Глава 4
Бижан

Начальник полиции настоял на встрече в парке. У Бижана мелькнула мысль, что это может оказаться подставой; выбор по меньшей мере очень странный. Шеф прекрасно знал, что без охраны ему сюда соваться не стоит. Бижан не раз говорил, что даже он его здесь не защитит. У него, Бижана, и так дел сегодня невпроворот, не хватало еще лишней суматохи. Но шеф железно стоял на своем.

В этом парке на юге города собиралась всякая местная шушера – жулики, торговцы наркотиками, хулиганы и воры. Даже теперь, когда с приближением зимы похолодало и подул пронизывающий ветер, они все равно стекались сюда изо всех щелей, чтобы обчистить кого-нибудь, развести на деньги, раздобыть дозу и почесать языками. И только когда замерзшую землю покрывала тонкая корочка льда с расползающимися трещинками, они скрывались в своих закусочных и тайных притонах. Бижан старался держаться подальше от таких мест – и вовсе не потому, что боялся. В конце концов, это был его район и здесь его знала каждая собака. Но не зря же он в свое время с таким упорством пытался отдалиться от всех этих пьянчуг и наркоманов с разумом трехлетки, которых совершенно не волновало, когда их в очередной раз заберут и когда отпустят. Единственное, что их объединяло, так это неутомимая жажда насилия и жестокий огонек в глазах – непременные качества для того, чтобы оставаться в деле. Они служили Бижану неприятным напоминанием о том, откуда он вышел и кем когда-то был.

Шеф ждал его на углу улицы, под белым небом с желтоватыми разводами от мутного декабрьского солнца. Лицо его пересекала такая широкая улыбка, что казалось, вот-вот треснут губы. Самодовольная улыбка человека, облеченного властью, и при виде ее Биджану инстинктивно захотелось стукнуть кулаком по этому лицу. Шеф двинулся вдоль парка, выставив грудь и высоко поднимая ноги, словно маршируя на параде. Бижан подавил смешок. «Они же живьем его сожрут», – подумал он. Но шеф намеренно привлекал к себе внимание. Местный торговец героином отдал салют: «Честь имею!» Даже наркоманы привстали со скамейки и поклонились, прижав руки к сердцу в знак почтения. Они выходили из-за деревьев, поднимались с травы, где обычно сидели на корточках, и каждый по очереди подходил поближе и демонстрировал свое уважение. Губы шефа расплылись в еще более широкой улыбке.

– Что, удивился? – У шефа очень хорошо получалось изображать наивность.

– Что ты сотворил с этими недоносками?

Шеф расхохотался, как школьник.

– Проявил заботу. Раз уж они перестали слушаться тебя, то я подумал, что нужно дать им урок.

В последнее время уровень преступности в районе перешел все границы, а ведь шеф мог «подмазать» не так уж и много людей, не привлекая подозрений. Все прекрасно знали, что преступления совершают эти шалопаи из парка и что когда-то они находились под контролем Бижана. Но теперь ему, Бижану, до них никакого дела нет. Он занимается серьезными делами, за что шеф его и уважает.

– Думаю, уж не платить ли тебе за такую услугу. – Бижан почти смеется – ничего подобного он до сих пор не видел.

– Ну, бесплатно ничего не делается! Как насчет того, чтобы посидеть за чашкой чая и обсудить кое-что?

Позже Биджан услышал историю от шестнадцатилетнего пацана, продававшего в парке «шишех», кристаллы метамфетамина. Шеф решил-таки преподать урок шалопаям из парка. Собрал десять офицеров и местных басиджи, членов полувоенного ополчения. Нормальных ребят, из тех, кому доверял. Они прочесали парк и нашли дюжину местных. Поначалу парни не испугались; как обычно, при виде полицейских они просто попрятали свои наркотики и пушки. Даже усмехались, пока к ним подходили.

– Привет, дамочки, чем вас порадовать сегодня? – спросил один из шалопаев, подражая мальчикам по вызову.

И тут им уже стало не до смеха. Люди шефа окружили их, завели в дальний угол, выстроили под ивами и приставили пистолеты к голове. Шеф спокойно наблюдал, как каждый из его ребят достает по стеклянной бутылке, а потом засовывает холодное грязное горлышко в задний проход скорчившегося в три погибели нарушителя. Изнасиловали всех. Некоторые терпели пытку молча, некоторые кричали от боли. Потом, достаточно унизив, их оставили истекать кровью.

Узкое, вытянутое помещение Чайного дома освещалось свисающими с потолка тусклыми голыми лампочками. Возле покрытых серой плиткой стен выстроился ряд небольших столиков, на полу возле серебристого самовара разместились кальяны из синего и зеленого стекла. Под стеклянной крышкой стойки у входа мозаикой были выложены старые банкноты эпохи Пахлави; за стойкой восседал владелец – крупный мужчина с комически огромными усами и татуировкой на руке. Своими огромными пальцами он перебирал тасбих – четки. На стене красовался плакат с имамом Али и львом у его ног, на двери висело объявление: «Вход наркоманам и лицам до 18 лет запрещен».

