Глава 14
На пятницу были намечены два безрадостных события: утром – дознание по делу Реймонда Мейсона, днем – похороны мисс Доры Мансайпл. Неприятные новости о том, что несколько позже состоится дознание в том числе и по делу тети Доры, сообщили только майору и миссис Мансайпл. По результатам вскрытия коронер Кингсмарша выразил намерение выслушать данные показания об идентификации под присягой, и медицинское заключение; подготовку к похоронам согласился продолжить как планировалось.
Дознание по делу Мейсона привлекло значительное число журналистов из Лондона – благодаря намекам на сенсацию, которые обронил Фрэнк и подхватила пресса. Однако результаты полицейского расследования вызвали заметное разочарование. Генри тщательно изложил свою версию смерти букмекера, и вроде бы никто не собирался ее оспаривать. Упоминался пропавший пистолет, и сержант Даккетт откопал свидетеля – мальчишку на посылках, – который видел, как Мейсон экспериментировал с этим оружием у себя в саду. Ранее он об этом не сообщил, решив, что это игра или подготовка какого-то розыгрыша – «мистер Мейсон был из тех джентльменов, что любят такие шутки».
Некоторое оживление вызвала демонстрация одной из катапульт майора Мансайпла, и прессе пришлось удовлетвориться тем, что можно было из этого извлечь.
Коронер, который, похоже, хотел покончить с этим делом тихо и достойно, указал, что у жюри может сложиться впечатление, будто бы мистер Мейсон был человеком, склонным к подобным розыгрышам. В данном случае, объяснил он, жюри не должно интересовать, с какой целью Мейсон сконструировал свое устройство. Членам жюри надлежит, выслушав свидетельские показания, сделать вывод: действительно ли погибший сам сконструировал устройство, явившееся причиной его смерти. Если да, то правильным вердиктом будет «Смерть от несчастного случая».
Члены жюри уловили намек, и меньше чем за четверть часа вынесли указанный вердикт, и журналисты двинулись в Кингсмарш-Армс и постарались как можно лучше «изготовить кирпичи без соломы».
А тем временем под слабым позднесентябрьским солнцем на древней улице Кингсмарша Хай-стрит семейство Мансайпл обсуждало, как добраться обратно в Крегуэлл. Клода и Рамону привезли Джордж и Вайолет на своей машине, а Эдвин с некоторым усилием и дискомфортом втиснулся в миниатюрную машину Мод. Вайолет должна была пройтись по магазинам Кингсмарша, а остальные хотели побыстрее домой.
Генри тут же предложил свою помощь. Он приехал один в большой полицейской машине, где хватит места для сэра Клода, леди Мансайпл, и для майора тоже. Предложение было с благодарностью принято, и все вчетвером пошли к парковке, а Эдвин мрачно согласился вернуться с Мод и Джулианом.
В машине Генри сообщил леди Мансайпл, что рад был услышать о найденных таблетках. Она приподняла брови.
– Вряд ли можно сказать «найденных», мистер Тиббет. Они не терялись. Не могу представить, как я могла положить таблетки в косметичку. Клод вам подтвердит, я их всегда держу в шкатулке с украшениями – для надежности.
– А она у вас всегда заперта? – спросил инспектор.
– Боже мой, нет, конечно. У меня дорогих украшений нет, – ответила подчеркнуто Рамона.
– Флакон был полон?
– Какие у вас необычные вопросы, мистер Тиббет. Почему вас интересует мой несчастный флакон с таблетками?
Генри не успел с ответом, потому что Джордж Мансайпл сказал:
– У инспектора есть на то причина, Рамона.
– Боже мой, – сказал сэр Клод недовольным тоном. – Я думал, главный инспектор, что вы свою работу здесь закончили. Кстати, я просто в восхищении от вашего сегодняшнего отчета по этому грустному вопросу. Рассуждение ваше было безупречно и совершенно прозрачно.
– Благодарю вас, сэр Клод, – ответил Генри.
– Так что, – настойчиво спросил сэр Клод, – вопросов не осталось?
– Почти, – сказал инспектор. – Леди Мансайпл, был ли пузырек с таблетками снотворного полон?
– Нет, – сразу ответила Рамона. – Он был наполовину пуст.
– И вы не знаете, сколько таблеток могло пропасть?
