Глава 8. Алиса. Плен…
Лау Элсис Дэ, Арсэн находилась в отчаянном положении, погруженная в бездну мрачных размышлений, в кромешный ад, у врат которого она оставила почти всякую надежду. Впервые принцесса сомневается, впервые страшится. Дважды судьба изменила ей, дважды её разгадали и предали, и в обоих случаях виновником её неудач стал фактор раскрытия статуса и положения.
Леон приподнял уголок её маски, той эгиды, которой она обычно прикрывалась и которая делала её такой сильной. Он понял всё и маскировался, а его она любит и ненавидит, как ненавидит всё, что прежде любила, даже бурю провала инкогнито на Сигме-4, что грозила ей угрозой поражения.
Леон виделся ей настоящим Адептом, приемником расы ушедших, к которому она на миг воспылала страстью тигрицы, неукротимой, как вообще страсть девушек такого склада. Но он попрежнему её сторонился, не давая повода на проявление взаимности.
Леону известна её страшная тайна, а она поклялась, что тот, кто узнает её, поплатится жизнью. И, наконец, в ту минуту, когда ей удалось получить ключ – корабль интерстэллар, с помощью которого Алис собиралась отомстить своим врагам, этот ключ вырывают у неё из рук. И всё тот же Леон держит под контролем его несмотря на расстояния. Она это доподлинно знает. Ведь нейросеть имперской особы принадлежит к монархической, самой надёжной и неограниченной по возможностям.
Он задерживается. Вот уже утро. Алис сидит неподвижно у нового дома, уставив горящий взор в глубину пустынного плато, простирающегося под местным светилом посреди гигантского кратера.
Глухие стоны порой вырываются вместе с дыханием из её груди и согласно вторят шуму завихрений атмосферных образований, которые вздымаются, рокочут и с ревом, как вечное и бессильное отчаяние, разбиваются о скалы, на которых воздвигнут этот горделивый, напичканный заботой и стараниями Леона, дом.
Какие превосходные планы мести, теряющиеся в дали будущего, замышляет против своих недругов, против Приверженцев Собрания и Нового Парламента её ум, озаряемый вспышками бурного гнева.
Да, но, чтобы мстить, надо быть свободной, а чтобы стать свободной, когда находишься в заточении на планете изгоев, дезертиров, Сигме-4, надо сделать многое. Инструменты к успеху дал сам Леон, выстроив план к продвижению с самой низшей ступени к верхам, властвующим на этой злосчастной планете.
Подобные предприятия может довести до конца терпеливый и сильный мужчина, но женщина, да ещё в состоянии лихорадочного возбуждения, обречена на неудачу. К тому же для всего этого нужно иметь время – месяцы, годы, а у неё… что у неё впереди? Сколько потребуется времени на весь этот путь к вершине местной иерархии?
И все-таки, она предприняла эту попытку и, возможно, добьётся успеха вместе с новыми друзьями, Адептами, остающимися людьми лишь внешне, непонятно по причине каких обстоятельств. Зачем небо совершило такую ошибку, вложив энергию космоса в хрупкое тело землянина?
Леон задерживается и Алиса, выйдя из тревожных размышлений не нашла предпринять ничего лучше, как взять грави-скутер и отправиться на поиски.
– Маш, – обратилась к подошедшей на шум двигателя девушке, – я попробую поискать нашего заблудшего.
– Офонарела? – та выразительно вздёрнула подбородок. – Лёва тебе выскажет. Его желание, посланное мне перед тем как остаться на ремонт, явно говорило о том, что в любой ситуации, даже в случае его исчезновения, необходимо продолжать наращивание капитала и все силы бросить только на это, – нахмурилась и продолжила, – ну а если ты потеряешься? Хотя я сама хотела отправиться на поиски, так что – давай. Если найдёшь, всыпь и мозг съешь, чтоб больше не заставлял так волноваться!
Она передала ещё два ножа подаренных пилотом и хлопнула принцессу по плечу.
– Вперёд и если что, то мы никого искать не будем. Лёва никогда не говорит того, чем пренебрегают. Я спокойна внутренне за него и тебе того же желаю, хотя мысли беспокойства и разрывают моё сердце и голову сносят с катушек.
