25. Памятные вещи

И вот я снова ошибся. Всерьез. Я медленно шел по коридору, моя малышка шагала рядом. Она не взяла меня за руку. Она шла так, чтоб я не мог дотянуться, и я знал – это не случайно. Если сравнить боль с теплом, которое излучает очаг, то от ее напряженной маленькой фигуры исходил ледяной холод. Я был так уверен, что поступаю правильно, что ей понравится новая комната и обстановка, сделанная по ее росту. И в своем стремлении обмануть слуг по поводу исчезнувшей «гостьи» я уничтожил драгоценные памятные вещи, незаменимые частицы детства Би.

Я повел ее в свою спальню. Она выглядела совсем по-другому по сравнению с тем, когда моя дочь побывала там в последний раз. Я собрал всю одежду и постельные принадлежности и послал за слугой, который занимался стиркой. Тому пришлось дважды подниматься в мою комнату с очень большой корзиной, и он от неодобрения едва не зажимал нос. Когда я вернулся к себе вечером, перина была проветрена и взбита, везде вытерли пыль и прибрались. Я не отдавал такого приказа; наверное, это все Ревел. Той ночью я спал на простынях, отстиранных от скорбного пота, на подушках, не пропитанных моими слезами. Свечи в подсвечниках были простые, белые, без запаха, и ночная сорочка на мне была мягкой и чистой. Я ощущал себя путником, который после долгого и трудного путешествия прибыл в безликий трактир.

Я не удивился, когда Би замерла, едва шагнув через порог, и в смятении огляделась по сторонам. Эта комната могла бы принадлежать кому угодно. Или никому. Она окинула ее взглядом, потом повернулась и посмотрела на меня.

– Мне нужны мои вещи.

Она чеканила каждое слово – ни следа хрипотцы от сдерживаемых слез. Я подвел ее к сундуку под окном и открыл его. Она заглянула внутрь и застыла как статуя.

Внутри были не только вещицы, которые я забрал из ее комнаты в тот жестокий и безумный вечер, но и много других памятных предметов. Я хранил первую одежду Би и ленту, которую украл много лет назад из волос Молли. У меня были расческа ее мамы и зеркало, а также любимый пояс из кожи, выкрашенной в синий, с пришитыми карманами. Его сделал Баррич, и пряжка от износа совсем истончилась. Молли носила этот пояс до самой смерти. Еще была шкатулочка, где лежали не только ее украшения, но и все молочные зубы Би.

Моя дочь нашла там свои книги и ночные рубашки.

– Свечи в моем кабинете, они только для тебя, – напомнил я.

Она нашла и забрала несколько маленьких фигурок. Ни слова не произнесла, но по сжатым губам я понимал, что другие важные вещи отсутствуют.

– Прости… – сказал я, когда она отвернулась от сундука, прижимая к груди свои драгоценные пожитки. – Мне надо было тебя спросить. Если бы я мог вернуть все то, что ты берегла, так бы и сделал.

Наши взгляды на миг встретились. В ее глазах я увидел гнев и боль, похожие на дремлющее под углями пламя. Она вдруг положила все, что держала в руках, на мою постель и объявила:

– Мне нужен мамин поясной нож.

Я заглянул в сундук. Ножик лежал в ножнах на поясе вот уже много лет. У него была костяная рукоять, и кто-то – Молли или, может, Баррич – обвернул ее полоской кожи, чтоб не скользила. Ножны были синие, в тон поясу.

– Пояс еще много лет будет для тебя велик, – сказал я. Это было замечание, не возражение. Я и не думал, что он достанется кому-то другому, кроме Би.

– Сейчас мне нужен только нож в ножнах, – сказала она, и наши взгляды опять встретились мельком. – Чтобы защищаться.

Я тяжело вздохнул и снял нож Молли с пояса. Для этого пришлось сначала отцепить несколько маленьких карманов и лишь потом – нож в ножнах. Я протянул его Би рукоятью вперед, но отдернул руку, когда она потянулась к оружию, и требовательно спросил:

– Защищаться от кого?

– От убийц, – ответила она тихо, но уверенно. – И тех, кто меня ненавидит.

Эти слова ударили меня, точно камни.

– Никто тебя не ненавидит! – воскликнул я.

– Ошибаешься. Эти дети, которые, по твоему распоряжению, будут учиться вместе со мной. По меньшей мере трое из них меня ненавидят. Может, больше.

Я сел на край постели, нож Молли едва не выпал из моей руки.

– Би, – сказал я, взывая к ее здравому смыслу, – они тебя едва знают, откуда же могла взяться ненависть? И даже если ты им не нравишься, я сомневаюсь, что дети слуг могли бы…

– Они бросали в меня камни. И преследовали меня. Один ударил меня так сильно, что кровь текла изо рта.

Во мне всколыхнулся леденящий душу гнев.

– Кто это сделал? Когда?

Би отвернулась, уставилась в угол комнаты. Мне показалось, она пытается не заплакать. Потом она проговорила очень тихо:

– Это было несколько лет назад. И я не расскажу. Если ты узнаешь, будет только хуже.

