15. Полный дом

Они прибыли днем. Шун ехала верхом на миленькой гнедой кобылке в белых «чулках», а Риддл сопровождал ее на поджаром белом мерине. Зеленый плащ Шун был обшит мехом и укрывал не только ее, но и круп лошади. Позади трусил мул, с одного бока которого был приторочен дорожный сундук, а с другого – несколько сумок. Поводья гнедой были новенькими, блестящими, как и сундук. Так-так… Чейд предоставил деньги, и Шун, не теряя времени понапрасну, вынудила Риддла отвезти ее на рынок в городе покрупней. Я заподозрил, что все дни, что миновали с нашей последней встречи, она посвятила покупкам. Я снова спросил себя: какая причина могла заставить эту девушку покинуть дом, где ее спрятал Чейд, так быстро, что она оставила там все свои вещи? Неужели и впрямь случилось жуткое покушение на ее жизнь? И что за враг сумел ее разыскать, когда ни Риддл, ни я не знали о ее существовании, не говоря уже о месте нахождения? Как ни крути, с этой юной леди было связано куда больше загадок, чем мне хотелось бы.

Я встретил их на подъездной дороге. Мои волосы были причесаны, а лицо пощипывало после тщательного бритья. Я нашел последнюю чистую рубашку, а грязной поспешно протер ботинки. Надо будет выкроить время, чтобы собрать всю грязную одежду и поручить кому-то из слуг с ней разобраться. Я вдруг со стыдом понял, что никогда раньше не задумывался о таких вещах. Молли всегда заботилась о том, чтобы мой гардероб был в порядке. Молли…

Я решил, что брюки выглядят вполне прилично, и спешно покинул комнату, которую мы с ней когда-то делили. Почему я так суетился из-за своего внешнего вида? В конце концов, это всего лишь Риддл и Шун.

Я надеялся, что Би будет рядом со мной, но, хотя я позвал ее, когда прибежал мальчик-слуга и сообщил, что на подъездной дороге показались лошади, она не отозвалась. В последнее время она приноровилась исчезать где-то в доме. Теперь моя дочь больше разговаривала, но я не мог избавиться от ощущения, что знаю о ней все так же мало. Она по-прежнему избегала смотреть мне в глаза. К этому я уже привык, но не сумел привыкнуть к взглядам искоса, когда она как будто оценивала меня и взвешивала мои ответы. Это сбивало с толку.

И у меня так и не было времени во всем разобраться. Омут несделанных дел поглотил меня с головой. С приближением зимы всегда тяжело наводить порядок в доме. Если в крыше есть слабые места, зимой она начинает течь. Забитые дымоходы наполняли гостевые комнаты дымом и вонью. Я едва не сломался под грузом забот, а особняк как будто ополчился против меня и выдумывал все новые и новые неприятности. Дьютифул предоставил Неттл щедрое содержание в обмен на ее труд в качестве мастера Силы королевского круга. А королева Кетриккен выделила средства на поддержание Ивового Леса и от себя, в знак признательности за то, что Баррич при жизни сделал для Видящих. Так что деньги на ремонт были, но меня все равно раздражали шум и суета из-за того, что в доме работали мастера. И я злился на самого себя, что не сделал все это летом.

В общем, Шун и Риддл объявились посреди толпы рабочих, которые приходили и уходили, повозок с досками и кирпичом и строителей, которые мешали раствор в корытах. Риддл, будь он неладен, даже не попытался скрыть свое изумление, а на лице Шун явственно отразилось смятение. Я позвал младшего конюха и велел позаботиться об их лошадях; появился Ревел и подсказал новой горничной найти помощника, чтобы отнес сундуки Шун в гостевую комнату. Управляющий сообщил мне, что организовал угощение в комнате Пересмешника, относительно тихой гостиной. Я его поблагодарил и попросил гостей пройти со мной туда. Когда мы вошли в комнату, новая кухонная служанка как раз уходила. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить ее имя – Опал. Я ее поблагодарил. На столике обнаружились круглобокий чайник с горячим чаем и множество пирожков. Опал сообщила, что вернется вскорости с сосисками в тесте, только что из печки, и поинтересовалась, не пожелаем ли мы чего-нибудь еще. Шун окинула взглядом стол и попросила вина. И возможно, немного сыра и нарезанного хлеба. И масла. Опал почтительно присела и сказала, что все передаст поварихе Натмег. Я прибавил еще одно задание, попросив найти кого-нибудь, кто сможет разыскать леди Би и прислать к нам.

Служанка ушла, и я повернулся к Шун и Риддлу:

– Извините за весь этот грохот. Похоже, стоило мне обнаружить, что одна вещь нуждается в ремонте, другие не заставили себя ждать. Обещаю, ваши комнаты к вечеру будут уютны и теплы, и мне сказали, что к концу недели в твоих покоях можно будет жить, Шун. В Ивовом Лесу давно не бывало гостей, которые задерживались надолго, и, боюсь, дом не в таком хорошем состоянии, как хотелось бы.

Смятение Шун усилилось.

– Леди Би здесь нет? С ней все в порядке? – вмешался Риддл. Возможно, надеялся сменить тему.

Словно призванная его словами, Би тихонько постучалась в дверь и вплыла в комнату. Это единственное подходящее слово, чтобы описать то, с какой грациозной медлительностью она двигалась. Ее зрачки так расширились, что глаза казались почти черными. Она посмотрела на меня и хрипло проговорила:

– Этот день настал. – На ее лице расцвела неземная улыбка. – Бабочка в саду, папа. Крыло лежит на земле, и бледный человек ждет тебя.

Она замолкла, и мы все на нее уставились. У меня душа ушла в пятки: она приняла какой-то наркотик? Заболела? Би была совсем на себя не похожа. Риддл пришел в ужас. Он глядел на нее во все глаза, а потом обратил ко мне обвиняющий взгляд. Иногда я забывал, какой юной моя дочь казалась тем, кто плохо ее знал. Такие слова от девятилетнего ребенка были сами по себе тревожны, но большинству сторонних наблюдателей казалось, что ей не больше шести.

Шун первой обрела дар речи:

– Ты говорил вроде, что у тебя дочь? Кто этот маленький мальчик? Слуги часто разговаривают с тобой в таком тоне?

Я ее почти не услышал.

– Би, с тобой все в порядке?

Она повела головой, словно обнаружив меня на слух, а не при помощи зрения. Лицо у нее было отрешенно-счастливое, как у безумца.

– Так приятно, когда видишь, что была права. Когда круг замыкается. И это на самом деле происходит. Пойдем быстрее. Времени не так уж много. – Она медленно покачала головой. – Посланник преодолел слишком долгий путь, чтобы умереть на пороге.

Я взял себя в руки:

– Боюсь, мой ребенок болен. – Пересек комнату, подхватил ее на руки. От моего прикосновения она тотчас же сделалась как деревянная. Я поспешно запечатал свой разум. – Риддл, пожалуйста, позаботься тут обо всем.

