Глава 21
Катастрофа на Западе. — Ремагенский мост. — Операция боевых пловцов. — Холодные воды Рейна. — Последняя встреча с фюрером. — Рыцарский крест с дубовыми листьями. — Перевод в «Альпийскую крепость». — У фельдмаршала Шернера. — Последний визит в Вену. — Русские в моем родном городе. — Тяжелое прощание. — Верхняя Австрия. — 20 апреля 1945 года. — «Фюрер умер, да здравствует Германия!» — Приказ о перемирии
В Берлине поначалу я никак не мог войти в прежний режим. Штабная работа за письменным столом меня уже давно не привлекала. Да к тому же она сильно осложнилась, так как большую часть людей из моего штаба перевели в город Хоф в Баварии. Вопросы же снабжения решались все труднее, поскольку даже при самой хорошей организации работ полностью ремонтировать железнодорожные сооружения после налетов авиации союзников не удавалось. Движение поездов тогда уже осуществлялось с большими опозданиями и по объездным путям.
Как-то раз на Ораниенбург был совершен опустошительный налет, и ковровая бомбардировка проходила буквально в километре от Фриденталя.
«Возможно, этот своеобразный «привет с неба» передавался нам?» — тогда подумал я и уже вечером получил ответ на этот вопрос.
Английское радио передало, что в тот день целью налета авиации союзников являлась штаб-квартира известного похитителя Муссолини Скорцени и что в результате этой бомбардировки она полностью уничтожена. Мы не стали опровергать данное сообщение, однако позднее по Фриденталю было проведено еще две бомбардировки. Причем последняя частично оказалась успешной — русским досталось пустое и выгоревшее дотла здание бывшего нашего штаба.
7 марта 1945 года на Западном фронте произошла настоящая катастрофа — возле города Ремаген в руках американцев оказался мост через Рейн, и все усилия немецкой авиации уничтожить мост с воздуха успехом не увенчались. И вот однажды вечером меня вызвали в рейхсканцелярию, где генерал-полковник Йодль приказал мне немедленно задействовать моих боевых пловцов, заявив, что необходимые самолеты для их переброски из Вены в западном направлении уже затребованы.
В первый раз за все время моей службы я воспринял данное задание как невыполнимое. Дело заключалось в том, что в то время года температура воды в Рейне составляла всего шесть — восемь градусов по Цельсию, а американский плацдарм протянулся вдоль течения реки почти на десять километров. Поэтому мне пришлось прямо заявить, что шансов на успех достаточно мало.
— Я доставлю на место своих самых лучших людей, а там пусть они сами решают, стоит ли браться за это дело, — сказал я.
Лейтенант С., командовавший истребительным отрядом «Дунай», все же решил со своими людьми провести данную почти невыполнимую операцию. Прошло еще несколько дней, пока с побережья Северного моря к Рейну доставили буксируемые мины-торпеды. Причем во время перевозки многие транспорты были атакованы вражескими истребителями-бомбардировщиками и до места назначения так и не добрались. К тому времени, когда все было готово, американский плацдарм протянулся вдоль реки уже на шестнадцать километров.
Темной холодной ночью операция началась, и люди поплыли в ледяной воде. Некоторые из них, окоченев от холода, навсегда исчезли в волнах. По реке то и дело шныряли лучи мощных прожекторов, и вскоре группу стали обстреливать с берега. Появились первые раненые. Можно только представить, какое разочарование испытали пловцы, когда почти у цели обнаружили несколько недавно построенных американцами понтонных мостов. Тем не менее подрывные заряды были установлены. О том, правильными ли оказались движения окоченевших пальцев, не могли сказать даже немногие выжившие, полумертвыми выползшие на берег и попавшие в плен.
