Глава 32. Путники

Ученик мастера Силы и писарь Лофти

Я объявил о своем решении поварам в кухне за завтраком. Никто из них, похоже, не удивился, что я так скоро собрался обратно в Олений замок. Больше того, они испытали облегчение. Обитатели Ивового Леса все еще приходили в себя после пережитого, и им было нелегко выносить присутствие моих стражников, зачастую не отличавшихся деликатностью. Они обрадуются, когда мы уедем.

Я отдал последние распоряжения по управлению поместьем. Как только ремонт будет завершен, мебель в Радужных покоях следует закрыть чехлами. Диксон должен будет с этого дня слать доклады напрямую леди Неттл и кесиру Риддлу. Те же указания я оставил и прочим управляющим. Меня порадовало, когда пастух Лин чуть расправил плечи, услышав, что я полностью поручаю стадо его заботам. Свитки я распорядился отправить на повозке в Олений замок вместе с вещами Ланта и Шайн.

Еще до полудня все дела были улажены. Выйдя на крыльцо, чтобы отправиться в путь, я обнаружил, что во дворе меня ждет не только верховая и вьючная лошади, но и Персивиранс.

– Уверен, что не хочешь остаться? – спросил я, и вместо ответа он лишь бесстрастно посмотрел на меня.

Фоксглоу построила стражников. Я вскочил в седло и поехал прочь из Ивового Леса.

Поездка задалась, хотя насыщенный влагой ветер предвещал снег к вечеру. До самого Оленьего замка нам сопутствовало неожиданное для этого времени года тепло, от которого снег превращался в мокрую липкую кашицу. Весна обещала быть ранней.

Шут, как я и подозревал, нашелся в подвалах Оленьего замка. Он блуждал один в мрачных и сырых коридорах. Неттл сообщила мне об этом при помощи Силы. Она сказала, что Эша с Шутом не было, и мальчик-слуга очень обрадовался, когда его подопечного вернули в покои. Она переживала. Я поблагодарил Неттл за хорошие новости и остаток путешествия беспокоился за Шута.

Мы еще не успели добраться до замка, когда раздалось душераздирающее карканье:

– Пер! Пер! Пер!

Разумеется, это была соскучившаяся Пеструха. Она напугала лошадь Персивиранса, однако умудрилась опуститься к нему на плечо, пока он боролся со своим конем. Стражники, уже знакомые с вороной, рассмеялись, и Пер расплылся в улыбке, увидев такой теплый прием. Словно радуясь всеобщему вниманию, Пеструха дернула клювом его шапку, и Перу пришлось одной рукой поправлять головной убор, другой удерживать поводья. Никто не задавал нам вопросов, когда мы подъехали к воротам Оленьего замка, и я лишь немного удивился, увидев, что возле конюшен меня поджидает Эш.

Но я ошибся. На самом деле бывший ученик Чейда пришел встречать Пера, и ворона радостно перепорхнула между их плечами. Я передал поводья своей лошади Пейшенс, задержался из вежливости, чтобы послушать об успехах Стрелы, и поспешил прямо в комнаты Шута.

Сначала на мой стук никто не отозвался. Я постучал еще раз – опять никакого ответа. И когда я уже решил достать спрятанную в воротнике отмычку, из-за двери раздался голос:

– Кто там?

– Это я, Фитц, – ответил я и стал ждать.

Прошло какое-то время, прежде чем раздался скрежет замка, но даже отперев дверь, Шут помедлил, прежде чем открыть ее.

– Как ты себя чувствуешь? – встревоженно спросил я, заметив, что он выглядит изможденным.

– Как видишь, – уныло проговорил он и попытался улыбнуться. – Но теперь, когда ты вернулся, мне наверняка станет лучше.

– Мне рассказали о твоих неприятностях.

– А, вот как ты это называешь.

В комнатах было холодно, на столе стоял неубранный поднос с остатками завтрака, огонь в камине едва тлел.

– Почему тут не прибрано? Я видел Эша во дворе. Он что, плохо справляется со своими обязанностями?

– Нет-нет. Просто я немного… устал от него. Он был тут утром. Я велел ему не возвращаться до вечера.

Он явно чего-то недоговаривал. Я молча добавил дров в камин и подмел пепел возле него, стараясь делать вид, будто ничего не замечаю. Окна были занавешены, и я отдернул шторы, впустив в комнату солнечный свет. Шут выглядел так, будто одевался в потемках и забыл причесаться. Я сложил грязные тарелки в стопку и протер стол его носовым платком. Так-то лучше… Пусть и ненамного.

– Ладно… Я только что вернулся из Ивового Леса и умираю от голода. Спустишься со мной вниз?

– Я… нет. Что-то не хочется. Но ты иди, поешь.

– Я могу принести еду сюда и поесть с тобой.

Пусть я теперь и принц, ничто не помешает мне совершить небольшой налет на столовую для стражников.

– Нет, спасибо. Иди и поешь, Фитц.

– Ну все, с меня хватит. Что случилось? Зачем ты сбежал из своих комнат и почему тебя нашли в подвале?

Шут медленно пересек комнату и ощупью устроился в кресле у камина.

– Я заблудился, – сказал он. А потом его словно прорвало. – Я сумел открыть дверь в тайные коридоры. Ту, что в каморке слуги. Уверен, ты помнишь ее с тех пор, как мы жили тут вдвоем. Я думал, что смогу отыскать путь в старые комнаты Чейда. Я… оставил там кое-что. И Эш не мог мне это принести. Поэтому я решил сходить сам. Но заблудился.

Я представил, каково было ему потеряться в этих холодных коридорах, и содрогнулся.

– Я все надеялся, что смогу найти дорогу назад в свои покои или нужный поворот. Дважды я забредал в тупики, приходилось искать путь обратно. А один раз я уперся в проход такой узкий, что даже я не смог протиснуться. Когда я пытался вернуться, то опять зашел в тупик. И мне вдруг показалось, что я замурован со всех сторон, что я безнадежно заблудился и никто никогда меня тут не найдет. Тогда я стал звать на помощь и кричал, пока не охрип, но вряд ли меня кто-то услышал.

– Ох, Шут…

Я выплеснул остатки его утреннего чая в огонь и достал с каминной полки бутылку бренди. Налив немного, я вручил чашку Шуту.

– Спасибо, – сказал он и машинально поднес ее ко рту. Тут он уловил запах, и глаза его распахнулись. – Бренди? – И, не дожидаясь ответа, он сделал основательный глоток.

– Как тебе удалось выбраться?

– Я набрел на лестницу и стал спускаться. Вниз, вниз, вниз… Чем дальше вниз, тем больше пахло сыростью. Стены стали влажными, а ступени – скользкими. Казалось, они покрыты какой-то слизью. А потом вдруг лестница кончилась. У меня ужасно замерзли руки, но я стоял и ощупывал каждый кирпич, каждый стык между кирпичами. Ох, Фитц… Я стоял там и плакал, потому что думал, что не смогу вскарабкаться обратно по этой лестнице. Наверное, я немного повредился рассудком. Я стал колотить кулаками по стене передо мной, и, к моему несказанному удивлению, она вдруг подалась. Ненамного, но отодвинулась. Я надавил, и один кирпич выпал из стены. Тогда я стал толкать и дергать соседние кирпичи и в конце концов проделал брешь, достаточно широкую, чтобы протиснуться в нее. И я полез. Я понятия не имел, что ждет меня снаружи, как далеко мне придется падать и на что. Но тут уж было ничего не поделать, и я полез и упал на кучу старой-престарой соломы, мокрой от сырости и не хочу даже думать, от чего еще. Когда я сумел встать на ноги и ощупать стены вокруг, то понял, что очутился в очень маленьком помещении. Я нашел деревянную дверь с крохотным окошком. Тогда я страшно испугался, но дверь темницы оказалась не заперта. Я вышел и побрел по коридору. Я нащупал другие двери в этом коридоре, и я кричал, но никто не отзывался. – Он невесело рассмеялся. – Ну и король! В темницах у Дьютифула нет ни одного узника!

Я не стал говорить, как рад был это услышать.

– Я брел и брел к выходу. Потом почувствовал запах горящего факела и, завернув за угол, уловил слабый свет. Чтобы факелы горели, о них должен кто-то заботиться. Поэтому я стал ждать и напугал бедную молодую стражницу, которая наткнулась там на меня. Но потом она поняла, кто я, и сказала, что леди Неттл велела обыскать весь замок и окрестности. Стражница привела меня сюда, а потом пришла Неттл узнать, как я себя чувствую.

