Глава 15

Русские приближаются к «Волчьему логову». — Наедине с Гитлером. — Наступать несмотря ни на что. — «Защитный вал от Азии». — План наступления в Арденнах. — Мое задание. — Строжайшее соблюдение тайны. — Инструктаж генерал-полковника Йодля. — Большие трудности. — Недопустимая оплошность высокой инстанции. — «Фау-1» на Нью-Йорк? — Планы Гиммлера. — Опрометчивое решение. — Я решаюсь противоречить. — Проблема точности определения цели

На следующий день с утра пораньше мы покинули наше просторное ночное пристанище. А вместе с нами уехали и последние два эсэсовца, поскольку через несколько часов этот район мог превратиться в прифронтовую полосу. В «Волчьем логове» нас еще не ждали. Я решил воспользоваться случаем и посетить пустовавшую в эти часы сауну, где ночные сомнения покинули меня.

После обеда мне приказали явиться в бункер Гитлера. Причем Фелькерзаму было предписано остаться в фойе, так как к фюреру следовало идти мне одному. Проход, который вел в бункер, производил впечатление входа в глубокий каземат, где голые бетонные стены без окон освещались мертвенным электрическим светом.

Справа от центрального прохода виднелась дверь, которая вела в приватные покои фюрера. Они представляли собой одновременно и жилое и спальное помещение. Фюрер принял меня, как всегда, очень любезно. На этот раз он казался более бодрым и свежим, чем прошлый раз, и, протянув мне обе руки, произнес:

— Вы провели блестящую операцию, дорогой Скорцени. Еще 16 октября я присвоил вам звание оберштурмбаннфюрера и наградил орденом Германский крест в золоте. Уверен, что вы хотите, чтобы и ваши люди получили достойную награду. Детали обговорите с моим адъютантом Гюнше. Все уже заранее одобрено. А теперь расскажите мне подробности вашей операции.

С этими словами он отвел меня в небольшой уголок для отдыха, в котором нашлось место только для двух мягких кресел, маленького круглого столика и торшера.

Я докладывал все по порядку, остановившись на операции «Мышь», ультиматуме, начале акции «Панцерфауст» и внезапном нападении на крепость.

Затем фюрер пожелал узнать, как мы планировали применение роты танкеток «Голиаф», и, выслушав мой рассказ, заявил:

— Да, для подрыва небольших баррикад и ворот эти маленькие «Голиафы» просто незаменимы.

Особенно Адольф Гитлер порадовался моему успешному обращению к венгерским офицерам и от души рассмеялся, когда я рассказал ему о визите эрцгерцога. Внезапно он вновь стал серьезным, и мне показалось, что время моей аудиенции подошло к концу.

Я было встал, но Гитлер вновь усадил меня.

— Нет, нет! Останьтесь, Скорцени! — воскликнул он. — Сегодня я хочу поручить вам, быть может, самое важное задание в вашей жизни. В этот совершенно секретный план, в котором вам отводится большая роль, посвящены лишь единицы. В декабре Германия начнет большое, судьбоносное для страны наступление.

Далее Адольф Гитлер начал подробно излагать мне план и основной замысел последнего немецкого наступления на Западе, которое вошло в военную историю под названием Арденнская наступательная операция. Обстоятельства последних месяцев вынуждали германское командование делать основной упор в планировании боевых действий на оборону. Это было время непрерывных военных неудач, постоянных отступлений на Западном и Восточном фронтах. Пропаганда, особенно западных союзников, не переставала утверждать, что «Германия превратилась в смердящий труп» и ее окончательный разгром — это лишь вопрос времени. Причем сроки этого разгрома определят лишь сами союзники.

— Они не хотят понять, что Германия воюет в интересах всей Европы. Ради Европы она истекает кровью, чтобы поставить заслон перед Азией на ее пути на Запад, — в большом волнении заявил Гитлер.

