, с какой целью я отправился в областной центр и как мне удалось добыть бензин на поездку, хотя его по большому счету это никоим образом не касалось. Тем не менее, проезжая мимо поворота на райцентр, я невольно повернул голову, и мне показалось, что вдалеке я увидел тот самый микроавтобус. Не зная, тот это автомобиль или другой, и не зная, в какую сторону он повернет, я добавил газа и поехал быстрее, на пределе допустимого знаками. Там, где знак предлагал снизить скорость до семидесяти километров в час, я не разгонялся больше девяноста, помня, что превышение допустимой скорости на двадцать километров в час не наказывается со стороны дорожной полиции. И в этом вскоре убедился. На обочине стояла патрульная машина. Знак перед этим предлагал снизить скорость до пятидесяти километров в час. Я ехал чуть медленнее семидесяти и не стал сбрасывать скорость при виде машины ДПС. Патрульный офицер поигрывал своим жезлом-указателем, агрессивно постукивал себя им по раскрытой ладони, отчего складывалось впечатление, что он готовится дать жезлом по башке тому, кого остановит. Но на меня инспектор не обратил никакого внимания. Наверное, моя голова его дубинку не вдохновила. Или он просто заметил какую-то другую «добычу» позади меня. Там меня нагонял и, кажется, желал обогнать шикарный «Лексус».
Таким образом, я старался не нарушать правила, но при этом ехать достаточно быстро, чтобы меня не догнал микроавтобус, если он свернул в эту же сторону, что было для него, говоря честно, вовсе не обязательно — основная часть нашего района лежала в противоположной стороне и тянулась достаточно далеко. А вскоре мне уже можно было и не сильно торопиться, потому что я миновал стоящую у дороги стелу, показывающую, что начался уже другой район области. Микроавтобус со следственной бригадой мог выезжать куда-то на происшествие только в свой район. В чужом ему делать было нечего.
В одной из деревень у дороги голосовала какая-то, как мне показалось, пьяная девица с маленькой лохматой собачкой на руках. Я проехал мимо без остановки, за что был награжден вслед, как мне показалось, продолжительной репликой с отборным матом. Но этим меня было не пронять. Я только улыбнулся собственному отражению в зеркале заднего вида, хотя себя в это зеркало и не видел. Но когда мы улыбаемся кому-то другому в реальной жизни, мы ведь тоже себя не видим.
По дороге мне еще дважды встречались машины ДПС, но на меня никто внимания не обратил. Как ни странно, но меня это обстоятельство не обижало. Я помнил, что находится у меня под сиденьем. Этот кастет я много лет возил почти открыто в кармане дверцы, и, когда меня дорожные патрули останавливали, бывало даже, что просили багажник открыть и туда заглядывали, в дверцу они не заглянули ни разу. И под сиденье тоже не заглядывали. А там у меня обычно хранились различные гаечные ключи, домкрат, знак аварийной остановки и автомобильная аптечка.
Так я достаточно спокойно преодолел сто тридцать километров, доехал до поворота в пригородную деревню, где находился областной психоневрологический диспансер, и без труда отыскал дом, в котором давненько уже не бывал. Оставив машину перед воротами, я вытащил из-под сиденья кастет, завернутый в тряпочку, и убрал его в карман куртки. Потом долго ковырялся с ключами на связке, никак не мог вспомнить, какой ключ подходит к замку на калитке двора. На моем участке есть навесные замки на крышке погреба, на бане, на электрощитовой, расположенной в кирпичном пристрое к дому, но там они висят для проформы на дверных ручках. Хотя ключи от этих замков находятся у меня на связке.
Пришлось выйти из машины, чтобы посмотреть на замочную скважину, и только после этого я нашел нужный ключ. Замок был без хитростей и легко поддался моим усилиям, хотя внешне он и выглядел заржавелым. Это и неудивительно. Уже несколько лет его никто не смазывал. Замки, как некоторые люди, чем дальше держатся от общества, тем лучше себя чувствуют. Если говорить про людей, то я, например, именно такой. И именно потому я бросил город и уехал жить в неблагоустроенный деревенский дом.
Понимая, что за мной могут наблюдать люди из окон соседних домов, я сначала прошел в дом. Ключ от дверного замка, как учил меня прежний хозяин, всегда лежал под крыльцом, стоило только надавить ногой на доску завалинки, как появлялась возможность сунуть руку под крыльцо. Это я сделал легко и дверь открыл легко, даже без ожидаемого скрипа, что меня, признаться, слегка смутило. Тем не менее в дом я вошел. Дом был старый, весь прогнивший и когда-то напрочь прокуренный. Запах крепкого сгоревшего табака как стоял здесь раньше, так и продолжал стоять. На табачный запах у меня нос натренирован. Когда-то, когда я еще взводом, а потом ротой командовал, этот нюх многажды выручал меня. Так, входим в ущелье, впереди кусты. Я чувствую запах и даю команду двум своим пулеметчикам «причесать» эти кусты, а то и полностью «сбрить». Потом оказывается, что в кустах сидела засада, нас дожидалась. А ведь расстояние до кустов однажды было, помнится, больше двадцати метров. Это сейчас у солдат автоматы с тепловизионными прицелами, у офицеров бинокли с функцией тепловизора, которые видят засаду даже через кусты. А тогда ничего похожего у нас не было. Только нос и интуиция. Когда они совмещали свои действия, успех был гарантирован.
