Глава 7
Асгар

– За всех вас, сукины дети! – Асгар поднял стакан, обводя рукой присутствующих, – и за тех засранцев, которых мы потеряли!

Он одним махом пропустил тройную порцию арак-саги, домашней самогонки, и с силой опустил стакан на деревянный столик, проскрежетав зубами от охватившего горло жара.

– Йа Хусейн!

– Йа Хусейн! – послышались в ответ голоса завсегдатаев, сопровождаемые грохотом стаканов.

Эту традицию Асгар соблюдал уже более сорока лет: отмечать первый день священного месяца Рамадан тем, чтобы пить четыре ночи подряд. И сегодня наступил последний, праздничный раунд перед тридцатью днями поста и воздержания в городе, полном голодных, хмурых людей с дурным запахом изо рта. Он огляделся, рассматривая новичков. Как же ему хотелось видеть на их месте старых друзей! Никто уже не помнил и не знал старых обычаев.

Выпив, посетители перешли к играм – в основном к покеру и блэкджеку. Сегодня вечером заведение было забито под завязку. Асгар был доволен. Пока не услышал, как идет она. Сквозь гул толпы раздавались голоса его охранников, пытающихся удержать ее. Он знал, что ее ничто не остановит. Пари распахнула двери и ворвалась внутрь.

– Ты же обещал мне! Обещал!

Мужчины засмеялись. Они привыкли к драматичным появлениями Пари и упрекам, которыми она прилюдно осыпала Асгара. Никто не понимал, как ей удается пройти; шутили, что охранники, должно быть, разбегаются в страхе обмочиться при одном виде ее гневно развевающейся черной чадры, пока она поднимается по лестнице. Асгар подбежал к ней, лицо его покраснело.

– Дорогая, это не то, что ты подумала, мы просто выпиваем!

Обняв ее рукой за пояс, он принялся подталкивать Пари к двери.

– Не трогай меня! Я же вижу карты, вижу деньги. Обманщик. Ты всегда мне врал. – Пари начала всхлипывать.

– Пари-ханум, нам просто нравится играть в «снап». Это не противоречит исламу!

– Пари-ханум, клянусь, единственная ставка, какую я сделал сегодня, – так это поспорил с Асгаром на миллион туманов на то, что вы нас обязательно найдете!

Посетители отпускали свои обычные шуточки. Никто из них не понимал, почему Асгара так заботит мнение жены, почему он беспокоится, когда она выходит из себя, и старается обращаться с ней помягче.

– Кто-нибудь, вызовите врача! Быстрее! Асгару только что отрезали яйца!

Мужчины повалились от хохота. Пари выбежала наружу. Асгару захотелось догнать ее и извиниться, пообещав закрыть это место через несколько месяцев, когда они скопят достаточно денег, чтобы расплатиться по долгам. Но он остался на месте, смущаясь и стесняясь показывать свое малодушие перед мужчинами. В конце концов, именно его репутация привлекала многих молодых посетителей, желавших своими глазами посмотреть на Асгара Храброго – мужчину, некогда заправлявшего всем южным Тегераном, настоящего живого гангстера былых времен, напоминание об истории города. Друзья постоянно упрекали его в том, что он не сдерживает свою жену. Они воспринимали ее как некую надоедливую каргу, которую нужно поставить на место. Они не знали, как она разочарована десятилетиями невыполненных обещаний. Асгар сердился на нее за то, что она выставила его на посмешище и за то, что рядом с ней он все время казался дураком. Но Асгар не мог сердиться на Пари долго; она была смыслом его жизни, его истинной любовью. И он снова подвел ее. Асгар вернулся к столику, чтобы налить себе еще стакан. Он поговорит с ней утром.

Даже по прошествии сорока лет Асгар продолжал удивляться силе своей любви к Пари. Сейчас ей было почти семьдесят, но когда он смотрел на нее, то до сих пор видел перед собой широкоглазую беззаботную красавицу. Никто из его друзей и знакомых не мог этого понять. Все они считали своих жен непривлекательными и скучными. Асгар единственный среди них хранил верность своей избраннице. До свадьбы он иногда встречался с другими, и Пари узнала об этом. Она послала мальчишку, чтобы тот передал, что она обвиняет его во лжи и никогда больше с ним не увидится. Вернуть ее удалось только через полгода. Это были самые худшие полгода в его жизни. Он неделю ночевал на пороге ее дома, умоляя дать ему второй шанс. Больше он так никогда не рисковал.

