Глава 31. Незавершенные дела

Дневник сновидений Би Видящей

Той ночью я не сомкнул глаз. Долго спорил с собой, а потом взял дневник Би. Я стал медленно листать его, восхищаясь ее рисунками и полетом воображения. Но даже это не помогло мне отвлечься. Чейд прав. Упрямый мальчишка, которым я был когда-то, бросился бы в дорогу уже месяц назад. Я напомнил себе, чем обычно заканчивались для меня такие порывы. Сначала Регал посадил меня в темницу. Потом круг Регала едва не убил меня. Больше я не могу себе позволить подобных промахов. Следующая ошибка будет последней. Итак, что есть в моем распоряжении? Магия Силы вернулась ко мне. Мышцы окрепли. Оружие готово к бою. Скоро весна. Я позаботился обо всех в Оленьем замке, как только мог. Осталось лишь уладить дела в Ивовом Лесу, и можно отправляться.

На следующий день я объявил, что собираюсь навестить Ивовый Лес. Никто не стал возражать. Неттл собрала две корзины подарков и сувениров для слуг. Персивиранса я решил взять с собой, чтобы он навестил мать и, возможно, остался с ней.

День, когда мы отправились в путь, выдался ясным. Я предложил Шуту поехать с нами, но он отказался. Я так и думал, что он не поедет.

Но меня поразила злость в его голосе, когда он сказал:

– Пока ты трясешься и откладываешь, мне приходится готовиться к возвращению в Клеррес. Раньше ты говорил, что не сможешь отправиться со мной из-за Би, и я согласился. Потом ее похитили, и ты сказал, что не можешь идти, пока ее не спасут, и я опять согласился. Но теперь они уничтожили наше дитя, а ты по-прежнему ничего не предпринимаешь.

Он ждал, что я отвечу, и мое молчание только разозлило его еще больше.

– Я тебя не понимаю, – тихо сказал Шут. – Они убили нашего ребенка. Я лежу без сна и строю планы мести. Я заставляю себя набираться сил. День за днем я стараюсь вернуть себе гибкость. Я жду, что в любую минуту ты скажешь: пора отправляться в путь. И вот ты зовешь меня в путь – в Ивовый Лес. – В его голосе прозвучало отвращение.

Я сказал ему правду:

– Не думаю, что ты достаточно выздоровел, чтобы одолеть дорогу в Клеррес, не говоря уже о том, чтобы отомстить твоим врагам. Ты еще не готов к этому, Шут. – И умолчал о том, что, возможно, он и не будет готов никогда.

– Но с тобой или без тебя я должен это сделать. Поэтому я строю собственные планы.

– У нас всегда есть выбор, пусть даже все пути кажутся плохими.

– У меня только один путь, – упрямо сказал Шут. Он покачал головой и пригладил облако бледных волос надо лбом. Потом заговорил уже совсем другим тоном. – Фитц, я снова начал видеть сны. Как в детстве.

– Всем снятся сны.

– Нет. Такие сны снятся не всем. Видеть их по сравнению с обычными снами – все равно что пить вино вместо воды. В них, без сомнения, кроется великий смысл.

– Это от драконьей крови? Помню, ты говорил, что тебе стали сниться драконьи сны. Охота и полеты.

Он отмахнулся рукой с длинными тонкими пальцами:

– Нет. Это другое. Это… Фитц, я вижу путь, что нам предстоит. Изредка, проблесками. Нам надо отправляться. Мне снится Волк с Запада.

При этих словах он не сводил с меня пристального взгляда. Слова и правда прозвучали для меня знакомо – вот только где я мог их слышать? Настал мой черед покачать головой.

– Мне надо ехать, Шут. Надо многое уладить.

Он поджал губы:

– С тобой или без тебя, старый друг. С тобой или без тебя.

И я ушел. Мне не понравилось, как мы простились, и прочь от Оленьего замка я ехал в молчании. Для путешествия я выбрал крепкую кобылку из замковых конюшен, которой были нипочем навьюченные корзины с подарками. Персивиранс держался со мной стремя в стремя и тоже молчал. Кажется, мысль о возвращении домой его больше пугала, чем радовала.