Риддл что-то взволнованно проговорил мне вслед. Я закрыл дверь, не слушая его, и быстрым шагом направился по коридору, держа в руках Би. Повернул к лестнице, намереваясь отнести дочь в спальню, но она вдруг ожила в моих руках и, извернувшись, высвободилась из моей хватки. Приземлилась на ноги, качнулась, едва не упав, и изогнулась в другую сторону, чтобы сохранить равновесие. На миг показалось, что она создана из жидкости. Потом моя дочь бросилась прочь от меня, зовя через плечо:

– Сюда, Фитц Чивэл! Сюда!

Ее голос звучал точно неземной.

Я погнался следом. Моя девочка бежала, и ее тоненькие ножки как будто не касались пола. Она неслась к западному крылу особняка, к той его части, которой мы меньше всего пользовались и которая, к счастью, не кишела рабочими. Она повернула в коридор, ведущий в одну из оранжерей Пейшенс. Я думал, что поймаю ее там, но Би проворнее ветра промчалась мимо горшков с папоротниками и кадок со свисающими лозами.

– Би! – шепотом позвал я, но она не замедлила бега.

Я прыгал и вилял на узкой тропе, одолевая препятствия, и беспомощно смотрел, как она с трудом открывает какую-то дверь и вырывается наружу, в ту часть сада, где рос лабиринт из живой изгороди.

Я побежал следом. Я догонял, она убегала – и тишину вокруг нарушали только топот ее маленьких ножек и мой куда более тяжелый шаг. Я не звал ее по имени и не просил остановиться или вернуться. У меня не было никакого желания привлекать внимание к ненормальному поведению моей дочери и моей неспособности с ней справиться. Да что же с ней такое? И как все объяснить Риддлу, чтобы он не счел меня небрежным отцом? Я не сомневался, что он обо всем доложит Неттл и та сильнее прежнего начнет настаивать, чтобы забрать Би. Что касается Шун, то худшего первого впечатления по поводу Ивового Леса, Би и меня, чем то, которое она только что получила, и придумать нельзя.

Сад с этой стороны дома в значительной степени подвергся влиянию пылкой натуры Пейшенс. Если когда-то в его основе и была некая идея или намерение, то либо он это перерос, либо понять сей план смогла бы только Пейшенс. Би уводила меня все дальше и дальше в дебри, доступные лишь посвященным, полные тропинок, каменных стен, купален для птиц и статуй. Она танцующим шагом пронеслась по заснеженным тропкам к клумбе с узором из трав, потом перепрыгнула через невысокий штакетник и побежала по дорожке в туннеле из шпалер, оплетенных облетевшими розами. Припорошенные снегом гравийные дорожки внезапно уступили место мшистым насыпям и зарослям папоротников; низкие стены здесь пересекались друг с другом, а лозы, что росли в горшках, закрепленных на высоких подставках, оплетали каркас над тропой, превращая ее в зеленый туннель, куда почти не проникал свет тусклого зимнего дня. Я всегда любил хаотичность этого сада, она делала его похожим на лес и напоминала мне о путешествии через горы в поисках Верити и драконов. Но сегодня сад как будто специально сдерживал меня, позволяя Би уходить все дальше с проворством хорька. Она исчезла под сенью вечнозеленых растений.

И там я ее догнал. Она стояла не шевелясь и пристально глядела на что-то на земле. Справа от нее была древняя стена из сложенных камней, отмечавшая границу сада и поросшая густым слоем темно-зеленого мха. За стеной простирался крутой лесистый склон, упиравшийся в общественную дорогу, которая вела к главным воротам Ивового Леса и въезду для карет. Я едва дышал, догнав ее, и до меня впервые дошло, что она знает эту часть имения как свои пять пальцев. Я и не думал, что моя дочь играет так близко от дороги, пусть даже по ней мало кто ездит.

– Би, – пропыхтел я, оказавшись достаточно близко от нее, чтобы не кричать, – не смей больше…

– Крыло бабочки! – воскликнула она, ткнув пальцем. И застыла точно изваяние. Когда она обратила ко мне широко распахнутые глаза, оказалось, что ее зрачки так расширились, что осталась лишь тонкая каемка голубизны. – Иди, – чуть слышно прошептала моя дочь. – Иди к нему. – Она взмахнула изящной рукой и улыбнулась, словно вручая мне подарок.

Во мне проснулось такое сильное предчувствие катастрофы, что мое сердце, и без того колотившееся от бега, теперь забилось еще быстрее от ужаса. Я шагнул в ту сторону, куда она указывала. Из ниоткуда выскочил испуганный черный зверек и умчался в лес. Я вскрикнул от неожиданности и остановился. Кот. Просто дикий кот – один из множества мышеловов Ивового Леса. Всего лишь кот. Я сделал еще два шага и посмотрел вниз.

Там, на мягком ложе из притененного мха, все еще в пятнах инея с ночи, покоилось крыло бабочки размером с мою ладонь. Блестящие участки красного, золотого и темно-синего были разделены темными прожилками, наподобие свинцового переплета витражного окна. Я замер, очарованный этим зрелищем. Мне не доводилось видеть бабочку такого размера, такую великолепную, не говоря уже о том, что стояли холодные дни ранней зимы. Я глядел во все глаза.

– Это для тебя, – прошептала Би, беззвучно приблизившись ко мне. – В моем сне это было для тебя. Для тебя одного.

Словно одурманенный, я опустился на одно колено возле странной находки. Коснулся ее указательным пальцем; она была мягкой и податливой, словно тончайший шелк. Я осторожно ухватил ее за кончик двумя пальцами и приподнял.

В этот миг «крыло бабочки» превратилось в нечто совершенно иное. В тонкий и немыслимо легкий плащ. Он заполоскался на ветру, точно дамская вуаль, и внезапно оказалось, что разноцветный лоскут – уголок подкладки куда большего куска ткани. Сама ткань была в точности того же оттенка, что мох и пятнавшие его тени, и отлично сливалась с землей под вечнозелеными деревьями. Когда я поднял плащ, то обнажилась остальная подкладка, разноцветная, точно крыло бабочки, а также то, что было спрятано под ним.

Шут.

Бледный и тонкий, как во времена нашей юности, он лежал на голой земле, сжавшись в комочек. Его руки были прижаты к телу, и он свернулся клубком, уткнувшись подбородком в грудь. Его волосы цвета льда были распущены, пряди прилипли к щеке, запутались во мху. Я рассердился из-за того, что другой щекой он прижимается к холодной земле. По мху возле его губ полз жук. Шут был одет не по погоде: он явился из куда более теплых мест. На нем была длинная хлопковая рубаха с крупным узором цвета ржавчины на фоне пшеничного цвета и простые широкие штаны чуть более темного оттенка. На одной ноге у него был сапог, вторая оказалась босой, грязной и окровавленной. Кожа у него была цвета алебастра, глаза закрыты, а губы бледно-розовые, как рыбьи жабры. Он не шевелился. Тут мой взгляд скользнул к большим «розам» на спинке его рубашки, и я понял, что на самом деле это пятна крови.