– Сомневаюсь, – резко сказал я. – Скажи мне, кто тебя преследовал, кто посмел бросать в тебя камни, – и они исчезнут из Ивового Леса этим же вечером. Вместе с родителями.

Ее синий взгляд скользнул по мне, как ласточка скользит мимо утеса.

– О, и от этого другие слуги сильней меня полюбят, верно? Хорошая же у меня будет жизнь, если они начнут меня бояться, а их родители – ненавидеть.

Она была права. Мне сделалось нехорошо. Мою маленькую девочку преследовали и закидывали камнями, а я даже не знал. Но и узнав, я не мог придумать, как ее защитить. Она права. Что бы я ни сделал, будет только хуже. Я вручил ей нож в чехле. Она взяла, и на миг мне показалось, что Би разочарована тем, что я уступил. Понимает ли она, что тем самым я признал, что не всегда смогу ее защитить? Когда Би вытащила маленький нож из ножен, я спросил себя, что бы сделала Молли. Лезвие было простое, истершееся от многократной заточки. Молли пользовалась им для всего: срезала цветы с жесткими стеблями, выковыривала червя из моркови, вытаскивала занозу из моего пальца. Я взглянул на свою руку, вспомнив, как она ее крепко держала и безжалостно извлекала кривую кедровую щепку.

Би взяла нож обратным хватом, держа его так, словно собиралась нанести удар сверху вниз. Сжав зубы, несколько раз рассекла им воздух.

– Не так, – помимо воли вырвалось у меня.

Она бросила на меня хмурый взгляд из-под насупленных бровей. Я попытался взять нож из ее руки, но потом сообразил, что не выйдет, и вытащил собственный. Он был похож на тот, что принадлежал Молли, – с коротким, крепким лезвием, предназначенным для дюжины самых разных повседневных дел, какие только могут потребовать применения ножа. Я держал его в руке свободно, обратив ладонь кверху, не сжимая рукоять. Я покрутил им.

– Попробуй вот так.

Она неохотно взяла нож по-другому. Покрутила в руке, потом крепко сжала. Ткнула им воздух и покачала головой.

– Я чувствую себя сильней, когда держу его по-другому.

– Может быть. Если перед тобой любезный противник, который будет стоять столбом и ждать, пока ты его пырнешь. Но тебе придется подобраться к нему поближе. Если я держу нож вот так, это дает мне возможность не подпускать к себе кого-то другого. Или я могу дотянуться и полоснуть кого-то, до того как он подберется ко мне. Или я могу нанести рубящий удар. – Я показал, как это делается. – Если держать нож так, как ты, такой удар не получится. Ты не сможешь обороняться больше чем от одного нападающего.

Я видел по напряженным плечам Би, как сильно она хочет оказаться правой. Необходимость признать свою ошибку раздражала ее.

Наконец она негромко проворчала:

– Покажи. – И прибавила еще более неохотно: – Пожалуйста.

– Ладно. – Я отошел от нее подальше и принял боевую стойку. – Все начинается с ног. Надо сохранять равновесие и быть наготове, вес должен быть распределен таким образом, чтобы ты могла уклониться или шагнуть вперед или назад, не теряя равновесия. Колени чуть-чуть согни. Видишь, как я могу двигаться из стороны в сторону?

Она приняла стойку напротив меня, копируя мои движения. Она была стройной, моя маленькая девочка, и гибкой, как змея.

Я отложил свой нож и вооружился ножнами:

– Итак, вот наша первая игра. Никому не разрешается двигать ногами. Ни шагу вперед, ни шагу назад. Теперь я попытаюсь достать тебя кончиком этих ножен. Ты должна увертываться, чтобы я тебя не коснулся.

Она посмотрела на обнаженное лезвие в своей руке, потом на меня.

– Пока что отложи это. Сначала научись избегать моего клинка.

И вот так я танцевал с дочерью – мы качались, отражая выпады друг друга. Сперва я касался ее без усилий, задевая руку выше локтя, ключицу, живот, плечо.

– Не смотри на нож, – предложил я. – Смотри на меня. В момент, когда нож движется к тебе, уже почти слишком поздно. Следи за моим телом целиком и попытайся понять, когда я соберусь тебя задеть и где.

Я не был таким грубым, как Чейд со мной. Уколы Чейда оставляли небольшие синяки, и он смеялся каждый раз, когда ему удавалось меня зацепить. Я не был Чейдом, а Би не была мной. Наставив ей синяков или осыпав насмешками, я не добился бы от нее большего усердия. И вообще я припоминал, как злился на Чейда и от этого допускал еще больше ошибок. Я напомнил себе, что не воспитываю из дочери убийцу. Я просто пытаюсь научить ее, как избежать удара ножом.

Би училась быстро, и вскоре уже она тыкала меня ножнами. В первый раз, когда я позволил ей себя достать, она застыла.

– Если не хочешь меня учить, так и скажи. – Голос у нее был ледяной. – Не надо притворяться, будто я усвоила то, чего я не усвоила.