По этому и другим вопросам мне часто доводилось бывать в рейхсканцелярии. Однажды, коротая часы ожидания, я находился в секретариате фюрера, где доктор Штумпфеггер обследовал мой глаз. Вскоре там появилась молодая, элегантно одетая женщина, и меня ей представили. Это была Ева Браун, о существовании которой до того времени я и не подозревал. Она произвела на меня приятное впечатление. Лучше узнать ее мне, к сожалению, не удалось, хотя она и пригласила меня провести один из вечеров вместе с ней и ее сестрой, поскольку много обо мне слышала. Но я так и не воспользовался ее приглашением.
От доктора Штумпфеггера я узнал, что на таких вечерах присутствовал и группенфюрер СС Фегелейн. В поздние ночные часы, хорошо подвыпив, он якобы вел себя с находившимися там подчиненными довольно грубо, а мне не хотелось оказаться в подобной ситуации.
Где-то в конце марта 1945 года в фойе большого зала по обсуждению текущей обстановки мне пришлось дожидаться одного офицера Генерального штаба вермахта. Когда я ненадолго вышел в большой коридор рейхсканцелярии, обсуждение обстановки уже закончилось и в нем появился Адольф Гитлер. При взгляде на этого уставшего и сгорбленного человека меня охватил ужас. Увидев меня, он подошел ко мне и протянул обе руки.
— Скорцени, я должен поблагодарить вас и ваших людей за ваши свершения на фронте возле Одера, — заявил фюрер. — Многие дни ваш плацдарм являлся единственным лучиком света. Я наградил вас Рыцарским крестом с дубовыми листьями и хочу через несколько дней вручить его вам лично. Тогда вы и расскажете мне о том, что там происходило.
Я пробормотал слова благодарности, и фюрер в окружении своей свиты спустился в глубокий бункер.
Другим вечером, как раз после очередной воздушной тревоги, я поехал в бункер, располагавшийся в зоопарке и переоборудованный под госпиталь люфтваффе, чтобы навестить там своего начальника оперативного отдела гауптмана Вернера Хунке. У него было сотрясение мозга, но он уже пошел на поправку и в скором времени собирался к нам вернуться. Там я познакомился с пилотом «Штуки» полковником Руделем. Он один подбил столько неприятельских танков, что их хватило бы не на один полк. Несколько дней тому назад после ранения ему ампутировали ногу, но молодой офицер хотел снова летать.
В этом импровизированном госпитале лежала и заболевшая Ханна Райч. Мне было известно, насколько ценил ее как пилота генерал-полковник фон Грайм, и когда она от меня услышала, что ему ее очень не хватает, то лицо этой отважной летчицы буквально засияло. Такой Ханну я еще не видел, но она по-прежнему оставалась редким идеалистом.
— Поскольку я вновь могу летать, то хочу сменить какого-нибудь солдата, — заявила она на прощание. — Скоро снова буду на фронте, где и положено находиться немецкому солдату.
Тем временем стрельба зенитных установок на крыше прекратилась, и я засобирался в обратный путь.
Несколько дней спустя, точнее 31 марта 1945 года, вышел приказ о переводе моего штаба в так называемую «Альпийскую крепость». По прибытии я должен был получить дальнейшие указания. Поскольку неизбежный конец становился виден все отчетливее, то можно было предположить, что туда планировалось перевести главную ставку фюрера для руководства последними ожесточенными боями.
Тогда я вновь попытался вызволить с Восточного фронта своих солдат, имевших опыт ведения боевых действий в горах. После длительных переговоров мне все же удалось вернуть командира истребительной части «Центр» и двести пятьдесят человек. Таким образом, с двумя ротами нам предстояло начинать все сначала.
В Хофе, где я пребывал в ожидании дальнейшей передислокации своего штаба, ко мне пришел новый приказ. Он предписывал окольными путями прибыть в штаб генерал-полковника Шернера, а оттуда отправляться в Остмарку. В штабе Шернера я должен был обсудить возможности использования истребительной части СС «Восток II». Это новое формирование уже находилось в стадии становления взамен потерянной в Хоэнзальце истребительной части СС «Восток».