Теперь настала пора заполнить пробелы в его потрясающе дырчатом повествовании.

– Чем тебе не угодил Эш?

Шут напряженно выпрямился, словно старая герцогиня, оскорбленная в лучших чувствах:

– Он меня не послушался.

– О чем ты его просил?

– Принести кое-что.

– Шут, это уже начинает надоедать.

Он отвернулся от меня и тихо сказал:

– Драконью кровь.

– Шут, клянусь Элем, владыкой моря! Ты спятил? Это зелье и так уже изменило тебя и, возможно, продолжает менять, а ты хочешь еще?

– Я не собирался его пить.

– Тогда что ты хотел с ним сделать?

Он поднял руку и потер кончики пальцев со срезанными подушечками.

– Вот это.

– Зачем?

Он тяжело вздохнул.

– Я ведь говорил тебе, что снова начал видеть сны. И иногда мне снится, что я дракон. В этих снах мне многое известно. Мне известно место, а может, время, где бежит река, серебряная от Силы. Драконы пьют из этой реки, вырастая сильными и умными.

Я ждал.

– А в других снах серебро из реки исчезло, и она стала обычной. Драконы горевали, искали и нашли другой источник Силы. Эш рассказал мне, как выглядит кровь драконов, Фитц. Темно-красная жидкость, в которой клубятся и переливаются серебряные нити. Я думаю, серебро – это и есть чистая Сила. Я думаю, потому-то кровь и исцелила меня, почти как это делают маги. Что, если капнуть немного крови на мои пальцы? Возможно, она исцелит и их.

– Ты что, забыл, как Верити погрузил руки в Силу? Он сделал это по собственной воле, потому что собирался пожертвовать собой. Ты забыл, что тебе приходилось носить на этой руке перчатку все время, когда твои пальцы были запятнаны в Силе? Зачем тебе понадобилось вернуть это?

Шут упорно прятал глаза, но, кажется, я догадался, что им двигало. Неужели он надеялся вернуть зрение? Сердце мое сжалось от сострадания. Он так отчаянно хотел снова видеть. Если бы я мог помочь ему! Но, пытаясь вылечить его глаза, я мог лишиться своих. А они понадобятся мне, чтобы сделать то, что я задумал. То, чего хочет Шут.

Я не стал настаивать на ответе, просто подтащил стул поближе к нему и сел рядом.

– Мне нужна твоя помощь, – прямо сказал я.

Как я и предполагал, при этих словах Шут тут же весь обратился в слух. Но он знал меня даже лучше, чем я думал.

– Мы отправляемся в путь, верно? – спросил он. – Ты наконец нашел в себе достаточно гнева. Мы отправимся в Клеррес и убьем их всех.

Гнев пылал во мне с самого начала. Мне просто требовалось время, чтобы в его пламени перековать себя в подходящее оружие. Время, проведенное в этом огне, сделало меня таким, каким требовалось, чтобы отомстить. Теперь мой клинок погрузился в горе, чтобы закалиться. Но я не стал поправлять Шута.

– Да. Но сначала мне нужно все спланировать. Я должен знать все, что известно тебе. Как ты туда добирался, сколько времени на это потребуется. Расскажи мне как следует, Шут. Когда ты был едва жив от болезней и ран, я не настаивал. Но теперь тебе придется припомнить все в мельчайших подробностях.

Он поерзал в кресле.

– Обратно я добирался намного дольше, чем когда путешествовал туда вместе с Прилкопом. Я шел почти столько же времени, сколько в первый раз, когда только попал сюда. Но думаю, у тебя есть все необходимое, чтобы одолеть по крайней мере первую часть пути по нашим следам.

– Через столпы Силы.

– Да. Из комнаты с картой на Аслевджале мы попали сюда, к Оленьему замку, через Камни-Свидетели. Оттуда мы отправились в место, где я раньше не был. Столпы стояли на продуваемом всеми ветрами утесе. Потом на бывшую рыночную площадь… Помнишь, по пути к каменным драконам? Оттуда в Кельсингру. А из Кельсингры мы отправились на остров, где был большой город. Дальше я тебе рассказывал – как мы оказались лицом в грязи и едва сумели протиснуться наружу из-под поваленного камня. И как недружелюбны были люди на острове.

– Ты помнишь, как называлось это место?

– Кажется, Прилкоп звал его Фурнич. Но… Фитц, этим путем идти слишком опасно! Возможно, местные жители уже окончательно повалили камень.

– Ты прав, – сказал я, мысленно сделав пометку: Фурнич. Это название я в библиотеке пока не искал. Надо исправить. – А дальше?

– По-моему, я уже говорил про корабль. Мы дали капитану деньги за проезд, но в итоге оплатили собственное похищение. После Фурнича мы посетили несколько разных мест. Дивное вышло путешествие. Нас заставляли работать, как рабов, в которых и собирались обратить. Рыбьи Кости. Так называлось одно из мест. Это была сущая дыра, просто деревушка. Был еще большой город. Очень вонючий. Туда мы привезли груз невыделанных шкур, тоже вонючих. Город звался… как же его называли? Что-то на «три»… А, Уортлтри!

– Уортлтри… – Название звучало до странности знакомо. Вот оно – место, которое я могу отыскать. Пункт назначения. – А оттуда?

– Оттуда мы направились в город Клеррес. А из него – на Белый остров, где стоит школа, которая тоже зовется Клеррес.

– Белый остров.

Вот и еще одно название, чтобы пошарить в памяти моих приятелей-моряков. Еще одна зацепка для Эллианы и Кетриккен. Мне хотелось бежать в свою комнату, чтобы найти применение добытым сведениям, но, взглянув на старого друга, я понял, что нельзя бросать его так внезапно.

– Шут, – сказал я. – Чем я могу помочь тебе?

Он повернул голову ко мне. Его золотые глаза, такие пугающие и такие невидящие, казалось, сверлили меня насквозь.

– Поехали со мной в Клеррес. Убьем там всех.

– Мы так и сделаем. Но сначала надо составить план. Сколько человек надо убить? Какое оружие использовать – ножи? Яд? Взрывчатые порошки?

– Выбор оружия я предоставлю профессионалу. То есть тебе. Что же до числа врагов… Человек сорок… не больше пятидесяти.

– Пятьдесят человек? Шут, это очень много. – Я-то думал, речь не более чем о дюжине, если не о полудюжине противников.

– Знаю. Но их необходимо остановить. Во что бы то ни стало!

– Кем были те, кого послали за Нежданным Сыном? Кто мог их направить?

Я слышал, как он дышит. Я долил в его кружку бренди, и Шут сделал большой глоток.

– Они поручили это Двалии, но она наверняка сама вызвалась. Она не принадлежит к высшим Слугам, но очень мечтает об этом. Она лингстра, это что-то вроде доверенного посланника. Таких отправляют на задания, чтобы собрать сведения или подтолкнуть события в желательном для Слуг направлении. Лингстры для Слуг – все равно что Изменяющие. Вместо того чтобы поддерживать истинного Белого Пророка и позволить ему найти своего Изменяющего, они изучают пророчества и используют лингстр, чтобы направить мир на путь, наиболее выгодный для них самих. Предположим, например, что появилось пророчество о том, как все овцы в краю, живущем преимущественно разведением овец, перемрут от болезни. И люди останутся без средств к существованию. Что бы ты сделал, узнав об этом?

– Я бы попытался разузнать, не существует ли лекарства от этой чумы. Или предупредил бы пастухов, чтобы держали свои стада отдельно, не давая болезни распространяться.

– А кто-нибудь другой мог бы нажиться на этом, закупив побольше шерсти и здоровых овец. И когда из-за мора в том краю не останется ни того ни другого, продать все это втридорога.

Я не нашелся, что ответить.

– Фитц, помнишь, как я впервые попросил тебя кое-что сделать?

– «Сала припас», – пробормотал я.

– Это был глупый стишок из сна, приснившегося мне, когда мне едва исполнилось семь лет. Благодаря этому стишку ты спас комнатную собачку одной молодой леди и заодно дал ей совет, как лучше исполнять долг герцогини. Крохотного намека хватило. А теперь представь, что кто-нибудь нарочно отравил бы собачку, чтобы испортить отношения герцогини с мужем. К чему бы это привело?

– Шесть Герцогств пали бы под ударами красных кораблей.

– И драконы навсегда исчезли бы из этого мира.

Я вдруг понял, что кое-что от меня уже давно ускользает:

– Шут, почему драконы так важны? Почему Слуги всеми силами противятся их возвращению в мир?