Пари и Асгар познакомились в кабаре-клубе «Мулен Руж» на улице Манучехри. Она была танцовщицей, а его ребята охраняли заведение. Снаружи парковались «мустанги», «шевроле» и «кадиллаки». В отличие от кабаре Гомрока, где большинство исполнительниц были из Франции или Германии, в «Мулен-Руж» все танцовщицы и певицы были иранками. Гардероб Пари представлял собой пеструю коллекцию бикини с бахромой, купальников с бусами и чулок в сеточку. Она скакала на сцене, а Асгар опрокидывал одну рюмку водки за другой. До этого он успел пошалить почти со всеми танцовщицами, как и его ребята, но Пари отличалась от всех. В ней ощущалась какая-то честность, которую он никогда прежде не видел. Он сказал своим ребятам держаться подальше от нее, и они слушались. Даже в те ранние дни было понятно, что Асгар на пути к вершине – что из него выйдет некто. Асгар прекрасно понимал, чем занимаются танцовщицы, но это для него не представляло проблемы. Один из его братьев был женат на танцовщице; он отвел ее на церемонию тобе – своего рода шиитского крещения, – и мулла очистил ее от грехов. Что случилось и с Пари, когда Асгар сделал ей предложение. Он отвел ее в часовню, где она покаялась в том, что занималась прелюбодеянием, и поклялась в верности Богу и имамам, пока мулла бормотал молитвы и обрызгивал у нее за ушами водой. Она снова стала чистой. Асгар никогда не напоминал ей о прошлом. Все делают ошибки, и всякий человек заслуживает второго шанса.

Пари было всего тринадцать, когда родители продали ее мужчине шестидесяти с лишним лет. Они торговались о ее тощем неразвитом теле минут десять, прежде чем договорились о цене. Покупатель как нельзя лучше подгадал момент для торговли – прибыл именно тогда, когда родителями овладела ломка, когда их тела тряслись от желания и когда они говорили короткими, отрывистыми фразами. Мать Пари уложила в синий пластиковый пакет вещи дочери – чадру, пару брюк, две блузки и белье. Пари плакала, но понимала, что умолять их бесполезно; то, что ее продают – это очень плохо, но еще более унизительно было бы, если бы ее начали бить по голове. Особенно в присутствии мужчины. Ее мужа, Ага Маммада. Передав Пари Ага Маммаду, мать поцеловала ее в лоб – в третий раз за всю жизнь. Никаких слез не было.

– Не плачь, Пари-джун, мы желаем тебе только добра. Каждой девушке нужен муж, – лгали родители знакомым тоном, лениво произнося слова, как обычно.

Они оба родились в Нази-Абад, бедном районе дальше к югу, где вырос Асгар. Образование, здравоохранение, регулярная работа – об этом там никто и не слыхал на протяжении многих поколений. Мужчины обычно зарабатывали на жизнь тяжелым физическим трудом и рано умирали. Многие становились наркоманами. Сначала город наводнил опиум, затем дешевые опиаты. Родители Пари быстро перешли на героин, как и их соседи.

Во время первой волны расширения Тегерана на юг Нази-Абад постепенно превратился в пригород с многочисленными магазинами и населением, стремившимся достичь в жизни чего-то большего. Из-за повышения цен на жилье и косых взглядов соседей родителям Пари пришлось переехать на четверть мили на север и поселиться в очередных трущобах – в переулках за Шуш.

Пари родилась красивой. В детстве ее острые скулы и выгнутые аркой брови придавали ей не по возрасту женственный вид. Люди принимали девочку почти за взрослую, обманутые ее чарующими зелеными глазами. Когда ей исполнилось двенадцать лет, предложения о замужестве потекли рекой, даже несмотря на то, что все знали о пристрастии ее родителей к героину. И почти всегда эти предложения поступали от старых мужчин. Пари дрожала от страха, когда они приходили, но родители пообещали не выдавать ее замуж, пока ей не исполнится по меньшей мере шестнадцать.

Муж Пари лишил ее девственности почти с той же осторожностью, с какой кузнец забивает гвоздь. Для Пари это не стало потрясением, и она не сопротивлялась. Она бывала в спальне, когда к ее матери приходили мужчины, и видела, как ее отец взбирался на мать по ночам.

Ее новый дом почти ничем не отличался от тех, в которых она жила до сих пор: одна комната с потрескавшимися грязными стенами, скатанные одеяла в углу и газовая печка. В качестве дополнительной роскоши – маленький красный телевизор на деревянном ящике, дешевый персидский ковер на полу и коричневые круглые пластиковые часы, приставленные к стене.