В ушах у меня раздался грохот, и по краям поля зрения начала собираться тьма.

– Папа? – Би потянула меня за рукав, и я осознал, что она делает это уже несколько минут.

Я стоял на коленях возле Шута. Не знаю, сколько времени я провел так, безучастный ко всему.

– Все будет хорошо, Би, – сказал я дочери, уверенный в обратном. – Беги обратно домой. Я с этим разберусь.

Власть над моим телом захватил кто-то другой. Я приложил пальцы к горлу Шута, подождал, и когда у меня не осталось сомнений, что пульса нет – он появился. Шут не умер… не совсем умер. Его плоть так и не согрелась от прикосновения моих рук, оставшись холодной. Я завернул его в плащ-бабочку и поднял, решив пренебречь ранами. Он с ними какое-то время шел. Медлить сейчас, чтобы их не потревожить, означало бы не спасти его, но продержать дольше на холоде, что могло его прикончить. Шут не издал ни звука. Он был очень легким в моих руках – впрочем, он всегда был легким.

Би не подчинилась, и я понял, что мне все равно. Она семенила возле меня, задавая вопрос за вопросом, неуемная, как потрескивающее в камине сырое полено, – я снова увидел в ней своего ребенка, но отвечать на вопросы не стал. Ее странный приступ как будто прошел. Он все еще меня беспокоил, но не так сильно, как человек без сознания в моих руках. Разберусь со своими катастрофами по очереди. Спокойно. Бесстрастно.

Я вдруг задался вопросом, что чувствую, и получил довольно ясный ответ. Ничего. Вообще ничего. Шут вот-вот умрет, и я изготовился отказаться от чувств по поводу его смерти заранее. Я перенес столько боли из-за смерти Молли, что отказывался страдать снова. Он отсутствовал в моей жизни много лет. Если бы он не вернулся, я бы не испытал никакой новой потери. Нет. Нет никакого смысла что-то чувствовать из-за его возвращения, когда я скоро снова потеряю его. Откуда бы он ни явился, он преодолел долгий путь, чтобы доставить к моему порогу мучительную боль.

Я не приму такой подарок.

Я обнаружил, что каким-то образом вернулся обратно по пути, пройденному во время моей неистовой погони по саду за Би. Она ждала меня возле двери в оранжерею Пейшенс.

– Открой дверь, – сказал я, не взглянув на дочь, и она подчинилась.

Я занес Шута внутрь. Разум будто парализовало, но мои ноги и моя дочь продолжали действовать. Она бежала впереди меня, открывая двери, а я бездумно следовал за ней.

– Положи его на тот стол, – сказала Би, и я понял, что она привела меня в маленькую мастерскую, где Молли занималась всем, что было связано с ульями.

Там было чисто, как всегда при жизни Молли, но все равно пахло ею, ее работой, ароматным медом, воском, чувствовался даже мускусный запах пчелиных трупиков, которые она вычистила из деревянного улья. Это на самом-то деле был хороший выбор, потому что здесь имелись тряпки – чистые, сухие и сложенные, – а также ведра и…

Шут тихонько охнул, когда я опускал его на стол, и я понял, что это значит. Как можно осторожнее, я его перевернул и уложил на живот. Он все равно всхлипнул от боли, но я знал, что ранения на его спине – самые худшие.

Би смотрела молча. Потом взяла два ведерка, предназначавшиеся для меда.

– Горячую воду или холодную? – спросила она с серьезным видом.

– Понемногу и той и другой, – сказал я.

Би приостановилась у двери.

– Мед – хорошее средство от заражения крови, – сообщила она все так же серьезно. – Человек-бабочка будет тут почти как дома, ведь пчелы, наверное, не так уж сильно отличаются от бабочек.

Она вышла, и я услышал в коридоре удаляющийся топот ее маленьких ножек. Я спросил себя, что подумает Риддл о том, как внезапно я его бросил, и что он скажет Неттл и Чейду. Это было очень грубо с моей стороны. Я расстегнул великолепный плащ Шута и отложил в сторону. Странный предмет одежды; весил он едва ли больше паутинного шелка. Он напомнил мне удивительную палатку, которую Шут привез с собой на Внешние острова. Я отогнал воспоминание. Оставалось лишь надеяться, что Шун не решит, будто ею пренебрегают. Понравятся ли ей временные покои? Пока я обдумывал этот вопрос, а заодно и как буду оправдываться за то, что я ее бросил, мои руки срезали окровавленную одежду Шута. Со спины рубашку пришлось отдирать, как будто я свежевал оленью тушу. Пропитавшаяся кровью ткань была жесткой, как мерзлая шкура, и прилипла к ранам. Я стиснул зубы, пытаясь действовать как можно нежнее, пока высвобождал ее. Две раны снова открылись, из них потекла водянистая кровь. Шут лежал неподвижно, и, лишь сняв с него одежду, я заметил, как он отощал. Я мог сосчитать все позвонки на его хребте ниже шеи, а ребра его сильно выпирали сквозь кожу на спине.

Судя по всему, раны были от каких-то метательных снарядов. Не стрел, а чего-то поменьше, и проникли они глубоко. Дротики? Должно быть, он сумел их вытащить. По крайней мере, из покрывшихся коркой, воспаленных ран ничего не выпирало.

– Воды…

Голос был женский, со странным акцентом, такой непохожий на голос моего Шута, что я немедленно понял, насколько глубока моя ошибка. У меня перехватило дыхание. Меня захлестнуло разочарование и одновременно в душе проснулось радостное облегчение оттого, что этот умирающий человек не был моим старым другом. Какой головокружительный трюк сыграл со мной разум, вернув в годы юности и убедив, что это и впрямь Шут! И все же незнакомка выглядела почти так же, как он в моих воспоминаниях. Облегчение едва не сбило меня с толку сильней, чем испытанная ранее паника. У меня подогнулись колени, пришлось вцепиться в край стола. Ох, как же годы меня изменили!.. Где моя железная выдержка, мои каленые нервы? Неужто я упаду в обморок? Вот еще! Но все же я позволил коленям коснуться пола и опустил голову, притворяясь, будто нагнулся, чтобы рассмотреть ее лицо.

Она не была Шутом. Их объединял только цвет кожи и волос. У нее не было запаха, как и у Шута, и для моего Дара она не существовала. Но у нее был более заостренный нос, более круглый подбородок, чем у Шута. Как я мог взглянуть на нее и решить, что вижу его?

– Воду сейчас принесут, – хрипло проговорил я. – Сначала позволю тебе напиться. Потом придется очистить твои раны.

– Ты лекарь?

– Нет. Но много лет назад у меня был друг, похожий на тебя. – Я помедлил. Шут всегда отказывался навестить лекаря. Он никому не позволял прикоснуться к своему телу с подобной целью. Может, все Белые таковы?.. – Я немедленно пошлю кого-нибудь за лекарем.

