Глава 15. Неожиданности

Кечуа, Слуга Сорок первой родовой ветви

Чейд сделал в точности, как сказал. Даже когда я уже уверился, что мы выяснили все подробности и никто больше не сможет сообщить нам ничего нового, он продолжал по одному зазывать слуг в кабинет и поить их настоем эльфийской коры. От идеи «вспоминательной песни» Олуха мы по размышлении отказались – кора делала свое дело, а нам сейчас надо было узнать, что произошло, а не изучать Силу путем проб и ошибок. Так что мы предпочли проверенный путь. Посланец Неттл из Оленьего замка привез Чейдовы запасы коры дерева делвен с Внешних островов. Когда моя, не столь действенная и уже выдохшаяся, кора закончилась, Чейд перешел на свою, более крепкую. От одного запаха настоя у меня закружилась голова, а Олух просто сбежал из кабинета, отказавшись возвращаться. Диксон приехал из Ивняков с запасом провизии и спросил, сколько человек ожидать к ужину. Боюсь, я был к нему не слишком снисходителен. Мы с Чейдом из практических соображений решили не возвращать память никому из поваров и кухонных слуг, пока ужин не будет приготовлен и подан.

Капитан Баламутов вернулся с докладом, что никто из путников, встреченных ими на больших дорогах и проселках, не видел никакого вооруженного отряда, сопровождавшего несколько больших санных повозок. Он был явно разочарован, что никому из его людей не досталась обещанная награда, но мы с Чейдом совсем не удивились. Чем больше подробностей мы узнавали, тем яснее становилось, что и нападение, и отход были тщательно спланированы. Я все больше падал духом, убеждаясь, что на Ивовый Лес напали те самые Слуги, о которых говорил Шут. Он утверждал, что они не остановятся ни перед чем в стремлении заполучить Нежданного Сына.

– Так зачем они увезли наших дочерей? – спросил Чейд во время короткой передышки между чаепитиями.

Я поделился с ним своими мыслями:

– Чтобы использовать их как заложниц. Они думают, нам известно, где находится тот ребенок, поэтому они взяли наших дочерей. Если я прав, они скоро пришлют нам письмо с предложением обменять их на него.

Чейд покачал головой:

– Тогда бы они уже прислали это письмо. Или оставили его тут для нас. Зачем заметать следы, если они хотели только напугать нас? И разве стали бы они избивать Шайн, если бы собирались вернуть ее мне? Почему они обращались с Би, как с принцессой, а Шайн бросили в сани, будто тюк с песком?

Тогда я высказал другое предположение:

– Булен говорит, похоже, они решили, будто Би и есть мальчик, который им нужен. Нежданный Сын.

Он посмотрел на меня с испугом:

– Думаешь, такое возможно? Неужели твоя дочь выглядит как мальчик?

– Для меня – нет. Но она не большая любительница кружев и оборок и вообще не самая женственная из девочек. – Я вспомнил ее рубашку и испачканные на коленях рейтузы. – А волосы у нее коротко подстрижены в знак траура.

Я помолчал и неожиданно даже для себя объявил, что возвращаюсь в Олений замок.

– Зачем? – резко спросил Чейд.

– Мне нужно поговорить с Шутом. Расскажу ему, что тут произошло, опишу, как выглядели чужаки. Может, он сумеет сказать, что им было нужно и куда они увезли наших дочерей. Сомневаюсь, что тебе удастся выжать из моих людей еще что-то полезное.

Я не хотел признаваться, что мне страшно услышать рассказы кухарок, особенно малышки Эльм. Некоторые из конюхов чуть с ума не сошли, когда смогли вспомнить произошедшее. Чужаки тихо вырезали в конюшне целые семьи. С каждым человеком, которого мы заставляли взглянуть правде в глаза, шепоток «забудь, забудь…» становился тише. Даже те, кто еще не пил настой, уже чувствовали неладное, и по мере того, как из моего кабинета выходил очередной несчастный, со слезами или в безмолвном горе, атмосфера в доме делалась все тяжелее. Покидая кабинет по делам, я замечал, как слуги подолгу смотрят на взломанные двери и порванные гобелены, словно пытаясь смириться с тем, что им пришлось пережить, забыть и вспомнить снова.

Вежливое покашливание Чейда вернуло мои мысли к настоящему.

– Мы отправимся в Олений замок вместе. Давай после ужина соберем всех оставшихся слуг и напоим их настоем коры. И посмотрим, не вспомнят ли они еще подробностей о том, как выглядели нападавшие, или о том, что стало с нашими дочерьми. Сомневаюсь, что мы услышим что-нибудь новое, но было бы глупо упускать возможность получить хоть какую-то зацепку.

Он был прав, как ни тяжело было признать это. Я уже не мог больше сидеть и выслушивать, как мои люди рассказывают о жестокости чужаков. Поэтому я извинился и вышел из кабинета, предоставив Чейду самому проводить чаепития. Если он узнает что-то по-настоящему важное, то расскажет мне. А я отправился проведать Олуха и убедиться, что ему удобно и есть чем заняться. Я нашел его в обществе Фитца Виджиланта. Нет, напомнил я себе, юношу зовут Лант. Он бастард, но не Виджилант. Они с Олухом познакомились еще в Оленьем замке, и я был приятно удивлен, увидев, что Лант искренне обрадовался Олуху и дал ему порисовать на восковых табличках, которые мы купили для его учеников. Олух был в восторге, обнаружив, что на табличках можно писать, а потом стирать написанное без следа.

Оставив их, я стал неспешно обходить дом. Повсюду я видел следы обрушившегося на нас несчастья. Слуги, встречавшиеся мне по пути, были бледны и смотрели с тревогой. Похитители уничтожили много ценных вещей, которые не смогли унести с собой. Ослепленные магией, слуги так и не убрали последствия погрома. На одной стене веером застыли брызги крови – здесь кто-то умер, а я даже не знал кто.

