Глава 8
Остров-узилище Понца. — Новый приказ из главной ставки фюрера. — Крепость Ла-Маддалена. — Жертва спора. — Хитрость удалась. — Падение в море. — На Корсике. — Канарис идет по ложному следу. — Еще раз в главную ставку фюрера. — Доклад у Гитлера. — Отмененный приказ. — «У вас это получится». — Освобождение из Ла-Маддалены. — В последний момент. — На несколько часов позднее. — Новые следы. — 60-летие Муссолини 29 июля 1943 года. — Войска Бадольо под Римом. — Горный отель на Гран-Сассо. — Собственная воздушная разведка. — Фраскати под бомбами союзников. — Капитуляция Италии 8 сентября 1943 года. — Неясная обстановка
Объем данной книги не позволяет детально изложить подробности нашей работы в последующие недели, поэтому я решил остановиться только на отдельных моментах и ограничиться в основном описанием результатов нашего расследования.
Много дней мы практически топтались на одном месте, пока нам на помощь не пришел его величество случай.
В одном римском ресторанчике мы познакомились с неким торговцем фруктами, который часто наведывался по своим делам в Террачину, небольшой городок на берегу Гаэтанского залива. У его лучшего клиента там была служанка, с которой в любовной связи состоял один карабинер.
Этот карабинер служил на острове Понца, где находилась тюрьма, и так как ему долго не давали увольнительную, то он написал своей возлюбленной письмо. Объясняя причину своего длительного отсутствия, влюбленный сослался на то обстоятельство, что к ним на остров поступил какой-то очень высокопоставленный заключенный.
Эта информация подтвердилась, правда значительно позже. Некий совсем юный итальянский морской офицер случайно проговорился, что 7 августа 1943 года его крейсер перевез дуче из тюрьмы на острове Понца в порт города Специя на побережье Лигурийского моря, откуда его переправили в неизвестном направлении.
Все эти сведения, которые я ежедневно докладывал генерал-полковнику Штуденту, немедленно передавались в главную ставку фюрера. На сообщение, в котором упоминался город Специя, тут же последовал доставленный специальной почтой приказ о том, что я должен немедленно приступить к подготовке операции по освобождению дуче с борта боевого корабля.
Сутки напролет мы ломали голову над тем, как выполнить этот приказ, ведь похищение человека на глазах всего экипажа крейсера было делом далеко не легким! На наше счастье, буквально на следующий день пришло подтверждение тому, что дуче там нет и что его уже отправили дальше.
В качестве курьеза мне хочется добавить, что, как нам стало известно, определением местопребывания Муссолини занимались даже берлинские астрологи и ясновидящие. Это было организовано с легкой руки Гиммлера, который якобы разбирался в подобных весьма спорных науках. Во всяком случае, мне о положительных результатах таких «исследований» ничего не известно. Мы с Радлом предпочитали не полагаться на столь сомнительные вещи и достигали своих целей без помощи потусторонних сил.
Немного позднее сведения, полученные из различных источников, в том числе и в результате анализа упорных слухов, дали новый след, который вел на остров Сардиния. Данные, указывавшие на один из мелких островков и на госпиталь, затерявшийся в горах в маленьком городке, оказались ложными. А вот версия о присутствии дуче в морской крепости Ла-Маддалена у северо-восточной оконечности Сардинии все больше и больше находила подтверждение.
Капитан первого ранга Хунеус, настоящий старый морской волк, страдавший, как это бывает, подагрой, являлся офицером связи германских военно-морских сил при итальянском коменданте крепости. Исходя из лучших побуждений он по собственной инициативе сообщил нам, что на этом острове содержится какой-то весьма высокопоставленный пленник.
Эти сведения показались мне настолько важными, что я решил немедленно лететь на Сардинию, чтобы на месте лично разобраться, что к чему. Вместе с лейтенантом Бартером, превосходно владевшим итальянским, мы отправились на остров.
По прибытии в Ла-Маддалену я совместно с Хунеусом на немецком минном тральщике тщательно и скрупулезно обследовал акваторию порта, сделав под прикрытием паруса несколько фотографий портовых сооружений. Мне удалось даже сфотографировать, правда с расстояния нескольких сотен метров, усадьбу, носившую название вилла «Вебер». Этот дом, располагавшийся за пределами города, интересовал нас больше всего. Затем я начал искать надежные способы узнать, что же это был за «важный узник». В этом вопросе со своим итальянским мне должен был помочь лейтенант Варгер.
Будучи небольшого роста, он переоделся в форму простого немецкого матроса и начал играть роль переводчика при Хунеусе. С наступлением вечера Варгер должен был потолкаться в тавернах и прислушаться к ведущимся в них разговорам.
Мой план базировался на том, что все итальянцы являются яростными спорщиками — как только зайдет разговор о дуче, Варгеру надлежало вмешаться и заявить, что из надежных источников он точно знает, что Муссолини тяжело заболел и умер. В случае если данная версия вызовет протесты, ему следовало заключить пари, а чтобы казаться более убедительным, он должен был притворяться слегка пьяным.
Но тут возникли неожиданные трудности. Дело заключалось в том, что Варгер вообще не употреблял спиртного. Только после неоднократного напоминания о солдатском долге и длительных увещеваний мне удалось убедить его в данном конкретном случае немного отступить от своих принципов.
И план сработал! Невольной жертвой приверженности итальянцев к разного рода спорам стал торговец фруктами, который ежедневно доставлял свой товар на виллу «Вебер». Он и заключил пари, легко выиграв деньги, но оказав нам поистине неоценимую услугу. Чтобы доказать Варгеру свою правоту, торговец привел переодетого лейтенанта к себе в дом, располагавшийся по соседству с виллой, и издали показал ему террасу, по которой прогуливался дуче. Пропавший диктатор был наконец-то найден!
Варгер стал частенько наведываться к торговцу и уже вскоре, используя столь своеобразный наблюдательный пункт, смог установить подробности несения службы охраной и точное число солдат. Настало время выработать план наших дальнейших действий и определить, каким образом мы сможем вызволить Муссолини.
Задача осложнялась еще и тем, что Ла-Маддалена являлась морской крепостью — требовались более точные сведения о расположении зенитных батарей, особенностях местности и многом другом. Поскольку имевшихся у нас карт для проведения столь ответственной операции было недостаточно, я решил облететь город на самолете и сделать соответствующие аэрофотоснимки. Однако выяснилось, что пролет над охраняемой зоной для всех самолетов был запрещен. Тогда мы решили осуществить фотографирование с большой высоты. Даже в этом случае можно было рассчитывать на получение хотя бы нескольких отчетливых снимков.