Алиса выслушивала тираду уже садясь на транспорт и активируя управление. Взялась за джойстики, ввиду отсутствия нейро-управления, и стартовала не оборачиваясь на подругу и дом.
Место вынужденной остановки Леона она нашла без проблем и поникла, заметив следы засады, готовящейся по всем правилам. Проследила направление по остаточному следу ауры Леона и пришла к выводу, что его сцапали. Не успев домыслить о причинах девушка почувствовала направленное силовое воздействие, имевшееся только в арсенале имперского дома и ужаснулась, вспомнив о предателях.
Нейроимпланты на силу и вообще всё, что связано с модификантами отключилось, оставив её при одних физических данных. Нейросеть правда работала и анализ присутствующих ячеек-терминалов одурманил данными. Её пленили и это Герцог Амель, её родственник, дядя переметнувшийся в своё время к приверженцам Собрания и Нового Парламента, кстати заметить, одним из первых предавший её.
Укол дротика она не смогла предотвратить и пала, как подкошенная, хороня себя заранее. Но судьба распорядилась иначе.
Она пришла в себя на корабле, в камере временного содержания проштрафившихся, в присутствии герцога.
– Ты думала, что отголоски применения монархической нейро-коммуникационной сети пройдут не замеченными?
– Надеялась, – она приняла вертикальное положение и отметила эмблемы экспедиционного флота на некоторых элементах в окружении.
На столике стояла посуда со знаками ударной группировки, так как всё принадлежащее военным делалось под заказ и помечалось, чтобы нечистые на руку не могла спокойно продать армейское.
– Где интерстэллар? – перешёл он сразу к делу.
– Так я и сказала!
Звук от внезапной пощёчины звоном разлетелся по помещению.
– Я умерю твой пыл. Сама всё расскажешь, а пока, – он задумался придумывая кару. – Позже придумаю, после войсковой операции. Пока посидишь в изолированном модуле арестантов, политических разумеется. Адмирал Мак Меген не сочтёт это за слишком грубое отношение к особам такого уровня, как ваш, так что тебе понравится.
Этот страшный приговор о содержании в ненавистном месте едва не довёл её до отчаяния. Полная изоляция и персональный надсмотрщик ждали её в пустой камере. Причём там блокада всех нейро-имплантов постоянная. Шансов на побег практический ноль. Девушку вновь усыпили и отправили в камеру, исключив, таким образом, возможность сопротивления.
Итак, первые минуты заточения показались ужасными. Алис не могла побороть судорожных движений ярости, женская слабость отдала дань природе. Но мало-помалу она обуздала порывы безумного гнева, нервная дрожь, сотрясавшая её тело, прекратилась, она свернулась клубком и стала собираться с силами, как усталая змея, которая отдыхает.
– Достаточно! Я с ума сошла, что впала в такое исступление, – проговорила, смотрясь в зеркальную панель на стене камеры, отразившую её огненный взгляд, который, казалось, вопрошал её самое. – Не надо неистовствовать! Это признак слабости. К тому же это средство никогда не удавалось мне. Вероятно что, если бы я пустила в ход силу, мне бы посчастливилось, и я смогла бы их победить, бежать дать отпор достойный представителя великой правящей династии. Но я веду борьбу с лицами, предусмотревшими всё и вся, наделёнными имперской сетью, возможностями и украденными тайнами великого дома Дэ, Арсэн, а до кучи со своим дядей. Для них я всего лишь слабая девушка, как и было раньше. Будем бороться женским оружием, ведь моя сила в моей слабости.
И, словно желая своими глазами убедиться в том, какие изменения она могла придать своему выразительному и подвижному лицу, Алис заставила его попеременно принимать все выражения, начиная от гнева, искажавшего её черты, и кончая самой кроткой, самой нежной и обольстительной улыбкой. Затем её искусные руки стали менять причёску рыжих, огненных волос, чтобы ещё больше увеличить прелесть лица. Наконец, вполне удовлетворенная собой, она прошептала:
– Ничего еще не потеряно, ведь я все так же красива.
