Глава 23. Связи

Чейд Фаллстар

Ехать на чалой было одно удовольствие.

Я не стал бросать ее в галоп, едва выехав из конюшен, хотя сердце так и умоляло сделать это. Нет. Я ехал с видом человека, направляющегося куда-то по пустячному, но приятному делу. Я любезно кивнул стражникам у ворот, и они пожелали доброго пути принцу Фитцу Чивэлу. За воротами я выбрал не дорогу в Баккип, а другую, ту, что вела к Речной дороге. Но и по ней я пустил лошадь легкой рысью. Я чувствовал ее нетерпение – она уловила мое желание мчаться во весь дух и была бы только рада исполнить его.

Скоро, – обещал я ей.

Мое сердце болезненно сжалось. Предатель!

Я не ответил, но она не собиралась молчать.

Я закрыл от нее свои мысли. Я не хотел, чтобы мы привязались друг к другу. Такого просто не могло быть! Я поискал в своем сердце волка, но ничто не шелохнулось в ответ. Я сидел на лошади неподвижно, будто мешок зерна, и старался думать о чем угодно, только не о нас. Прикидывал, сколько еще проеду, прежде чем пущу ее галопом. Рисовал перед глазами карту и намечал место, где оставлю королевскую дорогу, чтобы скакать напрямик в Солеварню. Я надеялся, что запомнил карту правильно, и почти не сомневался, что чалая способна долго скакать галопом по бездорожью. Если нет…

Тогда я принялся составлять подробнейший каталог оружия, которое отобрал для этого похода. Я постарался предусмотреть любую возможность. Меч и нож. Ядовитый порошок, чтобы бросить врагу в лицо. Другой яд, чтобы подсыпать в еду, если придется и представится такая возможность. Шесть крохотных дротиков, тоже отравленных. Праща. Хотя я сомневался, смогу ли попасть в кого-нибудь – уже много лет я не держал ее в руках.

Откуда лошади знать, что такое выигрыш в споре? – Мысль вырвалась у меня, прежде чем я успел удержать ее.

Чалая мотнула головой, выбрав на себя поводья. Я не стал подбирать их обратно.

Я ощутил порыв сочувствия к ней.

Стрела… – Я неохотно согласился звать ее настоящим именем и почувствовал, как связь между нами стала прочнее. – Мы могли бы быть друзьями. Но я не хочу…

Я медленно вздохнул.

Позади нас раздался стук копыт. Не одна лошадь, больше.

Не успел я потянуть повод, как Стрела уже сместилась к обочине и сбавила шаг. Слишком быстро она привыкла ловить мои мысли. Отделаться от ее мысленного присутствия было все равно что пытаться избавиться от приставшего перышка руками, липкими от меда.

Нет. Так нельзя. – Я закрылся от нее.

Я думал, что нас обгонят гонцы или молодежь, выбравшаяся на прогулку из замка. Но когда я обернулся, сердце мое упало: за мной ехал Персивиранс, ведущий в поводу еще одну лошадь – оседланную, но без всадника. Капризуля, кобылка Би. Второго всадника я не узнал, пока они не подъехали ближе. А когда понял, что это Лант, то удивился и даже немного разозлился. Лант был бледен, лицо его перекосилось от боли. Да сколько же мне еще выпадет неприятностей сегодня?

– Тебе следовало бы отдыхать и выздоравливать, а не скакать галопом, – упрекнул я его вместо того, чтобы поприветствовать. Перед Персивирансом я старался обращаться с сыном Чейда вежливо.

Лант насупился:

– А тебе разве не следовало быть в замке и готовиться выехать завтра на рассвете со своей стражей?

Я мог бы придумать тысячу отговорок. Правдоподобнее всего прозвучало бы, что я просто решил поразмяться и выгулять лошадь перед долгим путешествием.

– Я еду спасать свою дочь, – сказал я. – Прямо сейчас.

Он выпучил глаза, потом натянуто кивнул.

– И леди Шайн, – добавил он.

Я посмотрел на Персивиранса.

Он спокойно встретил мой взгляд:

– Леди Би захочет поехать домой на собственной лошади.

Стрела пошла быстрее, и они пристроились по бокам. Вопросы рвались у меня с языка, но я упрямо молчал.

Наконец Лант не выдержал:

– Я пошел к лорду Чейду, чтобы сообщить ему, что отправлюсь в путь завтра утром. Я навещаю его каждый день, даже когда он не в состоянии говорить связно, и мне не хотелось, чтобы он подумал, будто я забыл о нем. Сегодня на короткое время его разум прояснился. Он попросил меня пересказать нашу с тобой беседу во всех подробностях. А когда я это сделал, лорд Чейд посоветовал мне бежать в конюшни немедленно, если я хочу нагнать тебя.