18 августа 1943 года воздушная часть подготовки предстоящей операции началась. Выделенный в мое распоряжение генералом Штудентом «Хейнкель Не-111», взлетев с аэродрома Пратика-ди-Маре, сначала взял курс на север. В то время активность авиации противника над морем настолько возросла, что в целях безопасности все самолеты, направлявшиеся на Сардинию, должны были делать крюк, пролетая через острова Эльба и Корсика.
Ровно в назначенный час мы приземлились для дозаправки на одном из главных аэродромов Сардинии возле города Темпьо-Паузания. Пока самолет заправляли горючим, я быстро смотался в город Палау, который лежал в пятидесяти километрах севернее, чтобы еще раз переговорить с Хунеусом и Бартером.
Они проинформировали меня, что в Ла-Маддалене ситуация в целом не изменилась. Однако с каждым днем начали предприниматься новые меры безопасности и стала усиливаться охрана.
Успокоенный, я вернулся на аэродром, чтобы приступить к осуществлению разведывательного полета, после которого у меня было запланировано посещение Корсики, чтобы обсудить с командованием расквартированной там бригады войск СС необходимые вопросы. План, начинавший созревать в моей голове, не исключал привлечения достаточно серьезных войсковых сил, и мне казалось важным предусмотреть все заранее.
Машина на аэродроме стояла уже заправленной, и около пятнадцати часов мы взлетели. Я приказал пилоту быстро набрать высоту и подняться на пять тысяч метров, чтобы, держа курс на север, пройти как можно выше над военно-морской базой Ла-Маддалены и сделать необходимые снимки.
Заняв место на полу в носовой части самолета в застекленной кабине сразу за бортовой пушкой, я положил возле себя фотокамеру и карту, на которой намеревался делать необходимые пометки, и только хотел восхититься особой голубизной моря, которую оно приобрело именно в тот день, как вдруг в наушниках раздался голос заднего стрелка:
— Внимание! Сзади два английских истребителя!
Пилот заложил крутой вираж, а я положил палец на гашетку, стараясь поймать цель в перекрестие прицела. Через некоторое время командир выровнял самолет, и мне уже было показалось, что все закончилось благополучно, как вдруг я заметил, что нос нашей машины направлен вертикально вниз.
Обернувшись, я увидел искаженное лицо пилота, который изо всех сил старался удержать машину и вывести ее из пике. Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что левый мотор не работает. Самолет падал со все возрастающей скоростью, о прыжке с парашютом уже нечего было думать, и тут в наушниках раздался голос:
— Держитесь!
Инстинктивно я обеими руками вцепился в ручки бортовой пушки, и мгновение спустя самолет ударился о поверхность воды. Видимо, меня сильно приложило по голове, поскольку на мгновение я потерял сознание.
Последнее, что мне удалось зафиксировать, так это то, что спереди что-то лопается и разлетается на куски. Затем чья-то рука схватила меня за шиворот и потащила наверх. Тут я снова открыл глаза и увидел странную картину — вокруг одна только морская вода, а наша машина медленно в нее погружается. В разбитой передней части кабины пилотов зияла огромная пробоина, через которую хлестала вода. Ее было уже по пояс.
С трудом открыв дверь в салон, мы попробовали докричаться до задней кабины, но никакого ответа не последовало.
«Неужели оба наших товарища погибли?» — подумал я.
Однако следовало как можно быстрее выбраться из самолета, который мог затонуть с минуты на минуту. Общими усилиями нам удалось откинуть верхний аварийный люк в кабине пилота, и внутрь хлынули новые потоки воды. Теперь надо было действовать стремительно!
Мы быстро вытолкнули второго пилота через люк, затем я глубоко вдохнул и протиснулся сам, а почувствовав себя вне машины, начал грести наверх. На поверхности моря уже плавал мой предшественник, потом вынырнул и первый пилот.
Затем произошло нечто странное. Внезапно весь самолет, видимо освободившись от нашего веса, вынырнул из воды. Тогда оба пилота рванули люк и открыли заднюю кабину. К великому удивлению, мы увидели забившихся в угол кабины солдат, которых уже считали погибшими. Они были целы и невредимы, только ошалели от страха. На четвереньках солдаты доползли до края крыла, и тут выяснилось, что ни один из них не умел плавать, хотя оба оказались уроженцами Гамбурга, портового города.
Между тем первому пилоту удалось вытащить из тонущего самолета надувную спасательную лодку. Одним ударом кулака он открыл баллон с кислородом, и лодка стала надуваться. В тот же момент от мысли, что в кабине пилотов остался мой портфель с фотокамерой, у меня замерло сердце. Набравшись смелости, я нырнул, проник в кабину через пробоину и спас свой бесценный груз.
К тому времени лодка была уже на плаву, и портфель с камерой благополучно нашли в ней место рядом с обоими солдатами. Тут наша стальная птица приняла вертикальное положение и навсегда исчезла в глубине. Мы с пилотами уцепились за спасательную лодку и начали осматриваться. В нескольких сотнях метров от нас из воды торчали камни подводной скалы, и нам ничего не оставалось, как поплыть к ним.
Скала оказалась обрывистой и скользкой, но нам все же удалось на нее забраться. Я с удовольствием потянулся, и в этот момент пилот жестом указал на мою правую руку, из которой текла горячая кровь. В нескольких местах из нее торчали последние остатки нашего самолета — обрывки алюминия и осколки стекла.
«Ничего страшного, легкие царапины. Главное, чтобы дальше все пошло хорошо», — осмотрев руку, подумал я.
В этот момент второй пилот вытащил из спасательной лодки ракетницу и хотел подать сигнал бедствия, но я приказал ему подождать, пока появится какой-нибудь корабль.
На наше счастье, примерно через час на горизонте показался дым какого-то парохода. Мы выпустили красную сигнальную ракету, и нас заметили. Корабль остановился и выслал к нам спасательную шлюпку. Когда мы благополучно взобрались на его борт, то выяснилось, что нашим спасителем оказался итальянский крейсер противовоздушной обороны.
«Хорошо еще, что капитану ничего не известно о моем задании», — подумал я.
