Глава пятая

— Ну, ладно, — протянул мне руку на прощание капитан, — не будем, Виктор Вячеславович, вам мешать заниматься хозяйственными делами. Вы же, кажется, из-за нашего приезда отвлеклись от них.

Я рассовал по карманам пистолеты, которые все еще держал в руках, — свой в правый карман, пистолет Тамары — в левый, руку капитану пожал не из уважения к ментам, а только потому, что так его можно было быстрее выпроводить.

Старший лейтенант Илья вышел из дома вслед за капитаном, но оба пока молчали. Обсуждать происшествие, случившееся на их глазах, видимо, намеревались по ту сторону калитки. Под крыльцом участковый подобрал щепку.

— Товарищ подполковник… Вопрос разрешите?

— Да хоть полтора…

— Если вам на темной улице нож к животу приставят, вот так… — Он упер мне в живот щепку, которую подобрал. — Что вы будете делать?

— Отниму нож и им же горло бандиту перережу.

— А как? Извините, Виктор Вячеславович, это не вздорный вопрос. Мне четырнадцать лет было. Мы тогда в областном центре жили. Я проводил свою девушку и домой в темноте возвращался. Меня двое остановили, один нож вот так приставил — и деньги забрал, и куртку с меня снял. Все деньги, что у меня с собой были. С тех пор я ножей боюсь. Как тогда испугался, так ничего не могу с собой поделать. Потому даже пошел в милицию служить. Сначала в милицию, потом в полицию…

— Когда нож так подставляют, — объяснил я, — вопрос решается проще простого. Сначала следует убрать живот с направления ножа, повернуться к лезвию боком. Одновременно следует не захватывать, а просто прижать кисть правой руки к руке с ножом — в области соединения кисти с предплечьем — и с силой надавить, чтобы нож своей плоскостью к животу прижимался. И не стесняться живот выпячивать как можно сильнее. На красивость собственной фигуры в таком случае внимания обращать не стоит. Можно даже корпус разворачивать, если живота не хватает. Тогда лезвие само станет рычагом, который кисть выворачивает. Тут же следует подсунуть левую руку, в нее нож и упадет. И после этого следует нанести неамплитудный режущий удар в горло. — Объясняя это, я одновременно и показывал. Так щепка оказалась у меня в руке, после чего она легла на горло старшему лейтенанту полиции. — Только этот прием отрабатывать надо, чтобы все действия синхронно выполнять. А отрабатывать можно с любым напарником, даже с женой. И ее заодно научить.

— А все остальные действия против ножа, когда его не приставляют, когда им, предположим, бьют или просто размахивают, уже сложнее и требуют длительных занятий, — сказала Тамара, выйдя из-за угла дома. — И самостоятельно такими приемами не овладеть. Требуются занятия с инструктором.

— Спасибо, я учту, — заулыбался старший лейтенант и заспешил к калитке, возле которой его уже дожидался капитан Родимцев…

Я дождался, когда совсем стихнет удаляющийся звук двигателей двух автомобилей, после чего повернулся к Тамаре и спросил, кивнув на тугую бинтовую повязку:

— Как рука?

— Разрабатывается. Когда вилы хватала, совсем про боль забыла. Как вчера, когда тела оттаскивали с дороги.

— Молодец… — Не снимая повязки, я прощупал руку. Мне показалось, что сустав сам собой встал на место. Я слегка подавил на него большими пальцами обеих рук.

— Больно! — вскрикнула Тамара, но руку не отдернула. Это уже говорило о том, что с рукой все будет в порядке.

— Главное — золотую середину поймать. И нагружать руку, но и не перегружать.

— Я так и стараюсь. А что ты сегодня так раздухарился?

— Захотелось ментов на место поставить. И все обошлось как нельзя лучше!

— И слава богу… Но постарайся с ними отношения не портить. Мало ли что? Они вроде бы к тебе неплохо отнеслись. Может, еще сгодятся…