Мои люди, мой дом, говорил я когда-то. Я гордился тем, что забочусь о поместье, щедро плачу слугам и хорошо с ними обращаюсь. Теперь этот самообман рассыпался, как яичная скорлупа. Я не уберег их. Прелестные радужные покои, которые мы отремонтировали для Би и Шун, теперь выглядели нелепой роскошью. Сердце моего дома похитили. Я не мог даже заставить себя навестить снежный холмик на могиле у Молли. Я оказался никчемным отцом и никчемным землевладельцем. Я настолько разленился, что полностью забыл об осторожности и никого не смог защитить. Стыд, терзавший меня, мешался со страхом, от которого болезненно сжималось все внутри. Жива ли Би? Может быть, похитители мучают и унижают ее в эти самые минуты? Или уже убили, а тело выбросили на обочине какой-нибудь малоезжей дороги? Если они приняли ее за Нежданного Сына, то что сделают с ней, обнаружив, что она девочка? Я перебирал разные ответы на этот вопрос, и ни один мне не нравился. А если, прежде чем убить, они станут пытать ее? А если они прямо сейчас пытают ее, как пытали Шута? Думать об этом было невыносимо, и мне пришлось выбросить подобные вопросы из головы.

Я приставил людей к работе. Надо было чем-то занять их, пока они не привыкнут жить с тем, что произошло. Навестив временное пристанище уцелевших лошадей, я обнаружил, что конюхи уже взялись за дело. Я коротко поговорил о том, что мы потеряли, и гораздо дольше выслушивал их. Никто не винил меня, и это почему-то только подливало масла в огонь моей вины. Новым главным конюшим Ивового Леса я назначил Кинча – он был помощником Толлермена, и Персивиранс напряженным кивком одобрил мой выбор. Я велел Кинчу послать за древесиной и плотниками и распоряжаться разбором завалов на пепелище.

– Тогда мы сожжем то, что осталось, – сказал он. – Там под обломками тела людей и животных, о которых они заботились. Мы обратим их в дым и пепел вместе, но на этот раз, когда они будут гореть, мы вспомним их всех.

Я поблагодарил его. Мои волосы еще не отросли со времени смерти Молли, я даже не мог еще собрать их в воинский хвост, но я взял нож, отрезал у себя прядь, какую смог, и отдал ее Кинчу, чтобы тот бросил ее в огонь, когда снова подожжет конюшни. Он со всей серьезностью принял из моих рук знак траура и пообещал, что сожжет его вместе с собственной прядью.

Я спросил, кто умеет заботиться о почтовых птицах, и вперед вышла девушка лет четырнадцати. Она сказала, что раньше за птицами следили ее родители, а теперь будет она. Застенчивый юноша, работавший на конюшне, вызвался помочь ей прибраться на голубятне, и девушка с радостью приняла его предложение.

И так было везде. Диксон все еще пребывал в счастливом неведении, но многие из домашних слуг уже взялись за дело. Вернувшись в дом, я увидел, что часть разорванных гобеленов сняли, а парадные двери починили на первое время так, чтобы они хотя бы закрывались как следует.

Вечерняя трапеза прошла в унынии. Капитан Баламутов и его лейтенант присоединились к нам за столом. Капитан Стаут был моим ровесником и к тому времени запоздало понял, что помещик Баджерлок и Фитц Чивэл Видящий – один и тот же человек. К моему удивлению, он помнил, как я исполнял свой долг, убивая «перекованных» во время войн красных кораблей.

– Это была грязная, кровавая работа. Да и опасная к тому же. В те времена вы были моим героем. Потом-то по-всякому бывало, но я всегда знал, что вы не трус.

Он был прямодушным и искренним человеком. К этому времени он командовал Баламутами уже два года и почти сделал из своих солдат настоящее войско, а не просто банду головорезов и конокрадов.

А вот его лейтенант, Крафти, был не таков. Он явно считал себя красавчиком и не забывал улыбаться и подмигивать каждой служанке, заходившей в зал. Они же при виде таких дерзких заигрываний приходили в ужас, что вызвало у него сперва удивление, а потом и обиду. Учитывая, сколь мало осталось провизии в кладовых, нам подали очень простую еду, и капитан болезненно поморщился, когда его лейтенант заметил, что они в Оленьем замке привыкли к харчам получше. Мне хотелось сказать, что мы в Ивовом Лесу привыкли к манерам получше, но я прикусил язык. Слуги едва справлялись со своими обязанностями, им трудно было сосредоточиться на работе, и откровенное презрение Крафти к нашему деревенскому гостеприимству злило меня, однако я держал себя в руках.

Самое трудное началось потом. Мы собрали всю прислугу в Большом зале и заварили эльфийскую кору в огромном котле, подвешенном в камине. Те, кто уже выпил свою чашку, стояли молча, с печальными лицами, готовые утешить тех, кому только предстояло узнать правду. На стенах висели жалкие остатки гирлянд – украшений к празднику, который так и не состоялся. Чейд, Олух и я сидели за высоким столом. Ланту и Булену мы поручили разливать крепкий настой по чашкам. Им обоим пришлось взять на себя непростую долю – видеть, как удивление на лице очередной жертвы сменяется подавленностью или отчаянием, и задавать каждому два вопроса: «Помнишь ли ты что-нибудь, что помогло бы опознать нападавших?» и «Видел ли ты, что произошло с леди Би и леди Шун?».

В основном мы не услышали ничего полезного или нового. Четыре жертвы описали одного и того же насильника. Такой красивый и такой жестокий. Золотистые волосы, заплетенные в две косы, голубые глаза, аккуратно подстриженные усы и бородка. Но помощница поварихи вспомнила не его, а зловонного старика с грязными руками. У малышки Эльм случилась истерика, и лекарь увел ее из зала, чтобы уложить в постель и напоить валерианой с капелькой бренди. Мать ушла с ней, еле переставляя дрожащие ноги.

Баламутов собрали в дальнем конце зала и выкатили им бочку пива. Чейд потребовал, чтобы командир призвал своих солдат к порядку. Капитан Стаут осознал всю серьезность этой просьбы и строго следил, чтобы его люди держались в стороне от слуг Ивового Леса. Они послушались, но даже издалека я чувствовал, как они грубовато посмеиваются между собой над моими раздавленными горем людьми. Я понимал, что битвы и лишения ожесточили сердца стражников, но не желал, чтобы над моими людьми смеялись из-за того, что их жизнь не сделала их такими же загрубелыми.

