18. Невидимость
Любимый,
однажды рядом с тобой я познал умиротворение. Хотя, по правде говоря, было немало случаев, когда твое присутствие вынуждало меня лицом к лицу столкнуться со смертельной опасностью. Или болью. Или страхом. Но запомнил я покой и о нем тоскую. Если бы ты оказался рядом, я схватил бы тебя за плечи и тряс, пока ты не начал бы клацать зубами. В чем смысл твоего путаного послания? Ты боялся слишком многое доверить посланнице? Ты подозревал, с какой жестокостью за ней будут охотиться, какая издевательски мучительная смерть ее ждет? Что за нужда заставила тебя рискнуть жизнью этой девушки, зная, какая участь грозит ей в случае неудачи? Я задаю себе эти вопросы и нахожу лишь один ответ: если бы ты не рискнул, ее участь была бы еще страшней. И тут я спрашиваю себя: что может быть страшней? И в какой же опасности ты сам, прямо сейчас, раз не доставил это послание лично…
У меня есть только вопросы, и каждый – пытка, ведь меня и так терзает множество тревог. Ты поручил мне загадочное задание и дал слишком мало подсказок. Боюсь, оно чрезвычайно важное. Но мои собственные заботы тоже чрезвычайно важны. Моя маленькая дочь… Неужели я снова брошу собственного ребенка, на этот раз ради того, чтобы отправиться на поиски твоего сына? Слишком мало сведений, мой старый друг, и слишком большая жертва.
Незаконченное письмо со стола моего отца
Я стояла одна посреди комнаты и слушала, как в коридоре вопит Шун. Меня охватила горькая обида. После всего, через что мы с ним прошли этой ночью, всего, что я сделала, чтобы ему помочь, хватило одного ее вскрика – и мой отец убежал, оставив меня в полутьме и в промокшей одежде. Я приподняла крышку сундука повыше и, напрягая все силы, потянулась ко дну. Принялась шарить в поисках чего-то сухого и удобного, чтобы надеть на ночь. Я распихивала зимние носки и колючие шерстяные рубашки. Мои пальцы что-то обнаружили, и я, ухватившись как следует, вытащила это с самого дна сундука.
Теплая войлочная ночная рубашка. Красная. Мой любимый цвет. Я поднесла ее ближе к огню, чтобы рассмотреть. Она была новая, неношеная. Я вывернула воротник и узнала стежки. Мама ее сшила. Для меня. Сшила и спрятала, как часто делала, чтобы достать, когда выяснится, что я выросла из старой рубашки.
Я сбросила мокрую одежду там, где стояла, и натянула через голову новую ночнушку. Она была мне впору, только чуть длинновата. Я приподняла подол, чтобы не путался под ногами. Я чувствовала себя элегантной, придерживая его при ходьбе, пусть это и была не юбка, а всего лишь подол ночной рубашки.
Тут закричал призрак – издал долгий вой где-то далеко, и у меня волосы на затылке встали дыбом. На миг я застыла. Потом вой раздался опять, ближе и громче. В тот миг случились две вещи: я поняла, что мне не следовало оставлять кота в шпионском лабиринте, и внезапно обнаружила, что в моей комнате действительно был вход в секретные коридоры. Просто не там, где я его искала.
Я открыла дверь в комнату горничной. Свет от камина туда почти не проникал. Я вернулась за свечой. Постель бледной незнакомки осталась в том же виде, в каком она ее бросила, скомканной на кровати. Я знала, что к ней нельзя прикасаться. Я обошла ее стороной, и тут моя ступня в чем-то запуталась, и я едва не упала. Я вскрикнула, испугавшись зараженной постели, и «призрак» завыл в ответ.
– Я сейчас! – тихо прошипела я. – Иду, иду. Сиди тихо – и получишь большой кусок рыбы.
Воды!
Кот хотел пить. Как же я об этом не подумала! Он уже нашел и съел свою награду, соленую рыбу, и теперь мучился от жажды.
– Ну тогда получишь воду. И сосиску из кладовой. Но веди себя тихо, пока я до тебя не доберусь. Пожалуйста.
Ответом мне было рычащее «мяу», в котором слышалось согласие и предупреждение. Если награда запоздает, кот намеревался выть, пока мне на голову не рухнет потолок.
Я с колотящимся сердцем взглянула на пол, опасаясь увидеть полчища кусачих насекомых, готовых забраться по моим ногам. Вместо этого я увидела подол своей ночной рубашки и, когда подняла его, собственные босые ноги на фоне досок пола. Придерживая рубашку как следует и опустив свечу, я наклонилась. Пригляделась. Я чувствовала, что мои ступни касаются чего-то – не пола, – но не могла это увидеть.
