Женя крался среди развалин, стараясь не высовываться из тени. Те люди, что приволокли минометы, имели очень серьезные намерения. Потому бдительный сталкер вздрогнул, неожиданно наткнувшись на Коврик.

Евгению казалось, что легкий скрип, с которым его проводник передвигался по земле, демаскирует их шумом.

– Обожди! Друг!

Коврик обернулся, его глаза-дырки излучали сытое равнодушие.

В очередной раз Женя оценил ауры живых существ поблизости. Крупных хищников не было. Зато на четвертом этаже уцелевшего здания мерцала аура человека.

Стакер отыскал более-менее целое строение напротив – сохранилось три этажа – и направился туда. Коврик остался внизу.

Женя бесшумно пробрался по лестнице, достиг оконного проема, аккуратно высунулся наружу: кто?

Из окна напротив на него смотрел Лагутин. Следователь помахал ему рукой и жестом указал на что-то внизу, неподалеку.

Парень принялся всматриваться, но Лагутин стащил с лица противогаз и молча, пользуясь только артикуляцией, сообщил:

– За-Са-Да!

Этого можно было не делать, потому что Женя уже разглядел ауры двух групп людей, блокировавших проход по полуразрушенной улице. Парные пикеты?

Волей-неволей приходилось смещаться к месту боя, которое оказалось покинуто. Трупов не было, лишь грузовик лежал на боку в нескольких метрах ниже по пролету. Желтая пирамида сыто дремала там, где ее оставили.

Тревожное предчувствие охватило сталкера. Пустое поле боя показалось подозрительным, и не случайно – прямо за спиной отчетливо вырисовывались ауры преследователей.

Женя побежал. Черт бы побрал медлительность Коврика! Сталкеру приходилось искать укрытие, дожидаться провожатого. Коврик при этом двигался по собственному маршруту, и выходило, что сталкер путает следы, перемещаясь в разных направлениях и, хоть не намеренно, все-таки сбивает с толку преследователей.

Рассвело. Долго такая погоня продолжаться не могла. Женя ожидал, что люди поостерегутся двигаться днем и отстанут.

Они были уже неподалеку от метро Улица 1905 года, когда парень, забившись в очередную щель, обнаружил, что Коврик не следует ни за ним, ни мимо него.

Пришлось возвращаться. Желтый конус торчал в ста метрах. При виде сталкера он хрустнул, расправился и отполз в сторону.

Женя разгреб грязную снежную массу и обнажил лежавший плашмя рекламный щит с вызывающе-самоуверенной надписью.

«Будущее начинается сегодня!»

Щит крепился к мачте, а мачта – к корпусу грузовика, обгоревший остов которого лежал на правом боку. Под щитом оказался лаз, но не под землю. То, что Женя принял за естественную землянку, оказалось хаотично спрессованной массой металлических прутьев, штырей и обломков, назначения которых сталкер не понял. Видимо, довоенным обитателям Москвы она служила для красоты – так Женя объяснял все непонятное, что встречал на поверхности.

Под вывеской находился открытый люк. Жене некогда было изучать цвет возможных обитателей дыры, он посмотрел вокруг, убедился, что аур преследователей поблизости нет, и просто скользнул вниз.

Канализация? Скобы, вбитые в кирпичную стену колодца, как будто соответствовали.

Но внизу сталкер обнаружил туннель. Он включил очередной подаренный Муратом фонарь и двинулся наугад. Туннель шириной метра полтора был теплый, пустой и сухой, но стоило Жене снять противогаз, в ноздри ударила вонь. Под ногами и то дело шныряли крысы, иногда попадались довольно крупные особи. При этом никто не пытался покончить жизнь самоубийством от руки Жени. Однако! Превозмогая отвращение, сталкер двинулся дальше. Через некоторое время запах стал слабее… Или это его нос притерпелся?

Луч фонаря уперся в лист жести, закрывавший выход из туннеля. Не дверь, а какая-та гофра, небрежно прислоненная с той стороны. За листом мог оказаться Дед, и Евгений чуть было не поддал гофру плечом, но решил прислушаться – спешка в данном случае могла повредить.