Завсегдатаи поднимали руки и кивками приветствовали Бижана и шефа, занявших свои обычные места позади. Разговор зашел об убийстве, случившемся в этом заведении несколько лет назад.

– Так что, ваши парни вчера нашли Бехруза? – повысил голос один молодой механик, обращаясь к шефу.

– Ничего от вас, сплетников, не скроешь.

– Курд рассказал.

– Не знаю, откуда Курд все узнает. Полагаю, ты тоже уже знаешь? – спросил шеф Бижана.

– Ну, не без помощи твоих ребят.

Они оба рассмеялись. Бижан принялся потягивать крепкий черный чай. Новости об аресте Бехруза – лучшее, что он слышал за последнее время.

Местный жулик Бехруз зарезал Хумана в споре по поводу одной героиновой сделки. Хуман еще с детства был близким другом Бижана, а заодно и менеджером его автомойки. Посетители заперли Бехруза в чайной и удерживали, пока не приехала полиция. Убийца заплатил братьям Хумана дию – откупные за убийство, равноценные сотне верблюдов, двум сотням коров или тысяче овец, что по текущему курсу соответствовало 114 миллионам туманов (около 30 000 долларов США). Если бы Хумана убили в священные месяцы, то плата за него была бы на тридцать процентов больше. Когда Бехруз попросил о помиловании, на что имел право, братья Хумана согласились и объявили в суде, что прощают Бехруза и что его следует освободить от казни и длительного тюремного заключения. Но на самом деле они не простили его. Они просто хотели убить его сами. Через три часа после того, как Бехруз вышел из тюрьмы, братья Хумана пригвоздили его к стене и перерезали горло. А потом стояли, курили сигареты и наблюдали, как он истекает кровью.

– Шеф, а правда, что Астоллу прижали? – спросил беззубый мужчина у двери.

Астолла, крупный торговец спиртным, жил неподалеку. И хотя не было сказано, кто именно мог его прижать, все понимали, что речь идет об этелаат, разведке. Всюду ходили слухи о том, как служба безопасности хватает дилеров и контрабандистов и заставляет их доносить о клиентах.

– Надо бы приказать своим ребятам прикусить языки, а то тут слухов больше, чем в салоне красоты.

Через руки Астоллы проходили тысячи литров алкоголя в год. Нет такого уголка в городе, где бы не продавалась и не покупалась выпивка. Наибольшим спросом пользовались водка и виски. Большинство алкоголя поступало из Эрбиля в Ираке, где бутылка «Смирнофф» стоила шесть долларов США. Астолла продавал ее в Тегеране за тридцать. Его и раньше ловили, но он всегда откупался от порки и тюремного заключения.

– Какие еще новости, шеф? – спросил шестидесятилетний силач, который до сих пор выступал, облачившись в черное трико и куртку и повязав кожаную ленту вокруг головы, – поднимал тяжести и тянул автомобили зубами.

Шеф всплеснул руками в насмешливом отчаянии, но на самом деле ему нравилось внимание, как и нравилось разносить новости и слухи.

– Поймали муллу – ну, того самого, чьи портреты были развешаны по всей Вали-Аср.

– Мальчики, как я понимаю? – спросил механик.

– Девочки. Одна забеременела, – ответил шеф. – Ставлю миллион туманов, что ничего ему не будет. Его уже в третий раз ловят. У этой скотины есть связи наверху, это точно.

Сторож мечети обнаружил, что приходящий мулла изнасиловал его дочерей прямо в помещении, где проживала его семья. Четырнадцатилетняя девочка забеременела. Полицейские сочувственно кивали, но говорили, что ничего не могут поделать. Духовные лица неприкасаемы. Сторож обращался в журналы и газеты, умоляя осветить его случай. Все боялись. Потом муллу поймали с другой девочкой. И еще одной. Полиция наконец-то согласилась арестовать муллу, хотя никто не надеялся, что его осудят.

– А чьих рук тот случай в мечети? – настала очередь шефа задавать вопросы.

– Его что, накажут?

– Наоборот. Я похлопаю его по плечу.

В последние годы количество посетителей местной мечети сильно сократилось. Бижан терпеть не мог ходить в мечеть и скрепя сердце пару раз в неделю выбирался в соседнюю с нею хусейнию – зал собраний, – где можно было отведать лучшую (и самую дешевую) во всем Тегеране хорешт-э горме сабзи – густую похлебку из баранины с травами, сушеным лаймом и фасолью. В попытке пробудить интерес мечеть стала передавать азан через установленные на минарете и врубленные на полную мощность дешевые китайские усилители, разваливающиеся от оглушающего звука. На шум поступали десятки жалоб. Его еще можно было бы терпеть, если бы голос муэдзина не походил на визг кошки, с которой заживо сдирают шкуру. Несмотря на полное отсутствие слуха, он выводил свои рулады с уверенностью Паваротти. Жаловался на него даже сам шеф. Мечеть напрочь отказывалась убавлять звук, так что некоторые из местных жителей перешли к более решительным действиям. Ответственным за такое «возрождение интереса» был желчный мулла, со злобным удовлетворением наблюдавший за тем, как ленивый район пробуждается от своей апатичной спячки. «Слово Господа нельзя заглушить» – следовал его неизменный ответ. Ничто не могло заставить муллу передумать, даже перевязанная красной ленточкой коробка с его любимыми жареными пирожками гуш-э филь, которую ему преподнесла одна отчаявшаяся домохозяйка.

