Глава 18. Изменяющий

Постановление № 7431 Совета торговцев Удачного

– Он дал тебе драконьей крови.

Мне удалось убедить остальных, что, хотя снадобье, которым Эш напоил Шута, и тревожит меня, нам остается лишь ждать и надеяться. Что это было за снадобье, я не сказал. Совершенно ни к чему было посвящать короля в противозаконные сделки Чейда. Я не мог понять, как старик вообще решился на такое. Впервые услышав от Эша об этом, я был потрясен. Но потом понял: если Чейда заинтересовали свойства драконьей крови, он не побрезгует ничем, чтобы заполучить ее. Жаль, что сейчас от него не приходилось ждать ни помощи, ни объяснений. Я понятия не имел, верное ли количество снадобья Эш вычитал в свитках, не говоря уже о том, какое нежелательное действие оно может оказать. К моему великому сожалению, поделиться своими тревогами было не с кем.

К счастью, управление королевством требовало внимания Дьютифула; Неттл надо было отдохнуть, а для Риддла важнее всего было позаботиться о жене. Кетриккен прервала свое бдение у постели Шута, чтобы посидеть у постели Чейда. Я заверил ее, что скоро присоединюсь к ней, послал Эша принести еды для нас с Шутом и сел рядом с ним. Вот тогда-то я ему и рассказал.

– И что она сделает со мной?

Я покачал головой:

– Не знаю. Могу только гадать. Я велю Эшу разобрать свитки, касающиеся снадобий из драконьей плоти и крови, и отобрать для меня те, где есть что-то полезное.

Я не стал говорить, что Чейд всегда считал эти рукописи сплошным словоблудием. Мы брели в потемках, пытаясь ощупью отыскать дорогу.

– Как ты себя чувствуешь? Разговаривать можешь?

Шут улыбнулся:

– В эту минуту мне кажется, что могу и до самых гор с тобой дойти. Но совсем недавно у меня все нутро огнем горело, и я рыдал на плече у Кетриккен, как малое дитя. – Он моргнул, на миг прикрыв свои золотые глаза. – Я уже лучше различаю свет, чем раньше. После того как мальчик дал мне эликсир, я долго спал. По крайней мере, он так говорит. И когда он вливал снадобье мне в рот, я был в полусне. Но какие сны мне снились! Не видения Белого Пророка, а сны, полные славы и мощи! Я летал, Фитц. Не так, как тогда, с Девушкой-на-драконе. Я летал сам по себе. – Некоторое время он мечтательно смотрел в пустоту, потом вернулся к действительности. – Руки ноют ужасно, зато слушаются. Все пальцы! Кожа так чешется, что хочется содрать ее с себя. А моя нога! – Он приподнял подол рубашки и показал искалеченную стопу. – Я теперь могу ступать на нее. Она болит, болит все время, но не так, как раньше, – это какая-то иная боль.

Тут я понял, что он улыбался восторженно, но стиснув зубы от боли. Я встал и пошел поискать травы, которые могли бы унять боль в срастающихся костях.

Идя по комнате, я сказал через плечо:

– Мне надо поговорить с тобой о тех, кто напал на Ивовый Лес. Они похитили мою дочь Би. И дочь Чейда, женщину по имени Шун.

– Нет.

– Что?

Лицо Шута снова перекосилось от ужаса.

– У Чейда нет и не может быть дочери. Ведь она тоже принадлежала бы к роду Видящих. Я бы провидел ее появление. Фитц, всего этого, о чем ты говоришь, просто не может быть. Я бы знал. И тогда мне открылись бы иные пути.