Смысл дальнейших высказываний Гитлера сводился к тому, что народы Англии и Америки устали от войны. И если якобы «умершая Германия» внезапно восстанет из мертвых, если ее так называемый «труп» еще раз нанесет решительный удар на Западе, то можно рассчитывать на то, что под давлением своих народов и в результате осознания ошибочного утверждения собственной пропаганды западные союзники согласятся на заключение мира с Германией. Тогда бы он, Гитлер, смог повернуть все дивизии и армии на Восток и продолжить борьбу. В результате угроза Европе с Востока была бы навечно ликвидирована. Этой исторической задаче — служить Европе защитным валом от Азии — Германия была предана более тысячи лет.

Подготовкой широкомасштабного наступления в обстановке строжайшей секретности на протяжении последних недель занималось несколько офицеров Генерального штаба. Им надлежало все тщательно продумать и просчитать. Результатом данной наступательной операции должен был явиться возврат Германии утраченной стратегической инициативы, которая в последние месяцы принадлежала западным союзникам. По словам Гитлера, еще с момента начала продвижения союзников от Нормандии к немецким границам его не оставляла мысль о том, как замедлить и прекратить это продвижение путем проведения мощных контрударов. Он постоянно размышлял над этим даже в самые тяжелые дни, однако вследствие неблагоприятной обстановки на всех фронтах проведение таких контрударов было невозможным.

То, что противник на протяжении последних трех недель застрял на достигнутых рубежах, свидетельствовало о наличии серьезных трудностей в снабжении войск из-за растянувшихся тылов и о большой изношенности техники союзников в ходе непрерывных четырехмесячных боев и постоянного движения вперед. Именно это дало возможность укрепить наш фронт, который одно время практически был сломан.

— Почти абсолютное превосходство авиации союзников в воздухе обеспечило успех как самой их высадки, так и после нее. Именно в этом кроется причина того, что им удалось выиграть битву при вторжении, — подчеркнул Адольф Гитлер и после короткой паузы продолжил свой монолог.

Он говорил так проникновенно и убедительно, как никогда раньше. По мнению фюрера, немецкое командование могло рассчитывать на то, что из-за погодных условий осенью и в начале зимы активность неприятельской авиации по крайней мере на некоторое время снизится. План проведения наступления основывался на нестабильности погоды, которая нивелировала бы наши недостатки.

— Кроме того, мы задействуем две тысячи новых реактивных истребителей, которые находились в резерве именно для данного наступления, — закончил Адольф Гитлер эту часть своего выступления.

В его словах, возможно, усматривалось некое противоречие, на которое я тогда внимания не обратил. О том, что новые, превосходящие противника реактивные истребители вскоре появятся на фронте, говорилось многими, а это, в свою очередь, вселяло во всех нас большие надежды.

Начало неожиданного немецкого наступления, по мнению Гитлера, помешало бы формированию сильной французской армии. А семидесяти англо-американских соединений было явно недостаточно для фронта длиной семьсот километров. Отсюда следовало, что сильная концентрация немецких войск в благоприятном для них месте могла позволить осуществить прорыв обороны противника еще до того, как союзники сумеют укрепить свой фронт новыми французскими дивизиями.

Следовало также рассчитывать на то, что данное наступление в ближайшие месяцы могло создать благоприятные предпосылки для последующих действий. В любом случае тогдашнее положение на Западном фронте, в том числе в Голландии, сохранилось бы. На Восточном фронте положение таюке должно было стабилизироваться, что позволило бы высвободить части армии резерва, а это, в свою очередь, способствовало бы быстрому пополнению личным составом и техникой немецких соединений на Западном фронте. Кроме того, в начале наступления неприятельские армии в первой полосе обороны планировалось быстро уничтожить, чтобы создать таким образом необходимую глубину оперативного построения германских войск.

— Выбор места нанесения удара мы обсуждали несколько недель, — продолжал между тем фюрер.

По его словам, первоначально рассматривалось пять различных вариантов проведения наступления. Первому варианту было присвоено наименование «Голландия». Он предусматривал нанесение удара из района Венло в западном направлении на Антверпен. Второй вариант под кодовым наименованием «Северный Люксембург» предполагал наступление с севера Люксембурга сначала на северо-запад, а затем на север, поддержанное вторым ударом из района севернее Аахена. Третий вариант, получивший название «Люксембург», был рассчитан на осуществление наступления двумя колоннами, одна из которых выходила бы из центра Люксембурга, а другая из Меца с задачей встретиться в районе Лонгви. Четвертый вариант предусматривал нанесение удара также двумя колоннами, выходящими соответственно из Меца и Баккары, чтобы соединиться в Нанси. И наконец, пятый вариант с названием операция «Эльзас» рассматривал проведение опять-таки двух ударов — один из района восточнее Эпиналя, а другой из Монбельяра с соединением в районе Везуля.