Ранее утром того же дня один молодой мужчина, отец четырех детей, отличавшийся безупречной меткостью, выстрелил из духового ружья в усилитель из окна своей гостиной.

– Этот трус мулла больше не осмелится заводить свою шарманку, – пообещал он жене, пряча ружье в потайное место за раковиной.

На какое-то время в районе воцарилась тишина.

Бижан с шефом общались по-простому, как близкие друзья; они оба выросли в этом районе на юге Тегерана к западу от Вали-Аср, недалеко от мечети Монирие. На протяжении десятилетий это место пользовалось дурной славой, считаясь рассадником преступности, но в последние годы начало меняться, по крайней мере внешне. Поскольку район находился менее чем в двух милях от улицы Шуш, здесь уже не было таких очевидных признаков нищеты. Наркоманы держались в парках и не попадались на глаза; бедные семьи, вовлеченные в целую сеть родственных связей, поддерживали друг друга и тем самым пока как-то держались на плаву. Строились многоквартирные дома, и с переездом новых жильцов росли цены на жилье. Но улицами управляли прежние бандиты, просто удалившиеся в подполье. Временами происходили стычки за территорию. Какая-нибудь банда с другой стороны шоссе появлялась в чужом квартале и громила битами все автомобили на своем пути. Полиция появлялась уже после инцидента – полицейские старались не принимать участие в таких стычках.

В путанице переулков, где жили Бижан и шеф, практически каждый дом был вовлечен в то или иное преступное занятие. Наркотики, оружие, контрабанда, контрафактные компакт-диски. Как будто все они принадлежали к какому-то особому племени. Здешнее население не было религиозным или образованным; оно не симпатизировало режиму, но и не было так уж решительно настроено против него. Превыше всего ценился прагматизм; многие понимали, что всем в этом городе заправляют деньги, позволяющие перейти в средний класс. Те, кому удавалось разбогатеть, переезжали на север, в стильные апартаменты Шахрак-э Гарб или Саадат-Абад. Но не всем хотелось перебираться вверх по Вали-Аср. На здешних улицах ощущалось больше свободы, чем в северном Тегеране. Здесь всем заправляли люди, и все они держались вместе. Не как в более спокойных районах, где все прятались в своих роскошных квартирах или машинах.

После войны с Ираком многие иранцы отправились на заработки в Японию, и там-то Бижан с шефом – им на тот момент было двадцать с небольшим – познакомились как следует. Они оба вернулись с фронта в послевоенную страну, которую захлестнула безработица. После общемирового нефтяного кризиса начала 1970-х годов Япония сняла визовые ограничения для иранцев. Японская экономика почти целиком зависела от импортной нефти, и японцам пришлось несладко; они были вынуждены как-то договариваться со странами Ближнего Востока и дистанцироваться от американской политики. К концу 1980-х японская экономика находилась на пике подъема, и японцам потребовалась дешевая рабочая сила. Иранцы охотно выполняли так называемые 3K-работы: китанай (грязные), кицуи (трудные) и курусий (неприятные). Когда же визы для иранцев стали обязательными, они просто оставались в стране, а полиция не обращала на них внимание. В одно время в Японию еженедельно приезжало по пятьсот иранцев, и тысячи оставались с просроченными визами. Большинство из них работало на стройках, отправляя домой деньги и хвастаясь своим опытом ухаживания за местными женщинами. Но некоторым этого было недостаточно, и они занялись более прибыльными делами по сравнению с 3К-работами. Шеф сколотил состояние, торгуя поддельными телефонными картами. Узнав о возможности разбогатеть, в Японию устремился целый поток парней из района. Местный преступный мир заполонили иранские мошенники, дельцы и сутенеры. Бижан служил громилой в рядах якудзы – японской мафии. Именно там он познакомился с накачанными стероидами головорезами с мощными шеями, которых впоследствии нанимал уже для своего бизнеса – с теми, кто привык к разборкам на улицах южного Тегерана. Заправилы якудзы ценили этих бойцов и направляли их на самые опасные задания. Бижан и его ребята не уставали повторять, что японская полиция боялась их сильнее самих якудза. После очередной крупной облавы на нелегальных мигрантов Бижана с шефом депортировали из Японии. Служивший в полиции дядя шефа проследил, чтобы его любимому племяннику досталось теплое местечко и чтобы из его досье исчезли все сведения о японском прошлом. Все прекрасно знали, зачем вся эта шантрапа отправлялась в Страну восходящего солнца и чем она там занималась.

Бижан пододвинул шефу пачку банкнот – ежемесячную плату за «крышевание». Мутная вода в кальяне забурлила пузырями. Он сделал глубокий вдох.

– На Чахар-Донге собираются устроить облаву. Подробностей пока не знаю, – сказал шеф.

– Вот дерьмо. И сколько мне, по-твоему, осталось?

– Не больше недели.

Биджан достал из кармана куртки еще одну пачку банкнот.

– Премного благодарен.