Экипаж моего прошедшего огонь и воду «Фольксвагена» кроме меня составили: сопровождающий офицер, радист, а также мой проверенный водитель фельдфебель Б. 10 апреля 1945 года я прибыл в главную ставку группы армий «Центр» как раз в то время, когда пришел приказ о производстве Шернера в фельдмаршалы. После короткого знакомства с ним мне стало ясно, почему этого человека одни ненавидели за его упрямство, а другие обожали за смелость. Вскоре все вопросы, связанные с запланированными двумя операциями по выводу из строя важных мостов в тылу противника, были обговорены, а еще через неделю успешно осуществлены.
В штабе я услышал о сложившейся критической ситуации в Вене и о том, что неприятелю удалось прорваться в город. Дела, связанные с истребительной частью «Юго-Восток», призывали меня отправиться в Вену. К тому же мне хотелось навестить свою мать и вывезти ее из фронтовой зоны. А кроме того, возможно, мною двигало тайное сентиментальное чувство, в котором я не хотел сознаваться даже самому себе, — мне не терпелось еще раз взглянуть на свой родной город.
Пробыв в пути не более шести часов, я оказался на магистрали Вена — Флоридсдорф со стороны города Корнойбург. Наблюдавшаяся на этой дороге картина беспорядочного бегства меня глубоко потрясла. Среди беженцев были и солдаты, явно действовавшие не по приказу.
Возле противотанкового заграждения мы сделали короткую остановку. Я видел, что кругом в придорожных канавах сидели и лежали раненые. Тут на запряженной лошадьми повозке показался какой-то толстый фельдфебель, который, судя по его объемам, всю войну провел в кресле за письменным столом. За ним следовало еще пять таких же повозок. На мое требование остановиться он сделал вид, что не слышит, и проехал бы мимо, если бы мой радист не ухватил лошадь за упряжку.
— Вы не хотите взять с собой раненых? — спросил я, едва сдерживая гнев.
На мой вопрос толстяк, указав рукой на телегу, ответил:
— Все занято!
Кровь бросилась мне в голову, когда я увидел его поклажу — мягкую мебель, кресла, ночной столик и другое «военное» добро. Сидевшую там симпатичную девушку я еще мог ему простить, но остальное…
— Немедленно разгрузить повозку! — прозвучала моя команда с угрозой в голосе.
Оружие у фельдфебеля и других «героев» мне пришлось отобрать.
— Стрелять вам все равно больше не придется, — заявил я и раздал конфискованное оружие легкораненым, которых подозвал к себе.
С их помощью мы быстро разгрузили повозки, а на освободившееся место положили тяжелораненых. Усадив на козлы легкораненых, я строго распорядился:
— Езжайте до ближайшего госпиталя и по дороге заберите с собой столько раненых, сколько сможете.
Взгляды, которые бросали на меня вояки, лишившиеся своих средств передвижения, трудно было назвать дружелюбными. Я понимал, что перспектива дальнейшего следования в пешем порядке им пришлась явно не по душе. В критических ситуациях и когда страх за собственную жизнь одолевает человека, все маски спадают и наружу проступает его истинное лицо.
Начали сгущаться сумерки, когда по Флоридсдорфскому мосту я въехал в город. Слышался отдаленный гул канонады, а поднимавшиеся в небо столбы дыма указывали на места горевших домов. Обстановка была неясной, и мы быстро направились к штабу корпуса, располагавшемуся в здании бывшего военного министерства на Штубенринге. Кругом было темно, и часовой пояснил, что командный пункт переехал в Хофбург.
По темным, безлюдным улицам, на которых не горел ни один уличный фонарь, я поехал туда. Складывалось впечатление, что город вымер, проступали только очертания фасадов домов, многие из которых лежали в руинах. Все свидетельствовало о том, что Вена сильно пострадала от неприятельских бомбардировок. Возле площади Шведенплац дорога по набережной была перекрыта — дом, в котором проживал мой брат, оказался наполовину разрушенным, и его обломки преграждали нам путь.