Приняли нас весьма радушно, и мы разложили свою форму на палубе для просушки. Капитан снабдил меня парой сандалий и белыми спортивными трусами, в которые я еле втиснулся, поскольку их размер оказался намного меньше. Но все же такое решение вопроса было гораздо лучше перспективы заниматься поисками фигового листа при выходе на сушу. Когда нас угостили фруктами, я хотел было растянуться на шезлонге, но тут почувствовал, что с моей грудной клеткой что-то не в порядке — при каждом резком движении возникала острая боль. Только через несколько дней при врачебном обследовании выяснилось, что у меня сломано три ребра.
К концу дня мы сошли на берег в порту Темпьо-Паузания, где я постарался отыскать немецкую часть, чтобы раздобыть автомашину и добраться до Палау, а уже оттуда на корабле капитана Хунеуса отправиться на Корсику. Ведь там меня ждал командир бригады войск СС. Мне хотелось выполнить хотя бы этот пункт намеченного мною плана.
Было около одиннадцати часов вечера, когда, пройдя по извилистому проходу между скалистых берегов, мы прибыли в порт Бонифачо. Телефонную связь с какой-либо немецкой частью из здания итальянской военной администрации порта мне установить не удалось, и я попытался заказать машину на ранние часы следующего дня. К моему удивлению, оказалось, что с недавних пор итальянцы ввели здесь весьма странные ограничения, запретив любые передвижения автотранспорта до девяти часов утра. Причина такого распоряжения стала понятной лишь спустя много дней.
Из-за путаницы в телефонной связи я целый день гонялся за командиром бригады, а он, со своей стороны, пытался, и тоже напрасно, найти меня. В конце концов вечером мы все же встретились в городе Бастия, расположенном на севере острова, где находился штаб немецкой военно-морской базы на Корсике.
Сам того не желая, я доставил своему начальнику штаба Радлу немало неприятных часов. Когда вечером 18 августа, как было условлено, он не дождался моего возвращения, то начал справляться в штабе воздушно-десантного корпуса о судьбе пропавшего самолета. Ему ответили коротко:
— Самолет считается пропавшим без вести, экипаж, скорее всего, пошел рыб кормить на дно!
Моей радиограммы с борта подобравшего нас итальянского крейсера он не получил, а сам я ступил на твердый берег только вечером 20 августа. С Радлом мы встретились по дороге от аэродрома в расположение моего отряда, когда я уже вернулся. От радости он чуть было не сошел с ума.
Однако требовалось срочно приступать к разработке более детального плана предстоящей операции. Ведь пропавшего дуче удалось наконец-то обнаружить, и мы смогли удостовериться, что это был именно он. Нашу решимость разделял и генерал Штудент.
Вдруг как гром среди ясного неба пришло распоряжение из главной ставки фюрера: «Ставка только что получила от абвера (Канарис) доклад, согласно которому Муссолини содержится под стражей на небольшом островке возле острова Эльба. Гауптману Скорцени надлежит немедленно подготовить операцию по высадке десанта и в кратчайшие сроки доложить в ставку время ее начала. Окончательное время проведения операции будет утверждено ставкой фюрера!»
«Что могло там произойти? — ломали голову мы с Радлом. — Неужели люди из абвера нашли здесь, в Италии, более надежные источники информации?»
Еще несколько дней назад мы ознакомились с циркуляром под грифом «Секретно», разосланным абвером всем командирам соединений вермахта в Италии, в котором черным по белому было написано: «Новое правительство Бадольо гарантирует, что Италия при любых обстоятельствах продолжит борьбу на нашей стороне со все возрастающей силой! Новое итальянское правительство будет даже более интенсивно участвовать в совместных боевых действиях, чем старое».
У нас же по этому вопросу было совершенно противоположное мнение. Сегодня уже трудно установить, как такая абсолютно недостоверная информация вообще могла появиться в ведомстве адмирала Канариса и тем более быть доложенной в главную ставку фюрера? Мы считали, что происходившая в последнее время концентрация многих итальянских дивизий в районе Рима должна была трактоваться совсем иначе!
Генерал Штудент, разделявший наше мнение, стал добиваться аудиенции у самого фюрера, чтобы сделать соответствующий доклад. После различных согласований и проволочек разрешение наконец было получено, и нам было приказано прибыть в Восточную Пруссию. По прибытии нас известили, что фюрер примет наш доклад примерно через час.
Нас провели в ту же комнату, где я был впервые представлен Гитлеру. На этот раз все кресла у камина были заняты, и у меня появилась редкая возможность познакомиться с некоторыми первыми лицами из числа руководителей Германии.
Слева от Гитлера сидел министр иностранных дел фон Риббентроп, справа — фельдмаршал Кейтель, а за ним генерал-полковник Йодль, рядом с которым отвели место и мне. Слева от Риббентропа сидел Гиммлер, за ним генерал Штудент и гроссадмирал Дёниц.
Между Дёницем и мной расположилась в кресле массивная фигура рейхсмаршала Германа Геринга. После краткой вступительной речи генерала Штудента слово для доклада было предоставлено мне. Должен признать, что я с трудом смог побороть охватившую меня робость при виде столь высокопоставленной аудитории.
Восемь пар глаз с интересом следили за мной. Чуть ранее я сделал для себя кое-какие пометки, но здесь совершенно забыл о них. Взяв себя в руки, я принялся подробно излагать ход наших розысков. Приведенные мною многочисленные доказательства того, что дуче держат под стражей именно в Маддалене, произвели на присутствовавших заметное впечатление, а описание пари, давшего отличные результаты, вызвало у слушателей улыбку. Причем особенно развеселились Дёниц и Геринг.
По окончании, как мне казалось, короткого доклада я взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что проговорил целых полчаса. Внезапно Гитлер вскочил и протянул мне руку.
— Я верю вам, гауптман Скорцени! — воскликнул он. — Вы правы! Я отменяю свой приказ относительно высадки десанта на остров возле Эльбы! У вас есть план проведения операции в Да-Маддалене? Если да, представьте нам его.
С помощью схемы, набросанной от руки, я рассказал о нашем проекте решения задачи, выработанном несколько дней назад, и объяснил, что кроме дивизиона торпедных катеров мне потребуется несколько тральщиков и миноносцев военно-морских сил, а кроме моей команды из пятидесяти человек — рота отобранных мною добровольцев из состава бригады войск СС, стоящей на Корсике.
— Кроме того, для прикрытия нашего отхода мне хотелось бы использовать зенитные батареи наших сил на Корсике и севере Сардинии, — добавил я.