Было тихо, но что-то за стенкой определенно присутствовало. Сталкер сосредоточился и понял: с той стороны тянет дымом. Дым мог означать жилье, причем, чье угодно. Но в данном случае дым был табачный, а Дед последний раз курил до войны.

Сталкер продолжил слушать и нюхать. Что-то лязгнуло, и незнакомый голос велел кому-то негромко:

– Забычкуй! Еще два часа стоять.

Чей-то пост. Понятно. Сталкер вплотную приблизился к гофрированному листу и глянул в щель, скосив глаза в ту сторону, откуда тянуло махорочным дымом и слышался тихий разговор. Людей он не увидел, зато заметил, как внизу блеснул в темноте рельс. Метро!

Ну, я всего лишь пошел не в ту сторону, решил Женя и направился обратно, как вдруг едва не хлопнул себя по лбу от досады. «Это ж то место, где я должен выполнить поручение Быка!»

Он извлек из дырявого термоса уцелевшую колбу, без всяких сантиментов раскупорил ее и привычным жестом плеснул в потолок. Вздрогнул, отшатнулся: все происходило, как прежде. Пятно наверху закостенело, подвигалось туда-сюда, и Ужас заиграл свою жуткую манящую симфонию.

Сталкер пнул ненужный уже, порядком надоевший термос и двинулся дальше.

– Женя! – Серов отделился от стены подземного прохода ему навстречу. – Откуда ты? Мне столько всего тебе нужно рассказать!

– Стой, деда! Тебя ищут! И вот-вот найдут! Есть тут другие выходы? – парень вдруг понял, что очищенный им рекламный щит более чем заметен на серой, лишенной примет земле.

Старик не ответил, а просто крепко обнял внука.

– У меня тут лаз в подсобку, – Максимыч показал за спину. – А там вход из туннеля, прямо у поста «Пятого года», чудики и не догадываются! Есть еще пара люков наверх, но я там не хожу… Боюсь.

– Противогаз есть?

– Вот! Воняет здесь непонятно чем, так что противогаз спасает. Да чего ты перекошенный? Кто меня ищет? Я иду продуктов купить на…

– Следователь! Девушки пропали…

– Вот те на! Да они не пропали, они…

– Не пропали – хорошо, я и не верил, что ты маньяк. Бежим, выберемся, потом расскажешь! Где люк?

Женя потащил деда по проходу.

Скоро над ними оказался очередной колодец с лестницей наверх, но люк был закрыт.

– Лезем!

– Но куда? Да постой ты! А девочки? Что, одни останутся?

Тем не менее, Серов подчинился.

Парень задержал дыхание и из последних сил налег на люк, ведущий на поверхность. Ему уже было показалось, что ход завален и надо искать другой путь, но люк все же поддался. Выбравшись, Женя упал на четвереньки, откашливаясь. Максимыч стоял рядом, ему подъем по лестнице дался легче.

– Беги, Деда, ищи укрытие, я догоню! Спрячем тебя, за девочками я вернусь, обещаю!

Женя выпрямился посмотреть, далеко ли Лагутин? Максимыч беспрекословно выполнил команду внука и спешно, не выбирая направления, побежал прочь. Старенький, не по размеру, ОЗК трясся на нем, как шкура на худой крысе.

Выстрела Женя не услышал, он только почувствовал сильный удар в спину над правой лопаткой. Земля вздыбилась, ударила в залитое потом лицо. Евгений оперся на левую руку, не чувствуя правой, и успел подумать, что все-таки он не герой никакой и никуда больше не побежит. Последним усилием поднял голову, сплюнул кровь. Должно быть, привлеченный звуком выстрела, Серов остановился и обернулся к внуку. Женя видел, как медленно-медленно раскрывается в крике дедов рот, и как пуля взрывает его лицо. А потом мир вокруг сделался непроглядно темным…

– Очнулся? Не шевелись, мы тут тебя, типа, охраняем.