Все сильные и слабые стороны каждого плана были тщательно проанализированы. В результате от трех последних отказались. Далее Адольф Гитлер заметил, что наиболее интересным представлялся первый вариант — «Голландия», но он содержал в себе большой риск, и поэтому остановились на втором варианте под кодовым наименованием «Северный Люксембург».

— Я рассказываю вам все это так подробно, чтобы вы прониклись важностью предстоящего задания и понимали, что мы все тщательно взвесили и проработали, — заявил Адольф Гитлер.

Мне с большим трудом удавалось зрительно представить себе карту с перечисленными планами, чтобы потом лучше вникнуть в дальнейшие разъяснения. Подобным способам оперативного планирования Генерального штаба я не очень доверял, ведь за прошедшие, а также предстоящие недели подготовки к наступлению план действий следовало согласовать с имеющимися силами, удерживавшими фронт, поскольку наличие стабильного фронта было необходимо для осуществления любой наступательной операции. Однако я помнил, что во время Французской кампании 1940 года именно в этом районе немецким войскам удалось совершить прорыв, и приобретенный тогда опыт являлся весьма ценным в дальнейшей подготовительной работе Генерального штаба.

— Вам и частям, находящимся под вашим началом, мы ставим в рамках этого наступления одну из самых важных задач, — заметил Адольф Гитлер. — В качестве передовых отрядов вы должны будете захватить один или несколько мостов на Маасе между Люттихом и Намюром. Эту миссию надлежит осуществить с помощью хитрости — вашим людям следует переодеться в американскую и английскую форму. Между прочим, во время нескольких диверсионных рейдов враг сумел с помощью этого приема нанести нам значительный урон. Только на днях мне доложили, что при взятии союзниками первого на западе Германии немецкого города Аахен подобный их переодетый отряд сыграл очень большую роль.

Фюрер на мгновение умолк, а потом продолжил:

— Кроме того, вам следует высылать небольшие переодетые группы, которые будут отдавать во вражеском тылу ложные приказы, нарушать линии связи, вводить в заблуждение неприятельские подразделения, а также сеять смятение в рядах союзников. Приготовления должны быть завершены к началу декабря. Подробности обсудите с генерал-полковником Йодлем.

Я собрался уже уходить, как Гитлер вновь остановил меня и сказал:

— Не сомневаюсь, что вы сделаете все от вас зависящее. А теперь самое главное — соблюдайте строжайшую тайну! О плане наступления знает только несколько человек. Для того чтобы окончательно скрыть приготовления войск, вам следует придерживаться версии, которую мы разработали в качестве прикрытия. Вы должны говорить, что германское командование еще в этом году ожидает большого наступления противника в направлении Кельна и Бонна. Все приготовления направлены на отражение этого удара.

После такого инструктажа у меня возникли некоторые опасения, и я высказал их по мере их появления:

— Мой фюрер! Столь малый срок, отводимый мне на подготовку к операции, подразумевает возникновение многих вопросов, которые придется решать по ходу их появления и импровизируя при этом. А как быть с другими задачами, стоящими перед истребительными частями? Выполнить все одновременно я просто не смогу.

Фюрер ответил не сразу, и я, воспользовавшись этим, развил эту мысль дальше, напомнив ему, в частности, о приготовлениях по осуществлению операции по захвату бельгийского форта Эбен-Эмаэль в 1940 году, которые длились целых полгода. Гитлер дал мне возможность высказаться, а потом сказал:

— Знаю, что этот срок крайне мал, но я рассчитываю, что вы совершите невозможное. На время подготовки вам будет выделен заместитель, но во время проведения самой операции на передовой должны быть вы сами. Однако я запрещаю вам лично идти во вражеский тыл. Вы не должны попасть в плен!

