Часть третья
Пожар в прериях

Они ехали на юг, ночью, по проселочным дорогам, которые и дорогами-то нельзя было назвать. Единственными знаками были названия крохотных населенных пунктов, о которых Сиг никогда не слышал; одни были названы в честь тех, кто жил здесь раньше, другие – в честь тех, кто эти места у них отобрал.

Когда небо на востоке начинало светлеть, становилось видно, какая же это пустынная местность. Плоская, словно поверхность озера, как будто ее выскоблила рука бога. Затем Сиг увидел огромную машину, которая когда-то обрабатывала эти поля, застывшую вдалеке в снегу, настолько большую, что управлять ею, наверное, мог только Поль Баньян. Тот самый Поль Баньян, срубивший все деревья, которые росли на этих полях прежде.

– Здоровенный робот, правда? – восхищенно сказал Моко.

Моко был тем парнем, которого прислали, чтобы переправить Сига туда, где он сможет безопасно скрыться, после чего ему дадут важное задание. Моко был чуть постарше Сига, тощий коротышка из Гондураса, покрытый татуировками. Он появился, одетый в ветровку, хотя погода настаивала на пуховике. Сигу сказали, что Моко знает что к чему, но Сиг забеспокоился, увидев машину Моко, видавший виды старенький «Фудзи», который, судя по внешнему виду, не смог бы доехать до окраины города.

Сиг посмотрел в окно машины на робота, любуясь тем, как от металлических поверхностей отражается розовый рассвет.

– Сейчас здесь больше не могут выращивать обыкновенную кукурузу, – продолжал Моко. – Здесь вырастает такая, какую не едят даже свиньи, из семян, произведенных в лаборатории, и из нее делают топливо для машин. А еще дальше к югу есть большие участки земли, где вообще ничего не растет, что бы с чем ни скрещивали. Вот почему приходится искать новые земли в других странах.

– Нужно просто оставить все в покое, – сказал Сиг.

– Это ты им скажи, – рассмеялся Моко.

Они проехали мимо старой заброшенной фермы, в которой уже давно никто не жил.

Крыша сарая провалилась и поросла травой.

В дороге Сиг по большей части спал. Женщина-врач дала ему таблетки от боли, но Сигу не понравилось то, как у него от них кружилась голова, поэтому он ограничивался одним аспирином. Ему стало значительно лучше, но он все равно время от времени непроизвольно запускал руку под рубашку, убеждаясь в том, что шов не разошелся. Пока Сиг спал, Моко слушал кассету, на которой о чем-то возбужденно говорила какая-то женщина. Кассету эту он вставлял в какой-то обшарпанный ящик, подключенный к радио. Но теперь Моко слушал наполненный треском сигнал, поступающий из эфира. Сначала Сигу показалось, что это прогноз погоды, но где-то через минуту он догадался, что диктор предупреждала, куда нельзя ехать.

– Что это такое? – спросил Сиг.

– Амплитудная модуляция, парень. Древняя технология, на заброшенной частоте, сообщает нам последние известия.

– Кто это говорит?

– Не знаю, но мне всегда нравился ее голос. – Моко улыбнулся, но было видно, что мысли его заняты другим.

– Эхо Дельта один шесть пять, – произнес голос по радио. Звучал он так, словно доносился из противоположного конца земного шара, хотя почему-то чувствовалось, что источник совсем близко. – Уолтер магия Уолтер.

Схватив лежащую на приборной панели сложенную карту, Моко положил ее на рулевое колесо, чтобы смотреть на нее, управляя машиной. Это была старая бумажная карта дорог, подклеенная на сгибах скотчем, с дополнительными пометками карандашом и ручкой.

– Держи, – сказал Моко, протягивая карту Сигу. – Сейчас я развернусь и поеду другой дорогой.

Усевшись прямо, Сиг оглянулся по сторонам. Задрав голову, он посмотрел на серое небо, но не увидел ничего, кроме ворон.

– Все будет в порядке, – заверил его Моко. – Ополченцы не такие уж и страшные. Точнее сказать, их там мало. Их пришлось удалить, чтобы освободить место для роботов.

Когда Моко выехал на обочину, чтобы развернуться, Сиг увидел вдалеке черный пикап, направляющийся к ним.

– И, к счастью, – добавил Моко, улыбаясь, но в то же время начиная заметно нервничать, – моя колымага гораздо шустрее, чем кажется.

– Жаль, что мне не позволили допросить своих родителей, – пошутил охранник, проводивший Таню в комнату.

Таня ничего не ответила. Мельком взглянув на его лицо, нездорово-бледное от длительного пребывания при искусственном освещении, она попыталась представить, какие родители могли произвести на свет этого констебля.

Федеральное строение МСП-4, оно же «Ящик», представляло собой практически квадратное в плане пятиэтажное здание неподалеку от аэропорта, бывший административный комплекс, впоследствии разделенный на маленькие каморки, где можно было содержать людей. От расположенного поблизости делового центра «Ящик» отделяла ограда из бетонных блоков.

Сойдя с самолета, Таня направилась прямиком сюда. На этот раз она была в списке.

Массивные двери лифта открылись, и Таня увидела перед собой коридор из пуленепробиваемого стекла, заканчивающийся стальными воротами до потолка. Слышались не такие уж отдаленные голоса заключенных, бильярдными шарами отражающиеся от стен и пола, крики и приглушенная речь, смешанные с негромким механическим шумом самого здания. У главных ворот, ведущих в тюремный комплекс, дежурили два охранника. Один кивнул провожатому Тани и нажал на кнопку. Раздался гудок такой громкий, что Таня вздрогнула от неожиданности, хотя и старалась изо всех сил сохранять самообладание.

Ее отвели в комнату за толстой металлической дверью, на которой имелась нанесенная по шаблону надпись: «СБ-2.223».

– Вам точно никто не нужен в помощь? – спросил охранник.

– Ни в коем случае, – ответила Таня. – И я также хочу, чтобы отключили прослушивание. Как мы с вами договаривались.

– Устраивайтесь как вам удобнее, – сказал охранник. Он набрал код на цифровом замке, и дверь открылась также с гудком. – Двадцать минут – это максимум, что я могу вам дать.

Таня прошла в камеру.

Там сидела мама, закованная в цепи.

Таня вскрикнула, затем проглотила крик и, бросившись к матери, крепко ее обняла. Мама не могла ответить ей тем же из-за оков. По крайней мере, так объяснила себе это Таня.

– Тебя били? – спросила она, совладав с собой и усаживаясь за металлический стол, напротив мамы.

– Все в порядке, – сказала мама. – Это не в первый раз, да и другим доставалось гораздо хуже. Вот только я становлюсь уже слишком старой для подобных развлечений. Возможно, твоя мысль была правильной, моя дорогая законопослушная гражданка.

Таня никак не отреагировала на это язвительное замечание. Старательно не смотря маме в глаза, она окинула взглядом желтый костюм, гадая, из какой он ткани, хлопчатобумажной или синтетической. Рассматривая кандалы, привязавшие все четыре конечности к кольцам в полу, Таня размышляла, с чего начать. Она посмотрела на мамины руки, крепкие рабочие руки; кожа по-прежнему оставалась красивой и очень темной, гораздо темнее, чем у Тани, по поводу чего они прежде шутили, что именно этим объясняются их различные жизненные позиции.

– Таня, посмотри мне в лицо, – сказала мама.

Повиновавшись, Таня вытерла слезинку и увидела глаза, одновременно строгие и любящие.

– Почему ты впутываешь нас обеих в неприятности, а виноватой чувствую себя я?

– Знаешь, нас прослушивают.

– Сомневаюсь, – сказала Таня. – В любом случае это не имеет значения. Потому что я здесь для того, чтобы помочь тебе. Помогая им.

– А это правильно? – спросила мама.

– Да, правильно, – подтвердила Таня. – Знаю, тебе не нравится то, что я работаю на государство, но мы с тобой на одной стороне. Просто я предпочитаю вести борьбу изнутри, находясь ближе к власти.

– И как, у тебя получается? – спросила мама.

– Недавно я оказалась совсем рядом с президентом и выкрикнула оскорбление прямо ему в лицо.

– Правда?

– Правда. Казалось, моими устами говорила ты.

– Нет, я имела в виду, ты правда только крикнула ему? Но это же просто глупо! Ты даже представить себе не можешь, что сделала бы я, оказавшись рядом с ним.

– Поверь мне, могу. Но по большей части я занимаюсь этим в уединении своего кабинета, выявляя одно преступное деяние за другим. Я рассказывала тебе, как мы убрали армейского полковника, который переправлял детей на продажу через свободную торговую зону Панамского канала.

– Это даже попало в выпуски новостей. «Приглашенные рабочие».

– Совершенно верно. Вот чем я занимаюсь. По крайней мере, до тех пор, пока не закончится мой контракт.

– Хорошо. Возможно, дальше ты сможешь заняться страшной эксплуатацией, которая процветает и здесь. Ты полагаешь, в частных тюрьмах ситуация другая? В Детройте?

– Мама, я пришла сюда не для того, чтобы спорить с тобой. Особенно о том, как я выполняю свою работу. Я пришла, чтобы спасти тебя от отправки в Детройт. А для этого нужно, чтобы ты помогла мне разыскать Сига.

– Ты хочешь помочь своей матери, выдав брата.

Мать забыла изобразить удивление. Это означало, что ей известно о его возвращении.

– Господи, теперь ты говоришь совсем как они. Сиг мне не брат, а тебе не сын. Он нам даже не родственник.

– У тебя всегда хорошо получалось лгать. Этим ты пошла в своего папашу.

– Мама, где Сиг?

– Я не видела маленького оборванца с тех самых пор, как он сбежал после бунта. Значит, несколько лет.

– А вот ты никогда не умела лгать. Он что, по-прежнему в городе?

Мать лишь молча посмотрела на нее с выражением крайнего разочарования.

– Я не знаю, где Сиг. Если хочешь знать мое мнение, скорее всего, его уже нет в живых.

– Я тебе не верю.

– Это я уже много раз слышала.

– Мама, я просто хочу вытащить тебя отсюда.

– Тогда найди мне хорошего адвоката! – взорвалась мама, ударяя кулаком по столу. – Поскольку ты, по-видимому, к таковым не относишься!

Таня застонала в отчаянии. Она встала.

– У вас там все в порядке? – послышался из переговорного устройства бестелесный голос охранника.

– Да!

Таня посмотрела на маму. Ту трясло, и она тщетно пыталась это скрыть.

Подойдя к матери, Таня опустилась перед ней на корточки и взяла ее за руку. Долбаные цепи оказались жутко холодными.

Таня погладила маму по голове, стараясь ее успокоить.

– Мама, послушай. Плохо, что ты мне не доверяешь и не хочешь рассказать, в чем дело. Но я хороший юрист, хоть ты в этом и сомневаешься. Пока что я не могу добиться твоего освобождения, но я уже устроила, чтобы тебя перевели в Бошвитц-Хаус. Там гораздо уютнее, и тебе больше не придется отвечать ни на какие вопросы.

Бошвитц-Хаус был старинным особняком, названным в честь местного политического деятеля, которого когда-то поместили под домашний арест в своем собственном жилище, еще во времена Генерала. Теперь это было благотворительное заведение, где в целях обеспечения спокойствия содержались политические «преступники», признанные достаточно смирными.

Похоже, эта мысль пришлась маме по душе.

– Мама, как мы дошли до такого?