– Конечно, нет. Я же их не считаю. Они ведь не ядовиты – успокоительные и снотворные.
– Но в больших дозах ядовиты, – заметил Генри.
– Я не принимаю их в больших дозах, – возразила Рамона. – Если Вайолет так говорит, это с ее стороны очень нехорошо.
Наступило слегка напряженное молчание, нарушенное покашливанием Джорджа Мансайпла. Он сказал:
– Извините, Тиббет, что не можем вас пригласить к ленчу, но Вайолет несколько замотана, как вы понимаете…
– Конечно, понимаю, майор Мансайпл. Ни за что бы не стал сейчас предоставлять ей лишнюю работу.
– Но мы ждем вас на похороны, естественно. И я надеюсь, что потом вы с женой поедете к нам. Просто на чай.
– С удовольствием. Это очень любезно с вашей стороны, – сказал Генри.
Когда инспектор повернул свой большой «уолсли» на подъездную дорожку Крегуэлл-Грейнджа, Мод с Джулианом и епископом уже приехали. Генри собирался, доставив Мансайплов домой, ехать сразу в «Викинг», но майор был непреклонен. Еще раз многословно объяснив невозможность для Вайолет сейчас пригласить гостя к ленчу, он тем не менее заставил инспектора – другого слова не подобрать, – выпить в Грейндже предобеденный аперитив. В конце концов Генри понял, что на споры у него уйдет больше времени.
Дом был неузнаваем. Сквозь открытые двери кабинета были видны штабеля собранного «хлама» – пестрое собрание старых одежд, безделушек, абажуров, книг, кухонной утвари, детских игрушек. Нашлась даже старая потрепанная детская коляска. Часть хлама вываливалась в холл, и портрет Директора был сейчас задрапирован разными шарфами ручной вязки.
Из гостиной вышла Мод и, оглядев беспорядок, сморщила нос.
– Ужас, правда? – спросила она. – И так каждый год. Миссис А. покупает старую шляпку миссис Б. – такую, что на чучело надеть стыдно, – чтобы сделать взнос в Фонд церковной крыши или какой-нибудь еще. На следующий год миссис Б. приносит ту же самую шляпку в качестве хлама, и ее покупает миссис В… и так далее. Сейчас эта шляпка уже просто ритуальный предмет. Насколько было бы проще, если бы люди просто давали деньги и не занимались этими глупостями. Но нет. Праздник всегда был и будет. – Мод улыбнулась: – В гостиной уже не так плохо: джемы, варенья, пироги. Некоторые даже очень хорошие. Я только боюсь, как бы их все не съели по ошибке на поминках тети Доры. – Девушка добавила уже серьезно: – Обидно, что ее там не будет. Она такие вещи очень любила – хорошие похороны и приличный чай после них. Заходите.
Эдвин уже устроился в гостиной со стаканом пива и изучал кроссворд в «Таймс». Он расчистил себе место среди банок джемов, варений и пирогов, устроился в любимом кресле, обращенном к эркеру, и повернулся к комнате спиной. Когда вошли Мод и Генри, епископ даже не поднял головы.
– Шерри, виски или пиво? – спросила Мод.
– Шерри, если можно, – ответил инспектор.
Он смотрел, как девушка подошла к столику, сдвинула какие-то варенья и стала возиться с графинами и стаканами. Генри вдруг очень ясно представил себе, как Мод работает у себя в лаборатории: в белом халате, ловкая, умелая, знающая, уже не хорошенькая хрупкая девушка, а высокопрофессиональный ученый – хладнокровный и несентиментальный.
Бесстрастный и отстраненный ученый обернулся и сразу снова превратился в Мод Мансайпл – миниатюрную, белокурую, очаровательную. Протянув бокал, она сказала:
– Сухой шерри.
Потом взяла другой бокал и продолжила:
– Наверное, нужно выпить в память тети Доры. Она очень любила иногда пригубить чего надо.
– За тетю Дору, – сказал Генри, поднимая стакан.
– Аминь, – добавила Мод.
– Ерунда и чушь, – сказал вслух Эдвин и перевернул страницу с отчетливым шуршанием.
– Красивые хризантемы, – сказал инспектор. – Они из сада?
Девушка несколько смутилась.
