Глава 14
Не помню ни как я выстояла очередь в кассу, ни как рассчиталась за покупки, ни как добралась с ними до дома. Голова все еще полна Элли и ее снисходительными словами. Неужели Скотт в самом деле сообщил ей имя Гарри? Она как-то занервничала, когда я спросила ее, откуда она его узнала. Но больше всего меня бесит то, что эта пигалица считает, будто имеет право указывать мне, как реагировать и что чувствовать. Да, у нас со Скоттом все кончено, но как она смеет читать мне мораль?
Возле дома я бурей проношусь сквозь молнии фотовспышек, щелчки затворов и крики моего записного приветственного комитета. Я так зла, что почти не вижу и не слышу ничего вокруг. Протопав по дорожке, открываю дверь и щелкаю выключателем в прихожей. Достало меня уже красться по собственному дому, сидеть, притаившись, в темноте… Вношу в кухню покупки и начинаю с грохотом распихивать их по полкам шкафов и холодильника, не думая о том, что куда кладу. Из ящика со столовыми приборами беру большой нож и проделываю им дырки в упаковке с арабьятой, прежде чем поставить ее в микроволновку. Пока она греется, я сую в рот сразу половину шоколадного эклера. Ну и что, что я ем сладкое перед основным блюдом – после такой паршивой недели, какая у меня выдалась, я чувствую, что имею право есть что угодно и в каком угодно порядке.
Липкая шоколадная глазурь и сливочный крем имеют божественный вкус, так что я сажусь за стол, нарезаю на кусочки вторую половинку эклера и отправляю их в рот раньше, чем успеваю прожевать и проглотить первую. Но несмотря на то, что я вовсю наслаждаюсь кондитерским изделием, мое тело по-прежнему напряжено от злости. Я упираюсь лбом в стол и издаю крик ярости. Да, Элли, конечно, высокомерная корова, но она такая хорошенькая! Безупречная внешность. Неудивительно, что Скотт на нее запал. А еще у нее будет ребенок. Его ребенок – сводный братик или сестренка наших умерших близнецов… Отрываю голову от стола и еще раз ударяюсь в его крышку лбом – бац! Еще… и еще. Не так сильно, чтобы нанести себе реальный вред, но достаточно громко и убедительно, чтобы выгнать из тела ярость.
Потом поворачиваю голову набок и, прижимаясь к столу щекой, продолжаю жевать эклер, одновременно давясь слезами. Да, видел бы меня сейчас кто-нибудь из моих знакомых! Точно вызвал бы мне бригаду санитаров, чтобы увезли меня в психушку. Я издаю последний гневный вопль, после чего кладу обе ладони на стол, отталкиваюсь от него и усилием воли заставляю себя сесть прямо.
Звякает микроволновка. Я наливаю себе стакан воды, перекидываю арабьяту из упаковки в тарелку и вытаскиваю из ящика вилку. Можно продолжать сидеть здесь, тлея от сдерживаемого гнева, а можно попытаться отвлечь себя от мыслей о ней. Я решаю пойти включить телевизор – но, конечно, не новости.
Захожу в гостиную и включаю там боковой свет. Мне казалось, что я уже наплевала на людей с фотоаппаратами за моим окном, но мысль о том, что в жалюзи есть просветы, в которые вполне может заглянуть длиннофокусный объектив, заставляет меня погасить его снова. В полупотемках, злая на себя и на весь мир, пристраиваю тарелку с макаронами и стакан с водой на подлокотник дивана, беру пульт и включаю телек.
Вечер четверга… Силюсь вспомнить, что в это время показывают по телевизору такого, что могло бы отвлечь меня от событий моей жизни. Экран светлеет, и я застываю. Прямо передо мной, во весь экран телевизора, фото Гарри. Трясущимся пальцем я нажимаю на паузу. Фото снято крупным планом, в кадре голова и плечи – он в школьной форме: полосатый блейзер из тех, какие обычно носят в частных школах, и галстук. Гарри улыбается, его мордашка, такая открытая, симпатичная, сияет счастьем, темные кудряшки блестят на солнце.
Значит, они узнали, кто он.
Мгновение я не отрываюсь от экрана, боясь прервать паузу: вдруг я услышу что-нибудь плохое? Что-нибудь такое, с чем я не смогу справиться.
Мой большой палец замирает над кнопкой «пуск». Наконец я нажимаю ее. И слышу голос диктора:
– Таинственный ребенок, которого, как теперь известно, зовут Гарри Фишер, наконец вернулся к отцу в Дорсет. Мальчик впервые попал в центр внимания СМИ, когда в начале этой недели он каким-то образом оказался в доме Тессы Маркхэм, садовницы, проживающей в лондонском боро Барнет.