– Идя на соглашательство, – ответила мать. – Позволяя нашим врагам разъединять нас. Они знают, как заставить всех тех, кто должен быть вместе, воевать друг с другом из-за ничего не значащих мелочей. Расы, религии, местожительства, мировоззрения. И люди становятся настолько нищими и измученными, что прекращают борьбу, по крайней мере за настоящие перемены, и начинают выживать. Но скоро подует новый ветер.

– Какой ветер, мама? – Таня схватила мать, подобно нетерпеливому ребенку.

– Тебе нужно вернуться домой и самой это узнать. Работать вместе с нами. Ты все увидишь. Нам очень пригодились бы твои знания и опыт. Я знаю, что сердце у тебя правильное.

Таня посмотрела матери в лицо.

– Мама, насколько глубоко ты во всем этом?

– Я только обеспечиваю жильем и едой, предоставляю место для встреч, предлагаю крепкий кофе, печенье и время от времени дельный совет.

– Знаю. Так помоги же мне найти Сига, и тогда ты сможешь вернуться к своим занятиям.

– Там тоже много работы, – покачала головой мать. – Оставь брата в покое. Ему и так уже пришлось достаточно вытерпеть.

– Знаю, – сказала Таня. – Но…

Смягчившись, мама положила ладонь ей на голову. Наконец она улыбнулась.

– Что у тебя с волосами?

– А? – встрепенулась Таня.

– Мне нравится, – сказала мама.

И тут дверь с грохотом распахнулась. Вошли охранники, чтобы увести Таню и отправить ее мать обратно в камеру.

– Не спасай меня, Таня, – сказала мама, когда ее отвязали от пола и подняли на ноги. – Спасай себя. Спасай будущее.

Сиг приготовился запустить игрушечный самолет Фрица, покрутив пальцем крошечный винт. Резиновая лента завязалась в узелки вдоль всего фюзеляжа из бальзы. Самодельный летательный аппарат помещался на ладони и весил не больше коробка спичек.

Ветер прогнал облако прочь, и в застекленной террасе на задней половине дома, где жили Фриц и Билли, стало светлее. Ребята называли свое жилище неприкосновенным убежищем, однако Сиг по-прежнему краем глаза следил за любым движением.

Сиг выглянул в окно на маленький двор к югу от дома, ведущий к ручью. Дом стоял недалеко от старого шоссе, соединяющего Айова-Сити с Седар-Рэпидс. Вдалеке виднелась автострада, обсаженная деревьями, чернеющими на фоне пылающего оранжевым заходящего солнца.

Слева из леса выбежал большой енот, возвещающий о скором наступлении сумерек. Сиг проводил взглядом зверька, который осмотрелся по сторонам в поисках опасности, после чего направился трусцой к огромной компостной куче в углу двора.

– Не перекрути, – предупредил Фриц.

Палец Сига застыл. Фриц бросил взгляд поверх очков в железной оправе, почесал длинные седые волоски своей раздвоенной бородки и издал какой-то нечленораздельный звук.

Усмехнувшись, он едва заметно кивнул, предлагая Сигу продолжать.

Сиг взял самолетик большим и указательным пальцами, удерживая винт другой рукой. Попробовав определить характер движения воздуха в комнате, он мягким броском запустил самолетик, подражая тому, как это сделал у него на глазах Фриц.

Самолетик рассек горячий воздух, нагретый солнцем, подобно большой стрекозе. Каркас из бальзы был обклеен папиросной бумагой, два железных крючка удерживали резинку и ось с винтом. Самолетик облетел комнату под самым потолком, как и в предыдущий раз, когда его запускал Фриц.

Сиг улыбнулся.

– Рекорд равен четырнадцати минутам, – сказал Фриц. – Установлен в спортивном зале колледжа Никсона.

Закурив самокрутку, Фриц выпустил облачко дыма, превратившееся в расползающийся вихрь, сквозь который медленно пролетел самолетик.

Солнце выглянуло из-за высокой сосны, и стало еще светлее.

Задев за потолок, самолетик свалился на пол, внезапно потеряв изящность движений.

Фриц положил самокрутку в керамическую пепельницу, рядом с остатками другой, с марихуаной, которую они с Сигом выкурили после обеда, после чего наклонился и поднял самолетик с пола.

Взобравшись на вершину компостной кучи, енот выбрал из свежих отбросов то, что хотел, копаясь в них когтистой лапой.

Дверь открылась.

– С днем рождения! – воскликнула Билли, выходя на террасу с тортом в руках.

Сиг кивнул, по-прежнему раздражаясь тем, что эти люди знали о нем больше, чем он когда-либо выкладывал профессиональному следователю, что вызывало в нем еще большую подозрительность. Ему не терпелось снова тронуться в путь, пока они его не нашли.

Фриц налил три стакана хереса, а Билли воткнула в торт одну большую свечку.

– Петь мы не будем, – сказала она. – Но ты все равно должен загадать желание и задуть свечку.

Сиг задумался. Дни рождения он перестал отмечать с тех пор, как подался в бега. Он уже почти забыл, что это такое. Сиг выглянул в окно на угасающий день. На ветках виднелись готовые распуститься почки. Сосредоточившись на той мысли, которая привела его сюда, Сиг задул свечку.

– Ну вот, теперь ты уже взрослый и можешь голосовать, – заметил Фриц, когда они разрезали торт. У него на усах белел крем.

– Плохо, что в избирательном бюллетене только один кандидат, – сказала Билли.

– Билли не нравится наш президент, – объяснил Фриц.

– Билли не нравится вся наша долбаная система, – уточнила Билли. – Но она никогда не верила в то, что станет настолько плохо. Вот и говори после этого про Сатурна, пожирающего своих детей. – Билли перевела взгляд с зацепленного вилкой крема на Сига. Волосы у нее были седыми от самых корней, зеленые глаза горели, что особенно чувствовалось, когда она была в гневе. – Ты ведь знаешь эту легенду, так?

Сиг думал о планете, которую однажды видел в телескоп, и с тех пор всегда мог отыскать на ночном небе, если она там присутствовала.

Фриц взял с полки старую книгу в бумажном переплете. Макс Прайс, «Банкет лордов-людоедов» и другие рассказы. На обложке был рисунок безумного великана, откусившего какому-то несчастному голову и руки.

– Первый царь богов, – объяснил Фриц. – Который убивал собственных детей, опасаясь, что они его свергнут.

– Аналогия не полная, – заметила Билли, – поскольку Томас Макк – это, скорее, выскочка-сын, чем папаша-тиран. Но суть верна. Как пришлось усвоить на своей шкуре твоей матери, да будет благословенна ее душа. Нужно правильно оценивать то, на что пойдут власть и деньги, чтобы защитить свои владения.

Откусив еще один кусок торта, Билли принялась его агрессивно жевать. Она бросила взгляд на Сига, ожидая, какой будет его реакция.

– Как бы она поступила? – спросил Сиг.

– Не сомневаюсь, так же, как мы, – ответил Фриц. – Продолжала бы создавать сети недовольных. Опробовать новые системы, к которым придет общество, когда у чудовища закончится еда. После Нового Орлеана у нас осталось всего несколько островков сопротивления. Здесь у нас совсем маленький кусочек, привязанный к администрации округа, не имеющий ничего общего с университетом и продажными лабораториями. Этого достаточно, чтобы начать работу, медленно, не спеша.

– Не слушай его, – вмешалась Билли. – Этот старый бездельник мечтает только о том, как бы погонять на своем велике, пока у него еще работают суставы. Если бы Эрика была здесь, она занималась бы тем, чем занималась, когда погибла. Отчаянно боролась бы за реальные перемены, используя ненасильственные методы. Ее дело живо, и, помогая нам, ты продолжаешь работу своей матери.

Сиг вспомнил Бетти.

– Тех, кто действительно пытается что-то сделать, безжалостно давят. Обманывают.

– Совершенно верно, – согласилась Билли. – Государство мастерски научилось прибирать революцию к своим рукам. Это началось еще в восьмидесятые. Если у людей нет работы, разреши им красть у наших соседей и назови это освобождением.

– Во всем виноваты англичане, – сказал Фриц. – Это с них все началось.

– Точно, – подтвердила Билли. – Хезелтайн и его королевские привилегии. Спасти свои пришедшие в упадок предприятия, переведя их за границу, и рабочих погонят туда под дулами автоматов. Пробным шаром стала Южная Африка. Кто посмел бы выступить против борьбы с подонками-расистами? Помнишь, мы, затаив дыхание, смотрели, как все начиналось?

Фриц молча кивнул.

– Прямой эфир вторжения на Роббен-Айленд, – продолжала Билли. – Кто это был? Пресс-секретарь?

– Макларен, – затянувшись, сказал Фриц.

– Точно, – согласилась Билли. – Долбаные неоимпериалисты!

Сиг мысленно представил себе коротышек в килтах.

– Наши ребята подражали им, – сказала Билли. – Хейг и его патриоты из Чрезвычайных сил. Ты когда-нибудь задумывался, каким бы был мир, если бы иранцы не перебили всех заложников?

– Или если бы тот тип не пристрелил Зябровщика.

– О, не заводи меня! – сказала Билли.

– Я по-прежнему хочу узнать, кто застрелил Йоко Оно, – сказал Фриц.

– Ее богатый вдовец со всеми его гимнами мира, – сказала Билли. – Бренчит на гитаре по телику, в то время как истинные революционеры по требованию народа готовят государственный переворот. Все считают, что до тех пор, пока есть выборы, ты свободен, так? Если бы только они задумывались об этом тогда, когда выборы еще были!

– Вы задумывались, – заметил Сиг.

– О да, я была настоящей «радикалкой восьмидесятых», – сказала Билли. – Когда меня тогда задерживали, пытками это не называлось, но шрамы у меня до сих пор остались.

Сиг видел только выражение ее лица.

Фриц накрыл руку Билли своей ладонью.

– В то время неповиновение Билли было менее цивилизованным, – объяснил он.

– Этот парень знает, что к чему, – сказала Билли, хватая Сига свободной рукой. – Просто он до сих пор не разобрался в правилах игры. Не определил, какое нужно нарушить, чтобы победить. Я так рада, что сеть его нашла. И мы можем взять его к себе.

У Сига на этот счет имелось несколько иное мнение, но хозяева ему нравились. Он взял еще один кусок торта.

Таня поселилась в корпоративной гостинице у аэропорта, где ее не мог увидеть никто из знакомых, заказала еду в номер и села работать над файлами. Из номера открывался вид на шоссе и на торговый центр, когда-то самый большой во всей Америке, но теперь по большей части заброшенный. Каждый раз, глядя в окно на эти огромные печальные развалины, построенные на взятые в долг деньги, на эти остатки былого процветания, за которое пришлось расплачиваться по полной, она вспоминала последнюю встречу с Сигом в тот день, когда он гонялся за великанами.

Великаны прогуливались по главному атриуму торгового центра, огромные куклы, приготовленные для большого протеста. Головы у них были из папье-маше, размером с машину, карикатурные лица изображали капиталистов, генералов и политиков, длинные конечности представляли собой жерди, обтянутые материей. Приведя одиннадцатилетнего Сига посмотреть на них, Таня волновалась, что ему будет страшно, но вместо этого мальчишка пришел в восторг. Он долго расспрашивал ее, как кукловоды забираются внутрь великанов и как они ходят, не падая.

Тут были генералы, держащие в руке ракеты и роботы-самолеты, готовые их запустить. Были сенаторы с торчащими из карманов пачками денег и нашитыми на костюмы эмблемами корпораций. Здесь был президент Грин, которого водил на веревке генерал с седыми усами и пятью большими звездами на погонах.