– У меня нет ответов на эти вопросы, Фитц. Слуги – скрытный народ. Видимо, отсутствие драконов им каким-то образом выгодно. Готов поставить на это свою жизнь. Но мне снова и снова снились сны о том, что необходимо, чтобы в мире опять появились драконы, могучие и прекрасные. Я даже не знал, что это за драконы должны быть – каменные? Живые? Но вместе с тобой нам удалось их вернуть. О, как же Слуги ненавидят нас за это!

– И поэтому они похитили мою дочь?

К моему удивлению, он протянул руку и похлопал меня по запястью:

– Фитц… Это тот случай, когда судьбы и будущее сплетаются в клубок, очень плотный. Если бы Слуги узнали, какой удар нанесли нам, они бы ликовали. Они ведь подкосили нас обоих, верно? Двалия явилась сюда в поисках Нежданного Сына. Она была убеждена, что я знаю, где его искать. Я не знал, но она упорно старалась выбить из меня все, что возможно. И она сломила нас обоих, похитив и уничтожив наше дитя. Так Слуги убили надежду этого мира, ту, что могла направить нас на лучший путь. Этого уже не исправишь. Но раз мы не можем вернуть миру надежду, мы можем хотя бы уменьшить его отчаяние. Можем убить тех, кто ставит собственную алчность превыше всего.

– Расскажи мне о них побольше.

– Они баснословно богаты. Они погрязали в грехах поколение за поколением и используют пророчества, чтобы стать еще богаче. Они знают, что можно купить сейчас, чтобы с прибылью продать потом. Они управляют будущим не чтобы сделать мир лучше, а только ради обогащения. Белый остров – их крепость, их дворец, их твердыня. В отлив на него можно попасть по насыпи. Во время прилива остров превращается в соленое болото. Его прозвали Белым островом не в честь Белых Пророков, что когда-то нашли там убежище. Его прозвали так из-за белых городских стен, сделанных из костей.

– Из костей? – охнул я.

– Да, из останков каких-то гигантских морских тварей. Говорят даже, что сам остров – просто груда костей. Когда эти твари еще жили на свете, на этом месте они спаривались и умирали. Эти кости, Фитц… Ах, у меня не хватает воображения представить себе создание настолько огромное, чтобы ему мог принадлежать один из тех скелетов. Город обнесен частоколом из бедренных костей, длинных и крепких, как камень. Поговаривают, эти кости обратились в камни, сохранив изначальную форму. И что частокол, как и некоторые другие строения, был создан раньше, чем явились Слуги и Белые Пророки, которым они повинуются.

Но Слуги давно уже забыли свой долг. У них есть иерархия. Самые низшие – прислужники. Эти не должны нас сильно заботить. Они приходят на остров в надежде дослужиться до высших чинов, но большинство из них так и остается в подавальщиках. Если убить тех, кто отдает им приказы, прислужники разбегутся сами.

Есть несколько детей самих Слуг, их честолюбивые отпрыски, родившиеся не самыми старшими. Эти могут быть серьезной помехой. Далее идут сопоставители, те, кто читает отчеты о снах, сортирует, делает копии и ведет им учет. Сопоставители в большинстве своем безобидны. Самым сообразительным из них Слуги поручают составлять предсказания для тех, кто приходит к ним, чтобы узнать, как изменить свою судьбу к лучшему. Опять-таки сопоставители мало чем смогут навредить, если уничтожить высших Слуг. Они как блохи на собаке. Убей собаку – блохи помрут с голоду.

Уровнем выше стоят лингстры вроде Двалии. Лингстры в основном исполняют приказы наставителей. И нет такого злодейства, на которое не пошла бы лингстра, повинуясь приказу. Наставители – те, кто изучает все несметное множество записей о пророческих снах, накопившихся за века, и ищет способы наилучшим образом использовать их ради обогащения Слуг. А над наставителями стоит Совет Четырех. Вот истинный корень зла, в которое превратились Слуги. Все четверо – чистокровные Слуги, других предков у них не было много поколений. Все они не представляют иной жизни, кроме как в роскоши и богатстве, полученной из украденных пророчеств, предназначенных, чтобы изменить мир к лучшему. Это они, должно быть, решили, что им необходимо заполучить Нежданного Сына любой ценой, – закончил Шут.

Услышав это, я понял, что именно эти четверо будут моими целями. Но продолжал расспрашивать друга.

– Были и другие. Шайн говорит, Двалия звала их небелами.

Шут поджал губы, потом проговорил:

– Можно сказать, это невежественные дети, слишком истово верующие в то, что им сказали. – По выражению его рта я понял, что сам он так бы не сказал. Шут и впрямь продолжил куда более зло: – А еще их можно назвать предателями своего народа. Это дети Белых – те, чья наследственность проявилась неудачно или чей пророческий дар оказался необычным. Виндлайер как раз из таких. Некоторые не могут видеть будущего, но способны научиться запоминать все сны, о которых читали. Они как ходячие библиотеки, могут рассказать наизусть любой сон, не забывая, кому и когда он явился. Других учат толковать события и перечислять сны, предсказавшие его в том или ином виде. Те, кто явился с Двалией и погиб, заслуживали смерти. Ты уж мне поверь.

– Да, ты говорил. Ты по-прежнему в этом уверен?

– Я говорю о тех, кто подавал инструменты моим мучителям. О тех, кто выкалывал на моей спине татуировку едкими красками. О тех, кто медленно и последовательно кромсал мне лицо. О тех, кто срезал серебро Силы с моих пальцев. – Он прерывисто вздохнул. – О тех, кто выбрал беззаботную жизнь, воспитав в себе невосприимчивость к чужим страданиям.

Меня затрясло, но не так сильно, как Шута. Он весь дрожал. Я подошел к нему, заставил встать и взял за плечи – не только чтобы унять его дрожь, но и чтобы побороть собственную. Нам обоим пришлось вытерпеть пытки, а это роднит так, что другим не понять.

– Ты убил их, – напомнил он мне. – Тех, кто пытал тебя в подземельях по приказу Регала. Как только выпал случай, ты убил их.

– Да.

Язык плохо слушался меня. Я вспомнил мальчишку, последнего из своих конвоиров. Как он умирал от яда. Было ли мне жаль его? Да. Но если бы все повторилось, я поступил бы так же.

Я расправил плечи и повторил свою клятву:

– И когда мне представится случай, я убью тех, кто пытал тебя, Шут. И тех, кто направлял их.

– Двалия, – произнес он голосом, полным ненависти. – Она была там. Любовалась с галереи. Передразнивала мои крики.

– На галерее? – переспросил я, сбитый с толку.

Шут вдруг уперся ладонями мне в грудь и оттолкнул. Я не обиделся – мне была знакома эта внезапная невыносимость чужих прикосновений.

Он заговорил высоким, надломленным голосом, словно вот-вот рассмеется, но так и не улыбнулся:

– О да, у них там есть галерея. Зал для пыток там куда более изощренный, чем вы, баккские деревенщины, способны представить. Они могут взрезать грудь связанному ребенку, не проявившему особых талантов, чтобы показать бьющееся сердце и трепещущие легкие будущим целителям. Или заплечных дел мастерам. Посмотреть на пытку приходят многие, одни – чтобы записывать каждое слово, другие – просто чтобы скоротать время после обеда. Фитц, человек, способный направлять ход событий, способный вызвать голод или процветание целого города, со временем утрачивает восприимчивость к страданиям отдельных людей. Мы, Белые, для них всего лишь рабы, нас скрещивают или убивают, когда пожелают. Да, там есть галерея. И Двалия смотрела с нее, как я истекал кровью.

– Мне жаль, что я не могу убить ее, чтобы отомстить за тебя, Шут. И даже просто потому, что хочу.

– Мне тоже жаль. Но есть другие. Те, кто взрастил и воспитал ее. Те, кто вручил ей власть.

– Да. Расскажи мне о них.

Шут еще многое поведал мне в тот день, а я внимательно слушал. Чем больше он говорил, тем больше успокаивался. Он знал много такого, что могло пригодиться. Он рассказал о подземном источнике, питающем город водой, и о четырех башнях, где спят члены Совета. Он знал, что, когда в отлив обнажается насыпь, звучит рог, сообщая желающим на берегу, что те могут прийти на остров, а перед приливом звонит колокол, призывая гостей поторопиться назад, если они не хотят оказаться отрезанными от материка. Он знал об огороженном стеной саде и большом доме, где живут Белые дети и дети, в жилах которых течет кровь Белых. Они проводят там всю жизнь, не ведая о внешнем мире.