– Нет, – быстро проговорила девушка. Ее голос был хриплым от слабости и боли. – Они не понимают. Мы не такие, как твой народ. – Она шевельнула рукой, силясь изобразить отрицание.

– Тогда я сделаю для тебя все, что смогу. По крайней мере, очищу и перевяжу твои раны.

Она шевельнула головой. Я не мог понять, означало ли это согласие или отказ. Она попыталась прокашляться, но ее голос сделался еще более хриплым.

– Как ты называл своего друга?

Сердце в моей груди екнуло. Помолчав, я ответил:

– Он был шутом при дворе короля Шрюда Видящего. Все его так и называли – Шут.

– Не все. – Она собрала все силы. – Как ты называл? – Теперь она говорила без акцента, и лишь пропущенные в фразах слова выдавали, что язык ей не родной.

Я подавил страх и гнев. Не время для лжи.

– Любимый. Я называл его – Любимый.

Ее губы растянулись в подобии улыбки. Ее дыхание несло запах болезни.

– Значит, я не провалила задание. Еще нет. Я опоздала, но сделала, как он просил. У меня к тебе послание. И предупреждение.

Я услышал голос в коридоре:

– Дай-ка понесу. Ты все расплещешь в спешке.

– Сдается мне, ты не должен идти за мной следом.

Отповедь Би Риддлу была одновременно язвительной и возмущенной. Он шел за ней по пятам, чтобы отыскать меня. По-прежнему человек Чейда… Может, и человек Неттл, когда доходит до шпионажа. Нет смысла пытаться избежать того, что должно случиться. Но я мог избавить мою гостью хотя бы от унижения. Я снял свою рубашку и укрыл ее. Она все же ахнула от прикосновения, а потом прошептала со слезами благодарности:

– О-о, теплая…

Миг спустя Би открыла дверь, и вошел Риддл с двумя ведерками. Он посмотрел на меня в шерстяной нижней рубахе, потом на стол.

– Раненая путница, – объяснил я. – Ты не мог бы сбегать в деревню и привести лекарку?

Так я мог убрать его подальше, пока не промою и не перевяжу ее раны.

Риддл подошел ближе, разглядывая незнакомку.

– Она такая бледная! – воскликнул он и присмотрелся к ее лицу. Она сохраняла полную неподвижность, не открывала глаз, но не думаю, что была без сознания, – просто притворялась. – Она мне кого-то напоминает…

Я сдержал улыбку. Риддл никогда не встречался с Шутом, когда тот был по-настоящему Белым. К тому времени, когда они познакомились, Шут сделался смуглым и носил имя лорд Голден, которое очень ему подходило. Но эта девушка выглядела так же, как Шут в детстве, – бледная, с бесцветными глазами и тонкими белыми волосами.

Взгляд Риддла перебежал на Би.

– А ты? Ты теперь разговариваешь?

Она коротко взглянула на меня, потом – снова на Риддла и простодушно ему улыбнулась:

– Папа говорит – я не должна вести себя с людьми слишком робко.

– Как давно ты научилась внятно разговаривать? – не отставал Риддл.

Дочь опять взглянула на меня в поисках помощи.

– Наша гостья потеряла много крови, – сказал я, чтобы поторопить его уйти.

Сработало. Он поставил ведерки на пол и повернулся к двери.

– Приведи бабулю Вирк, – сказал я ему вслед. – Она живет на перекрестке дорог в дальнем конце Ивняков.

А еще Вирк старше большинства деревьев в окрестностях и еле ходит. Хорошая лекарка, но, чтобы вернуться с ней, Риддлу понадобится время. И если повезет, я успею все сделать сам.

Когда за ним закрылась дверь, я заговорщически взглянул на Би.

– Знаю, ты не могла избавиться от его слежки, – сказал я ей. – А как думаешь, сможешь занять Шун? Устроить ей прогулку по дому, чтобы она случайно не оказалась здесь?

Би уставилась на меня. Ее голубые глаза, столь не похожие на мои или Молли, как будто смотрели прямо мне в душу.

– Почему ты держишь ее в секрете?

Наша гостья чуть пошевелилась на столе. Чуть приподняла голову. Прошептала:

– Я в опасности. За мной охотятся. Прошу вас. Никому не говорите, что я здесь. Воды… Пожалуйста…

У меня не было кружки, но среди инструментов Молли нашелся черпак для меда. Я держал голову раненой, пока она выпила три черпака холодной воды. Укладывая ее голову назад, я подумал, что звать Риддла обратно уже поздно. Он знал, что она здесь, и, когда достигнет перекрестка, бабуля Вирк тоже узнает, что у нас тут раненая путница. Я задумался, что же делать.

Би прервала мои раздумья:

– Мы немного подождем. Потом пошлем Трясучку Эймоса следом за Риддлом, и пусть скажет ему, что наша гостья почувствовала себя лучше и ушла. И лекарку приводить вовсе не надо.

Я изумленно уставился на нее.

– Это лучшее, что мы можем сделать, – прибавила она почти угрюмо. – Если Риддл поговорит с лекаркой, то так мы собьем любых охотников со следа. По крайней мере, на какое-то время.

Я кивнул.

– Ну ладно. Ступай, раз так. Поговори с Эймосом и займи Шун. Покажи ей дом, сады, затем отведи обратно в гостиную и оставь там, а сама пойди в кухню и скажи, чтобы собрали для нее поднос с чем-нибудь вкусным. Потом заглянешь сюда и сообщишь мне, как все прошло. Справишься? – Я надеялся таким способом занять не только Шун, но и саму Би.

Она резко кивнула.

– Я знаю, где любит дремать Эймос, – сказала она и как будто сделалась выше, преисполнившись чувством собственной важности.

Трясучка Эймос был лет на десять старше меня и уже работал слугой в Ивовом Лесу, когда я тут появился. Как и свидетельствовало прозвище, он страдал от трясучки – это началось у него много лет назад после удара по голове. Он жил в имении еще со времен Пейшенс и заслужил покой. Когда-то он был стригалем. Теперь с такой работой он бы не справился, но мог, опираясь на клюку, следить за стадом в хорошую погоду. Ему нравилось время от времени выполнять особые поручения. Может, Эймос и сделался медлительным, но сохранил свою гордость. Старик подходил для этого дела больше всех.

У двери Би приостановилась.

– Выходит, мой человек-бабочка – девушка?

– Похоже на то, – сказал я.

Наша раненая открыла глаза. Ее блуждающий взгляд остановился на Би, и на губах медленно расцвела улыбка.

– Откуда он явился? – спросила она.

– Риддл? Он пришел сюда следом за Би. Он старый друг и не опасен для тебя.

Ее веки опять устало сомкнулись.