В свое время Бижан занялся наркотиками и оборудовал лабораторию по производству метамфетамина в заброшенном складе в Чахар-Донге, небольшом потрепанном промышленном городишке к югу от Тегерана. На волне экономического спада из-за санкций торговля наркотиками процветала. В санкциях для иранцев не было ничего нового; они начались после того, как США заморозили иранские активы во время кризиса с заложниками более тридцати лет назад. Вскоре к американцам присоединились европейцы, желая наказать Иран за его программу по обогащению урана (которая, как заявляло руководство страны, осуществлялась исключительно в мирных целях). Объем экспорта нефти сократился почти на треть, и вызванная санкциями инфляция, как и предсказывалось, ударила в первую очередь по самым бедным и незащищенным слоям населения. За год цены на некоторые продукты питания выросли почти вдвое; многие теперь не могли позволить себе табризского сыра-фета, фруктов и мяса. Но стоимость наркотиков почти не изменилась. Иранская метамфетаминовая империя росла поразительными темпами. Производство было легким и дешевым; все необходимые химические вещества были легальными, и, поскольку Иранская республика входила в число крупнейших в мире импортеров химикатов, недостатка в них не наблюдалось. Глава антинаркотической службы недавно заявил, что страна вышла на пятое место в мире по потреблению кристаллизованного метамфетамина. Объем продаж Биджана рос с каждым днем.

В Иране шише стал третьим по распространенности наркотиком после опиума и героина, в немалой степени благодаря своей дешевизне – один грамм стоил около пяти долларов США. Дилеры Бижана продавали в Тегеране шише всем без исключения, в том числе девушкам из богатых семей, которые использовали его для похудения, и тренерам, которые покупали его для своих спортсменов. Одного иранского борца дисквалифицировали пожизненно после получения положительного результата теста на D-метамфетамин.

Бижан теперь посылал некоторых своих торговцев в Малайзию и Таиланд. Цена на таблетки метамфетамина в Малайзии по меньшей мере в пять раз выше, чем в Иране, и у иранских лабораторий и дилеров раскинута сеть по всей Азии, на что и рассчитывал Биджан.

Обеспечив стабильный приток хороших денег, Бижан решил, что нужно подыскать себе какое-то прикрытие, и открыл автомойку, оказавшуюся на удивление прибыльной. Если настанут трудные времена, его ребята всегда могут поработать на мойке. Идеальное прикрытие. Бижан понимал, что необходимо соблюдать крайнюю осторожность. Правительство устроило настоящую войну с метамфетамином. В предыдущем году губернатор Тегерана заявил о разгроме 145 подпольных лабораторий. Только за первые три месяца этого года было выявлено и закрыто семьдесят пять. Власти также утверждали, что арестовывают по тридцать наркодилеров и наркоманов в час.

Теперь, когда шеф его предупредил, нужно было залечь на дно на несколько недель и заняться кое-чем другим. Надо было бы повидаться с Курдом в Гомроке, но сначала зайти к лучшему другу Камбизу.

Расстилавшийся перед Бижаном город, несмотря на ранний час уже такой шумный и беспокойный, окутывал смог. Этим утром загрязнение было таким сильным, что даже закрыли школы.

Бижан прошел по усеянной мусором дорожке мимо бездомного наркомана в красном пальто, роющегося в мусорном баке. Камбиз сидел в своем застекленном кабинете, заставленном старой мебелью, мешками риса и дешевым серебром. Развалившись в кресле перед заваленным бумагами рабочим столом, он смотрел маленький телевизор, висевший на противоположной стене. Показывали «Джумонг», южнокорейский исторический сериал, ставший настоящей сенсацией по всей стране.

– Ты, ленивая жопа, когда наконец возьмешься за дело?

Камбиз вспрыгнул с кресла и рассмеялся.

– Ну, по крайней мере, я не стал старой жирной жопой, – сказал он, ущипнув Бижана за брюхо.

Вряд ли еще какие-то лучшие друзья могли выглядеть настолько непохоже: мускулистый Камбиз, с гладко зачесанными волосами, в неизменном костюме, и Бижан, с большим животом, лысеющей головой, в футболке, джинсах и кроссовках.

После Японии Камбиз некоторое время работал на Курда, а потом ввязался в торговлю людьми – рассылал иранцев по всему миру. Работа эта ему не нравилась, да и с каждым годом прибыль становилась все меньше. Потом он занялся похищениями с целью выкупа, охотясь на богатых бизнесменов. Никто бы не назвал точного числа похищенных, потому что их близкие часто боялись обращаться в полицию и были готовы платить большие суммы в обмен на освобождение своих родных и любимых. Только на одном бизнесмене было заработано более миллиона долларов США.

Биджан находил такое занятие недостойным и даже порой читал Камбизу лекции о том, как это плохо с моральной точки зрения – лишать кого-то свободы. Когда Камбиз отвечал, что оружие и наркотики, которые продает Бижан, лишают людей жизни, тот впадал в ярость и переходил на крик, защищая свой бизнес. Камбиз истерически хохотал: ему нравилось выводить Бижана из себя. «Ну, ты прямо бандит с большим сердцем, но без мозгов!» – повторял он.