В венском штабе истребительной части СС «Юго-Восток» мне доложили, что ее командир еще в полдень того же дня окончательно перебрался на командный пункт в городе Креме, а истребительному отряду «Дунай» пришлось освободить тренировочный центр в бассейне Дианабад. Я дал себе слово, что на обратном пути обязательно к ним заеду.
На просторной территории Хофбурга стояло множество машин. В одном из подвалов дворцового комплекса я обнаружил офицеров, занятых своими делами, от которых узнал, что войскам противника удалось прорваться в пригороды Вены во многих местах, но их атаки удалось отбить. Однако более конкретные сведения никто сообщить мне не смог. Между тем наступила полночь, и я решил быстро наведаться на свое предприятие в Майдлинге, помчавшись по совершенно безлюдным улицам, то и дело объезжая многочисленные препятствия. Уже на подъезде слева стали отчетливо слышны звуки боя, а дорогу перегородила баррикада.
Я решил осмотреться и вышел из машины. Внезапно в темноте возникли две фигуры венских полицейских с касками на голове и автоматами в руках.
— Мы защищаем здесь баррикады, — хмуро проговорили они. — В районе Южного вокзала уже орудуют русские. Говорят, что нашим удалось их окружить.
Однако на всем пути я не встретил ни одного оборонительного сооружения или занявшего позиции подразделения и не мог себе представить, как будут развиваться события дальше.
«Можно ли успешно оборонять Вену в таких условиях?» — тогда подумал я.
По объездным путям мне все же удалось добраться до своей фирмы в Майдлинге. Пройдя по двору, я поднялся в помещение моего старого офиса, оставив людей сидеть в машине — следовало соблюдать осторожность, поскольку шум боя слышался уже совсем близко. Наверху мне встретился мой компаньон с секретаршей, которые, увидев меня, очень удивились. Моего ночного появления здесь явно никак не ожидали.
То, что они мне поведали, оптимизма не вселяло — телефонная связь, электричество и газ уже с утра были отключены. Стали наблюдаться случаи разграбления общественных зданий, а власти непонятно почему запретили частным лицам покидать город на своих машинах. Однако, судя по моим наблюдениям, этому предписанию последовали далеко не все венцы. Еще более удивительным оказалось то, что имевшиеся на городских складах запасы продовольствия населению розданы не были. В общем, стало ясно, что в ближайшие дни здесь никаких работ больше производиться не будет.
Мы сидели при свечах и пили приготовленный на спиртовке чай, за что я был им очень благодарен. Разговор крутился вокруг того, что ожидает нас в будущем, и, кроме мрачных мыслей, в голову ничего не приходило. Никак не верилось, что Вена превратилась в поле боя, а линии фронта пролегали везде по территории рейха. Неужели в этом заключался смысл всех тех жертв, которые понес немецкий народ за прошедшие пять лет? Неужели миллионы жизней были отданы зря? Однако солдату над такими вопросами лучше не задумываться — они только мешают ему в выполнении его долга.
Затем мы спустились в располагавшийся во дворе гараж, где с начала войны стоял мой автомобиль. Там собралось около пятидесяти мужчин и женщин из окрестных домов — похоже, в ту ночь Вена совсем не спала. Среди них было много людей, знавших меня еще раньше, в том числе и рабочих с моего предприятия.
«Сколько же воды утекло с тех пор, когда мне довелось начинать здесь свой профессиональный путь?» — подумал я и тут же сам ответил на свой вопрос.
От прежней жизни меня отделяло более пяти долгих военных лет.
Тут ко мне подошел мой водитель и прошептал на ухо:
— Внизу по главной дороге по направлению к городу двигаются танки. Не думаю, что это наши.
Пришло время уезжать, так как у меня совсем не было желания попасть в плен. На прощание ко мне потянулось множество рук, а один рабочий заявил:
— Желаю вам, господин инженер, благополучно выбраться из этой передряги! И не забывайте про нас!
