Глава 15

Я гоню от себя эту мысль прежде, чем успеваю додумать ее до конца. Не могла я похитить Гарри – во-первых, у меня нет машины, во-вторых, я много лет не была в Дорсете. В прошлую субботу работала, в воскресенье ходила на кладбище. И если б я в каком-то забытьи похитила ребенка, то зачем мне было ехать за ним именно в Дорсет? И потом, Гарри ведь сам сказал, что ко мне его привел ангел. Кем бы он ни был, этот ангел, ясно одно – мальчик имел в виду не меня.

Все равно бессмыслица какая-то…

Все мое тело тяжелеет от внезапно навалившейся усталости. До сих пор перспектива завтрашнего выходного дня не слишком меня радовала, но теперь мне приходит в голову, что лишним он все-таки не будет. К тому же едой я запаслась, так что завтра можно спокойно просидеть день дома. Лягу сегодня пораньше, а завтра проваляюсь до полудня. Потом приготовлю завтрак, завалюсь с ним в постель и почитаю книгу.

Тут я вспоминаю, что окно моей спальни на скорую руку заделано фанерой. И что по комнате до сих пор свищет ветер. И что наверху сыро, холодно и бесприютно. Можно, конечно, переночевать в комнате Сэма, но кровать там слишком короткая, да и болезненные воспоминания, которые она навевает, еще слишком свежи. Диван, на котором я сижу, вполне удобный, но разве можно спокойно спать так близко от этой оравы за окном? Я даже расслабиться не смогу. В моем распоряжении целый дом, но ни в одной комнате я не чувствую себя дома – разве что в кухне, но не могу же я там спать. Сбрасываю обувь, поджимаю под себя ноги и закрываю глаза.

В следующий момент меня будит звонок в дверь. Заставляю себя открыть глаза. Сквозь щели жалюзи в комнату льется свет. На улице солнце. Сколько же я спала? Выпрямляюсь и потягиваюсь. Звонок снова выпевает свою мелодию. Можно, конечно, не обращать внимания, но вдруг это Скотт или еще кто-то, кого я знаю? Во рту противно. Провожу языком по зубам и допиваю вчерашнюю воду. Тру раздражающе зудящие глаза, встаю на ноги и потихоньку подхожу к окну, посмотреть, кто это там на крыльце трезвонит. Сто́ит увидеть, кто стоит перед моей дверью, и у меня прямо волосы на затылке дыбом становятся от злости. Вот гадина! Последняя, с кем мне сейчас хочется разговаривать. Может, если не обращать на нее внимания, она уйдет?

Новый звонок, а потом еще и стук в дверь. Это уже домогательство. Можно позвонить в полицию, но за последнее время они мне надоели. Большими шагами я выхожу в прихожую, приближаюсь к двери, нагибаюсь к щели почтового ящика и кричу туда:

– Мотай отсюда, Карли!

Из щели на меня несет резким морозным воздухом, и я ежусь.

– Тесса, открой мне, пожалуйста, – просит соседка.

Слишком поздно я соображаю, что надо было притвориться, будто меня нет дома. Теперь и она, и вся команда на тротуаре знают, что я здесь, затаилась, как мышь в норе.

– Уходи! – снова кричу. Кроме всего прочего, я сейчас выгляжу, как пугало, а то и воняю. Я ведь заснула вчера, не сняв рабочей одежды. Надо принять душ. Нельзя, чтобы безупречная Карли Дин видела меня такой.

Соседка нагибается и тоже заглядывает в щель, так что мы с ней смотрим друг другу в глаза.

– Тесса, я знаю, что зашла слишком далеко, но у меня есть для тебя информация. Такая, которая могла бы раз и навсегда очистить твое имя от любых подозрений.

Слишком далеко зашла? Ну это еще мягко сказано. Я фыркаю. Наверняка это очередной трюк, уловка, чтобы привлечь мое внимание.

– Слушай, – продолжает Карли. – Я понимаю, ты на меня злишься. Имеешь полное право. Но я считаю, что ты должна меня выслушать.

– Карли, мне ничего от тебя не надо. И вообще, я никому ничего сегодня не должна, у меня выходной, и я хочу, чтобы меня все оставили в покое.