– Разобрался с этим дерьмом? – спросил Бижан.

– Нет, и не нравится мне все это, – покачал головой Камбиз.

Последние несколько недель люди Камбиза держали в заложниках торговца коврами, приковав его к радиатору в подвале дома, принадлежавшего дяде Камбиза. Родные торговца не спешили платить, затягивая переговоры и понижая цену. Камбиз опасался, что они договорились с полицейскими и готовят подставу.

Поскольку племянник Камбиза недавно начал работать в метамфетаминовой лаборатории в Чахар-Донге, Бижан рассказал о готовящемся рейде.

– Скажу ему, пусть не высовывается. Передай привет Курду.

Мужчины обнялись, и Бижан вышел на улицу. В киоске он купил газету, чтобы узнать уровень загрязнения, о котором сообщали ежедневно. Но в этом выпуске никаких цифр не было. Вечером накануне Высший совет национальной безопасности разослал факсы в редакции всех тегеранских газет с требованием приостановить публикацию показателей загрязнения на два следующих месяца, азар (декабрь) и дэй (январь), когда концентрация ядовитых веществ достигает максимума из-за повышенной облачности. Журналистов предупредили: «Не очерняйте Исламскую республику».

Загрязнение в Тегеране, похоже, усиливалось с каждым годом, не только из-за автомобильных выхлопов, но и из-за того, что отлогая долина с горами по обеим сторонам была прекрасной ловушкой для дыма и испарений. Из-за того, что страна обладала ограниченными мощностями по переработке нефти, а импорт топлива сократили из-за санкций, автомобили в Тегеране приходилось заправлять низкокачественным, плохо очищенным бензином.

Морщась от грязного воздуха, Бижан прошел мимо стены с надписями: FUCK по-английски и «В память о Японии» по-персидски. В проходе два подростка в куртках с капюшонами и прическами под «эмо» продавали пакетики с шишем. Бижан свернул в Гомрок, где начиналась его криминальная карьера. Во времена шаха бордели района красных фонарей Шахр-э Ноу соседствовали здесь с самыми изысканными кабаре-клубами Шукуфе-э Ноу. Район изобиловал мелкими преступными боссами, сутенерами, карманниками и кутилами. Отец Бижана, как и многие мужчины его поколения, любил вспоминать, как потерял девственность в компании проститутки из Шахр-э Но. После революции бордели снесли и сожгли, некоторых проституток казнили. Но Гомрок по-прежнему оставался где-то на грани законности. Несмотря на внешнее спокойствие, в нем всегда бурлила подпольная деятельность. На месте многих лавок теперь стояли салоны с мотоциклами, но один участок остался – длинная вереница магазинчиков, продающих в основном армейские товары. В них выставлялись противогазы, солдатские ботинки, форма российской армии и рюкзаки с надписью «Сделано в Ноксвилле, США». Можно было найти здесь и поношенные кроссовки с ботинками, украденными у входа в мечеть, пока их владельцы молились.

Перед магазином Курда стоял в ряд десяток лопат, которыми рыли окопы во время войны с Ираком. Между черными и белыми касками, желтыми резиновыми сапогами и стопкой дорожных конусов на трехногом табурете сидел сам Курд – невысокий мужчина с шелковистой седой бородой и бледной, покрытой морщинами кожей; облачен он был в куртку-аляску цвета хаки и обтягивающую шапочку. Помещение обогревала стоящая в центре газовая печка, откуда-то доносилось кудахтанье курицы. Пахло тут сигаретами и кебабом из баранины – два самых любимых запаха Бижана.

– Привет, дорогой, как дела? – Бижан расцеловал Курда в щеки.

Курд обнял его и предложил стакан крепкого черного чая.

Когда Биджан вернулся из Японии, Камбиз предложил ему обратиться к Курду, многочисленные племянники и кузены которого занимались контрабандой оружия из Ирака. Они все чаще вовлекались в стычки между турецким правительством и Рабочей партией Курдистана, и им требовались новые курьеры. Работа была опасной – за контрабанду оружия положена смертная казнь, – но деньги можно было заработать огромные. Родственники Бижана знали Курда всю свою жизнь. Все ему доверяли, а о Бижане говорили, что на него тоже можно положиться. Бижан стал каждый месяц уезжать в Бане, город в Иранском Курдистане неподалеку от границы с Ираком. Иногда он пересекал горы на лошади или муле, а иногда забирался в кузов грузовика. Возвращался он в Тегеран с самым разным оружием, пряча его в саду своей матери, пока Курд подыскивал покупателей. В основном это были боссы-наркоторговцы или бандиты, но иногда встречались и беспринципные полицейские с басиджи.

– Я слышал о том, что вчера случилось с Бехрузом.

– Спорю, ты еще не слышал про Фаршада, – усмехнулся Курд, всегда узнающий обо всем первым.

– С ним что, разобрались?

– Ага. Полицейские обнаружили тело пару часов назад. Ему отрезали член и засунули в рот.

Бижан поморщился.

– А кого-то из Раданов уже арестовали?

– Нет. И не собираются. Все же знают, что Бехруз заслужил.

