Глава шестая
Я отправился вместе с тачкой в следующий рейс. Когда нагружал тачку, услышал, как по деревне проезжает машина, но по звуку определить дорогу, по которой она ехала, было сложно. Из-за высоких берез и елей, растущих тут и там, порой казалось, что машина едет в одном месте, потом казалось, что в другом. Звуки гуляли по «коридору» между деревьями и умело маскировались. Тем не менее я поспешил домой, подумав, что, возможно, подполковник Лихарев из Следственного комитета изменил свое решение и все же проявил желание провести в доме и на участке обыск. Однако различать по звуку дизельные двигатели и бензиновые я могу. Проехала, скорее всего, машина с бензиновым двигателем. А микроавтобус, на котором приезжал Лихарев утром, был дизельным. Вполне могло статься и так, что просто кто-то из дачников решил навестить свой дом и что-то забрать с собой в Москву. Мало ли у кого какие могут быть дела! Просто банку соленых грибов решил из погреба вытащить на закуску на день рождения жены. Или же кого-то из родителей решил навестить сын — и приехал из областного центра на своей машине. Но я предпочитал не гадать, а знать наверняка, и, опасаясь того, что приехали ко мне, поспешил. Наполовину незагруженную тачку катить было легче, чем полную. По крайней мере, не приходилось по несколько раз останавливаться, чтобы поднять вывалившееся полено или обрезок доски. Но когда я выкатил ее на свою улицу, то оставил в высокой траве, а сам легким бегом двинулся в сторону своего дома. Причина для этого у меня была одна — рядом с моими воротами стояла старенькая и «побитая» в области багажника «Ауди-100». На такой машине ко мне никто не должен был приехать. А те люди, что посещали мой дом сегодня, ездили на других автомобилях. Добраться до ворот было делом недолгим. Еще метров с десяти я увидел, что в «Ауди» никого нет. Значит, кто-то приехал сам, без водителя. Но если этот человек приехал не с добрыми намерениями, он едва ли может оказаться в единственном числе. А с какими намерениями появился визитер, я не знал, поэтому предпочел не «рисоваться» сразу за калиткой, а перелез через высокие металлические ворота в соседний двор. Ворота были сделаны из профилированного стального листа, довольно тонкого. Через такой забор перебираться очень неудобно. Но в воротах были две прорези, через которые торчали петли, а на петлях висел серьезный амбарный замок. Этот замок вполне можно было использовать в качестве ступеньки, что я и сделал. Конечно, верх листов на воротах я слегка помял, даже не помял, а просто подогнул, но это потом нетрудно будет выправить плоскогубцами, зато теперь я имел возможность через полутораметровый деревянный забор наблюдать сквозь листву боярышника и желтеющих кленов все, что происходило в моем дворе. А во дворе ничего не происходило. Вернее, ничего не происходило для постороннего взгляда. А я, например, сразу обратил внимание на то, что дверь в дом распахнута. Мы с Тамарой всегда держим эту дверь закрытой. Беда в том, что больше всего на свете я ненавижу мух и комаров. Если дверь открыть, их в дом набьется видимо-невидимо. Места у нас такие — болотистые, где насекомым настоящий простор и все удобства для жизни. Половина леса стоит в болотах. Следовательно, раскрытая дверь — это признак особой ситуации. Сигнал Тамары мне. И я этот сигнал принял. Но при этом я за нее и беспокоился, хотя понимал, что капитан спецназа военной разведки Тамара Змиева никогда не даст себя в обиду, тем более она имеет при себе пистолет, который сразу показать наверняка не пожелает. Принцип спецназа — оружие следует демонстрировать или в критический момент, чтобы затормозить развитие какой-то нежелательной ситуации, или при желании применить его. Но как-то так уж повелось, что люди всегда на себя, если они имеют качественную подготовку, надеются больше, чем на тех, кто слабее физически, оттого и происходило мое беспокойство. Правда, Тамара многократно выходила из самых сложных ситуаций невредимой. Об этом мне говорили и в разведотделе бригады, да и сама она кое-что рассказывала. Но она обычно использовала свои женские методы, хитрость и расчетливость, тогда как я предпочитал, как правило, силовые, то есть использовал свои преимущества спецназовца.