Таня считала все это глупостями, придуманными белыми хиппи, и еще ей за выходные нужно было выполнить домашнее задание, рассчитанное на три дня. Но была суббота, мама попросила ее помочь с проведением акции, и Тане стало любопытно посмотреть, действительно ли протестующим удастся захватить весь торговый центр. Пока что у них получалось весьма неплохо.

Самые страшные куклы изображали рейдеров на службе корпораций. Они были в костюмах с нашитыми на спине пиратскими флагами и ботинках на высокой шнуровке вместо лакированных штиблет. Каждая держала в одной руке пистолет, а в другой пачку денег. Сиг нашел их просто классными.

Одна из них – предводитель – была в летной куртке, накинутой поверх костюма, с маленькой короной на голове и логотипом «Пендлетон-Болан» под черепом со скрещенными костями на спине. В отличие от остальных, лицо у нее не было отвратительной карикатурой – это было лицо кинозвезды.

– Кто это? – спросил Сиг.

– Это сенатор Макк, – объяснила Таня. – Богатенький мальчик, герой войны, председатель совета директоров, который, вероятно, станет следующим президентом.

– Но все эти люди…

– Да, многие его не любят, но многим он нравится. И гораздо больше народа ненавидит нынешнего президента, у которого большие неприятности из-за того, что он натворил, когда не был на работе. Все это очень сложно. Тяжелые времена порождают странных политиков. Эй, что ты там…

Сиг взобрался на ограждение, чтобы посмотреть сверху на атриум. Таня схватила его за край поношенной футболки и едва ее не порвала.

Свесившись через край, Таня увидела многоликую радугу толпы, следующей за великанами. Столько голов, столько красок, ритмично покачивающихся под знаменами, плакатами и транспарантами с броскими призывами. Все как обычно: «Соединенные Штаты, вон из Панамы!», «Соблюдать договоры», «Экономическая справедливость», «Запретить сертификаты денежного рынка», но теперь энергии было гораздо больше. Как было больше видеокамер, снимающих происходящее.

– А вот и мама, – сказал Сиг.

Посмотрев в ту сторону, Таня увидела две светлые косы под транспарантом «Свободная Республика Лакота», широко раскрытый рот скандирует лозунг, который невозможно было разобрать в общей какофонии. Таня была уверена в том, что уже слышала все лозунги всех группировок, и по многу раз.

Протестующие вошли в торговый центр без разрешения, после обеда в будний день. Покупатели сгрудились в кучки, глазея на них. Кто-то выкрикивал в ответ оскорбления и угрозы. Но магазины продолжали работать, и, когда мать Сига затерялась в толпе, Таня отвела мальчика в магазин игрушек. Поразительно, но в свои одиннадцать лет Сиг ни разу в жизни не был в торговом центре!

Мальчишку словно магнитом притянуло к полке с маленькими пластмассовыми фигурками животных. Правдоподобно сделанные, они свободно помещались в кармане. Черные пантеры, гепарды, слоны, гориллы, волки, лисицы, львы, медведи, осьминоги, киты, моржи, змеи, бизоны, верблюды и один носорог. Сиг разглядывал утконоса, держа его на ладони, улыбаясь и спрашивая, сколько он стоит, когда послышался пронзительный гудок полицейской сирены.

– Стой здесь! – бросила Таня мальчишке, а сама выбежала из магазина, чтобы посмотреть, в чем дело.

На самом деле она ничего толком не увидела. Процессия протестующих уже находилась гораздо дальше. Но Таня услышала усиленный мегафоном механический голос, приказывающий разойтись. Она прошла вдоль магазинов, чтобы было лучше видно. Полицейские пытались согнать протестующих в кучу. Какое-то мгновение ситуация казалась патовой. Но долго так продолжаться не могло.

– Эй! – услышала Таня крик продавщицы, возвращаясь к магазину. – Положи на место!

Она успела мельком увидеть Сига, метнувшегося в дальний угол.

– Сиг! – завопила Таня, следом за продавщицей бросаясь в погоню за маленьким воришкой.

Мальчишка как сквозь землю провалился. На склад продавщица Таню не пустила. Она заявила, что обыскала даже общий коридор, но безрезультатно.

– Вы его нянька, что ли? – спросила продавщица, состроив серьезное лицо, насколько это можно было при белой сорочке с красным галстуком и фартуком с игрушечными животными.

– Да, наверное.

– Наверное? Ну а я полагаю, что вам, наверное, следует лучше следить за ребенком. Он только что украл игрушку стоимостью девятнадцать долларов, и, если вы ее не вернете, деньги вычтут из моей зарплаты.

Таня показала продавщице неприличный жест и тотчас же пожалела об этом, после чего битых полчаса искала сорванца во всех закутках и щелях. Через десять минут после начала поисков она услышала шум нарастающего напряжения и не на шутку испугалась. Особенно когда началась эвакуация торгового центра и ей пришлось ускользать от полицейских, только чтобы продолжать поиски.

Когда Таня наконец увидела Сига, тот восседал на ветке искусственной сосны на краю парка развлечений посреди торгового центра, глядя на площадку с ресторанами быстрого обслуживания и кафе, куда полиции удалось согнать протестующих.

– Сиг! – во весь голос заорала она и в то же мгновение почувствовала, как ее с обеих сторон схватили руки, крепкие белые руки полицейских, арестовавших ее, сковавших ей руки за спиной.

Таня попробовала было спорить, но полицейские не желали ее слушать.

Сиг также ее не услышал.

Таню поместили вместе с остальными задержанными. Она могла наблюдать за происходящим: человек семьдесят протестующих отступили в угол и забаррикадировались за столами и стульями.

К полиции подоспело подкрепление.

Никто не обращал внимания на мальчишку, сидящего на искусственном дереве.

Новоприбывшие больше походили не на полицейских, а на солдат. Форма у них была не синяя, а черная. На головах каски с пуленепробиваемыми забралами. Одни держали большие пластмассовые щиты и дубинки. У других были винтовки и ружья. Можно было буквально видеть застывшие в нетерпении указательные пальцы на спусковых крючках.

Когда у съемочных групп телевидения стали отнимать камеры, Таня закричала, призывая на помощь присутствующих здесь юристов. Но если ее кто-то и услышал, все предпочитали не вмешиваться. И тут к полицейским с властным видом подошел молодой парень.

– Нет, нет, вы ничего не понимаете, – сказал он. – Мы хотим, чтобы все это видели. Пусть люди увидят, что происходит, когда затеваешь нечто подобное, твою мать. Когда мешаешь торговле и насмехаешься над своими правителями.

На лацкане его пиджака красовался значок новой партии Макка. Наклонная буква «С» от слова «свобода».

Эрика находилась в первом ряду, вместе с четырьмя другими протестующими. Они о чем-то переговаривались, наблюдая за приготовлениями полицейских. Эрика и ее товарищи выпустили из-за баррикад человек десять, пожелавших сдаться в руки полиции. После чего приказали оставшимся собраться еще плотнее.

Парень в костюме распорядился, чтобы полицейские помогли телеоператорам установить камеры в нужных местах.

На заднем плане по-прежнему играла музыка. Ее звуки еле слышались из-за всего остального шума.

Указав рукой на дерево, Эрика громко позвала Сига по имени.

На глазах у Тани мальчишка спустился вниз, по-прежнему сливаясь с окружающим фоном.

Полицейские включили сирены, чтобы больше ничего не было слышно. Затем двинулись вперед – живая стена, с трех сторон.

Один из дружков Эрики перескочил через баррикаду из опрокинутых столов и стульев и набросился на полицейского. Другой полицейский с силой обрушил ему на голову черную стальную дубинку, и парень растянулся на полу.

Девчонка-хиппи пронзительно вскрикнула, затем плюнула в полицейских.

И тут кто-то из стариков достал нож.

Рев сирен нарастал: УУУУУУЙЙЙЙЙЙЙИИИИУИУИУУИУУУЙЙЙИИ!

Металл по металлу: передернутые затворы, досылка патронов в патронники.

Надеть противогазы!

Тук. Тук, тук. Полые гранаты вылетели по дуге из пневматических ружей, упали на пол, запрыгали с грохотом, покатились, зашипели.

Таня отыскала взглядом Сига: тот стоял в толпе протестующих, замотав лицо футболкой вместо противогаза.

Полиция открыла огонь. Резиновыми пулями. Пол покрылся черными резиновыми шариками. «Нелетальная» убойная сила явилась для полицейских оправданием дать себе волю пострелять. Это было видно по лицам тех, кто разряжал магазины своих ружей. И спешно их перезаряжал.

Протестующие съеживались и вскрикивали от боли, стремясь укрыться друг за другом и за импровизированной баррикадой.

– Беги! – крикнула Эрика. Оглянувшись по сторонам в поисках сына, она встала и подняла руки. – Остановитесь!

Рядом с ней поднялись на ноги двое мужчин. Еще один склонился над парнем, который лежал перед баррикадой, свернувшись в клубок.

Вдруг Эрика рухнула на землю, словно подстреленный олень, получив пулю в голову.

Полицейские медленно двинулись вперед.

Эрика лежала неподвижно. Друзья с криками бросились к ней.

Полицейские застыли в растерянности. Парень в костюме тщетно подгонял их вперед.

Таня увидела Сига только тогда, когда он запрыгнул на спину здоровенному полицейскому, возможно, тому самому, который выстрелил в его мать. Полицейский потерял каску. Сиг вцепился ему в горло. Полицейский попытался оттолкнуть его дулом винтовки, но споткнулся, и мальчишка схватил винтовку за ствол.

Полицейский резко нагнулся, пытаясь стряхнуть мальчишку с шеи. Трое товарищей бросились к нему на помощь.

Когда куча-мала растащили, один полицейский был мертв, у второго хлестала кровь из живота. Еще один полицейский прижал Сига к полу, поставив колено на его спину, другой наступил ботинком ему на лицо.

На полу валялся окровавленный нож, лицо Сига было в крови.

Таня хотела помочь ему, спасти от того, что должно было произойти, но когда она попыталась протиснуться сквозь оцепление, ее грубо повалили на пол. Девушка отползла на четвереньках к стене и закричала от бессилия, так громко, что это должно было бы разбудить великанов.

– Значит, ты хочешь спуститься вместе со мной в подвал? – спросил Фриц. – И посмотреть, что на том видео, которое ты принес?

Сиг скорчил гримасу, обдумывая это предложение.

– Ты ничего не понимаешь! – рассмеялся Фриц. – Вероятно, это стоит больших денег!

Сиг скорчил другую гримасу. Фриц снова рассмеялся.

Подвал показался Сигу больше, чем сам дом. В него вела шаткая лестница у двери черного входа. Там было темно и холодно, освещение включалось допотопными шнуровыми выключателями.

В основном подвал был забит продовольствием. Полки от пола до потолка были заставлены стеклянными банками с консервированными овощами, в тусклом свете напоминающими части тела. Консервные банки, пачки с крупой и зерном, подписанные шрифтом, который Сиг не мог прочитать.

В одном из помещений стоял большой сейф. Фриц отпер его и разрешил Сигу заглянуть внутрь. Оружие, деньги, патроны.

– По большей части все слишком старое, чтобы этим пользоваться, – объяснил Фриц, погладив деревянный приклад карабина. – Но Билли упорно не желает с этим расставаться.