Хорошо, что я отлично ориентировался в Вене. Следуя все время по объездным путям, мы постоянно наталкивались на никем не занятые баррикады. Между тем звуки от выстрелов танковых пушек доносились все отчетливее. В нескольких местах вспыхнул пожар, и мне стало неуютно в этом казавшемся мертвом городе, с апатией ожидавшем решения своей судьбы. Однако это была не игра в кошки-мышки. Русские действительно наступали, и если бы они захотели, то вполне могли промаршировать прямо по городу.
Я вернулся в Хофбург, где встретился с адъютантом гаулейтера Бальдура фон Шираха обер-лейтенантом X. и коротко рассказал ему о том, что мне довелось пережить и увидеть.
— Этого не может быть, — не поверил он. — Если судить по донесениям, то фронт мы удерживаем прочно.
Затем он отвел меня к своему гаулейтеру.
Помещение, которое тот занимал, для командного пункта по обороне осажденного города показалось мне слишком роскошным. Не стоило забывать, что Бальдур фон Ширах являлся одновременно и рейхскомиссаром по обороне. Поэтому я сообщил ему то же самое, о чем поведал его адъютанту, добавив при этом:
— Я нигде не видел ни единого немецкого солдата. На баррикадах никого нет! Русские могут идти туда, куда им вздумается!
Ответ гаулейтера меня ошеломил.
— Исключено! — самоуверенно заявил он.
Затем фон Ширах принялся объяснять мне, что среди прочих войск город обороняли две дивизии СС. Возможно, он вообще слабо представлял, сколько километров по фронту могла держать уже обескровленная и истощенная предыдущими сражениями дивизия при ведении уличных боев. У меня не было сомнений в том, что солдаты дивизии СС отчаянно сопротивлялись, но были ли они способны остановить неприятеля? Вот в чем заключался вопрос. Поэтому я предложил фон Шираху самому съездить на рекогносцировку или хотя бы послать туда на разведку кого-нибудь другого.
Однако фон Ширах, занятый своими мыслями, меня не слышал. Он принялся на карте показывать подходящие с севера дивизии и замкнул клещи вокруг города дивизией, наступавшей с запада, изложив мне план по деблокированию Вены, сильно напоминавший освободительное сражение времен войны с турками 1683 года. Тогда спасителем Вены явился граф фон Штаремберг.
Подобное изложение оперативной обстановки на карте при свечах в глубоком подвале старинного кайзеровского замка поневоле навеяло мне мысли о призраках. Уж не оперировал ли гаулейтер призрачными дивизиями? Ведь я точно знал, что никаких войск в наличии не было.
После этого я удалился, но слова этого бывшего предводителя имперской молодежи до сих пор стоят в моих ушах.
— Здесь я буду сражаться до последней капли крови! — заявил он мне на прощание.
В соседней комнате сидело несколько старых друзей фон Шираха, как оказалось, все они были искусствоведами. Я не стал отказываться от предложенного мне перекуса и с удовольствием начал жевать. Тут в комнату вошел приехавший после ночного осмотра Вены заместитель гаулейтера Шаритцер, облаченный в солдатскую форму. Он подтвердил мои сведения и добавил, что отдельные офицеры венского штаба корпуса установили связь с русскими. Естественно, возникал вопрос: зачем? Неужели они на самом деле рассчитывали на то, что им удастся предотвратить неизбежное? Но это было возможно лишь в том случае, если бы они могли опираться на реальные войска. Ведь даже штрафной батальон не исправит положения, если его солдаты не хотят больше воевать.
Я решил съездить к своему дому в Деблинге и у церкви Шотландского монастыря увидел два немецких танка. Дальше же везде наблюдалась одна и та же картина — пустынные улицы и никем не занятые баррикады, проехать через которые было довольно затруднительно. Стояла жуткая тишина, прорезаемая только отдаленными артиллерийскими выстрелами.
В своем доме я собрал все имевшееся охотничье оружие, которое, возможно, могло нам в ближайшие месяцы пригодиться. В остальном же все осталось как прежде, ведь офицерам запрещалось эвакуировать мебель из оставляемых территорий. И я четко придерживался данного предписания.