Забор между двумя дворами, как я уже сказал, не превышал полутора метров, а местами был и еще ниже. Перебраться через него — дело нескольких секунд. Я просто положил на забор обе руки, подпрыгнул и перебросил ноги на другую сторону. При этом у меня из-за пояса на спине едва не выпал пистолет, который я тут же засунул назад, прочно прижав его брючным ремнем. Честно говоря, я не слишком большой любитель посылать пули, когда можно действовать кулаками. В работе руками и ногами я с любым противником чувствовал себя увереннее. Но это все вовсе не говорило, что я плохо стреляю. Из того же своего пистолета с десяти шагов я легко сделаю из туза девятку, стреляя просто с пояса. Из чужого, даже из пистолета Тамары, мне потребуется для этого две попытки. Чужой пистолет всегда не так «сидит» в руке и порой не посылает пулю именно туда, куда я думаю ее послать. А со своим пистолетом я всегда общаюсь на «ты». Я только смотрю на точку, в которую должна попасть пуля, а все остальное пистолет сам делает. И стреляет, и попадает точно в нужную точку, на которую я смотрю. Этим пистолетом меня наградили еще до выхода в отставку. До этого личным оружием у меня, кроме обязательного автомата, числился пистолет Стечкина. Именно из него я учился так стрелять. Вернее, меня учили. Хороший специалист-инструктор. Потом переучивался стрелять так же из пистолета Макарова. Сумел переучиться, хотя прежний более тяжелый пистолет мне лично нравился больше. Особенно в боевых условиях, когда им можно было огреть противника по голове не слабее, чем ломом.
Тамара, кстати, тоже стрелять умела неплохо, хотя и не на моем уровне. Но в ростовую мишень с допустимой для пистолета Макарова дистанции в пятьдесят метров она не промахивалась никогда. Иногда попадала и с более дальней дистанции. Пуля этого пистолета сохраняет убойную силу на дистанции в триста пятьдесят метров, хотя говорить о прицельной стрельбе из короткоствольного пистолета на таком расстоянии невозможно. Можно только надеяться на случайность или стрелять в толпу. Тогда допустимо в кого-то реально попасть. Но тоже не факт — можешь стрелять в одного, а пуля угодит в другого.
Скрадывая шаги, я подошел к углу дома со стороны огорода. Крыльцо у нас как раз на углу расположено, со стороны фасада, если можно назвать фасадной стену, которая лишь обращена в сторону улицы и больше ничем от других стен не отличается.
— И когда твой мужик появится? — спросил голос, который я сразу узнал. — Мне уже ждать, честно скажу, надоело…
— Мне тоже, — согласился второй мужской голос. И этот голос был мне знаком. Значит, в гости к нам пожаловали капитан Гудилов и старший лейтенант Звягин. — Да что с ней говорить, дать ей по башке и искать. В таком доме деньги и спрятать-то некуда, только в шкаф под постельное белье…
В шкаф под постельное белье мы обычно кладем свои пенсии. Я без труда догадался, что старший лейтенант имел в виду то, что так поступает большинство людей, а вовсе не проявил чрезвычайную, почти экстрасенсорную догадливость.
— Учти, дура старая, — снова заговорил капитан Гудилов, — мы знаем, куда от нас поехали Мамукаев и Таппасханов. Убить их и ограбить могли только вы.
Меня, говоря честно, возмутила форма обращения к Тамаре. Ее обозвали старой дурой. А я знал, что она совсем не дура. Отсюда и возмущение. Но ее саму в этом обращении больше задело второе слово. «Дуру» она как-то или мимо ушей пропустила, или согласилась, но вот слово «старая» ее просто-напросто оскорбило. В свои пятьдесят семь она на пятьдесят едва ли выглядела. Обычно ей давали не больше сорока — сорока пяти. Особенно люди, которые знали о ее кавказских корнях. Женщины на Кавказе обычно стареют рано. И она своим внешним видом с полным правом гордилась. Я не увидел, я просто представил, а скорее, понял или прочувствовал ее дальнейшее поведение.
Со словами: «Сам ты старый козел!» — она шагнула вперед и дала капитану звучную оплеуху. Может быть, даже в ухо ему врезала, как я учил ее.
— Ты понимаешь, что ударила сейчас человека, который ведет следствие… — процедил старший лейтенант Звягин. — Мы с ним ведем, стару…
Он не договорил последнее слово до конца, которое заглушил звук смачной оплеухи.
Я решил, что пора мне вмешаться, и шагнул за порог. Менты стояли ко мне спиной, но Тамара меня увидела.
— Кто тут следствие ведет? — спросил я насмешливо.