Принцесса действительно отличалась красотой, будоражащей кровь всем без исключения, от обычных граждан содружества, и заканчивая сильными мира сего. Будучи лейтенантом и прячась, Алис умело маскировала красоту и тела и лица, особенно когда находилась с Леоном, полагая что парень не должен клевать только на симпатичную попку или мордашку. Дожидаясь реакции, часто злилась на себя, видя его предрасположение к Марии.
Было около восьми часов вечера. Алис заметила в глубине изолированного корабельного каземата кровать. Подумала, что нормальный отдых освежит не только голову и мысли, но и цвет лица. Однако, прежде чем легла, ей пришла ещё более удачная мысль. Девушка слышала, как говорили об ужине. А она уже более часа находилась в камере, и, наверное, ей вскоре должны принести еду.
Пленница не хотела терять время и решила, что она в этот же вечер сделает попытку нащупать почву, занявшись изучением характера тех людей, которым, предавший императора и семью, Герцог Амель поручил её охранять.
В бронированных жалюзи смотрового окна двери показался свет, известивший о приходе надзирателей, чья подготовка длилась десятилетиями, нейроимпланты защищались от глобальной блокировки, а нейросети по уровню приближались к монархическим.
Алис, которая почти встала, поспешно опять уселась в кресло, голову откинула назад, красивые волосы распущены по плечам, грудь немного обнажилась из под продуманно расстёгнутого от самого горла скафандра, одна рука покоилась на груди в районе сердца, а другая свешивалась с кресла. Поза вышла очень привлекательной для любого мужчины.
Замок издал писк, заработали сервоприводы, дверь ушла назад и в сторону, и в каземате раздались шаги.
– Поставь там этот стол, – сказал кто-то.
И Алис неожиданно узнала голос друга детства, голос виконта Этона, знакомого по подростковому возрасту.
Приказ исполнили.
– Смените часового, – продолжал виконт.
Это двукратное приказание, которое молодой лейтенант отдал одним и тем же лицам, убедило Алис в том, что ей прислуживают те же люди, которые стерегут её, то есть бойцы экспедиционного флота, принадлежности к ударной группировке Содружества.
Приказы Этона выполнялись к тому же с молчаливой быстротой, свидетельствовавшей о безукоризненном повиновении, в котором он держал своих подчинённых.
Наконец Виконт, ещё ни разу не взглянувший на Алис, обернулся к ней.
– Она спит, – озвучил коротко. – Хорошо, поужинает, когда проснётся.
И сделал несколько шагов к двери.
– Господин лейтенант, – остановил его подошедший к Алис надзиратель из бойцов, не столь непоколебимый, как его начальник, – девушка не спит.
– Не спит? – переспросил Этон.
– Похоже, что в отключке. Бледная слишком, и, сколько ни прислушиваюсь, не слышу дыхания.
– Действительно, – согласился виконт, посмотрев на Алис с того места, где стоял, и ни на шаг не подойдя к ней. – Доложите Герцогу, что его пленница в обмороке. Это случай непредвиденный, у меня нет инструкций к действиям в этом случае!
Солдат вышел, чтобы исполнить приказание. Этон сел в кресло, оказавшееся возле двери, и стал ждать, не произнося ни слова, не делая ни одного движения. Алис владела великим искусством, хорошо изученным женщинами. Могла смотреть сквозь свои длинные ресницы, как бы не открывая глаз. Она увидела виконта, сидевшего к ней спиной. Не отрывая взгляда, она смотрела на него минут десять, и за все это время её невозмутимый страж ни разу не обернулся.
Она вспомнила, что сейчас придёт Герцог Амель, и сообразила, что его присутствие придаст её тюремщику новые силы. Её первый опыт не удался, она примирилась с этим, как девушка, у которой ещё немало средств в запасе, подняла голову, открыла глаза и вздохнула.
Услышав вздох, Этон наконец оглянулся.
– Вот и очнулась! – констатировал лейтенант. – Значит, мне здесь делать больше нечего. Если вам что-нибудь понадобится позвоните.
– Мне плохо! – прошептала Алис тем благозвучным голосом, который, подобно голосам волшебниц древности, очаровывал всех, кого она хотела погубить.