– Шут! Пожалуйста, успокойся. Послушай меня. Мы с тобой изменили мир, как ты сам и предвидел. А когда ты… вернулся с той стороны, думаю, мы переменили вообще все пути. Из-за того, что мы сделали, Чейд перестал скрываться в толще стен Оленьего замка. И стал отцом не одного, а двоих детей. Шун и Ланта. И у меня родилась дочь, которой ты не предсказывал. Мы все изменили, Шут. Ты ведь сам говорил, что так и будет. Пожалуйста, смирись с этим. Ведь ты единственный, кто может знать, почему Слуги похитили мою дочь. Куда они везут ее и что собираются с ней сделать?

Я вернулся к нему с травами в руках – валерианой, ромашкой, ивовой корой. Ко всему этому я решил добавить немного тертого имбиря для вкуса. На полках я отыскал ступку с пестиком и поставил ее на стол неподалеку от Шута. Когда я стал толочь травы, их ароматы смешались. Я наморщил нос и добавил еще немного имбиря и сухой лимонной цедры.

Шут глухо проговорил:

– Ты бросил меня здесь. Одного.

Бесполезно было убеждать его, что он был не один.

– У меня не было выбора. Разве ты не слышал, что случилось у меня дома?

Он сидел, повернув лицо в сторону от меня.

– Кое-что слышал, – сипло признал он.

– Ну вот…

Я привел мысли в порядок. Иногда, чтобы что-то узнать, надо сначала поделиться тем, что знаешь сам. Но мне не хотелось даже думать об этом, не то что говорить. Трус. Другие страдали и мучились, а мне стыдно просто рассказать? Я глубоко вздохнул и заговорил. Один я безучастно излагал факты, другой – тщательно смешивал травы, чтобы облегчить боль. Налить свежей воды в маленький чайник, повесить его над огнем, чтобы вскипятить; согреть заварочник кипятком, чтобы не тратить попусту жар; залить горячей водой травы… Дать им настояться. Поставить на стол чашку и осторожно наполнить ее янтарным настоем, стараясь, чтобы не упало слишком много чаинок. Отыскать мед и щедро добавить его в чай…

– А вот и чай. Он облегчит боль в твоей ноге, – закончил я свою речь.

Шут ничего не ответил.

Я помешал чай ложечкой и постучал ею по краю чашки, чтобы Шут мог найти ее по звуку. Его дрожащие пальцы подползли к чашке, коснулись – и отпрянули.

– Это были они. Слуги. – Голос его дрожал. На миг Шут вскинул на меня золотые глаза и тут же опустил их. – Они нашли тебя. Значит, нашли и меня.

Он обхватил себя руками за плечи. Его всего трясло. Мне было больно смотреть на это. Ледяная темница, далекий огонь, который приносит только боль и никогда не согреет тебя. Люди, которые улыбаются и радуются, заставляя тебя мучиться. Я помнил все это. У меня перехватило дыхание. Шут опустил руки на стол, а лоб – на руки. И ушел в себя. Я замер, где стоял. Я знал: Шут – моя единственная надежда, и если я надавлю на него слишком сильно, он сломается.

Раздалось хлопанье крыльев. Пеструха, дремавшая на спинке стула у очага, вдруг вспорхнула с нее, опустилась на стол и подошла к Шуту.

– Шут – дурак! – каркнула она.

Наклонившись, птица ухватила клювом прядь его волос и стала приглаживать ее, словно перья. Шут тихонько вздохнул. Пеструха щелкнула клювом, ухватив новую прядь у самой кожи и занялась ею. При этом она негромко озабоченно ворковала.

– Я знаю, – отозвался Шут.

Он вздохнул. Медленно выпрямился на стуле. Протянул руку, и Пеструха подковыляла к нему. Искалеченным кончиком пальца Шут осторожно погладил ее по голове. Ворона успокоила его. Птице удалось то, что оказалось не по силам мне.

– Я не дам тебя в обиду! – солгал я.

Шут знал, что это ложь. Я не сумел защитить ни прислугу в Ивовом Лесу, ни Ланта и Шун, ни даже Би, которой так дорожил. Мысли о собственной несостоятельности затопили меня.

А потом на смену им пришла ярость. Жгучая, как пламя.