Сказать, что они обернулись в испуге, значит, ничего не сказать. Испуг, скорее всего, был вызван не моим появлением, которого они ждали, а тем, что кто-то посторонний видел, как их бьет женщина.
— Я веду! — проведя ладонью по щеке, словно ощупывая ее на предмет внешних повреждений, сказал капитан Гудилов.
— И я веду… — добавил старший лейтенант Звягин, трогая пальцами свою полыхающую щеку, и положил руку на кобуру. Он только один из этой пары был в форме, капитан был в гражданской одежде.
— С каких это хренов? — мягко и неназойливо улыбнувшись, спросил я. — Насколько мне известно, следствие по происшествию на автозаправочной станции ведет капитан Родимцев. И он дело закрыл, как сам сообщил мне недавно, в связи с кончиной одной из сторон конфликта и невозможностью доказать, как там развивались события.
— Мы ведем следствие по факту двойного убийства на дороге граждан Мамукаева и Таппасханова, жителей города Нальчика, — заявил старший лейтенант.
— А кто вам, двум дуракам, доверил такое дело? — поинтересовался я. — Во-первых, ни дежурный по райотделу, ни, конечно же, дознаватель не имеют права вести следственные действия. Это вообще не круг ваших вопросов. А во-вторых, убийство вообще произошло не в вашей области и ведет его следственное отделение нашего района. А вы просто пытаетесь присвоить себе чужую прерогативу. С какой целью, мне интересно было бы узнать?
— Попробую объяснить… — сказал старший лейтенант Звягин, пытаясь расстегнуть кобуру.
Но я не позволил ему это сделать и резко выполнил что-то похожее на бэкфист. Правда, чтобы произвести настоящий бэкфист, следует сделать шаг вперед, затем совершить поворот на триста шестьдесят градусов и в развороте ударить предплечьем в голову, желательно в верхнюю часть, чуть выше виска, — тогда удар в черепную коробку передается в область мозга, отвечающую за координацию движений, и человек падает. Достается той же области мозга, что и при ударе коленом в брегму, только там удар приходится спереди, а здесь сбоку. Я же после разворота ударил тем же жестким предплечьем в руку, в месте соединения бицепса, трицепса и дельтовидной мышцы плеча, что сразу заставило его руку бессильно повиснуть.
— Что такое! — воскликнул капитан Гудилов, выхватывая из кармана и наставляя на меня свой пистолет. — Физическое сопротивление органам полиции при исполнении! Нанесение побоев!..
Но тут же прозвучал выстрел Тамары, и был он точен. Пуля ударила в ствольный кожух пистолета Гудилова и выбила оружие из рук капитана. При этом сама пуля срикошетила и ударилась в потолок, отчего мне на голову посыпалась штукатурка и несколько мелких кусочков дранки. Пистолет Гудилова отлетел к порогу. Он бросился было за ним, но я шагнул параллельно, и моя нога, резко выпрямившись, ударила его в лицо. Я не целился непременно в нос, но попал точно. Нос моментально посинел и расплылся в половину лица, побежали на пол струйки крови, а сам капитан, откинувшись от удара, сел на пятую точку в стороне от пистолета и оперся о пол растопыренными за спиной руками.
— Что этим козлам здесь надо? — спросил я Тамару.
— Они хотели забрать деньги, которые якобы были у тех парней на «Камаро». Эти два урода думают, что это мы убили Мамукаева и Таппасханова и ограбили их.
— Двести тысяч баксов находятся у подполковника Лихарева в Следственном комитете, — сказал я избитым ментам. — И два мешка наркоты. Двести тысяч баксов — это где-то, — мысленно подсчитал я, — около тринадцати миллионов. Нормально козлы заработать хотели. А нас потом просто убили бы… Может быть, оформили бы это как попытку к сопротивлению или попытку к бегству… Они умеют это делать — бумаги оформлять лучше, чем убивать. Только не поняли сдуру, что такое спецназ военной разведки. Катите отсюда к себе и готовьтесь к увольнению. Я сейчас позвоню, сообщу о ваших подвигах. Будете счастливы, если против вас не возбудят уголовное дело…
Я заметил, как шевельнулась левая, еще здоровая рука старшего лейтенанта, пытаясь незаметно сместиться в сторону кобуры.