Десять братьев Раданов занимались семейным бизнесом по продаже опиума, который сейчас стоил от 3 600 000 до 5 000 000 туманов за килограмм в зависимости от качества (от 1200 до немногим более 1600 долларов США). Имея связи в полиции, Раданы поддерживали отношения и с влиятельными главами племен белуджей в Систане и Белуджистане – отдаленной провинции на границе с Афганистаном и Пакистаном. Дважды в год Раданы отправлялись туда на грузовиках через пустыню и возвращались с гигантскими пластами опиума. Фаршад был их мелким дилером из района. Бижан помнил, как мальчишкой играл с ним в футбол. Вратарь из него был неплохой, а вот дилер вышел никудышный – он постоянно оставлял после себя улики. Но самым большим его недостатком была жадность. Он напрочь отказывался платить взявшим его на заметку официальным лицам. Что хуже, Фаршада арестовали не на его участке, а в пригороде Тегеран-Парс на востоке города. При себе он имел небольшое количество наркотиков, так что полицейские предложили ему сделку – отпустить в обмен на большую рыбу, и он тут же заложил братьев Радан. На основе его показаний двоих братьев приговорили к смертной казни. Фаршад предпочел забыть установленное ими правило. В разговорах с полицией братья и их подопечные следовали одному простому правилу: правилу «Нет». В Иране, говоря «нет», откидывают голову назад. Правило «Нет» означает, что нужно представить, будто к твоему горлу приставляют острие меча. Если ты отвечаешь на вопрос «да», то натыкаешься на меч.

– Шеф сказал, что на Чахар-Донге готовится рейд и что у нас не более недели. Больше он ничего не знает, но пора залечь на дно. Кстати, я повидался с Камбизом, он передает тебе привет.

– Обожаю этого парня. Хорошо, передам остальным.

Ни Курд, ни Бижан в своих делах никогда не пользовались мобильными телефонами или электронной почтой.

– Съезжу туда сегодня. Надо убедиться, что там все в порядке.

– Может, за лабораторией уже следят. Беспокоюсь я за тебя.

– Не волнуйся, аму. Ты же знаешь, как я осторожен. Пусть следят. Ничего они не увидят, там все в порядке.

Бижан потерял отца в тринадцать лет, и Курд относился к нему как к сыну. Теперь, зарабатывая неплохие деньги, Биджан решил приглядывать за Курдом и его семьей.

– В случае чего нужно будет спрятать очередную партию. Она должна прибыть сегодня вечером, – сказал Курд.

– И что там?

– Дюжина кольтов.

Курд тридцать лет торговал военным снаряжением, но настоящие деньги зарабатывал на поставках оружия. За кольт можно было получить от полутора до двух миллионов туманов. Услуги киллера с кольтом стоили десять миллионов туманов, но Курд никогда не был вовлечен в эту часть процесса. Когда клиенты спрашивали его о дополнительных услугах, он просто пожимал плечами. Но, как и все в бизнесе, он знал, кто этим занимается; несколько исполнителей всегда ошивались в «Чайном доме».

– Без проблем, аму. Скажи, пусть перенесут все в дом маман.

Зазвонил мобильный телефон Бижана. Это была Асал.

– А эта женщина до сих пор держит тебя за яйца! – подмигнул Курд.

– Ага, прямо как мне нравится!

Курд попытался всучить Бижану немного банкнот, но тот отказался и поцеловал его в лоб.

Бижан опаздывал на встречу с Асал, и она была недовольна. Времени вернуться домой и взять машину не оставалось, поэтому он поймал на улице такси. Ближе к вечеру смог стал гуще, легкие забивала едкая смесь старого бензина и автомобильных выхлопов. Весь город насквозь пропитался ядовитыми частицами, и жители молились о ветре, который бы развеял окутавшую долину опасную дымку.

Бижан встречался с Асал больше года, с тех пор как она заехала к нему на мойку помыть машину. У нее была узкая талия и невероятно большая грудь; губы она красила багровой помадой. Он подкатил к ней сразу же, без всяких предварительных намеков: «Послушай, красотка. Я не мастер говорить, но ты мне нравишься. Я хочу с тобой куда-нибудь прогуляться. Меня в районе все знают, так что опасности никакой. Только дай мне шанс». Добавив пару шуток, он улыбнулся – широкой, теплой улыбкой, контрастирующей с похотливым огоньком в глазах. Асал польстила и обезоружила его откровенность. Они поехали на ужин в «Азари» – традиционный ресторан в саду под навесами у старого здания на южной оконечности Вали-Аср, где на стенах из красного кирпича висели фотографии борцов-чемпионов. Под классическую персидскую музыку в живом исполнении он погладил ее под столиком по колену. После ужина они откинулись на подушки, курили кальян и смотрели друг на друга.

– Ну что, красавица, перейдем к главному. Я тебя очень хочу. Хочу, чтобы ты осталась в моей жизни. Хочу, чтобы обо мне позаботилась несколько раз в неделю, а я, в свою очередь, буду заботиться о тебе – пока ты меня хочешь.