– Их растят, как скот в хлеву, убеждая, что хлев – это и есть весь мир. Когда я только прибыл в Клеррес, Слуги держали меня отдельно от других Белых, и я искренне верил, что я – единственный Белый в мире. Единственный Белый Пророк своего поколения. – Он помолчал, потом со вздохом продолжил: – Но однажды Бледная Женщина, тогда еще почти девочка, пожелала встретиться со мной. Она возненавидела меня с первого взгляда, потому что я был убежден, что обладаю всем тем, чего она лишена. Она потребовала, чтобы мне сделали татуировку. А когда это было исполнено, меня поместили к остальным. Фитц, они надеялись получить от меня потомство. Но я был слишком молод, чтобы интересоваться такими делами, и я рассказывал остальным о своем детстве, о доме и семье, о базарных днях, о том, как доят коров и давят виноград… О Фитц, как другие завидовали мне из-за этих воспоминаний, как же они настаивали, что я все выдумываю! Днем они дразнили и избегали меня, но вечерами собирались вокруг, расспрашивали меня и слушали рассказы. Они даже и тогда насмехались надо мной, но впитывали мои слова с жадностью. По крайней мере, на время, я воплощал для них все то, чего они были лишены. Любовь родителей. Шутки сестры. Маленькую кошку, бегавшую за мной хвостиком. Ах, Фитц, у меня было такое счастливое детство…

И чем больше я им рассказывал, – продолжал он, – тем больше невмоготу мне становилось там, моя натура требовала действий. Тогда я сбежал. И стал долго и медленно пробираться в Баккип. – Он обхватил себя руками за худые плечи. – Чтобы ждать, когда ты появишься. И мы начнем делать то, что должны.

Я слушал его как зачарованный – Шут никогда прежде почти не рассказывал мне о себе. Я затаил дыхание, боясь разрушить волшебство, сделавшее его таким откровенным. Когда он умолк, я спохватился, что за окном уже темнеет. День на исходе, а мне еще многое нужно сделать.

Я уговорил Шута, чтобы он позволил мне вызвать Эша – я хотел попросить принести еды и, может быть, приготовить Шуту ванну. Потому что только теперь я догадался, что Шут не мылся и не менял одежду с тех самых пор, как вернулся из своего неудачного путешествия по лабиринту.

Когда я встал, чтобы идти, он улыбнулся мне:

– Мы отправимся туда. Мы остановим их. – Это прозвучало почти как клятва.

– Шут, но я один. А тут нужна целая армия.

– Или отец похищенного и убитого ребенка.

От такого описания мои боль и гнев на миг слились воедино. Я молчал, но чувствовал, как дрожит между нами тонкая струна понимания. И Шут откликнулся.

– Я знаю, – сказал он. – Знаю.

Позже в тот же день я постучал в дверь Чейда, а когда никто не ответил, тихо вошел. Чейд дремал в мягком кресле у огня, положив ноги в чулках на скамеечку. Я шагнул к двери, ведущей в спальню, ожидая застать там кого-то из его сиделок – Шайн, Стеди или ученика Силы.

– Мы одни. Наконец-то.

Не веря своим ушам, я обернулся и посмотрел на него. Чейд сидел, не открывая глаз.

– Чейд?

– Фитц.

– Похоже, тебе стало намного лучше с тех пор, как мы последний раз виделись. Ты уже почти так же бодр, как когда-то.

Он глубоко вздохнул и открыл глаза. Проснувшись, он будто постарел на много лет.

– Мне не стало лучше. Я не владею Силой. Все тело ведет себя неправильно. Суставы болят, в животе рези, что бы я ни ел. – Он уставился на свои ноги, вытянутые к огню. – Все мои недуги разом догнали меня, мой мальчик. Все мои годы.

Не знаю, что подтолкнуло меня, но я подошел и сел на пол возле его кресла, как будто мне снова было одиннадцать и Чейд был моим учителем. Он положил руку мне на макушку и взъерошил волосы.

– Ах, мой мальчик… Мой Фитц. Вот и ты. Когда отправляешься?

Он знал. На мгновение он снова превратился в Чейда, всезнающего наставника, каким всегда был для меня. Так хорошо было наконец поговорить с кем-то, кто видит меня насквозь.

– Как можно скорее. Я ждал, когда потеплеет и Сила вернется ко мне, а сам собирал сведения. Я укрепил мышцы и немного восстановил умение драться. Так много времени потерял зря.

– Точить оружие – не пустая трата времени. Наконец-то ты этому научился. Ты уже не ученик и даже не подмастерье. Ты доказал, что стал мастером.

– Спасибо, – тихо сказал я и сам удивился, как согрели меня его слова. – Часть пути придется проделать через камни, потом по суше, потом по морю… Это будет долгое путешествие.

Чейд кивнул. Его рука по-прежнему лежала у меня на макушке.

– Мой сын хочет пойти с тобой, – негромко проронил он.

– Лант?

– Да. Он много говорил со мной, хоть и думал, что говорит с пустой оболочкой. Он хочет пойти. И я тоже хочу этого для него. Возьми его с собой. Пусть он докажет сам себе, что чего-то стоит, пусть станет мужчиной. А потом верни его мне.

– Чейд, я не могу. Он не…

– Он не такой, как мы. Он не умеет ненавидеть, как мы. И желать мести, как мы. Он был потрясен тем, что случилось с его так называемой мачехой, но это необходимо было сделать. Я это понимаю, он – нет. Его бы воля, он отправился бы к ней и поклялся, что не станет претендовать на земли и имущество Виджилантов. Он верит, будто ей этого хватило бы. – Чейд покачал головой. – Он не способен признать зло, даже когда оно ломает ему ребра. Он хороший человек, Фитц. Возможно, лучше любого из нас. Но он не чувствует себя мужчиной. Возьми его с собой.

– Не понимаю, зачем ему вздумалось идти.

Чейд коротко рассмеялся:

– Ты ему вместо старшего брата, никого лучше на эту роль у него нет. А кто был моим мальчиком, пока не появился он? Я рассказывал Ланту истории о некоем безымянном пареньке, которые разожгли в нем дух соперничества. Он захотел стать таким же. И таким же любимым, как тот парень. В самом начале его обучения я сделал из тебя недостижимый идеал и постоянно ставил его Ланту в пример. Он твердо вознамерился быть тебе ровней. Он хотел добиться успеха и сделаться одним из нас. А потом он встретился с тобой и потерпел неудачу. И терпел неудачи одну за другой. Фитц, я не могу дать ему то, чего он жаждет. Знаю, ты хочешь идти один. Но это было бы ошибкой. Поверь мне и возьми Ланта. Пока он не добьется твоего уважения, он будет оставаться ничтожеством в собственных глазах. Поэтому возьми его с собой. Дай моему сыну возможность доказать тебе и самому себе, что он мужчина. И вы оба должны отбросить соперничество и зависть.

Зависть? Я вовсе не завидую этому щенку! Но спорить с Чейдом – только время зря терять. Я не хотел брать с собой Ланта и знал, что не могу его взять, но не сказал об этом Чейду. В эту минуту он снова сделался моим старым наставником. Не хотелось препираться с ним, ведь это мог быть наш последний разговор.

Я перевел на другое:

– Так ты все это время притворялся больным?

– Нет. Только иногда. Мне на руку казаться слабым. Фитц, я не доверяю Розмари. Она убедила Дьютифула, что ему не нужны убийцы вроде нас с тобой. Она позволила рассыпаться сетям, которые я сплел. Моим шпионам так и не заплатили и не позволили доложить мне. Все, над чем я работал столько лет, идет прахом.

– Чейд, мне надо отправляться в путь. Я не могу остаться здесь, чтобы чинить твои сети.

– Ха! – фыркнул он. Я запрокинул голову и увидел, что он ласково улыбается мне. – Как будто тебе это по силам. Как будто это вообще кому-то по силам. Нет, Фитц. Я проиграл и знаю это. И никто не придет мне на смену. Время таких, как я, ушло. Нет, я не прошу тебя остаться и продолжать мое дело. Иди и делай, что должен.

– Чейд… зачем ты все это время притворялся слабоумным, будто мысли твои бродили неизвестно где?