Мой план атаки на восходе солнца, кажется, получил полное одобрение. По ходу его изложения фюрер, Геринг и Йодль задали мне множество уточняющих вопросов, а после слово взял Адольф Гитлер:
— Я одобряю ваш план и считаю, что при должной настойчивости и вере в успех всех его участников он вполне осуществим. Гроссадмирал Дёниц, отдайте необходимые распоряжения по военно-морскому флоту. На время проведения операции требуемые части поступают под командование Гауптмана Скорцени. Генерал-полковник Йодль, организуйте все необходимое. Вас же, гауптман Скорцени, попрошу обратить внимание еще вот на что — моего друга Муссолини необходимо освободить как можно скорее. Иначе его могут выдать союзникам. Итак, операция вскоре начнется, и вполне возможно, что я отдам вам приказ в то время, когда Италия все еще будет официально считаться нашим союзником. В этом случае, если ваше предприятие по каким-либо причинам сорвется, может случиться так, что я буду вынужден в глазах мировой общественности вас дезавуировать. Мне придется заявить, что вы, действуя по собственной инициативе, своим планом ввели командные инстанции в заблуждение. И вы во имя интересов дела, во имя Германии должны быть готовы безропотно принять на себя это тяжелое обвинение!
Много времени на размышления мне не дали. Конечно, если речь шла о благе Германии, и так было ясно, что я покорно приму и молча снесу весь позор подобного обвинения. Между тем обсуждение продолжалось, и мне задали еще несколько вопросов. Когда Геринг поинтересовался подробностями нашего падения в море, случившегося 18 августа, я не выдержал и с некоторой долей издевки заявил:
— Не-11 на самом деле является великолепным многоцелевым самолетом. Его можно использовать даже как подводную лодку.
В ответ Геринг только улыбнулся, не зря в войсках ходило мнение, что рейхсмаршал обладает тонким чувством юмора.
— У вас все получится, Скорцени, — одобряюще произнес Гитлер, протягивая мне руку на прощание.
Это было сказано с такой уверенностью, что и я проникся ею. Я и раньше не раз слышал о почти гипнотической силе убеждения Адольфа Гитлера, а тогда испытал ее на себе самом.
Вечер я провел за столом для адъютантов в отведенной для фельдмаршала Кейтеля столовой в окружении ряда господ.
Помню только принца Филиппа Гессенского, командира корабля Бауэра, штандартенфюрера СС Раттенхубера, майора Джона фон Фреянда и господина Зюндермана. По моей тропической униформе они догадались, что я прибыл из Италии, и разговор, естественно, закрутился вокруг происходящих там событий. Мое мнение сводилось к тому, что итальянский народ устал от войны и нас в этой связи ждут большие неожиданности.
Только я открыл рот, чтобы поговорить о так называемой «партии кронпринца Умберто», как почувствовал легкий толчок ногой, который, скорее всего, происходил от командира корабля Бауэра. Намек был настолько ясным, что мне ничего не оставалось, как сменить тему. Позже Бауэр объяснил такое свое поведение, напомнив, что принц Гессенский состоит в родственных отношениях с кронпринцем. Это еще раз показало, насколько опасно было вести любые разговоры в главной ставке фюрера.
На этот раз в «Волчьем логове» мне спалось гораздо лучше, чем во время первого своего там пребывания. Памятуя о прошлом, я выпросил ночлег вне бункера, где шума от вентиляторов не наблюдалось, предпочтя перспективу быть разбуженным сиреной воздушной тревоги.
Ранним утром следующего дня мы полетели обратно в Италию. По прибытии я рассказал своему верному Радлу, что в случае провала операции мне придется взять всю ответственность за наше предприятие на себя, на что этот душевный человек заявил:
— Тогда я попрошу, чтобы меня заключили с вами в одну камеру. Возможно, нас поместят в сумасшедший дом. Это будет прекрасная возможность испытать на себе комфорт камеры с мягкими стенками.
Только счастливая случайность избавила нас от такой печальной перспективы, так как через несколько дней мы едва не начали штурм тюрьмы, в которой уже не было пленника.
Командир выделенного в мое распоряжение дивизиона торпедных катеров корветтен-капитан Шульц воспринял перспективу своего участия в операции с большим энтузиазмом. Он уже давно мечтал о предприятии подобного рода и с удовольствием начал нам помогать при планировании. Мы поминутно рассчитали все фазы нашего рейда, стараясь не упустить ни малейшей детали и предусмотреть все возможные случайности. Наконец план был полностью готов.
Накануне дня «X» торпедные катера должны были зайти с официальным дружеским визитом в военно-морскую базу Ла-Маддалена и бросить якорь с таким расчетом, чтобы охватить все причалы. В это же время тральщикам и миноносцам под командованием обер-лейтенанта Радла предписывалось забрать с Корсики выделенный для операции личный состав и встать возле мола Палау напротив Маддалены, спрятав солдат в трюмах.
На рассвете дня «X» оба дивизиона должны были начать маневрировать с таким расчетом, чтобы создать иллюзию, будто бы они покидают гавань. Введя охрану в заблуждение, тральщикам и миноносцам надлежало внезапно высадить десант, перед частью которого ставилась задача по обеспечению прикрытия основной группы, чтобы оградить ее от любых неожиданностей со стороны города. Торпедным же катерам предписывалось находиться в постоянной готовности по поддержанию нас огнем.
Я намеревался с основной частью десанта в сомкнутом строю выдвинуться на виллу. По моему замыслу внезапное появление марширующих солдат должно было внести еще большее замешательство в ряды охранников. Мне хотелось по возможности избежать какого-либо применения силы и стрельбы хотя бы во время приближения к цели. Все остальное зависело уже от развития самой ситуации. Для того чтобы охрана виллы не узнала раньше времени о нашей высадке, предполагалось выделить несколько групп, которым следовало перерезать линии телефонной связи, проложенные от объекта до города. Как только дуче окажется в наших руках, а полторы сотни человек охраны будут нейтрализованы, я планировал доставить Муссолини на торпедный катер.
В это время особая команда должна была овладеть одним из портовых заграждений, обеспечив таким образом выход из порта. Итальянские же зенитные батареи, располагавшиеся на холмах вокруг гавани, держались бы в узде немецкими средствами ПВО, установленными на северном побережье Сардинии.
Все вроде бы было предусмотрено, но меня смущало одно обстоятельство — ниже виллы «Вебер», почти на набережной, стояло несколько военных казарм, где находилось около двухсот курсантов училища военно-морских сил Италии, и этот опасный фланг требовал солидного прикрытия. К тому же рядом с побережьем располагались две летающие лодки итальянского флота и санитарный гидросамолет. Чтобы исключить возможность преследования, первые два самолета я решил вывести из строя двумя небольшими специальными группами.