Ничего особенного с нами в дороге не приключилось. Погода стояла прекрасная. Моя стража не безобразничала в трактирах, и Фоксглоу была довольна своими солдатами. Чем ближе мы подъезжали к Ивовому Лесу, тем тяжелее делалось у меня на сердце и тем больше мрачнел Пер. Наконец мы свернули на подъездную дорогу, под сень заснеженных берез. В какое-то мгновение Персивиранс резко посмотрел в сторону, и я догадался, что именно там он упал, когда его подстрелили калсидийцы. Никто из нас ничего не сказал.

Мы увидели сгоревшую конюшню прежде, чем впереди показался хозяйский дом. Я приказал разобрать и сжечь остатки здания и тела тех, кто погиб при пожаре. Теперь на месте конюшни темнел обугленный фундамент, окруженный утоптанным снегом. На нем начали отстраивать новую конюшню, часть ее уже была готова. Навстречу нам выскочил бульдог и залился лаем. Вслед за ним выбежала девочка и схватила собаку за ошейник.

– Это хозяин! – крикнул кто-то на конюшне, и я увидел, как какой-то слуга поспешил в дом, чтобы предупредить остальных.

Несколько конюхов подбежали принять у меня лошадь и проводить стражников туда, где они смогут оставить своих коней. Я отпустил Персивиранса, чтобы тот помог им.

Управляющий Диксон вышел встречать нас в камзоле, расшитом костяными пуговицами, выкрашенными в желтый и зеленый цвета. Он явно наслаждался своим новым положением. Я же мог думать только о том, что это не Ревел. Диксон сообщил, что все в доме были очень рады известию о спасении леди Шун, и выразил надежду, что она в добром здравии, ведь он сохранил о ней прекрасные воспоминания. Возможно, она скоро вернется? Я сказал, что она осталась жить в Оленьем замке. Тогда он спросил о Фитце Виджиланте, заметив, что его в поместье тоже очень не хватает. Я ответил, что и он остался в Оленьем замке. Тогда совсем другим тоном, опустив глаза, Диксон пробормотал, что все очень огорчились, узнав об исчезновении леди Би.

– Такая чудесная малышка была, такая милая, хоть и странная немного. Кто-то мог бы сказать, что этот мир был слишком суров для нее.

Я хмуро уставился на него, и он покраснел. Управляющий спросил, не желаю ли я отдохнуть или перекусить с дороги, но я потребовал сперва показать, что было сделано за время моего отсутствия. Сам я уже заметил, что выходные двери починили и теперь они как новые.

Диксон повел меня по дому, показывая заштопанные портьеры и голые стены на месте отправленных в починку гобеленов, обновленные дверные косяки и новую штукатурку.

Мою спальню привели в порядок. Сундук, где я хранил личные вещи, не поддался грабителям. Дальше мы направились в комнату Би.

Диксон сказал тихо, словно у постели умирающего:

– Я разрешил ее горничной прибрать и разложить все, как было… – Он умолк, распахнул дверь и отступил, пропуская меня.

Безупречно заправленная постель. Маленький плащ, висящий на крючке. Пара тапочек у камина. Все аккуратно и чисто. В комнате все на месте, нет только маленькой хозяйки. Я закрыл дверь, мы с Диксоном остались в коридоре.

– Ключ, будь добр.

Он достал большую связку и показал мне нужный. Я протянул руку ладонью вверх. Диксон непонимающе уставился на нее, потом спохватился и отцепил ключ. Я запер дверь, а ключ положил в карман.

– Дальше, – велел я, и мы перешли к комнате Шайн.

Там тоже царил безупречный порядок, какого никогда не было прежде.

– Упакуй все ее вещи, – велел я незадачливому управляющему, – и отправь в Олений замок.

– Как пожелаете, господин. – Он вздохнул, осознав, какую неподъемную работу я на него возложил.

Так же я приказал поступить и с вещами Ланта. Тогда Диксон спросил, пришлю ли я другого писаря, чтобы продолжал учить детей в усадьбе. А я-то в своем горе совсем забыл об этом! Дети заслуживают лучшего. Я пообещал подыскать кого-нибудь подходящего.

У двери своего кабинета я отпустил управляющего. Взломанный замок был искусно отремонтирован. Резная фигурка, подарок Шута, по-прежнему стояла на каминной полке. Стеллажи для свитков тоже починили, и кто-то попытался прибраться у меня на столе. Но мне так и не хватило духа сесть в свое кресло. Я запер кабинет и пошел прочь.

