28. Приобретения

Как часто у человека не остается никаких сомнений в том, что он поступил правильно? Не думаю, что в чьей-то жизни такое случается слишком уж часто, а когда у тебя есть ребенок, это и вовсе происходит все реже и реже. С той поры как я сделался отцом, я подвергал сомнению каждое решение, которое принял ради каждого ребенка, находившегося под моей ответственностью, от Неттл и Неда до самого Дьютифула. Разумеется, с Би я совершал одну катастрофическую ошибку за другой. Я никогда не желал, чтобы она увидела ту мою грань, что способна на убийство собаки. Я смыл кровь с лица и рук льдистым снегом, но не мог очистить душу от глубокого стыда, и этот стыд терзал меня, пока мы шли к таверне. А потом моя девочка посмотрела на меня и поблагодарила. Она не просто решила, что все понимает, но попыталась смягчить холодок в наших с Риддлом отношениях. Ее слова не освободили меня от угрызений совести; Риддл был прав. Я совершенно не учел, что могу подвергнуть ее опасности, когда меня ударили волны собачьих мучений. Старая сука истово верила, что если она в точности выполнит приказ хозяина, то наконец-то порадует его. То, как он пользовался этим, было слишком жестоко, чтобы я смог вынести. Неужели следовало потерпеть, чтобы защитить мою дочь?

Би явно считала, что нет. Я пообещал себе, что в другой раз буду умнее. Я задумался, как можно было бы поступить иначе, и не нашел ответа. Но по крайней мере, на этот раз моя дочь не пострадала от моей опрометчивости.

Еда была хороша, наш короткий разлад с Риддлом, похоже, разрешился благополучно, и моя дочь хотела находиться именно там, где была. Трактирная дверь позади нас открывалась и закрывалась, словно кузнечные мехи, накачивающие комнату голодными людьми. Внезапно двумя из них оказались Шун и Фитц Виджилант. Его руки были полны пакетов. Он нагнулся и аккуратно сложил их на полу рядом с нашим столом, а потом оба присоединились к нам, заняв места по краям нашей скамьи.

Шун выпалила на одном дыхании:

– Я нашла зеленые чулки, которые обязательно хочу купить для Зимнего праздника. Мы ведь будем устраивать праздник в Ивовом Лесу, верно? Ну конечно будем, и будут танцы! В городе много менестрелей, и, я уверена, ты можешь нанять кого-то для Ивового Леса. Но сначала, прежде чем мы их разыщем, я должна купить чулки. Уверена: если ты одолжишь мне денег, лорд Чейд все возместит!

Не успел я хотя бы повернуть голову в ее сторону, как с другого конца скамьи Фитц Виджилант прибавил:

– А я нашел восковые дощечки у торговца разными новшествами! Они на петлях, парами, так что ученик может их закрыть и сберечь свою работу. Какая умная идея! У него их немного, но и от такой малости будет польза моим ученикам.

Я с тревогой взглянул на писаря, охваченного рвением. Его душевный настрой и уверенность в себе быстро восстановились. Я был рад, что он больше не робеет так сильно в моем присутствии, но меня слегка потрясла его страсть к ненужным безделицам, почти такая же, как у Шун. Я вспомнил, как сам учился писать. Бумага считалась слишком ценной для самых юных учеников. Я рисовал буквы мокрым пальцем на каменных плитах пола в Большом зале. Иногда мы пользовались обугленными палочками. Я вспомнил чернила, сделанные из сажи. Говорить об этом не стал. Я знал, что многих изумляло то, каким отсталым в те годы был Олений замок, да и все Шесть Герцогств. Изоляция войны и череда королей, вознамерившихся защитить нас от иноземных обычаев, вынуждали нас подчиняться старым традициям. Королева Кетриккен первой познакомила нас с горным образом жизни и стала поощрять не только торговлю товарами из отдаленных краев, но также идеи и изобретения. Я по-прежнему не знал, к лучшему ли эта перемена. Неужто ученикам Ланта и впрямь нужны сдвоенные дощечки, чтобы выучить буквы? Во мне нарастало сопротивление. Потом я вспомнил смятенное бормотание Ревела о том, что я одеваю Би так, как дети одевались сорок лет назад. Может, это я поступаю необдуманно, цепляясь за старое? Может, пришла пора измениться? Надеть на мою маленькую дочь юбки еще до того, как она станет взрослой?