Неужели только вчера я стоял в Большом зале Оленьего замка, а Дьютифул короновал меня стальной короной как принца Фитца Чивэла Видящего и приветствовал мое возвращение домой? И вот я тут, в собственном доме, слышу плач и крики, вижу, как мужчины теряют дар речи, вспомнив, что видели собственными глазами. Пастух Лин стоял передо мной и молил простить его за то, что он по поручению ласковой женщины помогал собирать трупы и бросать их в огонь. Мне было больно смотреть, как сломило его то, что он сделал, будучи околдованным. Чейд добился от него подтверждения, что среди сожженных не было тела Шун.

Вечер длился и длился. Когда шепот «забудь, забудь» стих, я смог связаться с Неттл. Она объединила наши сознания и стала смотреть моими глазами, слушать моими ушами плачи и стоны Ивового Леса. По прошествии немалого времени я ощутил, как Риддл делится с Неттл своей энергией, а вскоре после этого к нам присоединились Дьютифул и Стеди, укрепив наш магический круг. Мне стало чуть легче, когда я открыл свой разум остальным и поделился всем тем, что нам удалось выяснить. Я ощутил мучительную тревогу Неттл за судьбу Би, гнев Дьютифула из-за того, что такое произошло в самом сердце Бакка, а никто ни сном ни духом. Я почувствовал чье-то горе из-за смерти Ревела и с удивлением понял, что это Риддл. Я не пытался оправдаться перед ним. У меня не было оправданий. Этот вечер вышел жестокой насмешкой над Зимним праздником – все собрались в горе и ужасе, чтобы пить горький чай и глотать слезы.

Но все, что горит, будь то дрова в камине или горе в душе, рано или поздно сгорает дотла. Большой зал медленно опустел. Люди вернулись в свои дома и комнаты, многие недосчитавшись своих родных. Кто-то напился, кто-то остался беспомощно трезвым. Даже стражники в конце концов, шатаясь, убрели спать в крыло для слуг. Лант отослал Булена по возможности отдохнуть, а я настоял, чтобы Персивиранс вернулся в дом своей матери.

– Но я же поклялся вам в верности! – уперся он, и мне пришлось сказать:

– Вот я и говорю тебе, где ты нужен теперь. Ступай.

Наконец мы остались втроем – я, Чейд и Лант. Олух уже давно отправился спать. Маленький человечек в последнее время быстро уставал, и я не видел смысла заставлять его смотреть на всю боль, что вылилась в зале. Мы с Чейдом уселись рядом на мягкой скамье у камина, где догорал огонь. Лант сидел в мрачном одиночестве, глядя на угасающие языки пламени.

Итак, каков план? – спросил король Дьютифул.

Благоразумно ли проходить сквозь камни так часто? – Это уже Неттл.

Обстоятельства не оставили мне выбора, – ответил я.

Как и мне, – добавил Чейд.

Я хотел было возразить, но прикусил язык. Его дочь в такой же опасности, как и моя. Кто я такой, чтобы отговаривать его решение повторно использовать столпы Силы?

Лорд Голден… – начал было Дьютифул, но оборвал себя.

Что с ним? – встревожился я. Сердце у меня упало.

Он страшно расстроился, когда ты ушел. – Дьютифул не мог скрыть смятения в своих мыслях. – С ним не было никакого сладу. Он кричал и вопил, как избалованный ребенок.

«Как напуганный ребенок», – подумал я про себя.

Он говорил, что должен пойти с тобой, что тебе нельзя было бросать его тут. Мы, как могли, старались его успокоить, но тщетно. В конце концов он выдохся и лег в постель. Мы думали, он проспит долго, и оставили его одного. И каким-то образом он сумел выбраться из старого логова Чейда в общие коридоры замка. Он дошел почти до конюшен. Его нашли утром – он лежал ничком на снегу. Фитц, ему стало хуже, намного хуже, чем было, когда ты уехал. Мне очень жаль. – Извинения выдали всю глубину тревоги Дьютифула, и я понял: Шут умирает.

И когда он умрет, я потеряю все. Не только друга, но и всякую надежду узнать, что похитители сделают с моей дочерью. Меня вдруг охватила страшная усталость, сменившаяся отупением. Я не нашел что сказать.

Скажи Эшу, чтобы не спускал с Шута глаз. Пусть заботится о нем и утешает, как только может. Мы приедем утром, – решительно ответил Чейд.

Я ощутил смятение и отчаяние тех, кто остался в Оленьем замке, но не смог ничем успокоить их.

Довольно на сегодня, – сказал Чейд, и магическая связь между нами истончилась и распалась.

Я набрал воздуха, чтобы заговорить, но Чейд опередил меня. Он сжал мое запястье – хватка у него по-прежнему была железная – и сказал:

– Знаю, о чем ты думаешь. Нет. Сейчас мы ляжем спать, а завтра поедим и только потом отправимся на Висельный холм. Мы оба знаем, что рискуем. Мы пойдем на этот риск, но вместе и не очертя голову. Ты ничем не сможешь помочь Шуту, ему и так всемерно помогают. Жизнь наших дочерей зависит от нас. Мы отправимся в путь, как опытные и умелые убийцы, а не как перепуганные отцы.

Будь прокляты его слова, но он говорил разумно. Мне становилось тошно при одной мысли о промедлении, но Чейд не отпускал мою руку.

– Если любишь, не обязательно лететь очертя голову, чтобы доказать это. Можно действовать взвешенно и серьезно. Ты уже не тот мальчишка, который с мечом наголо преследовал в коридорах Оленьего замка остатки круга Регала. Ты Фитц Чивэл Видящий. И мы заставим врагов заплатить за все, что они сделали, кровью.

Разве не удивительно, как мудрый совет может охладить самую горячую голову? Чейд был совершенно прав, но мое сердце рвалось на части, не желая соглашаться. Я медленно кивнул.