– Я просто не хотел, чтобы ты разочаровалась, – сказал я, оправдывая свою уловку.

– А я не хочу думать, что чему-то научилась, когда на самом деле это не так. Если кто-то захочет меня убить, я должна суметь убить его.

Я стоял спокойно, пытаясь не выдать своей улыбки ни единым шевелением мышц лица. Ей бы такое не понравилось.

– Ну ладно, ладно… – сказал я и после этого был с ней честен.

Это означало, что в тот день Би больше не достала меня ни разу, а еще – что у меня заболела спина и я весь взмок к тому времени, когда она наконец решила, что учебы на сегодня довольно. Ее короткие волосы были влажными и торчали во все стороны, когда она села на пол, чтобы прикрепить ножны к своему поясу. Когда она встала, нож тяжело повис на ее детском теле. Я посмотрел на нее. Она не подняла на меня глаз. Моя дочь вдруг показалась мне похожей на неухоженного щенка. Молли бы ни за что не позволила ей бегать по дому в таком растрепанном виде.

Чувствуя, что отрываю кусочек от сердца, я достал из своего сундука с сокровищами принадлежавшую Молли щетку для волос с серебряной спинкой и ее роговой гребень. Положил их к прочим драгоценным вещам Би. Мне пришлось прочистить горло, прежде чем я сказал:

– Давай отнесем это в твою новую комнату. Потом я хочу, чтобы ты пригладила волосы маминой щеткой. Они все еще слишком короткие, чтобы собрать их в хвост. Но можешь надеть одну из новых туник. – (Она кивнула взъерошенной головой.) – Думаю, мы никому не расскажем об этих уроках с ножом, да?

– Вот бы ты все мои уроки держал в тайне… – угрюмо пробормотала она.

– Нам надо об этом поговорить?

– Ты никогда не спрашиваешь моего мнения, – пожаловалась она.

Я скрестил руки на груди и посмотрел на Би сверху вниз.

– Я твой отец, – напомнил я ей. – Мне не нужно спрашивать твоего разрешения, чтобы делать то, что я считаю правильным.

– Дело не в этом! Дело в том, что я вечно не знаю, чего ждать. В том, что… – Она осеклась. Потом посмотрела на меня, с явным усилием не отвела взгляд в сторону и честно проговорила: – Они точно попытаются причинить мне боль.

– Уверен, твой наставник сумеет поддержать порядок среди учеников.

Она неистово замотала головой и издала звук, какой издает загнанная в угол кошка.

– Им не надо меня бить, чтобы сделать больно. Девочки могут… – Ее кулачки вдруг разжались, кисти рук сделались похожи на лапки с выпущенными когтями. Она обхватила ими голову и крепко зажмурилась. – Забудь, что я тебя о чем-то просила. Сама разберусь.

– Би… – предостерегающе начал я, но она меня перебила:

– Я же сказала. Девочкам не надо бить, чтобы сделать больно.

Я не мог все оставить просто так.

– Я хочу, чтобы ты поняла, почему я пригласил и других детей учиться.

– Но я все понимаю.

– Тогда объясни.

– Чтобы показать всем, что ты не скряга и не жестокосердный человек.

– Что?!

– Перси… Мальчик с конюшни. Он мне рассказал, что кое-кто считает, будто у тебя недобрый взгляд, и после смерти мамы они боялись, что ты станешь сурово обходиться со слугами. Этого не случилось. Но так они поймут, что ты на самом деле хороший человек.

– Би, дело вовсе не в том, что я хочу кому-то что-то доказать. В Оленьем замке любой ребенок, который хочет учиться, может приходить на уроки к большому камину. Мне, бастарду, разрешили туда прийти и учиться. И поэтому я думаю, что должен, в свою очередь, дать возможность выучиться любому ребенку из Ивового Леса.

Она на меня не смотрела. Я набрал воздуха и хотел было продолжить, но вместо этого только вздохнул. Если она не поняла смысла сказанного, новые слова лишь утомят ее. Услышав мой вздох, она посмотрела куда-то в сторону от меня.

– Ты все правильно сделал. – Когда я не ответил, она прибавила: – Мама хотела бы учиться. И будь она с нами, наверняка настояла бы на том, чтобы предложить учиться всем детям. Ты прав. – Она начала собирать свои сокровища. Они быстро заняли ее руки. Она не попросила о помощи, но просто прижала вещи подбородком, чтобы ничего не упало. Очень тихим голосом прибавила: – Но я бы хотела, чтобы ты ошибся и мне не пришлось учиться вместе с ними.

Я открыл ей дверь и вышел в коридор следом.

Мы почти дошли до дверей ее комнаты, когда я услышал, как стучат по полу тапочки с твердыми подошвами, и, обернувшись, увидел Шун. Она надвигалась на меня, словно корабль под всеми парусами.

– Помещик Баджерлок! – властно окликнула она меня.

Би ускорила шаг. Я остановился и повернулся лицом к Шун, давая дочери возможность сбежать.

– Добрый день, леди Шун, – приветствовал я девушку, нацепив на лицо улыбку.