И, выпрямившись в кресле, искусительница приняла позу ещё более привлекательную и непринуждённую, чем та, в какой она перед тем находилась.
Виконт встал.
– Получишь еду три раза в день, – холодом ответил он. – Утром в десять часов, затем в час дня и вечером в восемь. Если этот распорядок не устроит, можешь попытаться назначить свои часы вместо тех, какие я назначил.
– Я всегда буду в этом мрачном каземате? – спросила Алис.
Этон игнорировал её и пошёл к двери. В ту минуту, когда он готовился переступить порог, в коридоре появился Герцог Амель в сопровождении одетого в боевой экзокорсет десантника. Он держал в руках инъектор с препаратами экстренной помощи.
– Что здесь происходит? – задал вопрос с издёвкой, насмешливым голосом, увидев, что пленница уже встала, а Этон готовится уйти. – Покойница воскресла? Твою же, – хотел выругаться, – Этон, разве ты не понял, что тебя принимают за новичка и разыгрывают перед тобой первое действие комедии, которую мы, несомненно, будем иметь удовольствие увидеть всю до конца?
– Так и подумал, милорд, – холодно ответил виконт. – Но, поскольку онаа все-таки девушка, я хотел оказать ей внимание, которое всякий благовоспитанный человек обязан оказывать женщине, если не ради неё, то, по крайней мере, ради собственного достоинства. Я дворянин всё же!
Алис вся задрожала. Слова Этона леденили ей кровь.
– Итак, – смеясь, заговорил герцог, – эти искусно распущенные красивые волосы, эта белая кожа и томный взгляд ещё не соблазнили тебя, каменное сердце?
– Нет, милорд, – ответил бесстрастно, – поверьте, нужно нечто большее, чем женские уловки и женское кокетство, чтобы совратить меня.
– В таком случае, лейтенант, предоставим Алис поискать другое средство. Будь спокоен, выдумка у неё богатая, и второе действие комедии не замедлит последовать за первым!
С этими словами он увёл лейтенанта.
– О, я найду то, что нужно для тебя! – прошипела сквозь зубы Алис. – Будь спокоен, бедный неудавшийся монах, несчастный новообращённый! Тебе бы ходить не в мундире, а в рясе!
– Кстати, – проговорил Амель, останавливаясь на пороге, – постарайтесь, Алис, чтобы эта неудача не лишила вас аппетита. отведайте концентрата. Прощайте, племянница и скоро вам покажется раем пребывание в этих стенах, – зло скрипнул зубами, – до следующей отключки!
Это был предел того, что могла перенести Алис. Девушка судорожно вцепилась руками в кресло, заскрипела зубами и проследила взглядом за движением двери, затворявшейся за герцогом и виконтом, которому промыли мозг на уровне подсознания, сделав марионетку. Эта секретная технология давно прельщала всех в содружестве и дядя приоткрыл тайну некогда правящего, а сейчас свергнутого, дома. Когда она осталась одна, на неё вновь напало отчаяние. Она взглянула на стол, увидела блестевший нож, ринулась к нему и схватила, но её постигло жестокое разочарование. Нет возможности использовать его из-за всеобщей блокады.
За дверью раздался взрыв смеха, и она снова открылась.
– Ха-ха! – разразился хохотом Амель. – Ха-ха-ха! Видишь, Этон, видишь, что я тебе говорил. Этот нож предназначался тебе – она бы тебя убила. Это, видишь ли, одна из её слабостей. Тем или иным способом отделываться от людей, которые ей мешают. Если б я тебя послушался и позволил подать ей острый стальной нож, то Виконту пришёл бы конец. Она бы тебя зарезала, а после тебя всех нас. Посмотри-ка, как хорошо она умеет владеть всеми видами холодного оружия!
Действительно, Алис ещё держала в судорожно сжатой руке наступательное оружие, но это величайшее оскорбление заставило её руки разжаться, лишило сил и даже воли.
Нож упал на пол.
– Вы правы, милорд, – согласился Этон тоном глубокого отвращения, кольнувшим Алис в самое сердце. – Вы правы, а я ошибался.
Оба снова вышли.
На этот раз Алис прислушивалась более внимательно, чем в первый раз, и выждала, пока они не удалились и звук шагов не замер в глубинах коридоров изолированного комплекса камер.