— Тебе вторую руку «отсушить»? — спросил я старлея. — Ведь допросишься…
— Может, ему просто отстрелить ее? — предложила Тамара. — Например, в локтевом суставе. После этого никакая хирургия не поможет руку восстановить…
Чтобы не доводить дело до нового обострения, я шагнул к порогу и подобрал пистолет капитана, продолжавшего сидеть на полу с окровавленным и посиневшим носом. Гудилов вел себя спокойно, видимо, понимая, что он проиграл эту большую партию, но на что-то сильно надеясь. Тамара, словно прочитав мои мысли или по взгляду догадавшись, уперла свой ствол в пах Звягину и молча вытащила из его кобуры и пистолет, и запасную обойму, которая обычно в стандартной ментовской поясной кобуре имеет свой кармашек. Оба мента были теперь обезоружены.
Я вытащил смартфон, одним нажатием послал вызов капитану Родимцеву и тут же включил громкую связь, чтобы оба мента слышали разговор.
— Виктор Вячеславович, тут у нас такое дело неприятное произошло… — Я рассказал о визите ночного дежурного и ночного дознавателя и о цели их визита.
— Выходит, они знали, что Мамукаев с собратом поехали за вами? Откуда?
— Я думаю, что ваши коллеги дали им наш адрес и парни отправились расквитаться. А по дороге с ними что-то случилось.
— А эти… мои коллеги… пришли к вам с оружием?
— Да. Оружие мы у них отобрали. Их я сейчас отправляю по домам, а за оружием пришлите машину.
— Хорошо, товарищ подполковник, я сейчас доложу ситуацию начальнику отдела. Он у нас к таким вещам строго относится. Только Гудилова со Звягиным пока не отпускайте. За оружием к вам приедет сотрудник отделения нашей собственной безопасности и возьмет с собой наряд, который доставит «моих коллег» прямиком в районный «обезьянник». И заодно, чтобы не было ни у кого желания спустить дело на тормозах, а то у капитана Гудилова теща работает в районной администрации и обязательно постарается оказать давление, я позвоню подполковнику Лихареву. Пусть он, в свою очередь, позвонит нашему начальнику, а заодно и прессу пусть подключит. Если статья об этом происшествии появится даже в вашей районной газете, обратный ход делу никто дать не сможет. Как машина выйдет, я вам позвоню и на всякий случай сообщу фамилию сотрудника отделения собственной безопасности. Кстати, если есть возможность, не давайте никому из «коллег» разговаривать по телефону.
— Найдем такую возможность… Я у них трубки отберу.
— Тогда у меня пока все… — Родимцев отключился от разговора.
— Трубки! — требовательно произнес я и похлопал по карманам, отыскивая трубку капитана Гудилова. Тамара провела ту же операцию со старшим лейтенантом Звягиным.
— Садитесь, пожалуйста, — вежливо показал я старшему лейтенанту на табурет. — Привыкайте к образу жизни сидельца. Вам теперь долго сидеть придется. Можете помочь подняться с пола своему другу, если он сам не в силах. Чай я вам не предлагаю — считаю, не заслужили…
Капитан Родимцев позвонил уже вскоре. Сообщил не только фамилию сотрудника отделения собственной безопасности, которому мне предстояло рассказать все о происшествии, составить протокол, а потом и написать заявление на имя начальника райотдела полиции, но, во избежание возможной подставы, сообщил мне и номер машины, которая выехала к нам. Как найти дом, он лично объяснил водителю. Обрисовал забор. Он у меня единственный такой старенький и дощатый среди современных заборов дачников, чаще всего сделанных или из штакетника, или из сетки-рабицы. Весьма даже дырявый забор, из досок которого давно уже вывалились все сучки, и теперь через образовавшиеся отверстия проросли ветки шиповника. Весной это особенно красиво, когда цветет шиповник. Складывается впечатление, что цветки кустарника растут прямо из забора. Но сейчас уже подступила осень, тем не менее заблудиться в деревне трудно. После объяснения найти меня будет легко, если только никуда не поворачивать, как в деревне окажешься. Сам дом от привычного вида дачи отличается и внешне, и по качеству почерневших от времени материалов. Обычный одноэтажный деревенский домик, достаточный для проживания двух человек. И даже гостя есть где разместить. А зимой можно еще два лежачих места оборудовать на стандартной русской печке, Где я и устраивал старшего сына, когда он в кои-то веки надумал навестить отца и приехал с женой. Поместились… А их лыжи мы всегда оставляли на крыльце. У нас в деревне не воровали. И не принято это, и жителей зимой не было.