Я посмотрел на Би. Мне она нравилась в своих коротких коричневых туниках и штанишках, к тому же в них можно свободно бегать и кувыркаться. Сейчас она ерзала от скуки, сидя рядом со мной. Я подавил тяжелый вздох и заставил себя сосредоточиться на настоящем.

– Сначала дощечки для учеников, а потом я хочу поглядеть на эти чулки, которые так впечатлили Шун.

Я взял свой кусок хлеба, и Шун разразилась градом доводов в пользу того, почему мне следует сперва заняться тем, что она присмотрела, – начиная от боязни, что лавка закроется или торговец продаст чулки кому-то другому, и заканчивая опасением, что я могу потратить все деньги на дощечки, а на зеленые чулки – и что там еще привлекло ее внимание – ни единой монетки не останется. Меня как будто неустанно обстреливали камешками, потому что Фитц Виджилант заговорил одновременно с ней, уверяя, что дощечки, в общем-то, не особенно важны и я, конечно, должен сперва позаботиться о потребностях леди Шун.

Я твердо проговорил:

– Так и сделаю. Но сначала доем.

– Я не против поесть, – согласилась Шун, довольная своей победой. – Но у них тут есть что-нибудь получше супа и хлеба? Может, яблочный пирог? Курятина?

Я поднял руку, подзывая подавальщика. Он подошел, и Шун принялась безжалостно его расспрашивать о том, что можно поесть в трактире. Она заставила его попросить повара, чтобы тот разогрел холодную птицу из кладовой, и подать ее с пирогом из сушеных яблок. Фитца Виджиланта устроил суп и хлеб. Мальчик упомянул, что скоро из кухонной печи достанут имбирные пряники. Я заказал шесть штук, и он ушел.

– Шесть? – изумленно спросила Шун. – Шесть?

– Часть съедим, часть возьмем с собой. В детстве я их любил больше всего, и, думаю, Би они понравятся не меньше, чем мне.

Я повернулся, чтобы спросить Би, хочет ли она попробовать моих любимых пряников, и обнаружил, что ее нет. Я поднял глаза на Риддла. Он чуть заметно кивнул, указывая на отдаленную часть зала: в той стороне была уборная.

Шун схватила меня за рукав:

– Я забыла попросить, чтоб в сидр добавили специй!

Я поднял руку, подзывая подавальщика обратно. Он втянул голову в плечи, и я заподозрил, что он притворяется, будто не видит меня. Я устало помахал рукой. Мальчик метнулся к другому столу, где шестеро ожидавших мужчин приветствовали его шумными возгласами. Он встал в позу и начал рассказывать про еду. Сидевшие за столом широко ему улыбались.

– Он сейчас занят, – сказал я Шун, оправдывая подавальщика.

– Он меня игнорирует!

– Я отправлюсь на кухню и скажу, чтобы добавили специй в ваш сидр, – предложил Фитц Виджилант.

– Вот еще! – воскликнула она. – Мальчишка должен вернуться сюда и выполнить свою работу. Том Баджерлок! Разве ты не можешь его заставить? Почему он игнорирует тех, кто выше его, но собирается нести еду на стол, за которым одни низкорожденные землепашцы? Сейчас же вызови его обратно к нам!

Я втянул воздух. Риддл встал так резко, что чуть не перевернул скамью:

– Я пойду в кухню. В трактире сегодня многолюдно. Дайте парню заниматься своим делом.

Риддл переступил через скамью, повернулся и зашагал через битком набитый зал, как умел только он один – скользя между посетителями и каким-то образом никого не задевая.

Шун уставилась ему вслед, раздувая ноздри и поджав губы так, что они побелели. Тон Риддла не оставлял сомнений в том, что́ он о ней думает. Фитц Виджилант тоже глядел ему вслед, чуть разинув рот. Потом он искоса посмотрел на Шун и неуверенно проговорил:

– Это не похоже на Риддла.

– У него был трудный день, – объяснил я.