Диксон распорядился приготовить в честь нашего приезда великолепный обед. Фоксглоу похвалила его усердие и работу поваров, и управляющий просиял. Перекусив, я отправился к себе в спальню – смотреть в потолок, лежа в постели, которую когда-то делил с Молли. Я никогда не обращался к богам, а если бы и стал молиться, мои молитвы скорее услышал бы Эль, бессердечный бог моря, чем ласковая богиня полей Эда. Но всю ночь я каялся, обращаясь к кому-то или чему-то, возможно, к Молли, и клялся искупить свою вину, заставить врагов отплатить болью за боль, кровью за кровь. Никто, казалось, не слышал меня, но посреди ночи я почувствовал прикосновение разума Неттл.

Я поднял стены и почувствовал, как мое сердце бьется о них, словно море о защитные молы разрушенного города. Той темной ночью я гадал, смогу ли когда-нибудь ощутить что-то, кроме боли и вины.

Я встал до рассвета и по старой привычке отправился на кухню. Тавия и Майлд уже вовсю трудились, им помогали девочка по имени Леа и еще одна, Каштан, которой я раньше не видел. Тавия объяснила, что Эльм, после того как выпила «вспоминательного чаю», повредилась умом. Теперь она до смерти боится мужчин, даже собственного отца и братьев. Когда она тихая, они разрешают ей сидеть у огня, чистить картошку и делать другую простую работу, но сегодня повариха предвидела, что я могу спуститься в кухню, и отослала девочку прочь. При виде взрослого мужчины она ударяется в крик. Леа расплакалась. Я не хотел больше ничего слышать об этом.

Но тут Натмег, наша старая повариха, пришла подъесть остатки вчерашнего ужина и принялась сплетничать о слугах. Пастух Лин, ко всеобщему потрясению, хотел покончить с собой, но сыновья успели вынуть его из петли. И хоть он и уверяет, что то было лишь минутное помрачение и больше он пытаться не будет, с тех пор они присматривают за ним. Ему снится в кошмарах, как он бросает трупы в горящую конюшню. А садовница по имени Слайт утонула. Одни говорят, она нарочно пошла по тонкому льду, а другие – что она малость спятила после того, что ей пришлось вынести. Многие слуги уволились, и пришлось нанять других. Натмег засыпала меня душераздирающими подробностями, а я заставлял себя сидеть и слушать, хотя больше всего мне хотелось сбежать. Я виноват. Я должен выслушать и запомнить это. И если вдруг моя собственная решимость угаснет, эти подробности разожгут ее вновь.

Тавия побледнела и не сказала ни слова, пока Натмег говорила. Леа помешивала что-то в котелке, вся красная то ли от жара над огнем, то ли от сдерживаемых чувств. Налетчики изнасиловали одного из садовников. Он пристрастился к выпивке, и с тех пор толку от него никакого.

– Порвали ему задницу в клочья, – мрачно сообщила Натмег. – Он и есть перестал, потому что гадить боялся. Зато пьет. Вот уж пьет так пьет. Городским-то не понять. Ему родной брат сказал: «Да я б скорей умер, отбиваясь, чем позволил такое над собой сделать!» Но их тут не было. Только мы и знаем, каково оно.

Она месила тесто для хлеба и вдруг с силой, которой я от нее не ждал, жахнула его о стол и повернулась ко мне. Глаза ее были полны слез.

– Мы знаем, вы заставите их за все заплатить, хозяин. Мы слышали, как вы обошлись с Элликом, а как он сидел на своей высокой лошади да смотрел на нас сверху вниз! А тот красавчик с золотыми косами, как у невесты, что насильничал девушек одну за другой, и все ему было мало! Мы слышали, вы им обоим выдали по первое число, и они того заслужили!

Голос поварихи доносился до меня будто издалека. Кто?.. Ну конечно! Пер же был там. Он видел тела. Неудивительно, что, очутившись среди своих, мальчик разговорился. А мои стражники станут все это пересказывать, добавляя от себя подробности, как это у них заведено.

– Мы вами гордимся, господин, и мы знаем, что вы и остальным отомстите. Выследите их до самого логова, выкурите оттуда и убьете одного за другим. Мальчик-то, Пер, может, и прикончил этого Эллика, но он говорит, вы перед тем заставили его за все заплатить.

Они гордятся мной. Меня затошнило.