Он снова рассмеялся:

– Ах, Фитц, я и был не в себе. Не каждый день и не каждый час, но часто. Порой мне казалось, что я мыслю так же ясно, как прежде. А то вдруг не мог найти тапочки, искал и искал, а потом смотрю – они у меня на ногах. – Он покачал головой. – Уж лучше пусть все думают, что я полностью выжил из ума, чем знают правду. Не хочу, чтобы Розмари решила, будто я представляю для нее угрозу на пути к власти.

Я ушам своим не поверил:

– Ты боишься ее?

– А ну стой. Я уже слышу, как ты прикидываешь способы убить ее. Медленный яд, падение с лестницы… Но уже немолодому и мудрому человеку не составит труда уберечься от всего этого.

Чейд угадал. Я невольно улыбнулся, а потом попытался найти в себе чувство вины. Но так и не смог. Чейд знал про меня все.

– Так что пусть она забирает себе мое логово, мою кровать, мои инструменты и даже мои записи. Самые важные она все равно не найдет. Никто их не найдет. Разве что ты. Когда вернешься. – Он опять набрал побольше воздуха и выдохнул. – Мне теперь важнее другое. Шайн. Столько нужно наверстать… Они думали в наказание мне убить ее или выдать за какого-нибудь безмозглого грубияна. Но то, что они сделали с ней, гораздо хуже. Она выросла пустышкой, Фитц. Она тщеславна. И невежественна. Но ум у нее острый, просто его обратили на ложный путь. Сейчас девочку учит Кетриккен, и я благодарен ей. Но даже в своем почтенном возрасте Кетриккен во многих отношениях остается наивной. Она по-прежнему верит, что честность и добро в конце концов восторжествуют. Так что мне придется оставаться в живых, чтобы учить мою дочь, что ножичек, припрятанный в голенище, или заранее устроенный тайный лаз для побега могут продлить жизнь.

И я хочу успеть полюбоваться на ее успех, – добавил он. – Все так поразились, когда я распечатал ее Силу. Ах, как они примчались, как кинулись учить ее ставить стены, чтобы закрыться до тех пор, пока она не научится владеть ею! Но Шайн будет сильным магом, Фитц. Очень сильным. Если кто-то и сомневался, что во мне течет кровь Видящих, моя дочь докажет, что они ошибались.

Так странно было услышать, что он, оказывается, придает значение этим старым сплетням.

– Ты такой же Видящий, как я, – сказал я.

Он опять взъерошил мне волосы и тихо сказал:

– У меня для тебя подарок. Я выписал ее уже давно. Везли из Джамелии, но по пути, в Удачном, увеличили и подправили. Возьми ее с собой. Она в шкафчике для свитков в моей спальне. В голубом футляре. Это тебе. Сходи за ней.

Я встал и отправился в его спальню. Нашел нужный футляр и принес Чейду.

Он взял его и велел:

– Найди стул и поставь поближе.

А к тому времени, когда я принес стул, он уже открыл футляр и развернул карту-свиток. Вот что это был за подарок. Кожу выделали так тонко, что карта оказалась вдвое больше, чем я ожидал. Это был пергамент, расписанный яркими разноцветными чернилами. Надписи, на диво крохотные, отлично читались. Там были Шесть Герцогств и Горное Королевство, Калсида и Дождевые чащобы. Дальше – Про́клятые берега и Удачный, далекая Джамелия и Пиратские острова. А за ними – острова Пряностей.

– Чейд, она очень красивая, но совершенно не похожа на все те карты Калсиды или Дождевых чащоб, которые…

– Потому что она куда более точная, – резко перебил он. – С тех пор, как наладилось сообщение с дальними странами, у нас появились более подробные карты. Верити рисовал свои карты, опираясь на собственные познания и те сведения, какие мог почерпнуть. Тогда нельзя было просто купить карты Дождевой реки, а те, что он купил, сделали шарлатаны единственно ради наживы. То же самое можно сказать и о внутренних землях Калсиды. И конечно же, об Удачном и всех тех краях. Карты Проклятых берегов сплошь лживы, потому что бури меняют очертания берегов и устья рек чуть ли не четырежды в год. Но все-таки я ее добыл. Лучшую карту, какую только можно купить на золото Шести Герцогств. Я хотел оставить ее, но дарю тебе. И вот это тоже.

Его запястья уже утратили былую гибкость, но, к моему изумлению, он ловко вытряхнул из рукава в ладонь тонкую костяную трубку. Вытащив пробку, он достал оттуда бумажный свиток, тонкий почти до прозрачности.

– Это итог моего труда, – сказал он, держа свиток свернутым. – Труда, который я решил взять на себя, невзирая на опасность, потому что счел необходимым. Сокровища Аслевджала не вечны. С тех пор как в пещеры стало поступать тепло и лед начал таять, в старых залах начались протечки. Коридоры покрываются слизью и мхом. На карте, оставленной там, цветет плесень. – И он протянул мне свернутый свиток.

Я осторожно развернул его – и обмер, потеряв дар речи.

– Во всех подробностях, – смог я наконец выразить свое восхищение.

Чейд, очень довольный, засмеялся, глядя, как до меня доходит весь смысл того, что он сделал.

– Тут отмечены все столпы Силы. Гравировка на карте Элдерлингов местами стерлась, но я скопировал все, что смог разобрать. Фитц, ты найдешь здесь, какие символы вырезаны на каждой грани каждого камня. И куда они могут тебя доставить. Я хотел перенести эти надписи на свою новую карту, но мои глаза уже не те. И мне что-то больше не хочется делиться с таким трудом добытыми тайнами с теми, кто не ценит моих усилий. Если им угодно считать меня взбалмошным и бестолковым стариком, пусть их.

– О Чейд… Это…

Он замахал рукой, отметая мои благодарности. Чейд никогда толком не умел принимать их.

– Возьми ее, мой мальчик. Заверши мой труд.

Он вдруг закашлялся и жестом попросил воды, но когда я принес ему стакан, он кашлял так сильно, что сперва даже не мог пить. А когда ему наконец удалось сделать глоток, он поперхнулся, но потом наконец перевел дух.

– Все нормально, – прохрипел он. – Не задерживайся здесь. Уходи, пока не вернулась Шайн. Любопытная, как кошка, эта девица! Давай, иди. Если она увидит, как ты что-то выносишь отсюда, она расспросами доведет меня до безумия. Ступай, Фитц. Но зайди попрощаться. И как вернешься, первым делом ко мне!

– Так и сделаю. – И, поддавшись неожиданному порыву, я шагнул ближе и поцеловал его в лоб.

Чейд положил костлявую руку мне на затылок и на мгновение удержал меня.

– Ах, мой мальчик… Ты – лучшая из всех ошибок Чивэла. А теперь ступай.

И я ушел. Футляр с картой я нес под мышкой, но костяную трубку спрятал в рукаве, как только Чейд сказал, что я могу ее взять.

Вернувшись в свои прекрасные новые покои, я обнаружил, что огонь в камине пылает, постель аккуратно застелена, а моя вторая пара сапог отполирована до блеска и стоит возле шкафа с одеждой. Кто-то поставил на каминную полку графин с добрым бренди и пару красивых бокалов. От слуг трудно что-то скрыть. Мне пришлось поломать голову, чтобы устроить два тайника, которых не обнаружат при внимательном осмотре или уборке. Трубку с Чейдовой картой столпов я подвесил на обратной стороне портьер, пришив для нее петлю. А большую карту пристроил на столбик, поддерживающий балдахин. Там наверху было пыльно, и я понадеялся, что никому и впредь не придет в голову эту пыль вытирать.

Разобравшись с этим, я наконец сел. Впервые после возвращения из Ивового Леса я остался один. Я скинул башмаки и стащил сырые чулки. И остался сидеть, чувствуя, как тело постепенно пропитывается теплом очага. Бренди оказался отличный, но я вяло подумал, что не стоило пить его на голодный желудок.

Ему гораздо лучше, чем я опасался, – признал я, гадая, откуда ей все известно.

Так, сухие носки… Я уже надевал чистые сапоги, когда вдруг спохватился и оглядел себя. Мятая рубашка, грязные с дороги штаны… Открыв шкаф для одежды, я обнаружил там множество чистых рубашек, украшенных различным количеством пуговиц. У меня никогда в жизни не было так много одежды. Интересно, кто позаботился о моем гардеробе? Эш? Неттл? Или какая-нибудь несчастная служанка, которой поручено одевать внезапно возвысившихся бастардов?