Дверь в комнату Фрица оказалась железной. Она запиралась на три замка, а на деревянной табличке на ней было выведено старинными буквами:

Внутри ощущался сильный запах клея и горелого силикона. Вдоль длинной стены стоял большой верстак, заваленный инструментом и материалами: провода, дерево, брезент, электродвигатели, паяльники, штативы, клей, краска, ножи, дрель. Пожелтевшая книга была раскрыта на странице с графиком, начерченным четкими черными линиями. И посреди этого беспорядка – интересная работа в самом разгаре. Большая модель самолета с треугольным крылом.

– Снова в деле, но уже усовершенствованный, – объяснил Фриц. – Раритетная конструкция. Очень эффективная. Вся проблема в том, как сохранить равновесие.

Пространство под верстаком было заполнено пластмассовыми коробочками, на каждой этикетка, обозначающая содержимое. Справа тянулись глубокие полки с другими миниатюрными летательными аппаратами, спрятанными за занавесками. Вдоль остальных двух стен скопилась электроника. Черные и серебристые коробочки со светодиодами, круглые мониторы и телевизионные экраны, большие ручки настройки и огромный микрофон на стойке. Кабели и провода десятка разных цветов были смотаны в бухты и подвешены под потолком. Пара устройств, судя по виду, действительно старых, в деревянном корпусе, с примитивным управлением.

– Станция прослушивания, – сказал Фриц, щелкая тумблером, чтобы включить устройство.

– И что вы слушаете?

– О, все что угодно. Новости из отдаленных мест. Информацию, получить которую очень трудно. Это также и передатчик. Благодаря ему мы поддерживаем связь с нашими друзьями, о чем никто не подозревает.

Сиг увидел, как на маленьком круглом экране появилась дрожащая голубая линия.

Фриц покрутил настройку. Из громкоговорителей послышался шум, похожий на крики птиц-роботов.

– Все по старинке, – сказал Фриц. – Старые волны. Все это безнадежно устарело, найти ничего практически невозможно, и по большей части это противозаконно. Но компьютеры не умеют прослушивать эти частоты. Даже не подозревают об их существовании. Новые технологии начисто отрицают старые.

Послышался отчетливый голос, говорящий на языке, который Сиг не понимал. Ему вспомнился радиоприемник, который был у Бетти в домике.

– Ну вот, – сказал Фриц, выдвигая ящик.

Он достал коробку с видеокассетой. Той, что с «Посланиями из Лемурии».

Фриц издал звук, напоминающий тот, с каким он поглощал праздничный торт.

– Потерянные континенты, – объявил он, с улыбкой поднимая коробку. – Захватывающие тайны в магазине распродаж. Оригинал мы посмотрим позже, после того как заберем отсюда твой ключ.

– В коробке нет никаких ключей, – сказал Сиг. – Я смотрел.

– Знаю, – сказал Фриц. – Вот.

Он вставил кассету в проигрыватель и включил телевизор. Экран озарился, став из черного синим, покрытым «снегом». Фриц снял крышку в нижней части устройства, под экраном, открывая ручки и кнопки панели управления.

Он схватил с верстака черный портативный компьютер. Древний планшет, громоздкий корпус, маленький экран. Фриц подключил его к разъему монитора. Видеовыход.

Изображение обрело форму. Пирамида, парящая над бескрайней гладью океана.

– Нет, пока что нам это не нужно, – сказал Фриц. Он покрутил ручки, и изображение исчезло, сменившись бегущими по экрану черными полосами.

– Все нужное спрятано в интервале вертикального гашения луча, – объяснил Фриц. – Цифровые самородки, погребенные в аналоговом шуме.

Прищурившись, он посмотрел на экран планшета. Ввел три команды. Нажал кнопку.

– Ну вот. Иди сюда. Взгляни-ка!

Сиг заглянул через его плечо. На экране планшета мелькали цифры и буквы, так быстро, что разобрать их было невозможно.

– Не волнуйся, – успокоил его Фриц. – Мы все записываем.

– Что это? – спросил Сиг.

– Снежные хлопья.

Сиг вопросительно поднял брови.

– «Белый шум».

Сиг не слышал никакого шума. Он потрогал экран.

– Это ключ, – объяснил Фриц. – В виде кода. Выполняющего функцию средства связи. Для тех, кто знает, как им пользоваться.

Сиг наморщил лоб.

– Деньги, – продолжал Фриц. – Альтернативные деньги. Которые не несут в себе программы отслеживания средств шпионящего за своими гражданами государства.

– Кто их делает?

– Никто, – сказал Фриц. – Или все. Все, кто хочет. Их делает сеть. Нет ни банка, ни правительства, ничего. В этом весь смысл. Для того чтобы все работало, пользователи делятся этим друг с другом.

– Можете оставить это себе, – сказал Сиг. – Если у вас есть желание дать мне деньги, дайте лучше то, что припрятано в сейфе с оружием.

– Знаешь, что я тебе скажу? – рассмеялся Фриц. – Я сам сберегу все это для тебя.

Сиг молча кивнул.

Это было очень странное чувство: страх от возвращения в родной город. Когда кузен Мелл сказал, где обыкновенно проходят собрания, Таня поняла, что нужно будет одеться соответствующим образом. Поэтому строгий костюм, в котором она ходила на работу, она оставила в гостинице при аэропорте, после чего отправилась в центр. Там она оставила также и свой седан, полагающийся ей как госслужащему, и дальше поехала на автобусе, как и тогда, когда училась в школе. Но только сейчас обстановка была несколько иной.

У Тани мелькнула мысль, сойдет ли она за местную жительницу в окружении своих унылых попутчиков, спешащих после работы домой. Она единственная держала голову прямо, и, посмотрев в грязное окно на угасающие краски дня, она поняла, в чем тут дело. Автобус катился мимо бесконечной очереди в бакалейную лавку; люди терпеливо ждали возможности купить по баснословно завышенным ценам те немногие товары первой необходимости, которые имелись в наличии. У стоящих в очереди не было никакой гарантии того, что им что-нибудь достанется, а счастливчикам, которым удалось что-то ухватить, придется всю дорогу домой оберегать свои покупки от воров. На следующем перекрестке шестеро нищих обрабатывали пассажиров остановившихся машин, клянча деньги, – это были покрытые струпьями подростки, судя по всему, бездомные. Рядом были и другие – их силуэты виднелись в выбитых окнах заброшенного здания.

Выходя из автобуса, Таня едва не наступила на еще двух попрошаек, оголодавшую белую девочку и ее мать с безумным взглядом, сидящих на холоде на протертом до дыр одеяле, расстеленном прямо на тротуаре. Девочка, лет восьми-девяти, молча протянула пластиковый стаканчик, с мольбой глядя на Таню. На дне стаканчика лежали лишь несколько долговых расписок и одна монетка. Таня представила себе, каково жить попрошайничеством при экономике, практически полностью лишенной наличных денег, когда даже самые незначительные выплаты осуществляются электронным способом, пересылаясь по находящимся под бдительным оком государства сетям. Но у нее ничего не было; к тому же она прекрасно сознавала, что лучше не доставать бумажник в таком месте.

Пересекая Хеннепин-стрит под тусклым светом фонарей, Таня видела в каждом идущем навстречу человеческом силуэте потенциальную угрозу, которую нужно было избегать, даже если для этого требовалось перейти на другую сторону улицы или вообще свернуть в переулок. Эти улицы не упустят возможности прибрать к рукам чужое; закон и порядок здесь поддерживали только патрули из числа местных жителей, порой ведущие себя хуже преступников, – и все же никто не мог сравниться с вооруженным ополчением, хозяйничающим вне пределов крупных городов.

Над зданиями, высоко, чтобы было видно с автострады, висел плакат, водруженный «Братством за лучшую Америку» – одному черту известно, кто это такие. Содержание этого плаката было более политизированным, нежели обычные для братства слепые бегуны и патриотически настроенные дети, спасающие бездомных щенков. На нем красовалось ставшее уже каноническим изображение президента, стоящего на развалинах Белого дома на следующий день, кричащего в мегафон, зажатый в уцелевшей руке, перед возбужденными толпами, которые он собрал по всей стране. Внизу большими буквами была выведена подпись:

Кто-то забрался наверх и чуть подправил плакат: добавил огромную механическую руку там, где должна была быть вторая рука.

Глядя на лицо, пылающее в вышине, Таня вспомнила мгновение, когда заглянула в эти глаза. Ей захотелось узнать, что придает им такую завораживающую пристальность. Быть может, те же самые качества, которые привели этого человека к власти. Тогда его харизма была более солнечной – ребяческая улыбка и дар выдавать якобы спонтанные перлы ораторского искусства, вводившие слушателей в транс, направлявшие их гнев и нужды в нужное русло, чтобы еще больше возвысить этого человека над всем миром. Но Таню больше всего поразило, как под пристальным взглядом этих глаз чувствовалось, что за ними стоит вся карательная мощь федерального государства, готовая сокрушить любое сопротивление. Словно сейчас, после стольких лет в должности, когда одного завороженного внимания толпы к президенту уже не хватало, он только так мог получить удовлетворение.

Это был стимул, но плохой. Тане хотелось противостоять ему, однако последствия были слишком страшными. В итоге она чувствовала себя совершенно одинокой.

Глядя на плакат, на изображенные на нем дымящиеся развалины, на которых стоял президент, Таня подумала о жертвах того памятного ей дня, о жертвах всех дней, прошедших с тех пор, как президент пришел к власти. О тех, кто лишился жизни, о тех, кто лишился крова над головой, о тех, кто просто лишился своей родины. Или, как это произошло с Таней, узнал, какая она на самом деле, эта родина, когда сорвать с нее маску цивилизованности. На самом деле так было всегда, если почитать учебники истории, которые попечительские советы школ не включали в учебный план. Этот город напомнил Тане о черных пятнах в ее собственном прошлом, о тех днях, когда новый мрак только еще возвестил о своем приходе, и многие предпочли с готовностью расстелить мягкую подстилку, ошибочно приняв ее за спасение. Тяжелые времена требуют тяжелых решений.

Мимо медленно прокатился большой черный внедорожник, и, когда он оказался под фонарем, Таня смутно различила лица трех белых бездельников, рыскающих в поисках добычи. Посмотрев на нее, они что-то сказали, но она их не услышала; у них были лица охотников, обменивающихся шутками по поводу добычи.

Таня ускорила шаг, надеясь на то, что место, о котором говорил Мелл, защитит ее, гадая, знает ли Мелл, как купить на черном рынке пистолет.

На следующий день Билли взяла Сига с собой на окраину города выжигать землю.

Это оказалось большое поле, заросшее высокой травой, выцветшей и бурой к концу зимы. Спящие растения были припорошены снегом. Вдалеке тянулась линия лишенных листвы деревьев. Сиг заметил на голой ветке ястреба.

– Сегодня безветренно, – заметила Билли. – Идеальная погода.

Их было семь человек – Билли и пара пожилых мужчин из кооператива и четверо ребят одних лет с Сигом, два парня и две девчонки. Они приехали на большой машине, сзади лежало снаряжение и инструменты. Лопаты, топоры, ведра и факелы. Один мужчина ехал следом в видавшем виды старом пикапе с двигателем на биодизельном топливе, в кузове стоял большой пластмассовый бак с водой.

– Ты готов поработать ради светлого будущего? – улыбнулась Билли, схватив Сига за руку.

– Чем мы будем заниматься? – спросил тот.

– Биорекреацией! – ответила Билли.

Сиг попытался представить себе, как пишется это слово.

– Исцелять землю растениями, – объяснила Билли. Она указала на просторное поле. – Это один из тестовых участков. Обрабатывался на протяжении ста пятидесяти лет, последнюю треть этого срока с применением химикатов, которые убивают – убивают почву, а не только насекомых и сорняки. Мы вернем сюда то, что росло здесь прежде, травы, цветы, и уже они станут привлекать всех остальных живых существ.