Я подобрала ночную рубашку повыше, взяла край подола в зубы и подвернула пальцы ног. Они сжали ткань. Легкую и мягкую. Я нагнулась, ухватила ее большим и указательным пальцем, и тут край отогнулся, выставив напоказ подкладку с узором в виде рисунка на крыле бабочки. От испуга я его выронила. И опять мои ноги как будто были босыми на полу, но половина пальцев на них исчезла. На отогнутом уголке плаща виднелись изящные цветные полоски. Пока я смотрела, изумленная, мои пальцы медленно проступили на ткани. Я чувствовала, что она их покрывает, но в то же самое время видела их.
Я подцепила «бабочкину» часть плаща щепотью и встала. Теперь я его видела. Он свисал с моей вытянутой руки, безумно разноцветный и очень легкий. Значит, это из-за него мы не увидели посланницу в постели. Мне вспомнились ее странные слова: «Он перенимает цвета и тени». Неудивительно, что она просила нас его не выбрасывать. Это настоящее сокровище из старой сказки! Мой страх заразиться внезапно исчез, его место заняла уверенность в том, что если отец увидит эту вещь, то заберет и, скорее всего, уничтожит, чтобы меня защитить.
Я поставила свечу на пол и аккуратно, стараясь не касаться постели, вытащила из нее плащ и сложила его, «бабочкиной» стороной наружу. Сложенным он оказался на удивление мал. Я подумала про себя, что такая тонкая ткань должна быть слишком нежной и против ветра и дождя от нее мало пользы. Я решила, что буду пользоваться плащом с большой осторожностью.
Полосатик опять замяукал.
– Тсс! – предостерегла я его. Потом предложила: – Поскребись или царапни стену там, где видишь мой свет. Я пытаюсь найти дверь.
Тихий скрежещущий звук раздался из-под кровати. Я не хотела ее трогать, но пришлось. Обеими руками взявшись за раму, я с трудом оттащила кровать от стены. Она показалась мне неожиданно тяжелой, и я заподозрила, что ее нарочно сделали такой, чтобы какой-нибудь слуга не сдвинул случайно.
Я подняла свечу и протиснулась между кроватью и стеной, чтобы осмотреть деревянные панели и потыкать их. Кот скребся усердно, даже неистово. Я не видела никаких щелей или защелок, но, приложив ладонь к тому месту, где он царапался, почувствовала сквознячок. И мяуканье, как мне показалось, здесь слышалось громче.
– Имей терпение, – опять предупредила я кота и вдруг подумала о двери в кабинете.
Я закрыла дверь в комнатку и изучила петли. Фальшивых не было, но одна планка за дверью была у́же соседних. Я подцепила ногтями край и потянула. Дощечка вывернулась из стены! За ней обнаружился рычаг, весь в паутине и пятнах ржавчины. Я навалилась на него, и раздался скрежет. Рычаг продвинулся не так уж далеко, но часть стены за кроватью внезапно отошла в сторону. Возбужденное мяуканье сделалось громче.
– Тсс! – предупредила я кота.
Скорее всего, до возвращения моего отца осталось очень мало времени. Надо было спрятать плащ, выгнать кота из лабиринта и вознаградить, а потом вернуться в спальню, прежде чем меня хватятся. Я вернула узкую дощечку на место и, стиснув зубы, пробралась мимо зараженной кровати. Когда я нажала на сдвинувшуюся часть стены, она открылась. Я вошла в коридор туда, отпихнув ногой кота:
– Не выходи! Там нет воды.
Он зарычал, но отступил. Я сунула сложенный плащ под мышку, опустила свечу на пол и, собрав все силы, перетащила кровать на прежнее место. Потом отступила в секретный коридор и закрыла за собой потайную дверь.
«Сначала кот», – решила я, и ему это понравилось.
– Отведи нас обратно в кладовую, – шепотом предложила я. – К рыбе!
Полосатик побежал вперед, и я последовала за ним. Дважды он останавливался так резко, что я едва на него не наступала. Но он знал дорогу, и вскоре мы вместе вышли из лабиринта в кладовую. Мне пришлось сложить ящики один на другой, чтобы добраться до красивой вереницы сосисок, подвешенной за пределами досягаемости. И опять я пожалела, что у меня нет пояса с ножом. Пришлось отгрызть две сосиски. Кот жалобно звал, напоминая, что больше всего ему нужна вода.