– Надо поговорить, – сказала она, запыхавшись от подъема по ступенькам. Остановившись, начала без приветствий и предисловий: – Итак, когда же начнутся мои уроки музыки? И учителя танцев для меня непременно нужно пригласить из самого Оленьего замка, если не из Джамелии. Я хотела убедиться, что ты это понимаешь. Старых танцевальных па мне будет недостаточно!

Я с трудом удержал улыбку на лице.

– Уроки музыки. Не уверен, что писарь Фитц Виджилант готов учить…

Она нетерпеливо покачала головой, и темно-рыжие кудри всколыхнулись. От этого движения меня обдало ароматом ее духов. Молли всегда предпочитала ароматы цветов и трав: имбирь и корица, роза и лилия. Аромат, который долетел ко мне от Шун, никоим образом не напоминал о саде. Меня почти сразу же одолела головная боль. Я попятился, но Шун продолжала наступать со словами:

– Я уже с ним побеседовала три дня назад. Он согласен с тобой в том, что не готов учить меня играть на музыкальном инструменте или петь, но предположил, что если в особняке зимой поселятся менестрели, то они с радостью согласятся давать уроки музыки юной леди в обмен на скромное вознаграждение. А потом я спросила его о танцах, и…

– Писарь Фитц Виджилант все еще выздоравливает. Когда ты успела с ним поговорить?

– Когда навестила его, чтобы пожелать скорейшего выздоровления, разумеется. Я подумала: вот бедняга, его выслали в это захолустье из Оленьего замка, лишив всех удовольствий придворной жизни! Конечно, ему одиноко и скучно, вот я и заглянула в гости и увлекла его беседой, чтобы подбодрить. Боюсь, он не очень-то разговорчив, но я отлично умею задавать вопросы и вытаскивать робких парней из их раковин. Я спросила, умеет ли он танцевать, и он ответил, что да, и весьма неплохо, а я поинтересовалась, не сможет ли он обучить меня новым танцам, и он ответил, что его здоровье, вероятно, еще некоторое время не позволит танцевать с должным изяществом. Вот тогда-то он и предположил, что мне нужен учитель. И я, разумеется, сказала об этом Риддлу, и… он с тобой не говорил, верно? Для слуги он крайне забывчив! Почти бесполезен. Мне остается лишь удивляться, как ты его до сих пор не выгнал!

Я прокрутил в памяти недавние разговоры с Риддлом, пытаясь разыскать в них хоть намек на то, о чем она говорила. Отвлекшись, подумал о том, как Шун должна была надоесть бедняге Фитцу Виджиланту со своей болтовней.

– Вообще-то, Риддл служит леди Неттл, она лишь на время одолжила его лорду Чейду ради заботы о твоей безопасности. И для того, чтобы присматривать за юной леди Би, ее сестрой.

– Ее «сестрой». – Шун улыбнулась. Она посмотрела на меня, склонив голову набок, и в ее взгляде были проблески сочувствия. – Я тебя уважаю, помещик Баджерлок. Честное слово, уважаю. Живешь в доме падчерицы, следишь за ним так усердно. И приютил под своей крышей бастардов Оленьего замка. Фитца Виджиланта, меня и Би. Скажи-ка, какой лорд ее зачал, что она должна прятаться здесь, с тобой? Сдается мне, ее отец из Фарроу. Я слыхала, что пшеничные волосы и васильковые глаза – обычное дело для тех краев.

Чувства захлестнули меня. Если бы не многолетние тренировки с Чейдом, думаю, я бы впервые в жизни ударил безоружную женщину. Я вперил в нее взгляд, скрывая переживания, которые во мне пробудила ее пустая улыбка. Или не пустая? Неужели Шун нарочно причинила мне боль? Би права. Девушке не надо бить, чтобы ранить кого-то. Я не мог понять, был ли удар умышленным. Шун все так же смотрела на меня, склонив голову набок, и заговорщически улыбалась, словно умоляя поделиться с ней сплетней.

Я проговорил медленно и тихо:

– Би – моя дочь, дитя, которое мне родила любимая жена. Ее происхождение не запятнано внебрачным клеймом.

Взгляд Шун переменился, сочувствие явно усилилось.

– Ох, батюшки… Я прошу прощения. Я-то думала: раз она на тебя совсем не похожа, то… Впрочем, конечно, ты-то знаешь правду. Выходит, в Ивовом Лесу прячутся только три бастарда. Я, Фитц Виджилант и, разумеется, ты сам.

Я ответил, в точности подражая ее тону:

– Разумеется.

Я услышал чьи-то тихие шаги и, взглянув мимо нее, увидел приближающегося Риддла. Его движения замедлились, как будто он увидел крадущуюся рысь или змею, готовую к броску. Неуверенность превратилась в беспокойство, когда он понял, что, возможно, придется защищать Шун от меня. Когда этот малый успел так хорошо меня изучить? Я шагнул в сторону от нее, на расстояние, превышающее расстояние удара, и плечи Риддла расслабились, а потом снова напряглись, когда Шун, словно тень, повторила мое движение и опять оказалась в опасности. Наши с Риддлом взгляды на миг встретились, а потом он легким шагом приблизился и коснулся плеча Шун. Она вздрогнула. Видно, совершенно не заметила его приближения.