– Так странно. Я была уверена, что человек-бабочка – мужчина. Не девушка. – Би с раздраженным видом тряхнула головой и сообщила мне: – Снам нельзя доверять. По крайней мере, доверять до конца. – Она замерла, словно эта мысль представляла собой нечто ранее неизведанное. Ее взгляд сделался отрешенным.

– Би? Би, все хорошо? Ты была такой странной, когда пришла рассказать мне про человека-бабочку…

Моя дочь наконец-то взглянула на меня и тут же отвернулась:

– Со мной уже все хорошо. Я очень устала. И заснула. Мне пришел сон и сообщил, что время настало. И привел меня к тебе, а затем… – Она растерянно моргнула. – Затем сон кончился, и вот мы здесь.

Сказав это, моя дочь тихонько выскользнула из комнаты.

Я уставился ей вслед, но тут девушка на столе издала короткий болезненный стон, и я, рывком вернувшись к действительности, принялся за работу. В чуланах нашлись горшочки с медом, запечатанные воском, и пласты очищенного воска, предназначенные для свечей. Наверное, лет через десять они все еще будут тут лежать. Я нашел тряпочки, через которые Молли процеживала мед и воск. Они были в пятнах, но чистые. Мне вспомнилось, как она кипятила их во дворе в большом котле, а потом развешивала на солнце, чтобы просушить. Выбрав самые старые и мягкие, я разорвал несколько тряпиц на бинты. Молли бы не стала сердиться на меня за это.

Теплой водой размягчив струпья на спине молодой Белой, я осторожно смыл кровь и гной с ее ран. Их было четыре. Мне не хотелось их прощупывать, но я знал, как опасно оставлять что-то внутри. Я придавил одну, и девушка застонала от боли.

– Не ищи там ничего… – выдохнула она. – Мой спутник их очистил, как смог. Что в меня попало, уже не достать. Раны затянулись на какое-то время, и мы сбежали. Было почти похоже на то, что они начинают заживать. Пока охотники нас не догнали. Они убили моего друга. И мои раны снова открылись, когда я убегала. И с того дня у меня не было возможности их очистить. А теперь уже поздно. – Она моргнула. В углах ее глаз стояли капли крови, похожие на рубиновые слезы. – С самого начала было поздно, – призналась она с грустью. – Я просто не могла в это поверить.

Чувствовалось, что история у нее длинная. Вряд ли девушка в состоянии мне все рассказать, решил я, но надо немедленно узнать, в чем заключается послание Шута.

– Я обработаю твои раны медом и маслом. Мне надо просто сходить за маслом. Когда я вернусь, ты сможешь рассказать мне о послании?

Она посмотрела на меня своими бледными глазами, так похожими на глаза Шута, какими они были когда-то, и проговорила:

– Бесполезная… Я бесполезная посланница. Мне велели предупредить тебя об охотниках. Ты должен был разыскать сына и сбежать, опередив их.

Тут моя нежданная гостья издала долгий вздох, и я решил, что она провалилась в сон. Но Белая прибавила слабым голосом, не открывая глаз:

– Боюсь, я привела их прямиком к твоему порогу…

Я мало что понял из сказанного, но волнение отнимало у нее силы.

– Не надо тревожиться об этом сейчас, – сказал я, однако посланница уже погрузилась в беспамятство. Я воспользовался этой паузой, чтобы принести масло и обработать ее раны. Закончив, я собрал вокруг нее разрезанную одежду и предупредил: – Я сейчас тебя перенесу.

Она не ответила, и я как можно осторожнее взял ее на руки.

Я воспользовался коридором для слуг и лестницей, завернул за угол, направляясь в собственную комнату. Открыл дверь плечом и замер, потрясенный. Уставился на кучу простыней и скомканные одеяла на своей кровати. Воздух в комнате был затхлый и вонючий, как в логове вепря. Брошенная одежда частью лежала поверх сундука, частью свисала с него до самого пола. Каминную полку покрывали оплывшие огарки. Тяжелые шторы были задернуты, преграждая путь зимнему свету. Даже в самые безалаберные дни Чейда его берлога не производила столь гнетущего впечатления.

После смерти Молли я уединился здесь и приказал слугам ничего не трогать. Я не хотел, чтобы что-то менялось с той поры, как Молли в последний раз прикасалась к вещам. Но они изменились сами по себе. Морщины на простынях на незастеленной постели застыли, как рябь на дне медленной реки. Легкий аромат, который как будто всегда следовал за Молли, уступил место вони моего собственного пота. Когда же эта комната обрела такой тягостный вид? Когда Молли ее со мной делила, на канделябрах не было восковых потеков, а на каминной полке – слоя пыли. Она не прибиралась за мной, нет: я не был до такой степени у нее под каблуком. Волк во мне оскалил зубы и сморщил нос от отвращения при мысли о том, как можно жить в таком грязном месте.

Я считал себя опрятным человеком; эта комната внезапно показалась мне камерой безумца или отшельника. Здесь воняло отчаянием и утратой. Мне невыносимо было туда заходить, и я попятился так резко, что голова посланницы стукнулась о дверную раму. Девушка издала тихий болезненный возглас и затихла.

Комната Би располагалась чуть дальше по коридору. Из нее можно было попасть в смежную комнатку, предназначенную для кормилицы или няни. Я открыл дверь в ту каморку и вошел. Ее никогда не использовали по назначению, она сделалась хранилищем для ненужной мебели. Она была не больше кладовки, но в ней имелась узкая кровать рядом с пыльной тумбочкой, на которой стоял кувшин. Подставка для проветривания белья пьяно привалилась к стене в углу, рядом со сломанной скамеечкой для ног. Стащив выцветшее покрывало с кровати, я уложил на нее мою бледную ношу и пристроил ей под голову свернутый плащ-бабочку вместо подушки. Я разжег огонь в очаге Би и оставил открытой дверь, чтобы тепло проникло во вторую комнату. Вернулся к себе и нашел чистое одеяло в сундуке с постельным бельем. Оно пахло кедром, когда я его достал, и чем-то еще… Оно пахло Молли.

На миг я крепко прижал его к груди. Потом сдавленно вздохнул и поспешил обратно к девушке. Тепло ее укрыл и задумался о том, что делать дальше. Время неумолимо бежало. Пока я думал, пустился ли Риддл в обратный путь и надо ли мне продолжать лгать, когда он вернется в Ивовый Лес, позади открылась дверь. Я повернулся, принимая боевую стойку.

Мою дочь это не впечатлило. Она резко остановилась, посмотрела на меня, растерянно хмурясь, а потом кивнула, когда я выпрямился.

– Понимаю, почему ты ее сюда принес. В моем кувшине для умывания еще осталась вода. – Говоря это, она взяла кувшин из своей комнаты и принесла его вместе с кружкой. Пока я ее наполнял, Би сказала: – Спустись и скажи Тавии, что мне нездоровится, пусть она принесет в мою комнату еду на подносе. Я останусь здесь и буду присматривать за гостьей, пока ты придумаешь, как занять Шун. Должна признаться, это задание оказалось мне не по зубам. Ты уверен, что она приехала, чтобы помочь нам? По-моему, она самый бесполезный человек из всех, кого я знаю. Только фыркает и вздыхает, и всё ей не по душе. Не удивлюсь, если она захочет уехать вместе с Риддлом.