С этими словами фюрер встал и проводил мою скромную персону до небольшого боевого информационного поста бункера, находившегося слева от входа и где меня поджидал Фелькерзам. Здесь я был представлен генерал-полковнику Гудериану, который в то время был начальником германского Генерального штаба. Я со своей стороны представил фюреру Фелькерзама. К нашему обоюдному удивлению, Адольф Гитлер вспомнил, что Фелькерзам участвовал в операции в России, за что был награжден Рыцарским крестом.

Через пару часов нас принял генерал-полковник Йодль, который с помощью карты разъяснил некоторые подробности плана наступательной операции. Наступление должно было начаться из района между Аахеном и Люксембургом в направлении Антверпена и отрезать 2-ю британскую армию, а также американские части, ведущие бои в районе Аахена. При этом предусматривалось создать одну линию прикрытия к югу на рубеже Люксембург — Намюр — Лувен — Мехелен и другую к северу на рубеже Эйпен — севернее Люттиха — Тонгерен — Хасселт — Альберт-канал.

При благоприятных условиях цели наступления, города Антверпена, предполагалось достичь примерно за семь дней. Конечной задачей всей наступательной операции являлось уничтожение вражеских войск к северу от линии Антверпен — Брюссель и Бастонь.

Части, участвовавшие в наступательной операции, объединялись в группу армий «В» под командованием фельдмаршала Моделя. Эта группировка включала в себя: 6-ю танковую армию СС под командованием генерала войск СС Зеппа Дитриха на правом фланге, 5-ю танковую армию под командованием генерала фон Мантойфеля в центре и 7-ю армию на левом, самом южном фланге. После короткой, но сильной артподготовки (мне сразу вспомнились шесть тысяч орудий, о которых буквально несколько часов назад говорил фюрер) армиям ставилась задача совершить прорыв в нескольких выгодных в тактическом отношении местах.

Для лучшего понимания общего замысла операции Йодль довел до нас задачи каждой армии:

— 6-я танковая армия С С должна была овладеть переправами через реку Маас по обе стороны Люттиха и создать там прочный оборонительный рубеж, с тем чтобы потом выйти к Альберт-каналу между городами Маастрихт и Антверпен, а затем захватить район севернее Антверпена;

— 5-й танковой армии ставилась задача форсировать реку Маас по обе стороны Намюра и выйти на рубеж Брюссель— Намюр — Динан, на котором предполагалось отразить контрудар неприятельских резервов с запада и прикрыть таким образом тыл 6-й танковой армии СС;

— 7-я армия, выйдя к реке Маас южнее Динана, должна была прикрывать фланги на юге и юго-западе.

Позднее наступление группы армий «В» планировалось поддержать с севера ударом группы армий «Н» под командованием генерал-полковника Штудента, находившейся в Голландии.

— А вы, Скорцени, по приказу фюрера будете выполнять специальную задачу в полосе боевых действий 6-й танковой армии, — подводя итог сказанному, заявил Йодль. — Поэтому для вас положение, которое должно возникнуть через сорок восемь часов после начала наступления, представляет особый интерес.

С этими словами генерал-полковник Йодль разложил на столе новую карту обстановки. Мы увидели, что через сорок восемь часов после начала наступления должен быть достигнут рубеж Эйпен — Вервье — Люттих с созданием двух плацдармов на другом берегу Мааса на направлении главного удара. При этом предполагалось, что северный фланг наступающей группировки будут контратаковать сильные резервы противника.

После этого генерал-полковник Йодль распрощался с нами и приказал в кратчайший срок представить ему список предполагаемого нами личного состава и техники, а также план проведения нашей операции. Остальные вопросы мне следовало обсудить с начальником управления кадров сухопутных войск, генерал-квартирмейстером и офицерами Генерального штаба. С моей стороны разговор с соответствующими начальниками больше использовался как повод для личного знакомства, поскольку многих я знал лишь понаслышке. Так я познакомился с генералами Бургсдорфом, Шмундтом, Варлимонтом, а также его преемником генералом Винтером. И мне хочется отметить особо, что в будущем эти высокопоставленные офицеры в рамках своих полномочий мне здорово помогали.