Все хорошо, – солгал я Дьютифулу, поспешно пряча ярость в бутыль и затыкая пробкой.

Это мое личное дело. Очень личное. Они мучили Шута. Возможно, убили Прилкопа, с которым я дружил. Похитили мою дочь. А я ничем не отплатил им и не мог отплатить, пока не узнаю о них больше. Но когда узнаю…

– Я буду защищать тебя, и мы убьем их всех, – горячо пообещал я Шуту. Я произнес эту клятву так, чтобы слышал только он. Наклонился близко-близко к нему и прошептал: – Они будут истекать кровью. Мы заставим их заплатить за все.

Шут прерывисто втянул воздух. Слезы, скорее золотистые, чем желтушные, потекли по его исполосованным шрамами щекам.

– Мы убьем их всех? – спросил он тихим, дрожащим голосом.

Я придвинул к нему свою руку, постукивая по столу пальцами, чтобы он мог слышать ее приближение, и взял его костлявую кисть в ладони. Помолчал мгновение, собираясь с духом, замораживая свою ярость в бритвенно-острую льдину. Правильно ли я поступаю? Не играю ли я с его страхами ради собственных целей? Но что еще мне остается? Это все ради Би.

– Шут. Любимый. Мне нужна твоя помощь. Мы убьем их всех, но только если ты сумеешь помочь мне. Почему они пришли в Ивовый Лес? Зачем похитили Би и Шун? Что они задумали? Почему с ними были калсидийцы? А главное – куда Слуги увезли наших детей? Куда? Остальные вопросы тоже важны, но если ты скажешь мне, куда они направляются, этого будет довольно, чтобы найти их, убить и вернуть мое дитя.

Я внимательно наблюдал за ним. Шут собрался с духом, задумался. Я ждал. Он нашарил на столе чашку, взял ее и сделал осторожный глоток.

– Это я виноват, – сказал Шут.

Я хотел было возразить, заверить, что то не его вина, но слова хлынули из него потоком, и я не стал перебивать.

– Как только они поняли, как много ты значишь для меня, стало ясно, что они будут искать тебя. Чтобы проверить, не хранишь ли ты тайну, которую они не смогли из меня выбить. Слуги знали твое имя. Я уже говорил тебе, как это получилось. Они знали, что тебя зовут Фитц Чивэл, и знали про Олений замок. Но про Тома Баджерлока из Ивового Леса им было неизвестно. Я не говорил твоего имени даже тем, кого посылал к тебе. Я давал им лишь кусочки сведений, чтобы они могли отыскать некое место, задать там некий вопрос и понять, куда направляться дальше и о чем спрашивать там. Постепенно эта цепочка должна была привести их к тебе. Фитц, я изо всех сил старался не подвергать тебя опасности, даже когда передавал тебе мою просьбу и предостережение. Возможно, они поймали кого-то из моих посланцев и под пытками заставили все рассказать. – Он шумно отхлебнул из чашки.

А может, они просто выследили меня, – добавил Шут. – Может быть, они знали то, чего я не провидел: что рано или поздно я встречусь со своим Изменяющим. Возможно, они даже рассчитывали на то, что ты убьешь меня. Как прекрасно бы вышло для них! Но теперь я опасаюсь, что дела обстоят еще хуже. Если Слуги знали, что я просил тебя разыскать и защитить Нежданного Сына, то, возможно, предположили, что ты уже сделал это. И явились в Ивовый Лес в надежде найти его. Ты ведь слышал, о чем они расспрашивали.

Но вот что самое страшное, – продолжил он. – Что, если им известно больше, чем можем выяснить мы? Что, если им удалось создать новых пророков уже после того, как ты вернул меня с того света и тем самым отменил все варианты будущего, которые были возможны прежде? Вдруг они знали, что ты убьешь меня, встретив на ярмарке? Или, едва не убив, бросишься спасать, оставив Ивовый Лес без защиты, и они смогут явиться туда, насиловать, грабить и разыскивать Нежданного Сына, ничего не опасаясь?