Асал тут же согласилась. В двадцать с небольшим она уже стала вдовой, после того как муж попал в автомобильную аварию, оставив ее одну с сыном и без денег. Родом она была из бедной семьи и, работая в приемной у дантиста, с трудом зарабатывала на жизнь. Той же ночью они переспали, и Бижан понял, что не ошибся с выбором. Она всячески старалась ублажить его, и ему показалось, что это лучший секс в его жизни. Вскоре после этого он купил для Асал и ее сына небольшую квартиру неподалеку от улицы имама Хомейни. Асал быстро влюбилась в Бижана. Из тех денег, что он ей давал, она много тратила на белье и дорогую еду. После полугода намеков на женитьбу Бижан наконец-то признался: он уже женат и у него трое детей. «Я никогда не брошу жену, – честно сказал он, – но пока в моих жилах течет кровь, я буду приглядывать за тобой».

Хитрости Бижану было не занимать, и он удачно скрывал все от своей жены, как и от полиции. Он завел два мобильных телефона – один для жены и один для Асал. Он всегда следил за тем, чтобы Асал не узнала его домашний адрес, и не позволял ей встречаться со своими друзьями. Женился Бижан по любви на подруге детства, но секс с ней был скучным. С возрастом она толстела и становилась все менее привлекательной. Он никогда не хранил ей верность. Но обожал ее. И уважал – достаточно, чтобы не возбуждать лишних подозрений. Он встречался с Асал трижды в неделю по вечерам. Бижану нравилось кино, и иногда они ездили в мультиплекс «Меллат Синема». Причисляя себя к ценителям иранского художественного кинематографа, Бижан посмотрел все фильмы Аббаса Киаростами, хотя предпочитал комедии вроде «Ящерицы» Камаля Табризи, в которой речь шла об одном сбежавшем из тюрьмы и выдававшем себя за муллу мошеннике. Но больше всего он любил голливудские фильмы. «Титаник» он посмотрел не менее дюжины раз. Однажды Бижан даже участвовал в кастинге, который проводили в районе, и получил небольшую роль гангстера со словами. Посмотреть фильм на большом экране он пригласил всех своих ребят, и с тех пор они много лет в шутку называли его «Мистер Голливуд».

Обычно, когда Бижан приезжал к Асал, они первым делом направлялись в спальню, а после ужинали за просмотром очередного эпизода «Мисс Марпл» по телевизору. Но сегодня, открыв дверь, Асал встретила его с красными опухшими глазами и размазанной по лицу помадой.

Прежде Асал приходилось заниматься сексом с женатым дантистом, у которого она работала. Она ненавидела босса, но он грозился ее уволить, а ей и так едва хватало денег на жизнь, притом что найти работу женщинам было нелегко. Целый год он заставлял ублажать себя перед приемом пациентов. Потом, незадолго до знакомства Асал с Бижаном, он оставил практику, но прошлым вечером позвонил ей, сказал, что возвращается на прежнее место, и потребовал встретиться с ним.

Бижан пришел в ярость. Асал пыталась его успокоить. Она знала, чем занимается Бижан и с какими людьми общается; ей не хотелось, чтобы он вляпался в неприятности из-за убийства дантиста. Выудив, согласно своему обыкновению, всю нужную информацию, Бижан позвонил Камбизу. Камбиз сказал, что тут же отправит на разборку двух своих парней.

Оставалось решить вопрос с Чахар-Донге. Бижан даже радовался предстоящей поездке за пределы Тегерана – подальше от грязного воздуха, от которого щипало глаза и свербело в горле. Сев в автомобиль, он включил компакт-диск с персидской музыкой и стал подпевать в такт глухому ритму рэпа с антиправительственным содержанием. Группа называлась «Анонимные грешники». Она использовала известный мотив иранской военной песни, в которой прославлялся доброволец Мохаммад Джахан-Ага, отправившийся на Ирано-иракскую войну и участвовавший в битве за город Хорремшехр на юго-западе Ирана. Вместе с небольшим отрядом он держал оборону против превосходящих сил врага и покинул город одним из последних. До освобождения он не дожил, и в этой песне, написанной в стиле традиционного ритмичного плача Ашура синезани с битьем в грудь, поется: «Маммад, если бы ты только увидел этот город свободным!» «Анонимные грешники» добавляют, чем бы еще мог гордиться Маммад: «Нет проституции, нет наркотиков, свобода слова, еда и работа, деньги от нефти на всех, люди так рады, что не на что жаловаться…» и тому подобное, – подразумевая, что Маммад пожелал бы остаться мертвым.

По мере продвижения на юг городской пейзаж постепенно сменялся сельским. Вместо домов теперь дорогу окружали простирающиеся до горизонта пахотные поля с разбросанными повсюду пластиковыми бутылками – как будто город вырвало всем этим мусором. Мимо мелькали автомобильные заводы, резервуары для бензина, огороженные колючей проволокой пустыри и разборные дома. На небольшом клочке с кустами рядом с шоссе отдыхающее семейство разложило софре – покрывало для пикника – и наслаждалось абгуштом – сытным сельским блюдом из мяса, фасоли и картофеля. Ничто не помешает иранцам устроить пикник – даже шесть полос оживленной магистрали с ревущими автомобилями.