– Нет, – ответила она. – У нас с ними никогда не получалось. Что-то с почвой не то.
– Но они же для тети Доры? – спросил Генри.
Снова едва заметная пауза, и Мод ответила:
– Не обязательно спрашивать в обход. Да, я их купила в Кингсмарше и сама расставила. Да, это традиционные цветы траура. Не забывайте, я же год жила в Париже. У меня было чувство: надо что-то сделать.
– И никто, кроме вас, так бы не поступил?
– Всем остальным… – начала она и остановилась. – Я очень любила тетю Дору.
– Да, – сказал Тиббет. – Я это знаю.
Вошли Рамона, Клод и Джордж Мансайпл, освободившись от бесформенных пальто, вязаных шарфов и шапок, которые сочли подходящей одеждой для присутствия на дознании. Мод снова занялась напитками, и когда все были ими обеспечены, вышла через стеклянную дверь навстречу Джулиану, бесцельно прогуливавшемуся по саду.
– Как ваш гербарий, мистер Тиббет? – спросила Рамона.
Генри быстро и лживо ответил:
– Собираю, леди Мансайпл. Ничего пока особо интересного. Лютики и прочее в этом роде.
Лицо собеседницы просветлело в одобрении.
– В каждом собрании должна быть паства, а не только проповедник, – сказала она. – Вашим самым драгоценным находкам понадобится общество лютиков и ромашек, чтобы они ярче сияли при этом контрасте. Не сомневаюсь, что вы будете и после отъезда отсюда продолжать заниматься коллекцией.
– Я очень постараюсь, – ответил инспектор.
Он не стал упоминать, насколько флора Челси скудна.
Джордж в это время говорил Клоду:
– Нет смысла пытаться это объяснить мне, Клод. Тебе пора бы уже это знать. У меня мозги работают не так, как…
– Квантовую теорию, – перебил Клод, – без малейших усилий усваивают студенты с птичьими мозгами. Не вижу никаких трудностей…
– Клод, это очень несправедливо, – сказала Рамона суровым голосом.
– Что именно?
– Унижение птичьих мозгов. Ты не хуже меня знаешь, что многие птицы обладают очень развитым мозгом.
– Верно, дорогая, – согласился он. – Очень точно подмечено. Многие идиомы некорректны, хотя и красочны. Ладно, если я скажу «с куриными мозгами», ты, надеюсь, согласишься, что эпитет заслуженный.
– Куриные? – спросил епископ из глубины своего кресла. – Опять курятина? Вайолет становится несколько расточительной.
– Речь о куриных мозгах, Эдвин, – проговорила Рамона еще отчетливее обычного.
– Куриные мозги? Что за изыски? – Заинтригованный епископ положил газету на колени и развернулся в кресле лицом к обществу. – Куриную печенку я часто ел, даже в Буголаленде. Но куриные мозги – никогда. На приличную порцию требуется наверняка больше одного. Скорее всего, ты имела в виду телячьи мозги.
– Ни о чем подобном речь не шла! – резко сказал Клод. – Мы с Джорджем обсуждали квантовую теорию.
– Ее связь с куриными мозгами, – сказал Эдвин, надевая на ястребиный нос пенсне, – представляется мне весьма отдаленной.
– Я там ни слова не понимаю, – жалобно сказал Джордж. – Лучше бы Клод это обсуждал с Мод и Джулианом.
– Персики, – сказал епископ, строго глядя на Генри.
– Простите, не расслышал?
– Персики напомнили мне Джулиана. То есть наоборот, он – их. Ненастоящие жители южной страны. Без веток не живут.
Тиббет хотел спросить: «Вы имеете в виду, что приезжие в Африке…» – как вдруг его взгляд упал на страницу кроссворда.
– А, – сказал он. – Персики!
– Именно. Четырнадцать по вертикали.
– Понятно. А растут они на ветках?
– Естественно. Я так записал, когда Джордж сказал про Джулиана, и это мне напомнило.
– О чем, сэр?
– О небо! – вдруг воскликнул епископ в возбуждении. – Клод, послушай. Лодочный шест…
– Что?
– Погоди, я не закончил. Теория, рожденная… лодочным шестом…
– Квантовая! – воскликнул Клод.
– Квантовая! – вскричал Эдвин, заполняя квадратики черной ручкой.