На следующий день к ним пришел мулла, чтобы официально освятить их брак в глазах Бога. Мулла был хорошим человеком; его не смутила красота Пари, и он видел перед собой испуганную девочку. Выведя ее из комнаты и попросив Ага Маммада подождать, он спросил, знают ли ее родители об этом браке и не обесчестил ли ее Ага Маммад? «Ты довольна, дитя?» Пари соврала, из страха и по привычке. Ей все еще хотелось защитить родителей, пусть они и поступили неправильно. Она не понимала, что мулла мог бы помочь ей, как помогал другим девочкам в районе, не осуждая их. Так Пари в тот же день стала супругой Ага Маммада.

Ее муж по профессии был каменщиком, но работал редко. В основном он занимался тем, что курил опиум. Иногда из-за опиума его эрекция длилась часами, и Пари привыкла подолгу лежать, ожидая, пока он не закончит свое дело. Он и ей давал опиум, удивляясь, сколько она может употребить, прежде чем ей станет плохо. Но родители давали ей опиум с ранних лет, сначала для успокоения боли при прорезывании зубов, втирая раствор в десны, затем чтобы успокоить ее, когда она плакала.

Ага Маммад по-своему заботился о Пари – даже так, как не заботились родители. Когда она расплакалась по дороге к новому дому, он пообещал, что вскоре они посетят родителей. И сдержал обещание. Правда, когда они пришли к ним три месяца спустя, родителей уже не было на прежнем месте.

Когда Пари исполнилось семнадцать, Ага Маммад продал ее хозяйке местного борделя. Он не хотел продавать ее, но у него скопилось слишком много долгов. Хозяйка убедила Пари не отлынивать от работы и сказала, что секс – это ее билет на свободу. Пари так и не привыкла к нему, но за время совместной с Ага Маммадом жизни притерпелась. Красота сделала Пари популярной, и вскоре ее заметил клиент, решивший, что она способна на большее. Он заплатил хозяйке и отвез ее в фешенебельное кабаре своего знакомого. Пари взяли на работу тут же и разместили среди других девушек, которые ее всему обучили. Там она провела два года, прежде чем познакомилась с Асгаром.

Асгар был джахелем – что в переводе с арабского означает «необразованный». Джахелями называли хулиганов, выходцев из рабочего класса на юге Тегерана. Они пытались поддерживать имидж благородных, вызывающих симпатию бандитов вроде мафии, только менее жестоких и более учтивых и великодушных. Они разработали особый кодекс поведения, своеобразные рыцарские правила, необычные для типичных представителей преступного мира. С ножом за поясом и с Богом в сердце джахели готовы были защищать честь своих женщин, хранить преданность друзьям и заступаться за слабых и угнетенных. Лучшие из джахелей были этакими Робин Гудами, грабившими богатых и раздающими добычу среди бедняков. В 1970-х годах этот феномен запечатлел ряд иранских фильмов, они стали героическими фигурами, а самые известные, вроде Асгара, обрели статус легенды.

Джахели и одевались по-своему: заломленная набок черная фетровая шляпа, накрахмаленная белая рубашка, черный пиджак с черными брюками и черные ботинки со смятыми пятками, носимые на манер шлепанцев. Иногда одну ладонь они обматывали красным платком или перекидывали платок через плечо. У джахелей была даже своя манера танцевать – поднять белый платок и поворачиваться вокруг него. Асгар с братьями отточили походку джахелей – нужно было широко расставлять ноги, покачивая бедрами. Их отец говорил, что они ходят так, будто наложили в штаны. У них был свой язык, и говорили они отрывистыми фразами с подчеркнутым ритмом – своеобразный тегеранский кокни-сленг. Чем уничижительнее, тем лучше.

– Я грязь на ваших подошвах!

– Я ваш раб!

– Я ваш осел!

Называли они друг друга кличками – единственными именами, которые следовало знать. Были среди них Мустафа Чокнутый, Мехди Мясник, Джавад Выскочка. И Асгар Храбрый. Сейчас воспоминания об этих кличках заставляли его улыбнуться, но тогда они наводили страх. Репутация была всем, а имя и было репутацией. Джахели любили дешевых проституток и вино почти так же, как свою религию, к которой относились серьезно. Асгар вытатуировал у себя на спине лицо имама Хусейна. На плече красовалась зороастрийская фраза: «Хорошие дела, хорошие мысли, хорошие поступки».

Во время религиозных праздников они раздавали еду сотням бедняков, усердно исполняя свой закят, то есть обязанность подавать милостыню. Если кто-то оказывался в тюрьме, что случалось частенько, джахели поддерживали родственников заключенного, пока его не выпускали.