— Они ко мне неплохо отнеслись только потому, что у них ничего на меня нет. Ничего найти не могут. Они даже отпечатки пальцев с меня не сняли, не посчитали нужным. В самом-то деле, кто будет так себя со следственной бригадой вести, если чувствует за собой грех? Все будут предельно вежливы, как китайцы. И под ногтями у меня тоже не ковырялись. Посчитали, что я — не тот вариант… Вернее, они посчитали, что, случись мне встретиться с этими парнями, им бы еще больше досталось. Но, думают, парням повезло — не встретились. Их просто убили, и все, и не изуродовали. Не доехали они до места, хотя неизвестно, куда они вообще ехали. Я следаков попросту своей наглостью задавил. На грани риска работал, но расчетливо. И ты, как обычно, вовремя вписалась. Вошла в ситуацию. А в целом, мне кажется, это такие же точно менты, как те, что за нами вслед этих парней на «Камаро» вчера послали. Только одним случай подвернулся денег стрясти, другим не подвернулся. Первые считают, раз не подвернулся, значит, жить не научились. А вторые, пока им случай не подвернулся, честными себя считают. Кстати, ты не знаешь, сколько могут заплатить за невозбуждение уголовного дела? Им ведь уголовное дело светило — нападение с ножом, попытка ограбления на заправке. Я не думаю, что парни легко отделались. Они, судя по машине, не на нашу пенсию живут…

— Не знаю, ни разу с подобным не сталкивалась, — ответила Тамара.

А я шагнул к своей машине и присмотрелся внимательнее к загибу переднего бампера с водительской стороны. Вообще-то на обычной «Волге» стоит родной металлический никелированный бампер. Первый владелец машины металлический бампер снял и спереди и сзади, а вместо них спаял пластиковые бампера непонятно от каких машин, из двух сделал по одному спереди и сзади. Причем так аккуратно спаял, что на первый взгляд это было незаметно. Пластиковый бампер оказался более практичным. Его нетрудно было поправить после легкого столкновения, надо только хорошенько прогреть, и точно так же можно было при необходимости заменить отдельный кусок при невозможности правки или при сколе. Кроме того, пластик не имеет способности ржаветь. А это для российских дорожных условий важный аргумент. Но сейчас я заметил на покрытом пылью бампере несколько кривых потеков. Они тоже были покрыты пылью, но чуть-чуть выделялись над другими участками по высоте. У меня это вызвало подозрение. Впечатление складывалось такое, что нечто довольно густое, более густое, чем вода, капало сверху на бампер и оставило следы — потеки.

Заглянув в свой сарайчик-мастерскую, я проверил, как идет зарядка аккумулятора, после чего захватил нож и вернулся к машинке. Тамара внимательно, хотя и молча, наблюдала за моими действиями. Легонько, совсем без нажима, чтобы сам бампер не оцарапать, я сделал маленький скребок в подставленную бумажку. Так и оказалось. Вчера вечером кровь одного из парней брызнула на бампер моей машины. Хорошо, я сам вовремя хватился, а могли бы это обнаружить и менты. Но не обнаружили, к моему счастью.

Я посмотрел на Тамару.

— Кровь…

— Сейчас вымою. Выставляй свою технику. — Она умела все понимать без объяснений. Наверное, потому, что мы прошли одну армейскую школу военной разведки, и мыслила Тамара точно в том же направлении, что и я.

Пришлось вытаскивать из мастерской переносную автомойку высокого давления «Каршер», соединять ее с огородным поливочным шлангом и подключать к мойке электричество. Дальше Тамара уже работала сама. Она любила мыть нашу машину. Даже говорила, что получает от этого удовольствие. Я пошел было за своей тачкой, чтобы снова отправиться за дровами, но в кармане у меня зазвонила трубка. Я вытащил ее. Определитель показал номер капитана Родимцева, который я легко запомнил еще после его утреннего звонка. Ответить меня заставило простое человеческое любопытство. В самом деле, капитан уехал совсем недавно, что могло измениться за это время? Он, скорее всего, только-только успел добраться до своего райотдела, если ехал без превышения скорости. Но старый полицейский «уазик» серьезно превысить скорость не в состоянии. Хотя он может позволить себе не обращать внимания на ограничивающие скорость знаки, которых на данной дороге выставлена куча. Раз капитан звонит, значит, появились какие-то новые обстоятельства, и эти обстоятельства должны напрямую меня касаться, иначе звонка бы не было.

— Слушаю вас, Виктор Вячеславович… — ответил я не слишком добрым тоном. По крайней мере, не излишне добрым, без подобострастия. С ментами я предпочитал вести себя в прежней манере. Исключение мог составить разве что наш участковый старший лейтенант Илья, который сразу вызвал у меня симпатию своей непосредственностью.

— Товарищ подполковник, я вам уже сообщал, что не понял действий ночного дежурного капитана Гудилова, который возбудил против вас и вашей жены уголовное дело, тем не менее не стал вас задерживать, хотя обязан был бы это сделать.