Резкий тон моего замечания был адресован Шун, но укол не достиг цели. Я нахмурился, отыскав Риддла взглядом. Он как будто упрекнул меня в той же степени, что и Шун. Лант был прав: это совсем не похоже на Риддла. Я заподозрил, что горячность Риддла в большей степени связана с моим поведением, чем с негодованием Шун по поводу пряностей в ее сидре. Я на миг закрыл глаза, чувствуя, как к горлу подступает горечь. Бедная старая псина… Я много лет держал в узде свой Дар, не позволяя себе тянуться наружу или кому-то проникать внутрь. Сегодня эти барьеры упали, и я не мог отвернуться, как не смог бы остаться в стороне, если бы кто-то ударил Би. Садист-мясник не владел Даром; но я-то чувствовал, что исходило от старой собаки в его направлении. Не боль в ее израненном и старом теле, когда она трусила за его телегой. И даже не острая мука, которая овладела ей, когда он ее резал. За годы я научился отгораживаться от таких всплесков страдания живых существ. Нет. Мои стены взломало и затопило меня яростью совсем иное чувство, которое она испытывала по отношению к нему. Верность. Убежденность в том, что он знает, как лучше. Всю свою жизнь она была его орудием и оружием. Жизнь ее была суровой, но для этого она и родилась. Она травила быков, сражалась с другими собаками, бросалась на кабанов. Делала все, что приказывали, и радовалась, как радуется оружие, когда служит своей цели. Когда ей удавалось хорошо себя показать и победить, он мог иной раз с гордостью ее окликнуть или бросить кусок мяса. Пусть эти моменты и были редки, они оказались лучшими в ее жизни, и она всегда была готова принести новую жертву, чтобы заработать еще один из них.

Когда он натравил ее на бычью голову, она бросилась в атаку. И когда он отрезал ей ухо, она не разжала челюсти, на свой собачий лад понимая, что у него должна была быть причина, чтобы причинять ей такую боль.

Я был почти таким же, когда Чейд впервые за меня взялся. Я сделался таким, каким он меня вырастил и выучил. С ним было то же самое. Я не винил его за то, что он со мной сотворил. Если бы он не взял меня в ученики, я бы, наверное, и десяти лет не прожил. Он взял бастарда, который мешал трону Видящих и, возможно, представлял для него угрозу, – и сделал полезным. Даже важным.

И вот я жил и, как та псина, выполнял его приказы, никогда не спрашивая, к лучшему ли это. Я не забыл о том, как впервые осознал, что Чейд тоже допускает ошибки. На протяжении года я страдал от головных болей при попытках пользоваться Силой, а он поил меня эльфийской корой. Я терпел упадок душевных сил и дикое нервное возбуждение, чтобы избавиться от боли. Он сочувствовал мне и заставлял усерднее развивать Силу. На протяжении нескольких лет мы оба не догадывались, что эльфийская кора на самом деле разрушает мои магические способности. Но когда я совершил это открытие, меня сокрушило не то, что моя магия пострадала, но то, что Чейд оказался не прав.

Я начал подозревать, что снова угодил в ту же ловушку. От привычного образа мыслей избавиться нелегко.

По обеим сторонам от меня наступила поразительная тишина. Шун все еще кипятилась, Фитц Виджилант разрывался от противоречивых чувств. Я подозревал, что в Оленьем замке они с Риддлом были хорошо знакомы и, несмотря на разницу в положении, юный бастард вполне мог считать его другом. И теперь ему надо было сделать выбор: встать на сторону леди или защитить друга. Интересно, его потребность в моем одобрении сыграет в этом какую-нибудь роль? Я ждал молча, зная, что от его решения будет зависеть мое мнение о нем.

Он подался вперед, чтобы взглянуть на леди Шун, сидевшую по другую сторону от меня.

– Вам не стоит так осуждать подавальщика, – сказал он. На миг мои чувства к нему потеплели. Но он все испортил, продолжив: – Мы тут сидим среди простолюдинов, а он всего лишь слуга в трактире захолустного города. Было бы чудом, обладай он способностью распознавать высокородную леди и оказывать ей то внимание, какого она заслуживает.

Как мог Чейд позволить ему обрести столь высокое мнение о себе? Чейд не унижал меня из-за того, что мы оба были незаконнорожденными, но все же дал понять, что привилегии благородного сословия не для меня, даже если мне их предложат. Интересно, знает ли Лант, что его мать была охотницей, которая пользовалась уважением королевы, но занимала невысокое положение при дворе? Уж не вообразил ли он себя утраченным сыном какой-то очень высокопоставленной особы? Выше, чем скромный Том Баджерлок, сын простолюдина?

Выше, чем Би?