Но даже если многие из них действительно пытались поддерживать образ благородного разбойника, то реальность была не настолько романтична. Они занимались рэкетом, азартными играми, охраняли публичные дома и регулярно дрались за территорию и женщин.

Никто в районе Асгара не удивился, когда он дошел до вершины, что случилось на удивление быстро. Он был прирожденным лидером, умеющим повести за собой, щедрым и убедительным во лжи. Бросив школу в тринадцать лет, он, несмотря на это, был самым умным парнем в округе и заодно самым бесстрашным. Еще в восемь лет Асгар обманывал местных торговцев и хулиганов, бегая среди чайных домов и прилавков на базаре. Ему удавалось идти по тонкой грани между обычным бандитом – лаат-о-лут, как их называли, – и джентльменом с претензией на джаванмарди, то есть сдержанность, благородство и честь. Балансировать бывало нелегко, но у Асгара это получалось. В этом и состоял секрет того, как быть джахелем. Все понимали, что ему уготовано большое будущее.

Родился Асгар в маленьком домишке, располагавшемся в грязном переулке позади улицы Насира Хосрова, к северу от базара, в семье сапожника. Помимо него в семье было еще тринадцать детей. Несмотря на низкий доход отца и огромное количество ртов, на столе всегда стояла еда, а одежда всегда была чистой. Асгар говорил, что в те дни все было по-другому; никто не голодал, и все заботились друг о друге. Ему нравилось повторять, что тогда нужно было работать один день, чтобы накормить двенадцать человек, а теперь приходится работать двенадцать дней, чтобы накормить одного. Так что теперь каждый сам за себя.

Едва мальчики научились ходить, стало складываться впечатление, что районом управляют только Асгар с братьями. Они были щедрыми и благодушными. Что важнее, они не боялись пускать в дело кулаки или ножи, соблюдая свои представления о чести. Начинали они с того, что выполняли различные поручения для бандитов и учились делам на примере старших. Они понимали, что если хотят зарабатывать по-крупному, то им нужно держаться вместе: сила в многочисленности. Это сработало. Ничто не связывает крепче крови, а так как братьев было девять, то старая гвардия стала постепенно уступать позиции.

Они приобрели прилавок со свежими соками на улице Нассир Хосрова, и это стало их первым большим достижением. Свежие соки они продавали галлонами. На вырученные деньги они купили лавку, где внизу продавали соки, а на втором этаже устроили игорное заведение. Регулярным клиентам они подавали бесплатный чело кебаб. Поток денег увеличился, и Асгар щедро раздавал их, покупая в обмен верность и преданность. И местные старались держать рот на замке. За пятнадцать лет этот притон ни разу не закрыли. Полиция им не мешала; Асгар подкупил всех полицейских в районе. Ему помогало то, что почти все здесь были родственниками или соседями. Парни расширили размах операций и начали охранять клубы, а заработанные деньги вкладывали в то, чтобы отвадить от них других бандитов. Бизнес шел великолепно, слава о них ширилась. Несколько лет начальник полиции пытался устраивать один рейд за другим, но так ничего и не добился. Под конец он сдался. Асгара с братьями поддерживали и защищали практически все вокруг, и начальник полиции не хотел бунта.

Драки были частью их жизни. Настоящий джахель – не какой-нибудь чагу-кеш, то есть хулиган с ножом в руке; он должен всегда соблюдать правила джаванмарди. Но границы тут были размыты. Драки на кулаках, групповые драки, поножовщина, сражения на бильярдных киях – Асгар участвовал в таком большом количестве драк, что вскоре потерял им счет. Обычно такие стычки заканчивались без особых жертв, разве что кто-нибудь отлеживался неделями со сломанным ребром и выбитыми зубами. Или кому-нибудь приходилось перевязывать ножевое ранение. Целью таких драк было не убийство, хотя убийства иногда и случались, когда нож втыкался слишком глубоко. И только в таких случаях вмешивалась полиция.

По мере того как росла слава Асгара, расширялись и его связи. Директора различных знаменитостей, актеры, артисты и представители светских кругов приглашали его на свои вечеринки и в свои дома. Но он не покидал пределов родного южного Тегерана, и им самим приходилось ездить на юг, дивясь по дороге грубости местных районов. Там эти гости пили вволю, встречались с проститутками, играли на деньги, пели и танцевали.

– Он знаком со всеми, кроме самого шаха! – говорили об Асгаре.

Это была пора, когда уважением пользовались самые сильные и честные. Под началом Асгара работали шестьдесят парней, и он считался одним из самых достойных и уважаемых джахелей во всем Тегеране. А сам он с Пари под боком считал себя неуязвимым.