Ранним утром накануне дня «X», то есть 26 августа 1943 года, мы с Радлом отправились в дивизион торпедных катеров, располагавшийся в порту Анцио. После стремительного морского перехода я был уже в Ла-Маддалене, а Радл на борту минного тральщика отбыл на Корсику, чтобы проконтролировать погрузку десанта. К вечеру они должны были быть в назначенном месте.
Иногда, когда выполнение ответственной задачи приходилось возлагать на кого-то другого, а проконтролировать ее исполнение не представлялось возможным, меня охватывало непреодолимое чувство неуверенности. Такое же наблюдалось и в тот день. Чтобы развеять охватившую меня тревогу, я принялся изучать принесенную Бартером подробную схему местности с нанесенными на ней последними изменениями обстановки. Надо признать, что схема была выполнена безукоризненно.
«Береженого Бог бережет», — подумал я и решил еще раз лично провести последнюю перед началом операции рекогносцировку.
Еще по дороге у меня окончательно испортилось настроение. Дело в том, что я случайно обнаружил еще одну линию телефонной связи, которая вела в сад виллы «Вебер». Ее на схеме Бартера не было!
Охваченный гневом, я обрушился на Бартера, ведь из-за такой, на первый взгляд, мелочи могла сорваться столь серьезная и тщательно спланированная операция. Однако больше расхождений со схемой обнаружить мне не удалось — все было именно так, как на ней значилось. По улице взад и вперед прогуливался удвоенный пост карабинеров, а въездные ворота охранял еще один. Он был вооружен пулеметом. К сожалению, высокий забор защищал внутренний двор от посторонних взглядов.
На нас никто не обратил никакого внимания, ведь в целях маскировки мы были переодеты в форму простых матросов без всяких нашивок и несли корзины с грязным бельем. Целью нашей прогулки являлся соседний с виллой дом, расположенный чуть выше по улице и откуда можно было заглянуть в столь интересующее нас поместье.
Пока Бартер сдавал белье в стирку, я под предлогом отсутствия в доме туалета, что было обычным делом в простых итальянских домах, немного поднялся на холм и из-за обломка скалы стал рассматривать виллу и окружающий ее парк. Отсюда хорошо было видно само здание, сад и проложенные в нем дорожки. Все казалось спокойным, и я удовлетворенно вернулся в дом прачки.
За время моего отсутствия один из карабинеров, несших охрану виллы, зашел в дом в гости к хозяйке, и я завязал с ним разговор. Используя Бартера в качестве переводчика, мне удалось прибегнуть к уже испытанному трюку, осторожно заговорив о Муссолини. Солдата, казалось, данная тема не интересовала, но, когда я стал утверждать, что, по имеющимся у меня данным, дуче умер, он оживился и начал с присущим итальянцам южным темпераментом доказывать, что мои сведения ошибочны. Мне не составило ни малейшего труда подзадорить его еще больше, заявив, что подобные утверждения строятся на свидетельствах одного знакомого врача, которому известны все детали смерти дуче. Это окончательно вывело карабинера из равновесия.
— Нет, нет, синьор! Такое просто исключено! Это невозможно! — начал кипятиться солдат. — Я сам видел дуче сегодня утром. Меня лично отрядили для его сопровождения, и мы доставили его к белому самолету с большим красным крестом на борту, на котором он и улетел.
Такое заявление явилось для нас полной неожиданностью. Карабинер говорил убедительно, и его слова походили на правду. Тут меня словно током ударило.
«Верно! Ведь белого санитарного гидросамолета сегодня на месте не оказалось!» — вспомнил я.
Отсутствие самолета мне сразу бросилось в глаза, но тогда я не придал этому большого значения, как, впрочем, и тому впечатлению, которое появилось у меня совсем недавно при разглядывании территории виллы. Теперь мое удивление по поводу того, что солдаты охраны чувствовали себя как-то слишком свободно, находило свое объяснение. Еще несколько минут назад меня поразило, что они толпились на большой террасе виллы и выглядели чересчур беззаботными. Это тоже подтверждало заявление карабинера о том, что гнездышко опустело.
Нам крупно повезло, что все вовремя раскрылось. Представляю, какой бы конфуз произошел, если бы мы напрасно начали на следующее утро всю ту заварушку, которую запланировали!
Теперь следовало немедленно отменить начавшиеся приготовления. На наше счастье, я застал Карла Радла у телефона как раз в тот момент, когда он собирался уже вместе с десантом на борту кораблей отплывать из Корсики.
— Полный назад! Все немедленно прекратить! — приказал я.
На всякий случай мы еще несколько дней сохраняли состояние полной готовности, ведь исключать того, что дуче вновь переведут в Ла-Маддалену, было нельзя. Тогда операцию следовало бы начинать немедленно. О такой возможности говорил тот факт, что итальянцы не снимали охрану с виллы. Теперь мне кажется, что итальянские секретные службы делали это намеренно, чтобы замести следы и ввести нас в заблуждение. Пленник, без сомнения, представлял для них такую ценность, что они не остановились перед такой трудоемкой работой, как постоянная смена места заключения Муссолини. И надо признать, на этот раз они достигли своей цели — им удалось сбить нас со следа.
Мы снова вернулись туда, откуда пришли! Все надо было начинать с нуля, и наши многодневные труды оказались напрасными. Слухов по-прежнему было предостаточно, но при первой же проверке они рассеивались как дым.
Только инспекционная поездка с генералом Штудентом в район озера Браччано совершенно случайно навела нас на новый реальный след. Оказалось, что посадка белого санитарного гидросамолета не осталась незамеченной!
Новые следы указывали на то, что дуче держат под стражей на самом Апеннинском полуострове. Однако слухи, касавшиеся озер Браччано и Тразимено, оказались ложными, и только автокатастрофа, которая едва не стоила жизни двум итальянским высокопоставленным офицерам, впервые дала зацепку, показав, что нам следует поискать в Абруццких Апеннинах. Но и здесь пришлось сначала идти по ложному следу, направившему наши поиски к восточной части этого горного массива.
Постепенно у нас начало складываться мнение, что многие из этих фальшивых следов были оставлены намеренно, ведь итальянские секретные службы были достойным противником! К тому же и другие немецкие службы, такие как штаб фельдмаршала Кессельринга или ведомство внешней разведки абвера, также стремились самостоятельно первыми обнаружить место пребывания исчезнувшего диктатора.