– Квантовая, – согласился Генри, пораженный совпадением.
– Ни одного слова из нее не понимаю, – сказал Джордж.
– Хэмфри, – сказал епископ, – терпеть не мог персиков. В доме их не держал. Мальчик был такой же, очень своеобразный – это семейное. Конечно, у них на востоке на Рождество был пудинг. Я только что говорил мистеру Тиббету. Без веток…
– Да, я тебя слышал. – Клод подошел к брату, заглянул через плечо и сказал: – Семнадцать по горизонтали – тетива.
– Как ты узнал?
– Это то же самое, что и натянутая нить.
– Да, да. Ты прав. Сейчас, погоди, запишу. Замечательно. Составлял этот кроссворд, наверное, ирландец. Англичанин сказал бы не «тетя», а «тетка».
– Или американец, – предположил Клод. – Они говорят «тетя».
– Не думаю, – возразил Эдвин. – Нет, не думаю. Американец не знал бы, что шест называется «квант».
– Ирландец тоже мог бы не знать, – добавил Джордж. – Так говорят в восточной Англии.
– Что означает, – триумфально объявил Эдвин, – что кроссворд составил американец или ирландец, живущий в восточной Англии.
– Что американцу делать в восточной Англии? – спросила Рамона.
– Военно-воздушные базы, – сказал Джордж. – Их полно в Норфолке.
– Чушь, – сказал Эдвин. – Кто вообще слышал, чтобы американец писал в «Таймс»? Нет, это ирландец. Вся его работа выдает национальность. – Наступила небольшая пауза, и епископ сказал: – Бедная тетя Дора. Как бы ей понравились эти похороны. Ну, что ж, будем верить, что она душой с нами.
Все время, что Генри работал в отделе уголовных расследований, он честно старался не отступать от положенных процедур. Тщательно исследовал детали, использовал самые современные доступные Скотленд-Ярду научные экспертизы и доверял их результатам. Инспектор знал, что намного больше убийц было поймано на основе тщательного анализа химчистки или обследования подкладки брюк, чем с помощью интуиции и фантазии. И все же у него был «нюх». Сейчас, когда он стоял в гостиной Крегуэлл-Грейнджа со стаканом бледного шерри в руке и смотрел на трех братьев, столь различных по характеру и ментальности и в то же время определенно из семьи Мансайплов, что-то у него в голове прояснилось. Помогла ли здесь интуиция, дедукция или наблюдательность, он сам точно не знал, но перед ним возникла картинка не из приятных.
Не в первый раз Генри оказался в ситуации, когда надо было принимать нежелаемое решение. Его версия – всего лишь интуитивная догадка. У него нет никаких обязательств продолжать какие-либо расследования. Можно спокойно вернуться в Лондон и забыть обо всем. С другой стороны, важна истина, а если окажется, что он прав…
Мансайплы, естественно, ничего не знали о моменте откровения у Генри и последовавшей за ним внутренней борьбе. И они заметно удивились, когда он со стуком поставил стакан на стол и сказал:
– Боюсь, что мне пора ехать, майор Мансайпл.
– Уже? Дорогой мой, но ведь еще рано. Вайолет вернется с минуты на минуту. Выпейте еще.
У Генри пересохло в горле, и стаканчик не помешал бы, но он сказал:
– Нет, боюсь, мне нужно ехать.
– Ну, ладно, увидимся на похоронах. Два тридцать, в деревенской церкви…
– Боюсь, – сказал Тиббет, – что не смогу появиться на похоронах. Мне очень жаль.
– Не сможете? – Рамона была возмущена. – Инспектор, вы же говорили в машине…
– И потом чай, – добавил епископ тоном искусителя.
– Вайолет будет очень расстроена, – добавил Джордж.
– Мне действительно жаль, – ответил Генри, – но не могу. Я же не хозяин своего времени. Я работник, а в Крегуэлле мне больше делать делать. Я возвращаюсь в Лондон.
Итак Генри Тиббет вернулся в Лондон, но его жена осталась в Крегуэлле. Как сказала Эмми: обещание есть обещание, и подвести миссис Мансайпл она не может. Эмми также пошла на похороны, и оказалась там единственной, кто плакал.
Чай после похорон был превосходным.