На сердце у меня стало тяжело, а Шут добавил:

– Что, если мы и теперь танцуем под их дудку? Причем мы даже не слышим мотив, так что не можем по собственной воле сбиться с шага и продолжаем прыгать и вертеться, как им нужно?

Я молчал, пытаясь понять, как можно противостоять такому врагу. Врагу, который знает, как я поступлю, даже прежде, чем я приму решение.

– Бояться этого бессмысленно, – печально промолвил Шут, нарушив мое молчание. – Если это и правда, то мы ничего не можем поделать. Единственный логичный выход будет перестать сопротивляться. Но тогда они точно победят. А если мы будем бороться, то сможем хотя бы досадить им.

Моя ярость, недолго пробыв в заточении, вновь вырвалась на волю:

– Я собираюсь не просто досадить им, Шут!

Он не стал отдергивать руку, а напротив, сам крепко взял меня за руку.

– У меня совсем не осталось мужества, Фитц. Они выбили, выжали и выжгли его из меня. Так что мне придется одолжиться отвагой у тебя. Дай мне немного подумать над тем, что ты рассказал.

Он выпустил мою руку и медленно отпил еще чая. Его глаза смотрели мимо меня. Я успел позабыть про ворону, так тихо она сидела все это время. А теперь она вдруг распахнула крылья и спорхнула со своего насеста на маленький столик, едва не опрокинув чайник.

– Корм! – хрипло крикнула Пеструха. – Корм, корм, корм!

– Думаю, на подносе у моей кровати осталась еда, – сказал Шут, и я сходил за ним.

На подносе лежали рогалик и кости небольшой птицы, на которых еще оставалось достаточно мяса. Я отнес все это на рабочий стол, и Пеструха последовала за мной. Я накрошил ей хлеба и налил воды в чашку и поставил там, куда доставал свет. Птица легко отыскала еду и питье.

Шут заговорил прежде, чем я вернулся к нему и сел за стол:

– В твоем рассказе есть то, чего я не понимаю. И очень мало такого, что я могу объяснить. Но давай сложим вместе имеющиеся у нас факты и посмотрим, что получится. Во-первых, та любезная женщина с круглым лицом. Я ее знаю. Ее зовут Двалия, а с ней наверняка ее небелы. Она – лингстра. Это достаточно высокое положение среди Слуг, однако не настолько, чтобы она все время оставалась в школе, занимаясь толкованием пророчеств. Она достаточно умна и полезна, чтобы ей отдали небелов в обучение и услужение, но Слуги не так сильно дорожат ею, чтобы не выпускать во внешний мир. Она кажется доброй. Это ее коронный трюк, и она умело его использует. Люди думают, будто она желает им добра, и они стараются угодить ей.

– Выходит, ты ее знал? Когда жил в Клерресе?

– Я слышал о ней. – Он умолк ненадолго, и на мгновение я усомнился, правду ли он говорит. – Она так легко пробуждает в других желание порадовать ее, заставляет людей чувствовать себя важными персонами. – Он кашлянул. – А вот кое-что другое в твоем рассказе остается для меня загадкой. Эти калсидийские наемники… Отрабатывали ли они свою плату или имели собственный интерес? Слуги редко платят золотом. Может, они предложили в обмен пророчество для наемников? Подсказку о том, где те могут снискать славу и богатство? Зачем явились сами Слуги – понятно. Они искали Нежданного Сына. Но если они решили, что это Би, то должны были только ее и похитить, ведь они нарядили ее как шейзима, необученного пророка. Однако они увезли с собой еще и эту Шун. Шун! Что за ужасное имя!

– По-моему, она сама так назвала себя. Чейд нарек ее иначе. Но, Шут, ты говоришь, они похитили Би, потому что она видит будущее?