– А когда господин велел мне оседлать для него лошадь, я немного подумал, – спокойно добавил Персивиранс. – И решил отправиться с ним.

Я прикусил язык. Я не хотел, чтобы они ехали со мной. Мне самому было неизвестно, что меня ждет, если я найду похитителей. Я хотел мчаться, не отягощенный никем и ничем, а потом незаметно подобраться к врагам и обойтись с ними так жестоко, как сочту нужным. У меня были с собой семена карриса, но я не собирался давать их Ланту в его состоянии и уж точно не дал бы их Персивирансу – он же еще ребенок.

Когда я наконец вновь овладел своим голосом, то сказал как можно спокойнее:

– Лант, я говорил тебе, что, если раны не позволят тебе поспевать за мной, я оставлю тебя и поеду дальше один. Это остается в силе. А ты, Персивиранс, возвращайся в замок немедленно.

– Я понимаю, – ответил Лант, но голос его дрожал от обиды.

Мне, вообще-то, его обиды были безразличны, но я заставил себя учесть их.

– Персивиранс!

– Господин?

Он по-прежнему ехал вровень со мной, но избегал смотреть на меня.

– Ты слышал мой приказ?

– Да, господин.

– Тогда выполняй.

Тут он наконец посмотрел на меня. Его глаза блестели от набежавших слез.

– Господин, я не могу. Я дал слово управляющему Ревелу. Однажды он застал нас с леди Би, когда я учил ее ездить на лошади. Ему это не слишком понравилось, но я обещал проследить, чтобы с ней ничего не случилось, когда она верхом. А когда писарь Лант стал заниматься с нами, управляющий снова вызвал меня и сказал, что я всегда должен защищать леди Би, и в классе, и где угодно в Ивовом Лесу. И я снова пообещал. Я защищал ее. Хотя за несколько дней до того мы немного повздорили. Выходит, я вроде как сначала присягнул леди Би, а потом уж вам. И теперь только она может приказать мне бросить ее.

– Это самое ловкое словоблудие, какое мне доводилось слышать.

Я покривил душой. Шут мог еще и не такое завернуть, чтобы добиться своего.

Персивиранс ничего не ответил. Ну что с ним делать? Приказать возвращаться еще строже? А если он и тогда не послушается? Дать ему пинка? Или пырнуть мечом? Парень упрям до невозможности. Но ничего. Скоро мы со Стрелой оставим их обоих далеко позади. И тогда Персивиранс пригодится, чтобы помочь Ланту вернуться в замок. Да уж, отличный принц из меня получился. Не могу даже мальчишку с конюшен заставить слушаться. Я собрался с духом, чтобы настоять на своем…

Дар предупредил меня о ее появлении за миг до того, как она опустилась мне на плечо. Я содрогнулся, ощутив неожиданный вес, и Стрела вопросительно повела ухом.

– Фитц – Чивэл! – каркнула ворона.

Она покрепче вцепилась мне в плечо когтями и клювом отодвинула край воротника, чтобы не мешал.

– Что ты здесь делаешь? – возмущенно спросил я, не особенно ожидая, что она ответит.

– Говорящая птица! – воскликнул Персивиранс.

– Это ворона! – объявил Лант, словно без него никто бы не догадался. – Вы с ней связаны Даром?

– Нет. Мы не побратимы Древней Крови. – Традиционное название никогда не волновало меня, и я сам не знал, почему вдруг решил настоять на нем.

Но задуматься об этом я не успел, потому что Пер немедленно попросил:

– Как думаете, она согласится пересесть на меня? Она такая красивая!

Пеструха наклонилась и тихонько клюнула меня в щеку.

– Хор-роший парень! – прокаркала она.

Затаив дыхание, Пер протянул ей руку, словно охотничьему соколу. Чуть взмахнув крыльями, птица перепорхнула на предложенный «насест».

– Ну разве ты не красотка? – ахнул Персивиранс, согнув руку, чтобы лучше рассмотреть ворону.

– Кр-расотка! – согласилась она.

Похоже, Пер ей понравился не меньше, чем она ему, и я понадеялся, что Пеструха в скором времени найдет более надежный дом, чем со мной или Шутом.

– Хочешь, ты будешь о ней заботиться? – предложил я Персивирансу. – Некоторые перья у нее белые, из-за этого другие вороны норовят заклевать ее. Так что тебе придется время от времени подкрашивать их чернилами.

– Правда? – Персивиранс был счастлив, словно я доверил ему почетный долг. – Бедняжка! А как ее зовут? И откуда она у вас взялась?

– Мы зовем ее Пеструхой. Ее хозяин умер, и наш общий друг попросил меня временно присмотреть за ней.

– Пеструха… Ну и ну… А кто у нас красотка? Хочешь ехать у меня на плече?