Одежда оказалась мне по размеру, хотя и была рассчитана на большее брюшко, чем я готов был за собой признать. Я выбрал синюю рубашку и черные штаны. Поверх рубашки надел жилет, висевший на той же вешалке. К нему прилагалась какая-то штуковина из ленточек – я понятия не имел, как это носят, и понадеялся, что это не важно. Жилет оказался мне почти до колен.

Ни в жилете, ни в рубашке не было потайных карманов. Отправляясь на встречу, вооруженный разве что ножом в голенище, я гадал, как буду защищать своих собеседников в случае опасности. Я чувствовал себя голым. Быстро дойдя по коридорам до двери Неттл, я постоял немного, потом постучал.

Мне открыл мальчик-слуга.

– О, принц Фитц Чивэл! – воскликнул он и поклонился мне так резко, что ударился лбом об угол двери.

Я подхватил его под локоть, пока он не упал, и помог удержаться на ногах. Мальчишка кинулся извиняться.

Я все еще поддерживал его, когда вышла Неттл и строго спросила:

– Что тут происходит?

– Мальчик ударился головой о косяк, – объяснил я.

А слуга пролепетал:

– Да-да, так все и было, – настолько неубедительно, что даже я ему не поверил, не говоря уже о Неттл.

Она в ужасе посмотрела на меня, и я постарался как можно мягче отпустить мальчика. Он все равно шлепнулся на задницу.

– Сюда, пожалуйста, – сказала Неттл, и я последовал за ней.

– Нет, правда, – прошептал я по пути, – он поклонился слишком поспешно и ударился головой об угол.

Хоть Неттл и была моей дочерью, я бывал в ее комнатах всего несколько раз, когда много лет назад приезжал погостить в Олений замок. И вот теперь я вошел в гостиную и обнаружил, что там от особ королевской крови яблоку упасть негде. Король и королева сидели перед камином, Кетриккен стояла у окна, придерживая штору, и вглядывалась в вечернюю тьму. Шайн была рядом с ней. Лант и принц Проспер стояли возле камина. Принц Интегрити ворошил угли, а пес Дьютифула, связанный с королем Даром, пристально взглянул на меня, когда я вошел. Из Видящих не хватало только Чейда.

Настал мой черед низко кланяться королю и королеве.

– Мой господин, моя госпожа, я сожалею, что пришел сюда поздно…

– Нет времени на церемонии, – устало перебил меня Дьютифул. – Неттл уже сказала нам, что ты решил отправиться на поиски тех, кто послал негодяев, похитивших Би и леди Шайн.

Когда тебя огорошивают, это заставляет быть честным.

– Именно так, – подтвердил я.

– И каковы были твои намерения?

– Месть! – воскликнула за меня королева с горячностью, которой я не ожидал от нее. – Жестокое и справедливое воздаяние тем, кто похитил дочь нашего рода! Точно так же, как Фитц Чивэл покарал Бледную Женщину, похитившую мою мать и сестру! Если бы мы знали, что ее хозяева скрываются в каком-то далеком логове, мы напали бы на них там. И этого никогда, никогда бы не случилось! – Дрожащей рукой она указала на Интегрити. – Я даю тебе своего сына. Он поедет с тобой и отомстит за это величайшее оскорбление, за ужасающий урон, нанесенный нашему материнскому дому! Я напишу моей матери-нарческе и моей сестре Косси, чтобы они прислали на подмогу мужчин из клана нарвала.

Интегрити стоял весь красный:

– Матушка, я клянусь…

– Интегрити! Не надо клятв. – Дьютифул бросил на меня короткий отчаянный взгляд. – Все эти события воскресили в памяти моей супруги то время, когда малышка Косси была в плену. И по ночам ей снятся дурные сны о том, как ее пытали и вынудили стать приманкой для нас в ловушке Бледной Женщины.

Ох… Я и не задумывался о том, какие воспоминания могло пробудить мое несчастье. Я опустился на колени перед Эллианой и заглянул ей в лицо. Она плакала, и, судя по тому, как раскраснелись ее глаза, не впервые сегодня.

– Моя королева, прошу вас… Перестаньте плакать и поверьте в меня. Клянусь, я отправлюсь в путь уже скоро и разыщу это осиное гнездо. Пусть Интегрити останется здесь, с вами. Если он мне понадобится, я дам знать через Неттл и подробно опишу путь, чтобы он пришел и привел с собой такое воинство, какое вы сочтете нужным. Но теперь, умоляю, позвольте мне отправиться одному и втайне.

Мне было нелегко стоять на ноющих коленях, наклонив голову и глядя на королеву снизу вверх. Она прикусила губу и спустя время едва заметно кивнула.

– Одному?

Я и не замечал Риддла, пока он не заговорил.

– Одному, – подтвердил я.

– А как же я?

Неттл уже хотела что-то сказать, но я опередил ее:

– Ты знаешь ответ. Если ты решишь идти, мне придется остаться. Неттл ждет ребенка. Ты должен быть здесь и защищать то, что дорого нам обоим.

Он медленно склонил голову, соглашаясь:

– И все-таки ты не должен идти один.

– Он будет не один, – встрял Лант. – Я отправлюсь с ним.

Я повернулся к нему, но заговорил, обращаясь ко всем:

– Лорд Чейд уже предлагал мне взять с собой Фитца Виджиланта. И я высоко ценю его предложение. Но поскольку в начале пути мне придется пользоваться столпами Силы, боюсь, я вынужден буду путешествовать один, даже если бы предпочел иное.

Лант закрыл рот и посмотрел на меня с ненавистью. Я развел руками: мол, ничего не поделаешь.

– А Шут? – резко спросил Дьютифул.

Его мне не хотелось обсуждать.

– Ему придется остаться тут по той же причине. Правда, у меня пока не хватило духу сказать ему об этом, но я скажу. Даже в одиночку путешествие через столпы Силы будет рискованным. В прошлый раз, когда я пронес сквозь камни Шута, я сделал это за счет Риддла. – Я повернул голову, чтобы обратиться ко всем. – План очень прост. Я пойду один, быстро и скрытно. Найду дорогу в Клеррес, изучу его слабые места и пошлю за теми, кто мне понадобится. – Я заставил себя улыбнуться. – Я ведь не настолько глуп, чтобы в одиночку пытаться штурмовать город.

На миг повисло молчание, и я успел подумать: интересно, сколько из них считают, что я именно такой дурак и есть. А потом посыпались возражения:

– Но, Фитц Чивэл…

– Фитц, тебе понадобится…

– Расскажи нам весь план, – потребовала Кетриккен, не отходя от своего дозорного поста у окна.

Ее низкий голос перекрыл гвалт, и наступила тишина.

– Рассказывать особенно не о чем. – Я поднялся на ноги. Колени жалобно хрустнули. Мое тело быстро исцелялось, но все равно возражало против излишних нагрузок. – Я уже собрал кое-какие припасы и инструменты. Поговорил с Шутом о том, где искать дорогу. И готов отправляться в путь. Завтра.

Кетриккен медленно качала головой. Я повернулся, чтобы посмотреть на Дьютифула.

– Нет, – отрезал он. – Ты не можешь уехать подобным образом, Фитц. Сначала нужно устроить прощальный ужин, и ты должен выехать из Оленьего замка, как подобает принцу, а не улизнуть, как… – Он запнулся, не находя слов.

– Одинокий волк, – тихонько подсказала Неттл.

– Вот именно! – согласился Дьютифул. – Тебя совсем недавно заново представили ко двору. Ты не можешь просто исчезнуть.

Смятение вздымалось в моей душе, словно прилив.

– Что, всем обязательно знать, что я ухожу?

Мгновение все молчали. Потом Дьютифул с расстановкой произнес:

– Пошли слухи. Из Ивового Леса, среди стражников. Нашли тела. По-видимому, бледные чужаки покончили с собой, испугавшись плена или трудностей выживания в одиночку. Они бросились с утесов в море. Люди видели, как они прыгали, а потом на берег выбросило останки. Поэтому у людей возникли вопросы. И страхи. Мы должны дать им ответы.

Чейд бы гордился мной – я сумел мгновенно сочинить подходящую ложь:

– Давайте скажем, что я еду просить совета у Элдерлингов, как одолеть такого врага. И вот почему я отправляюсь один и через столпы Силы.

– У истинных Элдерлингов, – подсказала Кетриккен.

– Истинных?

– В некоторых письмах, пришедших из Удачного, говорится, что торговцы, поселившиеся в Кельсингре со своими драконами, утверждают, что стали Элдерлингами. Лично я нахожу эти заявления в равной мере нелепыми и оскорбительными.