– Я устроил для вас встречу с Ревелом, – быстро соврал он. – Думаю, он лучше кого бы то ни было сумеет отыскать вам подходящего учителя музыки. И возможно, учителя танцев тоже.

Она рассердилась, оскорбленная его прикосновением, а я, пока он отвлек на себя ее внимание, ушел прочь, предоставив ему разбираться с проблемой. Наверное, это было несправедливо, но зато безопаснее для всех нас.

Под защитой стен своего кабинета я наконец-то дал волю чувствам, которые Шун во мне пробудила. Сильнее всего была ярость. Как посмела она, гостья в моем доме, сказать такое о моей дочери?! И не менее непростительной была попытка запятнать имя Молли. Но за яростью последовала растерянность. Почему? Почему Шун, зная, как зависит она от моей доброй воли, позволила себе сказать подобное? Неужели она считает такую тему для разговора приемлемой, будто правил приличия и не существует? Может, она намеренно пыталась меня оскорбить или ранить – и если да, то почему?

Неужели она и впрямь верит, что Молли наставляла мне рога? А остальные – они тоже считают меня дураком, когда видят бледные волосы и голубые глаза Би?

Я сел в кресло, сохраняя невозмутимое выражение лица, и лишь мельком взглянул на стену над моим рабочим столом. Напротив глазка Би я подвесил паутинку и прицепил к ней миниатюрный пучок птичьего пуха. Он висел без движения, если в потайной комнате никого не было. Пока я шел через комнату, он чуть вздрогнул. Она там. Интересно, добралась до кабинета быстрее меня или воспользовалась своей плохо замаскированной потайной дверью в кладовке? Я надеялся, что она не плачет из-за того, что отец, как последний дурак, уничтожил ее сокровища. Выносить ее гнев мне было тяжело, но плач был бы еще хуже.

Я посмотрел на свиток, лежавший на столе. На самом деле он меня не очень-то интересовал; он был написан в архаичном стиле побледневшими чернилами, и Чейд его прислал, чтобы я сделал еще одну копию. В свитке говорилось об упражнениях для учеников, осваивающих Силу. Вряд ли такое может заинтересовать мою дочь. Волосок, который я оставил поверх одного угла, не был потревожен. Так-так. Сегодня она не рылась в моих бумагах. Но раньше она это делала, я не сомневался. Я точно не знал, когда она начала читать бумаги из моего кабинета и что именно из моих личных записей она успела увидеть. Я тихонько вздохнул. Каждый раз, когда мне казалось, что я сделал шаг к тому, чтобы стать лучшим родителем, оказывалось, что я снова потерпел поражение. Я решил не говорить, что мне известно о ее «тайном расследовании». Сам виноват: знал, что она умеет читать, и проявил небрежность. В юности я прочел немало посланий или свитков, которые Чейд легкомысленно оставлял тут и там.

Или мне так казалось… Возможно, он поступал со мной так же, как я с Би, когда оставлял на виду только то, что могло, как я считал, заинтересовать ее или научить чему-то новому. Свои личные мысли я записывал в дневник, и теперь держал его в своей спальне. Если она и знала про потайное отделение в большом сундуке в изножье моей кровати, то вряд ли сумела бы в него забраться.

Я подумал, не позвать ли ее из потайного логова, но решил этого не делать. Пусть у нее будет свое убежище, где можно предаваться угрюмым размышлениям или печалиться.

Раздался стук в дверь.

– Входи, Риддл, – сказал я, и он приоткрыл дверь. Заглянул, осторожный как лис, а потом зашел бочком и тихонько закрыл дверь за собой.

– Мне так жаль, – сказал он.

– Ничего страшного не случилось, – ответил я, точно не зная, извиняется ли Риддл за то, что Шун пристала ко мне из-за уроков музыки, или и впрямь подслушал ее замечания по поводу бастардов и пытается выразить сочувствие. Впрочем, никакой разницы. – Я сейчас не хочу об этом говорить.

– Боюсь, придется, – возразил Риддл. – Ревел в восторге от просьбы леди Шун. Он считает, будет просто чудесно, если в Ивовом Лесу снова начнутся музыка и танцы. Он сказал, в Дубах-у-воды есть старик, который не поет, а каркает, но он сможет обучить леди Шун игре на арфе. А сам Ревел станет для нее учителем танцев – «разумеется, пока для леди не найдется более подходящий партнер». Должен заметить, леди Шун не очень-то понравилось, когда он с воодушевлением предложил, чтобы Би тоже посещала уроки танцев и музыки.

Я увидел искорки в его глазах и предположил:

– Но ты согласился от ее имени.

– Боюсь, я не смог удержаться, – признался Риддл, и я увидел, что паутинка качнулась, как если бы кто-то вздохнул или резко втянул воздух. Маленькая шпионка… Что ж, яблоко от яблони недалеко падает.