Птица покосилась на меня блестящим глазом-бусинкой, не то извиняясь, не то прося разрешения. Потом Персивиранс медленно опустил руку и Пеструха вскарабкалась к нему на плечо. Пер счастливо улыбнулся мне, но тут же вспомнил о цели нашего путешествия, и его улыбка погасла.

– Господин… Куда мы едем? Неужели леди Би нашли? Она жива и здорова? – Он покосился на боевой топор у меня за спиной. – Вашему топору не надо менять топорище, верно?

– Верно. Но я не знаю, что ждет нас впереди и каково сейчас Би. Поэтому я и не хочу, чтобы кто-то из вас ехал со мной. – Слова срывались с моих губ тяжело, будто камни.

Внезапно в разговор вмешался Лант – он ехал по другую сторону от меня.

– Я хотел бы знать то же, что известно вам. С тех пор как мы разговаривали, появились какие-то новости? Лорд Чейд просто велел мне следовать за вами и ничего не объяснил.

Я ответил, обращаясь больше к мальчишке, чем к нему:

– Нам донесли, что похитители направляются к побережью. Корабль, на котором они надеются уплыть, мы захватили. Мы догадываемся, по какой дороге они едут, и королевская стража уже выдвинулась им на перехват. Возможно, мы прибудем раньше, возможно – когда все уже будет кончено. В любом случае я должен быть там.

После того как я вкратце рассказал им, что происходит, мы некоторое время ехали молча.

Первым заговорил Пер, медленно выбирая слова:

– Ага… Получается, мы едем впереди вашей стражи, так? Вы хотите добраться до врагов раньше, чем их схватит королевская стража? Думаете, мы сможем одолеть их и спасти леди Би сами?

– Это безумие! – закричал Лант. – Там по меньшей мере два десятка наемников, да еще эти бледные!

Пера больше заботили дела насущные.

– А у меня с собой только нож на поясе…

Лант фыркнул:

– Парень, мы не полезем в драку с целым отрядом наемников против твоего ножа и топора Фитца Чивэла. Без сомнения, у него есть план получше.

Плана у меня не было.

Я вдруг почувствовал, что сил лгать больше нет, да и какой смысл во лжи?

– На самом деле у меня нет никакого плана. Я найду их, а там уж решу, что делать. Вот почему я хочу, чтобы вы оба вернулись в замок. Прямо сейчас. – Я повернулся к Ланту. – Поезжай со стражниками завтра утром. Можешь рассказать Фоксглоу, что я отправился вперед на разведку. Ты нам очень поможешь, если принесешь ей от меня весточку.

Лант, казалось, задумался. Я надеялся, что он увидит в моем предложении способ достойно отказаться от затеи, которая, положа руку на сердце, была совершенно необдуманной. Недолгое время мы ехали в тишине, нарушаемой лишь стуком копыт, поскрипыванием кожаных седел да тихим шелестом поземки. Я посмотрел на деревья вдалеке, потом на небо. Облачно… Только бы ночью не пошел снег!

Одолев небольшой подъем, мы оказались на взгорке, откуда нам открылась широкая и быстрая Оленья река. У берегов она была скована льдом, но на стремнине оставалась полоска темной воды. За переправой я собирался оставить дорогу и двинуться напрямик. С берега мне было видно тропу, которой я хотел воспользоваться. Крестьянин как раз завел фургон, запряженный крепкими серыми лошадками, на паром. Мы подъехали вовремя. На том берегу стояли три дома, амбар и несколько больших загонов. Паром был старый – им пользовались большей частью крестьяне да пастухи, чтобы перевозить скот с берега на берег. Мы спустились к щелястой пристани, остановились и стали ждать, глядя, как паром, подпрыгивая на волнах, движется нам навстречу сквозь брызги ледяной воды. Я посмотрел на своих спутников. Лант был в ужасе, Пер волновался. Край пристани у воды был покрыт льдом. Капризуля заупрямилась, когда мы подогнали к нему лошадей.

Паром подошел к пристани. Юный паромщик спрыгнул с него и быстро пришвартовал, привязав сначала один, а потом и другой причальный конец. Возница фургона поблагодарил его взмахом руки и равнодушно кивнул нам. Его лошади терпеливо двинулись по дощатой пристани. Фургон погромыхал следом. За шумом воды и скрипом фургона никто не расслышал стука копыт приближающейся лошади. Только Дар предупредил меня.

И правда. Как будто мне других забот было мало.

– Фитц! – отчасти сердито воскликнул Риддл, натянув поводья поджарого белоснежного мерина. – О чем ты думал, когда потащил их с собой? Ланту надо лежать и лечиться. А мальчик еще совсем ребенок!

– Это не я. Они сами притащились. – Я заметил, что под толстым шерстяным плащом на Риддле надеты доспехи из толстой кожи. Его меч был полной противоположностью элегантному украшению, болтавшемуся у бедра Ланта. Мой зять снарядился на битву. – Тебя прислала Неттл? – предположил я.