Женя сидел на полу, спиной к стене. Голос Макса звучал приглушенно.

– И мы тоже, – отозвался с другой стороны Давид.

Раненый сталкер открыл глаза. Бетон приятно холодил горячий бок. Женя пошевелился и понял, что его рана перевязана. Он огляделся. По правую руку от него сидели следователь и охранник, по левую – братья Ежи.

– Без оружия? – удивился Женя.

Макс неопределенно развел руками.

– Где мы? – не удовлетворился жестом раненый.

– На Беговой, – буркнул Мурат.

– Короче, мы не сумели тебя отбить, – нехотя произнес Давид.

Только сейчас Женя заметил, что лицо младшего Ежидзе заплыло от побоев.

– А Дед?

Вместо ответа Давид кивнул наверх.

Они сидели на путях. Платформа была забита народом, но толпа продолжала прибывать: людской гул усиливался.

– Эти ублюдки все испортили, теперь мы не найдем девочек, Серов уже ничего никому не расскажет, – со злостью заговорил Лагутин.

– Его убили?

– Лучше б убили. И еще. Называй меня впредь Валерий Павлович.

– Лаврентий Павлович? – съязвил Мурат.

– Заткнись, – следователь хотел что-то добавить, но Еж не унимался, он продекламировал:

– Тьфу! Но не трогал же вас никогда, чего зубы скалить?

– Шучу же, начальник, а то мы тут совсем смурные сидим, – продолжал валять дурака старший из братьев.

– И откуда ты взялся на мою голову, начитанный такой? – почти добродушно спросил Лагутин.

На рельсы вылез незнакомый сталкер с Беговой, оглядел их живописную группу и повел стволом «калаша», приказывая подняться. Макс помог Жене встать. Пока они шли к лесенке на платформу, Евгений огляделся.

Здесь собралось практически все население станции, и из туннеля, со стороны Улицы 1905 года, прибывали и прибывали люди.

Гостям с чужих станций была отведена половина платформы, дальше их не пускало оцепление. На второй половине пела свои заунывные мантры толпа в балахонах. Женя с содроганием увидел, что вместо алтаря там стоял Х-образный крест, на котором висел Виталий Максимович. Половины лица у старика не было, пуля оторвала нижнюю челюсть, и было удивительно, почему он не умер от потери крови или болевого шока. Максимыч увидел внука и шевельнулся на кресте.

– Какой-то мудак открыл огонь на поражение, – Лагутин не хотел скрывать свою злость.

Их подвели к отдельно стоящей группе людей, среди которых Женя узнал Зотова и Сергеича. Те увидели Женю и отвели глаза, Зотов – разочарованно, Сергеич – с грустью. Принимавший на правах хозяина комендант Беговой Зверев лишь повел стеклянным с похмелья взглядом и больше не обращал внимания на конвоируемых.

– Здесь руководство станций, с которых пропали девочки, – все, кроме Красной Пресни. Этот святоша, похоже, не собирается их искать. Ему нужна месть, – пояснил следователь, сплюнул и отошел в сторону.

Рядом с Женей оказался Мурат.

– Павел Николаевич украл реактор. Знаешь об этом? – спросил его Евгений.

Мурат наклонился к самому его уху и зашептал в ответ:

– Он без нас ничего не сможет. Стержни охлаждения и ядерное топливо по-прежнему у Свена.

Женя вдруг утратил интерес к реактору. Он стал слабеть от духоты – рана давала себя знать. Вой церковников-сектантов стал громче.

– О чем секретничаете? – следователь вернулся.

– Они передумали лететь в Швецию, – уже громче продолжил рассказ Мурат. – Решили направиться к Средиземному морю. У родителей Свена был дом на Кипре. Ветра попутные. Кипр не был членом НАТО, авось ему не досталось на коврижки.