– Ну хорошо. Несомненно, вреда ей от этого не будет, – безжалостно ответил я, и паутинка снова качнулась. – Моей дочери давно пора начать учиться всему тому, что полагается уметь леди.

Лучше изучать музыку и танцы, подумал я про себя, чем «точки крови» и яды. Может, если она окажется вне зоны моего влияния в том, что касается учебы, я не выращу ее такой же, каким вырастили меня. Мы не будем сжигать трупы при свете луны и сражаться на ножах. Ох, молодец, Фитц! Какой же ты молодец!.. «И все же, – заметил где-то в тусклом углу моего разума мудрый старый волк, – самому маленькому волчонку требуются самые острые зубки».

Риддл по-прежнему смотрел на меня.

– Это не все, верно? – с неохотой спросил я.

Он коротко кивнул:

– Да. Но речь о другом. Я получил сообщение от Чейда.

Это пробудило во мне интерес.

– Правда? И каким же образом это сообщение до тебя добралось?

И стоит ли позволять ему излагать суть письма, когда Би подслушивает?

Он дернул плечом:

– Голубиной почтой. – Протянул мне малюсенький свиток. – Можешь сам прочитать, если хочешь.

– Он это тебе послал. Хотел, чтобы мы оба знали, в чем дело?

– Ну, мне странно было получить такую записку, в особенности от Чейда. Он предлагает флягу абрикосового бренди из Песчаных пределов, если я узнаю, каким образом ты выяснил, кто мать Фитца Виджиланта.

По моей коже пробежали мурашки – неужели разгадка так близка?..

– Я не понимаю, о чем мы сейчас говорим.

На миг я поразмыслил о том, не заставить ли его замолчать, – ведь у моей маленькой дочери нет права знать секрет, который вот-вот прозвучит.

Риддл пожал плечами и развернул свиток. Поднес к лицу, потом начал отдалять, пока не смог сфокусировать взгляд на миниатюрных буквах. Он прочитал вслух:

– «Охотница или садовница, так предположил Фитц. И это была охотница. Фляга абрикосового бренди из Песчаных пределов твоя, если сможешь выяснить для меня, как он сузил круг до этих двух…»

Я улыбнулся, а Риддл замолчал.

– Остальное, полагаю, только для твоих глаз?

Риддл вскинул бровь:

– Ну, может быть, он так замыслил, но я понятия не имею, как это от тебя скрыть. Чейд страстно желает узнать, почему эти сведения для тебя так важны.

Я оперся локтями о край стола и сложил пальцы шпилем, постукивая ими по губам в задумчивости.

– Скорее всего, не важны, – сказал я ему без обиняков. Сведет ли маленькая шпионка за стеной позади меня концы с концами так же быстро, как я? Скорее всего. Загадка-то простая. – Я искал ребенка одной из этих женщин. Но его отец – не лорд Виджилант. Разве что…

Тут пришла моя очередь умолкнуть – у меня появилась странная идея. Хитроумные матери довольно часто объявляли бастардов плодом законного брака. Может, в этом случае женщина сочла, что «незаконное рождение» для ее сына будет предпочтительней? Может, Лорел зачала от Шута, а потом объявила дитя плодом иного свидания? Нет. Я не сомневался, что охотница лелеяла бы любого ребенка, рожденного от лорда Голдена, да к тому же возраст не сходился. Может, Фитц Виджилант и сын Лорел, но не сын Шута. И, зная Лорел, я сомневался, что она отдала бы ребенка, зачатого в любви, пусть и незаконнорожденного, на попечение отцу. Тут крылось нечто большее, чем мне хватало духу узнать; нечто темное. Изнасилование? Вероломное соблазнение? Лорел отдала ребенка на воспитание мужчине, который его признал, но не смог или не захотел защитить, когда мальчик вырос. Почему? И чем этот мальчик так ценен для Чейда и Неттл?

Я встретил вопросительный взгляд Риддла.

– По правде говоря, это совершенно случайное совпадение. Я искал кое-кого другого, куда более взрослого «ребенка». Чейд этому не поверит, так что приз не отдаст. А жаль. Абрикосовое из Песчаных пределов – большая редкость. Я его уже много лет не пробовал…

Я запретил себе вспоминать, но было слишком поздно. Это бренди мы с Шутом пили, отправившись исполнять нашу миссию. Может ли Фитц Виджилант оказаться нежданным сыном, которого Шут молил отыскать? Лишь в том случае, если мы с Чейдом умудрились не узнать, что лорд Голден возвратился в Шесть Герцогств, имел любовное свидание с охотницей Лорел, а потом бросил ее. И она заявила, что отец ребенка – лорд Виджилант? Нет. Полная бессмыслица.

Риддл все еще смотрел на меня выжидающе. Стоило обратить его любопытство на пользу.

– Помнишь гостью, которая исчезла, не попрощавшись? Она принесла мне послание от старого друга. От лорда Голдена, если точнее.