Но в этом доме у меня сработал только нос, интуиция не дала сигнала об опасности. И потому я спокойно выложил кастет в тряпочке под подушку дивана, решив заглянуть в тайник с наступлением темноты, когда никто не будет иметь возможности видеть меня, а сам, закрыв дом и калитку, сел в машину и поехал дальше. Областной центр был уже под боком. По сути дела, я почти въехал в него, а через пару минут миновал и пост ДПС на въезде. И снова меня никто не попытался остановить. День, что ли, выпал такой удачный? Бывают дни, когда все получается без усилий с твоей стороны, как бывают и такие, когда только чрезвычайные усилия помогают переломить ситуацию.
Несколько сотрудников ГИБДД останавливали только большегрузные фуры, проверяя у водителей документы. Сейчас, когда у меня в машине уже не было кастета, мне даже хотелось, чтобы меня остановили и машину бы обыскали. Естественно, ничего не нашли бы…
Но меня не остановили. Я спокойно выехал на знакомую улицу и сразу направился к дому, где проживал мой куратор…
Я поднялся на четвертый этаж, перед металлической дверью прокашлялся, после чего позвонил. Но сам звонка не услышал, хотя помнил, что он был раньше громким. Не услышал и шагов за дверью. Тогда негромко постучал. Однако металл двери с внешней стороны был, видимо, тонким, и потому звук все равно оказался солидным, слегка громыхающим. Почти сразу за дверью раздались шаркающие шаги, и она открылась настежь.
— Заходи, Виктор Вячеславович! — произнес куратор из темноты прихожей. — Вон там, в углу, на обувной полке, гостевые тапочки стоят, себе впору подбери. — Это была его стандартная фраза, которой он встречал, наверное, не только меня.
Алексей Алексеевич тут же включил в прихожей свет. В дверной «глазок» он не выглядывал, значит, выглядывал в окно и видел мою старенькую «Волгу». И потому дверь открыл сразу нараспашку, но об осторожности все же не забыл, оставив меня на свету, а сам при этом стоя в полумраке, почти вжавшись в стену. Это на случай, если в него будут стрелять. Разведчик, даже бывший, об осторожности не забывает никогда.
Мою догадку о том, что он только что в окно выглядывал, Мягков тут же сам и подтвердил:
— Машину ты, вижу, так и не сменил. А мог бы себе позволить и что-то более современное приобрести.
— Рад был бы, но не на что, и без того концы с концами едва-едва свожу… Гражданская пенсия — сами, наверное, представляете, какая…
— Не только представляю, но и сам получаю такую же… Может быть, только чуть-чуть побольше твоей. У тебя же, кажется, четырнадцать с копейками…
— Так точно. — Я лишний раз убедился, что куратор знает обо мне много, непростительно много. Больше, чем я ему рассказывал. Или чем рассказывала ему обо мне Тамара, поскольку она тоже иногда навещает его вместе со мной.
А он, как мне показалось, умеет даже мои мысли читать. Только я подумал про Тамару, как он задал вопрос:
— Ты без жены приехал?
— Один. Она огородом занята. Осень — надо о весне заботиться, грядки подготовить. Сегодня, кажется, собиралась еще и чеснок на зиму посадить…
— Ты не помогаешь?
— А как без этого. Она одна со всем не справится…
— Ладно. Чай я уже заварил, сейчас только кипяточек подогрею. Будем пить, и ты расскажешь о своих проблемах.
Электрочайником Алексей Алексеевич никогда, насколько я помнил, не пользовался. Разогревал чайник на газовой плите. С одной стороны, это выглядело анахронизмом, с другой — было даже мило и приятно наблюдать, что у кого-то сохранились старые добрые традиции. Я и сам зимой, когда печь топилась в доме, любил греть чай не в пластмассовом электрочайнике, а на печи. Точно так же делал в своей деревне и отставной майор Никифоров. У него во дворе, кстати, стояла и летняя кухня, где он для готовки топил печку. Там же и чайник кипятил. Чайник у него был большой, армейский, шестилитровый. Можно было одним чайником всех нечастых у него гостей напоить. Но у Мягкова, как и у меня, чайник был обыкновенный, рассчитанный на семью, трехлитровый. Но чай куратор, надо сознаться, всегда заваривал вкусный и пить его предлагал с медом вместо сахара.
За кухонным столом мы с ним и сели беседовать. Для начала чайком побаловались и только после этого перешли к делу. Мне пришлось коротко, как в армейском рапорте, пересказать все перипетии двух последних дней. Назвать их приключениями после того, с чем мне приходилось сталкиваться в армии, у меня язык не повернулся. Но Алексея Алексеевича все это мало трогало, тем более я не рассказал ему, естественно, о главном, о том, что сам про себя называл не двойным убийством, а банальной ликвидацией. Однако куратор сразу проявил живость и начал расспрашивать подробности о препарате «МУ». Знал, судя по всему, что это такое.
— Две больших упаковки, говоришь… И в каждой по двенадцать малых упаковок. Вообще-то так обычно упаковывают афганский героин. А большие упаковки были? По весу… Хотя бы приблизительно…
— Я же их в глаза не видел, — ответил я предельно честно.
— Ах да, тебе же только следак по телефону рассказал…
Вот и пойми его, была это хитро подстроенная ловушка, проверка или просто возрастное непонимание и отсутствие у куратора памяти, хотя в последнее верилось с трудом.
— А что Тамара Абдулгафаровна по этому поводу говорит?
— А что она может сказать? — ответил я встречным вопросом. — Она о таком препарате тем более ничего не слышала…
— Разве? — удивился Алексей Алексеевич.
— Мне, по крайней мере, она ничего про него не говорила.
Так я выдержал с честью еще одну проверку…