– Я иду спать, – сказал Чейд. Наклонив голову, он посмотрел на сына. – Лант. Не вини себя.

Тот кивнул, но остался сидеть, глядя в огонь. Я оставил их вдвоем и ушел в свою спальню.

Но это не значит, что я сладко спал в ту ночь. На глаза постоянно попадались следы погрома, воображение рисовало, как чужаки грабят мой дом. До рассвета еще оставался не один час, когда я встал и отправился в комнату Би. Ее новый шкаф для одежды починили, комнату, насколько возможно, привели в порядок. Я сел на кровать, потом лег и обнял подушку, на которой когда-то спала моя дочь. Ее запах мог бы утешить меня, но подушка не сохранила его. Я больше не смог заснуть в ту ночь. Перед рассветом я вернулся к себе и собрал вещи. Смена одежды, орудия моего ремесла, дневник Би. Потом я сходил в ее комнату и сложил немного одежды для Би, не забыв и новый плащ. Может быть, когда я отыщу свою девочку, одежда поможет ей успокоиться, поможет поверить, что кошмар позади и жизнь возвращается в обычную колею.

За ранним завтраком к нам с Чейдом присоединились капитан Стаут и лейтенант Крафти. Они будут сопровождать нас к Висельному холму, а сержант Гудхенд останется командовать солдатами. Капитан и лейтенант отведут наших лошадей обратно в Ивовый Лес. Олуха мы решили с собой не брать – во-первых, Чейд хотел держать связь с Лантом, а во-вторых, не стоило рисковать, заставляя маленького человечка так часто ходить сквозь столпы Силы. Было решено, что по прошествии достаточного времени Олух вернется в Олений замок вместе с посыльным Неттл и Силдвеллом. Чейд уже обо всем договорился, в том числе и о том, чтобы нам привели лошадей к Камням-Свидетелям возле Оленьего замка.

Я велел Диксону пригласить плотников и столяров, чтобы начать ремонт немедленно. Лант умолял взять его с собой, но мы с Чейдом рассудили, что он слишком слаб, и поручили его заботам Булена. В глубине души я чувствовал, что мы должны отправиться в путь вдвоем, полностью сосредоточившись на цели. Пока мы стояли в ожидании лошадей, я посмотрел на старика – он так отчаянно затянулся в корсет, что мог стоять прямо, – и подумал, что не мог бы пожелать себе спутника лучше. Каждый из нас понимал, что́ другой намерен сделать с похитителями дочери, и не осуждал его за это. Я сомневался, позволит ли здоровье Чейда одолеть все, что нам предстоит, но знал, что отговорить его все равно не получится. Я цеплялся за единственную надежду: что Шут подскажет нам, как выследить похитителей. А когда мы найдем их, то убьем.

Персивиранс привел лошадей. Чейд посмотрел на чалую кобылу лорда Деррика, и едва заметная улыбка тронула его губы.

– Прекрасная лошадь, – заметил он.

– Я краду только лучших, – признал я.

К моему удивлению, Персивиранс явился верхом и вел в поводу серую кобылку Би. Рука его висела на перевязи, но он уверенно сидел в седле.

– Нам не нужна лошадь Би, – сказал я ему.

– Я должен привести ее, господин. Би захочет поехать на ней домой.

Я строго посмотрел на мальчишку:

– Ты не едешь с нами, парень. Ты ранен и нужен своей матери.

– Я сказал ей, что поклялся вам в верности. И она все понимает. – Он чуть больше расправил плечи. – И леди Би хотела бы, чтобы я отправился с вами.

У меня перехватило горло, и я сдавленно произнес:

– Мы поедем не по обычной дороге, по которой всякий может проехать. Мы даже не возьмем с собой лошадей. Ты не можешь отправиться с нами, Персивиранс, но я ценю твою отвагу. Когда Би вернется и будет ездить верхом, обещаю, ты будешь сопровождать ее.

Он почти ничем не выдал своих чувств, лишь нижняя губа едва заметно задрожала.

– Господин, – поклонился Персивиранс, давая понять: он не согласен, но подчиняется мне.

Я кивнул ему, мы с Чейдом сели на лошадей и присоединились к офицерам, которые уже ждали нас. Когда-то я любил нашу подъездную дорогу зимой, когда на ветвях белоствольных берез, сплетающихся над головой, лежал снег. Но этим пасмурным утром мне казалось, что мы движемся сквозь сумрачный туннель. Офицеры охотно согласились ехать впереди. Они скакали рядом, время от времени переговариваясь. Мы с Чейдом ехали стремя в стремя, молча, и наши лица стыли на морозе.

К тому времени, когда мы выехали на большую дорогу, солнце стало пригревать чуть больше. Воздух потеплел. В любое другое время ехать на чалой кобыле было бы одно удовольствие. Я рассеянно подумал, многие ли уже знают, что принц Фитц Чивэл Видящий украл лошадь, или Дьютифулу удалось как-то замять это недоразумение. Я заглянул себе в душу, но не нашел ни следа вины. Мне нужна была эта кобыла, и я взял ее. Я бы сделал это снова. Тут я уловил волну согласия со стороны лошади, но не стал отвечать ей.

Я искоса взглянул на Чейда. Некогда мой учитель был стариком с лицом, обезображенным множеством мелких ожогов. Много лет он скрывался в тайном лабиринте, а когда наконец снова стал вращаться при дворе Оленьего замка, то не просто помолодел. Он смеялся, ел изысканные яства, ездил на охоту и танцевал с восторгом и увлеченностью юноши. На короткое время он будто вернул себе молодость, в которой ему было отказано. Теперь же он выглядел настоящим стариком – не просто удрученным горем человеком, а древней развалиной. Однако он хорошо сидел в седле и высоко держал голову. Он не позволит миру увидеть его слабость. Посторонний человек ни за что не догадается, что перед ним отец, терзающийся переживаниями за судьбу своей дочери. Чейд был одет безупречно, в синие цвета Оленьего замка и черные сапоги. Классический профиль, аккуратно подстриженная бородка. Руки в кожаных перчатках небрежно держат поводья.