Особо следует рассказать об интересной беседе с полковником штаба генерала Винтера, с которым мы обсудили мою операцию с точки зрения международного права. Этот полковник также сослался на донесение из Аахена и заявил, что фюрер, скорее всего, решился на использование для маскировки формы противника исходя именно из данного сообщения.

— В любом случае мелкие группы представляют собой большую опасность, а переодетые солдаты рассматриваются противником в качестве шпионов, которых следует предавать суду военного трибунала, — отметил полковник.

Что касалось большинства моих частей, то, по мнению полковника, международное право запрещало лишь применение оружия при ношении формы неприятеля. Поэтому он посоветовал надевать моим людям под вражескую униформу немецкую, с тем чтобы в момент непосредственной атаки оставаться именно в ней. Я, естественно, решил прислушаться к советам этого специалиста.

Затем мне стало известно, что Верховное главнокомандование вермахта намерено разослать по всем вооруженным силам приказ о подготовке владеющих английским языком солдат и офицеров для использования в специальной операции. Лицами из числа этих добровольцев предполагалось пополнить мои части. Этот приказ потом явился классическим образцом недопустимой оплошности в отношении секретности предстоящих действий, допущенной высшими немецкими военными инстанциями.

Через несколько дней, уже во Фридентале, я по телексу получил копию этого приказа с расчетом рассылки и чуть было не рухнул со стула. Он был подписан одним из главных руководителей Верховного главнокомандования вермахта, а в верхнем углу красовался штемпель «Строго секретно». Наиболее его важные места звучали примерно так: «…всем частям вермахта доложить к… октября 1944 года обо всех сотрудниках, владеющих английским языком, которые добровольно готовы принять участие в специальной операции… и направить их в часть оберштурмбаннфюрера Скорцени во Фриденталь под Берлином». И такой приказ, судя по расчету рассылки, был разослан во все служебные инстанции вермахта как в тылу, так и на фронтах до дивизии включительно. Нетрудно было предположить, что во многих дивизиях приказ с грифом «Строго секретно» будет размножен и передан в полки и батальоны.

Со мной чуть не случился припадок бешенства, ведь было совершенно ясно, что о таком приказе вражеской разведке в любом случае станет известно. И я не ошибся. Уже после войны мне удалось узнать, что ровно через восемь дней текст этого приказа лежал на столе руководителей американских спецслужб. Однако я до сих пор не понимаю, почему они не извлекли никаких выводов и не приняли соответствующих контрмер.

По нашему мнению, такой приказ покончил со спецоперацией еще до момента ее начала. Я немедленно выразил свое мнение по этому поводу и передал письменный «горячий протест» в главную ставку фюрера, в котором «покорнейше» попросил отказаться от спецоперации. Однако между мной и теми инстанциями, в чьей компетенции находилось решение данного вопроса, прежде всего Йодлем и фюрером, возникло огромное препятствие под названием «предписанный порядок обращения в вышестоящие инстанции», обойти который было невозможно.

Этот «порядок» привел меня к обергруппенфюреру СС Фегелейну. С обратной почтой я получил от него ответ о том, что повод моего возмущения является надуманным и что возможности вражеской разведки мною явно завышены. Поэтому докладывать об этом фюреру нецелесообразно. Спецоперацию никто отменять не будет, и мне надлежит продолжать подготовку ее проведения. Правда, через несколько дней у меня появилась возможность коротко изложить свои соображения рейхсфюреру СС Гиммлеру, но и он меня не понял, заявив:

— Согласен. Произошла глупость, но операция тем не менее должна быть проведена.

Мы днем и ночью трудились над разработкой плана по сути новой для нас по применяемым методам операции. Однако меня на целых полдня отвлекли от этого важного дела, приказав явиться в «свежеиспеченную» ставку рейхсфюрера СС Гиммлера неподалеку от города Хоэнлихен. Это был небольшой барачный лагерь в березовом лесу, где после короткого ожидания у адъютанта меня пригласили в кабинет рейс-фюрера.