Тавия, должно быть, заметила, как мне худо, и пришла на выручку, напомнив, что Фоксглоу надеется увидеть меня за завтраком. Я с благодарностью поспешил прочь из кухни. В вестибюле я встретил Пера – он был бледный, с красными от недосыпа глазами. Я сказал, что он будет завтракать с нами, и привел за стол, за который мы уселись в ожидании Фоксглоу. Я не стал спрашивать, чего он успел наговорить слугам. Спросил только, как поживает его мама.

Он медленно перевел дух:

– Ну, она уже не живет больше в Ивовом Лесу, господин. Как она пастуху Лину сказала, здесь ей больше нечего беречь, кроме кошмаров и слез. Она перебралась в город, к сестре. Сестра ее замужем, у них шестеро ребятишек, так что в доме тесновато, но мама говорит, это ничего. Сестра рада, что есть кому помочь, у младшенького-то колики, а моя мама терпеливая. Она зарабатывает шитьем и штопкой. Я ходил навестить ее, но она как увидела меня на пороге, так и расплакалась. И обняла меня, и сказала, что любит, а потом рано пошла спать. Тетка сказала, маме тяжело меня видеть, я ж ей напоминаю обо всех, кого она потеряла. И она никак не может простить себе, что прогнала меня с порога и не узнала тогда. – Он вдруг расправил плечи. – Если можно, господин, я хотел бы вернуться с вами в Олений замок. Я отдал свое жалованье тетке, чтоб матери передала, и она сказала, деньги очень пригодятся. Муж теткин хороший человек, но шестеро детей, да еще моя мать… Мне надо работать больше. Думаю, деньги – это лучшее, чем я могу ей помочь.

Я был внутренне с этим не согласен, но что-то в его лице убедило меня. Леа принесла нам чай и вытаращила глаза, увидев, что Персивиранс сидит со мной за столом в красивой форме стражника с моим атакующим оленем на груди. Она застенчиво улыбнулась ему, а Пер одернул мундир, и я вдруг посмотрел на него новыми глазами. Он уезжал отсюда простым мальчишкой, а вернулся юношей в услужении у принца. Юношей, который успел прикончить их заклятого врага и приехал домой с деньгами для матери.

Вскоре к нам присоединилась Фоксглоу, мрачнее тучи. Она молча подождала, пока Леа подаст ей свежезаваренный чай и расставит на столе хлеб, масло и варенье.

Когда девочка вышла, Фоксглоу сказала:

– Я и представления не имела, что тут произошло, Фитц. Неудивительно, что ты вернулся в Олений замок сам не свой. Девушка, которая прислуживает мне, раньше была горничной леди Шайн. И помогала ухаживать за твоей дочерью, как она говорит. Ох, Фитц! Я наполовину не догадывалась, что тебе выпало. Прошу, прости меня.

Я непонимающе уставился на нее. Леа принесла овсянку и снова вышла.

– Простить за что?

– Я сторонилась тебя, когда увидела, как… как ты потрудился над теми двумя. Теперь я понимаю, почему ты это сделал. Это все, что я хотела сказать.

Я кивнул, будто принимая извинения. На самом деле я просто хотел, чтобы все перестали болтать. Я ел, не чувствуя вкуса.

Остаток дня тянулся долго. Я занимался делами, ради которых приехал. Осмотрел строящиеся конюшни и велел кое-что переделать. Нашел в деревне человека, умеющего обращаться с собаками, и попросил его помочь девочке натаскать бульдога, чтобы от пса был толк в хозяйстве. Разобрался, какие лошади и какие припасы погибли в огне и что нужно заменить. Попросил мага Силы, живущего теперь в поместье, передать мои выводы леди Неттл. Сказал Кинчу, что решил назначить его главным конюшим Ивового Леса. Остальные конюхи, похоже, перевели дух, убедившись, что заправлять делами будет знающий человек. Я заплатил по счетам в Ивняках и Дубах-у-воды и поблагодарил торговцев, что согласились предоставить нам товар в долг и ждали столько времени.

Все это были обычные, рутинные дела, которыми я долго пренебрегал. Теперь наконец все уладилось. Я договорился, что счета будут слать каждый месяц в Олений замок Риддлу. Я не оставлю за собой незаконченных дел. Диксон отлично справлялся с работой управляющего. Он показал мне книгу, где аккуратно записывал все расходы, и я решил оставить его в должности. Он же не виноват, что он не Ревел. Хватит недолюбливать его только за то, что он взял на себя работу погибшего.