Мне было не по себе, тревога клубком змей ворочалась внутри.

– А она видит его? – тихо спросил Шут. – Расскажи мне о ней все, Фитц. Ничего не скрывая.

Пока я молчал, собираясь с мыслями, он заговорил снова. Неестественная улыбка мерцала на его губах, в глазах стояли слезы.

– Хотя, возможно, ты и так рассказал мне достаточно, однако тогда я не придал значения твоим словам. Она маленькая, у нее светлые волосы и глаза. И еще она умная. Скажи мне… Она долго пробыла в материнской утробе?

Во рту у меня пересохло. К чему он клонит?

– Да. Так долго, что я думал, будто Молли повредилась умом. Больше года, даже почти два, она утверждала, что беременна. А когда ребенок наконец родился, это оказалась невероятно крошечная девочка. Не один год мы опасались, что она никогда не сможет ничего больше, кроме как лежать в колыбельке и глазеть в потолок. Но потом постепенно она научилась переворачиваться, сидеть без поддержки и прочему. Однако даже когда она пошла, то не заговорила. Она не говорила много лет, Шут. Я был в отчаянии. Я боялся, что она ничего не соображает или соображает очень медленно, и боялся, что с ней будет, когда мы с Молли умрем. А потом, когда Би все-таки заговорила, она поначалу говорила только с Молли. Она как будто… опасалась меня. Только после смерти Молли она стала говорить со мной свободно. Но еще раньше она показала, что на самом деле прекрасно соображает. Молли научила ее читать, а Би потом сама научилась писать и рисовать. И, Шут, я подозреваю, рано или поздно в ней проснется Сила. Потому что она чувствует мою. «Ты как кипящий котел, и все, что ты думаешь, выходит из тебя, как пар», – говорила она. Поэтому-то она и не любила, чтобы я прикасался к ней, и старалась держаться от меня подальше. Но мы начали лучше узнавать друг друга, и она со временем стала доверять мне, как дитя доверяет отцу. – Тут рыдания подступили у меня к горлу, и я умолк.

Было таким облегчением наконец-то поделиться с кем-то всей правдой о Би, и так больно вспоминать дочь, которую у меня похитили.

– Ей снятся сны? – вдруг резко спросил Шут.

И тут меня прорвало: я рассказал все о том, как Би попросила бумагу, чтобы записывать сны, и как она напугала меня, предсказав смерть «бледного человека», а потом посланницы в плаще-бабочке. Мне ужасно не хотелось рассказывать Шуту о том, как умерла посланница, но в то же время я не мог не поделиться этой зловещей тайной.

– Она помогала тебе сжигать тело? – недоверчиво переспросил Шут. – Такая крохотная девочка?

Я молча кивнул, потом заставил себя признать это вслух:

– Да. Помогала.

– Ох, Фитц… – укоризненно протянул Шут.

Но я говорил и говорил, мне хотелось поведать ему все – как мы отправились в Дубы-у-воды на ярмарку и как все пошло прахом. Как я убил собаку и чуть не убил ее хозяина. Как я недоглядел за Би, и она чуть не потерялась. И наконец, самое горькое – как я ударил Шута ножом, испугавшись за свою дочь.

– Что? Так это твой ребенок был тогда со мной? Мальчик, который коснулся меня, открыв мне все дороги будущего? Выходит, мне это не примерещилось, это было! Он был там! Нежданный Сын…

– Нет, Шут. Никаких мальчиков поблизости не было. Только моя девочка, моя крошка Би.

– Так это была она? Это ее я обнимал в ту минуту? Ах, Фитц! Ну почему ты не сказал сразу!

Шут вскочил было, но покачнулся и снова опустился в кресло. Он вцепился в подлокотники так отчаянно, словно вокруг бушевал ураган и грозил унести его. Он смотрел в огонь, и казалось, видел сквозь стены замка нечто, происходящее в ином мире.