Войдя, я кроме Гиммлера увидел доктора Кальтенбруннера, Шелленберга и обергруппенфюрера СС Прютцмана, которому меня представили. Кабинет был обставлен просто, но со вкусом — мебель из немецких мастерских, которую использовали во всех кабинетах германского вермахта, занавески с нехитрым рисунком, различные кованые предметы — вот и все убранство.

Попросив нас занять места за круглым столом, Гиммлер объявил предмет совещания — необходимо было повсеместно организовать народное движение «Вервольф», о существовании которого на протяжении последних недель трубила германская печатная и радиопропаганда. До того времени высокие полицейские и эсэсовские чины в своих гау работали по организации данного движения на свое усмотрение, о чем и сообщил Гиммлер. Затем он посмотрел на меня и заявил:

— Хотя движение «Вервольф» находится в области ваших задач, Скорцени, у вас и без того, как мне кажется, хватает забот.

С таким заявлением трудно было не согласиться. Еще весной 1944 года во Франции и Бельгии была создана так называемая сеть вторжения. Агентам, являвшимся представителями населения вышеназванных стран и согласившимся работать на Германию либо из идейных соображений, либо из-за денег, вменялась задача по организации актов саботажа и диверсий в тылу войск союзников, вторжение на континент которых тогда уже ожидалось. Однако говорить о наличии какого-либо хорошего опыта или успехах не приходилось.

Кроме того, передо мной была поставлена задача наладить связь с движениями Сопротивления, направленными против союзников, и оказывать им всяческую поддержку. Однако и данное направление в моей работе находилось лишь в зачаточном состоянии. Его также можно было поставить в один ряд с другими начинаниями под общей вывеской «Слишком поздно».

Поэтому я мог с чистой совестью ответить Гиммлеру:

— Совершенно верно, рейхсфюрер. У меня действительно дел по горло, поэтому я попросил бы более четко ограничить поле моей деятельности. Если мне будет позволено высказать свое предложение, то я хотел бы, чтобы работа моей службы ограничивалась деятельностью за пределами Германии.

Гиммлер полностью со мной согласился и заявил, что назначил обергруппенфюрера СС Прютцмана начальником и организатором движения «Вервольф» с задачей расширить границы немецкого сопротивления. Однако в этой его деятельности мне надлежало оказывать ему всяческую организационную поддержку.

Как всегда на своих совещаниях, Гиммлер и на этот раз поинтересовался состоянием дел по разработке и развитию особого оружия в авиации и на флоте. Когда я сообщил, что закончена предварительная проработка вопроса, касающегося запуска «Фау-1» с подводных лодок, то Гиммлер буквально вскочил со своего стула, подошел к большому глобусу, стоявшему на его письменном столе, и спросил меня:

— Значит, мы можем обстреливать самолетами-снарядами «Фау-1» Нью-Йорк?

Я ответил, что если техническим специалистам удастся создать быстро монтируемую направляющую стартовой установки на большой транспортной подводной лодке, то теоретически это возможно. Гиммлер, который был человеком, отличавшимся скоропалительностью принимаемых решений, носивших порой взрывной характер, прервал меня и заявил:

— Тогда я немедленно свяжусь с фюрером и адмиралом Дёницем. Нью-Йорк необходимо подвергнуть обстрелу крылатыми ракетами «Фау-1» как можно скорее. Вам же, Скорцени, поручается взяться за это дело, не жалея ни сил, ни времени, и довести его до конца в кратчайшие сроки.

Хотя я и знал, что Гиммлер мгновенно принимает решения, но к столь быстрой его реакции не был готов. К тому же по различным причинам я считал решение рейсфюрера не совсем верным. Реакция же остальных присутствовавших показалась мне довольно любопытной. Они, являясь старше меня по званию, согласно военным канонам должны были высказаться первыми.

Прютцман явно не выказал к этому никакого интереса, что было вполне понятно. Ведь перед ним только что поставили довольно трудную задачу по развитию движения «Вервольф», и его мысли, естественно, крутились вокруг нового для него дела.

Доктор Кальтенбруннер хорошо владел собой, и по нему трудно было понять, одобряет он это решение или нет. С типичным для него нервным подергиванием он просто посмотрел на своего подчиненного Шелленберга, всем видом показывая, что тому пришла пора выразить свое мнение как начальнику германской разведки. Ведь речь шла о решении, имевшем большое политическое значение.