Он виновато потупился:

– Нет. Она не знает, что я уехал. Я сказал, что хочу отправиться с тобой завтра, и она согласилась, пусть и с неохотой. Когда я не сумел отыскать тебя в замке и обнаружил, что чалой нет в конюшнях, я все понял. И вот я здесь. – Он вдруг широко улыбнулся. – Хвала Элю! Я так устал сидеть на одном месте, ждать и переживать.

А я-то боялся, что его прислали, чтобы вернуть меня. Теперь мои страхи развеялись, и я невольно ухмыльнулся ему в ответ.

– Тебе придется иметь дело с разъяренной женой, когда вернешься в Олений замок.

– А то я сам не знаю. Одна надежда, что она смягчится, когда я привезу ей сестренку.

Нашим улыбкам не хватало искренности. Мы перешучивались, но оба понимали, что гнев Неттл будет страшен. И, как я подозревал в самой глубине души, справедлив. Я понимал, что со стороны мое решение броситься на помощь Би выглядит глупостью и мальчишеством. Ну что один человек может поделать с бандой наемников? Зато я хотя бы не нарушил запрета моего короля. Я вышел из спора до того, как Дьютифул догадался напрямую приказать мне следовать его плану. Но не могу же я доверить толпе стражников спасение собственного ребенка! Не могу стоять в стороне и ждать, когда ее вернут мне.

Поэтому я пошел наперекор королю. Но теперь у меня появилось трое последователей, причем два из них – титулованные, и в свете этого мой поступок вдруг стал выглядеть иначе. По крайней мере, для меня, но, возможно, и для Дьютифула тоже. Одно дело, когда родич короля сам по себе не подчиняется ему. А то, что получилось теперь, уже попахивает изменой. Я искоса взглянул на Риддла. По тому, как он поджал губы и выпятил подбородок, я понял, что его терзают те же мысли.

Он сказал, не глядя на меня:

– Недалеко от переправы, на том берегу, есть проселок, ведущий на летние пастбища. Если мы свернем туда, то сможем переночевать в одной из пастушьих хижин, прежде чем скакать во весь дух к Солеварне прямо через холмы.

– А можно и не ночевать. А сразу скакать во весь дух, – сказал я.

– Свернуть с дороги? – встревожился Лант.

У Риддла, сколько я его помню, всегда был талант переглядываться так, чтобы другие не заметили.

Он мягко предложил Ланту:

– Думаю, тебе лучше вернуться сейчас. И прихватить с собой мальчика. Если чувствуешь, что должен ехать, поезжай завтра с Фоксглоу. Если дело дойдет до драки, будет все равно, двое нас против банды наемников или четверо. Скорее всего, мы с Фитцем придумаем что-нибудь… лазутчицкое. И тогда лучше, чтобы нас было двое. Четверо всадников и пять лошадей куда проще заметить.

Лант ничего не ответил. Чего ему на самом деле хочется больше? Он ведь наверняка все еще страдает от боли, пусть уже и терпимой. Что болит сильнее – раненое плечо или уязвленное самолюбие при мысли о том, что он ничем не сумел помешать похитителям Би и Шайн? И насколько ему страшно представиться Шайн в качестве брата, а не поклонника?

Думаю, он уже готов был повернуть назад, но тут вмешался Персивиранс:

– Вы можете возвращаться, если хотите, писарь Лант. Никто вам слова не скажет. Но я не могу поехать с вами. Когда мы найдем Би, она захочет ехать на собственной лошади. И поскольку я защищал ее, когда ее похитили, мне за ней и ехать. – Он посмотрел на меня, понял, что выразился, мягко говоря, бестактно, и сбивчиво добавил: – Ну или мне быть одним из тех, кто поедет за ней.

Нас окликнул паромщик:

– Так вы едете или нет?

– Еду, – сказал я и спешился.

Паромщик протянул руку, я вложил в его ладонь плату и повел Стрелу на паром. Ее копыта стучали по доскам. Она испуганно уставилась на полоску воды между пристанью и паромом, но когда я шагнул на палубу, последовала за мной. Паром чуть качнулся под нашим весом, и я вывел лошадь на его середину. На своих спутников я не оглядывался. Надеялся, они все же повернут обратно.

Но вскоре я услышал, как Риддл уговаривает мерина не бояться, и палуба дрогнула, принимая на себя их вес. Персивиранс провел обеих своих лошадей. Капризуля было заупрямилась, но он пробормотал ей что-то успокаивающее. Его собственная лошадь последовала за ним спокойно.

– Я с ними, – сказал мальчишка паромщику, и тот не стал брать с него плату.

Я осмелился обернуться.

Лант качал головой. Потом вздохнул.

– Я иду, – сказал он и провел свою лошадь на паром.