– Ну конечно, – прошептал он после долгого молчания. – Все правильно. Теперь я понимаю. Кем же еще она могла быть? В тот миг, когда она коснулась меня, – о, это был не бред и не сон. Я видел вместе с ней. Мой разум вновь был открыт всем путям будущего. Потому что она воистину шейза, как я когда-то. И я не видел ее в будущем потому, что без меня она никогда бы не появилась на свет. Она ведь и моя дочь, Фитц. Она твоя, Молли – и моя! И она во многом похожа на меня. Наша девочка. Наша Би.

Я разрывался между растерянностью и глубокой обидой. Я смутно вспомнил, как Шут упомянул однажды, что у него было два отца. Они приходились друг другу братьями, не то родными, не то двоюродными, – в тех краях подобные союзы дело обычное. Я понял это так, что людям там все равно, от семени которого из мужей жена зачала ребенка. Заставив себя успокоиться, я внимательно посмотрел на Шута. Он взглянул на меня в ответ золотыми глазами. Встречаться с ним взглядом теперь было даже более жутко, чем когда его глаза были бесцветными. Казалось, они сделаны из жидкого золота, которое течет и переливается. А посередине – черные точки зрачков, хотя в комнате полумрак. Я глубоко вздохнул и взял себя в руки: «Не отвлекайся. Думай о деле».

– Шут, Би не может быть твоей дочерью. Ты никогда не был близок с Молли.

Он улыбнулся мне:

– Нет, Любимый. Никогда. – Он постучал кончиком пальца по столу – раз, другой, третий. Потом улыбнулся с нежностью и проговорил: – Я был близок с тобой.

Я открыл рот, но заговорить смог далеко не сразу. Понадобилось время, чтобы подобрать слова и сложить их во что-то связное.

– Нет, – сказал я твердо. – Мы никогда не были близки. А даже если бы и были… – Тут у меня кончились слова и способность их выстраивать.

Он расхохотался. Чего-чего, а этого я от него никак не ожидал. Он смеялся громко, от души, как почти никогда не позволял себе прежде, ведь шутовское ремесло требует смешить других, не выдавая собственного веселья. Но теперь он хохотал, ничуть не смущаясь, взахлеб, пока на невидящих глазах не выступили слезы. Я молча смотрел на него, не понимая.

– Ох, Фитц… – выговорил он наконец. – Ах, друг мой… Какое зрелище я упустил! Ну почему глаза мои сейчас не способны видеть тебя! Впрочем, мне хватило и твоего голоса. Ох, Фитц… Ох, мой Фитц… – И он умолк, задыхаясь от смеха.

– Из всех твоих розыгрышей за время нашего знакомства этот – самый несмешной.

Я постарался скрыть, как глубоко уязвлен. Я тут с ума схожу из-за Би, а он не придумал ничего лучше, чем эта шуточка?

– Нет, Фитц. Нет. Это самый смешной розыгрыш, хотя я и не думал тебя разыгрывать. Ах, дружище, ты и сам не понял, что сказал, хотя я же тебе раньше все объяснял… – Он снова умолк, чтобы отдышаться.

Я, как мог, постарался не уронить достоинства:

– Мне нужно проведать Чейда.

Довольно с меня глупых шуток на сегодня.