– Что? – спросил он мягко.

Я понял, что неприлично долго рассматривал его, погрузившись в свои мысли.

– Я рад, что ты со мной. В эти страшные дни я очень рад, что ты со мной. Что мы едем вместе.

Он с непроницаемым лицом посмотрел на меня и добавил еще мягче:

– Спасибо, мой мальчик.

– Можно спросить тебя?

– Ты ведь все равно спросишь, что бы я ни ответил.

– Тот мальчик, Эш. Он тоже твой?

– Мой сын, ты хочешь сказать? Нет. У меня только двое детей, Лант и Шайн. – И он добавил чуть тише: – Надеюсь, у меня их по-прежнему двое.

– Из него вышел хороший ученик.

– Я знаю. Он останется со мной. У него талант. – Он покосился на меня. – А твой мальчик… Этот Персивиранс… Он хороший. Береги его. Когда тебя не было, я спросил его: «Если остальные услышали приказ собраться перед домом и собрались там, почему ты не пошел?» А он: «Мне захотелось пойти туда и быть со всеми, но я чувствовал, что мой долг – защищать Би. И я не пошел». Он сопротивлялся сильнейшему приказу, отданному Силой, потому что стремился любой ценой защитить твою дочь.

Я кивнул и подумал, что, возможно, этот мальчик с конюшни знает о долге больше, чем я.

Между нами вновь повисло молчание. «Ох, Би, где ты теперь? Знаешь ли ты, что я спешу к тебе на помощь?» Да откуда бы ей знать? И с чего ей ждать, что я спасу ее, если я оставил ее одну, без защиты? Я отгородился от этих вопросов каменной стеной. Надо сосредоточиться на том, чтобы вернуть ее домой. Нельзя, чтобы муки совести мешали трезво мыслить.

Сзади донесся стук копыт, и я обернулся в седле. Нас догоняли четверо стражников-Баламутов.

– Сообщение из Ивового Леса? – предположил я.

Но они нагнали нас галопом и резко осадили лошадей, поравнявшись с капитаном.

Один из них, ярко-рыжий веснушчатый юнец, с ухмылкой обратился к Стауту:

– Капитан, в усадьбе такая тоска, прямо как на старушечьем чаепитии. Ничего, если мы проедемся с вами?

Лейтенант Крафти громко рассмеялся и, покосившись на капитана, наклонился в седле, чтобы пожать солдату запястье:

– А я ведь говорил, когда мы его нашли, что он горячий парень, капитан! Да ты, я вижу, еще и друзей с собой привел. Отлично.

Но капитан не разделил их веселья:

– Что ж. Если уж вам приспичило ехать, постройтесь как положено и попытайтесь сделать вид, будто знаете, что такое дисциплина.

– Есть, капитан! – браво отрапортовал рыжий, и мы с Чейдом оказались окружены почетным караулом.

Мне вдруг стало неловко от этого почета, и я невольно расправил плечи. Кобыла тихонько потянулась к моему разуму, интересуясь, все ли хорошо. Все отлично, заверил я и нахмурился, мысленно отругав себя. Эта лошадь слишком уж привязалась ко мне. Чейд покосился на меня и неправильно истолковал мой недовольный вид.

Привыкай, принц Фитц Чивэл, – ехидно посоветовал он мне.

Но для них я Баджерлок, – возразил я.

Хороший совет, но последовать ему было непросто. Я не привык привлекать внимание. Убийцы шныряют в тени, стараясь выглядеть неприметно.

А ты научись делать то же самое, будучи в центре событий, – предложил Чейд.

Мы ехали, не разговаривая вслух. Лес кончился, и дорога потянулась через поле, белое с синевой. Из труб крестьянских изб поднимались столбы дыма. Этим ясным холодным днем по дороге почти никто не ездил, и до самого поворота к Висельному холму нам не встретилось других следов, кроме уже отчасти сгладившихся отпечатков лошадей Чейда, Олуха и посланца Неттл. Мы свернули к холму вместе с цепочкой следов.

– Куда ведет эта тропа? – с любопытством спросил рыжий солдат и посмотрел на меня, ожидая ответа.

– Считай, что никуда. Там, на холме, старые виселицы Ивняков и Дубов-у-воды. И стоячий камень.

– Так туда теперь редко кто ходит?

– Верно, – подтвердил я. – И по-моему, это к лучшему.

Мы проехали чуть дальше в молчании.

– Что ж, похоже, местечко подходящее, – сказал парень.

Жалкий любитель. Его заносчивый тон, его уверенность, что мы заглотим наживку, выдала предательство. Чейд схватился за меч прежде, чем юнец направил свою лошадь на его скакуна. Я ощутил проблеск Силы – это старик бросил Дьютифулу сообщение: На нас напали! Потрясенный Дьютифул что-то ответил, но у меня не было времени вслушиваться. Лейтенант вонзил меч под ребра капитану и вытащил ногу из стремени, чтобы пинком выбить умирающего из седла. В это самое мгновение я бросил свою чалую вперед, чтобы уйти из клещей, в которые меня попытался зажать наш «почетный караул». Один из них крикнул:

– Бастард-колдун!

Чалая с разбегу врезалась грудью в лошадь Крафти. Он так и не успел вдеть ногу в стремя и от удара потерял равновесие. Я толкнул его со всей силы, он выпал из седла, и его растерявшийся конь немного протащил его по дороге, прежде чем лейтенант высвободил ногу из стремени. Он был жив.

Чейд!

Я круто развернул свою лошадь и успел увидеть, как Чейд и рыжеволосый сражаются на мечах. Острие меча Рыжего скользнуло по животу Чейда и неглубоко вспороло его бок. Удар Чейда был более уверенным. Он закричал низким голосом и, стиснув зубы, вонзил свой клинок прямо в живот юнцу. Я вскрикнул от ужаса, увидев, что, едва рыжий повалился навзничь, к Чейду ринулся другой солдат его «почетного караула».