– Новое возрождение, – сказала одна из девушек. Под низко надвинутой шерстяной шапкой с туго завязанными ушами были видны только голубые глаза и розовые щеки; невозможно было даже различить цвет волос.

– Совершенно верно, Ханна, – подтвердила Билли. – Всего через несколько недель начнут распускаться первые полевые цветы. Затем наступит лето и прилетят колибри и бабочки.

Сигу нравились все эти люди, но он не собирался долго здесь задерживаться.

– Одним из побочных эффектов экономического краха, – продолжала Билли, – является отток населения и забвение со стороны центральной власти. Со стороны крупного капитала, бизнеса. Это дает нам простор испробовать различные методы обработки земли, на которой мы живем. Многие считают, что одичавшая, заброшенная земля не может ничего дать, но это не так. Нужно только пересмотреть то, как с ней обращаться. Как брать не больше, чем даешь сам.

– Представь себе, что все пустыри в Америке будут восстановлены так же! – с жаром промолвила Ханна, и Сиг подумал, что только такие голубые глаза могут гореть оптимизмом по поводу того, что сделают реальные люди и как мало природу беспокоят наши чувства.

– Нет такого понятия, как пустырь, – сказал Сиг, хватая тяжелый топор.

При этих словах Билли рассмеялась, глубоким утробным смехом женщины, которая знает, что к чему.

Ханна тоже улыбнулась.

– Значит, мы выжжем эту землю? – спросил Сиг.

– Да, именно так, – подтвердила Билли. – Как делали индейцы, чтобы охота была лучше, как до них делала Земля и как будут делать наши потомки, после того как мы обучим этому их матерей.

Так они и поступили, двумя группами, развели огонь, следя за ним. Глядя на поднимающиеся над просторами языки пламени, слушая его негромкий рев и потрескивание, Сиг думал, что Билли права, что именно это поможет вернуть то, что должно быть.

Сиг быстро расправился с обедом. Остальные шутили над ним, говоря, что он «сожрал» еду, а он гадал, знает ли кто-нибудь из них, что это такое на самом деле.

Что такое настоящий голод.

Пока остальные не спеша ели, Сиг отправился прогуляться. Он чувствовал себя исцеленным, сильным, готовым двигаться дальше.

– Эй! – окликнула его Ханна. – Ты куда?

– В лес, – ответил Сиг, кивая в сторону деревьев. – Посмотрю, что там.

– Я с тобой, – без приглашения поднялась на ноги она.

Сиг не замедлил шага, и Ханне пришлось его догонять.

– Как ты думаешь, что там? – запыхавшись, спросила она.

Сиг повернулся к ней. Она стащила шапку, и светлые волосы рассыпались по плечам. Сиг вспомнил, что когда-то давно считал красивым, если у девчонки волосы такие же, как у его мамы, но теперь они напоминали ему желтые предупредительные огни на опасных участках дороги.

Он приложил палец к губам, показывая Ханне молчать, и повел ее в заросли.

Под деревьями снега еще было много. Слышался крик ястреба, далекое карканье ворон.

Сиг показал девушке дикие зимние ягоды, желуди, которые можно есть, если знать, как их приготовить.

Он указал на следы на снегу. Оленьи, лисьи, кроличьи и других диких грызунов. У него мелькнула мысль, водится ли в этих лесах кугуар.

Работали все долго и обедать сели поздно, поэтому солнце уже начинало тускнеть. Сиг нашел оленьи следы, такие свежие, что можно было почувствовать запах мускуса. Оглянувшись на Ханну, он улыбнулся, и та улыбнулась в ответ. Она тоже почувствовала этот запах.

Они двинулись по следу. Он поднимался по обращенному на север склону, где снег до сих пор оставался глубоким. Местами снег был настолько укрыт от солнца, что на нем даже не образовалась корка наста. Столь глубокий снег сильно замедлил продвижение оленя, что чувствовалось по его следам.

Только когда Сиг и его спутница поднялись на самую вершину холма, он впервые заметил другие следы. Он привлек Ханну к себе и повел ее на противоположную сторону, где все следы перемешались. Там они услышали хруст, шелест снежной пляски, фырканье объятого ужасом оленя и увидели, как один койот с разбега запрыгнул рогатому самцу на шею и впился в нее клыками. Второй койот вцепился в задние ноги, как это делают собаки, когда ведут между собой жестокую игру. Олень упал, и оба койота набросились на него, торопясь прикончить. Ханна вскрикнула, и койоты удрали.

– Пришло время поделиться, – заметил Сиг. – Вам надо было поскорее сожрать добычу.

Когда они вернулись из леса, Сиг с оленем на плечах, в залитой кровью животного рубашке, на остальных это произвело впечатление, ведь из оружия у него был только карманный нож. Но Сиг предоставил Ханне честь рассказать о случившемся, и ее история по большей части соответствовала истине.

Войдя в клуб, Таня почувствовала, будто оказалась в прошлом.

Играла какая-то доморощенная группа, заполняя пропасть между джазом и панком: лишенный гармонии блюз для раздробленной на части Америки. Лидировали трубы, их звуки, похожие на вопли гусей, проходящих базовый курс вокального обучения, перемежались с электронным шумом ненастроенных радиоканалов и спорадическим блеянием, барабанщик колошматил по барабанам, бас напоминал удары сердца больного, страдающего аритмией. Все это было до боли знакомо, и впервые после приземления Таня почувствовала себя дома.

Такую музыку исполнял ее отец – точнее, ту музыку, из которой все это вышло, музыку, вобравшую в себя звуки холодных городов в самом сердце континента, затерявшихся на старых дорогах и у заброшенных железнодорожных станций. Чикаго, Детройт, здесь, в Городах-близнецах. Когда Таня ставила такую музыку своим знакомым в Вашингтоне, те только корчили недовольные гримасы. Нужно знать источник такой музыки. Чувствовать ее, жить ею, жить тем, как она воскрешает какие-то мгновения в прошлом, в то же время освобождая тебя от этого прошлого, подобно грезам наяву о межзвездном путешествии.

Клуб «Ганимед» имел название, но не имел вывески: просто дверь пожарного выхода, казалось, покрытая четырьмястами слоями краски, с дополнительными мерами безопасности из подручных материалов. На двери маленькое изображение планеты с кольцами и кнопка звонка, и, когда Таня нажала на нее и вошла в дверь, два парня, сидевших там, охраняя вход, оглядели ее с ног до головы и впустили внутрь.

Толпа в зале была очень разношерстной: в основном молодежь, всех рас, стремящаяся к отмене всех рас. Знакомых лиц в толпе не было, и Таня остро прочувствовала, как же долго отсутствовала, но выражения были те же самые – голодные и печальные и в то же время сильные. У многих имелись татуировки, говорящие о военной службе далеко за морем, в то время как другие внешне напоминали ветеранов здешних улиц. Многие бродили по соседним помещениям, беседовали вдали от музыки, наслаждаясь зрелищем горячих блюд, которые, по словам Мелла, и были для многих главной причиной приходить на подобные сборища. Говорили, что в штатах, затронутых разорением сельского хозяйства, безработица доходила до двадцати пяти процентов, и это не считая тех, кто уже отчаялся найти хоть какую-нибудь работу.

После окончания выступления группы в зале расставили стулья, и все просмотрели короткий документальный фильм о покушении на Рейгана. Теории заговора насчет четвертой пули, двойной агент и то, что никакой такой ячейки, как «Армия Джоди Фостер», в действительности не существовало. Провокационный материал, но представленный в виде, который едва ли можно было считать объективными доказательствами, по крайней мере по тем меркам, которым учили Таню, – стандартам, нацеленным на то, чтобы бросать людей за решетку и отбирать у них деньги. Мысль, что за всем этим стояли военно-промышленные компании, казалась весьма правдоподобной до тех пор, пока ты не вспоминал, что первые ВПК были созданы только при администрации Хейга. Создатели фильма всесторонне обсасывали чисто гипотетическое, идущее вразрез с фактами предположение о том, что, если бы Рейган не был убит, его люди разделили бы «Белл-нет» на кучу мелких телефонных компаний, создав благодатную почву для процветания всевозможных интерактивных сетей связи «вместо одной гигантской корпоративной клептосети, навязанной нам «Большим Беллом» и принадлежащим ему правительством».

Таня не купилась на это, однако остальные слушатели, похоже, относились к фильму с бо́льшим доверием. Они остались на местах после того, как в зале зажегся свет, чтобы послушать выступление ведущей. Белая женщина представилась Ладьей – таким было ее прозвище, оно же творческий псевдоним. У нее были манеры и произношение человека, выросшего за оградой, но преждевременные бойцовские морщины на лице увеличивали ее возраст с двадцати девяти до сорока лет. Таня вспомнила шутку Максины Прайс о том, что борьба за истинные перемены плохо сказывается на коже. Затем Ладья процитировала в своих комментариях покойную вице-президента, и шутки закончились.

– «Легче представить себе конец света, чем перемены в политической системе». Возможно, эти слова соответствовали действительности, когда доктор Прайс говорила их, занимая свою должность, но, на мой взгляд, теперь это уже не так. Если мы в ближайшем обозримом будущем не изменим политическую систему, нам не нужно будет напрягать фантазию, чтобы представить себе конец света. Пробил час истинной демократии!

Тане нравились призывы, но она недоумевала, стоит ли что-нибудь за ними. И именно демократия привела Макка к власти, люди отдавали ему свои голоса, три срока подряд. Так что демократия еще не гарантирует ни справедливости, ни верховенства закона.

Однако толпа не разделяла скептицизма Тани. В толпе звучали восторженные возгласы, словно это собрались члены какой-то религиозной секты. Оглядевшись по сторонам, Таня подумала, что по сути дела так оно и есть. Зал был набит битком, все эти люди искали того, кто их спасет.

Сига нигде не было видно.

– Какое-то время назад я приехала сюда из Чикаго на машине, – говорила Ладья. – По старым шоссе, куда редко заглядывают роботы, можно ехать, не опасаясь, что тебя будут останавливать через каждые десять километров. Я видела бурые пустыри там, где прежде была буйная зелень. Видела хранилища химикатов, где урожай с отравленных полей превращается в пищу для машин. Как мы допустили подобное?

– Нужно вернуть нашу землю! – крикнул кто-то в толпе.

– Сровнять с землей хранилища! – подхватил женский голос.

– Да, вернуть, – согласилась Ладья. – Нам нужно потребовать назад наши земли. Сломать трубы, высасывающие из почвы жизнь. Восстановить разрушенную нами живую природу. Создать новую экономику, основанную на том, чтобы производить, а не отнимать. И для этого мы должны взять власть в свои руки.

Таня снова обвела взглядом зал, останавливаясь на тех немногих в толпе, кто не подхватывает общий рев, стараясь определить, кто из присутствующих незаметно присматривает за инакомыслящими, поддерживая нынешнего правителя.

Подобно ей. Эта мысль пришлась Тане не по душе. Однако образ мамы в кандалах подавил все остальные чувства. Все остальное подождет до тех пор, пока мама не окажется на свободе.

– Во всем полушарии крепнет движение, – продолжала Ладья, – направленное на перезагрузку нашей политической системы. История ведь не закончилась в 1789 году, правильно?!

– Нет, черт побери!

– Запретить политические партии!