«Что ж, дом достанется врагу готовым для проживания или разграбления», — с грустью подумалось мне тогда.
Мой водитель начал снаружи подавать знаки, чтобы я поторопился — выстрелы заметно приблизились. Возможно, отдельные русские подразделения стали продвигаться со стороны Венского Леса. Но на настоящий бой это было не похоже, и где проходила линия фронта, я определить не мог. Мы запрыгнули в машину и поехали дальше по городу, а добравшись до многоквартирного дома, в котором проживала моя мать, обнаружили, что он наполовину разрушен. Однако мои первоначальные опасения не подтвердились — некоторые жители успокоили меня, сказав, что моя мать покинула Вену еще несколько дней назад.
После этого я вновь вернулся в Хофбург и обрисовал адъютанту положение дел на западе города.
— Завтра Вена окажется в руках русских, — выразил я свое мнение.
В пять часов утра 11 апреля мы снова были на Флоридсдорфском мосту, перекинутом через Дунай. Я осмотрелся еще раз, различая отблески пожарищ и звуки выстрелов артиллерийских орудий. В это время часовой на мосту начал куда-то стрелять. На этом мое прощание с Веной закончилось. Что-то сломалось внутри, и через несколько дней от былого порыва души не осталось и следа.
До Верхней Австрии мы добрались по проселочным дорогам, которые не были забиты, как другие. Оттуда в главную ставку фюрера я отправил радиограмму следующего содержания: «По моему мнению, Вена будет потеряна еще сегодня. Неупорядоченный отход на дорогах необходимо отрегулировать патрулями».
При этом я понимал, что вторгаюсь в вопросы, которые находились в ведении других инстанций. Однако у меня было указание докладывать важные сведения напрямую на самый верх, что я и делал без всяких прикрас.
Остаткам истребительных частей «Юго-Восток» и «Юго-Запад» я приказал перебазироваться в «Альпийскую крепость». От них, правда, мало что осталось вследствие постоянного применения на фронте для прикрытия отхода наших войск. Многие подразделения все еще принимали участие в боях, переданные в подчинение тому или иному корпусу. Мне же казалось, что последние сражения развернутся вокруг «Альпийской крепости», в исходе которых сомневаться не приходилось. Или в главной ставке фюрера имелось другое решение? Очень хотелось в это верить.
В Верхней Австрии патрульная служба была организована, и вскоре нескончаемый поток беженцев повернули на второстепенные дороги и упорядочили. Таким образом, главные магистрали освободились для осуществления снабжения войск. Отбившихся же от своих частей солдат собирали и формировали из них новые части. Занималась этими вопросами дивизия, которая заняла промежуточные позиции возле города Энс, развернув фронт в восточном направлении.
Мне, конечно, интересно было узнать, что на самом деле представляла собой легендарная «Альпийская крепость». Здесь в предгорьях на протяжении нескольких недель возводились различные укрепления. Вот только неясным оставался вопрос — не забыли ли сделать достаточные запасы продовольствия? Созданы ли резервы вооружения и боеприпасов или построены специальные производства? Оказалось, что всеми этими приготовлениями только начали заниматься.
«Не поздновато ли?» — невольно мелькнула мысль тогда у меня.
Еще недавно мне представлялось все это совсем по-другому. Я считал, что необходимые приготовления закончены уже давно. Во всяком случае, именно такое впечатление у меня сложилось во время различных разговоров в Берлине. Теперь же я не видел даже наметок на какой-либо единый план действий. Судя по всему, каждый гаулейтер и имперский комиссар по вопросам обороны думал только о своем гау. А вот единый центр, из которого осуществлялось бы общее руководство, отсутствовал.
Обещанный мне Рыцарский крест с дубовыми листьями был доставлен из Берлина специальным курьерским самолетом, и меня распирало от гордости за это напоминание о днях, проведенных на плацдарме возле города Шведт на Одере. На подходе являлось и повышение меня в звании до полковника, но этого так и не произошло.