А больше ничего я увидеть не успел. Гнев, который тихо кипел во мне с той минуты, когда я узнал о похищении Би и увидел поруганный Ивовый Лес, теперь вышел из берегов, и я дал ему волю. Ко мне уже приближались двое противников. На боку у меня висел неприметный меч, который Чейд дал мне перед спешным отбытием из Оленьего замка. Я никогда не был особенно хорош в бою на мечах, но поскольку топора под рукой не оказалось, а к использованию удавки или яда обстоятельства не располагали, я потянул из ножен клинок. В тот же миг я резко откинулся назад, пропуская нацеленное в мою грудь острие. Выпрямиться столь же резко потребовало больших усилий, чем хотелось бы, зато это позволило мне ударить навершием рукояти в лицо нападавшему. Хруст его зубов прозвучал музыкой.

Держись. – Едва предупредив меня, чалая взбрыкнула.

Я не успел приготовиться, но умудрился удержаться в седле. Состоятельный человек этот лорд Деррик, подумал я, и вряд ли простит мне, что я увел у него такую кобылу. Мне доводилось видеть обученных боевых лошадей, но чалая с ее изящным сложением казалась скорее скакуном, чем бойцом. Она развернулась подо мной и лягнула – я почувствовал, как ее задние копыта с силой ударили другую лошадь. И лишь миг спустя осознал, что не просил ее делать этого – чалая лягалась по собственному разумению. Как только ее задние ноги вернулись на землю, она тут же прыгнула далеко вперед, унося меня из-под ударов мечей. Мне почти не пришлось направлять ее – она сама сразу же развернулась, чтобы я оказался лицом к лицу с противниками. Мельком я успел заметить, что рыжий лежит на земле без движения, а оставшийся в живых противник Чейда обмяк в седле, из раны на шее его коня льется кровь. Чейд сошелся с лейтенантом Крафти в пешем бою, а капитан сидит на снегу, сыпля проклятиями.

Чалая столкнулась грудью с лошадью одного из стражников. Я успел увернуться, и его меч, направленный мне в плечо, проткнул только мой плащ. Мой удар был точнее. На этот раз я использовал не рукоять, а острие, вонзив клинок глубоко в грудь очень молодого и весьма удивленного моей прытью стражника. Как же приятно было наконец пустить кровь врагу и выплеснуть ярость! Дар позволил мне ощутить его боль, и хотя чувство это принесло удовлетворение, я закрылся от него. Нанося удар, я оказался почти вплотную с противником. Схватив его за горло, чтобы высвободить меч, я ощутил запах завтрака, который он ел за моим столом. Два передних зуба росли чуть криво. Парень был, наверное, моложе Ланта. И куда мертвее его, когда падал с лошади.

– Будь ты проклят! – заорал его напарник.

– Да! – взревел я в ответ.

Извернувшись в седле, я пригнулся, и его клинок ожег мне бровь вместо того, чтобы снести голову. Боль была на удивление резкой. Наши лошади стояли бок о бок, кровь из разбитого рта текла по подбородку врага, но я понимал, что через мгновение кровь зальет мне глаза и я не смогу использовать меч. Я мысленно окликнул чалую. Она отозвалась. Я высвободил ноги из стремян, она развернулась и налетела на лошадь противника. Мне нужно было добраться до него, пока я не ослеп. Я бросил меч, стряхнул перчатки и бросился на него.

Наверное, он ожидал чего угодно, только не этого. Я оказался в пределах досягаемости его меча. Он ударил меня рукоятью, но я этого почти не почувствовал. И хотя выбить его из седла мне не удалось, его лошадь от неожиданности пошла боком, и он на миг потерял равновесие. У этого вояки были пышная борода и усы. Захватив его растительность в горсти, я соскользнул вниз, увлекая его за собой. В падении он успел крепко выругаться и несколько раз сильно ударить меня кулаком в грудь, зато выронил меч. Я извернулся в воздухе, пока мы валились в глубокий снег, надеясь упасть на противника сверху. Не вышло. Кто-то глухо вскрикнул, и я узнал голос Чейда.

– Я сейчас! – глупо вскрикнул я, словно рассчитывал, что Чейд и его противник подождут, пока я освобожусь.

Тут мой собственный враг ударил меня в челюсть. Я так и не выпустил его бороду, и теперь рванул со всей силы. Он заорал от боли – к моему глубочайшему удовлетворению. Оставив бороду в покое, я ударил его ладонями по ушам.

А потом вцепился ему в глотку. Нелегко душить бородача в одежде с высоким воротником. С трудом пробравшись сквозь волосы и одежду, я почувствовал под пальцами его шею и сдавил. Поскольку противник при этом сидел на мне и колотил меня кулаками, а кровь из рассеченной брови заливала мне глаза, вероятно, чтобы прикончить его, мне понадобилось немало времени, но это я уже плохо помню. Когда он перестал колотить меня, чтобы попытаться оторвать от себя мои руки, я впился зубами ему в кисть. Он взревел, а потом завизжал от боли и злости. Убийцы не дерутся по правилам. Для убийцы важна только победа. Выплюнув кусок пальца, я подумал, что Ночной Волк гордился бы мной. Я не ослаблял хватки и чувствовал, как плоть врага проминается под моими пальцами.

– БИ! – прохрипел я и удвоил усилия.

Когда пытаешься задушить человека, оседлавшего тебя, нельзя отвлекаться. Главное – давить и давить, перекрывая ему воздух, и тогда рано или поздно ему станет уже не до того, чтобы бить в ответ. Я удерживал противника достаточно близко, чтобы ему было негде размахнуться, но в то же время достаточно далеко, чтобы он не мог дотянуться до меня своими раскрошенными зубами. Он пытался нащупать мое горло, но я крепко прижимал подбородок к груди. Мне уже давно не приходилось драться подобным образом, но некоторые умения не забываются с годами. Его удары стали слабее. Потом он снова вцепился в мои запястья. «Не отпускай!» – велел я себе. Все, что мне осталось, – не ослаблять хватки. Когда он впервые обмяк и повалился на меня, я знал, что он притворяется. Он изображал смерть недолго и вскоре снова ухватил меня за руки. Жалкая попытка. Когда тело обмякло во второй раз, я понял, что он действительно потерял сознание. Я надавил еще. И когда враг точно был мертв, спихнул с себя его тело.