Риддл чуть приподнял бровь. Если его и удивило то, что незнакомка оказалась посланницей, он это хорошо скрыл.

– Вы с лордом Голденом были очень близки, как я припоминаю.

Он сказал это таким ровным голосом, будто ничего особенного не имел в виду. Или наоборот.

– Мы были близки, – негромко подтвердил я.

Молчание затянулось. Я ни на миг не забывал о маленькой слушательнице за стеной. Я прочистил горло.

– Это не все. Посланница сказала, что за ней охотятся. Что ее преследователи близко.

– Для нее было бы безопаснее остаться здесь.

– Возможно. Может быть, она так не думала. Я знаю, что она боялась привести опасность к моему порогу. Но еще она мне сказала, что лорд Голден пытался вернуться и ему тоже пришлось скрываться от преследователей. – Я подумал о том, чем рискую. А, была не была… – Возможно, когда лорд Голден находился в Шести Герцогствах, он стал отцом ребенка. Посланница сообщила мне, что этот его сын может быть в большой опасности. Лорд Голден желает, чтобы я его разыскал и защитил.

Риддл помолчал, обдумывая услышанное, потом осторожно спросил:

– Думаешь, Фитц Виджилант может оказаться сыном лорда Голдена?

Я покачал головой:

– Он не того возраста. Охотница Лорел была одной из женщин, которых я считал возможными матерями этого «нежданного сына».

– Если точнее, у него не тот отец. Охотница Лорел была его матерью, как теперь говорит Чейд. Но Виджилант назвал его своим сыном. Разве что у него два отца…

– Или его назвал своим тот, кто отцом не являлся, – уточнил я со вздохом. – И все же он слишком молод. Разве что лорд Голден еще раз навещал Олений замок.

Мы оба замолчали. Мог ли он вернуться и не связаться со мной? Я так не думал. Зачем ему было возвращаться?

– Что ты знаешь про лорда Виджиланта? – спросил я Риддла.

– Не много. Он хамоват, и его земли несколько лет были в беспорядке. Когда я услышал про Фитца Виджиланта, меня удивило, что лорд Виджилант вообще сумел убедить какую-то женщину лечь с ним в одну постель, не говоря уже о том, что он, холостяк, признал бастарда. Но возможно, в этом был смысл, если он считал мальчика своим единственным наследником. Однако он взялся за ум, нанял хорошего управляющего, который помог ему навести порядок в имении, и, начав процветать, женился. Сдается мне, тогда-то и начались неприятности. Какая леди согласилась бы с тем, что у бастарда преимущество по сравнению с законнорожденными сыновьями? Вскоре после этого Фитца Виджиланта отослали в Олений замок, и он оказался под крылышком у Чейда. – Риддл еще немного поразмыслил. – Я не вижу никакой связи между ним и ребенком, которого та же самая леди могла родить за много лет до него.

Я покачал головой:

– Ее и нет. Это просто странное совпадение. Я развязал мешок, рассчитывая найти поросенка, а внутри оказался кот. Но от этого мои поиски сына лорда Голдена не прекратятся. Думаю, разумнее будет расспросить саму охотницу Лорел.

Риддл покачал головой:

– Не получится. Она умерла много лет назад, Фитц. Я помню, как она покинула Олений замок, к вящему разочарованию королевы Кетриккен. Она была полезной до той поры – в вопросах, связанных с Полукровками. Она уехала так внезапно, что ходили слухи, будто она поссорилась с кем-то высокопоставленным, но, если что и было, все как следует скрыли. Не прошло и года, как мы узнали о ее смерти.

Я призадумался. Не могла ли Лорел покинуть Олений замок, чтобы скрыть беременность и втайне выносить ребенка? Этой загадке было много лет, и меня она не касалась. Мне жаль было услышать, что Лорел умерла. Она была добра ко мне. Я покачал головой и отбросил мысли о ней.

– Риддл, как только появится возможность, ты сможешь узнать, не болтает ли кто-то о моей посланнице?

– Разумеется. Я ничего не слышал о ее преследователях, как ты уже знаешь. Но может быть, я сумею выследить ее. Как по-твоему, где она сейчас?

В куче пепла посреди загонов для овец.

– Не знаю. Но меня больше интересует, откуда она явилась и кто ее преследовал. Интересно, что ты сумеешь выяснить о ней и о тех, кто за ней охотился до того, как она сюда пришла, и после того, как она отсюда ушла.

– Я буду держать ухо востро. Подозреваю, она двинулась вверх по течению Оленьей реки. Я расспрошу людей, когда буду ехать обратно в Олений замок.

– Видимо, это значит, что вскоре ты нас покинешь.

– Я выполнил свое задание, и не одно. Я доставил тебе «посылку» в целости и сохранности, как приказали. Мне было нетрудно немного тебе помочь, но у меня ведь есть собственные дела, и я должен к ним вернуться.

Я медленно кивнул, ощущая внутри пустоту. Я и не заметил, как сильно привык на него полагаться, пока он не заговорил об отъезде. Риддл знал, каким человеком я был когда-то, с ним можно было говорить открыто. Я стану по нему скучать. Мой голос не выдал моих чувств.