Шелленберг же явно старался подыграть рейхсфюреру. И делал он это и тогда, когда тот говорил или просто смотрел на Шелленберга, и тогда, когда Гиммлер поворачивался к нему спиной. Ему не требовалось даже произносить полагавшееся в таких случаях «Так точно, рейхсфюрер!». Все и так было написано на его лице. У него наверняка имелось понимание сути вопроса, но высказывать личное мнение до окончательного прояснения отношения к проблеме своего начальника он опасался. Поэтому этот хитрец приложил все свои «дипломатические способности», чтобы избежать щекотливого положения, в котором оказался.

Наконец очередь дошла и до меня. Того немногого времени, которым я располагал, хватило, чтобы сформулировать мои мысли, и, когда ходивший взад и вперед по кабинету Гиммлер посмотрел в мою сторону, я попросил слова:

— Рейхсфюрер, разрешите высказать несколько соображений по данному вопросу.

После этого я обратил внимание присутствовавших на то, что точность попадания в цель «Фау-1» к тому времени была еще очень низкой. Ведь головку наведения на самолет-снаряд требовалось устанавливать непосредственно перед запуском, а во время полета управлять крылатой ракетой никакой возможности не было. Приборы донаводки на цель еще только разрабатывались, и пока точность попадания ограничивалась радиусом восемь километров. Отклонение от цели еще больше увеличивалось при практиковавшемся тогда запуске этих крылатых ракет с воздуха с самолетов Не-111. Об этом ясно свидетельствовали результаты бомбардировок Англии с голландских воздушных баз.

При запуске с подводных лодок это отклонение стало бы еще большим — сказалась бы недостаточная точность определения места нахождения лодки в море в ночное время или в тумане, а также бортовая качка, неизбежно возникающая даже при небольшом волнении. Эти факторы при незначительном наборе скорости во время самого запуска «Фау-1» с длинной направляющей пусковой установки стали бы решающими. В результате даже с учетом большой растянутости Нью-Йорка по площади нет никакой гарантии в том, что самолет-снаряд вообще попадет в цель.

— К этому следует добавить еще кое-что, — продолжил я. — У немецкого люфтваффе нет возможности обеспечить безопасность воздушного района над местом запуска «Фау-1».

Ведь, по имеющимся разведданным, охранение Восточного побережья Америки и дальних подступов к нему в Атлантике американскими самолетами и радарами осуществляется безукоризненно, не оставляя даже небольшой щели.

Произнося эти слова, я наблюдал за реакцией присутствовавших. Гиммлер продолжал мерить шаги по кабинету и, казалось, не обращал внимания на сказанное. Он периодически останавливался у глобуса на письменном столе, а приближаясь к нашему столу, бросал на нас короткие взгляды через свое пенсне. Манера поведения рейхсфюрера не была мне знакома настолько, чтобы по мимике лица определить ход его мыслей.

Доктор Кальтенбруннер несколько раз мне подмигнул — скорее всего, он хотел меня подбодрить и побудить к дальнейшим высказываниям. А вот Шелленберг укоризненно качал головой, что меня совсем не удивило. Прютцман же вообще с головой ушел в содержимое своего портфеля.

Внезапно Гиммлер остановился и заявил:

— В применении «Фау-1» я вижу новые и очень серьезные возможности в достижении перелома в этой войне. Америка должна на себе почувствовать ее последствия. Эта страна купается в безопасности, и Рузвельт решил, что войну можно вести при помощи золота и возможностей американской промышленности. Американцы считают, что их страна находится далеко от всех опасностей, сопряженных с боевыми действиями. Поэтому шок от результатов обстрела их территории будет огромным. Народ не захочет, чтобы война перекинулась на Американский континент. Я оцениваю волю к сопротивлению у американцев как очень низкую, и эти новые неожиданные для них удары сломают ее окончательно.