Я откатился в сторону. Ребра ныли, челюсть, принявшая град ударов, горела огнем. Я кое-как поднялся на колени, вытер лицо рукавом, чтобы кровь не мешала смотреть, и огляделся в поисках Чейда. Лошади разбежались. Капитан корчился на боку и слабым голосом звал на помощь. Четверо стражников лежали на земле – трое мертвых, один умирающий. Чейд оставался на ногах. Плащ его с одной стороны пропитался кровью, она капала на снег. Несгибаемый старый бастард боролся с лейтенантом, обхватив его шею сзади в замок. Тот напрасно пытался разжать захват старика. Я достал нож, чтобы прикончить лейтенанта.

– Нет! – прохрипел Чейд. – Он мой!

В кои-то веки старый наставник повел себя словно мой волк. Я почтительно отступил на два шага, безжалостно прикончил умирающего стражника и подошел к капитану.

Ему оставалось недолго, и он знал это. Я не стал его трогать, просто опустился рядом на колени и наклонился, чтобы заглянуть ему в лицо. Он едва мог сосредоточить на мне взгляд.

Облизнув губы, он выдавил:

– Не предатель… Я – нет. И остальные мои парни тоже.

Я думал, это будут последние его слова.

– Я передам лорду Чейду, – заверил я.

– Проклятый сукин сын… – прохрипел он. Злость поддерживала в нем жизнь. – Бросьте их тела… под виселицей. Говноед Крафти… сбил их с пути. Мои парни. Мои.

– Остальных не станут наказывать, – сказал я, но понимал, что лгу.

Репутация Баламутов, и без того небезупречная, теперь безнадежно испорчена. Никто не захочет присоединиться к их отряду, другие стражники станут брезговать садиться с ними за стол. Но что еще я мог сказать ему? Услышав это, капитан закрыл глаза и испустил дух.

Я пошел обратно к Чейду. Он стоял на коленях рядом с поверженным Крафти. Тот был еще жив, только лишился чувств от нехватки воздуха. Чейд перевернул его на живот, задрал штанины и подрезал большие сухожилия под коленями. Потом связал ему руки за спиной куском бечевки, который будто по волшебству извлек из рукава. Покончив с этим, он перевернул Крафти обратно на спину. С подрезанными сухожилиями лейтенант не смог бы встать, убежать или нанести удар. Чейд был бледен и тяжело дышал, когда сел на пятки и немного расслабился. Я не стал говорить ему, чтобы он прикончил Крафти или расспросил о том, почему тот напал на нас. У убийц свои правила чести. На кону стояла жизнь Би и Шун. И если это нападение как-то связано с их похищением, мы заставим его рассказать все без всякой жалости.

Крафти хрипло, прерывисто дышал. Веки его затрепетали, потом поднялись. Он громко вскрикнул, увидев над собой меня и Чейда с окровавленным ножом. Чейд не стал ждать, пока он заговорит. Приставив острие ножа к горлу Крафти, он резко спросил:

– Кто заплатил тебе? Сколько? Что ты должен был сделать?

Крафти ответил не сразу. Я посмотрел на стоячий камень. Моя чалая ждала в отдалении, пристально глядя на меня. Другие лошади жались к ней – они были напуганы и растеряны, и ее присутствие их успокаивало. Должно быть, Чейд пустил в ход нож, потому что Крафти громко вскрикнул. Я приглушил свой Дар, чтобы не чувствовать его.

Крафти, судя по звукам, попытался сопротивляться, потом заорал:

– Что вы сделали с моими ногами, ублюдки?

Чейд спросил снова:

– Кто заплатил тебе? Сколько? Что ты должен был сделать?

– Я не знаю его имени! Он не сказал! – Он задыхался от боли. – Что вы сделали с моими ногами?

Крафти хотел сесть, но Чейд грубо толкнул его, опрокинув обратно. Я критически оглядел своего старого наставника. Его рана по-прежнему сильно кровоточила, снег рядом с ним окрасился алым. Скоро мне придется вмешаться, хотя бы ради того, чтобы перевязать его.

– Чего он хотел от вас? Какую плату предложил?

– Убить тебя. Пять золотых мне и по два каждому, кто присоединится. Он подошел к нам в баккипской таверне. На самом деле сначала он подошел к капитану, но тот обругал его и прогнал. Он мертв? Капитан Стаут?

Я не разобрал, спросил он это с сожалением или страхом.

– Только меня? – уточнил Чейд.

– Убить тебя. По возможности медленно, но убить и принести твою руку в качестве доказательства.

– Когда? – вмешался я. – Когда он нанял вас?

Он покосился на меня:

– В Баккипе. Перед тем, как мы отправились сюда. Сразу после того, как мы получили приказ выступать, и стало ясно, что мы пропустим праздник. Ребятам это пришлось не по нраву.

Я заговорил, обращаясь к старику:

– Это никак не связано, Чейд. Кто бы ни подкупил их, он не мог знать, что ты окажешься тут, – он надеялся, что они доберутся до тебя в Оленьем замке. Би и Шун похитили в тот же день, когда заплатили Крафти. И зачем посылать этих предателей, когда целый отряд был уже на подходе к Ивовому Лесу? Это два разных преступления. Убей его, и я займусь твоей раной.

Чейд глянул на меня так, что я замолчал.

– Как выглядел человек, который предложил вам деньги?

– У меня ноги так болят, что я ничего не соображаю! Приведите лекаря, тогда и поговорим. Благая Эда! – Он чуть приподнял голову и снова уронил ее на снег. – Вы убили их всех? Всех четверых?

– Как он выглядел? – безжалостно повторил Чейд.

Мы с ним знали, что Крафти обречен умереть от потери крови, но сам лейтенант, похоже, этого не понимал.