В середине апреля приказ о передислокации на юг получил и гауптштурмфюрер Радл, и мы с распростертыми объятиями поприветствовали друг друга в Линце. Когда же о прибытии двухсот пятидесяти солдат доложил и гауптман Ф., наш небольшой отряд снова был в сборе.
Как-то раз я получил приказ прибыть в штаб группы армий «Юг», располагавшийся возле озера Кенигсзее, где, судя по всему, занимались подготовкой сражения за «Альпийскую крепость». В качестве места размещения главной ставки было выбрано высокогорное плато Герлос. Мне же поручили создать костяк специального «Охранного корпуса СС «Альпенланд» из остатков моих истребительных частей. Для этого многого не требовалось — если бы нам выделили войска, то охранный корпус стал бы сражаться там, где бы ему приказали.
О положении дел на Севере мне точно ничего известно не было. Ходили слухи, что в этой части Германии создан некий оборонительный бастион. Говорили о североморской крепости «Шлезвиг-Гольштейн», о цитаделях «Дания» и «Норвегия». Но все эти сбивчивые разговоры носили какой-то расплывчатый характер.
20 апреля 1945 года вышел приказ, который гласил: «Берлин останется немецким! Вена снова будет немецкой!»
Это было то самое 20 апреля, когда в центре Берлина разорвался первый русский снаряд. Для всех разумных людей эхо этого разрыва прозвучало подобно гонгу, возвещавшему о наступлении конца, и я никогда не забуду слова из призыва Геббельса, посвященного приходившемуся на тот день дню рождения Гитлера: «Верность — это мужество перед лицом судьбы».
Что уготовлено нам судьбой и какова судьба Европы? Являлось ли полное поражение Германии, надвигавшееся с каждым днем, подлинным решением всех вопросов? Неужели для преодоления вечной разобщенности Европы нельзя было найти другого, более позитивного пути? В том, что исход войны являлся предрешенным, сомневаться не приходилось. Вот только оставался неясным вопрос — кому будет на руку грядущий мир?
До нас дошла новость, которой мы не поверили, — якобы Герман Геринг поставил перед фюрером ультиматум и был после этого арестован. Это явно была какая-то ошибка или недоразумение.
«Неужели в Берлине всех охватило ожидание конца света? — подумал я. — Война не должна закончиться разложением и хаосом. Управляемость должна сохраняться до самого конца».
30 апреля по радио передали известие о смерти Адольфа Гитлера, погибшего в столице германского рейха — Берлине, окруженном русскими войсками. Тогда я собрал весь личный состав своего штаба и сообщил об этой новости. Не сомневаюсь, что мои люди ожидали от меня большего, однако что еще мне оставалось сказать? Мою короткую речь можно передать такими словами: «Фюрер умер, да здравствует Германия!»
Было объявлено о создании нового правительства во главе с гроссадмиралом Дёницем. Война, если то, что тогда происходило, можно назвать этим словом, продолжалась, а поскольку руководство вермахта не было согласно с уготовленной ему судьбой — безоговорочной капитуляцией, то бесполезная битва грозила затянуться до горького конца.
Мы могли себе еще представить, что, пока существует немецкое правительство, которое отдает соответствующие приказы, нам предстоит сражаться дальше до тех пор, пока не исчезнет последний не занятый врагом клочок Германии. Но задать вопрос о смысле этой борьбы не отваживались.
В эти дни капитулировали германские войска в Италии, но штаб группы армий «Юг», похоже, об этом ничего не знал. Ведь 1 мая я получил приказ об организации обороны перевалов в Южном Тироле.
Однако было уже поздно! Когда армия капитулировала, организовать новую линию обороны невозможно, и у моих офицеров хватило благоразумия немедленно вернуться назад.
Стал известен и последний приказ гроссадмирала Дёница, провозгласивший перемирие начиная с 6 мая 1945 года. С этого времени любые передвижения войск запрещались. Тогда я решил вместе с наиболее близкими мне людьми уйти в горы, отдав своим частям четкий приказ об ожидании моих дальнейших указаний.