Верити вошел в своего каменного дракона у нее на глазах, но в глубине души Кетриккен продолжала верить в сказки о премудрых Элдерлингах, которые пируют в своих каменных палатах, а их драконы дремлют, готовые по зову короля броситься на защиту Шести Герцогств. Те же самые сказки заставили Верити отправиться в горы на поиски легендарных заступников королевства.

– Мне кажется, такая история отлично подойдет, – сказал я и оглядел своих родичей.

Все кивали, кроме Риддла. Я знал это усталое выражение лица – я и сам, наверное, строил такую же мину, когда Чейд устраивал очередные игры с переодеваниями.

– Дай мне пять дней, чтобы все подготовить, – попросил Дьютифул.

– Я должен отправиться в путь через два дня, – тихо возразил я. Хотя предпочел бы через день.

– Тогда три.

Мне нужно было еще кое-что решить.

– Я вынужден оставить Шута вашим заботам. Ему не понравится, что я ухожу один, он верит, что должен идти со мной, и думает, что способен выдержать такое путешествие, невзирая на слепоту и немощь. Но я боюсь, что забота о нем задержит меня на пути через камни.

Кетриккен подошла и положила руку на мое предплечье:

– Мы позаботимся о нашем старом друге, Фитц. Я сама прослежу, чтобы он не чувствовал себя покинутым и в то же время ему не слишком докучали. Мне будет это только в радость.

– Я свяжусь с братьями и Недом и скажу, что ты уходишь, – вызвалась Неттл. Она покачала головой. – Но я сомневаюсь, что они успеют приехать попрощаться с тобой.

– Спасибо, – поблагодарил я.

И почему мне самому это не пришло в голову? Все просто – прощания всегда давались мне нелегко. И самое трудное прощание я отложил напоследок. Шуту мой план наверняка не понравится.

Покинуть собрание оказалось нелегко. Те, кому я был дорог, продолжали сыпать советами и предложениями, пока не настало время ужина. Когда мы выходили, я сказал, что мне нужно снова повидать Шута. Кетриккен серьезно кивнула, а практичный Риддл пообещал проследить, чтобы в покои чародея Грея отнесли еду.

Медленно шагая по коридорам Оленьего замка, я успел придумать и отвергнуть сотни способов объяснить Шуту, почему я отправляюсь без него. Потом долго стоял под его дверью. И наконец решил, что такой удар я все равно не смогу смягчить. И снова мне пришло в голову, что можно поддаться трусости и не говорить ничего. Уйти молча.

Но я не сомневался, что Эшу поручат какую-то роль в объявлении о моем уходе, а что будет знать Эш, о том узнает и Шут. Я постучал и стал ждать. Мне открыла Спарк. Она улыбнулась, и я понадеялся, что они с Шутом, по крайней мере, помирились.

– Это принц Фитц Чивэл, господин, – радостно крикнула она через плечо. – Пригласить его войти?

– Конечно! – с искренним воодушевлением отозвался он.

Взглянув поверх плеча Спарк, я увидел, что за столом в комнате сидит лорд Грей. Перед ним на столе, среди всяческих мелочей, устроилась Пеструха. Интересно, что за игру они затеяли? Хорошо, что Шут так быстро вернулся в хорошее расположение духа, и жаль, что придется испортить ему настроение. Но выбора нет.

Едва дверь за мной закрылась, он настойчиво спросил:

– Когда мы отправляемся?

«Просто скажи…»

– Я отправляюсь через три дня.

– Я буду готов.

– Я не могу взять тебя с собой.

Он наклонил голову к плечу. Потрясение на его лице сменилось отчаянной улыбкой.

– Но ты же знаешь, что без меня тебе не найти дорогу.

– Я найду. – Обойдя Спарк, я взял кресло, пододвинул его к столу и сел напротив Шута.

Он открыл рот, чтобы что-то возразить.

– Нет, – твердо сказал я. – Выслушай меня, Шут. Первую часть пути я проделаю через столпы Силы, воспользовавшись теми же камнями, что и Би. Я не решусь взять тебя с собой…

– Зато я решусь пойти! – перебил он, но я упрямо продолжал:

– Ты по-прежнему нездоров. И мы оба понимаем, что твои раны не только телесные. Пока они заживают, тебе лучше побыть здесь, в Оленьем замке. В тепле, безопасности и сытости, среди друзей. Я очень надеюсь, что, когда ты окрепнешь, королевский круг Силы попробует исцелить тебя, возможно, даже вернуть зрение. Я понимаю, как обидно тебе это слышать, но если я возьму тебя с собой, путешествие займет больше времени и может убить тебя.

Ворона и служанка неотрывно смотрели на меня блестящими глазами. Шут громко сопел, словно только что вскарабкался по лестнице. Он вцепился в край стола.

– Ты не шутишь, – проговорил он дрожащим голосом. – Ты и правда намерен бросить меня здесь. Я слышу твою решимость.

Я глубоко вздохнул:

– Шут, если бы я только мог…

– Да можешь ты! Можешь! Рискни! Рискни всем! Пусть мы умрем в камне, или на корабле, или в Клерресе! Зато мы умрем вместе.

– Шут…

– Она была не просто твое дитя. Она была надеждой всего мира. И она была моя, а я прикоснулся к ней лишь на миг! Неужели ты думаешь, что я побоюсь поставить на кон свою жизнь, чтобы отомстить за нее? Чтобы обрушить весь Клеррес им на головы! Ты правда думаешь, что я буду сидеть здесь, попивая чаек и болтая с Кетриккен, пока ты будешь там один? Фитц! Фитц!!! Ты не можешь так поступить со мной! Не можешь!

Он говорил все громче и громче, а последние слова выкрикнул мне в лицо, словно криком можно было пошатнуть разумную выверенность моего решения. Когда он умолк, чтобы набрать воздуха, мы все услышали стук в дверь. Судя по звуку, стучали уже давно.

– Разберись с этим! – рявкнул Шут служанке.

Спарк подчинилась. Лицо ее было бледным, губы поджаты. Шут сидел напротив меня, грудь его тяжело вздымалась. Я молчал и не двигался, не прислушивался к голосам у двери.

Спарк закрыла дверь и вернулась с нагруженным подносом:

– Кто-то прислал еду.

– Я хотел поговорить об этом за ужином. Надеялся узнать еще что-то полезное.

Спарк поставила поднос на стол так, что посуда отчетливо звякнула. Пряное мясо, зажаренное до хрустящей корочки, казалось, попало к нам из какого-то иного мира – мира, где подобные радости жизни что-то меняли.

Я смотрел, как вскипает гнев Шута, – зрелище было почти завораживающее. Я видел, как ввалилась его грудь, как напряглись плечи. Руки сжались, на шее выступили жилы. Я понял, что он собирается сделать, но не пошевелился, когда он схватил поднос с едой и вином и опрокинул его на меня. Подлива оказалась горячей. Стакан с вином ударил меня чуть выше брови, вино вылилось мне на колени. Стакан, тихо звякнув, упал на пол и покатился по дуге.

Спарк ахнула. Ворона каркнула: «Ха! Ха! Ха!», потом спрыгнула на пол и, недолго думая, принялась ковыряться в еде. Я поднял глаза и посмотрел на застывшее лицо Шута.

– Еще что-то полезное? Еще что-нибудь такое, чтобы ты мог бросить меня? Ты больше ни слова от меня не услышишь! Убирайся! Убирайся!!!

Я встал из-за стола. На подносе были льняные салфетки. Я взял одну из них и вытер, что смог, с рубашки и штанов. Завернул в нее ошметки еды и аккуратно положил на стол.

Я заговорил. Я знал, что лучше промолчать, но слова сами сорвались с языка:

– И это еще одна причина, по которой я не возьму тебя. Ты не владеешь собой, Шут. Я пришел сказать тебе, что иду один. Я сказал. Спокойной ночи.

И я ушел, оставив его с вороной, которая клевала еду, и Спарк, которая громко всхлипывала, словно пыталась выплакаться за нас обоих.

Следующие дни были полны кутерьмы. Наутро ко мне в покои постучались две швеи и сняли с меня полную мерку для дорожной одежды. Я попросил их обойтись без лишних пуговиц. На следующий день они принесли мне несколько крепких рубашек и штанов в коричневых тонах и плотный плащ, подбитый мехом. Легкие кожаные доспехи доставили отдельно, и они оказались лучше, чем все, какие мне доводилось носить. Нагрудник, защищающий грудь и живот, поножи, наручи – тоже коричневые, без гербов и каких-либо знаков. Было приятно убедиться, что Дьютифул понимает, как важно для меня путешествовать, не привлекая внимания. Но тут принесли еще один сверток. Прекрасный плащ баккипского синего цвета, синие же кожаные перчатки, отороченные белым каракулем, и камзол, весь расшитый оленями и нарвалами. Я заподозрил, что в дорогу меня решила собрать не одна добрая душа.