А потом случилась революция.

Асгар, как и все джахели, хранил верность религии и думал, что неправильно было бы выступать против аятоллы, призывающего к социальной справедливости. Они вышли на уличные демонстрации против шаха. Никто из них и не подозревал, что при новом исламском порядке для них не найдется места. Либеральное отношение к религии джахелей – совсем не то, что готовили для своих соотечественников исламисты. По сути, за такое толкование ислама можно было угодить и за решетку, если не хуже.

Однажды за ним пришли, вскоре после революции. Его спас один из братьев, убедивший молодого исламиста с винтовкой G3 в том, что Асгар Храбрый не настоящий человек, а герой фильмов. Этого молодого революционера удалось заболтать в дверях, и он больше не возвращался. Пари с Асгаром прислушивались к разговору из комнаты этажом выше. Пари сжимала его руку и целовала; она не видела, чтобы он когда-то еще плакал за все эти годы после того случая, когда решила покинуть его.

Кое-каких джахелей казнили за аморальное поведение и уголовные преступления. Новый режим конфисковал их недвижимость и деньги. Некоторых танцовщиц тоже казнили, в том числе и лучшую подругу Пари. Некоторым удалось сбежать. Одна из них, ставшая известной певицей, настолько испугалась нового режима, что обратилась за прощением грехов к самому Хомейни. Он лично провел ритуал очищения.

Все источники дохода Асгара разом улетучились. Пятерых его братьев отослали на фронт, и трое не вернулись. Он продал все, что не было конфисковано, и этими деньгами платил по счетам и помогал семьям убитых братьев. Теперь он даже радовался, что у него нет своих детей. Через несколько лет брака выяснилось, что либо он, либо Пари бесплодны. Они договорились не выяснять, кто виноват. Асгар сказал Пари, что она единственная, кто ему нужен в жизни, и ей этого было достаточно.

Теперь уже Асгар не был Королем улиц, но по-прежнему ощущал себя большим боссом и жил по старым правилам. Только все вокруг него изменилось. Через несколько лет после революции он впервые попробовал героин.

Опиум ему нравился, как и всем им, – это было не вреднее выпивки. Время от времени и Пари покуривала с ним. Но ни опиум, ни водка уже не могли снять охватившего его напряжения.

Асгар всегда был против героина. Слишком часто он видел, как героин убивает его друзей – крупные, сильные джахели превращались в ходячих мертвецов. Поговаривали, что Хусейн Захра, один очень известный джахель, превратился в наркомана и живет в какой-то лачуге. Однажды Асгар встретил его на улице, когда тот покупал хлеб, и едва не расплакался при виде морщинистого лица и сгорбленного тела этого некогда сильного человека. Несколько недель спустя Хусейн Захра умер от передозировки. После революции некоторые его старые знакомые стали торговать героином, но это было рискованно. Несколько лет назад Шапура Убийцу Быков и Муртазу Четыре Члена поймали с килограммом героина и опиума. Обоих казнили за контрабанду и бандитизм.

По своему району Асгар знал, что наркотики повсюду. Один чиновник сказал, что во всей стране десять миллионов наркоманов, два миллиона из них хронических; все статистические данные говорили о том, что Иран занимает одно из первых мест в мире по наркомании.

Несколько лет Асгар держался особняком и почти не выходил из дома. Когда же выходил, к нему относились как к обычному старику. Если бы у него были деньги, можно было бы еще что-то поделать, но у него ничего не осталось.

Пари с Асгаром пришлось переехать в Шуш – в район, который некогда покинула Пари. В тот день, когда Асгар сказал, что у нет денег, чтобы оставаться на улице Шариати, она тихо проплакала несколько часов. Он знал, что означает для Пари Шуш, но никаких других вариантов не оставалось, и они погрязли в долгах. У одного друга там была комната, и он предложил им пожить в ней бесплатно.

Улица Шуш – длинная убогая дорога, вдоль которой выстроились автомастерские и по которой бродили дети в лохмотьях, – за последнее столетие почти не изменилась. Пари помнила, как на углу сидели старики, рассказывающие про легендарных обитателей района, как если бы те еще были живы. Помнила рассказы про Слепую Зейнаб – одну из самых дешевых проституток, глаза которой были такими маленькими, что она казалась слепой. Зейнаб отличалась тем, что занималась сексом только со стариками с густыми усами. Она носила шеелите – традиционную длинную красную юбку – и, когда дела шли плохо, поднимала ее, выставляя напоказ свой товар. «Подходи, не стесняйся! Я же не какая-то дешевая базаари, которая скажет, что будет только в темноте, и обворует тебя!» Зейнаб дружила с Длинноволосой Мунесс – проституткой, которая любила подраться и могла палкой побить десятерых мужчин.