– Рад, что вы отлично поладили, – сказал я.

Би взглянула на меня и парировала:

– Это ведь не я ее привезла сюда, чтобы помогать мне, знаешь ли.

Услышав в ее голосе материнские интонации, я не знал, плакать или смеяться. Я сдался.

– Ты права. Где ты ее оставила?

– Отвела обратно в комнату Пересмешника. Но это не означает, что она непременно все еще там. У нее есть ноги, да-да. И она из любопытных. Открывала дверь чуть ли не в каждую спальню, чтобы проверить, не понравится ли ей какая-нибудь больше, чем та, которую приготовил Ревел. В ней нет ни крупицы робости.

– Это точно, – согласился я. Приподнял голову девушки, поднес к ее губам кружку. Она чуть приоткрыла глаза – две белые щели, – но втянула немного воды и проглотила. Я поставил чашку на тумбу рядом с ней. – Думаю, пока что с ней все должно быть в порядке. Я скажу Тавии, что тебе нужен теплый бульон. Попытайся заставить ее выпить немного, пока он не остынет. Ты что-нибудь на самом деле хочешь поесть?

Би покачала головой:

– Я еще не проголодалась.

– Ладно. – Я поколебался. – Сумеешь напоить ее бульоном, если она проснется?

Дочь явно оскорбилась, что я спрашиваю.

Я бросил взгляд на девушку в беспамятстве. У нее было сообщение для меня, от Шута. Она уже предупредила об опасности, об охотниках, что шли по ее следу. И кому я доверил за ней ухаживать? Девятилетнему ребенку, который выглядит на шесть лет. Придется что-то придумать, но пока что…

– Последи за ней, а я вернусь, как только смогу.

Я навестил кухню, передал «просьбу Би» Тавии, попросил, чтобы еду для меня прислали в комнату Пересмешника, где и присоединился к Шун. Как только я вошел, прибежала Майлд со свежим чайником. Когда она ушла, я извинился перед Шун за то, что не уделил ей должного внимания.

– Риддла вызвали по делам, а Би, боюсь, неважно себя чувствует. Она прилегла на пару часов. Итак… – Я нацепил сердечную улыбку. – Как тебе Ивовый Лес? Думаешь, тебе тут будет хорошо, пока ты остаешься с нами?

Шун недоверчиво уставилась на меня:

– Хорошо? Да кому из вас тут хорошо? С самого приезда я видела только хаос. Риддл бросил меня на произвол судьбы, не спросив разрешения и даже не попрощавшись. Твоя дочь… Ну-у. Ты и сам должен понимать, насколько она странное маленькое существо! Она похожа на мальчика! Если бы Риддл не сообщил мне, что это твоя дочь, я бы приняла ее за помощника конюха. Даже не знаю, о чем думал лорд Чейд, когда посылал меня сюда.

Где-то в доме рабочий принялся орудовать пилой. Он как будто пилил мой собственный череп. Я тяжело сел в кресло напротив Шун и сказал без обиняков:

– Вероятно, он думал, что здесь ты какое-то время будешь в безопасности.

Прибежала Майлд и принялась расставлять перед нами миски с горячим супом из баранины и ячменя. Принесла она и хлеб, чтобы наполнить корзину на столе.

– Спасибо, – сказал я ей. – Больше ничего не нужно. Теперь я хочу спокойно поговорить с леди Шун.

– Конечно, сэр, – ответила она и поспешила прочь из комнаты.

Я подождал, пока за ней полностью закроется дверь, прежде чем продолжить:

– Это не лучший из планов, какие нам с лордом Чейдом доводилось воплощать в жизнь, но, учитывая, как срочно пришлось действовать, все могло быть и хуже. – Я взял ложку и начал помешивать суп. Кусочки моркови всплывали на поверхность и снова тонули, над миской облачком витал белый пар. Я отложил ложку, дожидаясь, пока еда остынет, и спросил Шун, не надеясь на ответ: – Ты можешь предложить что-то получше?

– Да. Убей того, кто пытается убить меня, и я смогу жить, как хочу и где хочу.

Ответ был таким быстрым, что я понял: она давно об этом думает.

Я решил отнестись к ее предложению серьезно.

– Очень редко случается так, что все можно решить одним убийством. Прежде всего нужно определить, кто пытается тебя убить. И чаще всего оказывается, что этот человек – просто орудие, а замыслил убийство кто-то другой. На каждого убитого ты, скорее всего, приобретешь шесть новых врагов. И возможно, ты захочешь задать самой себе вопрос: почему кто-то должен умереть, чтобы ты смогла продолжать жить?

Я говорил строгим тоном.

– Вот ты бы и задал этот вопрос тому, кого убьешь, прежде чем сделать это! – сердито ответила Шун.

Она оттолкнула от себя миску и блюдо, а я в это время разломил хлеб и намазал его толстым слоем масла. Когда я не ответил, она продолжила:

– Почему я должна расплачиваться за чужие проступки? Почему я не могу жить так, как мне полагается по рождению? Что я такого сделала, чтобы меня от всех прятали? Как перворожденная дочь благородной леди, я должна по праву унаследовать все титулы и земли моей матери! Но нет! Нет, потому что она была не замужем, когда меня зачали, и ее позор пал на мою голову! Потакая своим прихотям, она обрекла меня на детство в захолустной деревушке со стареющими бабушкой и дедушкой, потом похоронила их, и меня отослали к матери, где меня лапал ее распутный муж. Оттуда меня изгнали, и лорд Чейд меня почти что похитил и на два года спрятал от всего общества! Никаких вечеринок, ни единого бала, ни одного платья из Удачного или Джамелии. Ничего. Ничего для Шун, ибо родилась она ублюдком! И что всего хуже, человек, который за все это несет ответственность, наверняка увернулся от всех последствий. И вот, будучи спрятанной в глуши, где, как мне казалось, я со дня на день должна была помереть от скуки, я едва не стала жертвой отравителя. Кто-то пытался накормить меня ядом в моем собственном доме!

Слова сыпались из нее все быстрее и быстрее, а голос становился все более пронзительным по мере того, как она изливала свою короткую и печальную историю. Я бы посочувствовал ей, если бы не высокомерие в ее голосе. Лишь ценой немалых усилий я сдержался и не выскочил из комнаты. И отчаянно надеялся, что она не разрыдается.

Как бы не так…

Ее лицо сморщилось, как бумага, на которой записали слишком много секретов.

– Я не могу так жить! – взвыла Шун. – Не могу, и все тут!

Она рухнула на стол, уткнувшись лбом в сложенные руки и всхлипывая.