— Да, кажется, был такой разговор, — согласился я не слишком уверенно. На самом деле я никогда на память не жаловался и помню абсолютно все, что со мной происходило. Даже в мелочах. Но сообщать ментам о профессиональной памяти разведчика я не желал. Не желал заострять на этом внимание. Потому что могут возникнуть какие-то моменты, когда мне может понадобиться слабая «старческая» память, на которую будет не грех сослаться. — И что дальше?

— Дальше только то, что по дороге от вас я хотел заехать домой пообедать. А тот ночной дежурный, капитан Гудилов, живет в соседнем со мной доме. Я в пятиэтажном, а он в частном, что стоит с торца моего дома. Последний частный дом, который не снесли в нашем районе. И я пожелал к нему заглянуть, чтобы задать пару вопросов. Мы с ним, честно говоря, в слегка натянутых отношениях, но служебные вопросы обычно решаем. Про Николая у нас в отделе поговаривают, что он на руку нечист, но пока его никто не поймал, обвинения предъявлять несерьезно. Тем не менее ваше, Виктор Вячеславович, дело, если учесть рапорт старшего лейтенанта Савельева из вневедомственной охраны, как раз дает подобный намек. Зашел я, значит, к Гудилову, а он после ночной смены отсыпается. Я попросил разбудить, чтобы не пришлось его в райотдел вызывать. Капитан спросонья ничего не сообразил, с трудом вспомнил, о чем речь. Про вас сказал, что вы были сильно возбуждены и вели себя агрессивно, потому он и не стал вас задерживать. Не рискнул, памятуя ваше боевое прошлое.

— Я вел себя агрессивно? — не смог я сдержать удивления.

— Капитан Гудилов так утверждает и, говорит, было это в присутствии старшего лейтенанта Звягина, который может все подтвердить. А он, капитан Гудилов, мог бы и наряд пригласить для вашего усмирения, но делать этого не стал, то есть по большому счету, как он говорит, просто вашу жену пожалел и не стал оформлять задержание, решил, что я вас вызову и все оформлю в присутствии пострадавших, которые должны были утром в райотдел приехать. Мне пришлось рассказать, что с пострадавшими случилось и где, чтобы объяснить, почему дело в производстве не в нашем районе. Это Гудилова почему-то сильно возбудило. Он даже, как я заметил, резко проснулся. А когда я, пообедав, вышел на балкон своей квартиры, увидел, что во дворе Гудилова уже нет машины. Может, он сам куда-то укатил, может, жена — она у него тоже ездит. А когда я приходил к нему, машина еще во дворе стояла. Это я точно помню…

— И что, Виктор Вячеславович, все это может означать для меня? Я по поводу возбуждения против меня уголовного дела…

— В связи с гибелью пострадавших, я думаю, это дело будет закрыто. Кстати, ехали они куда-то в вашу область, так что оказались на месте своей гибели не случайно. Но дело против вас с женой я закрою, не переживайте. Тем более нет никакой возможности выяснить, что там на заправке произошло. Существуют два варианта трактовки событий. Ваш вариант косвенно подтверждается рапортом старшего лейтенанта Савельева. Но я хочу вас предупредить, что капитан Гудилов и старший лейтенант Звягин — они одного поля ягоды, могут написать заявление по поводу сопротивления действиям полиции, возможно, даже припишут вам какие-то насильственные действия или угрозу оружием. Тем более если до них дойдет каким-то образом слух про сегодняшний инцидент со следственной бригадой в вашем доме. Я Гудилову, естественно, ничего не рассказывал. Просто продумайте свое поведение на этот случай. У меня все! Мне пора. Я из дома звоню. Поехал в райотдел. Время подпирает…

— Спасибо, капитан, за заботу… — серьезно произнес я, умышленно не сказав «товарищ капитан». Без этой официальной фразы Родимцев становился мне ближе и понятнее. Наверное, он даже неплохой парень. И ему, возможно, тоже иногда не хватает денег на бензин…

Я зашел в дровяной сарай, выкатил тачку и покатил ее по дорожке мимо крыльца, рядом с которым все еще стояла Тамара, уже взявшая в руки пистолет от мойки высокого давления.

— Родимцев звонил? — спросила она.

— Да.

— И что ему еще нужно?

— Предупредил…

— О чем?