– Звездец! – прошептала девушка. – Я во власти людей, на которых мои уловки так же мало действуют, как на каменные статуи. Это всё технология нейро-програмирования… Они знают меня наизусть и неуязвимы для любого моего оружия. И все-таки нельзя допустить, чтобы всё кончилось так, как они решили!
Действительно, как показывало последнее рассуждение Алис и её инстинктивный возврат к надежде, ни страх, ни слабость не овладевали надолго этой сильной душой. Алис села за стол, поела липкой массы концентрата, откусила кусок от брикета клетчатки не воспользовавшись злополучным ножом, и почувствовала, что к ней вернулась вся её решимость.
Прежде чем лечь спать, девушка уже разобрала, обдумала, истолковала и изучила всё со всех сторон. Слова, поступки, жесты, малейшее движение и даже молчание своих собеседников. Результатом этого искусного и тщательного исследования явилось убеждение, что из двух её мучителей Этон более уязвим. Две фразы всё снова и снова приходили на память пленнице: «Если б я тебя послушался», – сказал герцог Этону. «Я дворянин, всё же!»
Значит, Этон говорил в её пользу, раз герцог не послушал его.
«У этого человека есть, следовательно, хоть слабая искра жалости ко мне, – твердила себе Алис. – Из этой искры я раздую пламя, которое будет бушевать в нём. Ну а герцог Амель меня знает, он боится меня и понимает, чего ему можно от меня ждать, если мне когда-нибудь удастся вырваться из его рук, а потому бесполезно и пытаться покорить его… Вот Этон совсем другое дело. Он молодой человек, чистый душой, хоть и подвергшейся воздействиям секрета монархов династии Дэ, Арсен и, по-видимому, добродетельный. Его можно совратить».
И Алис легла и уснула с улыбкой на устах. Тот, кто увидел бы её спящей, мог бы подумать, что это молодая девушка и что ей снится венок из цветов, которым она украсит себя на предстоящем празднике.
Алис снилось, что Леон наконец-то её, улыбалась очаровательной улыбкой на устах, спя нежным и безмятежным сном любящей девушки.
Но на самом деле она спала, как спит узник, убаюканный впервые блеснувшей надеждой.
Когда наутро вошли в ее комнату, она ещё лежала в постели. Этон остался в коридоре, приведя женщину положенную по статусу знатной заключённой, тем более ожидавшей неминуемой расправы в ближайшем будущем. Эта женщина вошла в комнату и, подойдя к Алис, предложила ей свои услуги.
Алис обычно была бледна, и цвет её лица мог обмануть того, кто видел её в первый раз.
– У меня звёздная лихорадка, – пожаловалась не вставая. – Я ни на миг не сомкнула глаз всю эту долгую ночь, я ужасно страдаю. Отнесётесь ли вы ко мне человечнее, чем обошлись здесь со мной вчера? Впрочем, всё, чего я прошу, – чтобы мне позволили остаться в постели.
Манерам её позавидовал бы самый искушённый знаток этикета общения благородных вельмож всего содружества и бывшей империи.
– Не угодно ли вам, чтобы позвали врача из корабельного стационара? – спросила женщина, принимая манеру общения.
Этон слушал не произнося ни слова.
Алис рассудила, что чем больше вокруг неё соберётся народу, тем больше станет людей, которых она могла бы разжалобить, и тем больше усилится надзор Герцога Амеля, к тому же врач может объявить, что её болезнь притворна, а Алис, проиграв первую игру, не желала проигрывать вторую.
– Посылать за врачом? – проговорила она. – Не стоит? Эти господа объявили вчера, что моя болезнь это комедия. То же самое, без сомнения, случится и сегодня, ведь со вчерашнего вечера они успели предупредить и врачей из экспедиционного госпиталя.
– В таком случае, – вмешался выведенный из терпения Этон, – скажите сами, как вы желаете лечиться.
– Разве я знаю как? Я чувствую, что больна, вот и всё. Пусть мне дают что угодно, мне всё равно.
– Свяжитесь и вызовите сюда Герцога Амеля, – приказал Этон, которого утомили эти нескончаемые жалобы.