– Совершенно верно, – подтвердила Ладья. – И это значит не просто перешагнуть через мнимый выбор между «обыкновенными» олигархами и «без кофеина». Речь идет о прямой демократии – настоящем правлении народа, вместо того чтобы притворяться, что мы выбираем «знающих специалистов», предоставляя им право управлять нашей жизнью.

– Напишем новую Конституцию!

Соратники Ладьи стали распространять в толпе брошюры.

Таня пролистала брошюру. Множество диаграмм, графиков, афоризмов и рисунков. Пособие по общественно-политической самопомощи, преподнесенное в допотопном бумажном виде, чтобы избежать слежки. Мать на протяжении нескольких лет присылала Тане подобный мусор. Эта же брошюра была более амбициозной. Революционной. Таня уже вдоволь насмотрелась на то, что выйдет, если дать людям возможность править самим: правила начинают устанавливать худшие из худших, как правило, самые трусливые, наиболее агрессивные. Впрочем, так было всегда.

Опять же, Ладья была отчасти права насчет 1789 года. Таня так и не смогла определить для себя, какими на самом деле были те люди. Глядя на их портреты в париках в учебниках, она видела белых богачей, рабовладельцев, не желающих платить налоги. И у законов, имевших смысл для общества, того самого общества, которое только что «открыло» безграничные просторы нового континента, уже давно истек срок годности.

– Нужно взять все в свои руки, – снова заговорила Ладья. – До тех пор пока мы не поднимемся с колен и не дадим пинка под зад клептократии, мир будет и дальше катиться в пропасть. Если мы наладим связь между нашими сообществами, создадим новые сети, которые помогут нам делиться друг с другом, организовывать и действовать, мы сможем это сделать.

– Один – ничто, вместе – всё!

– Остров Утопия – семя, брошенное в невспаханное поле!

– Вспомните ноябрь!

– Не заводите меня! – предупредила Ладья.

– Наши фермы погибли!

– Чужеродные посевные культуры и рукотворная засуха!

– Разрушено все сердце нашей родины, отсюда до самого Мексиканского залива! – воскликнула Ладья. – Взгляните на Новый Орлеан! Огромный город, превращенный в отравленный пустырь военно-промышленным комплексом, подмявшим под себя наших вождей. Жители города начали борьбу с властью, и, что бы там ни писали подвластные правительству средства массовой информации, они до сих пор не сложили оружие. Если мы не последуем их примеру, для нас все кончится, как для никарагуанцев, которые живут в развалинах, в то время как корпоративные роботы возводят новый город на радость своим хозяевам!

У Тани мелькнула мысль: а что, если Ладью, как и Одиль, дома ждет привилегированная комфортная жизнь, к которой она вернется сразу же после этого собрания? И вообще, способна ли она поставить весь тот товар, который продает? Очевидный ответ: чтобы верить в прямую власть неуправляемого большинства, нужно быть богатой белой дочерью «хозяев».

Таня снова перелистала брошюру. В середине была вставлена страничка. Таблица, заполненная цифрами. Время суток и частоты. Средние волны, короткие волны, УКВ. Написанный от руки код. Единственным объяснением, если его можно было назвать таковым, был напечатанный внизу афоризм.

Подняв взгляд, Таня наконец увидела знакомое лицо – одного из парней, распространяющих брошюры. Тощий подросток с грязными светлыми патлами, падающими на невротические глаза. Один из подозреваемых из файла, который прислала Герсон. Трейс Гулсби-младший, 20 лет, он же Трассер, он же Г-001. Несовершеннолетний преступник из Остина, отбывший два года за установку незаконных средств видеонаблюдения в здании федерального суда, выложивший съемку закрытых процессов в открытую информационную сеть, и все это он сделал, еще учась в школе. Соратник Морисио Рохо Риверы, 20 лет, он же Мохо или Моко. Было достоверно известно, что Трассер и Моко занимались контрабандой, участвовали в боях в Новом Орлеане, а в настоящее время помогали преступникам, инакомыслящим и контрабандистам перемещаться туда и обратно по центральному трансконтинентальному коридору и пересекать южную границу. Моко видели здесь, в Миннеаполисе, в обществе тех, кто, как считалось, укрывал Сига.

Действуя по наводке, местное отделение Патриотов отчизны две недели назад получило ордер на задержание Трассера и Моко, когда те прятались в Сент-Луисе, подготавливая очередную партию контрабанды. В ходе облавы был захвачен груз – беженцев в грузовике не оказалось, только старое телевизионное оборудование и четыре коробки с нелегальным видео, – но обоим контрабандистам удалось ускользнуть.

Таня наблюдала за тем, как Трассер обрабатывает зал. Она высматривала какие-либо признаки припрятанного груза. Таня глядела на то, как парень смахивает с глаз непокорные волосы, и ей хотелось смеяться и в то же время плакать: какой же он на самом деле молодой! Какая молодежь собралась здесь, привлеченная огоньком свечи наивной надежды, еще не опаленная реальностью истинного положения дел в стране.

Кое-кому из собравшихся Трассер протягивал еще один листок бумаги. Красную визитную карточку. Таня не оказалась в числе получателей, но она догадалась, что это такое. Приглашение остаться на дополнительное собеседование.

У нее мелькнула мысль, а сможет ли она сама побеседовать с этими людьми. Если Сиг не объявится сам, нужно будет сделать так, чтобы они помогли ей его найти.

И тут по всему залу разнесся громкий голос:

– Привет, Таня!

Таня обернулась.

Лисбет.

– О господи! – воскликнула Лисбет. Она заметно постарела, в грязно-соломенных волосах появилась седина, но в носу у нее по-прежнему красовалась огромная серьга. Разумеется, Лисбет не могла не окликнуть ее в толпе.

У Тани мелькнула было мысль сделать вид, будто это не она. Но затем она придумала кое-что получше.

– Привет! – Улыбнувшись, Таня протиснулась сквозь толпу и крепко обняла Лисбет. От той исходил какой-то сельский аромат Среднего Запада, амброзия, ветивер с примесью полыни.

– Я слышала о твоей матери, – сказала Лисбет. – Просто гестапо какое-то! Как будто это преступление – давать людям кров и еду. Ты здесь из-за нее?

– Это главная причина, – подтвердила Таня.

– Отлично! Чем мы можем помочь?

– Думаю, у меня есть план, который должен сработать.

Если Лисбет известно про маму, вероятно, она знает про Сига.

– Я очень рада видеть тебя, – продолжала Таня.

– Я слышала, что ты в Вашингтоне, – сказала Лисбет, и при этом слове дружелюбное выражение исчезло с ее лица.

В этот момент их прервал какой-то тип, бритый наголо в черной футболке и пластиковых очках. Он что-то шепнул Лисбет на ухо, подозрительно косясь на Таню.

– Понятно, – сказала Лисбет, и лицо у нее стало серьезным. – Проклятие!

– В чем дело? – спросила Таня.

– Облава, – объяснила Лисбет.

Таня представила себе, каково будет, если ее здесь схватят Патриоты. Согласно предписанию с работы, она должна была находиться в Дулуте. Секретная служба откажется от нее. И вместо того чтобы вызволить маму из тюрьмы, она окажется вместе с ней за решеткой.

– Тебе лучше пойти со мной, – сказала Лисбет.

– Я должна бежать, – сказала Таня.

Услышав шум вертолетов, она обернулась и увидела, как выражение лица Лисбет изменилось.

– Я знала! – крикнула та. – Ах ты, долбаная шпионка!

Лисбет схватила Таню за руку, больно вонзая пальцы. Ударив по руке, Таня отпихнула ее и бросилась к двери.

– Хватайте ее! – крикнула Лисбет.

Таня устремилась к двери. Протискиваясь сквозь объятую паникой толпу, она оглянулась назад и увидела на лице Лисбет ярость, выплеснувшуюся в обличительный перст с острым ногтем, направленный на нее.

На улице к дому подкатывали полицейские грузовики, воя сиренами.

Таня побежала следом за тремя парнями, в противоположную сторону, в темноту переулков, ища, где спрятаться.

Ночью Сиг снова украдкой выбрался из сарая и провел ночь в лесу у автострады. Он должен был ночевать вместе со своими спутниками, чтобы их не нашли те, кто их ищет. В сарае были другие ребята одних с ним лет, и такое решение было правильным. Но просто на свободе Сиг чувствовал себя в большей безопасности, хотя там его и могли заметить невидимые глаза.

Лес был ограничен с одной стороны автострадой, а с другой – кладбищем. Кладбище служило отличным укрытием. Много деревьев, никакого видеонаблюдения, никаких людей, по крайней мере ночью. Вдоль шоссе тянулся огромный новый участок, заполненный свежими белыми надгробиями бойцов, погибших в войнах далеко за морем. Некоторые войны велись гораздо ближе к дому. Внизу, в ложбине, возвышался большой памятник мученикам, сделанный из черного камня. В ясную ночь в новолуние казалось, что он усеян звездами.

Сиг выбрал место для ночлега дальше, за обветшавшими старыми гробницами людей, живших столетия назад. На одной гробнице был мраморный ангел, женщина с распростертыми крыльями, собирающаяся взлететь. Ее длинные волосы напомнили Сигу волосы матери, когда та расплетала косы.

Сигу нравилось лазать по старым дубам. В изгибах толстенных веток можно было спать. К западу виднелись корпоративные комплексы, возведенные после гибели ферм. Здесь находились исследовательский центр компании «Биотопливо Куэйкер», информационная служба «Дата-Фид», отделение фирмы «Грейрок», занимающейся специальными проектами в области авиации и космонавтики, предложившей новую конструкцию беспилотного корабля. Фриц рассказывал, что здесь работал его дед, после того как его схватили в конце войны. По его словам, здание было настолько огромным, что внутри могли летать самолеты. Сигу захотелось увидеть его своими глазами.

И все равно оно было не таким большим, как открытое небо над здоровенными коробками, как бескрайние больные поля, пересохшие, стремящиеся вернуться в дикое состояние или залитые химикатами, поддерживающими жизнь, на которых росло новое биотопливо для машин.

Сиг почувствовал, что весна, похоже, решила повременить со своим приходом; забравшись на дерево, он подумал, что, скорее всего, проснувшись утром, увидит все вокруг укутанным белым покрывалом. Год от года становилось все труднее предсказывать смену времен года. Сиг надел подарок Билли и Фрица, черную толстовку с капюшоном из толстого материала, по словам Билли, сделанного из старых пластиковых бутылок. Она ему нравилась. Толстовка будет хорошим воспоминанием, когда он двинется дальше.

Утром снега не было. Стало теплее. С восходом солнца Сиг спустился к реке и до завтрака охотился на уток. Он нашел заводь, куда спускали теплую воду из завода, и уткам нравилось торчать здесь. Охотился Сиг на них так: раздевшись, он залез в реку и, подплыв к уткам под водой, схватил их за лапы и утянул под воду. Он поймал двух отличных уток. Ему хотелось надеяться, что свежая дичь в подарок поможет Билли не так злиться на него, когда он ей скажет, что сегодня его последний день с ними.

Герсон поздравила Таню с тем, что той удалось успешно избежать облавы в «Ганимеде», хотя та рассчитывала услышать от нее другое.

Когда Герсон позвонила ей, Таня послала ее куда подальше.

Ей несказанно повезло, что она наткнулась на Лисбет на том собрании. Лисбет могла бы помочь найти Сига. Она имела связи с подпольем, с теми, кто укрыл парня. Вместо этого Таню вывели из игры еще до того, как она успела задать хоть один вопрос.

Но теперь, по крайней мере, Таня убедилась в том, что Герсон и ее люди следят за ней.