– Досталось, – не согласился Лагутин. – Там была английская военно-морская база, единственная на восточную половину Средиземного моря. Наверняка досталось. Твой швед не может этого не знать! Врет, небось, а вы в рот ему смотрите…

Женя поискал, к чему бы прислониться спиной, и не нашел. Толпа в балахонах танцевала. Сначала святоши медленно двигались хороводом, потом круг распался, ритм ускорился и вроде сбился, но не потерял при этом странной, дикарской логики. Рваные, дерганые движения ритуального танца заворожили зрителей, разговоры постепенно смолкли.

– Месть! Мы вкусим месть! – взвыл верховный жрец. – Месть! Каждый из нас причастится местью! А кто не с нами? Кто не хочет святого причастия? Месть!

Танцующая толпа вытянулась в извивающуюся очередь, передние обнажали руки. Оцепление разомкнулось, и некоторые зрители с других станций становились в очередь.

– Вот суки! – шепнул Лагутин. – Сейчас будут рвать деда на куски. Я – не с вами. Отвернись, малец.

– А с кем ты? – спросил его Мурат серьезно и сурово.

Следователь глянул яростно, но ответить не успел. Волна изумленных возгласов прокатилась по толпе. Начало страшной очереди смешалось и замерло в удивленном молчании. Люди смотрели в одну и ту же сторону, и Женя тоже взглянул туда и обмер. Кто-то в толпе громко ахнул, и наступила мертвая тишина.

– За мной, девочки! – раздался в тишине звонкий голос Маши Мотылька, и на ступени, ведущие вверх, следом за Машей вышли пропавшие девушки. Они были одеты во все белое и воздушное, непокрытые волосы волнами струились по плечам. Блондинка, брюнетка и рыженькая встали в ряд и вдруг запели:

Звуки древнего гимна, исполняемого на непонятном языке, взлетали под закопченные своды станции, кружились там и опускались вниз, окутывая стоящих людей плотным коконом нежности и веры только в самое хорошее.

«Словно ангелы господни», – простонал стоящий неподалеку старичок и вдруг заплакал. Разом зарыдали несколько женщин, зашелся в крике ребенок.

Женя почувствовал щекотку на щеке, тронул и поднес к лицу мокрый палец – он тоже плакал. О чем? От чего? Он не знал. Плакал обо всем и ни о чем вместе с женщинами и мужчинами, стариками и детьми, фанатиками, наемниками, конвоирами, сталкерами, матерыми вождями – вместе со всеми неприкаянными сиротами, пасынками ими же разрушенной планеты, уцелевшими по случайной забывчивости разгневанного Бога. Выжившее человечество рыдало о своей судьбе, умоляя Богоматерь заступиться за грешных детей своих, уповая и не надеясь на прощение одновременно.

«Так вот, деда, зачем ты собрал этих девушек, зачем их прятал. Ты сюрприз готовил, бедный начальник клуба», – думал Женя, содрогаясь от рыданий. Ему хотелось обернуться и посмотреть, слышит ли Дед своих воспитанниц, но он не мог обернуться. Неведомая сила словно приковала все взгляды к трем девушкам, которые давно перестали петь, но на станции продолжала висеть тишина. Теперь песня жила сама по себе, не желая покидать захваченное воображение сотен людей, кружилась под черепными коробками, как только что витала под сводами метро. Раскаленный гимном воздух теперь остывал, унося с собой весь негатив: ненависть, страх и другие мерзости.

– И на кой мы живем? – вполголоса спросил Сергеич.

Евгений, наконец, обернулся посмотреть на Деда. Окровавленный крест опустел.

– Вознесся! – завизжал жрец. – Был нам мессия! Бог, бог не позволил свершиться суду неправедному! Отвел наши руки! В чистоте оставил, великим милосердием движим буде!

Вопли фанатика оборвали волшебство, заставили песнь затихнуть.

– Вот гад! На ходу переобулся, новую религию создает! – прошипел Лагутин и сплюнул.