– Не стоит! – сорвалась в крик Алис. – Нет, не зовите его. Я чувствую себя хорошо, мне ничего не нужно, только не зовите этого…
Она вложила в восклицание такую горячность, такую убедительность, что Этон невольно переступил порог комнаты и сделал несколько шагов.
«Он вошел ко мне», – подумала Алис.
– Однако, – произнёс войдя Этон, – если вы действительно больны, мы пошлём за медиками, а если вы врёте – ну что ж, тем хуже для вас, но, по крайней мере, нам не в чем будет себя упрекнуть.
Алис ничего не ответила и, уткнув прелестную головку в подушки, залилась слезами.
Этон с минуту смотрел на неё с обычным своим бесстрастием. Затем, видя, что припадок грозит затянуться, вышел. Женщина вышла вслед за ним.
Герцог Амель не показывался.
«Кажется, я начинаю понимать!» – с радостью проговорила про себя Алис и зарылась под одеяло, чтобы скрыть от тех, кто, возможно, подсматривал за нею, этот порыв внутреннего удовлетворения.
Прошло два часа.
«Теперь пора болезни кончиться, – решила Алис. – Встанем и постараемся сегодня же добиться чего-нибудь. У меня только десять дней до прибытия к месту вероятной казни, и второй из них сегодня вечером истекает».
Утром, когда входили в комнату Алис, ей принесли завтрак. Принцесса сообразила, что скоро придут убирать со стола жалкое подобие посуды, и тогда она опять увидит Этона.
Она не ошиблась: Этон явился снова и, не обратив ни малейшего внимания на то, притронулась ли она к еде или нет, распорядился вынести из комнаты стол, который обычно вносили уже накрытым.
Когда бойцы, походившие на боевых роботов, выходили, Этон пропустил их вперёд, а сам задержался в комнате. В руке у него была обычная книга дорогая из натуральных материалов.
Алис, полулежа в кресле, прекрасная, бледная, покорная, казалась святой девственницей, ожидающей мученической смерти.
Этон подошел к ней.
– Герцог Амель, он монархист, как и вы. Подумал, что вас может тяготить то, что вы лишены возможности исполнять обряды. Поэтому он изъявил согласие, чтобы вы каждый день читали ваши молитвы. Вы найдете их в этой книге.
Заметив, с каким видом Этон положил книгу на столик, стоявший возле Алис, каким тоном он произнёс слова «ваши молитвы» и какой презрительной улыбкой сопровождал их, Алис подняла голову и более внимательно взглянула на офицера.
И тут по его строгой причёске, по преувеличенной простоте скафандра и лёгкой броне, отличающейся от брони основного военизированного состава экспедиционных сил, по его гладкому, как мрамор, по такому же суровому и непроницаемому лбу она узнала в нём одного из тех мрачных людей, каких ей приходилось встречать при дворе императора отца.
Ее осенило внезапное вдохновение, что происходит только с людьми гениальными в моменты перелома, в те критические минуты, когда решается их судьба, их жизнь.
Эти два слова – «ваши молитвы» – и беглый взгляд, брошенный на Этона, вдруг уяснили Алис всю важность тех слов, которые она произнесёт в ответ.
Благодаря свойственной ей быстроте соображения эти слова мгновенно сложились в её разуме.
– Я? – возразила девушка с презрением, созвучным презрению, подмеченному ею в голосе молодого офицера. – Я? Герцог Амель, этот развращённый человек, отлично знает, что я не одного с ним вероисповедания. Это ловушка, которую он мне хочет поставить.
– Какого же вы вероисповедания? – проявил интерес Этон с удивлением, которое, несмотря на его умение владеть собою, ему не вполне удалось скрыть.
– Я скажу это в тот день, – с притворным воодушевлением заявила Алис, – когда достаточно пострадаю за свою веру!
Взгляд Этона открыл для Алис, как далеко она продвинулась в своих стараниях одной этой фразой.
Однако молодой офицер не проронил ни слова, не сделал ни малейшего движения, и только взгляд его говорил красноречиво.