На Шуш до сих пор полно проституток, но почти все они теперь наркоманки. Район стал еще более бедным и мрачным, чем во времена детства Пари. В его переулках полно нищих и мусора. Самые бедные его обитатели ютятся в разваливающихся домах, дворы которых усыпаны шприцами и покрыты испражнениями. Это район изгоев, афганских беженцев в заброшенных домах, однодолларовых проституток, зарабатывающих на хлеб и наркотики. Время от времени сюда приходят члены благотворительных организаций с презервативами, одноразовыми иглами и предложением посетить психотерапевтов. Но Шуш продолжает упрямо цепляться за свою нищету и уродство, несмотря на все усилия добрых самаритян. В Исламской республике не поощряется гражданская общность, и те немногие благотворительные организации, что посещают Шуш, стараются не привлекать к себе лишнего внимания. После того как одну клинику по лечению наркозависимости стали осаждать толпы героиновых торчков, терпеливо ожидающих, когда им выдадут пластиковые стаканчики с метадоном, двух работавших там врачей арестовали и осудили, в том числе и за то, что они после возвращения с конференции, проводившейся в США, «поддерживали связь с вражеским правительством».

Шуш – это еще и место, где берет начало Вали-Аср; просто поразительно, как такая великолепная улица может зарождаться в таком жалком окружении. Главный вокзал Тегерана выходит на площадь Рах-Ахан, которую пересекает Шуш и от которой на север ответвляется Вали-Аср, устремляясь прочь от нищеты и разрухи, тянущихся насколько хватает глаз. Шуш находится так близко от сердца Тегерана и одновременно на самой дальней границе общества. Пусть Шуш и располагается с другого края Вали-Аср, но для большинства этот район как бы не существует.

Асгар с Пари переехали в квартал, где кирпичные дома зияли провалами и дырами; гнилые полости заполняли груды мусора и обломков. Расползающиеся сетью переулки были похожи на ручейки; по некоторым из них с трудом проходили два человека плечом к плечу. Грязные дети с всклокоченными волосами играли на улицах рядом с усталыми проститутками, примостившимися на потрескавшемся асфальте.

Тут не было никаких плакатов или рекламы. Вместо них стены были испещрены надписями и предупреждениями, именами мертвых и рисунками. На боковой стене дома Асгара и Пари кто-то вывел синей краской: «ДА БУДУТ ПРОКЛЯТЫ ВАШИ МАТЬ И ОТЕЦ, ЕСЛИ ВЫ ТОЛЬКО ПОДУМАЕТЕ БРОСИТЬ ТУТ МУСОР».

Под надписью скопилась целая куча вонючего мусора, растущая с каждым днем. На соседней стене вывели предупреждение тем, кто осмелится припарковать тут мотоцикл: «ПРОТКНЕМ ШИНЫ».

Воздух в районе пах наркотиками. Почти все обитатели курили опиум. Половина пристрастилась к героину, кристальному мету и крэку. В соседнем с Асгаром и Пари покосившемся доме ютилась семья цыган коли из пятнадцати человек. Босоногие дети продавали на улицах нарциссы весной и круглый год фаал-э Хафез – клочки бумаги, на которых были записаны предсказания со стихами великого поэта Хафиза Ширази. Однажды Пари из жалости купила такое предсказание. В Исламской республике у цыган нет документов и почти нет никаких прав; ни один из детей ни дня не проучился в школе. Они делили двор с натянутыми бельевыми веревками с тремя семьями нелегальных мигрантов из Афганистана. Одну семью депортировали обратно в афганскую деревню, несмотря на то что их дети-подростки родились в Иране и никогда не были в Афганистане. Через два месяца они вернулись, пробравшись по пустынным горным перевалам. По дороге их маленькая девочка умерла.

Пари устроилась уборщицей, не сказав об этом Асгару. Она понимала, что он не вынесет позора. Каждый день она прокладывала путь по переулкам мимо дворов с иглами и шприцами, мимо десятков автомастерских и свалок, на которых грязные бездомные выискивали что-нибудь ценное среди тысяч коробок передач, тормозов, автомобильных дверей, проводов, двигателей, шин, колесных дисков и металлических панелей. У Рах-Ахан Пари садилась на автобус, направлявшийся на север Вали-Аср, и по пути, глядя в окно, вспоминала прошлое. Не было на Вали-Аср такого уголка, которого она бы не знала; танцовщицей она часто приходила сюда, на самую шикарную улицу города, чтобы потратить деньги. Некоторые из старых ресторанов и кафе находились на прежнем месте: «Найеб», «Пардис», «Шаттер Аббас»; закусочные с халимом и аашем; «Йекта», где подавали лучший в городе холодный кофе.