Я не большой любитель разного рода повторений. Тем не менее Тамаре предупреждение тоже следовало передать. И я передал все, что сообщил мне Виктор Вячеславович о капитане Гудилове. Тамара задумалась, все так же держа в руке пистолет от автомойки. А у меня в голове сразу сработала ассоциация: пистолет от автомойки — наградные пистолеты у меня в карманах. Наградное оружие оттягивало карманы моей куртки, как-никак каждый из пистолетов в снаряженном состоянии весит восемьсот десять граммов. Я вытащил пистолет из левого кармана и передал Тамаре:

— Положи в сейф. Это твой.

— Сначала машину помою… — возразила она, но оружие из моих рук все же приняла и убрала себе за пояс под широкую полу куртки.

Мой правый карман, где лежал мой собственный пистолет, сильно перевешивал, из-за чего куртка сдвигалась с одного плеча на другое, и я, глядя на Тамару, тоже переложил оружие за пояс, только не спереди, как она, а привычно за спину. Так носить оружие мне казалось более удобным.

И только после этого я отправился вместе с тачкой в тот чужой двор, где набирал дрова и где уже отложил в сторону доски, непригодные для хозяина участка, но вполне пригодные для меня, уже несколько лет как отпетого деревенского жителя.

Признаться, первое время после переезда сюда я еще чувствовал себя жителем большого города, областного центра, и сам ощущал некоторое превосходство над простыми и неприхотливыми сельскими жителями. К тому же я был не просто отставным военным, а старшим офицером спецназа военной разведки и, несмотря на возраст, способен был на многое, что простым людям и не снилось. Даже мог продемонстрировать некоторые свои способности. Например, когда житель нашей деревни, сейчас, после смерти жены, он уже уехал жить в райцентр к дочери, пожаловался, что придется вызывать трубочиста, потому что труба не тянет. Год назад он точно так же вызывал, трубочист на крышу залез и вытащил из кирпичной трубы сорочье гнездо. Сама сорока, напуганная недавним дымом, уже сбежала. Трубу чистить не пришлось, но заплатить трубочисту пришлось почти половину пенсии хотя бы за вызов и за ту работу, которую он выполнил. А на законное возражение старика трубочист ответил просто:

— Я и время, и бензин тратил… И с крыши чуть не свалился. В следующий раз сам лезь…

И вот речь снова пошла о вызове трубочиста.

Тогда я попросил веревку, перебросил ее через всю крышу, закрепил за дерево на другой стороне дома. По веревке забрался на крышу и тоже вытащил из трубы тщательно сплетенное из веток и травы гнездо. Не знаю уж точно, сорочье или воронье.

— Ну ты спец! — с восхищением сказал сосед. — Верхолаз!..

Разговорились. Оказалось, он мой ровесник. Но он, как сам признался, не был способен на такие, я бы сказал, пустяковые физические упражнения. Мне нравилось его восхищение, в этом я могу сознаться без стеснения. Но Тамара потом, когда я все ей рассказал, моего поведения не одобрила.

— Надеюсь, о военной разведке ты ничего не рассказывал?

— Не ребенок…

— Тогда постарайся понять, подумай и пойми, почему ты ушел в отставку с этой формулировкой: «Без права ношения военной формы и государственных наград». Это же не случайно… Тебя просто спрятали, я думаю. Спрятали, надеясь, что ты все понимаешь и сумеешь затихориться, адаптироваться к новой жизни. А ты пытаешься высовываться, выпендриваться!

— Понял! — легко согласился я. — Больше такого не повторится.

И я в самом деле стал чувствовать себя почти деревенским стариком, забытым миром и детьми. И не пытался как-то выделиться. Даже старые доски научился ценить как новые. Так же вела себя и Тамара. Например, когда одна из московских дачниц, женщина лет на двадцать моложе ее, пожаловалась, что толстеет и не может влезть в свое старое платье, и потому решила подарить его Тамаре, та была неподдельно рада, как мне показалось. Но с тех пор, как дачница уехала, ни разу это платье больше не надевала, предпочитая армейский «камуфляж» любой другой одежде, причем костюм носила мужской, и, я бы не сказал, что он ей к лицу, но самой Тамаре казался более удобным для жизни в деревне. По крайней мере, он не стеснял ее в работе. При этом многие жители деревни и дачники откуда-то знали, что я отставной подполковник, но никто не догадывался, что Тамара — отставной капитан спецназа. Воинскую форму она, как и я, не надевала даже по армейским праздникам, как и не надевала свои ордена и медали, которых имела большее количество, чем я.