Старший лейтенант Звягин заявился к нам, видимо, для солидности и для подтверждения своих следственных полномочий, на которые он права в действительности не имеет, в полной форме. У нас в стране отчего-то принято считать, что человек в полицейской форме олицетворяет собой и власть, и следственные органы, и вообще порядок. Так, в соответствии с формой, у него на поясе со стороны спины находился чехол, который я по-армейски назвал бы «подсумком», как раз с двумя парами наручников, которые мы с удовольствием и защелкнули на руках ментов, предварительно заведя им руки за спину. Для меня лично снять наручники, даже не имея под рукой ключа, не проблема — я бы незаметно взял со стола вилку и загнул бы ей один из зубьев, сделав ключ. Но для них это, видимо, казалось невозможным явлением, и потому ни капитан, ни старший лейтенант даже попытки не предприняли к подобному действию. Зная, что Тамара в мое отсутствие будет за ними хорошо присматривать, может быть, даже более жестко, чем присматривал бы я сам, и даже прикоснуться к вилке не позволит, я пошел за своей тачкой, оставленной в высокой траве. Прикатил тачку к дровяному сараю, однако выкладывать обрезки досок пока не стал, потому что услышал звук двигателя автомобиля. Как я и предположил по звуку, это был «уазик». Пользоваться таким транспортным средством мне во время службы в армии доводилось много раз, конечно, реже, чем бронетранспортером или боевой машиной пехоты, тем не менее звук двигателя «уазика» я выделял среди других звуков уверенно и безошибочно. У него особый звук. Собственный диапазон. Я двинулся к калитке, против которой машина и остановилась.
— Старший лейтенант Логинов! Василий Анатольевич меня зовут, — козырнув, представился мне сотрудник службы собственной безопасности райотдела. — Подполковник Кукушкин?
— Точно так… Проходите в дом.
— Со мной дежурный наряд. Разрешите их пригласить? Они только задержанных в машину посадят. А мы с вами бумажной работой займемся…
Старлей был предельно культурен и вежлив, причем настолько, что мне это сразу не слишком понравилось. От него просто веяло какой-то холодной правильностью комсомольского работника. Обычно кто мягко стелет, у того спать жестковато бывает. Меня это, признаться, слегка насторожило. Я вообще не люблю излишнюю вежливость.
— Да, конечно, приглашайте, — кивнул я. Пока у меня не было причин для возражения.
Старший лейтенант сделал рукой знак себе за спину, и из машины вышли четверо ментов с автоматами. Командовал ими, видимо, сержант, который таким же вежливым кивком поздоровался со мной и остановился за спиной Логинова.
— Задержанные в доме. Забирайте! — подсказал я.
Логинов посторонился, пропуская сержанта и трех последовавших за ним ментов в дом. Посторонился и я, ступив ногой с бетонной дорожки на газон и раздавив каблуком несколько стеблей лилий, за которыми Тамара тщательно ухаживала уже несколько лет. Но сейчас это не показалось мне важным.
Гудилова и Звягина вывели почти сразу, по крайней мере, раньше, чем мы успели войти в дом. Но если капитан Гудилов гордо шмыгал разбитым и сильно сплющенным носом, то старший лейтенант Звягин смотрелся затравленным зверьком. От природы он был на полголовы выше капитана, своего подельника, но сейчас так ссутулился и сжался, что стал ниже Гудилова ростом. Очень, видимо, боялся ответственности, в то время как капитан полагался, скорее всего, на работающую в районной администрации тещу. Я не знал, кем она работает, но хорошо понимал, что в современной России значит быть при власти. И понимал, что, окажись мы жителями какой-то другой деревни, расположенной километров хотя бы на десять южнее, то есть в соседней области, нам бы с Тамарой пришлось трудно. Но мы всю свою предыдущую жизнь шли сквозь опасности и трудности и потому новых испытаний не боялись.
Мы вошли в дом, и Логинов, без приглашения усаживаясь за стол, произнес:
— А теперь приступим к разбору ситуации по существу. Начнем с оружия…
Я положил перед ним два пистолета — капитана и старшего лейтенанта.
— Нет, вы меня не поняли, с вашего оружия, с правомерности его применения. Сразу прошу учесть, что угроза оружием в судах обычно рассматривается как применение оружия. По сути дела, это правильно. А тут еще и выстрел присутствует. И не столь важно, куда пуля была направлена…