– Я в руках моих врагов! – продолжала Алис тем восторженным тоном, который она подметила у пуритан. – Уповаю на веру свою! Или вера спасёт меня, или я погибну за неё! Вот мой ответ, который я прошу вас передать Герцогу Амелю. А книгу эту, – прибавила она, указывая пальцем, но не дотрагиваясь, словно боясь осквернить себя таким прикосновением, – вы можете унести и пользоваться ею сами, ибо вы, без сомнения, рьяный сообщник Герцога Амеля, сообщник в гонении и сообщник в ереси.
Этон ничего не ответил, взял книгу с тем же чувством отвращения, которое он уже выказывал, и удалился, серьёзно задумавшись.
Около пяти часов вечера появился сам Герцог Амель. У Алис в продолжение целого дня было достаточно времени обдумать свое дальнейшее поведение. Она приняла своего дядю как девушка, уже вполне овладевшая собою.
– Кажется… – начал он, развалясь в кресле напротив Алис и небрежно вытянув ноги, – кажется, мы совершили небольшое отступничество?
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что с тех пор, как мы с вами в последний раз виделись, вы переменили веру. Уж не вышли ли вы замуж?
– Объяснитесь, милорд, – произнесла пленница величественным тоном. – Заявляю вам, что я слышу ваши слова, но не понимаю их.
– Ну, значит, вы совсем неверующая. Мне это даже больше нравится, – насмешливо возразил Герцог Амель.
– Конечно, это больше вяжется с вашими правилами, – холодно заметила Алис.
– О, признаюсь вам, для меня это совершенно безразлично!
– Если бы вы даже и не признавались в своём равнодушии к вопросам веры, милорд, ваше распутство и ваши беззакония изобличили бы вас.
– Гм… Вы говорите о распутстве? Или я толком не расслышал, или вы, твою же… – выругался грубо, – на редкость бесстыдны!
– Вы говорите так потому, что знаете, что нас слушают, – холодно заметила Алис, – и потому, что хотите вооружить против меня ваших тюремщиков.
– Тюремщиков? Вот так раз! Вы впадаете в патетический тон, и вчерашняя комедия переходит сегодня в трагедию. Впрочем, через неделю вы будете там, где вам надлежит быть, и мое намерение будет доведено до конца.
– Постыдное намерение! Нечестивое намерение! – произнесла Алис с экзальтацией жертвы, бросающей вызов своему судье.
– Честное слово, мне кажется, эта развратница сходит с ума! – сказал Герцог Амель и встал. – Ну довольно, ну успокойтесь же, или я выброшу вас в космос как мусор.
И Герцог Амель ушёл, отпуская ругательства.
Этон действительно стоял за дверью и слышал весь разговор до единого слова.
Алис угадала это.
– Да, ступай, ступай! – прошептала она вслед своему дяде. – Пагубные для тебя последствия не заставят себя ждать, но ты, глупец, заметишь их только тогда, когда их уже нельзя будет избежать!
Опять стало тихо. Прошло еще два часа. Солдаты принесли ужин и услышали, что Алис громко читает молитвы, те молитвы, которым научил её старый слуга в детстве. Она, казалось, была в каком-то экстазе и даже не обращала внимания на то, что происходило вокруг неё. Этон сделал знак, чтобы ей не мешали, и, когда все было приготовлено, бесшумно вышел вместе с бойцами и надзирателями.
Алис знала, что за ней могут наблюдать в окошечко двери, а потому прочитала свои молитвы до конца, и ей показалось, что часовой у двери ходит иначе, чем ходил до сих пор, и как будто прислушивается.
В этот вечер ей ничего больше и не понадобилось предпринимать. Она встала, села за стол, выпила только воды. Через час солдаты пришли вынести стол, по Алис заметила, что на этот раз Этон не сопровождал их. Значит, он боялся часто видеть ее.
Алис отвернулась к стене и улыбнулась. Эта улыбка выражала такое торжество, что могла бы её выдать. Она подождала еще полчаса. В коридорах корабля несущегося сквозь пространство, царила тишина, слышен был только вечный шум силовых установок. Своим чистым, мелодичным и звучным голосом Алис запела первый стих излюбленного когда псалма.
– Да замолчите! Ваша песня наводит тоску! – проорал охранник даже не пользуясь средствами оповещения.