Я думал, что придется провести в поместье дней десять, но уже назавтра был готов возвращаться в Олений замок. Был вечер, и я отправился в свое логово забрать оттуда дорогие мне вещицы, чтобы взять их с собой. В камине весело трещал огонь, и я старательно скормил ему все свои старые записи. Я не собирался оставлять ничего. Вряд ли я вернусь сюда жить. Большую часть времени я был уверен, что вообще никуда не вернусь. Поэтому я забрал из сундука в спальне свои сокровища – все, что осталось на память о Молли, и то немногое, что напоминало о Би. Все это я аккуратно уложил вместе с резной фигуркой, подаренной Шутом, и наиболее ценными свитками, которые Чейд прислал мне когда-то, чтобы я перевел их.

Потом я оглядел все, что собирался увезти в Олений замок. Жалкая кучка вещей, но в ней – вся моя жизнь. Поделки Шута, подаренные в лучшие времена. Последняя рубашка, которую успела сшить мне Молли. Я так ни разу и не надел ее, поскольку слишком дорожил этим сокровищем.

Я подумал о том, что решил не брать с собой. Все вещи Молли, которые я подарил Би, останутся в ее комнате. Ее расческа и гребень. Книга о травах с вырезанными и раскрашенными картинками – по ней Молли учила Би читать. Пояс с ножнами для маленького ножа, оставшийся от Молли, наверное, был на Би, когда ее похитили. Его наверняка отобрали, и теперь он потерян навеки. Я закрыл глаза. Так хотелось вдохнуть ее запах… Я разрешил Би взять себе все ароматные свечи Молли, и она сложила их про запас у себя в комнате. Несколько штук, решил я. Я возьму только несколько свечей, на память о них обеих.

Я двинулся по коридорам притихшего особняка. Дом был холодным и пустым, как раковина высосанной устрицы, как выпитая до дна бутылка бренди. Дом полнился темнотой, и моя свеча не в силах была ее разогнать. Перед дверью я остановился и попытался представить, как Би спит там, в тепле и безопасности. Потом отпер замок и вступил в комнату, пропахшую нежилой пустотой.

Сначала я заглянул в красивый новый шкаф, который Ревел сконструировал специально для Би. Там все было разложено с безупречной аккуратностью, вовсе не свойственной детям. Мое сердце защемило, и слезы хлынули по щекам, когда я увидел, что горничная Кэрфул поместила отдельно подарки, которые я купил моей девочке в тот злосчастный день. В шкафу был маленький выдвижной ящичек, полный ракушек. Красный кожаный пояс, украшенный цветами. Башмачки, купленные на вырост. Но сумка с подарками, присланными из Оленьего замка, висела на крючке. Некому было открыть ее, некому радоваться. Некому надеть новые башмачки, пошитые по ноге Би. Должно быть, ее увезли прямо в домашних туфлях, без теплого плаща, без варежек. До сих пор я не задумывался об этом, не представлял себе, как она пыталась бежать по снегу в одежде, в которой пришла на урок.

Я закрыл шкаф. Нет, свечей здесь не может быть.

У кровати стояла тумбочка из старой комнаты Би. На ней – оплывший огарок в подсвечнике. Я поднес его к лицу и вдохнул слабый аромат лаванды. Тогда я открыл тумбочку и увидел свечи – они стояли рядком, как маленькие восковые солдатики. Лаванда, жимолость, сирень, роза. «Я возьму только четыре», – решил я и, словно ребенок, не в силах выбрать, зажмурился и протянул руку наугад.

Но вместо свечей мои пальцы нащупали бумагу. Я присел на корточки и заглянул в глубину тумбочки. Сбоку, между свечами и стенкой, торчала пачка старой бумаги – той, что я дал Би, когда она еще только училась писать. Я запалил огарок в подсвечнике от своей свечи, сел на пол и стал перебирать листы. Там были рисунки Би – цветы, птицы и насекомые, выведенные с удивительной точностью и дотошностью. А дальше, под рисунками, оказались страницы, заполненные словами. Это был дневник, куда Би записывала не сновидения, а то, что происходило в ее жизни. Я погрузился в чтение. Так я узнал, как она освободила свой язык – то, что Би мне никогда не рассказывала. Я прочел, как она познакомилась с котенком, который позже вырос в кота. И узнал про Волка-Отца, и как Би заблудилась в потайном лабиринте, пока я встречался с Чейдом. Волк-Отец? Ночной Волк или плод детского воображения? Нет. Дар действует совсем иначе. Потом я прочел, как Лант высмеивал Би перед другими детьми, и сердце мое наполнилось гневом.