– Как скоро ты уедешь?

– Через три дня.

Я снова кивнул, понимая, что он позволяет мне свыкнуться с мыслью о его отсутствии. Риддл прибавил:

– К тому времени Лант уже выздоровеет, так что твою спину будет защищать по меньшей мере один мужчина.

– За собственной спиной он следил не очень-то хорошо. Сомневаюсь, что доверю ему свою. Или Би.

Риддл кивнул и признался:

– В нем нет той жилки, что есть в тебе и во мне. Но это не делает его полным неумехой. Он просто еще слишком молод. Ты должен познакомиться с ним поближе.

– Познакомлюсь. Как только он выздоровеет. Я решил, что он захочет уединения, пока не восстановится.

Риддл чуть склонил голову набок:

– Не все такие одиночки, как ты, Том. Лант очень общителен. Ему будет нелегко жить вдали от Оленьего замка. Тебе уже известно, должно быть, что к визиту леди Шун он отнесся весьма благосклонно. А когда он выздоровеет, если ей понадобится партнер для танцев, то он отлично подойдет. Он остроумный собеседник, хорошо воспитан и приветлив. Среди дам он был очень популярен, несмотря на свое низкое происхождение.

– Я должен его навестить.

– Да, должен. Он относится к тебе с почтением. Не знаю, что ты сделал с ним при первой встрече, но это все еще действует. Ему понадобилось собрать всю смелость, чтобы сюда приехать – не только чтобы попросить разрешения учить твою дочь, но и чтобы понадеяться на твою защиту. Это было немного… унизительно. Но Чейд сказал ему, что другого выхода нет.

Раньше я не смотрел на дело в таком свете. Интересно, что известно Риддлу о нашей первой встрече с Фитцем Виджилантом? Он по-прежнему в каком-то смысле человек Чейда.

Поэтому я заметил только:

– Фитц Виджилант считает, что я все еще на него сердит.

Риддл кивнул:

– Он уже достаточно пришел в себя, чтобы сидеть за столом и ходить по Ивовому Лесу. Но ведет себя так, словно ты запер его в комнате.

– Понятно. Я сегодня этим займусь.

– Том, он юнец, но это не значит, что он не может стать твоим другом. Узнай его. Мне кажется, он тебе понравится.

– Уверен, так и будет, – солгал я. Пришла пора закончить разговор. Би услышала достаточно.

Способность Риддла догадываться о том, что ему чего-то недоговаривают, иногда заставляла меня краснеть. Он взглянул на меня почти опечаленно и проговорил, понизив голос:

– Том, тебе нужен друг. Я знаю, Лант молод, и ваша первая встреча вышла… дурно организованной. Начни заново. Дай ему шанс.

И потому тем же днем я постучался в двери Фитца Виджиланта. Булен открыл немедленно. По его перешитой ливрее и причесанным волосам было ясно, что Ревел позаботился придать Булену подобающий вид. Бесцеремонно оглядев комнату наставника, я нашел его человеком опрятным, но не чересчур. Целебные мази, приготовленные Чейдом, были аккуратно расставлены на каминной полке. В комнате витал запах масла арники. Сам Фитц Виджилант сидел за столом и писал письмо. Перед ним было два подготовленных пера, чернильница и маленькая промокашка. С другой стороны стола лежал коврик с головоломным раскладом для игры в камни. Интересно, откуда он узнал правила? Я поспешно отбросил лишние мысли и сосредоточился на цели.

Он немедленно вскочил и поклонился, потом замер в молчании, глядя на меня с трепетом. Есть поза, которую принимает человек, когда не хочет выглядеть агрессивным, но готов защищаться. Фитц Виджилант стоял именно так, но весь как будто съежился, и лицо его выражало готовность к поражению. Мне стало нехорошо. Я вспомнил, каково это – утратить всю уверенность в собственном теле. Этот человек уже мне покорился. Оставалось лишь гадать, насколько он сломлен и восстановится ли когда-нибудь в нем то, что нужно для мало-мальски толкового бойца. Я попытался не выдать своей жалости.

– Писарь Фитц Виджилант, рад видеть тебя в добром здравии. Я пришел спросить, позволит ли твое самочувствие занять место за нашим столом.

Он кивнул, не глядя мне в глаза:

– Если пожелаете, сэр, я так и поступлю.

– Нам будет приятна твоя компания. Это позволит не только Би, но и всем остальным жителям Ивового Леса узнать тебя получше.

Он опять поклонился:

– Если это доставит вам удовольствие, сэр…

– Доставит, – перебил я. – Но только если ты сам этого хочешь.

На миг наши взгляды встретились – и я увидел мальчика, который стоял голым возле очага, пока умелый убийца рвал швы на его одежде. Да уж, неловкое у нас вышло знакомство. Придется с этим что-то делать. Молчание затягивалось, и что-то в нем изменилось. На лице Фитца Виджиланта появилась решимость.

– Да. Я присоединюсь к вам, помещик Баджерлок.