Потом последовало несколько миль более живописной местности, где природа на время взяла верх и где пшеничные поля перемежались рощицами с ореховыми деревьями и елями или садами с яблонями, вишнями и грушами в окружении грядок мяты, кориандра и базилика. Но вскоре городской пейзаж вернулся, и Бижан въехал в Чахар-Донге с его обветшалыми зданиями, выбоинами на дорогах и кучами земли и камней. В центре городка возвышался огромный щит с надписью: «ЕСЛИ ВЫ ПОДДЕРЖИВАЕТЕ ВЫСШЕГО РУКОВОДИТЕЛЯ, ВАШЕЙ СТРАНЕ НИЧЕГО НЕ ГРОЗИТ».

Бижан выехал на боковую полуразрушенную дорогу, по которой несколько стариков в лохмотьях катили на тачках и гигантских тележках всякий мусор, собираясь сортировать его в поисках чего-нибудь ценного. Другие уже разложили вдоль дороги свой скудный скарб. Мимо пробрела группа афганских рабочих с повязанными платками на головах. Бижан остановился и вышел из машины, чтобы купить гранаты у мужчины в кожаной куртке по моде семидесятых – он торговал прямо из кузова своего пикапа. Бижан всегда что-нибудь покупал в Чахар-Донге, потому что все тут было дешевле, включая наркотики и женщин. В продуктовых лавках тут до сих пор продавали опиум, как будто это молоко.

Собираясь сесть обратно, Биджан увидел двух направляющихся к нему басиджи и хлопнул дверью так, что вздрогнул весь автомобиль. С тех пор как Биджан в последний раз изображал из себя крутого парня, прошло довольно много времени, и он соскучился. Не было на свете того, кого он ненавидел бы сильнее, чем этих провинциальных басиджи. С грозным видом он направился прямо им навстречу.

– Эта футболка вне закона! – воскликнул один из них.

На Бижане была его любимая футболка: белая, с огромными буквами USA спереди и сзади. Он мечтал когда-нибудь переехать в Америку.

– Это вероотступничество! – крикнул другой.

«Вот и повеселимся», – подумал Бижан.

– Ты должен сжечь ее прямо сейчас, на наших глазах!

– Слушайте внимательно, вы, пара безграмотных педрил. – Бижан шагнул к этим парням. – Если хотите сжечь мою футболку, для начала зайдите в магазин на краю дороги и сожгите все до единой пачки сигарет «Уинстон», произведенных в США. Потом поезжайте к плотине Караджа, которая вырабатывает электричество для всех нас, и подожгите ее. Спросите зачем? Да затем, что ее построил американец Моррисон. Затем я советую вам поехать в аэропорт и поджечь все «Боинги», Ф-4, Ф-5 и Ф-14. Угадайте, почему? Да потому что они все из тех же ненавистных вам, мать их за ногу, США. И только когда вы все это сожжете, возвращайтесь сюда, облейте меня бензином и сожгите эту чертову футболку, если вам не к чему больше будет придираться!

Парни опасливо подались в сторону, поняв, что перед ними настоящий бандит.

– Да он сумасшедший.

– Да, точно, псих какой-то.

– Ага, псих. Какой вам и не снился. В следующий раз вырву вам яйца, – рассмеялся Бижан вслед развернувшимся и зашагавшим прочь олухам.

Потом еще минут десять он ехал по ужасным дорогам, прежде чем увидел своего первого соглядатая, который поприветствовал его кивком. Отсюда уже виднелся склад на краю заброшенного пустыря размером с два футбольных поля. Он знал, что внутри все налажено идеально и лаборатория производит высококачественный «мет». В производстве была занята лишь небольшая группа доверенных людей, которым он хорошо платил. Он гордился своим налаженным бизнесом. Когда Бижан припарковал машину, к нему подошел еще один дозорный.

– Уже все чисто. Мы получили сообщение днем.

Внутри склада не осталось и следов лаборатории. Курд всегда опережал его на шаг. Бижан дал дозорному пару банкнот и улыбнулся, садясь обратно в машину.

Вдали загорелись желтые огни Тегерана. Бижан вставил в проигрыватель диск со своей любимой запрещенной музыкой, включил стерео и принялся подпевать рэперу Хичкасу:

На въезде в город ему позвонил Камбиз и попросил подъехать к переулку на Пирузи, в восточной части города. Оказавшись на месте, Бижан увидел парней Камбиза на мотоциклах. Один из них, бывший военный, подрабатывал охранником преступного синдиката, продающего наркотики под автомобильной развязкой на севере Тегерана. Эти парни обычно стояли на шухере и охраняли дилеров во время операций. На такой оживленной трассе недостатка в покупателях не было; пик продаж приходился на два часа ночи.

Парни Камбиза узнали Бижана и поприветствовали его, после чего подошли к невысокому двухэтажному дому и постучались в парадную дверь. Открыл дантист. Громилы выволокли его наружу и принялись избивать – сломали обе руки и выбили четыре передних зуба. Бижан наблюдал из автомобиля, ощущая, как спадает напряжение. По пути домой он позвонил жене и сказал, чтобы она ничего не готовила на ужин и оставила детей с матерью. Сегодня они будут ужинать в «Азери» на Вали-Аср.