Я взял следующий лист. Там Би писала уже более твердым почерком об обещании, которое я дал ей. «Я всегда буду на твоей стороне. Права ты или нет».

И вот тогда-то меня накрыло. С опозданием на много недель. Рвущая душу тоска, неспособная вылиться в слезы. Желание убивать, рвать и метать. Я не мог ничего исправить, но я мог заставить тех, кто все испортил, поплатиться за это. Это они виноваты, что я подвел Би. Я не встал на ее сторону. Ее похитили, а я не мог ничего сделать. Теперь ее нет, она рассыпалась на множество нитей внутри камня Силы. Они покалечили и ослепили Шута, лишили его отваги, иссушили его веселость. И чем я ответил? Да считай что ничем. Где-то далеко-далеко эти люди сейчас едят, пьют и спят, как ни в чем не бывало, и не задумываются о том, что натворили здесь.

Би верила в меня. Мои слова в тот день придали ей отваги и утешили ее. И Шут верил. Он проделал такой долгий путь, весь переломанный, замерзший, слепой, чтобы просить меня о справедливом возмездии. Возмездии, которое я слишком долго откладывал. А теперь меня вдруг охватила ярость и твердая решимость, жаркая, как лихорадка. Хватит плакать.

Неттл вломилась в мои мысли, я ощутил ее тревогу и растерянность. Должно быть, я опять расплескал свои чувства. Я не мог сдерживаться. Решение, которое я так долго хранил в себе, рвалось наружу.

Несколько мучительных мгновений я почти не чувствовал Неттл. Она закрылась так плотно, что осталось лишь ощущение ее присутствия. Она стала как непроизнесенное слово, как шепот морской раковины. Я ждал.

Я знала, что ты уйдешь. Я надеялась… не важно. Я понимаю, ты должен. Риддл сказал мне, что так будет. – Она снова надолго умолкла. – Если бы ты мог, ты отправился бы за ней сразу, через столпы Силы.

Она снова надолго замолчала.

Мы оба мысленно задались вопросом, вернусь ли я когда-нибудь из этого похода.

Меня охватило чувство утраты. «С тобой или без тебя», – так он сказал. Но он бы не отправился в путь один. Или все-таки?.. Он так напуган. И так устал ждать, когда я начну действовать.

Я хотел солгать ей, но передумал. Возможно, я устал от тайн не меньше, чем Дьютифул. А может, мне просто нужно было быстро узнать ответ.

Я не был в этом уверен. Я слишком хорошо знал Чейда, чтобы поверить, будто какая бы то ни было дверь в Оленьем замке может остановить его. Но откуда Шут мог достать ключ? Он мог быть разве что у бывшего ученика Чейда. Но если они даже и миновали дверь, у Шута все равно нет Силы, чтобы пройти сквозь камень.

Пожалуйста, расспроси тюремщиков, не видели ли они Шута. – Я поколебался, прежде чем продолжить, но заставил себя сказать то, что должен был. – И проверь, не исчез ли кто-нибудь из владеющих Силой. Ученик или талантливый одиночка. Кто-нибудь неуемный, кого можно подбить на рискованный опыт.

Я ощутил, как огорчили Неттл мои слова.

Есть несколько таких, кто мог бы пойти на это, – признала она. – Наделенные Силой часто бывают со странностями. Я попытаюсь выяснить, не пропал ли кто-нибудь. Но сейчас уже поздно и почти все в замке спят. Возможно, мы узнаем ответ только утром.

Хорошо. – Я почувствовал, как она что-то обдумывает, закрыв от меня свой разум. Когда она заговорила снова, ее голос раздался у меня в голове еле слышным шепотом: – Ты помнишь, как приходил ко мне во сне волком?

Ее былые чувства легким ветерком овеяли наши общие мысли. В ее воображении я был загадочным и могущественным, почти романтическим героем. На миг мне стало жаль, что с тех пор я утратил в ее глазах всякую возвышенность и стал совершенно обычным человеком.