Пока Пари работала, Асгар курил героин, иногда вместе с жившим по соседству строителем-афганцем. Они сидели молча, пока вокруг них играли дети. Единственные слова, которые произносил афганец, были: «Утопленник дождя не боится».

Асгар устроил племянника продавать фрукты на базаре, но дела шли плохо. Из-за кризиса цены на продукты возросли. Пари иногда находила заначки Асгара, но после того как она выбросила пакет с героином в унитаз, он решил хранить порошок в нижнем белье. Чтобы утешить ее, он сказал, что запишется на встречу «Анонимных наркоманов»; центры АН в последнее время открылись по всему городу. И только узнав, что Пари работает обычной колфат, уборщицей, он стал умолять простить его и пообещал, что их жизнь отныне изменится. «На этот раз точно», – добавил он.

Но единственным способом поправить положение было вернуться к привычному занятию – организовать подпольный игорный дом. На этот раз ставки были совсем другими. За азартные игры полагалось шесть месяцев заключения и до семидесяти четырех ударов кнутом. А если выяснится, что он организатор, то его ждало куда более суровое наказание.

Иранцы обожают азартные игры. По всему городу семьи играют в карты на деньги; в закоулках бедных районов мужчины делают ставки на кости и петушиные бои. Не всякая азартная игра запрещена в Исламской республике. Некоторые аятоллы заявили, что ставки на лошадей и стрельбу не противоречат шариату. К западу от Тегерана, в Наврузабаде, расположен ипподром, где посетители официально делают «предсказания», и даже на электронном табло пишется: «Сделайте предсказание и получите приз». «Предсказание» можно сделать и на сайте федерации.

Но настоящие азартные игроки посещают нелегальные казино. На севере города это шикарные заведения в высотных зданиях, куда приходят клиенты в костюмах с галстуками, где их обслуживают учтивые крупье и охраняют мускулистые охранники и где можно проиграть целое состояние.

Асгар нашел заброшенное здание к северу от улицы Насира Хосрова, идеальное для его замысла. Район не слишком отличался от того, каким он был во времена его молодости. Да, сейчас на улицах продают больше незаконных препаратов, но дороги по-прежнему дрожат от рева мотоциклов, не обращающих внимание на огни светофоров и знаки одностороннего движения; словно бесконечные вереницы рабочих муравьев, мотоциклы снуют мимо пешеходов, уличных торговцев, владельцев лавочек и стариков, играющих в нарды перед витринами.

Асгар горделиво выступал по улице в своей армейской куртке Пуффа, с бриллиантовым кольцом (с которым, как он поклялся, его должны похоронить) на мизинце и с золотой цепочкой с подвеской в виде его имени на шее. Он находился в хорошей форме для мужчины своего возраста; героин еще не испортил его внешний вид. Не хватало нескольких зубов, выбитых в потасовках, но голову до сих пор украшала густая и седая шевелюра. На шумной улице Асгар ощущал себя на своем законном месте, посреди суеты, даже если уже и не заправлял ею. Проходящий мимо смазливый торговец скользнул взглядом по беззубому мужчине и тут же отвернулся, чтобы обратиться к миловидным девушкам: «Взгляните на мои запасы, дамы, у меня лучший ассортимент в городе». Между лавками электроники и аптеками Асгар замечал остатки того Тегерана, в котором родился, остатки былой роскоши, проступавшие сквозь грязь и запустение. На бетонной тумбе сидел пожилой мужчина в фетровой шляпе, перед ним на самодельном столике, подпираемом банками промышленного клея, лежали десятки ножниц разных форм и размеров. Он сидел как раз на том же месте, когда впервые прибыл в Тегеран из своего родного города Хамедана в поисках лучшей доли.

– Привет, шеф! – крикнул он Асгару, как в прежние дни.

Асгар бросил ему купюру в две тысячи туманов. Продавец отверток обедал. Рядом с ним женщина средних лет кричала: «Мокрощелки сделаны из золота!» Асгар усмехнулся. Никто не обращал на нее внимания, но она кричала это все время, насколько он помнил.