Фельдмаршал Кессельринг, используя как предлог шестидесятилетие Муссолини, которое приходилось на 29 июля 1943 года, вновь попытался разузнать у маршала Бадольо место нахождения плененного дуче. Более того, Адольф Гитлер по этому случаю послал в Италию выпущенное в единственном экземпляре роскошное издание трудов философа Ницше в богатом резном футляре, а Кессельринг передал его Бадольо с просьбой лично вручить дуче подарок от главы германского государства. Но и эта попытка никаких результатов не принесла — Бадольо под витиеватым предлогом отказался от данной миссии.
Между тем ситуация в Риме с каждой неделей становилась все хуже — под предлогом необходимости усиления защитных мер против предполагаемой высадки десанта союзников в его окрестности перебрасывалась одна итальянская дивизия за другой. Но мы понимали, что дело совсем в другом. Пока всего лишь одна немецкая парашютная дивизия с приданными ей несколькими штабными и разведывательными подразделениями германского Верховного командования противостояла продвижению по суше превосходящих сил противника в составе семи дивизий, под Рим ежедневно прибывали все новые и новые итальянские части. Старший офицер службы немецкой разведки просто не успевал их определять и регистрировать.
Моя же небольшая разведывательная служба в эти дни доложила, что есть полные основания утверждать, что Бенито Муссолини содержится в одном горном отеле на плато Кампо-Императоре (горный массив Гран-Сассо) под охраной подразделения карабинеров. Несколько дней мы тщетно пытались раздобыть подробные карты этой местности. Дело заключалось в том, что отель возвели всего за несколько лет до начала войны и он не был нанесен не только ни на одной военной, но даже альпинистской топографической карте. Единственной информацией, которую нам удалось заполучить, было описание одного проживавшего в Италии немца, проведшего в этой только что построенной гостинице зимний отпуск в 1938 году. Другой весьма расплывчатой зацепкой служил рекламный буклет одного туристического бюро, расписывавший прелести данного абруццкого горнолыжного рая.
Однако таких скудных сведений для подготовки столь важной военной операции было явно недостаточно. Требовалось как можно быстрее заполучить аэрофотоснимки этой местности. И вот на раннее утро среды 8 сентября 1943 года нам выделили самолет со встроенной автоматической фотокамерой. В этом полете кроме меня и моего начальника штаба принял участие также старший офицер службы немецкой разведки штаба корпуса, которому по нашему плану отводилась весьма существенная роль в осуществлении предстоящей операции.
Рано утром по извилистой дороге, пролегавшей меж садов, засаженных оливковыми и плодовыми деревьями, мы отправились на автомашине на побережье, находившееся не так уж и далеко. Там, возле так называемой Пратика-ди-Маре располагался лучший римский аэродром, с которого нам и предстояло взлететь. Мы взошли на борт Не-111 германского люфтваффе, и самолет со специальным оборудованием начал быстро набирать высоту — следовало принять все меры, чтобы скрыть от итальянцев цель нашего полета. Исходя из этого мы решили облететь горный массив в Абруццо на высоте примерно пять тысяч метров. В истинные цели полета не был посвящен даже пилот, который считал, что мы летим, чтобы сделать аэрофотоснимки некоторых портов на адриатическом побережье.
Не долетев тридцати километров до цели, мы решили сделать насколько пробных снимков из камеры, вмонтированной в днище самолета. Тогда выяснилось, что боуден-тросыиз-за низкой температуры за бортом замерзли и перестали функционировать. В результате большая фотокамера вышла из строя. Хорошо, что мы прихватили с собой ручную портативную камеру, которую нам и пришлось использовать.
Большой застекленный купол задней кабины в хвостовой части самолета во время полета мы, естественно, открыть не могли, и, для того чтобы получить достаточный обзор для фотокамеры, нам пришлось выдавить довольно большой сегмент пуленепробиваемого стекла. А поскольку на нас была надета немецкая форма африканского экспедиционного корпуса, мы начали страдать от холода. Фотографу же приходилось еще хуже, ведь его голова, плечи и руки во время съемки оказывались снаружи.
Я и представить себе не мог, что воздушный поток будет настолько холодным, а общая температура за бортом окажется необычайно низкой. Придерживаемый за ноги начальником штаба, я протиснул свою столь легко одетую верхнюю часть туловища в отверстие как раз в тот момент, когда самолет находился над целью. Отель был под нами. Внизу проплывало изрезанное трещинами плато Кампо-Императоре, лежавшее на высоте около двух тысяч метров над уровнем моря, на северо-восточном крае которого почти на две тысячи девятьсот метров возвышались крутые вершины горного массива Гран-Сассо. Виднелись бурые скалы, огромные крутые ущелья и пятна плотного зернистого снега.
Даже с такой высоты искомое здание казалось массивным. Я сделал первый снимок. Теперь мне предстояло, поворачивая правую рукоятку довольно тяжелой камеры, перемотать пленку для второго, и только тогда стало понятно, какими негнущимися за столь короткое время стали мои пальцы. Был сделан второй снимок, и тут я обратил внимание на зеленевшее позади отеля небольшое пятнышко, имевшее форму треугольника.
«Отличное место для высадки», — сразу решил я.
Узкая тропинка, петлявшая по склону, навела меня на мысль о том, что здесь, скорее всего, организовывались занятия для начинающих лыжников, о которых рассказывал мой авторитетный товарищ в Риме. Быстро сделав третий снимок, я дернул ногой, подав, возможно слишком нетерпеливо, знак своему начальнику штаба о том, что меня пора втаскивать обратно.
Мы заботливо спрятали камеру с первыми снимками, и мне пришлось несколько минут хлопать в ладоши, чтобы отогреться. Наконец мои руки вновь обрели былую подвижность, и тут Радл со свойственной ему невозмутимостью пошутил:
— Неужели на солнце так холодно?
Я промерз насквозь, но виду не подал, решив про себя, что во время обратного полета доставлю моему дорогому, но иногда чересчур язвительному товарищу такое же «удовольствие».
Приползя на животе в пилотскую кабину, я различил вдали голубую полосу Адриатики и приказал спуститься до высоты две тысячи пятьсот метров, а по достижении береговой линии взять курс на север, повторяя все изгибы берега. Чтобы ввести в заблуждение нашего пилота, мы стали делать вид, что внимательно изучаем разложенную карту. Я даже распорядился подготовить первые аэрофотоснимки портовых сооружений Анконы.