Ее Сила сначала проявилась как умение управлять сновидениями – своими собственными или чужими. Я помнил ее стеклянную башню, ее платье из бабочек.

И я помню Сумеречного Волка. Я знала, что он будет преследовать любого, кто тронет кого-нибудь из его стаи. Я знала, что ты снова превратишься в него, когда слишком долго пробудешь один. – Она опять ненадолго закрылась, словно не хотела делить со мной какие-то слишком личные мысли. Я почувствовал, что она смирилась с моим решением. Мне было больно сознавать это. А потом Неттл потрясла меня. – Так обидно, что я не успела лучше узнать ее. Так мало времени проводила с ней. Мне всегда казалось, что мы еще успеем стать сестрами когда-нибудь. – И вспышка ее ярости окатила меня дождем искр. – Как бы я хотела отправиться с тобой и помочь убить их!

Тишина в Силе. Как я мог забыть, что говорю с женщиной, которая противостояла Тинталье, будучи еще почти ребенком? Когда Неттл вновь коснулась меня разумом, она уже взяла себя в руки. Она умела владеть собой так же безупречно, как ее прадед.

Она исчезла, растворилась, как ароматный дымок погашенной свечи в холодной комнате. Я медленно встал, прижимая к себе дневник, словно желая защитить его от опасностей, как не смог защитить свою дочь. Подумав немного, я наклонился и наугад выбрал свечи. Задув ту, которую принес с собой, я понюхал взятую из тумбочки. Жимолость. Давно минувший летний день. Молли трудолюбиво, как ее пчелы, собирает белые и розовые бутоны, чтобы напитать воск ароматом. Воспоминание, которое я сохраню.

Я вернулся в свое логово. Подбросил полено в камин. Понимая, что уже не засну в эти последние темные часы перед рассветом, зажег новые свечи и достал сумку. Там лежали мои сокровища, самые дорогие мне вещи, которые я ни за что не оставлю. Я добавил к ним свечи Молли и дневник Би. Когда я положил его рядом с тетрадкой, куда она записывала свои сны, мне показалось, будто я соединил две половинки ее жизни. Днем Би была моей дочерью, а ночью – сновидицей. Мне не хотелось даже мысленно называть ее Белой Пророчицей. Это означало бы, что в ней больше от Шута, чем от меня. Я не сказал ему, что Би записывала свои сны, – он наверняка захотел бы, чтобы я прочел их ему, захотел бы получить дневник. Но я не желал делиться ни с кем тем немногим, что осталось от моей дочери.

Вернувшись в свою спальню, я открыл сундук для одежды и достал из-под второго дна яды, мази, порошки, ножи и все прочее, что может потребоваться убийце, вставшему на путь мести. Дьютифул поступил недальновидно, предоставив мне свободу. Потому что королевский убийца убивает лишь по велению короля. А теперь я могу убивать по собственному желанию.

У меня был тяжелый пояс из двух слоев кожи. Медленно и последовательно я заполнил все его потайные карманы. Засапожный нож, идеально прячущийся в голенище. Уродливый браслет со спрятанной в нем удавкой. Пряжка ремня, легко превращающаяся в миниатюрный кинжал… Перчатки со вшитыми внутри медными накладками на костяшки. Множество изящных, искусно сделанных и смертельных орудий, которые надо перебрать, рассортировать и аккуратно упаковать. И еще нужно оставить место для всего того, что я успел стащить из старого логова Чейда. Я отправлюсь в путь во всеоружии.

Я отнес собранные вещи в свое логово – в кабинет наверху. За окном по-прежнему царил мрак. Скоро я разбужу Персивиранса и велю ему приготовить лошадей. Скоро я попрощаюсь с Ивовым Лесом. Надо отдохнуть перед дорогой. Но заснуть не получится… Достав записи Би, я устроился у камина.