Паромщик отвязал причальные концы.

Я смотрел на воду и дальний берег. Течение билось о плоскодонное суденышко, но паромщик с подручными уверенно вели его через реку. Стрела стояла смирно, а вот Капризуля таращила глаза и дергала поводья.

Риддл подошел и встал рядом со мной.

Когда паром причалил, Риддл повернулся к Ланту.

– Наши лошади быстрее, мы не можем ждать тебя и мальчика, – отрезал он. – Вы можете ехать за нами или вернуться в замок. Но нам надо спешить. Готов, Фитц?

Я уже запрыгнул в седло:

– Готов.

– Подождите! – закричал Персивиранс, но я покачал головой, чувствуя себя предателем.

Лант что-то сказал, я не расслышал его слов, но Риддл ответил:

– Тогда поезжай за нами как можешь.

И мы рванули вперед. Копыта наших лошадей застучали по обледенелой брусчатке крошечного селения. За домами от главной дороги отделялась проселочная. Мне не понадобилось дергать повод – Стрела сама свернула на проселок и перешла в галоп. Чалая ждала этого весь день, и теперь, когда мерин Риддла скакал рядом, почти не отставая, раззадорилась еще больше. Утрамбованный телегами снег дал лошадям возможность как следует разогнаться, и вскоре мои щеки уже горели от ветра в лицо.

Вперед! – сказал я Стреле и ощутил ее восторженное согласие. Она устремилась вдаль, оставляя позади все вокруг.

Вскоре я услышал позади стук копыт и обернулся. Персивиранс гнал лошадей и каким-то чудом нагонял нас. За ним ехал мрачный Лант, одной рукой сжимая поводья, а другой – больное плечо. Тут уж ничего не поделаешь, решил я, и мы поехали дальше.

Тело поймало ритм скачки, и мы со Стрелой слились в единое существо. Она была великолепна, и я невольно позволил своему восхищению просочиться в нее.

Мы с тобой многое можем, мы вдвоем! – отозвалась она, и я не мог не согласиться.

Я чувствовал, как она радуется нашей стремительной гонке, как ускоряет бег, чтобы мерин Риддла не догнал ее. Мне невольно вспомнилась другая такая же скачка по бездорожью, много-много лет назад. Я был тогда совсем мальчишкой и мчался вслед за Чейдом по лесам и холмам в городок под названием Кузница, где впервые увидел «перекованных». Я отогнал это воспоминание и заставил себя сосредоточиться на этом дне, лошади, ветре в лицо.

Я выбросил из головы все лишнее. Думал только о том, как мы скачем, мы с ней вдвоем. Я предоставил Стреле самой выбирать темп. Вот мы замедлились, она отдышалась, и снова помчали во весь дух. Лиса с кроличьей лапой в зубах прянула из-под копыт. На дне небольшой лощины чалая перепрыгнула одним скачком ручей.

Я – Стрела! – ликовала кобылка, и я ликовал вместе с ней.

Ранние зимние сумерки расчертили снег синими тенями. Нам встретилась телега, запряженная парой вороных тяжеловозов. Мальчик на козлах был едва ли старше Персивиранса. Телега была нагружена бревнами, и мы посторонились, пропуская лошадей, от которых валил пар. Стрела поскакала по глубокому снегу вдоль дороги, мерин Риддла пристроился за ней.

Мне не приходилось подгонять ее. Она чувствовала мое желание лететь во весь дух и была только рада его исполнить. Лант вскоре безнадежно отстал от нас. Потом и Персивиранс. А вот Риддл как-то держался. Он уже не скакал рядом с нами, но, оборачиваясь, я видел его. Лицо его задубело и раскраснелось от мороза, однако во взгляде горела решимость. Он каждый раз напряженно кивал, поймав мой взгляд, и мы мчались дальше. Дневной свет мало-помалу иссякал, и вместе с ним утекали краски. Мороз крепчал, и ветер тоже. Интересно, почему мне всегда выпадает скакать против ветра и никогда он не подгоняет меня в спину? Мое лицо закоченело, губы потрескались, я почти не чувствовал кончиков пальцев.

Но мы не останавливались. Стрела чуть умерила бег, когда дорога углубилась в холмы. Небо было затянуто тучами, и я больше полагался на глаза лошади, чем на свои. Мы скакали по тележной колее почти ощупью. Дорога нырнула в лес. Под пологом деревьев стало еще темнее, путь сделался неровным. Я почувствовал себя старым, замерзшим и глупым. А я-то воображал, как буду мчаться в ночи на выручку Би, поддерживая огонь в сердце семенами карриса! Я едва видел собственную руку, когда подносил ее к лицу, и хребет у меня ныл от холода. Мы пересекли вырубку, за ней дорога превратилась в едва заметную колею в снегу.