– Молчать! – сурово приказал кто-то, и Алис узнала голос Этона.
– Чего вы суетесь не в свое дело? Разве вам было приказано, чтобы вы мешали этой женщине петь? Нет, вам велели стеречь её и стрелять, если она затеет побег. Стерегите и убейте её при малейшем движении в сторону двери, но не отступайте от данного вам приказа!
Выражение неописуемой радости, мгновенное, как вспышка молнии, озарило лицо Алис, и, точно не слыша этого разговора, из которого она не упустила ни одного слова, пленница тотчас снова запела, придавая своему голосу всю полноту звука, все обаяние и всю чарующую прелесть, какой наделил его дьявол.
Голос Алис, на редкость полнозвучный и проникнутый страстным воодушевлением, придавал грубоватым, неуклюжим стихам псалма магическую силу и такую выразительность, какую самые восторженные верующие редко находили в пении своих братьев, хотя они и украшали его всем пылом своего воображения. Этону казалось, что он слышит пение ангела.
Этот стих, в который неотразимая очаровательница постаралась вложить всю душу, довершил смятение в сердце молодого офицера. Он резким движением распахнул дверь и предстал перед Алис, бледный, как всегда, но с горящими, блуждающими глазами.
– Зачем вы так поёте, – пробормотал он, теряясь пред красивой девушкой, – и таким голосом?
– Простите, – кротко ответила Алис, – я забыла, что мои песнопения неуместны. Я, может быть, оскорбила ваше религиозное чувство, но, клянусь вам, это было сделано без умысла! Простите мою вину, быть может и большую, но, право же, невольную…
Алис была так прекрасна в эту минуту, религиозный экстаз, в котором, казалось, она пребывала, придавал такое неземное выражение лицу, что ослепленному ее красотой Этону почудилось, будто он видит перед собой ангела, пение которого он только что слышал.
– Да, да… – ответил он. – Да, вы смущаете, вы волнуете людей не видевших дома долгое время…
Бедный безумец сам не замечал бессвязности своих слов, а Алис между тем зорким взглядом старалась проникнуть в тайники его сердца.
– Я не буду больше петь, – опуская глаза, сказала Алис со всей кротостью, какую только могла придать своему голосу, со всей покорностью, какую только могла изобразить своей позой.
– Нет, нет, – возразил Этон, – только пойте тише, в особенности ночью.
И с этими словами Этон, чувствуя, что не в состоянии надолго сохранить суровость по отношению к пленнице, бросился вон из комнаты.
– Вы хорошо сделали, господин лейтенант! – обрадовался солдат. – Ее пение переворачивает всю душу. Впрочем, к этому скоро привыкаешь, ведь голос у неё реально чудесный!
* * *
Так продолжалось день за днём и, наконец, лейтенант не вытерпел психологического воздействия, сравнимого ментальному прессингу. Его сердце наполнилось состраданием к девушке и однажды ночью всё определилось.
Алис воспользовалась расположением Этона и напомнила ему о детстве. Виконт сильно удивился и не поверил давнему знакомству, но когда признал в пленнице принцессу Лау Элсис Дэ, Арсэн, лейтенант пал ниц и поступил предсказуемо. А результат оказался весьма неожиданным.
Виконт не придумал ничего подобающего, кроме как отпустить Алис, но очень оригинальным способом. Дождавшись прибытия флагмана эскадры он переправил девушку на корабль-накопитель, готовивший высадку десанта дезертиров на плацдарм, где обороняющиеся инсэктоиды удерживали единственный укреплённый бастион.
– Леон? – шарахнулась в сторону подошедшая Алиса.
– Ты? А какого хрена ты тут делаешь? – я сам отшатнулся от неожиданности увидев и узнав её. – Что с остальными? – беспокойство нахлынуло волной.
– Дурак! – заорала и бросилась мне на шею, под взглядами Графа и других обречённых. – Они в безопасности.
– А мы?
– Не уверена. Я раздобыла только вот это, – протянула мне чип-карту. – Это ключ к бронемеху, их мало, но шансов остаться целыми больше. Только…
– Что?
– Понадобится команда, что б справиться с управлением…