Сверху вид, открывающийся на побережье Адриатики, довольно однообразен. Небольшие портовые городки сверкали в лучах предполуденного солнца, а вскоре показались знаменитые курорты Римини и Риччоне. Пролетев еще немного в северном направлении, я приказал пилоту повернуть обратно, вновь подняться до пяти тысяч пятисот метров и пролететь точно над вершиной горы Гран-Сассо.
Теперь настала очередь моего начальника штаба испытывать «прелести пребывания на свежем воздухе». Сгорбившись в три погибели, мы вернулись в хвостовую кабину, где все окончательно промерзло — температура там составляла уже несколько градусов ниже нуля, заставив нас проклинать африканскую форму, которая нам так полюбилась. Я вручил Радлу портативную камеру и стал подробно объяснять, как с ней обращаться, что было настоятельно необходимо — этот одаренный в музыкальном отношении человек очень слабо разбирался в технике. Может быть, именно поэтому мы столь хорошо и дополняли друг друга.
Затем Радл начал протискиваться в отверстие, а я, стоя на коленях, стал удерживать его за ноги. Наконец он пролез, вытянув руки с камерой вперед, что вследствие более крупных размеров далось ему заметно труднее.
Самолет пролетал как раз над вершиной, и я, понимая, что примерно через минуту мы окажемся у цели, ущипнул своего друга, чтобы он держался наготове. Мне из-за шума моторов ничего не было слышно, тем не менее я прокричал:
— Поторопитесь! Сделайте столько снимков, сколько сможете!
Тут я увидел, что Радл начал загребать руками — возможно, мы пролетали не над самим отелем, и ему приходилось делать снимки под углом. Но и такие снимки могли оказаться весьма полезными, поскольку фотографии, снятые под наклоном, часто позволяли лучше рассмотреть складки местности. Вскоре он стал подавать знаки, чтобы его втянули обратно.
— Первого, кто мне скажет о теплых лучах итальянского солнца, я просто задушу, — заявил он, клацая зубами с посиневшим от холода лицом.
Мы накрылись всеми доступными спасательными жилетами и даже промасленной бумагой, случайно оказавшейся под рукой, после чего я отдал приказ снижаться, а чуть позже подкорректировал курс:
— Нам не следует идти напрямую на аэродром! Держитесь немного севернее, чтобы выйти к Средиземному морю. Там следует снизиться настолько, насколько это возможно, держа курс уже непосредственно на нашу летную базу!
Это спонтанное решение, как мы смогли убедиться буквально через четверть часа, вероятно, спасло нам жизнь. Самолет достиг побережья, и полностью застекленную кабину залили теплые лучи полуденного солнца. Я занял место рядом с пилотом и, совершенно случайно бросив взгляд влево в сторону Сабинских гор, не поверил своим глазам — с юга плотными рядами к городу Фраскати приближались эскадры вражеских самолетов.
Я поднес к глазам бинокль и увидел, как открываются бомбовые люки, освобождая бомбардировщики от смертоносного груза. Ковровая бомбардировка пришлась как раз на наш штаб. За первой волной последовала вторая, а затем и третья. Только тогда мы осознали, что, избрав другой маршрут по чистой случайности, избежали встречи с эскадрами бомбардировщиков противника, перед которыми наш самолет, предназначенный для воздушной разведки, оказался бы полностью беззащитным. Сопровождавшие же бомбардировщики вражеские истребители не обнаружили и не сбили нас лишь потому, что мы летели фактически на бреющем полете.
Здание, в котором располагался штаб генерала Штудента, мы нашли в целости, а вот наша вилла Тускулум-2 пострадала очень серьезно. В нее попали две бомбы. Путь нам преградил офицер, который заявил, что в подвале обнаружены еще две неразорвавшиеся бомбы. Однако нам во что бы то ни стало требовалось попасть в спальню, чтобы спасти очень важные документы, касавшиеся результатов наших расследований, да и пожитки тоже. Неразорвавшиеся бомбы могли сработать в любую минуту, но мы окольными путями через развалины вскарабкались на свою лоджию, а оттуда по грудам мусора пробрались в комнату.
Половина потолка отсутствовала, и мы могли наблюдать голубое небо над своей головой. Лихорадочными движениями нам и пришедшим на помощь солдатам удалось разобрать развалины и добраться до уцелевшего канцелярского шкафа. Вскоре все было спасено.
Жертвы среди гражданского населения, похоже, были очень большими. В то же время, как выяснилось позднее, почти все немецкие службы разрушения избежали. Наши подразделения работали над тем, чтобы восстановить довольно сильно пострадавшую телефонную сеть, прокладывая вспомогательные кабели, и можно было рассчитывать на то, что в ближайшие часы наиболее серьезные повреждения будут устранены.
Мне с моим начальником штаба требовалось попасть в Рим, чтобы встретиться с несколькими итальянскими офицерами, которые проинформировали меня, что намереваются освободить Муссолини. Мой интерес заключался в том, чтобы узнать их намерения и не допустить такой ситуации, когда действия этих офицеров могли бы помешать нашим планам. Я выяснил, что все их заявления пока оставались лишь намерением и не переросли в практическую плоскость. Во всяком случае, в своих приготовлениях они продвинулись не так далеко, как мы.
Тем временем наступил вечер, и я ехал по улицам Рима, чтобы забрать своего начальника штаба из одной немецкой службы. Тут мне бросилось в глаза, что на улицах стало заметно оживленнее и итальянцы начали собираться возле уличных громкоговорителей, развешанных в разных публичных местах. Только я въехал на улицу Виа Венето, как возникла такая толпа, что дальше двигаться стало весьма затруднительно. Одно сообщение, донесшееся из громкоговорителей, народ приветствовал шумными возгласами. Послышались возгласы:
— Да здравствует король!
Женщины стали обниматься, а собравшиеся в кучки люди принялись что-то страстно обсуждать. Я остановился, и тут до меня дошла ошеломляющая новость — итальянское правительство капитулировало!
Было понятно, что положение наших войск на полуострове стало критическим. По правде говоря, такой шаг итальянского правительства не явился для нас неожиданным, но никто не думал, что капитуляция произойдет так скоро. Это событие означало только то, что те особые планы и задачи, для выполнения которых я оказался в Италии, либо откладывались, либо вообще становились невыполнимыми. Как бы то ни было, обер-лейтенанта Радла я подобрал возле германского посольства.