Мы вышли в кухню, где я нашла для него воду. Он пил и пил, а я рассматривала свой плащ-бабочку. Ткань казалась гораздо крепче, чем полагалось бы при таком малом весе. Когда Полосатик напился, я вознаградила его сосисками и выпустила в кухонный двор. Он удалялся в ночь, когда я спросила:
– А как же крысы? Ты убил хоть одну?
Он убил несколько, а также обнаружил и прикончил два гнезда с крысятами.
– Завтра вернешься?
Маловероятно. Ему не понравилось быть запертым без воды. Он привык приходить и уходить, когда вздумается. Зверь трусил в холодную ночь, задрав хвост. Я едва ли могла его винить. Сама оставила беднягу взаперти, без воды, на много часов. Но то, что он нашел два гнезда с крысятами, со счетов не сбросишь. Придется отыскать союзника среди кошачьего племени, и побыстрее.
Я услышала тихий звук где-то в доме и внезапно вспомнила, что мне надо поторапливаться. Метнулась обратно в кладовую за миг до того, как кто-то вошел в кухню. Потушила свечу пальцами и на ощупь отыскала дорогу в секретный коридор. Закрыла за собой дверь. Тьма сделалась абсолютной. Я сказала себе, что уж теперь-то знаю дорогу так хорошо, что мне не нужен свет. Я пыталась не думать о крысах, уцелевших после охоты Полосатика.
Времени ушло немало, но я нащупала дорогу в маленькое помещение, из которого можно было подсматривать за кабинетом отца. Из глазка падал тонкий луч света. Я заглянула в него и увидела, как отец закрывает двери в кабинет. Еще мгновение – и он откроет потайную дверь.
В темноте я встряхнула плащ-бабочку и снова его сложила невидимой стороной наружу. Я не видела, что делаю. Оставалось лишь надеяться, что предательская цветная подкладка вся оказалась внутри. Услышав, как отец открывает потайную дверь, я спрятала плащ на полке за запасом свечей.
Пляшущие отблески пламени свечи опередили его. Свет и тени текли, будто жидкость. Они хлынули из-за угла, как вода, и захлестнули меня. Я сидела тихонько, держа в руке погасшую свечу, пока он не подошел ко мне. Когда свет меня коснулся и отец меня увидел, я услышала, как он вздохнул с облегчением.
– Так и знал, что разыщу тебя здесь, – сказал он ласково. Потом, окинув меня взглядом, продолжил: – Ох, малышка моя… и свеча твоя погасла, да? Что за жуткая ночь. Мой бедный волчонок.
Ему пришлось нагнуться, чтобы войти в мою норку. Когда я встала, он нагнулся еще сильней, чтобы поцеловать меня в макушку. На миг застыл, словно обнюхивая меня.
– С тобой все в порядке?
Я кивнула.
– Ты приходишь сюда, когда тебе страшно?
На этот вопрос я могла ответить честно:
– Да. Это место принадлежит мне. Я чувствую его больше своим, чем весь остальной Ивовый Лес.
Он выпрямился и кивнул:
– Ну ладно. – Попытался расправить плечи, но не смог из-за тесноты. – А теперь пойдем со мной. Нам обоим надо хотя бы немного поспать, а уже скоро рассветет.
Он пошел первым, и я последовала за ним из секретных коридоров обратно в его логово. Я смотрела, как он закрывает панель и открывает высокие двери. Я следовала за его свечой, пока мы возвращались в главную часть особняка. У подножия большой лестницы он приостановился и повернулся ко мне.
– Твою комнату надо будет как следует вычистить, прежде чем ты сможешь спать там опять. А в моей слишком грязно. Предлагаю сегодня поспать в гостиной твоей мамы, где ты появилась на свет.
Он двинулся туда, не дожидаясь моего согласия. Я последовала за ним в милую комнатку, которая когда-то была моей детской. Там было холодно и темно. Отец зажег свечи в канделябре и оставил меня, а сам ушел добыть угли из другого камина, чтобы развести огонь. Пока его не было, я отряхнула паутину со своей новой красной ночной рубашки. Окинула взглядом мамину комнату, погруженную в полумрак. После ее смерти мы сюда заходили редко. Ее присутствие ощущалось повсюду – от свечей в подсвечниках до пустых цветочных ваз. Нет. Не присутствие. Здесь я чувствовала, что ее нет. Прошлой зимой мы собирались тут втроем почти каждый вечер. Мамина рабочая корзинка все еще стояла возле ее кресла. Я села в него и положила корзинку себе на колени. Подтянула ноги под себя, укрыла их ночнушкой и прижала корзинку к себе.