Она сожалела, что не смогла объясниться с Лисбет. Если бы у нее было достаточно времени, она бы обязательно дала ей понять, что к чему.

Но вместо того чтобы поговорить по душам со своей старой подругой, Тане теперь предстояло вести допрос, к чему у нее не было ни малейшего желания. Все подстроила Герсон. Как будто ей доставляло удовольствие заставлять Таню делать то, что та не хочет.

Как выяснилось, облава не была тщательно спланированной операцией. Три оперативных сотрудника Патриотов отчизны и местная полиция действовали в спешке и прибыли на место уже тогда, когда собрание начинало расходиться. Схватили Трассера, еще двух человек из ячейки Ладьи и четырех новобранцев. В глубине души Таня сожалела о том, что самой Ладье удалось уйти, в основном потому, что та могла стать источником информации, а также потому, что ее заносчивое поведение просто выводило девушку из себя. Таня обрадовалась, узнав, что Лисбет в списке нет, хотя это означало то, что Лисбет теперь, скорее всего, будет за ней охотиться.

Также конец надеждам попробовать цыпленка, приготовленного кузеном Меллом.

Итог: Таня снова оказалась в «Ящике».

Маму уже перевели в Бошвитц-Хаус.

Охранник, сообщивший это Тане, поздравил ее с тем, что у нее такие связи, позволившие добиться для матери столь клевого обращения. И добавил, что вон тому парню не повезло.

Встретившись с Трассером, Таня по лицу задержанного поняла, что имел в виду охранник.

– Я сожалею о том, что вы здесь, – сказала Таня. Совершенно искренне. Она ознакомилась с личным делом этого парня. Все деяния, из-за которых у Трассера впервые возникли неприятности, были достойны восхищения. Он рано свернул не на ту дорожку, а после первого судебного решения других дорог у него не осталось.

Трассер лишь молча посмотрел на Таню со скептическим выражением лица.

– Я говорю искренне. Это я во всем виновата. Я не думала, что все так произойдет.

– Ты что, придуриваешься, твою мать? – Голос у него был каменный, как у серфера с юга.

– Нет, – заверила его Таня. – И если ты мне поможешь, мне обещали устроить тебе ту же самую сделку, как и совращенным тобой новобранцам.

– Это какую еще сделку? – спросил Трассер. У него на щеке красовалась новая ссадина. У Тани мелькнула мысль, не прячутся ли под желтым спортивным костюмом другие синяки.

– Ты избежишь уголовного преследования, если добровольно пойдешь на полтора года служить в армию или согласишься на шесть недель восстановительной терапии.

– Я лучше предстану перед судом. Нельзя же сажать человека в тюрьму за то, что он разговаривает с людьми.

– Ты насмотрелся старых телесериалов, – возразила Таня. – Тебя могут отправить в тюрьму за что угодно. Мне тоже это не нравится. Я хочу перемен, но только идти к ним нужно другим путем. Вот почему я хочу помочь тебе добиться наиболее благоприятного исхода.

– Наименее поганого исхода. Что за чушь!

– Что, если я тебе скажу, что на тебя есть целое досье. На тебя и на Моко.

Трассер переменился в лице.

– И в нем есть материалы о семи случаях грубого нарушения Закона о безопасных поездках.

Трассер побелел.

– И что, если я скажу, – продолжала Таня, – что мне нужно только, чтобы ты помог мне найти кое-кого, кто никогда не узнает о нашем разговоре?

Трассер молча смотрел на нее сквозь ниспадающие на лицо космы.

– Где Моко?

Он продолжал молчать.

– Он ведь здесь, в Миннеаполисе, так? – настаивала Таня.

– Мне нужен адвокат.

– С теми обвинениями, которые тебе грозят, никаких адвокатов, – сказала Таня. – Чрезвычайное положение. Как ты думаешь, почему ты попал в это здание?

– Вечное чрезвычайное положение, – буркнул Трассер.

– Мне тоже это не по душе, но таковы законы. Тебе повезло, что мне разрешили с тобой переговорить. Возможно, мне удастся помочь тебе выбраться из той грязи, куда ты попал.

Трассер смахнул с лица патлы. Бросил взгляд на портрет президента на стене. Вздохнул.

– Как насчет вот этого парня? – сказала Таня, показывая ему фотографию Сига. – Где бы я смогла его найти, если бы захотела задать ему несколько вопросов?

– В жизни его не видел, – сказал Трассер. – Похож на полного козла.

– Возможно, это так, – согласилась Таня. – Почему ты не хочешь сказать мне правду? Я же знаю, что этот парень был здесь.

Трассер пожал плечами. И снова отвернулся.

– Откуда ведутся подпольные трансляции? – спросила Таня.

– По телевидению.

– Где находится станция? Властям известно, что вы создали тайную сеть. Переправляете то, что бандиты доставляют через канадскую границу. Как, например, тот груз видеокассет, который вы отвезли в Сент-Луис.

– Мы не отвозили в Сент-Луис никаких кассет!

– В таком случае куда вы их отвезли?

– Твою мать!

– Тебя схватили в Сент-Луисе?

– Это была ты?

– Мои коллеги. Я просто веду это дело.

– Блин!

– Все в порядке, – успокоила его Таня. – Согласись сотрудничать со мной. Я же знаю, что у тебя нет ни малейшего желания возвращаться туда.

– Как ты мне поможешь?

– Отправлю тебя на перепрограммирование. У тебя нет выбора – или это, или Детройт, и то если повезет. Я предлагаю тебе хорошую сделку.

– Твою мать, ты приперла меня к стенке.

Таня молча ждала.

– Куда меня поместят? – спросил наконец Трассер.

– Есть одна авторизованная клиника в Сан-Антонио, связанная с военным госпиталем. Недалеко от дома.

Трассер презрительно хмыкнул.

– Или в любое другое место, какое ты пожелаешь, – продолжала Таня. – Вот список. – Она развернула планшет экраном к Трассеру, чтобы тому было видно. – Вторая страница, сразу за подписью. Ты знаешь, что решение должно быть согласованным.

Трассер прочитал список, заерзал, закрутился.

– Больно быть не должно, – сказала Таня, убеждая не только Трассера, но и себя. – Я слышала, это что-то вроде лечения от наркомании.

– Лечение от наркомании – гребаная дрянь, – пробормотал Трассер. – А если к тому же еще лезут в мозг, это совсем паршиво.

– Просто активная томография, – сказала Таня. – Генератор сновидений. – С ее слов это получилось чем-то приятным.

– Взлом сновидений.

– Это лучшее, что я могу предложить. Соглашайся, или мы умываем руки, и тогда ты окажешься предоставлен сам себе.

Трассер сердито ткнул в экран большим пальцем.

Таня забрала планшет.

– Итак, где станция? – спросила она.

– Не знаю, – ответил Трассер. – Я не в курсе.

– Кто это должен знать?

– Моко.

– А где Моко?

– В Айова-Сити.

– Кто поставлял информацию на станцию?

– Все. Нам принадлежит целый город. Это неприступное убежище.

Такое положение дел надо менять.

– Ты можешь показать, где именно в Айова-Сити? На карте?

– Нет, толку от этого не будет. Они постоянно перемещаются с места на место. Но тот второй парень тоже там.

Таня показала на экран.

– Да, этот парень с фото. Он был там, как ты и говорила, и его собирались переправить в более безопасное место. Похоже, наши ребята были правы.

Таня постаралась скрыть свое возбуждение.

– Ты полагаешь, он по-прежнему там?

– Думаю, да. Я хочу сказать, я не знаю. Я даже не знаю его настоящего имени.

«А я знаю».

Билли устроила ему разнос за то, что он снова сбежал после сигнала отбоя, но обрадовалась уткам. «Отличный подарок вегетарианцу», – сказала она. Сиг решил подождать до обеда, а может быть, лучше вообще ничего не говорить ей и просто смыться.

Сиг работал вместе с Билли в Новом кооперативном центре исполнения демократии, размещенном в здании заброшенного склада рядом с закрытым торговым центром. Билли заведовала центром. Она привлекла Сига к работе вскоре после того, как он прибыл к ним.

Его работа в центре заключалась в том, что он укладывал в коробки разные вещи. Билли называла это «гуманитарной помощью». Отправка предметов первой необходимости в Новый Орлеан, Сент-Луис, Эль-Центро, Тихуану, Манагуа и прочие узлы сети. Никакого оружия, сколько бы его ни просили. В основном то, что помогает людям общаться между собой: сетевое оборудование, маленькие карманные телевизоры со встроенными передающими блоками, устройства памяти, выдвижные антенны, оснащение для питания сетей энергией солнца, ветра и воды. Также очистные системы, упаковки чистого семенного материала и горы книг и брошюр.

Как-то к Сигу на работу заглянул Моко.

– Ну, что нового, убийца? – спросил он.

– Я не знал, что ты все еще здесь, – сказал Сиг.

– Ухожу и прихожу, – сказал Моко. – Пришлось сгонять с корешем в Сент-Луис, но нас там едва не сцапали. Потеряли весь груз, но благополучно ушли, и я вернулся сюда, чтобы залечь на дно.

– А где твой друг?

– Не знаю, приятель, – покачал головой Моко. – Никаких известий, начинаю тревожиться.

– Что с ним будет, если его схватят?

– Ничего хорошего, – сказал Моко.

Сиг мысленно перебрал все возможности.

– Определенно, лучше залечь здесь, в этом городе хиппи, – продолжал Моко. – По крайней мере, на время. Тебе тут уже надоело?

Сиг кивнул.

– И мне тоже, – уныло произнес Моко.

– Но охота тут ничего, – заметил Сиг.

– Точно, чувак, я видел этих уток. Ты что, из тех, кто прячется в хижинах на берегу озера, да?

– Типа того, – согласился Сиг. – Но только без ружей. Никогда не охотился на уток?

– Нет, дружище, – сказал Моко. – Я вырос в большом городе. Мы охотимся на других зверей.

– Мне казалось, ты из Гондураса, – сказал Сиг.

– Нет, чувак, я из Нового Орлеана. То есть родился я в Гондурасе, но мамаша бежала оттуда со мной и моим братом, когда я был еще маленькой козявкой. Так что на самом деле я из самого большого лагеря беженцев, какой только есть на свете. Такого большого, что у нас даже было свое правительство.

– Как ты попал сюда?

– Просто заблудился, блин.

Сиг рассмеялся.

– Меня отправили в такую даль за тобой, чувак, – усмехнулся Моко. – Рад, что тебя переправили сюда более или менее здоровым, раз ты работаешь. Чувствуешь в себе силы?

– Лучше не бывает, – кивнул Сиг. – Гораздо больше мне нравится, когда я работаю на улице.

– Тут я с тобой полностью согласен, – подхватил Моко. – Складывать коробки – это не по мне.

– Тебе нравится водить машину, – заметил Сиг.

– Мне нравится двигаться, а не сидеть на одном месте. Ехать на машине, плыть в лодке, идти пешком – все что угодно.

– Чтобы тебя не схватили, лучше постоянно быть в движении.

– Точно, – подтвердил Моко. – Вот я и двигаюсь, везу все, что нужно везти, тогда, когда нужно, выбирая лучший путь. Раньше в основном возил людей. Начал работать еще дома, переправлял людей из страны, в Мексику, Никарагуа, Коста-Рику – куда угодно. Иногда доставлял обратно контрабанду. Иногда отвозил обратно людей, тех, кто хочет вернуться и исправить положение дел. С работой своей справлялся, и мне стали доверять более важные вещи, например информацию, которую опасно пересылать другим способом.

– Информация важнее людей?