Через несколько дней до меня дошла информация, что генерал Дуайт Д. Эйзенхауэр предвосхитил события, объявив по радио Алжира о капитуляции Италии в тот же самый день, но еще в восемнадцать часов тридцать минут. Тот факт, что правительство Бадольо продублировало позже данное сообщение по громкоговорителям, означал только одно — союзники сознательно поставили итальянцев в весьма затруднительное положение, по крайней мере в том, что касалось объявления точного часа прекращения боевых действий.
Между тем союзники назначили высадку своих войск возле Салерно на ночь с 8 на 9 сентября 1943 года и уже не могли изменить эту дату. Однако эта акция, так же как и бомбардировка Фраскати, была спланирована и осуществлена для оказания помощи своему новому союзнику — правительству Бадольо. Она было направлена на то, чтобы сковать основную часть немецких войск возле Салерно. По поступившим донесениям германской разведывательной службы можно было предположить, что в штаб-квартире Эйзенхауэра не исключали даже высадку воздушного десанта в районе Рима. Такая операция, естественно, поставила бы наши слабые войска по меньшей мере в неприятное положение.
Тем не менее я не прекращал своей деятельности. Еще раньше днем и ночью мы старались получить подтверждение тому, что дуче по-прежнему находится в отеле в районе горного массива Гран-Сассо. Первые сведения мне предоставили двое итальянцев, которые, сами того не подозревая, дали очень важную исходную информацию. Естественно, требовалось получить еще какое-нибудь подтверждение, и если возможно, то от немца. Однако посылать своего человека непосредственно в эту гостиницу, связанную с внешним миром одной лишь канатной дорогой, поднимающейся из долины, не имело никакого смысла. Поэтому я намеревался отправить туда немца с задачей подобраться к отелю под каким-нибудь безобидным предлогом как можно ближе, но не проникая вовнутрь.
И вот, буквально накануне капитуляции Италии, такая возможность появилась, чем я не замедлил воспользоваться. Дело в том, что в свое время в Риме мне удалось познакомиться с одним военным врачом-немцем, который был очень честолюбив и давно мечтал о том, чтобы его наградили каким-нибудь орденом. Ему-то я и объяснил, каким образом он сможет получить такую награду из рук своего генерала.
Хитрость заключалась в том, что до того времени немецкие солдаты, заболевшие малярией, а таких было много, посылались на излечение в горные районы Тироля. Вот я и предложил этому медику посетить и проинспектировать по собственной инициативе якобы хорошо известный мне горный спортивный отель на Гран-Сассо.
— Эта гостиница, расположенная на высоте две тысячи метров, словно предназначена для того, чтобы послужить домом отдыха для наших солдат, — убеждал я его.
Мне удалось внушить медику, что ему в обязательном порядке необходимо попытаться лично встретиться с директором отеля, просчитать количество койко-мест и начать соответствующие переговоры. Загоревшись перспективой получить столь желаемую награду, сей славный врач утром накануне капитуляции Италии на машине отправился в путь, и теперь я начал беспокоиться по поводу его возвращения.
Машины с персоналом германского посольства выстроились в колонну, чтобы под защитой немецких войск выехать во Фраскати. Я же, подобрав Радла, как уже говорилось несколько ранее, у здания посольства, постарался опередить ее, чтобы оказаться в нашем расположении как можно быстрее.
По возвращении я немедленно попросил генерала Штудента принять меня, чтобы обсудить сложившуюся обстановку. Мы сошлись во мнении, что операцию по освобождению Муссолини придется на короткое время отложить. Сперва требовалось прояснить ситуацию в Риме, поскольку было ясно, что его, как важнейшую базу снабжения сражавшихся на юге Италии немецких войск, во что бы то ни стало надлежало удержать в наших руках.
Фраскати было окружено усиленными нарядами патрулей, и ночь прошла относительно спокойно. Это дало возможность подготовить соответствующие приказы и мероприятия на следующий день.
Теперь причина описанной выше массированной бомбардировки Фраскати была ясна. Нам стало понятно, что она проводилась по договоренности между итальянским правительством и Главным командованием союзных силдля того, чтобы парализовать управление немецкими войсками в Италии. Однако это им не удалось — мы сохранили связь со всеми германскими частями, которые, находясь в высшей степени боевой готовности, ожидали соответствующих приказов.
Как уже говорилось, ночь, за исключением отдельных перестрелок к югу от Рима, прошла спокойно, и серьезные боевые столкновения в окрестностях Фраскати начались только с рассветом 9 сентября 1943 года. Несмотря на все попытки итальянцев удержаться, в течение дня нашим войскам удалось полностью взять под контроль всю местность в районе Сабинских гор. Немецкие батальоны медленно, но неуклонно приближались к Риму, полностью находившемуся в руках итальянских войск, занявших заранее подготовленные оборонительные позиции на окраине.
Ранним утром 9 сентября объявился и мой штабс-врач, который был очень расстроен от мысли, что из-за итальянской капитуляции плану по организации дома отдыха, вероятно, сбыться не суждено. Не скупясь на подробности, он рассказал мне, как, проехав город Аквилу, столицу региона Абруццо, он попал в долину, где находится станция подвесной канатной дороги. Однако все его усилия подняться наверх оказались напрасными — дорога к фуникулеру была перегорожена шлагбаумом и к тому же охранялась несколькими постами карабинеров.
После длительных переговоров с солдатами он все-таки получил разрешение позвонить в отель. Однако ответил ему не управляющий, а какой-то офицер, который заявил, что Кампо-Императоре объявлено военным полигоном и, следовательно, всякое иное использование плато и зданий на нем воспрещается. По мнению врача, речь шла о достаточно крупных маневрах, так как в долине он заметил машину радиосвязи, а сам подъемник находился в постоянном движении.
Далее врач поведал, что в соседнем местечке, находившемся рядом со станцией фуникулера, жители рассказали ему самые невероятные истории. Из их слов следовало, что совсем недавно из отеля был выслан весь гражданский персонал, а номера были переоборудованы таким образом, чтобы разместить в них примерно двести солдат. Несколько раз в долину якобы приезжали и высокопоставленные офицеры. Со слов штабс-врача, нашлись даже люди, которые утверждали, что наверху под стражей содержится сам Муссолини.
— Но это просто, наверное, обыкновенный слух, которому не стоит доверять, — заметил военврач.
Я, конечно, не стал его в этом разубеждать.