Лесистый склон остался позади, а в поле на нас набросился ветер и принялся хлестать по щекам ледяными ладонями. Зато ветер разогнал облака. Звездный свет сочился с небес, освещая заметенные снегом пастбища овец и коз. Стрела пошла медленнее, пробираясь сквозь рыхлый снег. Опустив голову, она упрямо брела вперед.

Я почувствовал запах хлева. Нет: это Стрела учуяла хлев или еще какое-то укрытие для скота и передала это ощущение мне. Это было не совсем так, как Ночной Волк сообщал мне о том, что удалось узнать. Все, чем он делился со мной, касалось охоты, добычи и еды. Лошадь же учуяла нечто знакомое, нечто такое, что обещало убежище и передышку. Да, передышку. Она устала. И замерзла. Пора спрятаться куда-нибудь от этого ветра и найти воды. Впереди на укутанном снегом холме темнели загон для скота и укрытие для него же – три стены под покатой крышей. За ним под снегом виднелся бугорок – стог сена. А с одного боку к загону была пристроена скромная хижина.

Мне опять не пришлось тянуть повод. Стрела остановилась сама, втягивая ноздрями запахи. Бока ее мягко поднимались и опускались. Овцы… старый навоз… солома. Я спешился и пошел первым. Мышцы слушались плохо, тепло неохотно возвращалось в окоченевшие стопы. Выше колен ноги ломило от усталости, спину пронзала боль при каждом шаге. А я хотел скакать ночь напролет, не забывая о скрытности, да еще и сражаться?

Идиот.

Я нашел в изгороди ворота, отодвинул засов и потянул увязшую в снегу створку. Когда проход стал достаточно широк для лошади, я провел ее внутрь. Она зашла в стойло, а я поковылял по снегу, чтобы позаимствовать для нее сена. Мне пришлось ходить до стога и обратно еще трижды, прежде чем кормушка наполнилась. Стрела была благодарна за укрытие от ветра. Я снял с ее спины торбу овса.

Оставив лошадь в стойле, я пошел обследовать окрестности. На ходу я бил ладонями по бедрам, чтобы руки хоть как-то согрелись и начали слушаться, ведь надо было еще расседлать Стрелу. Облачная пелена на небе истончилась, и поля залил тусклый свет луны. Я нашел колодец с ведром на веревке. Ведро проломило тонкий лед и погрузилось в воду. Пока я крутил ворот, подъехал Риддл. Я молча махнул ему. Он спешился и прошел в укрытие, я последовал за ним. Напоив Стрелу из ведра, я дал воды его мерину.

– Пойду разожгу огонь в хижине, – предложил Риддл.

– А я позабочусь о лошадях, – отозвался я.

Нелегко было сражаться окоченевшими пальцами с задубевшей на морозе сбруей. Лошади встали рядом, чтобы было теплее. К тому времени, когда я расседлал их и устроил на ночлег, из-под двери в хижину пробился слабый свет. Я набрал еще ведро воды и направился в хижину, перебросив седельные сумки через плечо. Внутри хижина оказалась безыскусным, но по-своему уютным убежищем. Дощатый пол, каменный очаг у стены. Риддл развел огонь, и пламя как раз хорошо разгорелось. Мебель была простая – стол, два стула, деревянный топчан, занимавший немалую часть комнаты. На полках – два горшка, в которых можно было готовить. Фонарь. Две глиняные чашки и две миски. Рядом с хижиной пастухи оставили хороший запас дров. Я сходил к стогу и безжалостно уволок немалую его часть, чтобы застелить топчан. Риддл тем временем согрел воды в одном из горшков.

Мы почти не разговаривали, занимаясь каждый своим делом. Словно вернулись в прошлое, к тем отношениям, что связывали нас когда-то и не требовали слов. Он заварил чай. Я распределил сено по топчану, пододвинул к очагу стул и сел. Чтобы наклониться и стащить сапоги с онемевших от холода ног, потребовалось немало усилий. Медленно-медленно тепло от огня заполнило хижину и стало просачиваться в меня. Риддл сдул пыль с чашки и налил чаю. Я взял ее. Лицо саднило, мышцы задубели на морозе. И это – расплата за один-единственный день скачки по холоду. А что же пришлось пережить моей девочке? Жива ли она еще? Нет, нельзя даже подпускать к себе такие мысли. Персивиранс видел, как ее увозили в санях, укутанную в меха и одеяла. Они считают ее сокровищем и заботятся о ней.

И за это я убью их всех. Мысль о мести согрела меня куда лучше, чем огонь и чай.

Снаружи раздался стук копыт. Лошади ехали упрямой рысью. Я с трудом поднялся и разогнулся, но Риддл уже подошел к двери и распахнул ее. В свете его фонаря я увидел, как на поле медленно выехал Лант. Персивиранс уже слез с лошади.