И в тот момент я понял с необыкновенной ясностью, что Фитц Виджилант совершенно не годится в учителя моей дочери. Как же я мог поверить в иное? Я вновь покачал головой, изумляясь собственной глупости. Из Фитца Виджиланта не вышло убийцы, и Чейд решил, что с ремеслом писаря и учителя получится лучше. А я подыграл его извращенной логике. Почему? Мы что же, решили, что учить детей легче, чем убивать их?

Что же со мной не так, если после стольких лет я все еще готов без вопросов принимать любые предложения Чейда? Я ведь уже взрослый, верно? Но такова власть моего старого наставника надо мной. Я давно усвоил, что он способен ошибаться, но стоит мне ослабить защиту – во мне берет верх уверенность, что Чейду виднее, чем мне. Я редко подвергал сомнению его приказы, и хуже того – редко пытался добыть сведения сверх того, чем он со мной поделился. Что ж, отныне все изменится. Я узнаю имя истинного отца Ланта и потребую, чтобы мне объяснили, чем Шун заслужила покушение на убийство. И еще поинтересуюсь, с какой стати Чейд вообразил, что кто-то из них способен быть для моего ребенка телохранителем или наставником.

Я сам стану для дочери и тем и другим. Она уже умеет читать, и, сдается мне, мое собственное обучение большей частью шло по книгам или в ходе помощи Чейду с его экспериментами. Были еще физические упражнения, разумеется, но едва ли мне стоит обучать Би владению топором или мечом. Я улыбнулся, подумав о том, с каким неизменным усердием она занималась во время наших вечерних уроков с ножом. Короткие занятия заменили сказки или песенки на ночь. Она училась быстро, стоило отдать ей должное. После того как она дважды порезала мне костяшки пальцев, пришлось вручить ей деревянное «лезвие» вместо поясного ножа. Пару вечеров назад она удивила меня, избежав моего ножа с помощью кувырка, которого не постыдился бы и сам Шут. Если я мог научить ее танцевать с ножом, то смогу обучить и всему остальному, что она должна знать. Я сумею сделать ее достаточно образованной. А тому, чего я не знаю, ее обучат те, кто в этом хорошо разбирается. В Ивняках отличная лекарка; она может многое прибавить к тому, что Би уже узнала от Молли о травах. И да, моя дочь выучится играть на музыкальном инструменте, и танцевать, и делать тысячи других вещей, заменяющих женщинам оружие в этом мире. И языкам! Языку Горного Королевства уж точно. И еще до меня дошло: нас с Би мало что удерживает в Ивовом Лесу. Мы можем провести год в горах, чтобы она познакомилась с добросердечием тамошних жителей, а не только выучила язык. То же самое касается Внешних островов. И каждого из Шести Герцогств. Я вдруг решил, что мы объездим их все еще до того, как ей исполнится шестнадцать. Я как будто шел по узенькой тропке и вдруг понял, что в любой момент могу сойти с нее и срезать путь через поля. Я мог выбирать, чему и как ее будут учить, и по ходу дела дать ей определиться, кем она хочет стать.

Ибо у Би было на это право. Девочкам не надо бить, чтобы ударить. Но неужели я хочу, чтобы она обучилась этому виду драки на примере Шун, с одобрения Ланта?

– …ты должен его приструнить, а не я и не Лант. Неужели тебя не беспокоит, что он меня оскорбил? И Ланта? Ты меня слышишь? Помещик Баджерлок?

Услышав свое имя, я рывком вернулся к реальности. Но повернулся не к Шун, а к Фитцу Виджиланту. Мой разум ухватился за случайный обрывок сведений.

– Сколько восковых дощечек ты надеешься приобрести?

Позади меня Шун издала разгневанный возглас – ее проигнорировали. Мне было все равно. Фитц Виджилант растерялся от неожиданного поворота беседы. Он вдруг принялся увиливать, и я заподозрил, что он боится, что денег не хватит.

– У торговца их немного, разумеется. Я уверен, двойные дощечки могут использовать те ученики, что происходят из одной семьи, ведь…

– Мы купим все, что есть. – Я чуть отодвинулся от стола, наблюдая за дверью, через которую должна была вернуться Би. Я вдруг встревожился: не слишком ли много каштанов и сладостей она сегодня съела? А вдруг ей стало плохо? – Одну я заберу для Би. Отныне я буду сам ее учить. Я нахожу тебя негодным для этого занятия.