Жрец тем временем бесцеремонно растолкал послушников и целенаправленно ввинтился в толпу. Женя с ужасом понял, что целью сектанта был он сам, собственной персоной: сталкер, чистильщик, пророк, мутант, метеоролог, да мало ли кто еще. Он, Женя.

– Он поведет нас! – проорал жрец, остановившись напротив. – Божьей милостью Палач! Скажи, куда нам идти?!

На губах его выступила пена, но глаза оставались предельно трезвыми и пронзительными.

– Не тупи, идиот, – сквозь зубы прошипел он.

– Я – не палач, – прошептал парень.

– Давай, сочини что-нибудь! – Мурат двинул сталкера плечом, и тот чуть не потерял сознание от боли. – Это твой шанс! Сейчас эти люди пойдут за тобой… Сейчас они за кем угодно пойдут!

Мысли Жени смешались: очевидно, уже мертвый Дед, потерянный реактор, шведский дирижабль, поезд на мосту, «Занимательная Греция» бабы Юли, пророчества Быка в зоопарке. Он молчал, потому что не знал, что сказать.

– Выдай хоть что-нибудь! – прошипел жрец.

Парень собрался, но не успел произнести ни слова: из туннеля послышалась стрельба, крики, и на станцию, минуя обломки блокпоста и тела погибших в коротком бою часовых Беговой, выкатилась дрезина с прицепом. С обеих площадок застрочили пулеметы, смели часовых. Разномастно одетые и вооруженные кто чем мужчины высыпали с открытой платформы и дали очередь по толпе.

– Бандиты! – люди завопили, толпа всколыхнулась, начиналась паника.

Боевики навели порядок быстро и без сантиментов. Не желавших разоружиться застрелили, раненых добили, толпу спрессовали тело к телу на зрительской половине зала. Давка нападавших не заботила. На половине с крестом остались только руководители с немногочисленными сопровождающими, жрец и Женя со своим необычным эскортом. Сюда же прикладами пригнали девушек.

– Какая удача! Накрыть три станции одним махом, – очень опрятный старичок в аккуратной, с иголочки, черной форме, подчеркивающей благородство его седин и серебряного шитья на кителе, оглядел высокопоставленных пленных.

От взгляда его почти прозрачных глаз веяло замогильным холодом. Это же Воробей с Автозаводской! Женя принялся искать глазами Цыгана и не нашел.

– Вот я и получил на старости лет свою империю! На форму не обращайте внимания! Одолжил у фашистов. Они решили, что я для Четвертого Рейха стараюсь. Дебилы!

Он на мгновение задумался, опустив глаза на сомкнутые на пухлом животике маленькие ладошки.

– Девушек я, пожалуй, оставлю себе. Все. Больше киношных сцен не будет.

Он всмотрелся в белое лицо Евгения.

– Тебя я, малец, помню. Цыган говорит, ты помог нам. Даже дважды. Что Автозаводскую нам не отдал – так и быть, прощаю! И патроны, так и быть, оставь себе. За тобой я пошел и выиграл! Эти три станции лучше. Только я в благородство играть не буду.

Главарь оценивающе глянул на окружавших Женю Макса, Лагутина и братьев Ежей, причмокнул губами и дал новокузнецким знак. Боссов Конфедерации прикладами погнали к гермоворотам.

Парень с удивившим его самого спокойствием наблюдал за расправой. Взмах руки, невнятная команда, заглушившая ее эхо автоматная очередь – и все закончилось.

Еще один взмах ручки старика – и внимание новокузнецких обратилось к толпе. Молодчики принялись выдергивать симпатичных женщин. Если мужчины пытались помешать, их выволакивали следом. Мужчин отделили, подвели к тем же воротам. Быстро и безжалостно: очередь, короткий вскрик и чей-то смех.

– Рабы нам не нужны! Только рабыни!

Лишь один человек остался рядом с новоявленным императором, остальные не удержались, пошли к толпе за добычей. На Женю бандиты не обратили внимания, но вдруг один из них остановился и переложил автомат в другую руку. Бритый затылок бугрился желваками, отражал мыслительный процесс. Наконец уголовник обернулся и вцепился мутным от ярости взглядом в лицо Лагутина.