– Ужасно выглядишь, – сказал Риддл Ланту вместо приветствия.

Тот не ответил, но глухо застонал от боли, когда его нога коснулась земли.

– Иди в хижину. Погрейся у огня. – Риддл взял поводья его лошади.

– Давайте я, господин, – вызвался Персивиранс, и Риддл с благодарностью передал ему поводья и фонарь.

– Помочь? – спросил я, стоя в дверях, хотя одна мысль о том, чтобы снова натянуть сапоги, приводила меня в ужас.

– Нет. Спасибо, господин. – Персивиранс отвечал с ледяной вежливостью.

Мальчишка злится на меня. Ну и ладно. Он увел всех трех лошадей в укрытие.

Лант медленно подковылял к хижине. Я отошел, пропуская его. Он шел на негнущихся ногах, его лицо было белым с красными пятнами от холода и боли. Не глядя на меня, он вошел и сел на стул подле очага. Риддл пододвинул ему свою чашку чая, и Лант молча принял ее.

– Напрасно ты не повернул назад, – сказал я ему.

– Возможно, – резко сказал он. – Но уважение Чейда для меня много значит.

Тут не поспоришь. Когда вернувшийся Персивиранс отряхнул с сапог снег, Риддл уступил ему второй стул. Ворона была с мальчиком. Она слетела с его плеча на стол, распушила перья, пригладила их и затихла. Я заново наполнил свою чашку чаем, и Пер взял ее у меня, пробормотав «спасибо» куда-то в пол.

– Пить! – потребовала Пеструха. – И жрать, жрать, жрать, жр-рать!

Мы с Риддлом позаботились о еде в дорогу, не слишком обременяя себя лишним грузом. Я взял припасов только на себя. Лант не взял вообще ничего – вероятно, думал, что мы будем ночевать на постоялых дворах. Персивиранс прихватил зерно для лошадей.

– Мой папаша всегда говорил: «Позаботься сперва о своем коне, он-то тебя вынесет, а ты его нести не сможешь. И не брезгуй и сам сварить себе его овса. Потому что, если для тебя этот овес слишком грязный, не надо и лошадь им кормить», – заявил Пер, выложив на стол небольшой мешочек после того, как я достал вяленое мясо и несколько сморщенных яблок.

«Баррич сказал бы, что твой отец все понимал правильно и ты молодец», – подумал я.

Риддл только головой покачал, глядя на мою скудную снедь, и достал из своих седельных сумок каравай кисло-сладкого черного хлеба, большой ломоть сыра, добрый кус ветчины и мешочек чернослива. Нам двоим этого хватило бы с лихвой, но и для четверых вышел неплохой ужин. Пеструха охотно удовольствовалась обрезками и очистками. Я заварил свежий чай и, пока Пер и Лант расслабленно отогревались у огня, принес еще дров, чтобы хватило на всю ночь.

Когда я вернулся, все уже зевали.

– У нас есть планы на завтра? – устало спросил Риддл.

– Встать рано. Отправиться в путь. Найти Би и Шайн. Убить тех, кто их похитил. Вернуть девочек домой.

– И это план? – спросил Лант, не в силах поверить.

– Исходя из того, что известно, ничего лучшего я не могу, – сказал я.

Риддл кивнул и подавил отчаянный зевок. Пер уже клевал носом у очага. Я забрал кружку из его обмякших рук.

– Иди спать, – сказал я ему. – Завтра будет новый день.

Зевнув, он встал и проковылял к топчану. И заснул мгновенно, так и не сняв башмаков.

– Как рана, Лант? – спросил я.

– Ноет, – пробормотал он. – Все по-прежнему ноет. Я чувствовал себя усталым, когда отправился в путь. Теперь от меня и вовсе ничего не осталось.

– Это не твоя вина, – сказал я. – Ты ведь так и не поправился. Будь Чейд в уме, он бы не послал тебя со мной. Тебе нечего стыдиться. Тебе необходим отдых, так что отдыхай.

Почему я стал утешать его? Сперва я сам не понял, но потом меня осенило. Чувство вины. Он чувствовал себя виноватым за то, что не сумел защитить Шайн, когда ее похищали, а теперь чувствует еще большую вину из-за того, что почти ничем не может помочь спасти ее. Завтра ему будет еще хуже. Вот он встал со стула, покачнулся, сделал два неловких шага в сторону, восстановил равновесие и поковылял к топчану. Лег, завернулся в плащ и затих.

– Фитц? – еле ворочая языком, спросил Риддл.

– Мне жаль, – солгал я, поднимаясь на ноги.

Я успел подхватить его и осторожно опустить на пол. Взяв под мышки, подтащил ближе к огню. Расстегнул на нем плащ и хорошенько закутал. Риддл изо всех сил пытался держать открытыми слипающиеся глаза.