– Высокий, но не тощий. Живот как пивная бочка. По виду типичный уроженец Бакка. Не знаю. Дело-то было простое – принести твою руку с кольцом, а хозяин «Веселой форели» передал бы нам деньги. Когда ты объявился здесь, казалось, тебя послали сами боги. Убивай не хочу. Если б капитан согласился, ты был бы уже мертв и этот тоже.

– Опиши мне его зубы.

– Больше ни слова не скажу, пока не отнесете меня к лекарю. Я замерз, так замерз… Что вы сделали с моими ногами?

Чейд сунул острие ножа в ноздрю лейтенанта.

– Говори, или я отрежу тебе нос, – спокойно сказал он и просунул нож чуть дальше, чтобы Крафти почувствовал лезвие.

У того глаза распахнулись от ужаса.

– Один передний зуб у него был серый. Ты про это?

Чейд кивнул сам себе:

– Он говорил что-нибудь про девушку?

– Ага, про девицу, которую ты украл. Он сказал: если мы найдем ее, можем взять себе. Или выпытать у тебя, где она. Сказал, из нее выйдет хорошая шлюха. А-а-а-а!

Нос – чувствительное место. Очень чувствительное. Чейд всегда утверждал, что если нужно причинить человеку боль, чтобы добиться ответов на вопросы, то нос подходит не хуже гениталий, а то и лучше. Мало того, что это больно, пленник еще и пугается, что его обезобразят до конца дней. Крафти корчился на снегу с распоротой ноздрей. Он начал всхлипывать. Мне вдруг захотелось, чтобы все это поскорее закончилось.

– Это он так сказал, не я! – Он гундосил от крови и боли. – И никто из нас в глаза не видел девушку. Эда, помоги мне!

Он взывал к богине так истово, как, наверное, не взывал никогда в жизни, и громко фыркал, разбрызгивая кровь по снегу.

Я уже понял, что все это связано исключительно с Шун и кознями ее отчима, но мне надо было убедиться.

– Он говорил что-нибудь о девочке? – спросил я. – О совсем маленькой девочке?

Он перестал дергаться и уставился на меня:

– О девочке? Нет! Боги, мы же не чудовища какие-нибудь!

– Лжец, – сказал Чейд.

Крафти попытался отползти от него. Чейд наклонился и очень медленно, почти ласково перерезал ему горло. Глаза Крафти широко распахнулись, когда он узнал свою смерть. Его губы шевелились, но звуки, исторгаемые им, не складывались в слова. Перерезать человеку горло означает не мгновенную, но верную смерть. Чейд знал это. И Крафти тоже.

Он все еще дергался, когда Чейд попросил меня:

– Дай руку.

Я протянул ему ладонь:

– И все это ради того, чтобы подтвердить то, что ты и так знал?

– Я выбил из него кое-что еще. Название таверны. – Он взял меня за руку; его ладонь была скользкой от крови. Я наклонился, подхватил его под мышку и помог встать. Чейд крякнул от боли. – Я сделал это не ради того, чтобы что-то узнать, Фитц. Я отомстил за капитана Стаута. Предательство должно караться жестоко. – Он издал сдавленный звук. Я молчал, ожидая, пока он восстановит дыхание. – И то, что он посмел думать, будто сможет меня убить, – тоже, – добавил Чейд.

Его бок был мокрым от теплой крови.

– Я помогу тебе сесть и приведу лошадей. Ближайший лекарь есть в…

– Камень, – отрезал Чейд. – Лучшие лекари – в Оленьем замке.

Неттл как-то сказала, что Сила похожа на обоняние. Владеющий Силой испытывает не больше желания вторгаться в чьи-то мысли, чем обычный человек стремится почувствовать чужой запах, но нельзя не учуять того, кто рядом с тобой. Как нельзя не ощутить посредством Силы его боль. А Дар говорил мне, что Чейду срочно требуется помощь. И он был прав – лучших лекарей следует искать в Оленьем замке.

Я потянулся к Неттл:

Мы знаем о нападении. А потом вы заслонились от нас! Что происходит? Это были те, кто похитил Би? Вы нашли ее? С ней все хорошо? – Неттл сердилась и сыпала вопросами, отвечать на которые у меня не было времени.

На этот раз я поставил заслон от чужой Силы намеренно. Король Верити всегда жаловался, что в пылу битвы или еще какого-нибудь опасного дела я всегда становлюсь недоступным для Силы. Кажется, Чейд сделал то же самое. Интересно. Но меня сейчас больше занимала кровь Чейда, от которой уже промок мой рукав, и моя собственная, из рассеченной брови, норовившая залепить мне глаза.

Я закрылся от нее в Даре. Чалая была чудесной лошадью, храброй и умной. Она упорно пыталась дотянуться до меня, но я не мог позволить, чтобы между нами образовались узы. У меня не было времени играть столь важную роль в жизни кого бы то ни было, пока я не верну домой мою дочь. А возможно, и после тоже. Я уловил смятение и разочарование кобылки. Нет, нельзя позволять ей затрагивать мою душу. Ничто не тронет меня до тех пор, пока Би не будет в безопасности.

– Камень, – сказал я Чейду.

Он молча кивнул, сберегая силы. Остаток пути до камня надо было идти по глубокому снегу. Я шел боком, протаптывая тропу для Чейда и поддерживая его. Он переставлял ноги, но навалился на меня всем весом. Царапина на моем плече дала о себе знать. Наконец мы подковыляли к цели.

– Переведи дух немного, – предложил я.

Чейд из последних сил покачал головой.

– Нет, – еле выдавил он. – Вперед, пока я не потерял сознание.

– Слишком опасно, – возразил я, но он поднял окровавленную руку, которой зажимал рану в боку.

Я не смог остановить его и едва успел сосредоточить свою Силу, прежде чем он шлепнул ладонью по камню и нас затянуло внутрь.

Что-то пошло не так. Только что я поддерживал Чейда, но когда он втащил меня следом за собой в камень, его образ в Силе замерцал, и вдруг оказалось, что на моих руках нет никого, один лишь мертвый груз. Я не чувствовал Чейда, я тонул в море звезд, камнем погружаясь в бездну.