Человек получше меня мог бы отыскать в душе добрые слова для нее. Мог бы увидеть в ней юную девушку, которую внезапно оторвали от всего, что было ей знакомо. Но те же самые слова, что вырвались из нее только что, я хотел бросить в лицо судьбе каждый вечер, когда видел перед собой холодную и пустую постель. И я ответил Шун так же, как отвечал самому себе:

– Можешь. Потому что должна. У тебя нет иного выбора, разве что перерезать собственное горло.

Шун приподняла голову от сложенных рук и уставилась на меня. Глаза у нее покраснели, лицо было мокрым от слез.

– Или повеситься. Не думаю, что я смогу перерезать себе горло, но повеситься – смогу. Я даже научилась завязывать нужный узел.

Тут-то я понял, насколько все серьезно. Она начала готовить собственную смерть. Каждый убийца выбирает для себя способ, чтобы уйти. Для Шун – не яд, но прыжок с табуретки и сломанная шея, и никакого ожидания, ни единого шанса на раскаяние. Что касается меня, то это был бы удар лезвия, хлещущая кровь – и несколько убегающих мгновений, чтобы сказать своей жизни «прощай». Чутье подсказало: вот почему Чейд отправил ее ко мне. Не просто ради необходимости защитить ее от тех, кто угрожал ее жизни, но еще и потому, что она представляет опасность сама для себя. Это пробудило во мне скорее ужас, чем сочувствие. Я не желал такой ответственности. Не хотел проснуться от пронзительного вопля горничной, увидевшей, что ее хозяйка болтается в петле, не хотел при помощи Силы передавать такое известие Чейду. Я не мог ее защитить. Ну что можно поделать с человеком, который хочет причинить себе вред? Сердце мое упало при мысли о том, что вскоре надо будет обыскать ее комнату. Какими инструментами снабдил ее Чейд? Отвратительными маленькими ножиками, гарротой… Ядами? Он хоть подумал, что в таком состоянии Шун легко может применить их не для самозащиты, а чтобы навредить себе? На краткий миг я страшно разозлился на Чейда – что за кипящий котел он прислал ко мне домой… Кого она ошпарит, когда наконец-то выплеснет содержимое?

Шун все еще смотрела на меня.

– Не следует так поступать, – неубедительно проговорил я.

– Почему? – резко спросила она. – Это бы решило все проблемы. Всем стало бы проще жить. Моя мать обрадовалась бы, что ее балованный сынок может наследовать имущество без малейших угроз со стороны. Мой тайный отец мог бы не бояться, что меня каким-то образом обнаружат. А тебе бы не пришлось терпеть в своем доме полоумную девицу, которая явилась незваной! – Она судорожно втянула воздух. – Когда я бежала в Олений замок, то, несмотря на все что выпало на мою долю, надеялась. Наконец-то надеялась! Думала, больше не буду жить в тени. Думала, наконец-то окажусь при дворе, где множество молодых людей, музыка, танцы – жизнь! Просто жизнь! А потом лорд Чейд меня сцапал. Сказал, что я в опасности и мне нельзя в Олений замок, но под его опекой, когда я выучусь ремеслу убийцы, что ж, тогда я смогу защитить и себя саму, и, быть может, королеву. – Ее голос чуть не сорвался на визг. – Только представь себе! Я рядом с королевой, в роли ее защитницы. Стою у трона. Ох! Я так этого желала. И я пыталась научиться всему, чему меня учила Куивер. Эта ужасная, вонючая баба и ее бесконечные тренировки! Но я старалась, старалась… Она вечно была мной недовольна. А потом Роно умер от яда, предназначенного мне. И пришлось снова бежать. Меня послали непонятно куда, и только тот бандит меня защищал. На этот раз, думала я, меня уж точно отвезут в Олений замок! Но куда меня отправил лорд Чейд? Сюда. Я не сделала ничего плохого, но вот я здесь, в этом доме, полном сквозняков, где рабочие стучат молотками и всем на меня плевать. Где нет будущего, нет ничего красивого и цивилизованного, ничего увлекательного. Где я для всех – пустое место, всего лишь бремя и помеха!

В трудную минуту люди всегда обращаются к своим самым сильным талантам. Поэтому я солгал.

– Ты не помеха, Шун. Знаю, каково это – чувствовать, что ты везде чужой, всюду тебе не рады. Так что я скажу прямо сейчас, что, каким бы странным ни казался тебе Ивовый Лес, можешь считать его своим домом. Отсюда тебя не выгонят, и, пока ты здесь, я буду делать все возможное, чтобы тебя защитить. Ты здесь не гостья, Шун. Ты дома. Может, пока что тебе неудобно, но мы можем все переделать под твои нужды. Здесь станет красиво для тебя. Ты обретешь здесь покой. Можешь оставаться в Ивовом Лесу столько, сколько понадобится. – Я перевел дух и прибавил малую крупицу правды: – Пока ты здесь, я считаю тебя частью моей семьи.

Она уставилась на меня, странно шевельнула челюстью, словно прожевывая еду. Потом вдруг сорвалась с кресла, бросилась ко мне и прижалась к моей груди, громко всхлипывая. Я едва поймал ее, но еще немного – и мы оба упали бы на пол. Сильно дрожащим голосом она проговорила:

– Меня пытались отравить. Мальчишка, сын кухарки, украл пирожное с подноса, мое любимое, с ягодами, и он умер – у него изо рта шла кровь и пена. Вот что они хотели сделать со мной. Они хотели, чтобы я вот так умерла. Бедный малыш Роно, он никому не сделал ничего плохого, если не считать мелкого воровства. Он умер вместо меня, умер мучительно. Малыш Роно…

Она вся дрожала. Я крепко сжимал ее в объятиях, чтобы не дать упасть с моего кресла.

– В этом не было твоей вины, – сказал я. – И теперь ты в безопасности. Ты в безопасности!

Но так ли это на самом деле?

– Папа!

Я резко повернул голову. Что-то в голосе Би подсказывало: она ждет, что мне станет стыдно. Моя дочь сердито уставилась на то, как я держу Шун, а потом скрестила руки на груди.

– Шун очень расстроена, – сказал я, но полный холодного гнева взгляд Би сообщил, что, с ее точки зрения, это меня никоим образом не извиняет. Я сумел встать и усадить Шун в освободившееся кресло. – Тебе уже лучше, Би? – спросил я, чтобы подкрепить свою ложь по поводу ее недомогания.

– Нет, – ответила Би ледяным тоном. – Вообще-то, мне хуже. Намного хуже. Но я не поэтому искала тебя. – Она чуть повернула свою маленькую голову в мою сторону, и мне показалось, что моя дочь натягивает тетиву лука. – Я была вынуждена покинуть свою комнату, всего на пару минут. Когда я вернулась… Я пришла тебе сказать, что другая наша гостья исчезла.

– Исчезла?

– Другая гостья? – спросила Шун.