Между тем я продолжал начатую работу. Сначала отвез к себе во двор доски, уложив их относительно ровной стопкой рядом со своей мастерской. После чего совершил несколько рейсов за дровами, пока все не вывез. И тогда перешел на следующий участок, через четыре двора. Однако на следующем участке на калитке висел замок. Замок был простейший, мне ничего не стоило открыть его с помощью кусочка проволоки, который валялся на дороге почти под моими ногами. Этому меня хорошо и качественно обучали. Наверное, не хуже, чем Тамару обучали забираться в чужие карманы. Но я отлично помнил, что преподаватель говорил нам, как трудно бывает после открывания закрыть замок этим же куском проволоки. Хотя у меня, кажется, получалось. По крайней мере, преподаватель меня хвалил. Но практики у меня не было, и потому я не решился использовать проволоку сейчас. Оставить замок открытым было не страшно. В деревне просто некому воровать. Да и штакетный забор не настолько высокий, чтобы через него трудно было перебраться. Сейчас мне не перед кем было рисоваться и не от кого было прятаться и маскировать свои настоящие возможности. Поэтому, взявшись двумя руками за штакетины, я легко, как не каждый молодой парень сможет, перепрыгнул через забор. После чего, за неимением гаечных ключей, пальцами свинтил гайку с болта, закрывающего ворота, и распахнул их. Путь к куче строительного мусора был открыт, и я прокатил тачку во двор. Здесь досок не было. Не только подходящих мне для дела, но вообще не было никаких, зато были обрезки бревен, что меня устраивало не меньше. Переколоть их на дрова — любому физически крепкому мужчине доставит только удовольствие.

Обрезки бревен я вывез за четыре с половиной рейса. В последний рейс удалось набрать только половину тачки дров. После чего закрыл ворота точно так, как они были закрыты, и покинул двор тем же способом, которым посетил его. Остался только последний двор, стоящий в стороне, и, выгрузив тачку, я отправился туда. В третьем дворе были и обрезки бревен, и обрезки досок, и множество опилок, которые тоже хорошо горят в печке, только, чтобы привезти их, требовался мешок и совковая лопата. Выложив свой груз, я попросил Тамару принести мне какой-нибудь мешок под опилки. Она принесла мешок из-под сахара, сшитый из стеклоткани. Меня всегда это удивляло — почему сахар продают в таких мешках. В моем понимании, любая стеклоткань должна быть богата микроскопическими осколками стекла, которые в сахаре и не увидишь. Тем не менее в других мешках сахар давно уже не продают. Продавцы оправдывают выбор производителей:

— Такой мешок воду не пропускает, и потому сахар сухой…

Но опилки, долго лежащие во дворе, были сами по себе влажными, и их требовалось сжечь в первую очередь, пока не успели загнить. Так что я сразу занес мешок в дом и поставил рядом с печкой.

Тамара наблюдала за мной, стоя у крыльца. Она только что закончила мыть машину, причем, как обычно, вымыла ее не только снаружи, но и изнутри. И сделала это все с привычной для себя тщательностью, хотя, как всегда, неторопливо. Но ее неторопливость во всем обычно многократно перекрывалась качеством выполненной работы.

— Четверть сарая заполнил. На месяц топки хватит, — заметила она, бросив взгляд на дровяной сарай.

— Хватит, — согласился я. — Но дрова все равно купить надо, чтобы успели высохнуть.

— И опять без денег останемся…

— Ну не воровать же! На работу мне устроиться некуда. Кто пенсионера возьмет? Да и нет в деревне работы… — вздохнул я.

В минувшую холодную зиму, когда не было ни денег, ни дров, я с санками ходил в лес, распиливал бензопилой старые свалившиеся березы и таким образом забил себе весь сарай. Конечно, можно было бы и в эту зиму так же прожить и не замерзнуть, однако в этом вопросе существовало много «но»… Это когда-то раньше лесной кодекс позволял сельским жителям распиливать и убирать упавшие деревья. И лесники даже деньги за это платили людям, как за работы по очистке леса. Согласно современным законам, за такие действия полагается солидный для пенсионеров штраф. Штрафа я, конечно, не сильно боялся, пусть попробуют мне его предъявить! Пусть найдется человек, который «поймает» меня в лесу за пилкой дров! Могу пообещать, что он не захочет оформлять на меня никакой протокол…