– Вспомнил-таки, гаденыш, – усмехнулся следователь.

Бандит вопросительно посмотрел на босса и, получив одобрительный кивок, за шиворот потащил следователя к стенке.

«И на кой мы так живем?» – вспомнил Женя слова покойного ныне Сергеича, посмотрел в почерневшее от бессилия лицо Макса и спросил:

– Если не ты, то кто?

Максим с рычанием бросился на бритого, который волок Лагутина. Мурат молнией метнулся к последнему не забывшему о долге телохранителю. Давид, не отстав от брата, крепким ударом отправил в нокаут старика-императора, который самонадеянно не носил оружия. Его владычество продлилось всего несколько минут.

Евгений обессилел и закрыл глаза, ощущая, как промокает закрывающая рану повязка, но близкие выстрелы привели его в чувство. Завладев двумя автоматами, его спутники короткими, точными очередями срезали пулеметчиков, оставшихся на дрезине.

«До чего люди становятся беспечными, почувствовав себя победителями», – думал парень, наблюдая за перипетиями нового переворота. Где же Цыган?

Мурат и Макс выбили всех, до кого дотянулись, Давид завладел пулеметом и дал очередь поверх толпы, собравшейся линчевать уцелевших агрессоров.

– Не сметь убивать! Всех ублюдков сюда! – проорал он.

Избитых и обезоруженных бандитов вытолкнули вперед, к той самой стене.

– А теперь – император! – крикнул Женя.

Воробья подняли, надавали оплеух и пинками проводили к подданным. Он жалко мотал головой, похоже, не до конца придя в себя, но его не пожалели. Аккуратно переступив через тело жреца в балахоне, калиф на час занял место у стенки. Бандиты встали рядом, плечо к плечу, пощады никто не просил и не ждал.

Евгений твердо взглянул в глаза Мурата, черные, чернее ночи на побледневшем лице, и махнул рукой. Новая порция свинца, новая партия тел у стены – все просто. Все настолько просто…

– Проверьте, они должны были оставить дозор в туннеле.

Максим с автоматом наперевес метнулся выполнять команду.

А Женя, с трудом переставляя ноги, выбрался на середину зала. Толпа загудела, заволновалась, передавая друг другу: «Он, тот самый, он!»

Евгений поднял руку, и наступила тишина, как после пения девушек, но тяжелее, тревожнее. Вождь поневоле смотрел в лица людей и молчал. Он думал о том, что они все успели пережить за последние полчаса: опьянение вакханалией смерти, высшее духовное просветление, зарождение новой религии, государственный переворот, безжалостную расправу над теми, в кого они столько лет верили и за кем шли, гибель лучших бойцов. Пора, ох как пора было что-то сказать.

– МЫ – НАРОД…

Женя замолк, давая людям обдумать эту короткую формулу, давая толпе снова пережить объединяющее чувство. Всеми силами он старался почувствовать себя частью, плотью от плоти смятенного многоголового существа, стоящего сейчас перед ним. Он услышал, как за спиной встали братья Ежи, и заговорил снова:

– Мы – народ Метро! Проклятье погубивших нашу планету лежит на нас, мы погрязли в кошмаре общей могилы и забыли о человечности, мы верили в идолов и уступали силе негодяев…

Девушки в белом подошли и встали рядом с Муратом и Давидом.

– Но у нас есть шанс. Шанс построить все заново! Нам случайно дали шанс построить государство заново, и я хочу воспользоваться им. Вы со мной?!

– Я с тобой, – Лагутин встал рядом и выжидательно уставился в толпу.

– Ты спасешь нас? – спросил робкий женский голос.

– Ты поведешь нас? – подхватил сиплый мужской баритон.

– Мы будем идти вместе, рядом, – загомонила толпа.

Женя улыбнулся. Непостижимым образом им же спровоцированное воодушевление толпы передавалось ему.