– Да. Конечно нужно. Но не теперь. – Он безошибочно протянул руку и схватил меня за запястье. – Останься, Фитц. Потому что теперь у меня есть по крайней мере часть ответа на самый важный из твоих вопросов. И ответы на вопросы, которые ты даже не догадаешься задать. Первым я отвечу на последний по важности из них. Фитц… Ты можешь отрицать это сколько угодно, но я был близок с тобой во всех смыслах, какие только имеют значение. А ты был близок со мной. Мы делились мыслями и хлебом, мы перевязывали друг другу раны, мы прижимались друг к другу во сне, когда у нас не оставалось ничего, кроме тепла собственных тел. Твои слезы капали на мое лицо, и моя кровь пятнала твои руки. Ты нес мой труп, а я нес тебя, даже не зная, что это ты. Ты дышал за меня, приютил меня внутри собственного тела. Теперь понимаешь? Во всех смыслах, какие только имеют значение, я был с тобой. Наши сущности были едины. Так капитан становится единым существом со своим живым кораблем, а дракон – со своим Элдерлингом. Мы были вместе так часто, что почти слились, и наши сущности смешались. Мы были так близки, что, когда ты занимался любовью с Молли, она зачала нашего ребенка. Твоего. Моего. Своего. Девочку из Бакка, в жилах которой течет кровь Белых. О боги! Ну и шутка, ну и веселье! Думаешь, я подшутил над тобой? Нет уж. Это ты принес мне радость и веселье. Скажи… она похожа на меня?

– Нет.

Да. Острые клинышки верхней губы вокруг впадины, идущей от носа ко рту. Светлые ресницы на фоне бледных щек. Светлые волосы, вьющиеся, как у меня, и непослушные, как былая шевелюра Шута. Круглый подбородок, ничуть не похожий на подбородок нынешнего Шута, однако в точности такой, какой был у него в детстве.

– Ну ты и обманщик! – победно воскликнул Шут. – Она похожа! Я слышу это в твоем оскорбленном молчании. Би похожа на меня! Она твоя и моя и, конечно, самая красивая и умная девочка на свете!

– Да, она такая.

«Выброси из головы его нелепые фантазии!» Из всех людей на свете мне всегда легче всего удавалось обмануть себя. Би – моя дочь. Только моя. Светлые волосы и кожа – наследство моей матери, происходившей из Горного Королевства. В это я и буду верить. Так ведь гораздо легче, чем признать, что Шут принимал участие в зачатии Би. Верно?

– А теперь я отвечу на самый важный из твоих вопросов. – Голос Шута сделался совершенно серьезен. Он выпрямился в кресле, расправил плечи и уставился золотыми глазами в неведомое. – Я не знаю, где сейчас Би и ее похитители. Но я знаю, куда ее везут. Они возвращаются в Клеррес, в школу. В логово Слуг. Она – их драгоценная добыча. Пусть и не Нежданный Сын, но подлинная шейза, непредвиденная и непредсказанная. Не созданная ими. Как они, должно быть, удивились, когда нашли ее! – Он немного помолчал, размышляя. – И как же им не терпится использовать ее. Фитц… Думаю, за ее жизнь можно не опасаться – по крайней мере, пока. И все же мы должны постараться вернуть ее как можно скорее, потому что повод бояться за нее у нас есть.

– Мы можем их перехватить?

Надежда вспыхнула в моем сердце. Наконец-то забрезжила возможность что-то сделать, вместо того чтобы терзаться бессилием. Я выбросил из головы все остальное, что сказал Шут. Об этом можно будет поразмыслить потом, когда я снова смогу обнять Би.

– Для этого нам придется проявить немалую смекалку. Исключительную. Это как в той игре, которой иногда забавляются на ярмарках, где надо угадать, под какой из трех ореховых скорлупок прячется горошина. Надо понять, какой путь был бы самым мудрым выбором для них, – им они точно не воспользуются, потому что поймут, что мы его вычислим. Потом надо определить, какой путь меньше всего им подходит, его тоже можно исключить. Нам нужно исказить картину будущего, как ее представляют они. Это мозаика, Фитц, и у них больше фрагментов, чем у нас. Возможно, они знают, что Би – наше дитя, но не представляют, как далеко мы готовы зайти, чтобы вернуть ее.

Он умолк и, обхватив подбородок пальцами, обратил лицо к огню. Потом потянул себя за губы, словно они причиняли ему боль. Я смотрел на него во все глаза. Шрамы на щеках заметно побледнели, но в самих очертаниях лица мне чудилось что-то неправильное. Шут снова повернулся ко мне. Золото переливалось в его глазах, словно расплавленный в котле металл.