– Информация бывает разная, как и люди, – сказал Моко.

– Мои знакомые занимались тем же самым.

– Вот как? Где?

– На севере.

– В смысле северная пограничная зона? – пристально посмотрел на Сига Моко.

Тот кивнул.

– Значит, вот где тебя вздрючили, – пробормотал Моко. – Я слышал, что там случился облом. Извини, чувак. Я так понимаю, ты потерял друзей.

Сиг молчал. Мысли о случившемся напомнили ему о том, что он должен сделать.

– Ты знаешь, как добраться до Нового Орлеана? – спросил Сиг.

– Я знаю много путей, – сказал Моко. – Ты хочешь ввязаться в заварушку?

– По крайней мере, взглянуть, что к чему.

– Слушай, а это классная мысль, твою мать! – обрадовался Моко. – Чувак, давай тронемся в путь. Рванем в Новый Орлеан. Мне, блин, тут уже до смерти надоело!

Кивнув, Сиг хлопнул по крышке, закрывая коробку.

– Я хочу сказать, здесь замечательные люди, но наполнять коробки – это занятие не для меня, – продолжал Моко. – Давай немного развлечемся. Посмотрим, нужно ли Большой Мамаше и ее совету abuelos доставить какой-либо груз туда или куда-нибудь по пути. Тогда нам дадут командировочные. Если ничего не имеешь против, я бы отправился более живописной дорогой. Там по пути будут укромные местечки, которые тебе очень понравятся.

Лицо Моко расплылось в улыбке, открывшей гнилые зубы. Рассмеявшись, Сиг тоже улыбнулся.

– Тронемся сегодня ночью, – предложил он.

Моко поднял большой палец.

– Как насчет завтра утром, с рассветом? Утро – лучшее время для путешествий.

Положив коробку на полку с другими, готовыми к отправке, Сиг вышел на улицу подышать свежим воздухом.

Задней стороной кооператив выходил к оврагу. Сиг уселся в старом кресле, стоящем на краю оврага, и наслаждался погодой. Он свистнул в сторону оврага, заросшего кривыми деревцами. Из зарослей выбежала тощая дворняжка, которую рабочие прозвали мистером Джонсоном. Сиг бросил мистеру Джонсону свежую кость. Мистер Джонсон сначала испуганно отпрянул назад, затем рассудил, что ничего плохого не случится, быстро схватил кость и скрылся в кустах.

Вдалеке послышался вой сирены. Как у полицейской или пожарной машины, но в то же время другой. Вой приближался.

Затем к первой сирене присоединились другие, и они уже звучали гораздо ближе. У Сига мелькнула мысль присоединиться к спрятавшемуся в овраге мистеру Джонсону.

Дворняжка завыла, услышав сирены.

С севера появились пять машин. Только на первой были мигалки, и это были не полицейские машины. Пикапы и внедорожники, красный, белый, черный и желтый. Одна машина тянула за собой большой прицеп, в каких перевозят животных.

У желтого джипа на крыше был мегафон, извергавший мрачные металлические аккорды, похожие на механическую смерть.

Три машины подкатили к грузовой площадке, где находился Сиг, в то время как остальные перегородили вход на склад.

Музыка оборвалась, и, перекрывая визг резко затормозивших машин, заговорил механический голос:

Машины исторгли вооруженных людей, среди которых было несколько женщин. Всего человек пятнадцать, здоровенные белые люди, откормленные свининой, ведущие себя как полицейские или пограничники, несмотря на то что таковыми они не являлись. Что делало их еще опаснее. Одеты эти доморощенные служители закона были в рабочие брюки и комбинезоны, вместе с кевларовыми бронежилетами и касками. На машинах, шляпах и куртках красовались изображения остроклювых ястребов с распростертыми крыльями.

Они столпились перед воротами. Им пришлось повозиться, чтобы их открыть.

Мистер Джонсон выбежал из леса, лая как сумасшедший, довольно правдоподобно изображая близкого родственника волков. Но все-таки недостаточно убедительно. Один из ополченцев прицелился и выстрелил, поразив мистера Джонсона одной пулей в голову и еще одной в туловище.

Схватив лежавший на штабеле дров топор, Сиг бросил его в убийцу мистера Джонсона. Но промахнулся.

Увидев, как ополченец прицелился, и услышав треск выстрела, Сиг повалился на землю, словно его переломили пополам.

Ополченец и его приятели приближались.

Увидев на земле перед собой резиновую пулю, Сиг ощупал то место на груди, куда она попала.

Моко и другие выскочили из здания, озираясь по сторонам в поисках путей бегства.

Билли попыталась было спорить с ополченцами, но получила удар прикладом в голову, лишивший ее сознания.

– Бегите! – заорал Сиг.

Вскочив на ноги, он набросился на приближающуюся троицу в надежде дать Моко и остальным возможность бежать по руслу ручья.

Ополченцы остановили его залпом резиновых пуль.

Сиг услышал крики тех, кто был позади. Нелетальные боеприпасы причиняли больше боли, чем настоящие пули, хоть и не пробивали кожу. Возможно, потому, что стрелявшим не было необходимости сдерживаться.

Сиг попытался сжаться в комок, прикрывая спиной мягкие части тела. Он увидел позади своих друзей. Похоже, двоим удалось уйти. Остальные лежали на земле, некоторые укрывались за мусорным баком. Судя по всему, Моко изрядно перетрусил.

Когда стрельба затихла, Сиг набрал полную грудь воздуха, вскочил на ноги и налетел на первого ополченца. Он попал ему как раз чуть ниже пояса. Ополченец упал. Его голова гулко ударилась о мостовую. По Сигу открыли огонь практически в упор. Один ополченец поставил ботинок ему на шею, и вместе с напарником они держали его до тех пор, пока не связали по рукам и ногам.

Сиг увидел приближающийся тяжелый рабочий башмак, но его крепко держали, поэтому он не смог пошевелиться. Это был первый удар ногой. За ним последовали другие удары, много ударов.

Когда Таня пришла в тюремный лазарет, чтобы освободить Сига на следующий день после стычки у торгового центра, тот уже освободил себя сам.

Она нисколько этому не удивилась.

Ей показали камеру, в которой он содержался. Странно было видеть койку с ремнями, представлять себе привязанного к ней подростка, неважно, в чем провинившегося. Однако в данном случае ремни не помогли.

– Он обманул социальную работницу, – объяснила женщина-полицейский, сопровождавшая Таню. Ее фамилия была Бекман. – Стал ее душить, заставил освободить от ремней. Заклеил ей рот лейкопластырем и привязал к койке вместо себя. Бедная женщина!

Выглянув в распахнутое окно, Таня увидела холодное солнце. Вчерашний апрельский снег уже начинал таять. В трех этажах внизу в нанесенном у стены сугробе еще можно было различить то место, куда спрыгнул Сиг. Таня мысленно проследила за ним через стоянку в сосновую рощу.

– Далеко он не уйдет, – заверила Бекман. – Он в одной больничной пижаме.

– Я бы не была так уверена.

Утконос лежал на ночном столике. Таня украдкой убрала его в карман. Полицейская ничего не заметила.

Вернувшись домой, Таня положила утконоса в шкаф, рядом с единственной сохранившейся фотографией Сига, засохшим цветком и очень старой монетой, которую ей как-то подарил Сиг. Когда-то давно Таня соорудила это место, чтобы можно было поплакать о нем, у нее появился мотив продолжать поиски, но вернуть Сига назад оно не могло. Со временем эти вещи превратились в воспоминания о Сиге. В мемориал их совместным мечтам о том будущем, в котором они хотели жить.

Но потом Таня переехала в Вашингтон и все забыла.

Сиг пришел в себя, когда его вырвало кровью и яйцами.

Рот у него был заткнут кляпом, поэтому ему пришлось проглотить рвоту обратно, чтобы не задохнуться.

Он попытался встать, но не смог. Его запястья были привязаны к щиколоткам. Впрочем, он не знал, смог ли бы удержаться на ногах.

Сиг чувствовал боль в тех местах, где его ударили ногами, но гораздо больше его мучили затекшие мышцы.

Он лежал на полу в прицепе вместе с остальными задержанными. Вместе с ним были Джед, Баззи, Ханна, Энджи, Бето и еще двое незнакомых. Моко не было.

В прицепе пахло свинарником и пороховыми газами.

Между досками стенок прицепа оставались узкие щели. Достаточные, чтобы смотреть в них; только спереди стенка была сплошной. Выехав на шоссе, машины повернули на север, в сторону Седар-Рэпидс. По слухам, ополченцы были еще хуже федералов. Они сами устанавливали законы. Первобытные, примитивные. Тем, кто попал к ним в руки, оставалось надеяться только на отправку в настоящую тюрьму.

На лицах своих товарищей, у которых также были заткнуты рты, Сиг увидел синяки и ссадины от резиновых пуль.

Ему вспомнился тот день, когда он узнал, что резиновая пуля может убить, если попадет в нужную точку. Мысли о маме причинили боль, но также разбудили злость.

Сиг оглянулся на едущее сзади сопровождение. Пикап, джип и мотоцикл. В кабину пикапа втиснулись трое здоровенных белых верзил. Водитель смотрел прямо на Сига, криво ухмыляясь. Тип посредине держал высунутый в заднее окно шест. Третий говорил по рации, и вдруг обе машины и мотоцикл ускорились, обгоняя прицеп. Только тут Сиг увидел, что находилось в кузове пикапа.

Клетка.

Клетка для людей.

В клетке сидел Моко, подобно затравленному зверю, сжавшись в комок, пытаясь укрыться от верзилы в кабине.

У того в руке был электрошокер для скота.

Сиг увидел, как он ткнул шокером в Моко, нажав кнопку.

Моко вскрикнул.

Увидев смотрящего на него в щель Сига, верзила указал на него шокером и ухмыльнулся.

Сиг попытался крикнуть сквозь кляп, но его сдавленный хрип потонул в шуме ветра, а пикап уже проехал мимо, скрылся впереди.

Посмотрев на свои путы, Сиг решил, что сможет от них освободиться.

Он начал извиваться, работая щиколотками и запястьями, где были застежки пут-молний. Затем он лягнул ногами, со всей силы, трижды, вкладывая в это движение весь вес своего тела, и, наконец, молния на щиколотках разошлась. Учащенно дыша, Сиг встал, вытянул связанные руки над головой, после чего резко опустил их к поясу, одновременно разводя локти.

Путы лопнули.

Сиг вырвал изо рта кляп.

Двое других пленников, у которых не были связаны руки, последовали его примеру.

Найдя на полу железный обломок, Сиг открыл им застежки остальных пут, вставляя его в молнию и раскрывая ее. Этому приему он научился у одного старика-браконьера, вместе с которым как-то сидел в камере на севере.

Пока пленники освобождали друг друга, Сиг попытался открыть дверь прицепа, но она оказалась заперта на засов и на цепь. Сиг колотил ногами в кроссовках по железной боковой панели до тех пор, пока та не вылетела наружу, с грохотом упав на асфальт.

– Бежим! – воскликнул он.

Его беспокоило то, что громкий шум мог предупредить ополченцев. Он высунулся из прицепа. Все чисто. Присев на корточки, Сиг выглянул в выбитую дверь, собрался с духом и выпрыгнул на зеленую обочину, стараясь, ничего не переломав, скатиться с дороги.

Когда он уселся на дне канавы, левая его рука напоминала согнутую вилку и вопила благим матом от малейшего прикосновения. Остальное тело вело себя так, словно его припечатал к стене автобус. Но идти он мог, а лес был совсем рядом.