– Исчезла? – точно эхо повторил Риддл, входя в комнату. Он выглядел взъерошенным и тяжело дышал, словно бежал всю дорогу от деревни. Он перевел взгляд с неодобрительного лица Би на заплаканную Шун, потом на меня. – Мне сообщили, что раненая путница ушла.

– Да. Так и было. – Я завертелся между Риддлом и дочерью как флюгер. – Все в порядке. Она не исчезла, Би. Она почувствовала себя лучше и решила уйти. Я должен был тебя предупредить. – Я глазами пытался ей показать, что лгу, и мне нужна ее помощь для убедительности. Она продолжала сверлить меня взглядом.

– Раненая путница? – встревоженно спросила Шун. – Здесь была чужачка? Откуда ты знаешь, что она не тайная убийца? – Тут она прижала руки ко рту и уставилась на нас с беспокойством. Зеленые глаза над переплетенными пальцами казались огромными.

– Это была просто раненая путница, которой мы помогли продолжить путь. Нет причин для тревоги, Шун. – Я повернулся к Риддлу и попытался одним широким жестом вернуть все к нормальности. – Мы тут как раз перекусили. Риддл, ты не голоден?

Это было все, что я мог сказать, сохранив голос ровным. Я шел по краю пропасти обмана, опутанный ложью. Жуткое, нехорошее чувство – и слишком хорошо мне знакомое. Вопрос Шун сбил меня с толку, но я не собирался этого показывать. И в самом деле, откуда я знал, что молодая Белая и впрямь посланница, а не подослана, чтобы причинить вред мне и моим близким? Приняв ее за Шута, я принес ее в свой дом, не подумав о том, что она может представлять опасность. А потом я уложил ее в комнате, смежной со спальней дочери. И теперь Би сказала, что она исчезла. Скорее всего, затерялась где-то в запутанных коридорах Ивового Леса…

Шун права. Я точно потерял хватку. Слишком давно не практиковался в интригах. Мои мысли неслись как бешеные. Посланница сказала, что за ней охотятся. Неужели преследователи проникли в Ивовый Лес, захватили ее и уволокли прочь? В просторном старом доме это было вполне возможно. Я видел ее раны; мне казалось маловероятным, чтобы она сделалась для кого-то подлинной угрозой. И в равной степени маловероятным было то, что она просто взяла и сбежала, так и не передав послания.

В комнате повисла долгая пауза. Я посмотрел на Риддла.

– Я не прочь поесть, – ответил тот неуверенно. Перевел взгляд с Би на Шун, потом уставился на меня. В его глазах стояло безграничное замешательство.

– Отлично! – Я улыбнулся глупой улыбкой. – Пойду-ка я сообщу об этом слугам на кухне, а ты развлеки Шун. Ей тут немного не по себе. Я попытался ее убедить, что она в безопасности. И что ей рады.

– Весьма рады, – прибавила Би тихим и ядовитым голосом.

Я скрыл удивление и продолжил:

– Я отведу Би обратно в ее комнату. Ей явно нехорошо. – Я протянул руку к дочери, но она увернулась и первой направилась к двери.

Лишь когда та закрылась за нами, она повернулась ко мне. Часто задышала и, к моему ужасу, со слезами в голубых глазах укоризненно заявила:

– Я всего лишь пришла тебе сказать, что ее нет, и что увидела? Ты обнимался с той женщиной!

– Не здесь. Не сейчас. И ты ошибаешься. Сначала идем на кухню. – На этот раз я сумел схватить ее за узкое плечо и, несмотря на ее усилия вывернуться из моей хватки, заставил пойти на кухню. Коротко объяснил Тавии, что следует подать Риддлу, и ушел так же быстро, как пришел, забрав Би с собой.

– Идем в твою комнату, – сказал я тихо. – Сейчас же. Держись рядом со мной. И ничего не говори, пока мы не придем.

– Там опасно?

– Тсс.

– А как же Шун?

– С ней Риддл, а он куда сноровистее, чем думает большинство людей. Ты моя самая главная забота – сейчас и всегда. Тише!

Мой тон наконец-то заставил ее замолчать, и она даже придвинулась ближе, пока мы шли по коридорам и по лестнице. Когда мы оказались возле двери в ее комнату, я взял ее за плечи и заставил прижаться спиной к стене.

– Стой здесь, – почти беззвучно проговорил я. – Не шевелись, пока я тебя не позову. Если позову, входи тихо и без промедления и держись слева от меня. Поняла?

С широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом она коротко кивнула. Я кивнул в ответ.

Я приоткрыл дверь. Прежде чем переступить порог, оглядел ее комнату – кровать и драпировки, шторы на окнах, очаг. Все так же, как и перед моим уходом. Я тихонько вошел и проверил за дверью, прежде чем тщательнее осмотреть обстановку. Незваной гостьи не было и следа. Нетронутый поднос стоял на тумбочке возле кровати. Я подошел к двери в смежную комнату. Она была приоткрыта. Я шагнул назад.

– Би.

Она мгновенно оказалась рядом.

– Ты оставила эту дверь открытой?

Она с явным испугом пожала плечами и призналась едва слышным шепотом:

– Не помню. Наверное. Нет. Ты ее так оставил, и я ничего не трогала.

– Стой тут.

Я подошел к двери и открыл ее до конца. В маленькой комнатке царил полумрак, поскольку там не было окон. Там не было ничего, кроме смятого одеяла на кровати. Я пригнулся, чтобы проверить под ней. Только там и можно было спрятаться в этой комнатенке. Никого. Никаких следов нашей гостьи, не считая кувшина с водой и постельного белья, сваленного в кучу на краю узкой кушетки возле стены. Я вышел и закрыл дверь.

– Ее нет.

– Я же так тебе и сказала!

– А теперь я уверен, что ее нет в этой комнате. И это все, что мы на самом деле знаем. – Я привел мысли в порядок. – Скажи мне в точности, как ты обнаружила, что ее нет.

– Я была в своей комнате. Тавия принесла поднос с едой и поставила на столик для меня. Я вошла к девушке после того, как Тавия ушла. Она была едва в сознании. Я попыталась напоить ее бульоном, но она от этого только кашляла. Потом она закрыла глаза и снова уснула. Я немного посидела тут. Потом мне понадобилось в уборную. И я ушла. Когда вернулась, то наведалась в эту комнату, чтобы проверить, как девушка. Но ее тут не оказалось.

– Не оказалось, – повторил я и задумался. – Как долго тебя не было?

– Всего лишь пару минут. – Глаза у Би сделались очень большие.

– Би. Остаток дня ты будешь рядом со мной. И если я тебе велю что-то сделать, каким бы странным ни был мой приказ, ты его выполнишь без промедления. Поняла?

Она кивнула. Губы на ее бледном лице были красными, она дышала через полуоткрытый рот. В глазах ее стоял ужас – а я-то надеялся никогда не увидеть этого чувства на лице своего ребенка…

– Чего мы испугались? – резко спросила она.

– Мы не знаем, надо ли быть начеку. И пока не узнаем, бояться для нас безопаснее.