Снимок Гарри сменяется другим – на нем я, снятая в начале недели, выхожу из дома на работу; на мне рабочая одежда, лицо бледное, взгляд злобный, общий вид затравленный – короче, я выгляжу точно так, как и должна выглядеть полоумная похитительница детей.
– Мисс Маркхэм ранее уже побывала под следствием по подозрению в похищении трехмесячного ребенка, но тогда факты не подтвердились, и обвинение предъявлено не было.
Я стискиваю зубы, до того меня возмущает их выборочное обращение с фактами моей биографии. Тут, слава богу, мое фото исчезает с экрана и заменяется картинкой, где телерепортер говорит на фоне какого-то строения, очень похожего на деревенский дом в георгианском стиле, стоящий на обочине дороги в сельской местности. Может быть, это дом, где сейчас живет Гарри? Хотя Дорсет – это же вроде даль несказанная? Кажется, когда-то в молодости я даже была там с семьей – мы ездили на пикник…
– Родственники Гарри пока отклоняют все предложения дать интервью, однако отец мальчика, доктор Джеймс Фишер, прокомментировал ситуацию так: «Как вы наверняка представляете, это было очень тяжелое и напряженное время для всех нас, но теперь у меня точно камень с плеч упал, и я рад, что Гарри снова дома и в полной безопасности».
Экран заполняет черно-белая газетная фотография. На ней мужчина в смокинге и черном галстуке – наверное, снимок сделан на каком-то официальном мероприятии. На вид ему лет сорок. Он бородатый, в очках. Я догадываюсь, что это, должно быть, и есть отец Гарри. Почему-то его лицо кажется мне странно знакомым. Хотя Гарри же его сын, какое-то сходство определенно должно быть…
– К несчастью, мать Гарри скончалась в октябре две тысячи семнадцатого года от тяжелой формы рака желудка, так что возвращение пятилетнего мальчика домой, к отцу, представляется событием вдвойне радостным. Замечательно, что эта история, на несколько дней приковавшая к себе внимание всей нации, закончилась хорошо.
На этом сюжет заканчивается, и начинается новый, про закрытие какой-то местной школы. Я помню, как обещала себе, что не буду смотреть новости, но теперь мне отчаянно хочется знать все подробности о Гарри. Перебираю каналы, машинально складываю себе в рот пасту и так же машинально, не чувствуя вкуса, жую. Наконец, нахожу еще один новостной канал, но там говорят о политике. Я щелкаю пультом дальше, пока не прохожу все каналы по кругу. Но своей истории нигде больше не вижу; значит, придется ждать девятичасовых новостей. Выключаю телевизор, зная, что все равно ни на чем не смогу сосредоточиться, и доедаю пасту.
В сюжете, который я только что посмотрела, было до обидного мало фактов. Столько еще осталось непонятного! Например, каким образом сын Фишера оказался здесь, в Лондоне? Как и почему он попал именно в мой дом? И почему отец мальчика так долго не давал о себе знать?
Тут у моего дома хлопает дверца машины, и я невольно вскидываю голову. Раздается второй хлопок. Слышно, как моторы то замедляются, то снова набирают обороты. Да и голоса журналистов снаружи в последние несколько минут как будто окрепли. Я бочком подбираюсь к окну и осторожно выглядываю наружу: точно. Их еще прибавилось. Теперь, когда Гарри вернули отцу, я думала, что они наконец оставят меня в покое, но, видимо, ошиблась: их интерес к моей персоне стал еще острее.
Возвращаюсь к дивану и сижу в темноте, допивая воду. Лицо отца мальчика по-прежнему не дает мне покоя, но вот чем… То фото. Я определенно его где-то видела. Хотя где? У меня ведь нет в Дорсете знакомых или родных, правда? Мысленно перебираю всех, кого знаю – родственников, друзей, коллег, – но не могу вспомнить никого, кто был бы как-то связан с этим графством.
И тут неприятный холодок пробегает по спине и плечам – меня посещает новая мысль. Точнее, не такая уж и новая – я безуспешно гоню ее от себя с самого начала недели. Но она возвращается, стучит мне в череп, давит на грудную клетку. Потому что есть лишь одно разумное объяснение всему этому, хотя я и не хочу его признавать.
Что, если я узнаю́ Фишера потому, что действительно видела его раньше? Что, если я схожу с ума? И что, если это действительно я похитила Гарри?