Асгар прошел мимо Дворца Шамсо-ол Эмаре, про который говорили, что сто лет назад сюда свозили рабов из Эфиопии и Занзибара. Мужчин кастрировали и заставляли охранять гарем, а женщин тренировали быть осведомительницами и шпионить. Он шел мимо переходов, ведущих на базар, петлявших между улиц и нырявших под землю; шел мимо открытых дверей, за которыми виднелись миски с горячей похлебкой; шел мимо прилавков со сладостями, резиновыми галошами и ножами. Несущий на спине коробки мужчина в черно-белом клетчатом тюрбане остановился у магазина, где рекламировались лотерейные билеты с обещанием оплатить все расходы на поездку в Мекку. Когда он свернул в переулок, один парень крикнул проходившей мимо женщине: «Эй, красотка, дай мне пососать молоко из твоих сисек». Впервые за много лет Асгар ощутил себя живым.

На деньги, занятые у владельца лавки электроники на улице Насира Хосрова, помнившего его по прежним временам, Асгар открыл свое заведение. В нем он развесил на стенах черно-белые фотографии борцов, умерших героев, относившихся к нему как к богу. Купил старые столы и стулья. Подавал чай и арак. Через несколько месяцев у него уже сформировалась своя база регулярных посетителей. Постепенно Асгар начал зарабатывать деньги.

Узнав об этом, Пари пришла в ярость. Она смирилась со многим, даже с героином, но азартные игры были харам, то есть грехом. Очищение изменило Пари. Она восприняла его очень серьезно, молилась каждый день и читала Коран. Асгара трогала ее набожность, и он гордился ею. Через несколько недель после революции она стала носить чадру и никогда ее не снимала. Асгар оплатил ей паломничество в Кербелу. Там Пари приснился такой правдоподобный сон, что ей казалось, будто это происходило на самом деле: она стояла перед гробницей имама Хусейна, и с ней заговорил Бог. Он сказал, что простит ей все грехи, но если Асгар не прекратит свое аморальное поведение, они никогда не встретятся в раю. Из Кербелы Пари вернулась преисполненная решимости спасти Асгара от ада.

Она умоляла его отказаться от игорного заведения. Асгар уважал религию, но всегда считал, что Бог понимает, насколько им важно заботиться о своем существовании. Узнав о заведении (расспросив с пристрастием его друзей), она стала регулярно вламываться в клуб, осыпая его упреками на глазах посетителей, которые к этому привыкли. Когда Асгар пытался урезонить Пари, она утверждала, что он не хочет видеть ее в загробной жизни, а ведь он – все, что есть у нее и все, что она хочет иметь после смерти.

Когда Пари выбежала из клуба, ребята продолжили отпускать шутки про Асгара Подкаблучника, или про Асгара Храброго, который остается таким, только если рядом нет жены, а в противном случае превращается в Асгара Трусливого. Асгар улыбался и тоже отшучивался, но продолжал ощущать вину за то, что снова расстроил Пари. Между тостами он пробовал дозвониться домой, но она не отвечала. Ну что ж, он поговорит с ней утром, пообещает, что через четыре месяца они заработают достаточно денег, чтобы прикрыть подпольное казино и переехать из Шуш. На этот раз он действительно собирался сдержать обещание.

Поскольку шла подготовка к Рамадану, Асгар пил больше обыкновенного. Вернувшись домой, он едва держался на ногах. Стараясь не поднимать шума, он забрался под одеяло, с облегчением увидев, что Пари спит. Он поцеловал ее перед сном, но был слишком пьян, чтобы заметить, насколько она холодна и неподвижна. Пари умерла от сердечного приступа сразу же, как легла в кровать.

Утром Асгар протер глаза. В голове стучало от похмелья. Он повернулся, чтобы обнять Пари, как обычно. И тут он понял, что случилось. Он долго лежал, прижавшись к ее шее и плача.

Асгар организовал пышные поминки по Пари, потратив почти все заработанные деньги. Теперь, когда она умерла, деньги ему были не нужны.

После ее смерти Асгар сильно изменился, поставив себе целью сдержать обещание, которое не смог выполнить при жизни Пари. Не столько из чувства вины, сколько из желания встретиться с ней в последующей жизни. С тех пор он ни разу не играл на деньги. Закрыл заведение и разорвал все прежние связи. Перестал пить. Даже начал молиться. Больше всего на свете он желал показать Пари, что может быть хорошим и честным человеком, таким, каким она всегда хотела его видеть. Единственным его грехом оставалась ежедневная порция героина, струившегося по венам и согревавшего душу. В этом тоже проявлялось все великодушие Пари. Он знал: даже несмотря на то, что он поступает неправильно, она его поймет.