Читать было нелегко. Нет, почерк у Би был прекрасный, и рисовала она замечательно. Но мне было больно смотреть на эти листы. В них было слишком много Би, слишком много того, что я потерял. Я вновь перечитал первые страницы. Было мучительно больно читать о Молли, о том дне, когда она умерла. Закрыв дневник, я осторожно отложил его в сторону. Читать записи о снах оказалось не легче. Я снова наткнулся на описание Человека-Бабочки. И на историю о том, как Волк с Запада спустится с гор и всех спасет. Я перевернул страницу. Дальше Би рассказывала сон о колодце с серебристой водой. И сон о городе, где правитель восседает на гигантском Троне из Черепов. Внизу каждой страницы она аккуратно записывала свои размышления о том, насколько каждый сон похож на вещий и стоит ли ждать, что он сбудется. Сон о Человеке-Бабочке, писала она, сбудется почти наверняка. А сон о нищем уже сбылся у меня на глазах.

Сидя в одиночестве у огня, я смог признать, что Би обладала неким даром предвидения. Какие-то вещи она предсказала очень точно – например, плащ-бабочку. В отношении многого другого ошиблась. В этом плаще явился не мужчина, а женщина. Означает ли это, что Би – больше моя дочь, чем Шута? Мне всегда казалось, что Шут умеет ловко подгонять свои сны под будущие события. Часто он рассказывал сны только после того, как они сбывались. Но сновидения Би казались мне ясными и прозрачными, хотя почти в каждом из них были и несбывшиеся в итоге подробности. Волк с Запада. Впервые я услышал эти слова от Шута. Может, у них с Би было одно и то же видение? Шайн рассказывала, что Би какое-то время лихорадило и за время болезни с нее слезла кожа, а новая под ней оказалась еще светлее. Я решил: не важно, что Би унаследовала от Шута. Все равно она наша с Молли дочь.

Я прочел о сне про город стоячих камней с высеченными на них рунами. Сон не показался мне вещим, хотя Би и написала, что он почти наверняка сбудется. Сколько моих записей она успела прочесть? Вполне возможно, многие ее сны были навеяны тем, что она узнала обо мне. Я наклонился над тетрадкой, вглядываясь в рисунки Би. Да. Руны были начертаны очень четко. И одна из них почти в точности повторяла ту, что означала путь в город Элдерлингов, где я нашел башню, а в ней – карту. Кельсингра. Да. Это Би, скорее всего, почерпнула из моих записей. Она написала, что этот сон почти наверняка сбудется. Похоже, она предвидела, что ее затащат в столп Силы, пусть и срисовала с моих свитков не ту руну. При мысли о том, что моя девочка провидела свою гибель, у меня сдавило сердце. Не в силах читать дальше, я закрыл тетрадь и бережно спрятал оба дневника в сумку.

На рассвете я сделал последнее из того, что необходимо было сделать. Совершил самое трудное в прощании с Ивовым Лесом.

Огонь в камине кабинета почти догорел. Полки были пусты – свитки, хранившиеся там, либо обратились в пепел, либо лежали, приготовленные для возвращения в библиотеки Оленьего замка. Тайник в моем столе никто не обнаружил. Если кто-то найдет его теперь – не страшно. Там тоже пусто.

Закрыв высокие двери, я зажег свечу и открыл потайной ход в лабиринт за стенами. Долгое время я колебался. Потом взял фигурку, вырезанную Шутом, – я, Шут и Ночной Волк. Необычную дверную петлю, открывающую проход, могли обнаружить во время ремонта, но в маленьком убежище Би все было так же, как тогда, когда я был здесь в прошлый раз. Я почуял слабый запах кота, но если зверь и был поблизости, то постарался не попадаться мне на глаза. Должно быть, он поселился в этом уголке, потому-то запас ароматных свечей Молли, хранившийся у Би, остался не тронут мышами. Я решил не ломать голову над тем, как кот попадает в тайные коридоры. У кошек свои пути. Достав ключ от комнаты Би, я положил его на полку с другими ее маленькими сокровищами. А рядом поставил резную фигурку. По крайней мере, тут мы все будем вместе.

Еще раз оглядев на прощанье маленькое убежище, которое устроила себе моя дочь, я повернулся и навсегда покинул его. Дети в поместье, возможно, не забудут, как прятались в тайных коридорах, но им придется долго и тщетно искать вход в кладовой. А тайну лаза в кабинете я унесу с собой в могилу. Пусть то, что было дорого Би, остается здесь нетронутым до тех пор, пока стоят стены Ивового Леса. Пройдя по узкому коридору, я вернулся в кабинет и закрыл за собой дверь.

Сделано. Теперь все прибрано и завершено. Задув свечу, я подхватил сумку и вышел.