Примерно так Гиммлер попытался объяснить мотивы своего внезапного решения. Тогда мне так и не удалось строго следить за ходом его мыслей. В то время у меня не было никаких возражений относительно ведения воздушной войны против американских городов — сказывалось отношение ко все усиливавшейся бомбардировке немецких населенных пунктов, превращавшей их в груды развалин. Однако я считал, что Гиммлер явно переоценивал воздействие на американский народ воздушных ударов с помощью «Фау-1».

Поэтому я выжидал благоприятный момент, чтобы снова сказать свое слово. И эту возможность Гиммлер мне предоставил.

— Рейхсфюрер! Я считаю весьма вероятным, что обстрелами американской территории мы добьемся обратного эффекта. Правительство Соединенных Штатов уже давно проводит пропаганду о том, что Германия угрожает США. После применения «Фау-1» по Нью-Йорку у американского населения на самом деле может возникнуть ощущение угрозы, а поскольку у большей его части в жилах течет англосаксонская кровь, то следует помнить об уроках, преподанных нам англичанами. Именно англичане показали, что во времена непосредственной угрозы их моральный дух и способность к сопротивлению многократно возрастают.

Заметив, что Гиммлер меня внимательно слушает, я решил воспользоваться этим и продолжил:

— Я тоже думаю, что последствия шока у американцев могут быть для нас полезными, но только в том случае, если те немногие запуски, которые мы можем организовать, будут направлены на конкретную цель. При этом наибольшего воздействия можно достичь, когда «Фау-1» поразит обозначенный объект в Нью-Йорке после предварительного объявления по немецкому радио в конкретный день и час. Эффект от такого воздействия возрастет как минимум вдвое.

После этого я добавил, что работы по совершенствованию целенаведения идут полным ходом. Немецкие ученые тогда трудились по двум направлениям. Первое касалось создания системы управления, вмонтированной в головную часть «Фау-1», которая позволяла бы регулировать параметры полета и воздействовать на сам полет по радио. При этом саму радиостанцию планировалось размещать в непосредственной близости от места запуска самолета-снаряда.

По второму направлению наши специалисты продвинулись гораздо дальше. Здесь предусматривалось устанавливать небольшой передатчик рядом с самой целью и активировать его на короткое время. Тогда соответствующее устройство, размещенное в головной части «Фау-1», наводило бы крылатую ракету по сигналу, исходящему от цели. Однако этот вариант был сопряжен с большими трудностями, связанными в том числе и с недостаточным по мощности элементом энергопитания. Была и вторая трудность, связанная с тем, что маленький передатчик следовало устанавливать на месте в строго определенное время и доставлять его требовалось агенту. Однако имевшийся опыт заброски агентов в Северную Америку свидетельствовал, что по этому вопросу необходимо было еще многое исправить — несколько агентов, недавно высаженных с подводной лодки на Восточном побережье США, были сразу же арестованы.

Мои сомнения по поводу целесообразности немедленной организации нанесения удара по Нью-Йорку разделил и доктор Кальтенбруннер, предложив подождать окончания работ по созданию системы наведения. Похоже было, что и Гиммлер проникся приведенными мною контраргументами. И хотя напрямую он не отменил своего прежнего приказа, и без того было ясно, что вопрос откладывался. Рейхсфюрер распорядился, чтобы я постоянно держал его в курсе относительно всех новых разработок и конструктивных изменений.

Однако события на фронтах войны развивались куда быстрее ожидаемых в Германии усовершенствований вооружений и исследований в этом направлении. Как известно, до применения «Фау-1» по территории США дело так и не дошло.

Сейчас, спустя несколько лет после поражения Германии, можно часто услышать такой вопрос: «Что бы произошло, если?..» Однако во многих случаях дискуссии на данную тему являются просто пустым времяпрепровождением, поскольку необходимые компоненты для принятия верных оценок отсутствуют. Ведь для правильного осмысления прошедшего необходимо сопоставление и взвешивание всех фактов, полученных из разных источников. В данном конкретном случае можно сказать лишь следующее — операция по нанесению удара по Нью-Йорку самолетами-снарядами «Фау-1» исход войны никоим образом не решила бы. Для этого нужны были иные средства, а имеющихся в наличии не хватало. К тому же они являлись не настолько уж и эффективными.