Мой потрепанный заплечный мешок заменили на новый, из промасленной ткани, с прочными лямками. Первым делом я положил туда записи Би и свечи Молли. Эти вещи отправятся со мной даже на край света.

По замку разнеслось известие, что я скоро уезжаю, и меня завалили напутствиями, приглашениями и подарками. На каждое письмо следовало ответить вежливым отказом. Каждый день Эш, мрачный и молчаливый, приходил ко мне и вручал все эти послания, аккуратно разобранные по видам.

И я снова пришел в покои Шута, и снова потерпел неудачу, пытаясь урезонить его. Я терпел бесконечные проклятия и мольбы взять его с собой. Я продолжал навещать его, а он продолжал обрушивать на меня свой гнев, горе, язвительность и молчание. Я стоял на своем. «Тебе никогда не проникнуть за эти стены без моей помощи. Я – твоя единственная надежда», – твердил он. И чем больше я отказывался обсуждать это, тем упорнее Шут отказывался говорить о чем-либо другом. Я не перестал приходить к нему, но стал с нетерпением ждать дня, когда можно будет прийти в последний раз.

За два дня до моего отъезда Кетриккен попросила меня зайти к ней в зал для аудиенций. Приемная была пуста, поскольку всех предупредили, что мать короля будет занята. Меня пригласили войти сразу же, и я застал Кетриккен с пером в руке. В зале появился стеллаж с двумя десятками свитков. Кетриккен сидела на кушетке, склонившись над листом плотной веленевой бумаги.

– Как ты вовремя, – сказала она. – Я как раз закончила. – И она присыпала свежие чернила песком.

Я открыл было рот, но она вскинула руку, прося помолчать.

– Много лет назад я страдала, как ты сейчас. Я томилась праздным ожиданием, не зная ничего о судьбе моего мужа. О судьбе того, кого любила. – На последнем слове ее голос чуть дрогнул. – Когда я наконец отправилась в путь, меня вели лишь надежда и… – Она постучала кромкой листа по столу, стряхивая песок, и протянула бумагу мне. – Возьми. Это карта. На ней обозначен Клеррес. И Рыбьи Кости, и Уортлтри. Карта, составленная из старых рисунков, слухов и рассказов бывалого моряка.

Я уставился на нее, не веря:

– Того, из таверны? Он мне мало что смог рассказать.

Она улыбнулась:

– Ну, кроме него, были и другие. За эти годы я кое-чему научилась у нашего Чейда. Шпионы любят, чтобы им платили. У некоторых из них хватило ума пройти наверх по цепочке и явиться ко мне с протянутой за деньгами рукой. Немного золота – и они мои, Фитц. А с ними и все, что им известно.

На столе ждали своего часа дымящийся чайник и две чашки. С озорной улыбкой Кетриккен налила немного, изучила цвет настоя и разлила чай по чашкам. Поставив одну передо мной, она зарумянилась и попросила:

– Скажи же, что ты гордишься мной.

– Очень горжусь! Я потрясен!

Ее почерк был мельче, чем у Верити, но рука столь же тверда, а рисунки точны. На карте было отмечено, что к берегу Уортлтри лучше не подходить во время отлива, и еще несколько подобных обрывочных сведений.

Когда мы допили чай, она вдруг сказала:

– Ты ведь не надеешься вернуться, верно?

Я взглянул на нее в изумлении:

– Откуда вы знаете?

– У тебя лицо как у Верити, когда он высекал своего дракона. Он знал, что ступил на путь, откуда нет возврата.

Мы помолчали, потом она сдавленно прошептала:

– Спасибо тебе за сына.

Я поднял глаза от карты и уставился на нее, потеряв дар речи.

– Я знаю уже много лет. Как это было сделано.

Я не стал спрашивать откуда. Может, ей сказала Старлинг. Или сам Верити.

– Твое тело. И воля Верити.

– Меня при том не было, Кетриккен. Я провел эту ночь в теле Верити.

– Он сын Верити. Я знаю.

Больше мы об этом не говорили, и я даже не понял, полегчало ли у меня на душе теперь, когда она призналась, что знает, или только стало еще более неловко.

Я спросил лишь:

– Вы сказали мне, потому что не думаете, что я вернусь?

Она встретилась со мной взглядом:

– Я думаю, ты покинул нас в тот день, когда потерял Би. С тех самых пор тебя здесь считай что нет. Иди и выясни все сам, Фитц Чивэл. И возвращайся к нам, если сможешь. Но сначала пойди и сделай то, что должен.

Прощальный пир состоялся на следующий вечер. Он длился и длился, еды на столах было больше, чем можно съесть, а напитков и подавно. Гости поднимали в честь меня бокалы, а прощальных подарков и сувениров навалили на специально приготовленный для них стол так много, что хватило бы на целый обоз. Все желали мне добра, и та еда, что мне удалось проглотить, была очень вкусна, но с тех пор, как я признался, что ухожу, любое событие казалось мне лишь препятствием, которое нужно преодолеть, чтобы наконец отправиться в путь. Чейд был на пиру, но, по сути, отсутствовал. Шут не пришел.

Было уже очень поздно, когда мы поднялись из-за стола, торжественно покинули зал и направились в гостиную Дьютифула, где мне снова принялись желать доброго пути. Неттл плакала, Чейд клевал носом, а Эллиана вручила платок с наказом окунать его в кровь каждого убитого, чтобы она потом зарыла этот платок в земле своего материнского дома и души убитых никогда не узнали покоя. Я испугался, что она слегка повредилась рассудком. Может, когда я уйду, в ее душе снова воцарится мир. Олух был мрачен. Маленький человечек так и не пришел в себя после возвращения из Ивового Леса, и его песня Силы звучала почти как поминальный плач. Оба принца дали мне слово, что, если я призову их на помощь, они приведут с собой все войско Оленьего замка и клана нарвала. Шайн и Лант держались по сторонам от отца. Шайн обещала мне окружить Чейда всяческой заботой. Лант смотрел побитой собакой. За два дня до этого он явился ко мне и снова попросил позволить ему ехать со мной. Я снова отказал.

– А что скажет на это отец? – спросил он, когда его собственные доводы меня не убедили.

– Полагаю, ты узнаешь это, когда расскажешь ему.

Судя по безмятежному виду Чейда, этот разговор между ними так и не состоялся. Мне было все равно. Завтра я уеду, Лант останется, и пусть они сами разбираются.

В конце концов я извинился, сославшись на то, что мне завтра рано вставать. Риддл пошел проводить меня до двери.

– Завтра я поеду проводить тебя вместе с твоей стражей, – сказал он. – А пока возьми это. Он приносил мне удачу.

Его талисманом оказался нож, чуть длиннее моей ладони, с обоюдоострым клинком и канавкой-кровостоком.

– Он легко входит, легко выходит, и он бесшумный, – сказал Риддл, вручая мне нож в потертых ножнах.

И я ушел, раздумывая над тем, так ли хорошо я знаю Риддла, как мне казалось.

В коридоре у меня под дверью топтались Эш и Персивиранс. На плече Пера сидела Пеструха.

– Нельзя его бросать! – выпалил Эш. – Он в отчаянии. Он говорит страшные вещи, и я боюсь, что он сделает что-то ужасное, если вы уедете без него. Во всех историях о ваших подвигах вы всегда были вместе. Почему же вы оставляете его?

– Я должен ехать с вами, – заявил Персивиранс. – И надо взять с собой лошадь Би. Когда мы найдем ее, она захочет ехать домой на собственной лошади.

Я переводил взгляд с одного на другого. Оба были так искренни в своих стремлениях. Я проникся к ним еще большей симпатией.

Но не настолько, чтобы согласиться.

Я посмотрел на Эша:

– После стольких лет дружбы, пожалуй, мне виднее, чем тебе, как будет лучше для нас. Он слишком слаб, чтобы выдержать долгий и трудный путь.

Потом повернулся к Персивирансу:

– А Би больше нет. Ее никогда не найдут, и ей не понадобится лошадь.

Эш ахнул. Пер побледнел, у него перехватило дыхание.

Я открыл дверь своих покоев, вошел и захлопнул ее за собой.