– Мне нужно тебе кое-что рассказать… о твоем деле.

Я слабею. Если Карли говорит правду, то будет глупо не выслушать, что она там скажет.

– Только смотри, без фокусов, – предупреждаю я. – Если ты затеяла все это ради того, чтобы пробраться ко мне в дом и донимать меня тут своими расспросами… Я все равно ничего тебе не расскажу, потому что ты все переврешь.

– Обещаю тебе, Тесса. Ты сама захочешь услышать то, что я тебе скажу.

Я не знаю, на что решиться. Можно ли ей доверять? Скорее всего, нет. Но в конце концов, если все обернется так, как я подозреваю, я просто выброшу ее на улицу, и всё.

– Слушай, – настаивает Карли, – ты хочешь узнать, что происходит на самом деле, или нет? Или предпочитаешь, чтобы твое имя так и продолжали смешивать с грязью все кому не лень?

Выпрямляюсь, руками протираю заспанные глаза, провожу пальцами по спутанным волосам. Встав сбоку от двери так, чтобы журналисты на улице не могли меня увидеть, приоткрываю ее – и вздрагиваю, когда в дом врывается порыв ледяного ветра.

– Заходи быстрее.

Едва завидев, что я впускаю ее в дом, другие репортеры начинают щелкать камерами. Карли проскальзывает в дверь, и я захлопываю ее за ней, отрезая шум с улицы. Соседка крутит головой, на мне ее взгляд останавливается в последнюю очередь. Я вижу, что мой растрепанный вид не укрылся от ее внимания, но, надо отдать ей должное, ни одного критического замечания не срывается с ее уст. Сама она, по обыкновению, как с картинки сошла: шерстяное платье темно-синего цвета, высокие, до колен, сапоги и красивая куртка из коричневой кожи.

– Мне надо выпить кофе, – говорю я. – Пойдем на кухню.

Дин идет следом за мной и садится на табурет раньше, чем я успеваю ее пригласить.

Единственный предмет роскоши в моем доме – это кофейная машина «Неспрессо». Наверное, надо предложить чашечку и незваной гостье, хотя мне страшно не хочется. Не заслужила она.

– Кофе? Чай? – все-таки спрашиваю я.

– Черного кофе было бы здорово, – говорит Карли, потирая ладонь о ладонь, чтобы согреть их.

Я поворачиваюсь к ней спиной и готовлю оба напитка. Машина шумит так, что разговаривать, не повышая голоса, становится невозможно, так что мы ждем молча. Наконец, с двумя чашками кофе в руках, я поворачиваюсь к столу и сажусь напротив соседки.

– Как в старые времена, – говорит Карли. – Сто лет у тебя не была.

– Ну? – говорю я, плюхая чашку перед ней на стол и делая глоток из своей. – Что у тебя там за информация?

– Видишь ли, – говорит соседку, склоняя голову набок и глядя на меня поверх чашки, – в этой истории оказалось больше подводных камней, чем я думала.

– Господи, Карли, никакая это не «история», это жизнь! Человеческая жизнь. Моя жизнь.

– Ну да. Ты права, конечно.

Я смотрю на нее, стараясь подавить закипающий во мне гнев. Эта самодовольная корова устроила мне такую поганую неделю, каких у меня давно уже не было. А теперь сидит у меня на кухне как ни в чем не бывало, пьет кофе, да еще напускает на себя такой вид, точно это я делаю из мухи слона.

– Ты понимаешь, о чем я, – продолжает она.

– А ты понимаешь, о чем я, Карли? – Я так грохаю своей чашкой о стол, что половина кофе выплескивается мне на руки. – Ясно как день, что ты продала газетам историю, не имеющую ничего общего с правдой, только чтобы сделать себе имя. Ты намекнула им, что это я похитила Гарри, потому что меня обвиняли в чем-то подобном вскоре после смерти сына. А правда в том, что я ни в чем не виновата. Полиция не предъявила мне никаких обвинений. Но ты, живя в своем мирке амбициозной дешевки, привыкла швырять грязью во все и вся, вот и теперь решила швырнуть – вдруг да прилипнет? Ты прекрасно знала, что моя жизнь превратится в ад. Но тебе на это было наплевать. Тебе и теперь плевать. – Мой голос дрожит от гнева.