– Мы вместе будем вершить великие дела! Мы принесем в метро свет и пустим поезд между станциями! Да, здесь снова будет ходить поезд! А когда вы… – парень протянул руку к толпе: – А когда вы… когда мы перестанем быть стадом, а станем гражданами, мы уйдем из Метро и найдем себе новый мир! На земле, а не под ней!

Голос Евгения усиливался, он уже не чувствовал боли, только вдохновение:

– Кто готов быть гражданами, становитесь рядом!

Еще несколько человек проследовали на Женину половину зала. В первом ряду прямо перед ним оказалась Маша. Ее огромные глазища смотрели на парня с невероятным удивлением. Но откуда она здесь?! Они же с доктором остались на Краснопресненской! Впрочем, рассуждать об этом было некогда. Из туннеля на платформу выбрался Максим с автоматом за плечом, развел руками – значит, никого в туннеле не нашел.

Наступившую паузу нарушил голос:

– А что это значит?

– Это значит, мы будем голосовать, – раздался смешок недоверия.

– Минуту! – Лагутин перебил Женю и сказал ему на ухо: – Что бы ты ни задумал, нам нужны патроны, много патронов.

– Ящик сюда! – кто-то приволок ящик из-под автоматов. – Для нашей новой общины нужны: главный над сталкерами, главный над военными…

– Инженер, – подсказал Мурат.

– И мутанты тоже будут с нами?! – воскликнул кто-то.

Парень проигнорировал реплику.

– Нам нужны инженеры, врачи, учителя… Предлагайте сами, вы здесь все свои!

– Судья! – подал голос Лагутин и многозначительно добавил: – Я предлагаю себя.

– Стоп! – Женя снова поднял руку. – Голосовать будут только те, кто положит в этот ящик десять патронов.

– Ах, вот оно как? Вот какая у вас демократия! – немедленно раздался ропот.

– Это и есть демократия, – сказал следователь. – Нам нужны ответственные избиратели, а не разгильдяи, ждущие, что придет добрый дядя. – Следователь многозначительно кивнул на кучу трупов у стены. – И примет за вас все решения. И накормит, и построит в колонну, и попу подотрет.

Толпа зароптала сильнее, но Лагутин повысил голос:

– Мы теперь государство, мы должны отвечать перед гражданами, отвечать за каждый использованный патрон, и отвечать мы будем только перед теми, кто наполнит ящик патронами. Это справедливо!

Следователь еще раз показал на трупы.

– Эти не отвечали ни за что, они использовали вас, как хотели.

– Наше государство для людей, для вас. А до сих пор вы были для государства, – Евгений поддержал оратора.

– Я согласен, надоело быть быдлом!

Какой-то старик полез из задних рядов и бросил горсть патронов в ящик. Следом подошло сразу несколько женщин в балахонах и тоже бросили патроны. Одна из них обернулась и сказала в толпу:

– Они спасли нас, доверимся им!

Народ на платформе смешался, как по команде «Вольно!», напряжение спало. Люди подходили по одному и группами, бросали патроны в ящик, перемещались за спину Жене, Давид и Мурат о чем-то спорили. Девушек в белом окружили их близкие, послышались громкие упреки, оправдания и счастливый плач. Несколько сталкеров наперебой расспрашивали Женю о планах, и он уже собрался им отвечать, но Лагутин рявкнул на юношу:

– Балаган не разводи, вождь!

Парень посмотрел растерянно, и тогда следователь демонстративно повернулся спиной к толпе и лицом к гражданам:

– Организацию народного собрания я беру на себя. Все заплатили за право голоса?

Поредевшая толпа забурлила: те, кто был не при деньгах, пытались одолжить, кто-то уселся на пол в знак протеста, но даже те, кто не захотел довериться новому вождю, остались на станции из любопытства.

Пространную речь Лагутина Евгений слушал уже как в тумане. Он видел только его лицо, которое вдруг скользнуло в сторону и накрылось полом, таким близким и знакомым, и… «Как не вовремя!» – подумал Женя и потерял сознание.