– Позаботься о Ланте и мальчике, – сказал я ему. – Этим ты лучше всего поможешь мне. Мне, быть может, придется сделать такое, что лучше делать одному. Не переживай из-за этого. Ты же знаешь, я всегда был коварным изменником и ублюдком.

– Фи-и-и-итц… – протянул он через силу, прежде чем его веки опустились.

Я тяжело вздохнул.

– Ох, Фитц! – каркнула Пеструха. Мне послышался в ее голосе упрек.

– Я делаю то, что должен, – сказал я. – И тебя я тоже с собой не возьму.

Я улегся на пол рядом с Риддлом, прижавшись спиной к его спине и укрыв нас обоих своим плащом. Спать я не собирался. Не мог позволить себе такой роскоши. Я хотел только отдохнуть, пока не прогорит полено, которое я поставил в очаге торчком.

Когда оно упало, я встал. Насыпал семян на ломоть хлеба и вышел наружу. Я двигался тихо и разбудил Стрелу мысленно, одновременно коснувшись ее.

Я не стал обманывать ее:

– Если ты съешь это, у тебя хватит сил нести меня до следующего вечера.

Я думал, она станет расспрашивать меня. Так поступил бы Ночной Волк. Но она без колебаний съела хлеб из моих рук. Мне стало стыдно – она так доверяла мне. Я не думал, что семена навредят ей, но все равно чувствовал себя виноватым. Дожидаясь, пока семена подействуют, я вернулся в хижину.

Я слегка перекусил, посыпав каррисом остатки сыра и поджарив его на подсохшем хлебе. Семенами карриса часто посыпают печенье, испеченное к празднику, чтобы гулянья были веселее. Я использовал их благоразумно. Действие семян часто заканчивается внезапно. Я хорошо помнил, как невовремя свалился Чейд, переборщив с этим средством. Хлеб с расплавленным сыром и поджаренными семенами оказался очень вкусным, и я тут же ощутил действие карриса. Когда я собирал вещи, на душе у меня было почти легко. Мои спутники глубоко спали, – скорее всего, они проснутся не раньше полудня. Я дал вороне корочку хлеба и наполнил одну из чашек водой для нее. Прежде чем уйти, я склонился над Персивирансом и прислушался, опасаясь, что мальчику досталось слишком много снотворного. Но дыхание его было глубоким, и он даже пробормотал что-то, когда я нащупал жилку на его шее и убедился, что сердце бьется уверенно и ровно. С ним все будет хорошо.

Я наполнил котелок снегом, растопил его и добавил в горячую воду всю кору дерева делвен, что у меня была. Пора исчезнуть из потока Силы. Я не сказал Чейду, что приберег немного коры для себя. Тогда я действовал по наитию, просто на всякий случай. Но теперь я пил горький настой, чтобы никто не смог спрятать дочь от меня или затуманить мой разум. Снадобье мгновенно заглушило мою Силу, и я ощутил одновременно подавленность в душе и энергию в теле – так уж оно действует на людей. Вымыв котелок, я поставил его на стол, сложил в сумки часть еды и подбросил дров в очаг.

Уже на пороге, распахнув дверь, я услышал хлопанье крыльев, и по щеке меня мазнули черные перья. Пеструха вылетела наружу и уселась на крыше убежища для скота, сбросив оттуда немного снега. Луна стояла уже высоко, но ворона все равно казалась сгустком черноты на фоне неба. Я запрокинул голову и посмотрел на нее.

– Ты точно не хочешь переночевать внутри? Они еще долго не проснутся.

Птица не обратила на меня внимания, и я решил ответить ей взаимностью. Пеструха сама в состоянии о себе позаботиться. Либо дождется, пока проснутся остальные, либо долетит до Оленьего замка. Я напоил лошадей и добавил сена в кормушки тех четырех, что оставались в стойлах, потом оседлал Стрелу.

– Готова? – спросил я, и она с радостью отозвалась.

Может быть, она чувствовала, как будоражат мою кровь семена карриса, и это возбуждение подстегивало ее. Сам я точно чувствовал, как они действуют на чалую.

Скакать – хорошо, – заверила меня она.

– Делать что-то всегда хорошо, – согласился я.

Все свое разочарование и беспомощность я бросил в огонь ярости, которую собирался обрушить на похитителей Би. Нам оставалось лишь одолеть небольшой подъем. Дальше будет перевал под названием Девичий Стан, а за ним – долина. По ту сторону холмов есть деревня, за которой, возможно, найдется утоптанная дорога. Я по-прежнему сомневался, что мне удастся опередить королевскую стражу, но знал, что доберусь более или менее вовремя.

– Мне нужно быть там, – сказал я Стреле.

Значит, мы будем, – отозвалась она.

Я отпустил поводья, и вскоре пастушья хижина осталась далеко позади.