– Мне нужно поразмыслить над этим, Фитц. Я должен припомнить все пророчества и сны о Нежданном Сыне, какие только смогу. Но я не уверен, что от них будет толк. Говорит ли хоть одно из них о Би? Или Слуги нашли девочку случайно, пока разыскивали кого-то другого? Что, если они разделятся – одни повезут Би в Клеррес, другие продолжат искать Нежданного Сына? Успели ли они наплодить новых пророков в своих стадах Белых и полу-Белых с тех пор, как мы с моим Изменяющим перевернули мир? Думаю, это вполне возможно. Как нам перехитрить такого врага? Как нам обмануть лису, которая знает каждую тропу и каждую нору и вдобавок умеет заметать следы, – ведь Слуги, похоже, могут затуманить разум каждого, кто видел их и мог бы нам помочь.

Тень догадки промелькнула у меня в голове, но Шут вспугнул ее, и она упорхнула прочь, прежде чем я успел ухватить.

– Ступай! – Он оттолкнул меня прочь костяшками пальцев. – Отдохни немного или навести Чейда. Мне надо побыть одному и подумать.

Я только головой покачал: что за человек! Совсем недавно он был трясущейся от страха развалиной, а теперь выставляет меня прочь с королевским высокомерием. Может, кровь дракона действует не только на тело, но и на его нрав?

Шут попрощался со мной кивком, полностью погрузившись в свои мысли. Я поднялся – все мышцы затекли от долгого сидения – и спустился в свою комнату. Эш успел побывать здесь. В комнате царил безупречный порядок, какого мне никогда не удавалось добиться самому. Маленький веселый огонек в камине ждал, когда в него подбросят дров. Я скормил ему полено, сел в кресло рядом и стал смотреть в огонь.

Шут – отец Би. Мысль упрямо достучалась до меня. Нет, это нелепо. Глупые утверждения отчаявшегося человека. Она похожа на него. Иногда. Но не очень. Но больше на него, чем на меня. Нет. Это невозможно, даже думать об этом не хочу! Отец Би – я. Это я знаю точно, вне всяких сомнений. У ребенка не может быть двух отцов. Или может? У собак бывает, что в одном помете рождаются щенки от разных кобелей. Но Би-то родилась одна! Нет. Двух отцов не бывает. И тут память без спросу подбросила мне мысль: Дьютифул был зачат, когда Верити использовал мое тело. Можно ли сказать, что у Дьютифула два отца? Что он настолько же мой сын, насколько сын Верити? Я не мог заставить себя думать об этом.

Я взглянул на кровать – может, поспать? Все тело ныло. Голова болела. Лоб прорезали морщины – и появились они совсем не от раздумий. Я отыскал в походном сундуке лорда Фелдспара зеркало. Рана тянулась поперек лба корявым швом. Лекарь плохо сделал свою работу. Избавляться от нитей придется долго и мучительно. Не сейчас. Лучше подумать о чем-то другом. Менее болезненном.

Надо бы пойти поискать что-нибудь поесть. Нет. Принцу Фитцу Чивэлу Видящему не пристало шарить на кухне в поисках остывшего куска мяса или миски супа из котла для стражников. Я сел на край кровати. Или пристало? Кому вообще знать, что может выкинуть принц Фитц Чивэл Видящий? Я откинулся на спину и уставился в потолок. Пейшенс, вспомнил я, не стала приспосабливаться к порядкам Оленьего замка, а осталась собой, все той же восхитительной чудачкой. Я с грустью улыбнулся. Неудивительно, что мой отец так любил ее. Я никогда не задумывался, чего ей стоило оставаться собой вопреки придворным правилам и ограничениям. Смогу ли и я остаться таким же свободным? Установить собственные порядки при дворе? Я закрыл глаза, решив подумать об этом.