Карли, и бровью не поведя, прихлебывает кофе и ждет, когда я закончу. Ее спокойствие заводит меня еще сильнее: мне уже хочется сорваться на крик, требовать извинений, вырвать у нее признание, что все было именно так, как я говорю, но она явно не клюнет.

– Ну? – говорю я тогда.

– Послушай, Тесса, – отвечает Дин. – Просто у меня работа такая. Ничего личного.

– Это не оправдание! Ты человек или нет? Ты живешь от меня через дорогу. Ты прекрасно видишь, до чего меня довела твоя «работа». Меня преследуют. Меня вот-вот вышибут с работы. Не говоря уже о том, что жизнь Скотта репортеры тоже перевернули вверх тормашками.

– У него теперь другая, да? – спрашивает Карли.

У меня перед глазами встает кукольное личико Элли. Про себя я воплю, как безумная, но вслух только вздыхаю, на крик у меня нет сил.

– Просто скажи мне, что ты хотела сказать, и уходи.

– О’кей. – Карли складывает ладони домиком, и я замечаю на ней красивые наборные кольца из серебра – точно такие я носила бы и сама, если б моя жизнь не повернулась другим боком. – Как я уже говорила, – продолжает она, – в этой… э-э-э… ситуации оказалось больше подводных камней, чем мне показалось сначала.

– Например?

– Я пока не знаю наверняка, что происходит, но я не доверяю этому Джеймсу Фишеру.

– Отцу Гарри? Почему?

– У меня есть друг, он работает в местном отделении полиции на коммутаторе, – продолжает соседка. – Так вот, он говорит, что слышал от другого такого же парня с коммутатора, только из Дорсета, что Фишер четыре дня не заявлял о пропаже ребенка. Четыре дня. Как, по-твоему, это не странно?

Друг в отделении полиции? Так вот, значит, как история Гарри просочилась в прессу! Надо бы мне заявить на Карли куда следует.

Ее лицо оживляется еще больше.

– И причины, которые выдвигает Фишер, объясняя, почему не заявил о пропаже сына раньше, тоже какие-то подозрительные. Я ездила вчера в этот Крэнборн – дыра дырой, знаешь ли. Мне показалось, что я телепортнулась лет этак на пятьдесят в прошлое.

– Крэнборн? – переспрашиваю я. – Это в Дорсете?

– Да. Там живет Фишер с сыном.

– Ты туда ездила? Зачем?

– Хотела поговорить с ним, но он меня и слушать не стал. Даже дверь не открыл. Он вообще ни с кем из газетчиков говорить не желает. Заперся у себя в доме вместе с Гарри и сидит.

– Что ж, – говорю я. – Его можно понять. Кто угодно напугается, если у него на крыльце станет дневать и ночевать целый табор репортеров.

– Намек понят. Предположим, Фишер испугался, но это не объясняет, почему он так долго не обращался в полицию. Ну ты сама подумай. У тебя пропадает пятилетний сын. Ты ищешь его, нигде не находишь. Минут через двадцать у тебя сдают нервы, и ты звонишь в полицию. Ну может быть, через час, максимум через два. Но не через четверо же суток!

Я ловлю себя на том, что согласно киваю.

– И правда странно.

– А я тебе что говорю? Короче, я нашла его прежнюю домработницу. Она сейчас живет здесь, в Лондоне. Но также отказалась со мной говорить.

– А она здесь при чем?

– Ну, во-первых, она много лет работала у Фишеров, а значит, хорошо их знает и может рассказать что-нибудь интересненькое. А во-вторых, Фишер уволил ее сразу после смерти жены. Так что она могла и обиду на него затаить. И вообще, прислуга ведь всегда в курсе всего, что в доме происходит. В общем, неплохо было бы с ней поговорить, правда?

– Да, наверное.

– Не наверное, а точно. Я уверена, тетка что-то скрывает.

– Но если она не хочет с тобой говорить, как ты это выяснишь? – спрашиваю я.

– Н-да… – Соседка барабанит по крышке стола ногтями, покрытыми лаком в несколько слоев. – Это со мной она говорить не хочет, а вот с тобой, может, и заговорит.