Он уставился на меня, вдруг сделавшись очень юным. На его лице соперничали друг с другом унижение и паника, смятение и потрясение. Ни одно чувство не могло возобладать, так что он просто таращился. Если бы речь шла не о Би, я, возможно, пожалел бы, что пришлось обойтись с ним так. Я дал ему немного времени, чтобы обрести дар речи.

Он очень осторожно и отчетливо проговорил:

– Если я вас каким-то образом оскорбил или обманул ваши ожидания, сэр, я…

– Все верно, – перебил я. Никакой жалости, никаких угрызений совести. Пожалел ли он Би, когда распекал и унижал ее перед другими детьми?

У него задрожала нижняя губа. Потом его лицо окаменело. Он сделался прямым как палка.

– Когда мы вернемся сегодня вечером, я немедленно соберу вещи и покину Ивовый Лес.

Позерство юноши меня утомило.

– Нет. Пусть вы оба меня и раздражаете, я не могу этого позволить. Как бы я ни желал обратного, вы должны остаться в Ивовом Лесу. Я понял, что ни один из вас не в силах защитить моего ребенка. И как, скажите на милость, вы собираетесь защищать самих себя? Фитц Виджилант, можешь продолжать учить других детей. А я научу тебя владеть топором и мечом, а также уважать любого, кто способен честно посмотреть тебе в глаза.

Придется пожертвовать еще каким-то временем, но, по крайней мере, он научится защищать самого себя. А Шун? Я взглянул на нее, изображающую царственный гнев.

– Я попрошу Ревела заняться твоим обучением тем умениям, что помогут отыскать тебе мужа. Речь не о танцах или пении, но об управлении домашним хозяйством и бережной трате денег.

Она вперила в меня ледяной взгляд:

– Лорд Чейд об этом узнает!

– Несомненно. От меня – раньше, чем твое сообщение до него доберется.

Она прищурилась, точно кошка:

– Я не вернусь в Ивовый Лес. Я сегодня же сниму комнату в Дубах-у-воды и буду жить здесь одна. А ты ответишь перед лордом Чейдом за то, что упустил меня.

Я вздохнул:

– Шун, Зимний праздник на носу. Трактиры переполнены. А ты вернешься сегодня вечером в мой дом, где мы приготовимся к торжеству ради моей дочери. Я не потерплю ни от одного из вас никаких угроз отъезда. Никуда вы не уедете, потому что я дал слово человеку, которого уважаю, что буду вас оберегать.

Я перевел взгляд с Ланта на Шун.

Она разинула рот. Потом резко его закрыла и высокомерно заявила:

– Баджерлок, да как ты смеешь мною командовать?! Лорд Чейд предоставил тебя в мое распоряжение – ради моего удобства и защиты. Посылай свои сообщения, как хочешь и куда хочешь. Я позабочусь о том, чтобы он развеял недопонимание по поводу разницы в нашем положении, возникшее у тебя.

Этой фразой она все выдала. Чейд легкомысленно назвал меня при ней по имени, но она не сложила два и два. Она пялилась на меня, словно ожидая, что я попячусь и начну кланяться, рассыпаясь в извинениях. Даже будучи незаконнорожденной, она была уверена, что находится выше меня по положению. Лант, хоть и бастард, был признан благородным отцом и потому мог считаться ее ровней.

Но не подавальщик. Не я, не Риддл. В ее глазах я был низкого рождения, как и моя дочь.

– Довольно, Шун, – только и сказал я.

Ее глаза сузились, в них вспыхнул леденящий душу гнев. Я чуть не рассмеялся от того, как она решила продемонстрировать свою власть.

– Ты не имеешь права разговаривать со мной в таком тоне, – заявила она грозно и тихо.

Я собрался было ответить, как к столу вернулся Риддл. Он пришел, хитроумно удерживая в одной руке тарелки с едой для Шун и Ланта, а в другой – их кружки с сидром. Опустил все это на стол со стуком, но не без изящества. Его глаза блестели от решимости оставить события этого дня позади и веселиться, но потом улыбка уступила место тревоге. Он спросил:

– А где Би?

Меня пронзило внезапное беспокойство. Я выпрямился в узком пространстве между скамьей и столом:

– Она не вернулась. Прошло слишком много времени. Я иду ее искать.

Я переступил через скамью и направился прочь, а за моей спиной Шун воскликнула:

– Мой сидр почти остыл!